История развития суицидологии в России Текст научной статьи по специальности «Психологические науки»

УДК: 616.89-008

ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ СУИЦИДОЛОГИИ В РОССИИ*

Е.Б. Любое, П.Б. Зотов, В.М. Кушнарёв

Московский научно-исследовательский институт психиатрии - филиал ФГБУ «Национальный медицинский исследовательский центр психиатрии и наркологии им. В.П. Сербского» Минздрава России, г. Москва, Россия

ФГБОУ ВО «Тюменский государственный медицинский университет» Минздрава России, г. Тюмень, Россия

Контактная информация

Любов Евгений Борисович - доктор медицинских наук, профессор. Место работы и должность: руководитель отдела суицидологии Московского научно-исследовательского института психиатрии - филиал ФГБУ «Национальный медицинский исследовательский центр психиатрии и наркологии им. В.П. Сербского» Минздрава России. Адрес: 107076, г. Москва, ул. Потешная, д. 3, корп. 10. Телефон: (495) 963-75-72, электронный адрес: lyu-bov.evgeny@mail.ru

Зотов Павел Борисович - доктор медицинских наук, профессор. Место работы и должность: профессор кафедры онкологии ФГБОУ ВО «Тюменский государственный медицинский университет» Минздрава России. Адрес: Россия, г. Тюмень, ул. Одесская, д. 24; специалист центра суицидальной превенции ГБУЗ ТО «Областная клиническая психиатрическая больница». Адрес: Тюменская область, Тюменский район, р.п. Винзили, ул. Сосновая, д. 19. Телефон: (3452) 270-666

Кушнарёв Валентин Михайлович - кандидат медицинских наук. Место работы и должность: научный сотрудник отдела суицидологии Московского научно-исследовательского института психиатрии - филиал ФГБУ «Национальный медицинский исследовательский центр психиатрии и наркологии им. В.П. Сербского» Минздрава России. Адрес: 107076, г. Москва, ул. Потешная, д. 3, корп. 10. Телефон: (495) 963-75-72

Ступени развития отечественной суицидологии вписаны в крутые русские горки судьбы страны. «Донаучный» этап представлен взаимосвязанными религиозными, морально-этическими и правовыми подходами к самоубийству, со Средневековья - карательными, как в ходе Петровских реформ. С пореформенных 1860-х гг., развития судопроизводства, статистических комитетов, органов местного самоуправления и массовой печати, самоубийство становится социальным явлением - предметом газетных хроник и статистических анализов. Следующие вопросы определили в XIX в. «стандартный взгляд на самоубийство» и направления изучения: связаны ли самоубийства с наследственностью, психической болезнью, социальными факторами? «Классические» статистические исследования конца XIX - начала XX вв. связывали суицид с социо - демографическими (возраст, образование, семья, достаток) характеристиками, вероисповеданием жертв для выделения групп особого риска. С конца XIX - начала XX вв. на этапе «протосуицидологии» проблема суицидального поведения как поступок отдельного человека и социальное явление стало предметом теологии, философии, психиатрии, психологии, педагогики, правоведения, объектом нравственно-этических оценок; на «медико-статистическом» уровне - социологии девиаций. Суицидология утверждается как особая научная дисциплина с середины XX в. «Реновация» 60-70х гг. XX в. неизменно актуальной темы и становление суицидологии как области научного знания на стыке медицинских и общественных дисциплин в СССР, и затем в РФ стало возможным, благодаря плодотворному междисциплинарному и межведомственному научно-практическому подходу к изучению, лечению и профилактике широкого спектра аутоагрессивного поведения. Систематические многолетние (с 70-х гг. XX в.) исследования суицидального поведения как биопсихосоциального феномена стали научно доказательным обоснованием оригинальной концепции суицидогенеза А.А. Амбрумовой и гибкой по структуре и функции, имеющей потенциал совершенствования и развития в новых условиях, отечественной модели суицидологической (антикризисной) помощи.

Ключевые слова: суицидология, история, этапы развития, междисциплинарный, межведомственный подход

Ретроспекция суицидологии как «системы с рефлексией» полезна для решения современных научно-практических вопросов. Ступени развития отечественной суицидологии вписаны в крутые русские горки судьбы страны. «Донаучный» этап представлен взаимосвязанными религиозными, морально-этическими и правовыми подходами к самоубийству, со Средневековья - карательными, как в ходе Петровских реформ. С начала XVIII в. понятия «самоубийство» и «самоубийца» указывают

греховность и наказуемость поступка (как массовые «протестные» самосожжения старообрядцев ХУП-ХУШ вв.), эстафетой перенятые мучениками-диссидентами ХХ в.

В конце XVII - начале XVIII вв. произошло около 40 массовых самосожжений («гарей») и самоутоплений, в целом якобы погибло > 20000 старообрядцев [1].

*Статья подготовлена на основе главы Национального руководства по суицидологии / Под ред. Б.С. Положе-го, 2017.

С пореформенных 1860-х гг., развития судопроизводства, статистических комитетов, органов местного самоуправления и массовой печати, самоубийство становится социальным явлением - предметом газетных хроник и статистических анализов. Водораздел (зона ответственности) естественных и общественных наук размыт особо при изучении суицидального поведения (СП) и иного отклоняющегося поведения; усугублён раскол меж политизированным научным подходом и официальной доктриной (самодержавие, православие, народность).

При незначительном росте суицидов (отчасти - следствие лучшего учёта и внимания к «резонансным» случаям печати) в промышлен-но развивающейся стране психиатром И.А. Сикорским самоубийства названы «болезнью века», социологом Питиримом Сорокиным -угрозой обществу [2, 3]. Лоскутная имперская Россия саморазрушалась со своими гражданами, и сотни работ философов и врачей, психологов и священников, педагогов и юристов, писателей и историков, этнографов, журналистов, общественных деятелей XIX-XX вв. указывают, что СП оказалось в перекрестье общественного и научного интересов.

Э. Дюркгеймом в конце XIX в. показано, что суициды есть статистически устойчивое социальное явление, распространённость которого подчиняется закономерностям, связанным с социально-экономическими, культурно - историческими и этническими условиями [4].

Результат моральной статистики XIX в. -включение социальных факторов в понимание самоубийства. С 20-х гг. XIX века «моральная статистика» насильственных смертей - часть уголовной и медицинской ведомственной (затем земской). Нравственная (моральная) статистика, «наука о массовых явлениях общественной жизни» [5], пыталась объяснить общественное явление как суицид через распределение его числовых показателей с целью показать и лечить общественные недуги, связав их с социально-демографическими характеристиками, временными и сезонными явлениями, в поиске общего закона самоубийства как общественного явления подчиненного математической закономерности.

Первый полицейский отчёт 1819-1820 гг. о самоубийствах в губерниях возмутил министра просвещения как «ненужный и вредный»: «...Разве к тому только, что колеблющийся преступник, видя перед собой многих предшественников, мог почерпнуть из того одобрение, что он не первый к такому делу приступает?

... Хорошо извещать о благих делах, а такие, как смертоубийство и самоубийство, должны погружаться в вечное забвение».

Однако с XIX века эпидемиологические исследования - основной источник изучения СП в России (как и в Западной Европе); сравнительный и динамический анализ охватывал десятки лет. С 30-х гг. в географических, экономико-статистических отчетах появляются параграфы, посвященные негативным чертам «народной нравственности» - пьянству, преступности, самоубийствам. С 60-х гг. (гласности пореформенной России) всё больше внимания к социологическим и психологическим причинам самоубийств.

Центральный Статистический Комитет МВД России сообщает об «Умерших насильственно и внезапно в Российской империи» в 1870-94 гг. Количество самоубийств за 25 лет выросло, их доля среди насильственных смертей в Риге, Москве, Петербурге не менее 85%. При этом в 1858-1862 гг. в Петербурге самоубийцы составляли около 10% погибших насильственной и внезапной смертью при уровне суицидов (УС) - 5 (как в наши дни). В 1869-1878 гг. в Петербурге 57 детей 8-16 лет изобличены в покушениях на самоубийство, 16 погибли.

Доля самоубийств женщин в 1821-1899 гг. выросла с 1/5 до 1/3 (объяснено «эмансипацией»). Количество семейных вдвое более холостых (1841-1844), что удивительно (в наше время лишь семья юных увеличивает риск СП); неграмотных в 8 раз больше (1834-1844), но в общем населении их более 70% (Европейская Россия). Первое место среди способов СП повешения (в 40-50-е гг. г. около 80%), далее самострел, самопорезы (менее 10%), утопление (около 3%), отравление, падение с высоты (менее 1%), отравление угарным газом, ставшее популярным в XX веке, - «экзотика» (0,03%).

На заре официальной статистики СП видны её неизменные «родимые пятна»: неполнота и схематичность статистики, отсутствие стандартизации данных в различных ведомствах (данные МВД и градоначальника), трудность разграничения суицида от иных видов насильственной смерти врачами и полицейскими. Расхождение данных объяснено выборками, взглядами автора при оценке причин СП. Так, К.С. Веселовский привлекает внимание к недоучёту насильственной смертности в России и совокупности факторов самоистребления: «... везде число самоубийств бывает значительнее того, какое оказывается на основании официальных документов». Регистрирова-

ли самоубийства в морге. Все подлежали расследованию, кроме «заведомо известного» душевного недуга, что уменьшало число самоубийств. Возможно, МВД и губернские статистические комитеты учитывали лишь каждое третье самоубийство [цит. по: 6], как в ряде регионов РФ и ныне.

Губернские отчеты «О состоянии народного здравия» рисовали благостную (по сравнению с Западной Европой) картину. И. Пушка-рев [7] не видит угрозы государства и нации: «.самоубийства совершаются в Петербурге наиболее простолюдинами и в незначительном числе сравнительно с другими столицами Европы; вернейшее доказательство истины, что понятия религиозные сохраняются у нас во всем благотворном своем могуществе».

За первую треть XIX века УС в России вырос (общеевропейский тренд) вдвое, до 3 (как и в 1912 г.), в Санкт-Петербурге - до 5, Москве -около 6, при росте населения на 75% (возможно и улучшение статистического учёта). В конце XIX в. УС в странах различается на порядок. Лидеры (более 20 - угрожающий нации показатель, по градации современной ВОЗ) Швейцария (карамзинские «щастливые швейцары» таковыми себя не ощущали) и Франция, замыкает список Россия (менее 5).

Социолог, будущий первый президент Чехословакии Масарик («Самоубийство как массовое социальное явление современной цивилизации», 1878 - на 16 лет ранее Дюркгейма) поддержал гипотезу о «расово» обусловленном низком риске самоубийств русских.

Однако к XX в. криминолог Е.Н. Тарнов-ский (1901) [8] отмечает «колоссальные размеры» самоубийств в Париже и Вене - более 40, Берлине УС более 30, а в провинциях Пруссии - 15, в Петербурге около 20, тогда как по России - 3. Самоубийства в русских городах втрое чаще, чем в сельском населении. В крупных городах (Петербург, Рига, Xарьков, Казань) мужчины вчетверо чаще совершали суициды при доле суицидов мужчин и женщин среди умерших насильственно и внезапно около 20%, как и мужчин.

УС увеличен в Петербурге на / в 1905 г., в 1906-1909 гг. - на %. При этом помним о «лукавости» статистики относительно редкого эпидемиологически феномена суицида: «дополнительные» 20 суицидов в 1,5-миллионной столице в 1905 г. означал повышение УС на единицу [цит. по: 6].

Лиц моложе 30 лет около 65% в Санкт-Петербурге (1906-1910), около 75% в Москве (1908-1909) и Одессе, но и в 40-е гг. XIX в.

большинство самоубийств пришлось на 21-28 лет. При этом следует учитывать и возрастное распределение горожан. В целом по стране молодежь составляла 35%.

«Радикальные врачи» Н.И. Григорьев и Д.Н. Жбанков черпали альтернативную информацию из избранных газет (благо указаны имена жертв и обстоятельства трагедии), традиционно не веря официальной статистике, особо в годы реакции [9, 10, 11]. По их данным, в революционный 1905 г. УС в Петербурге снижен (люди чутки к ветрам перемен, неизменно рассчитывая на лучшее - как в 80-е гг. XX в.) в 1906-1909 гг. (горько «по-слевкусье», как в 90-е гг. XX в.) на 150% вырос. Методологическая ошибка статистиков-любителей, помимо веры в точность газетных новостей, в указании суммарных сведений о суицидах и покушениях на самоубийство. Из-за стачек газеты выходили нерегулярно, интерес их временно сместился к политическим событиям, и «газетные» УС были вдвое ниже официального, но затем в 3-6 раз выше (газетчиками суицид в пору поражения революции приравнен к политическому протесту). Искажены характеристики СП в связи с неизменной тягой журналистов к драматичному и необычному. Женщины с испокон веков (в России показано с первой 1/3 XIX в.) выбирали самоотравление, мужчины - брутальные способы как самоповешение, но доля последних 11% (и это удел бедняков) при прогнозируемых 80% (как в течение XX в.), но отравившихся 44%; велика доля «сенсационных» групповых самоубийств.

Социологический (статистический) метод определил самоубийство как общественную проблему, требующую глобального решения. «Классические» статистические исследования конца XIX - начала XX вв. связывали суицид с социо-демографическими (возраст, образование, семья, достаток) характеристиками, вероисповеданием жертв для выделения групп особого риска (УС выше среднестатистического на порядок) как учащаяся молодежь, военные (доступ к оружию. Прим. соавт.) и представители свободных профессий, размытая часть деклассированных (вспомним «На дне»). Устойчиво отношение мужчин / женщин 4:1 (в наше время 5-6:1) с преобладанием «городских» суицидов («Облегчи наши страсти, о Боже! / Мы, как звери, вгнездились в пещеры. / Жестко наше гранитное ложе, / Душно нам без лучей и без веры». В. Брюсов), согласно дюрк-геймовой лубочной версии жизни пейзан (сегодня УС россиян-селян превосходит многократно городской). Отмечены «возрастные»

пики суицидов молодых и пожилых («двугорбая» кривая УС неизменна для России) при «омоложении» СП (современная официальная статистика суицидов - с детей 5 лет).

В официальных отчетах мотивы суицидов сведены в 5-10 разнородных групп, исследователи выделили около 50. А.В. Лихачев [12] замечает: число индивидуальных мотивов безгранично: любое неудовлетворенное желание человека, стремление, встретившее существенные препятствия (фрустрация в современном понимании.), может стать эпилогом самоубийства. Содержание мотивов суицида окрашено национальным колоритом (заманчиво для сравнительных этно-культуральных исследований) и взглядами авторов, что затрудняет сравнения мотивов самоубийств XIX и XXI вв., искажение реальных мотивов: сокрытие или подстановка «архетипов» мышления. Искажение статистики, включая мотивы СП, по Дюрк-гейму, происходит уже «на уровне низшего полицейского чина» и семьи.

И. Пушкарев [7] называет «... побудительный повод самоубийства» - отчаяние, наведенное или действием бурных страстей, или стечением несчастных обстоятельств», тоску « . по родине, об умерших родственниках». Отчаяние и тоска - скажем сегодня - черты суици-догенной депрессии.

Юрист А.В. Лихачев [12], не разделяет «фасад» и причины суицида: мотивы неизвестны у V жертв, душевные болезни и «пьянство» определили 20% (как полагала на склоне XX века А.Г. Амбрумова), затем материальные потери, неудачи, «утомление жизнью» (5%), горе и обиды, физические страдания (менее 5%), стыд и страх наказания; замыкают список несчастная любовь, ревность и внебрачная беременность) (2%). В конце XX в. [13], «несчастная любовь» определила менее 5%, суицидов и менее 10% попыток самоубийства.

П. Ольхин в противоречие заявленной биологической позиции называет основным мотивом суицида «отвращение жизни» (жизнь в тягость) вне психического недуга, и доказывал это письмами жертв с ровным почерком, и выявляющих логичность мыслей и чувств, как позже врач Г. Гордон [14]. Однако П.Г. Розанов (1891) [15] рассматривает его в разделе душевных болезней: «беспочвенно и неосновательно стоять на возможности самоубийства в здоровом состоянии».

И.А. Сикорский [2] замечает «отвращение к жизни» (taedium vitae) в прощальных записках: «разочарован, скучал, жаловался на тягость и утомление жизнью, задумчив» - частой

причиной самоубийств XIX в. В конце ХХ века ангедония предваряет континуум СП (Амбрумова А.Г.) и соответствует депрессии (возможно, атипичной или субсиндромальной)

П.Г. Розанов (1891) [13] скептически отзывается о пользе рубрик мотивов: «... редкий человек позволит другому проникнуть в своё святая святых, а не редко даже сам не может уяснить себе, что именно делается в его душе», что подтверждено А. Амбрумовой, различающей «истинную» причину СП и мотивировку жертвы.

М.Я. Феноменов [16] отличал предрасполагающие и ближайшие причины и мотивы суицида, соответствуя взглядам школы А.Г. Амбрумовой (она же его подробно цитирует) конца того же века. Так, алкоголизм есть предрасполагающая причина, опьянение - ближайшая или «случайная» причина (толчок). Причин СП жертва может не понимать, мотивы же сознаются. Поэтому душевные и телесные болезни - не мотивы самоубийства сами по себе, за исключением ситуаций, связанных с их психогенным влиянием. Автор разделил самоубийства по комбинации предрасполагающих причин, толчков и мотивов. 1. У душевнобольных предрасполагающие и ближайшие причины патологического характера выступают как достаточные основания для объяснения произошедшего. 2. Патологические причины (нервное расстройство, физическая болезнь) сочетаны с ближайшими социальными (неудачи, катастрофы), мотивы частично понимаемы жертвой. 3. Малая группа: предрасполагающие патологические причины не играют никакой или почти никакой роли. Важнейшие - причины социального характера, то есть жизненные катастрофы. Мотивы по большей части являются и действительными причинами самоубийства.

Затруднён неизменно анализ суицидальных попыток (с 1880-х гг.). В начале XX в. С.А. Новосельский [17] сравнивает отношение самоубийств к покушениям (современный коэффициент летальности) с таковым смертности и заболеваемости. Действительно, статистически самоубийства и покушения на них - величины разного порядка, что не позволяет экстраполяцию особой выборки суицидальных попыток на СП в целом, но статистические данные служат «информацией к размышлению», указывают группу повышенного риска СП как мишень вторичной профилактики.

В середине Х!Х в. ученик Пинеля, Ж.-Э. Эскироль («О душевных болезнях», 1838), самоубийство приравнивает к симптому душев-

ной болезни (так называемые суициденты требуют лечения): самоубийцы-мономаны движимы страстью; утомление и ненависть к жизни включают механизм самоуничтожения. Став «медицинским фактом», самоубийства выводились из под удара церкви и закона («безумен, - неподсуден»).

Опытный закон о вырождении (Морель, середина Х!Х в.) в третьем поколении вырожденцев обнаруживает душевные болезни рядом с суицидами и социальной несостоятельностью. Если «... установлено, что предрасположение к самоубийству передается из поколения к поколению, то пришлось бы признать, что оно тесно связано с определенным органическим строением» [4].

Сотни и сотни вскрытий XIX - начала XX в. не выявили («дегенеративную») почву и «ло-кус» самоубийств. П. Ольхин (середина Х!Х века) в первом российском обзоре «О самоубийстве в медицинском отношении сетовал»: «. мы доныне не знаем ничего положительного о том, какие анатомические изменения свойственны больным, расположенным к самоубийству», что не отменило связи между СП и психической болезнью. При «хроническом расположении к самоубийству» (сравним с «суицидальной мономанией» Бурдена), возможно незаметное окружающим развитие болезни, и многие лишают себя жизни раньше, чем у них разовьется «совершенное расстройство различных отправлений организма и умственных способностей». Часто больные обнаруживают намерение покончить с собой поступками и словами, и немногие ничем не обнаруживают «гибельной решимости», но его «можно подозревать по мрачному, отчаянному выражению лица». Итог принятия суицидального решения зависит от результатов внутренней борьбы между желанием покончить с собой и чувством самосохранения.

Гибель Гаршина (конец Х!Х в.) навела психиатра И.А. Бирштейна на мысль, что «апофеоз жизни» проявляется равным образом и в «гениальном творчестве, и в психоневрозе или в самоубийстве». Тот не поэт, кто бросившись вниз, не надеется взмыть. «Гаршинские типы», «патологические альтруисты», стремящиеся пожертвовать собой, чтобы остановить кровопролитие 1905 г., попадали в психиатрические больницы. В.М. Бехтерев [18] связывал переполнение психиатрических больниц разочарованием послереволюционных лет.

Г. Гордон [14] не находил непосредственной связи самоубийства и душевной болезни, ссылаясь на вскрытия самоубийц: признаки

душевной болезни (видимые органические изменения?) у менее 10%.

Однако Н.В. Пономарев (1880) [19] показывает корреляцию на популяционном материале (сходное количество самоубийц и психических больных, возрастание с возрастом; психиатрические данные и мнения психиатров о ненормальности совершивших самоубийство).

Следующие вопросы определили в XIX в. «стандартный взгляд на самоубийство» и направления изучения: связаны ли самоубийство с наследственностью, психической болезнью, социальными факторами?

Социально-статистический анализ не исключал клинический. С.С. Корсаков допускал самоубийства «из чувства долга ... при здоровом уме» (вслед Эскиролю: не самоубийцы -«добровольно жертвующие жизнью во имя закона, веры или спасения родины»), но «статистика показывает, несомненно, что большинство самоубийц происходит из психопатических семей и сами по себе представляют нередко резкие признаки психической неуравновешенности. Поэтому в громадном большинстве случаев приходится смотреть на самоубийство, даже вызываемое экономическими и общественными условиями, отсутствием нравственных устоев и высших идеалов, как на акт... душевного, (может быть, кратковременного) расстройства. И, действительно, часто мы видим стремление к самоубийству у лиц, формально психически расстроенных, особенно у меланхоликов».

Среди суицидентов, по мнению В.М. Бехтерева, не более 1/3 душевнобольных, обширная группа «душевно здоровых», но психически неустойчивых и легко теряющих самообладание; малую часть составили убившие себя обдуманно, «из расчёта». Категории душевнобольных, лица с пограничными нервно-психическими расстройствами и психически здоровых соответствуют позиции А.Г. Амбру-мовой.

Первые эпидемиологии озабочены «истинными причинами» суицидов, отличая их от мотивов. Так, по данным Н.В. Пономарева, в двух столицах в 1860-1880 г. более / самоубийств «от пьянства и помешательства», у П. Розанова (конец XIX в.) более 80%. Земский врач А.М. Коровин (1916) на основе 10-летнего изучения потребления водки показал тесную связь пьянства и суицида в европейской России.

Карл Гелинг (1842) [20] пишет: «Обыкновенными поводами к самоубийству суть: превратное понятие о чести; несчастная любовь,

рукоблудие, соблазнительные романы, театральные зрелища, выставляющие самоубийства каким-то геройством, безбожность, изуверство, праздность, обеднение, игра в карты, даже самая мода».

Судебный патологоанатом И.М. Гвоздев (1889), сторонник эскиролевой позиции, не обнаружив «молекулярного движения в головном мозге» жертв суицида, подчеркивал у них при жизни проявление крайних границ ненормальности, замечая, что болезнь не есть преступление. Риск суицида душевнобольных превышал в 100 раз средний уровень (Прозоров Л.А.) при доле не более 1/3 (сегодня зарегистрированные психиатрическими службами составляют 5-10%).

Сравним: Э. Дюркгейм видит самоубийство в ряду социально обусловленных выборов: «Не существует ни одного психопатического состояния, которое имело бы с самоубийством постоянную и бессменную связь».

Врач П.Г. Розанов объясняет СП, совмещая историко - антропологическую («общество не может не давать известного процента самоубийств, потому что является продуктом прежних поколений, культуры, нравов, жизненных условий...») и более близкую ему - медицинскую («Причины самоубийства те же, что и причины помешательства.») позиции. Ведь «помешательство и пьянство» сами по себе не составляют мотивов к самоубийству, но состояния, не исключающие действительных мотивов (бедность, несчастная любовь, преувеличение горя). Необходимо для адекватного сопоставления частоты психических расстройств самоубийц учитывать не мотив самоубийства, а состояние человека: «и меланхолик может покончить с собой и от «огорчения», и от «обиды». П.Г. Розанов за Крафт-Эбингом провозглашает «презумпцию болезни»: суициден-ты психически больны, пока не доказано противное. Суициды - не следствие «горя или обиды», «расстройства дел», «боязни суда», но по причине «душевной подавленности, гнетущего состояния духа, замешательства, которое выбивает человека из обычной умственно-нравственной колеи, и вследствие действительной или, гораздо чаще, кажущейся безысходности, безвыборности положения» («Прежний, так называемый порядочный человек стрелялся оттого, что казенные деньги растратил, а теперешний - жизнь надоела, тоска» А. Чехов. «По делам службы»).

В конце XIX в. близ Тирасполя во избежание «антихристовой печати» (всероссийской переписи) более 20 человек закопали себя. К

спору о причинах ритуального суицида в старообрядческой среде подключены психиатры. Державник И.А. Сикорский отрицал связь между старообрядческими «вольными смертями» и правительственными гонениями: «социальные бедствия, преследования правительств скорее вызывают появление мятежей, активного сопротивления, в самоистреблениях мы имеем дело с психологическим явлением глубоко пассивного типа. Этой своей стороной самоистребление ближе всего подходит к явлениям патологическим». В.М. Бехтерев считал, что «убеждения раскольников ... создают почву для самоистребительных стремлений», но при изоляции от внешнего мира «самоистребительная проповедь и находит себе благодатную почву».

Сектантская апокалиптика как форма суицидальной рефлексии проявила себя в России и в середине ХХ в. («Свидетели Иеговы» встретили смертью начало Великой Отечественной войны как приход Антихриста); новые религиозные движения («деструктивные культы») потенциально суицидоопасны для их членов и преследуемы законом. Так, в 1993 г. в Киеве пресечена попытка массового самоубийства «белых братьев». Л. Гумилев [21] полагал самоубийства показателями «антисистемы» и выделял особо расположенные к СП субкультуры (как старообрядцев) в связи с «биофоб-скими» установками мировосприятия и психо-ментальности.

Изначально психиатрия (суицидология) развивалась как практическая деятельность. С XIX в. уточнена клиника СП душевнобольных. При «мрачном помешательстве» стремление к самоубийству может вызывать или поддерживать телесная болезнь, их «кризисы» могут способствовать исчезновению суицидальных тенденций, связанных с психическим расстройством. Незавершенный суицид приводит к «перелому» психической болезни, исчезают и суицидальные тенденции. По П. Ольхину, ипохондрия редко влечёт самоубийство. Любовь к жизни возрастает вместе с усилением страдания, по поводу которого советуются с врачами, чтобы избавиться от воображаемого недуга. «Обыкновенно эти несчастные по нескольку лет твердят, что лишат себя жизни, прежде чем действительно на это решатся». П.Г. Розанов описывает особенности психической жизни суицидента, которые на исходе ХХ века названы сужением сознания (туннельным мышлением). Суицидент - «раб охватившей его идеи и потому-то собственно должен быть рассматриваем как умственно нездоровый человек». По Н.А. Бердяеву, философу ХХ века, самоубий-

ство есть, прежде всего, «страшное сужение сознания . болезненный конфликт бессознательного и сознания».

П.Г. Розановым замечена и «типичная» (подчеркнута Э. Шнайдманом во второй 'Л ХХ в) двойственность суицидента: «Освети, блесни ему идея противоположного свойства в виде луча надежды, возможности лучшего - и человек, нередко, излечен, спасён, возвращён к жизни». Но не всякий раз поможет «борьба противоположных представлений». То есть необходима кризисная помощь «здесь и сейчас». Однако при «психопатологическом крене» СП представляется поступком, мало зависящим от воли, нравственности и зрелости «Я» суицидента.

С начала XX в. статистика самоубийств политически ангажирована. Объяснение СП сугубо социальными причинами Э. Дюркгей-мом (1897) оказалось востребованным кстати: аномическому самоубийству предшествует разочарованность и отвращение к жизни. Через 15 лет, в предвоенные годы очередных испытаний страны и «эпидемии» суицидов закономерен русский перевод будущего социолога П.А. Сорокина. В очерке пока студента-юриста «Самоубийство как общественное явление» (1913) читаем: «Одиночество, оторванность личности от общества, быстрый и лихорадочный бег жизни, распыленность общества и падение религиозных верований, неуравновешенность и неустойчивость жизни . благоприятная почва для развития самоубийств; достаточно в таких условиях малейшей неприятности, чтобы человек покончил с собой .: одни с проклятием и ненавистью к обществу, другие - тихо и безропотно, третьи - медленно гаснут». Масарик назвал «неколебимую» религиозность «ментальным рабством», но сожалеет о «борьбе культур»: идеи Просвещения вызывают в России отчаянное сопротивление (и сегодня тезис востребован сторонниками «особого пути Отчизны»). Объяснил он «русскую меланхолию» (извечную русскую тоску): «образованный русский топчет идеалы своего детства и идеалы своего народа» ... и впадает в отчаяние.

Мотивы самоубийства, по А. Лихачеву (конец Х!Х в.), определены сложными условиями общественной жизни, не только экономическими факторами; более высокой уровень самоубийств в городах - «усиленною деятельностью мозга». С этими же «побудительными причинами» связывает высокий риск самоубийств «образованных классов общества, преимущественно представителей «свободных профессий».

По Э. Дюркгейму, статистика мотивов самоубийств есть статистика мнений низших чинов полиции: «Мы ежедневно читаем о самоубийстве как о чем-то понятном. Достаточно добавить ... из-за «несчастной любви», «семейных неурядиц», «провала на экзамене». Громадное число людей кончает из-за «разочарования в жизни».

И.А. Сикорский (1897), полагая суицид результатом проигранной борьбы «инстинкта жизни с инстинктом смерти», указывал роль «нравственных директив» в решении о самоубийстве, прочности традиционных устоев общества.

Моральная статистика в основе социокультурной теории суицида Э. Дюркгейма недостаточна на личностном уровне: «... мало внимания изучению индивидуальных качеств и свойств человеческой души и выяснению той роли, которую играет его психофизическая организация в сложном акте самоубийства» (Г. Гордон). Анализ личности самоубийцы исключён, и вопрос, отчего в схожих жизненных условиях меньшинство лишает себя жизни остается открытым.

В статистике важна «индивидуализация» (Пирогов Н.И.) случая при неоднородности обширного материала (популяционных выборок). Инварианты личных переживаний указывают на общность ситуационных факторов риска СП. В.М. Бехтерев (1914) считал, что статистика выделит общие причины самоубийств, но индивидуальные («в самой личности человека») сложнее. Метод изучения обстоятельств и способа самоубийства обозначил как судебно-медицинский.

Индивидуально-психологическими аспектами СП озабочен педагог и публицист А.Н. Острогорский (1893) [22]. Отстаивая презумпцию психического здоровья, отмечает обратимость «душевной растерянности» суицидента и важность предупреждения СП до и после попытки.

Человек ХХ в. Питирим Сорокин видит в модернизации (секуляризации) общества риск суицидов (смычка с Э. Дюркгеймом) объясняя «исторической обусловленностью» (как А. Лихачев и П. Розанов) мало доказанную эпидемию» самоубийств, обычную в заголовках и современных журналистов.

«Классическим» суицидентом стал не бунтарь-пораженец гимназист, герой газетных рубрик о суициде, простодушный крестьянин, пришедший на заработки в греховно суетный перенаселенный равнодушно пресыщенный мегаполис. Беспорядочная организация обще-

ства толкает бедняка на суицид. Утратив религию без равноценной замены, человек беззащитен перед вызовами жизни. Одиночество, ослабление религиозности, «обесценивание жизни» для Э. Дюркгейма неважные аргументы СП, но, однозначно, бедность (!) предотвратит самоубийство. Однако блага «цивилизация» перевешивают неизбежные беды. Связь активной общественной жизни и УС Э. Дюрк-гейм не называет причинно-следственной и не уточнил её механизм.

П. Сорокин избегает тем образования и «альтруистических» самоубийств представителей преследуемых религиозных сект (см. выше).

Будоражащие умы читателя обличения одинаковых во все времена журналистов, занимающих нишу статистиков, живописали отдельную трагедию, возводя до закономерности, а не мазка палитры СП.

«Радикальные врачи» Н.И. Григорьев и Д.Н. Жбанков участвовали в бурных политических баталиях. «Эпидемия самоубийств» (пресса усиливала чувство галопирующего кризиса) - прямое следствие краха надежд 1905 г.: не так гнёта репрессивного режима, но разочарования, бессмысленности и гедонизма молодых. Газетный «контент-анализ» Жбанко-ва и Григорьева ожидаемо обосновал посыл П. Сорокина. Так, Карл Менингер [23] позже и на другом конце света нашел в газетах похожие, как близнецы, невыразительные строки скупой констатации хронической болезни, разочарования в жизни, финансовых неурядиц, малодушия, уныния и безответной любви. «Как правило, стандартная формулировка выглядит следующим образом: «Самоубийство - бегство от невыносимой жизненной ситуации».

«В любом номере газеты, в отделе «происшествий» ежедневно можно встретить рубрику «самоубийства» или «покушения на самоубийство». Наблюдая изо дня в день за этой рубрикой, мы видим, что в качестве самоубийц фигурируют люди различных классов, сословий и профессий; тут вы встретите и проститутку, и безработного, и банкира, и студента, и ученого, и священника ...» (Сорокин П.А., 1913). Ожидаемо, большинство самоубийц в крупных городах составили русские рабочие, бедняки и прислуга (более 60%), люди свободных профессий - 5%, учащиеся - 10% (Жбан-ков Д., 1912), согласно с данными Гордона (1912), Новосельского (1910). Нужда, голод и безработица виновны в / самоубийств в послереволюционном 1906 г., по материалам газет, или по Жбанкову (1910), опережая «болезни» (20% в 1912 г.), «любовь, сексуальные

мотивы» (около 15%). Связать риск самоубийств рабочих с повышением уровня образования (по Дюркгейму) и самосознания сложно.

Н.И. Григорьев называет безработицу главной причиной самоубийств в Петербурге, не забыв спиртное. «Обесценивание жизни», упоминаемое Сорокиным и иными авторами, важно для Жбанкова, но как следствие отчаяния безвременья социального пессимизма («Живая жизнь давно уж позади. / Передового нет, и я, как есть, / На роковой стою очереди» Ф. Тютчев). Замечены суициды в тюрьмах. Сорокин же поднимается до бед «аномийной» цивилизации. Оба отмечают (как и Э. Дюрк-гейм) фактор подражания в групповых самоубийствах.

Якобы рост самоубийств в тюрьмах связан лишь с увеличением политических заключенных [24, 25], причём, в отличие от тюрем Европы, самоубийства превышают количество покушений: политические «почти никогда не симулируют» [26].

В.П. Сербский, напротив, заметил, что общество зачисляет в преступники наиболее несчастных и отверженных, тогда как преступники из высших классов в тюрьму не попадают

[27].

В суицидально-патологические тона окрашен закат Российской империи. Учащение самоубийств приходится на годы, когда «общее возбуждение утихает, когда наступает разочарование, когда приходится оценивать утраты». В.М. Бехтерев отмечает общее пессимистическое настроение, психологию потребительства [18]. Многие молодые, потеряв жизненные ориентиры, идеалы, веру, испытывают гнетущее чувство одиночества.

Гуманизация законодательства. Задолго до евгенических мероприятий (в первой 1/3

XVIII в.) Указ «О свидетельствовании дураков в Сенате» поразил в правах (но после «экспертизы») душевнобольных, «отнюдь жениться и замуж идтить не допускать», так как от таких браков «доброго наследия к государственной пользе» ожидать нельзя. В обосновании мер отмечено, что «дураки» не только не годятся ни в какую науку и службу, но беспутно расточают имущество, бьют и мучают своих подданных и «смертоубийство чинят».

После средневековых репрессий против живых и мертвых суицидентов и их семей во второй / XIX века юристы, исходя из «ведущих факторов» СП, пытаются изъять СП из числа уголовно наказуемых за отсутствием состава преступления. По русским законам

XIX в., ст. 1472 и 1473 УК, самоубийство нака-

зано отказом в христианском погребении и аннулированием завещания самоубийцы. Уголовное уложение за доставление средств к самоубийству карало заключением до трёх лет, подговор (найдет одобрение современного читателя. Прим. соавт), самоубийство по жребию согласно условию с противником - каторгой. По Питириму Сорокину, в 1905 г. из Устава Врачебного исключена статья: «Тело самоубийцы надлежит палачу в безчестное место оттащить и закопать там». Однако Сорокин чересчур оптимистичен, обнадеженный предложения о более мягком (по А.Ф. Кони) законе, который введён в неполном объеме. Фактически, вплоть до 1917 г. действительно старое законодательство. П. Сорокин отрицает связь меж карательными узаконенными мерами и самим СП, но сам вспоминает рост суицидов эпохи либерализации в XIX в., при смягчении законов поздней Античности. Ужесточение отношения к самоубийствам ведёт к снижению их числа, хотя это неоднократно оспаривалось в отношении убийств сторонниками отмены смертной казни. В.М. Бехтерев предостерегал от «карательных» мер в борьбе с CП, видя в них анахронизм.

Лечение и профилактика СП. Бесчеловечное отношение к суицидентам и их близким носило предупредительный характер. Выжившие вряд ли могли рассчитывать на медицинскую помощь, если не скрыта попытка суицида, жизнь могла быть сохранена и для наказания. Однако после смерти Петра I сенатский Указ «Об отсылке беснующихся в Святейший Синод для распределения их по монастырям» предлагал содержать больных в особых, для них предназначенных помещениях, «имея над ними надзирание, чтобы они не учинили какого себе и другим повреждения». Медицинская модель СП позволила «нещастным» получить психиатрическую помощь (узилище стало дол-лгаузом). В 30-40 гг. Х!Х века условия в образцовых психиатрических лечебницах улучшены с особым вниманием к суицидентам при режиме нестеснения (не исключавшего изоляцию и сдерживание по клиническим показаниям и под врачебным контролем). Суицид становился предметом обсуждения целесообразности режима открытых дверей. Особые требования предъявлены персоналу и контролю за больным, структурированию его дня (терапевтической среде). В начале ХХ в. апробирована амбулаторная помощь суицидентам и их психотерапевтической профилактики. Ресурсом стала благотворительность (целевая помощь нуждающимся, раздача образовательной литерату-

ры, лекции) с привлечением общественных деятелей (писателей), СМИ.

Поиску факторов риска СП сопутствовало выделение защитных (антисуицидальных) факторов. В первой / XIX в. показан «сдерживающий» эффект патриархальной семьи и ортодоксальной религии (Катерина у А. Островского «не типична»). При секуляризации общества в зоне риска «освобождённые» женщины, как сегодня - в независимых республиках Востока. У Дюркгейма женщина менее социальна, довольствуется тем, что есть, ведь её умственная жизнь «менее развита»; она легче справится с одиночеством и разводом, и П. Сорокин подчёркивает низкий УС женщин. И.А. Невзоров (1891), ссылаясь на Е. Lisle (1856), убеждён, что в поднятии религиозности главное антисуицидальное средство: «Если человек не укрепит своей души религиозными чувствованиями, то он больше будет расположен добровольно окончить свою жизнь, когда будет испытывать какую-нибудь печаль или какое-нибудь несчастье». . Когда мы говорим о религиозном чувстве, то разумеем все формы религии и все культы ...». А.В. Лихачев (1882) призывает к благополучию населения: «правильное понимание нравственной статистики даёт ... светлую надежду на улучшение жизни человека. Уменьшить наклонность к самоубийству нельзя одним привитием религиозного чувства - оно есть слишком святая и высокая потребность, не имеющая под собой почвы, на которой люди живут и умирают. Более материальны, более грубы побуждения самоубийства: они порождаются, главным образом, экономическими условиями общественной жизни».

На I-м съезде Союза русских невропатологов и психиатров (1911) В.П. Сербский перефразировал Бальмонта: «Если поэты только хотят быть гордыми и смелыми, то мы, представители науки, должны быть ими. И, пользуясь её светом, мы должны сказать громко и открыто, что нельзя вести людей к одичанию, толкать их на самоубийства и психические заболевания». В.М. Бехтеревым там же предложена многоуровневая государственная и общественная программа первичной профилактики СП с обще- и психогигиеническими подходами. Внимание привлечено к социально-экономическому неравенству, взаимопомощи, развитию общественных организаций, повышению образовательного и культурного уровня граждан. Войны и социальные конфликты решаемы политическими, юридическими или договорными путями. Увы, наша Родина выберет козыри иной масти.

Универсален рецепт И.П. Павлова: «. испорченный аппетит, подорванное питание можно поправить, восстановить тщательнейшим уходом, специальной гигиеной. То же может и должно произойти с загнанным исторически на русской почве рефлексом цели. Если каждый из нас будет лелеять этот рефлекс в себе как драгоценнейшую часть своего существа, если родители и все учительство всех рангов сделают своей главной задачей укрепление и развитие этого рефлекса в опекаемой массе, если наши общественность и государственность откроют широкие возможности для практики этого рефлекса, то мы сделаемся тем, чем мы должны и можем быть, судя по многим эпизодам нашей исторической жизни и по некоторым взмахам нашей творческой силы».

Уже П. Ольхин (середина XIX в.) причину СП находил в «неправильном воспитании»: ведь «в мире нет совершенно безнадежного положения для человека, также нет совершенно лишних людей». В.М. Бехтерев подчеркивает роль социальной среды (семья и школа), воспитания в человеке будущего нравственных и общественных идеалов, развития оптимистического начала. Важна борьба с алкоголизмом; целесообразна поддержка благотворительности и попечительства.

Э. Дюркгейм допускал, что активная общественная жизнь и семья защитят от самоубийств: число женщин, покончивших с собой, гораздо меньше, чем мужчин, в связи с гораздо меньшим соприкосновением с дурным или хорошим воздействием коллективной жизни

Исходя из малодоказательных статистических выкладок, у П. Сорокина идейный вывод: «Эпохи революций и общественных подъёмов дают меньше всего самоубийств . Появляются партии, общественные течения, встают общие цели . Коллективные чувства оживают, оживает вера, оживают общие интересы и цели; маленькие личные интересы и неудачи исчезают в общем массовом деле и . личность уже не чувствует себя сиротой. При избавлении от материальной нужды уменьшится оторванность человека от человека; появятся общая цель, смысл жизни и необходимость полезной и высокой деятельности, в которой каждый найдет удовлетворение. Необходимое условие прогресса, создания правды, истины и красоты - жизнь. Она поправима, смерть - нет. Силы общества, науки и человека должны быть положены на борьбу за жизнь. Если жизнь потеряла ценность, нужно жить для семьи. Она - убежище от все более невыносимо-

го общества». П. Сорокин в главе о потенциале противодействия самоубийствам на первое место ставит: .коли не вернуться в сонно-бесконфликтное вчера, любовь - вслед модернисту Xристу и консерватору Достоевскому, считавшему, что нездоровая сила воли, ведущая к самоубийству, проистекает из безбожного материализма и избытка материальных благ.

К переломным 20-м гг. XX века накоплен обширный, но несистематизированный и разнородный свод данных разного уровня доказательности без единого методологического подхода, теоретически мало осмысленный. Выделить универсальный причинный фактор («вирус и локус») СП не удалось.

На «классическом» этапе [28] «сюисидоло-гии» (термин конца XIX в.) развиваются эпидемиологические, клинические, социологические подходы поиска единой «причины» СП. «Сюисидологи» вторгаются в смежные области знания с учетом особенностей законодательства, религиозных воззрений, культурно-исторического фона, закладывая основу методологии теории и практики междисциплинарной и межведомственной сферы общественного здравоохранения. Многостороннему изучению СП, однако, уделил внимание и Гёте («Поэзия и правда: из моей жизни»), показавший себя на страницах «Вертера», художественном опыте психологической аутопсии, недюжинным клиницистом и даже патологоанатомом: «Ведь неестественно же, что человек отрывается от самого себя и не только повреждает, но уничтожает себя; отвращение к жизни имеет физиологические и моральные свои причины: первые должны быть изучены врачом, последние моралистом». Исходя из возможной «поли-этиологичности» СП плодотворно комплексное изучение СП.

В.М. Бехтерев предлагал при изучении причин СП сочетать взаимодополняющие подходы (статистический, клинический, су-дебно - медицинский, патологоанатомический). Полагая суицидологию междисциплинарной наукой и анализируя медико-психологические, социально-психологические, психопатологические факторы риска СП, предложена «биопсихосоциальная» модель человека и его недугов.

На гражданской войне музы и статистика СП молчат, особо при массовом узаконенном насилии. Снижение УС в 1915-1917 гг. -«предсказано» Э. Дюркгеймом: социальное сплочение при внешней угрозе нации играет антисуицидальную роль.

В 20-е гг. XX века в обеих столицах СП изучают междисциплинарные (в современном

понимании) комиссии, объединившие психиатров и психологов, юристов, статистиков, студентов-добровольцев. Исследования с креном в социологизм обращены к социально-психологическим аспектам СП: жизненным обстоятельствам и личности суицидентов.

В эпидемиологических сводках Отдела моральной статистики Центрального статистического управления (заслуга юриста - криминолога М.Н. Гернета) приведены социально-демографические характеристики жертв, мотивы, способы СП среди иных проявлений де-виантного поведения в уездах и губерниях (Н.П. Бруханский, М.Н. Гернет, О.И. Корча-жинский, Я.Л. Лейбович).

Любые социальные катаклизмы влекут пики УС, но СССР среди стран с невысоким УС: в 1925-26 гг. менее 10, как в Англии и Уэльсе, Италии, вдвое ниже, чем в Бельгии, Германии, Франции. Доля женских самоубийств ~ 1/3 1923-1926 гг. как в Англии и Уэльсе, Дании, Италии и Нидерландах. УС в новой и отставной столицах опережал в 2-4 раза усредненный в стране. Высок УС молодежи (18-29 лет), особо горожан (в 6-8 раз выше). Среди способов суицида первое место (1/2) у самоповешения, далее самострелы (около 25%), отравления (около 15%). Городские женщины «предпочитали» отравления (первое место), а мужчины и сельские жительницы - повешение.

Один из первых эпидемиологов СП М.А. Феноменов выделил теплое время года, будние дни и утренние часы как пиковые для СП. В советское время показан весенне-летний пик самоубийств (около 60%), максимум в июне, минимум в январе; в городах наиболее «суици-догенны» понедельник и среда, самый благополучный день - воскресенье, в сельской местности максимум самоубийств в воскресенье и понедельник (похмельный синдром?). Число самоубийств минимально ранним утром (4-9 ч), с максимумом в 10-15 ч. Календарь самоубийств» («космические факторы» Дюркгейма) не подтвержден затем на популяционных выборках.

Среди мотивов граждан «старорежимные» (вечные?) разочарование, недовольство жизнью, горе и обиды, обычно связанные с лично-семейными конфликтами.

По юристу А.Ф. Кони (1923), «удрученное перед смертью настроение ошибочно считать душевной болезнью . социальные и политические потрясения могут вызвать такое именно удрученное настроение в том, кто не может и не умеет, подобно животному, и притом низшей породы, относиться ко всему его окружа-

ющему безразлично и впасть в то, что Герцен назвал «тупосердием»».

Редкие сообщения СМИ о суицидах как нетипичных для нового общества фактах («если кое-кто порой с нами жить не хочет») указывали человеческую слабость «попутчиков». СП - последнее убежище маленького человека, потерявшегося в новом лучезарном мире («Самоубийца» Н. Эрдмана). Надежда Мандельштам писала, что в те годы самоубийца приравнивался к дезертиру. Допустить, чтобы в прекрасной армии строителей социализма бывали случаи дезертирства, невозможно.

В начале 30-х гг. свернуты междисциплинарные исследования. Поругание и забвение постигло социально-психологическое изучение СП, выплеснутое заодно с «вульгарным социологизмом». Искоренение классовых противоречий не противоречило медицинской основе СП как пока ещё не побежденного психического недуга в стране рабочих и крестьян. Изучение СП ограничено прокрустовым ложем медико-биологического подхода и стало интересом психиатров (единичные публикации). После возможной медицинской помощи выживших добровольно-принудительно направляли в безальтернативные психиатрические больницы и «ставили на учет» ПНД, игнорировалась сложность природы суицидального поступка, ограничивались прогностические возможности и профилактические меры.

По закрытию Отдела (сектор социальных аномалий), стала излишней (с 1927 г.) и открытая статистика суицидов СССР.

Становление новой-старой темы (7080-е гг. XX века). При «третьем пришествии» (1965 г.) статистики СП, УС в СССР соответствовал среднеевропейским показателям. В Большой Советской Энциклопедии (70-е гг. XX века) не найти и термина «самоубийство» (проблема отменена). Меж тем профессор Московского НИИ психиатрии А.Г. Амбрумо-ва (далее - АА), организатор и бессменный руководитель Федерального Центра суицидо-логии Московского НИИ психиатрии, поначалу организовала проблемную группу единомышленников. Открытие почти полвека назад Всесоюзного (Федерального) научно - методического центра суицидологии в Московском НИИ психиатрии активизировало планирование и выполнение целевых исследований, обусловленных нуждами реальной практики. На базе отделения суицидологии создан Федеральный научно-методический центр (19781995 гг.). АА - председатель Всесоюзной про-

блемной комиссии по суицидологии в 80-е гг. ХХ века [здесь и далее - цит. по 29].

За 10 лет (1979-1989 гг.) вышли шесть сборников трудов АА и её сотрудников, охватывающих широкий ряд научно-практических (организационных) проблем суицидологии.

Критикуя принцип биологического редукционизма, АА не отвергает «постулат непосредственности» - зависимости СП от психопатологических симптомов. Клинико - психологическая концепция СП АА - синтез творческого осмысления международного, отечественного (полузабытого) опыта и оригинальных результатов целенаправленных широких исследований 1971-1999 гг. АА учитывает взаимодействие факторов риска психопатологического, индивидуально-личностного и ситуаци-онно-средового уровней; модель применима для понимания СП при психозах, пограничных расстройствах и «практически здоровых».

АА определяет самоубийство как намеренное (осознанное) лишение себя жизни, но указана связь с социально-психологической дезадаптацией личности на фоне «неразрешимого» (с позиции суицидента) обычно микросоциального конфликта. Опущено замечание Э. Дюркгейма (1912) о непосредственном или опосредованном результате положительного или отрицательного поступка жертвы, что расширяет спектр СП. АА не обсуждает возможность самоубийств животных и не исключает психотических (умственно отсталых, де-ментных?) больных (как в дефиниции ВОЗ, 1986) из способных на «истинное» СП, хотя последние не подпадают формально под критерий «осознанности» действий. Однако намерение умереть различно, что отражено условиями и способами СП.

«Сердцевину» концепции АА (суицидоге-неза) представляет суицидоопасный психологический кризис Caplan (1974), эмоционального дисбаланса вследствие фрустрации значимых для личности потребностей арсеналом жизненного опыта Farberow (1980). Детализирован континуум СП с привязкой к диагностике риска и динамического контроля СП и дифференцированной антикризисной помощи. Антисоциальное и СП полагается АА ипостасями отклоняющегося поведения с общими и особыми чертами этиологии, согласно современному подходу. Делинквенты и девианты обнаруживают склонность к аутоагрессивным действиям. В ходе комплексных исследований расширены контакты с криминологами Академии МВД, социологами, демографами, философами, социальными психологами и педагогами.

Научно-доказательное обоснование программы предупреждения СП.

Эпидемиология. Накопление и анализ информации о причинах, характере и масштабах СП стали обязанностями суицидологической службы. Эпидемиологические исследования и психологическая аутопсия показали, что большинство суицидентов не наблюдалось психиатрами.

УС в стране за годы открытой статистики рос, составив в 1985 г. более 20 («критический»: угрожающий нации, по критериям ВОЗ), как в Бельгии, Швейцарии, Франции при высочайших (более 40) в Венгрии и ФРГ. Детальная официальная статистика самоубийств с разбивкой по полу, возрасту, горожан и селян доступна с 1989 г., спустя 60 лет после публикаций Отдела моральной статистики, стараниями АА. С распадом страны УС в 1994 / 95 гг. достиг «антирекорда» более 40 (2-е место рейтинга ВОЗ после Литвы), в ряде регионов (Волго-Вятский, Западно-Сибирский, Восточно-Сибирский, Дальневосточный, Уральский) 65-81, в Коми, Удмуртии: 150-180. Доля жертв самоубийств среди умерших в 1990-94 гг. около 2,5% (150 лет назад менее 0,1%). «Лихие» конец 80-х - начало 90-х гг. названы АА «годами мобилизации»; «синдром выживания»: надежда на улучшение жизни стала антисуицидальным фактором при сломе социально-экономической формации с новыми правилами игры. На смену пришла демобилизация с новым пиком суицидальной смертности.

Отдел суицидологии МНИИП провёл уникальный динамический анализ суицидальных попыток в Москве (увы, без продолжения). С помощью разработанных и утвержденных МЗ «Экстренных извещений», заполняемых сотрудниками скорой и неотложной помощи, показано, что суммарный уровень суицидальных попыток, уровни попыток мужчин и женщин в 1998 г. составил 40, 35 и 44 соответственно и снижен по сравнению с 1978 г. в 1,6;

2.4 и 1,3 раза при сходном УС: 20 и 22 соответственно. Снижение уровней попыток самоубийств (большей частью мужчин) более, чем УС. Артефактом отбора (попытки, требующие медицинской помощи), объяснено различие в

1.5 раза уровней суицидов и суицидальных попыток («общепринятое» соотношение 1:10). В 2008 г. (ещё через 10 лет) уровень суицидальных попыток в одном из московских округов, по данным суицидологического кабинета ПНД, 10,7 при УС 5,5. Соотношение мужчины: женщины 1:1, как в 1978 г. В 20-45 лет: 2/3 суицидентов. Доля зарегистрированных ПНД

суицидентов 1/3 (20% - больны шизофренией), превышает фактическую, исходя из источника информации. Показана в очередной раз клиническая группа-мишень службы - СП в рамках кризисных состояний (психосоциальной дезадаптации), которых АА именовала «практически здоровыми» (очевидно, вне кризиса). К. Ясперс, оппонент сторонников психопатологического подхода, иронизировал: «Больной человек идет к врачу, здоровый - кончает самоубийством». При альтернативе помощи - скажем: «. идёт за суицидологической (антикризисной) помощью».

Социальные факторы СП рассмотрены АА на макро- и на микроуровнях. Проблемы «периода застоя» напоминают современные «кризисные». В начале 70-х гг. XX века, в сердцевине «застоя», АА так характеризовала социальную ситуацию в России: резко различающиеся социо-экологические особенности регионов (намечен подход к невыполненной и доныне многоуровневой оценке СП на региональном уровне. Прим. соавт.); интенсивная миграция и алкоголизация населения; различия сельского и городского населения по образу жизни; изменение традиционных устоев и обычаев; усиление статусных различий; разрушение семьи; конфликт поколений; ослабление морально-этических норм; дегуманизация основных понятий; снижение ценности человеческого существования. Опасны, предостерегала АА, и представления вульгарного социологизма, связывающие самоубийство исключительно с уровнем материального обеспечения населения: АА пишет о «демократичности» феномена суицидального поведения, имея в виду, что он знаком хижинам и дворцам, но современные исследования указывают на бедность и / или социальную депривацию как фактор риска СП.

Неблагополучную суицидологическую ситуацию АА объясняла «реактивными состояниями, неврозами, расстройствами детского и подросткового возраста, в возникновении и развитии которых важную роль играют социально-экономические факторы».

Социально-экономическое бремя суицидальной смертности не объективизировано АА, но отмечены тяжкие последствия гибели суи-цидента для его семьи (о третичной профилактике речь не шла) и для общества в целом. «Это и дурной пример для детей и других членов семьи, это и вдовство, сиротство, одинокая старость для матерей и отцов, а в случае суицидальных попыток - разрушение здоровья суицидента, часто инвалидизация и, кроме то-

го, необходимость медицинского вмешательства персонала машин оторой помощи, реаниматологов, специалистов общей терапии и хирургии».

Актуальная научно-практическая задача суицидологии, считала АА, - выявление и ти-пологизация возрастных, профессиональных и клинических популяций высокого риска, выделение их характеристик и особых суицидоген-ных факторов, выявление лиц с высоким риском суицида, после чего неотложно следует помочь им. Группы-мишени неоднородны, как разнообразно СП.

Отечественная психиатрия (к 70-80-е гг. ХХ века) вышла за рамки матричной модели стационарной и внебольничной помощи с участковым, территориальным принципом обслуживания населения, сложившимся за полвека. Суицидологическая служба как внедис-пансерный раздел психиатрической помощи указала расширение сфер интересов и ответственности психиатров за счёт кризисных расстройств и большем проникновении психиатрии в общество.

АА подчеркивает многофакторную почву СП, его мотивы и цели, затуманивающие «типовой» портрет жертвы. СП представлено результирующим средовых, личностных и психопатологических (не обязательных) факторов, то есть, по АА, феноменом биосоциальном. Такому пониманию природы СП предшествовал длительный этап накопления и анализа данных медицины, психологии, социологии, но лишь на исходе ХХ века комплексный подход стал методологическим подходом отечественной суицидологии как междисциплинарной научной дисциплины (АА назвала её наукой, торопясь чувствовать и жить).

АА изучение и предупреждение СП рассматривала нравственным долгом ученых, ибо речь идёт не только об отдельных людях, а о духовном здоровье общества.

При совместном деятельном участии медиков и других специалистов можно приблизиться к решению вопроса об «искоренении этой формы социальных отклонений». Комплексный подход - ведущий методологический принцип суицидологии [30] с опорой на социо-культуральные, психологические, психоаналитические, социологические основания. Суици-дология сегодня - область знаний (причисление к науке требует основополагающей теории), на стыке медицинских и социальных дисциплин (психиатрия, психология, юриспруденция, социология). Так, философию и юриспруденцию неизменно интересует свобода во-

ли, сознание (суицидента), этические проблемы как право распоряжаться собственной и чужой жизнью (жизнью пациента - при эвтаназии), медицина и социология ищут причины СП: избранные самоубийства «замечательных людей» и добровольный уход «простого» человека, создание антропологической модели в эпоху биотехнологической революции.

От теоретических построений к комплексной программе профилактики СП (70-90 гг. ХХ в.). В середине ХХ века рост УС стал вызовом для общественного здравоохранения многих стран с различными общественно-политическим строем, экономическим развитием. Разработка, обсуждение и рекомендации программ медико-социально-психологической профилактической помощи нового типа стала целями созданной в 1960 г. Международной ассоциации по предупреждению самоубийств, к коей присоединились советские ученые. Сегодня в экономически развитых странах тысячи разнородных программ профилактики суицидов, но эффективных - на два порядка меньше. Службы ориентированы на потенциально или актуально суицидоопасных лиц. Принципами служб стали анонимность и расположение вне психиатрических учреждений; объединение структурных подразделений в систему преемственной помощи, координированной центром.

Программа предупреждения СП обоснована многолетними систематическими комплексными исследованиями о школы АА. 1. Прослежены, описаны типы суицидогенных конфликтов, сохраняющие значимость. 2. Определены и уточнены критерии социализации человека, исходя из набора социальных навыков или усвоения адаптативных гуманистических принципов. 3. Указаны суицидоопасные особенности личности как ригидность эмоций, перемещение личностных ценностей в системе, наличие «актуальной» системы ценностей, неконформность мышления; особенности воспитания как гиперопека, искажающая модус принятия решения. 4. Разработана типология непатологических личностных реакций на стресс. 5. Научно обоснованы принципы дифференцированной комплексной кризисной терапии.

В соответствии с типологией суицида АА созданы специализированные медико - психологические учреждения открытого типа вне психиатрических больниц и ориентированные на различные диагностические группы: психически больных, пациентов с пограничными нервно-психическими расстройствами и

наркологическими заболеваниями, «практически здоровых» в психологическом кризисе. Образцовая модель суицидологической службы включила взаимосвязанные типовые структурно-функциональные звенья, отражающие концептуально обоснованные последовательные этапы лечебно-профилактической помощи.

Преимущества детища АА, системы специализированных лечебно-профилактических мероприятий больным с суицидальным (ауто-агрессивным) поведением, от зарубежных прототипов в введении структурно - функциональных единиц нового типа в традиционную систему государственного здравоохранения с сочетанием привычного принципа бесплатности, преемственности, взаимосвязи структурно-функциональных звеньев и новыми (анонимность); профессиональном составе сотрудников.

Практическое воплощение суицидологической службы. Модель апробирована в Москве в 1978 г. Служба столичного Тимирязевского района (прообраз региональной программы) включила первый кабинет социально - психологической помощи (КСПП) при ПНД №5 Тимирязевского района г. Москвы. Затем КСПП были развернуты при ряде поликлиник, ВУЗах, производствах, для детей и подростков, пожилых, в приемнике для несовершеннолетних правонарушителей. Долечивание и динамическое наблюдение входило в обязанности КСПП, что обеспечивало оптимальный профилактический эффект. На пике развития программы 23 КСПП в Москве выявляли и курировали лиц из клинических, профессиональных, возрастных групп риска суицидального поведения, оказывали не только медико-социальную, но и юридическую (привлекался консультант) помощь в зоне обслуживания. КСПП принимал пациентов по направлениям ТД, врачей поликлиник, диспансеров, больниц СП. В связи с тяжестью психического состояния пациента лечение осуществлялось в КСПП, либо он направлялся в ПБ (специализированные койки), КС при городской больнице № 20. Увы, к 1994 г. работали 17 столичных КСПП и не в полном объёме (недостаток финансирования, текучесть кадров). Однако после апробации столичного прототипа в 80-90-х гг. развиваются региональные суицидологические службы как филиалы Центра. В РСФСР: Горьком (ТД, КСПП), Иваново (ТД), Калуге, Кемерове (ТД), Ленинграде (ТД, КСПП и КС на базе ГПБ № 7 им. И.П. Павлова с 1989 г.), Липецке, Магадане (ТД), Мурманске (КСПП), Новосибирске (ТД), Омске (с 1991 г.), Оренбурге (ТД); Перми (СПП «Доверие»); Ростове-

на-Дону (ТД, КСПП), Саратове (ТД), Свердловске (суицидологический центр), Сочи (КСПП), Томске, Челябинске (ТД, КСПП), Башкирской АССР: Уфе (КСПП), Татарской АССР: Казани (ТД, КСПП), Набережных Челнах (ТД); Удмуртской АССР: Ижевск (ТД). Построение служб в полном объёме, по примеру московских, было затруднено местными экономическими и организационными условиями. В 1994 г. в полном объёме комплексная организационная структура суицидологической службы, включающая ТД, КСПП в поликлиниках и кабинеты суицидологов в ПНД, в НИИ СП им. Н.В. Склифосовского и психиатрические отделения только в Москве.

Примерами эффективной ресурсосберегающей программы по первичной профилактике суицидов и депрессий служит не только классическая Готландская учебная программа (Швеция) для врачей общей практики, но и многолетние усилия Московского НИИ психиатрии (модули выявления депрессии в первичном медицинском звене) и тиражируемая программа профессора Н.А. Корнетова (Томск)

[31].

Научными направлениями отдела суици-дологии в 1996-2010 гг. (руководитель профессор В.Ф. Войцех) стали определение риска и профилактика повторных суицидальных попыток; многофакторный анализ состояний дезадаптации, ведущей к суицидальному поведению; ранняя диагностика и профилактика таких состояний [32]. Продолжена научно - методическая поддержка организации региональных суицидологических служб.

Тренд снижения УС на федеральном уровне, согласно общемировому, не может дезориентировать специалистов и общественность особо на фоне очередного витка социально-экономического кризиса. Разрушение социально-личностных ценностей, усугубление социального неравенства в России XX-XXI вв. отражено в смысле брутальных «мизантропических» и «суггестивных» типов суицида [33]. Первому свойственно озлобление к обществу, проекция на него вины за личные потери, утрату статусных ролей, невозможность самореализации со стремлением отомстить окружающим (случайным лицам), как обезличенным «врагам». Реализация убийства-самоубийства, как «мизантропического» акта, при антисоциальной динамике личности суицидента, в итоге затяжного внутриличностного кризиса, под влиянием антисоциальных групп. Зависимость от группы и взаимосуггестия - смысл антиви-

тальной позиции расширенного (группового) «суггестивного» суицида, связанного с нигилистическим влиянием маргинальных групп или тоталитарных сект. Группа риска самоубийства «по договору» - подростки, обделённые теплом и пониманием семьи, отвергаемые сверстниками, «социальные сироты», неустойчивую антивитальную позицию, нередко декларируют для завоевания признания. При давлении референтной группы («слабо сделать, пустозвон») переход суицидальных мыслей в намерение, к реализации, не позволяет отказаться от опасной «игры».

УС и иных форм девиантного поведения (как убийства) отражают социальное и душевное благополучие населения страны (региона) и (более на региональном уровне) доступность общемедицинской и специализированной помощи. Сумму уровней убийств и самоубийств (пересекающиеся частично феномены) служит интегральным индикатором социальной патологии. Показательны тренд УС в России XX-XXI вв, зависимость от социальных, экономических, политических переменных, прослежен в сравнении с динамикой самоубийств в некоторых странах бывшего «социалистического лагеря» и бывших республик СССР.

На современном этапе дифференциации и интеграции естественно-научного и гуманитарного знания отечественные, зачастую многоцентровые, исследования многочисленны, большинство - в рамках эпидемиологического и клинико-эпидемиологического анализов с опорой на социо - демографические, профессиональные и клинические популяционные выборки (этно-культуральные группы, дети, подростки, студенты, сотрудники МВД, медики, онкобольные, зарегистрированные психически больные, пациенты суицидологических служб), позволяющие выделение групп-мишеней высокого риска СП, раннюю диагностику (разработка и валидизация скрининговых шкал), уточнение суицидогенеза, факторов риска, а также направлены на раззработку новых подходов лечения и профилактики с оценкой их результативности. Развиваются клини-ко-экономические (бремя СП) и экологические исследования (сопоставление потребления антидепрессантов и УС на региональном и федеральном уровнях). Внимание уделено изучению возможному суицидогенному и антисуицидальному эффектам СМИ (особо электронных) с контент-анализом сообщений по данной теме и выработкой рекомендаций для СМИ, третичной профилактике СП (с семьями жертв

СП) с применением качественного анализа (самоописаний).

Перспективны социокультурный [34] и антропологический подходы для объяснения различий СП на местном уровне (в национальных образованиях) и выработки целевых профилактических программ.

Отечественная традиция относит СП к де-виантному поведению [35], но необходимо учитывать социальную сконструированность культурных норм, поскольку решающее значение в отклонении принадлежит отношению к нему. Социокультурный анализ СП включает изучение аттитюдов к самоубийству, подражания, мотиваций суицида, литературных стереотипов, мифов и домыслов. Культурные образцы имеют разрешающее и провоцирующее действие, укрепляя человека в кризисе в решении о суициде.

Систематический анализ теоретических и клинических исследований позволил разработать проф. Б.С. Положему концептуальную модель СП [36], развивающую гипотезу «Диатез-стресс». Модель включает этиопатогенети-ческий и клинико-динамический блоки. Первый характеризует механизмы возникновения СП, второй - развитие процесса (континуума) СП. В обширной и разнородной группе факторов суицидального диатеза выделены детерминанты I, II и II ранга. Детерминанты I ранга -биологические (генетические, биохимические), клинические (психические расстройства, прежде всего, депрессивные) и личностно-психологические (обычно сочетание изначальных импульсивности, эмоциональной неустойчивости, низкой стрессоустойчивости и когнитивного дефицита) - необходимые условия возникновения СП. Детерминанты II ранга (как социальное одиночество, злоупотребление ПАВ, телесные болезни) и актуальный психосоциальный дистресс повышают риск СП. Детерминанты I и II ранга со стрессовым фактором определяют возможность СП и реализацию суицидальных намерений. Детерминанты III ранга (социальное неблагополучие, этно-культуральные факторы) отражают популяци-онную частоту суицидов. Модель улучшает понимание биопсихосоциального феномена СП, указывает первоочередные «мишени»» лечебно - профилактических программ.

Перспективно изучение эпигенетических механизмов СП, выявление генетических (нейробиологических) маркеров (в частности, сцепленных с депрессиями), спектра ауто-агрессивного поведения. Изучение стресса и

способов совладания с ним; философско-этических проблем самоубийства, анализ сознания, формирования представлений о смерти на различных этапах онтогенеза; когнитивной сферы суицидента.

Не «гены самоубийства», «суицидальный мозг», но определённый тип поведенческих реакций, наследуемый вкупе с социальными и индивидуально-психологическими характеристиками, могут способствовать реализации СП. Предстоит разработка и оценка шкал суицидального риска в различных субпопуляциях, совершенствование дифференцированной кризисной психотерапии и психосоциальной реабилитации; оптимизация психофармакотерапии на последовательных этапах многофакторного воздействия на терапевтические мишени СП, обучение навыкам саморегуляции (преодоления жизненных трудностей) суицидентов и их близких, организация групп самопомощи суицидентов и их близких (предтеча: «коррек-ционный клуб» в московском КС). Важно изучение проблем одиночества, конфликтов в интимно-личностной и сексуальной сферах как суицидогенных факторов для семейной терапии, катамнез и курация отдалённых последствий техногенных катастроф и терактов. Следует оценивать социально-экономическое бремя СП на федеральном и местном уровнях с доказательством ресурсосберегающего эффекта суицидологических служб; развивать новые формы антикризисной помощи (как антисуицидальные сайты) с оценкой их эффективности, апробировать дифференциальные лечебно-реабилитационные программы для выделенных групп риска СП.

Актуально развитие гендерной суицидологии, определение суицидогенного и антисуицидального влияния СМИ и искусства через анализ представления первого. Аксиологический подход к СП связан с экзистенциальным и социальным осмыслением смысла и ценности жизни и смерти, ускоряющим или тормозящим суицидогенез. Изучение общественного мнения в отношении к СП нужно для развития первичной профилактики, улучшения доступности профессиональных служб и привлечения социальных ресурсов (добровольцев, благотворителей).

С конца XIX - начала ХХ вв. на этапе «протосуицидологии» проблема СП как поступок отдельного человека и социальное явление стало предметом теологии, философии, психиатрии, психологии, педагогики, правове-

дения, объект нравственно-этических оценок; на «медико-статистическом» - социологии девиаций. Отечественные (и зарубежные) исследования обращены к анализу социокультурных факторов риска СП.

Однако комплексный подход не открывает сути СП, оставаясь способом регистрации и систематизации опытных причин и фактических обстоятельств. Философия суицида (как фундаментальное познание самоубийства в его сути) предшествует научной суицидологии; суицидология вообще и философская суицидо-логия в частности, могут быть построены на гносеологических основаниях.

Суицидология утверждается как особая научная дисциплина с середины ХХ в. «Реновация» 60-70х гг. ХХ в. неизменно актуальной

Литература:

1. Сапожников Д.И. Самосожжение в русском расколе (со второй половины XVII в. до конца XVIII в.). Исторический очерк по архивным документам. М., 1891. 126 с.

2. Сикорский И.А. Эпидемические вольные смерти и смертоубийства в Терновских хуторах (Близ Тораполя). Психологическое исследование. Киев, 1897. С. 85-86.

3. Сорокин П.А. Самоубийство как общественное явление. Рига: Наука и жизнь, 1913.

4. Дюркгейм Э. Самоубийство. Пер с франц. СПб.: Союз, 1998. 493 с.

5. Самоубийство // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. XXVIIIA Саварни-Сахаров. - С.-Петербург. Типография Акц. Общ. «Издательское Дело», Брокгуаз-Ефрон. 1900. - С. 233-239.

6. Богданов С.В. Самоубийства в Санкт-Петербурге во второй половине XIX века. Масштабы, тенденции, проблемы недоучета // Суицидология. 2013. Т. 4. № 4 (13). С. 3-10.

7. Пушкарев И. Описание Санкт-Петербурга и уездных городов Санкт-Петербургской губернии. - С-Пб.: Тип. Н. Греча, 1839. - 506 с.

8. Тарновский Е.Н. Статистика самоубийства // Журнал Министерства юстиции. - 1901. - № 1 (январь). - С. 145-151.

9. Григорьев Н.И. Самоубийства в г. С. -Петербург за первую половину 1910 г. // Врачебная газета. 1901. N° 36. С. 106.

10. Григорьев Н. Самоубийства и покушения на самоубийства в Петербурге в 1911 г. // Русский врач. 1913. № 6. С. 187-189.

11. Жбанков Д. К статистике самоубийств // Практикующий врач. 1912. № 34-38.

12. Лихачев А.В. Самоубийство в Западной Европе и Европейской России. Сравнительное статистическое исследование. -СПб: Тип. М.М. Стасюлевича, 1882. - 253 с.

13. Бородин С.В., Михлин А.С. Мотивы и причины самоубийств / Актуальные проблемы суицидологии. М., 1978. С. 28-43.

14. Гордон Г.И. Современные самоубийства // Русская мысль. 1912. Кн. V. - С. 74-93.

15. Розанов П.Г. О самоубийстве. М.: т-во "Печатня С.П. Яковлева", 1891. 151 с.

16. Феноменов М.Я. Причины самоубийства в русской школе. СПб., 1914.

17. Новосельский С. Статистика самоубийств. СПб., 1910.

18. Бехтерев В.М. О причинах самоубийства и возможной борьбе с ними. Труды Первого русского съезда невропатологов и психиатров. М., 1914. С. 84-117.

19. Пономарев Н.В. Самоубийство в Западной Европе и в России в связи с развитием умопомешательства. СПб, 1880.

20. Гелинг К. Опыт гражданской медицинской полиции, примененный к законам Российской империи. СПб, 1842.

21. Гумилев Л. H. Этногенез и биосфера земли. М: Мишель и К, 1993. 503 с.

темы и становление суицидологии как области научного знания на стыке медицинских и общественных дисциплин в СССР и затем в РФ стало возможным, благодаря плодотворному междисциплинарному и межведомственному научно - практическому подходу к изучению, лечению и профилактике широкого спектра аутоагрессивного поведения. Систематические многолетние (с 70-х гг. ХХ века) исследования СП как биопсихосоциального феномена стали научно доказательным обоснованием оригинальной концепции суицидогенеза и гибкой по структуре и функции, имеющей потенциал совершенствования и развития в новых условиях, отечественной модели суицидологической (антикризисной) помощи.

References:

1. Sapozhnikov D.I. Samosozhzhenie v russkom raskole (so vtoroj poloviny XVII v. do konca XVIII v.). Istoricheskij ocherk po arhivnym dokumentam. M., 1891. 126 s. (In Russ)

2. Sikorskij I.A. Jepidemicheskie vol'nye smerti i smertoubijstva v Ternovskih hutorah (Bliz Torapolja). Psihologicheskoe issledovanie. Kiev, 1897. S. 85-86. (In Russ)

3. Sorokin P.A. Samoubijstvo kak obshhestvennoe javlenie. Riga: Nauka i zhizn', 1913.

4. Djurkgejm Je. Samoubijstvo. Per s franc. SPb.: Sojuz, 1998. 493 s. (In Russ)

5. Samoubijstvo // Jenciklopedicheskij slovar' Brokgauza i Efrona. T. XXVIIIA Savarni-Saharov. - S.-Peterburg. Tipografija Akc. Obshh. «Izdatel'skoe Delo», Brokguaz-Efron. 1900. - S. 233-239. (In Russ)

6. Bogdanov S.V. Suicide in St. Petersburg in the second half of XIX centure: the magnitude, trends and problems of the under-count // Suicidology. 2013. V. 4. № 4 (13). P. 3-10. (In Russ)

7. Pushkarev I. Opisanie Sankt-Peterburga i uezdnyh gorodov Sankt-Peterburgskoj gubernii. - S-Pb.: Tip. N. Grecha, 1839. - 506 s. (In Russ)

8. Tarnovskij E.N. Statistika samoubijstva // Zhurnal Ministerstva justicii. - 1901. - № 1 (janvar'). - S. 145-151. (In Russ)

9. Grigor'ev N.I. Samoubijstva v g. S.-Peterburg za pervuju polovinu 1910 g. // Vrachebnaja gazeta. 1901. № 36. S. 106. (In Russ)

10. Grigor'ev N. Samoubijstva i pokushenija na samoubijstva v Peter-burge v 1911 g. // Russkij vrach. 1913. № 6. S. 187-189.

11. Zhbankov D. K statistike samoubijstv // Praktikujushhij vrach. 1912. № 34-38. (In Russ)

12. Lihachev A.V. Samoubijstvo v Zapadnoj Evrope i Evropejskoj Rossii. Sravnitel'noe statisticheskoe issledovanie. - SPb: Tip. M.M. Stasjulevicha, 1882. - 253 s. (In Russ)

13. Borodin S.V., Mihlin A.S. Motivy i prichiny samoubijstv / Ak-tual'nye problemy suicidologii. M., 1978. S. 28-43. (In Russ)

14. Gordon G.I. Sovremennye samoubijstva // Russkaja mysl'. 1912. Kn. V. - S. 74-93. (In Russ)

15. Rozanov P.G. O samoubijstve. M.: t-vo "Pechatnja S.P. Ja-kovleva", 1891. 151 s. (In Russ)

16. Fenomenov M.Ja. Prichiny samoubijstva v russkoj shkole. SPb., 1914. (In Russ)

17. Novosel'skij S. Statistika samoubijstv. SPb., 1910. (In Russ)

18. Behterev V.M. O prichinah samoubijstva i vozmozhnoj bor'be s nimi. Trudy Pervogo russkogo s'ezda nevropatologov i psihiatrov. M., 1914. S. 84-117. (In Russ)

19. Ponomarev N.V. Samoubijstvo v Zapadnoj Evrope i v Rossii v svjazi s razvitiem umopomeshatel'stva. SPb, 1880. (In Russ)

20. Geling K. Opyt grazhdanskoj medicinskoj policii, primenennyj k zakonam Rossijskoj imperii. SPb, 1842. (In Russ)

21. Gumilev L. H. Jetnogenez i biosfera zemli. M: Mishel' i K, 1993. 503 s.

22. Острогорский А.Н. Самоубийство как психологическая проблема, 1893.

23. Меннингер К. Война с самим собой. - М.: "ЭКСПО-Пресс", 2000. 480 с.

24. Прозоров Л. Самоубийства в тюрьмах и около тюрем по данным 1906 и 1907 гг.. // Медицинское обозрение. 1908. № 12.

25. Жбанков Д. Современные самоубийства // Современный мир. 1910. № 3. С. 27-63.

26. Фроммет Б. Самоубийства в политической тюрьме и ссылке // Врачебная газета. 1910. № 51.

27. Сербский В.П. Преступные и честные люди // Вопросы философии и психологии. М., 1896. VII, кн. 5 (35). С. 660-678.

28. Кузнецов В.Е. Этапы развития отечественной дореволюционной суицидологии: психиатрический и междисциплинарный аспекты. М., 1987. 22 с.

29. Любов Е.Б., Цупрун В.Е. Век, время и место проф. Амбрумо-вой в отечественной суицидологии [Электронный ресурс] // Медицинская психология в России: электронный научный журнал. 2013. № 2 (19).

30. Амбрумова А.Г. Суицидальное поведение как объект комплексного изучения / Комплексные исследования в суицидо-логии. Сб. научных трудов. - М.: Изд. Моск. НИИ психиатрии МЗ СССР, 1986. С. 7 -25.

31. Корнетов Н.А. Мультиаспектная модель профилактики суицидов // Тюменский медицинский журнал. 2013. № 1. С. 11-12.

32. Войцех В.Ф. Клиническая суицидология. М.: Миклош, 2007. 280 с.

33. Кудрявцев И.А. Смысловая типология суицидов // Суицидология. 2013. Т. 4. № 2 (14). С. 3-7.

34. Положий Б.С. Клиническая суицидология. Этнокультураль-ные подходы. - М.: РИО ФГУ «ГНЦ ССП им. В.П. Сербского», 2006. 207 с.

35. Гилинский Я.И. Девиантология: социология преступности, наркотизма, проституции, самоубийств и других «отклонений». СПб.: Юридический центр Пресс, 2004. С. 160-181.

36. Положий Б.С. Концептуальная модель суицидального поведения // Суицидология. 2015. Т. 6. № 1 (18). С. 3.-7.

22. Ostrogorskij A.N. Samoubijstvo kak psihologicheskaja problema, 1893. (In Russ)

23. Menninger K. Vojna s samim soboj. - M.: "JeKSPO-Press", 2000. 480 s. (In Russ)

24. Prozorov L. Samoubijstva v tjur'mah i okolo tjurem po dannym 1906 i 1907 gg.. // Medicinskoe obozrenie. 1908. № 12. (In Russ)

25. Zhbankov D. Sovremennye samoubijstva // Sovremennyj mir. 1910. № 3. S. 27-63. (In Russ)

26. Frommet B. Samoubijstva v politicheskoj tjur'me i ssylke // Vrachebnaja gazeta. 1910. № 51. (In Russ)

27. Serbskij V.P. Prestupnye i chestnye ljudi // Voprosy filosofii i psihologii. M., 1896. VII, kn. 5 (35). S. 660-678. (In Russ)

28. Kuznecov V.E. Jetapy razvitija otechestvennoj dorevoljucionnoj suicidologii: psihiatricheskij i mezhdisciplinarnyj aspekty. M., 1987. 22 s. (In Russ)

29. Ljubov E.B., Cuprun V.E. Vek, vremja i mesto prof. Ambrumovoj v oteche-stvennoj suicidologii [Jelektronnyj resurs] // Medicinskaja psihologija v Rossii: jelektronnyj nauchnyj zhurnal. 2013. № 2 (19). (In Russ)

30. Ambrumova A.G. Suicidal'noe povedenie kak ob'ekt kompleksnogo izuchenija / Kompleksnye issledovanija v suicidologii. Sb. nauchnyh trudov. - M.: Izd. Mosk. NII psihiatrii MZ SSSR, 1986. S. 7 -25. (In Russ)

31. Kornetov N.A. Multiaspect model for the prevention of suicide // Tyumen Medical Journal. 2013. № 1. P. 11-12. (In Russ)

32. Vojceh V.F. Klinicheskaja suicidologija. M.: Miklosh, 2007. 280 s. (In Russ)

33. Kudryavtsev Joseph A. Semantic typology of suicides // Suicidol-ogy. 2013. V. 4. № 2 (14). P. 3-7. (In Russ)

34. Polozhij B.S. Klinicheskaja suicidologija. Jetnokul'tural'nye podhody. - M.: RIO FGU «GNC SSP im. V.P. Serbskogo», 2006. 207 s. (In Russ)

35. Gilinskij Ja.I. Deviantologija: sociologija prestupnosti, narkotiz-ma, prostitucii, samoubijstv i drugih «otklonenij». SPb: Juridicheskij centr Press, 2004. S. 160-181. (In Russ)

36. Polozhy B.S. Conceptual model of suicidal behavior // Suicidolo-gy. 2015. V. 6. № 1 (18). P. 3.-7. (In Russ)

HISTORY OF SUICIDOLOGY DEVELOPMENT IN RUSSIA

E.B. Ljubov, P.B. Zotov, V.M. Kushnarev

Moscow Research Institute of Psychiatry, Russia Tyumen State Medical University, Tyumen, Russia

Abstract:

The development stages of national suicidology are integrated into our country's twisted history. The "pre-scientific" stage is represented by interconnected religious, moral, ethical and legal approaches, penal measures being introduced since Middle Ages, particularly due to tsar Peter's reforms. After the post-reform 1860s the evolution of legal proceedings, statistical committees, local administration bodies and mass media resulted in describing suicide as a social phenomenon, worth highlighting by news items and statistical analysis. In the 19th century the "typical view of suicide" and research trends were determined by referring suicide to heredity, or/and mental illness, or/and social factors. In the late 19th-early 20th centuries "classic" statistical studies for defining high risk suicide groups emphasized the social demographic features (age, education, family, income) as well as religious beliefs of the victims. Since the late 19th-early 20th centuries, at the stage of "proto-suicidology", suicidal behavior as an individual act and social phenomenon has been tackled by theology, philosophy, psychiatry, pedagogy, jurisprudence and assessed from moral and ethical point of view, while at the medical-statistical level it has been studied by deviation sociology.

Since the second half of the 20th century suicidology has been established as a self-sufficient discipline. In the 60th-70th of the 20th century the "renovation" of the invariably urgent issue and confirmation of suicidology as a field of scientific knowledge at the intersection of medical and social sciences became feasible in the USSR and, later, RF due to a fruitful multi-disciplinary and multiagency approach to comprehensive research, treatment and prevention of auto-aggressive behavior. The systematic longevity (since the70-s of the 20th century) of studying suicidal behavior as a biopsychosocial phenomenon allowed to create a scientifically verified corner-stone for the original suicide genesis conception by prof. A.A. Ambrumova as well as for the suicidological (anticrisis) national pattern, whose structural and functional flexibility implies potential upgrading.

Key words: suicidology, history, development stages, multidisciplinary, multiagency approach