История проектов интеграции психологического знания: осмысление в свете кризисов научной психологии Текст научной статьи по специальности «Психологические науки»

А.А. Бреусенко-Кузнецов История проектов интеграции психологического знания: осмысление в свете кризисов научной психологии

Сведения об авторе

Аннотация. В статье предпринято осмысление попыток интеграции психологического знания в связи с важнейшими (либо известнейшими) методологическими кризисами в истории научной психологии: кризисом рождения науки, кризисом 1930-х годов, кризисом 1990-2000-х годов. Подвергнуты рассмотрению мировоззренческая, логическая и социально-психологическая стороны данных кризисных явлений. Существующие в современной психологии интегративные проекты подразделены на а) нигилистические; б) монистические; в) плюралистические, определены их основные черты и закономерности с опорой на историческую рефлексию современников. Охарактеризована типичная связь между мировоззрением учёного-психолога и мерой катастрофизма в восприятии ситуации вариативности философско-методологических оснований психологической науки. Дан обзор важнейших методологических идей, определяющих возможность диалога между концепциями, сформировавшимися в рамках разных парадигм.

Ключевые слова: научное психологическое знание, интегративная методология, гуманизм, рационализм, сциентизм, методологический кризис

Проблема интеграции научного психологического знания - отнюдь не нова. Можно предположить, что актуальность её волнообразно нарастает в периоды методологических кризисов в психологии, когда противоречия между парадигмами эксплицируются с наибольшей яростью, вал вновь открытых эмпирических фактов интерпретируется исследователями настолько разнородно («кто во что горазд»), а в рефлексии учёных над современными им дезинтегративными процессами преобладает катастрофизм (иногда искренний, иногда манипулятивный - как средство межпарадигмальной борьбы, «пугало» для соперников).

Таким образом, проблема интеграции научного психологического знания идёт рука об руку с проблемой методологического кризиса в психологии, составляет её оборотную сторону, и с некоторой точки зрения может даже быть проинтерпретирована не как проблема, а как задача, поставленная ради разрешения кризиса - как истинной проблемы. Правда, с другой - операциональной - точки зрения мы вполне можем увидеть главную проблему именно в интеграции, каковой мы желаем достичь, а в кризисе усмотреть лишь предпосылку, встречаемую трудность, оправдание либо первую стадию движения к интеграции. С какой колокольни к вопросу

подойти, зависит от меры катастрофизма мировоззрения учёного-интегратора и той научной школы, от имени которой он выступает.

Говоря о современном звучании проблемы интеграции научного психологического знания, можно предположить, что её актуальность ныне находится если не на самом пике, то довольно близко к нему подходит. Впрочем, данная проблема принадлежит к перманентно актуальным.

Из современных авторов разными аспектами и уровнями данной проблемы занимались А.Г.Асмолов, Г.А.Балл, А.А.Бреусенко-Кузнецов, Б.С.Братусь, Ф.Е.Ва-силюк, Т.А.Жалагина, В.В.Козлов, Е.Д.Короткина, А.А.Крылов, В.А.Мазилов, И.П.Маноха, В.А.Мединцев, А.Б.Орлов, А.В.Петровский, А.А.Пископпель, С.Ю.Пис-корская, В.М.Розин, Е.Б.Старовойтенко, И.П.Цапенко,

A.М.Эткинд, А.В.Юревич.

При этом А.А.Бреусенко-Кузнецов [6], Ф.Е.Василюк [7], И.П.Маноха [22], А.Б.Орлов [25], А.В.Петровский [26],

B.М.Розин [33, 34], А.М.Эткинд [37], А.В.Юревич [38; 39; 40; 41; 45; 47], А.В.Юревич и И.П.Цапенко [50] особое внимание уделили концептуализации кризисной ситуации, требующей интеграции психологического зна-

ния; А.Г.Асмолов [1], Г.А.Балл [2], Г.А.Балл и В.А.Медин-цев [3], Б.С.Братусь [4], А.А.Бреусенко-Кузнецов [5; 6], В.В.Козлов [12], А.А.Крылов [13], В.А.Мазилов [17; 18; 19; 20; 21], А.В.Петровский и Е.Б.Старовойтенко [26; 27],

А.В.Юревич [42; 43; 44; 46] указали на возможные пути и способы интеграции, В.А.Мединцев [23] концептуализировал сложности, которые на этом пути встречаются.

1. ИСТОРИЧЕСКИЕ СМЫСЛЫ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ КРИЗИСОВ

1.1. Кризис становления психологической науки

Как уже сказано, увязка описания постигшего психологическую науку кризиса с разработкой (либо просто ожиданием) революционных интегративных проектов - примета далеко не только последних десятилетий.

История постановки подобных проблем открывается, по-видимому, моментом выделения психологии в самостоятельную науку (конец Х1Х ст.). Собственно, научный статус потребовал от психологии некоторой меры логической целостности и определённости - той меры, которой на тот момент актуально не было, а также - уже в социально-психологическом поле - той меры единодушия учёных, каковая тем более была недостижима (метафизики, эмпиристы и рефлексологи

зачастую видели интеграцию лишь с позиции собственной руководящей, интегрирующей роли, к каковой представителям других лагерей предлагалось приспособиться.

Период становления научной психологии, характеризовался противостоянием двух способов познания, в деталях отрефлексированных И.П.Манохой: 1) естественнонаучного (его приметы - наглядная простота и ясность, точность и определённость взглядов, поиск необходимости в основании изменений явлений); 2) метафизического (базирующегося на историческом мышлении, которое предусматривает, что все познанное -только оболочка целенаправленного в своём развитии внутреннего мира) [22, с.43-44]. Первый из названных

способ познания в крайней форме воплотился в естественнонаучной (экспериментальной, объективной, физиологической) психологии, опирающейся на вульгарно-материалистическое мировоззрение, а в более умеренной - в эмпирической (интроспективной), опирающейся на кантианство и позитивизм. Второй способ принадлежал философской (метафизической, умозрительной) психологии, ориентированной спиритуалистически. Имея столь различные платформы, представители двух способов познания прийти к взаимно удовлетворяющему консенсусу имели немного шансов.

Как мы знаем, рождение научной психологии состоялось, однако состоялось весьма травматично. «Травма рождения» научной психологии заключалась в том, что родилась она далеко не полностью. На свет появилась лишь составная её часть, худо-бедно способная функционировать, но в сниженном, редуцированном модусе. По меткому выражению Ф.Ланге, этот обломок психологии предстал «психологией без души», каковая характеристика, заметим, весьма близка самоописаниям переживаний людей в депрессивных состояниях, в фазе истощения ПТСР.

Заметим, травматизация психологии имеет не естественное, а культурное происхождение - она состоялась

в результате жертвоприношения. Некоторой важной частью - прежней (метафизической) версией своего предмета - учёные-психологи целенаправленно пожертвовали. Увы, «соломоново решение» относительно судьбы дитяти принимали инстанции, не наделённые мудростью царя Соломона. Истинная мать, отступившаяся от ребёнка ради сохранения его целостности, осталась ни с чем. Дитя вручили уверенной в себе расчленительнице, набившей руку в физиологических лабораториях. Она-то и вынула из него душу.

Временно победивший в психологии Х1Х ст. естественнонаучный способ познания дал начало экспериментальной традиции (которая и на сегодняшний день остаётся основной формой научности в психологии). Однако метафизический способ познания не был отстранён окончательно, а лишь на некоторое время ушёл в тень. Он возвратился, в превращённой форме и под новыми названиями - составляя методологию многих направлений клинически-ориентированной психологии, чей основной метод - не эксперимент, а клиническая беседа, направленная на исследование уникальной истории человека, а основание её опыта составляют неподвластные статистической верификации единичные случаи.

Говоря о конкретных логических формах, которые принимал кризис рождения научной психологии, стоит обратиться к его анализу современниками. Так, Э.Гуссерль, осмысляя кризис европейских наук, усматривает в его основе парадоксальный ход мысли: в науке складывается мнение о «ненаучности» философии, поскольку же философия составляет методологический фундамент науки, то статусом «ненаучности» наделяется и сама наука. Важной стороной кризиса также становится психологизм в логике (подмена нормативного характера этой дисциплины эмпирическим характером психологии мышления), ведущий к размыванию объективной логики наук, подмене её субъективными толкованиями [9; 22].

Видение причин кризиса Г.И.Челпановым рассеянно по разным его работам. Сведённое воедино И.П.Мано-хой, оно сводится к трём противоречиям: 1) противопоставление экспериментальной и теоретической психологии; 2) попытка абсолютизировать и идеологизировать ту или иную философскую методологию, 3) разделение психологии на субъективную (психология сознания) и объективную (рефлексология, бихевиоризм), тогда как объективной психологии быть не может (это лишь объективный метод).

Интересен также взгляд на кризисные тенденции метафизического психолога Л.М.Лопатина, который в работе «Научное мировоззрение и философия» определяет научное мировоззрение (как реальный факт культурной жизни человечества): оно есть такой взгляд на действительность в её целом, который разделяется большинством научных исследователей данного времени как единственно нормальный и истинный - и от них распространяется в образованной публике; оно слагается из: доказанных научных истин, более-менее вероятных научных обобщений, недоказанных теорий и гипотез, господствующих в данное время и вспомогательных фикций. В своей экспансии в область философских вопросов научное мировоззрение максимально фиктивно, сплетено из гипотез, взятых в таком общем виде, что их нет надежды когда-либо доказать. Результат этой экспансии, по лопатинской оценке в «Неотложных задачах современной мысли», в том, что в современном ему философском мировоззрении над спиритуализмом возобладал натурализм, черпающий своё содержание из двух источников: а) из позитивных наук он берёт обобщения, выводы, гипотезы, методологические фикции (причём научные идеи, переносясь в философию, при-

обретают догматичный вид); б) из современных гносеологических теорий (позитивистского и кантианского толка) берёт обоснование убеждения, что только в науке (в особенности в естествознании) содержится теоретическая истина. Вывод из этих источников таков: «Мы должны признавать только природу и её законы, процессы и силы, которые установила и изучила опытная наука. Всё другое должно быть отвергнуто просто потому, что оно ненаучно» [16, с.393]. Рефлексируя над повседневным функционированием этого авторитетного научно-философского мировоззрения, Л.М.Лопатин, по сути, входит в область психологии масс, когда формулирует положение о «запретительной системе», применяемой к «ненаучным проблемам» философским сообществом. Не отрицая этих проблем категорически, она запрещает относиться к ним как к серьёзным проблемам мысли, последовательно обесценивает умозрительные и религиозные идеи: «Может быть, и есть Бог - кто это знает? - но мы должны толковать вселенную так, как будто бы Его не было. Может быть, и есть душа, но мы всё-таки обязаны объяснять душевную жизнь так, как будто бы не было никакой души. Иначе требование научности будет нарушено» [16, с.393-394].

Влияние этой системы на умы, по Л.М.Лопатину,

приводит к расширению господства в философском мировоззрении материализма (по которому, наше сознание - результат эволюции материальных форм) и фено-менизма (по которому, сущность вещей недоступна, мы знаем только явления, которые, в свою очередь суть наши психические состояния, т.о. материя - условный продукт познавательных операций, нашего сознания). Ей не могут противостоять и современные спиритуалисты-эклектики, ибо мистики среди них мешают трансцендентные верования с грубым материализмом, а философы пытаются «одолеть противников уступками им» и, следуя «запретам», стараются, чтобы их положения не пошли вразрез с модными веяниями). Материализм в метафизике приводит к иллюзионизму в гносеологии, ибо если ничего не существует, кроме вещества, то мир сознания неизбежно оказывается «случайным, капризным наростом» на физиологических операциях организма (а может ли этот нарост давать верную картину мироздания?). Психология, следуя «запретительной системе», вынуждена изучать отдельные психические явления. Но, напоминает Л.М.Лопатин, наша психическая жизнь не состоит только из психических явлений; кроме явлений в ней присутствуем мы сами! [16].

Завершая рассмотрение кризиса рождения научной психологии, стоит ввести его в современный контекст историко-психологической мысли. При этом надо заметить, что, разумеется, горизонт рассмотрения логики методологических кризисов в психологии будет неполон, если начинать их историю с Х1Х в. Такое начало отвечает сциентистски-позитивистским моделям исто-рико-психологического процесса, склонным жёстко противопоставлять научную психологию другим культурным формам добывания психологического знания (философии, религии, искусству и пр.). В рамках же культурологического подхода в истории психологии данное противопоставление снимается, культура становится объединяющим полем для взаимообогащающей встречи различных форм знания. В этой связи нам стоит упомянуть типологию культурно-историческихкризи-сов И.П.Манохи, охватывающую период от античности до наших дней. Согласно её типологической модели, выделяется ряд кризисов, манифестирующих в доминантной форме, но затем переходящих в локальную, воспроизводящуюся в рамках кризисов последующих периодов, то есть, происходит своего рода аккумуляция содержательно различных кризисных тенденций. Так, понятийный кризис манифестировал в античности,

кризис отношения к прошлому - в средневековье, кризис синтетичности - в эпоху Возрождения, кризис закона и опыта - в эпоху барокко, кризис обобщения и систематизации - в эпоху Просвещения, кризис романтизма и экзистенции - в Х1Х в., идеологический кризис -в ХХ в. [22].

Если мы применим данную модель к кризису рождения психологии, может показаться, что она проходит мимо важнейших его содержательных моментов. В самом деле: какой романтизм, что за экзистенция - в победе позитивистского проекта? Однако, если вспомнить, что к доминантной форме кризиса присоединяются локальные кризисы минувших эпох, некая очевидность соответствия возникает. Ясно, что в локальном поле признания психологии в качестве науки воспроизвелась более широкая задача кризиса эпохи барокко (эпохи научной революции) - связанная с концептуализацией опыта и открытием научных закономерностей как таковых. Что же до романтизма, то он выявился не только в интуитивных озарениях предтеч экзистенциализма и основателей глубинной психологии. Своеобразный романтизм характерен и для творцов победившего проекта психологической науки. Речь не о содержании их идей, но о форме их проявления.

Отражение мироощущения, специфического для периода, давшего начало научной психологии, находим у Д.С.Мережковского, по впечатлениям которого, вся отечественная культура обретала новое качество: «небывалое развитие опытных знаний наложило своеобразную печать на умственный строй современного человека, породило непреодолимое, инстинктивное недоверие к творческой способности духа, к нашему внутреннему, идеальному миру. В поэзию, в религию, в любовь, в отношение к смерти и к жизни проникает особое трезвое настроение лабораторий, научных кабинетов и медицинских клиник. Это, если можно так выразиться, запах и колорит XIX века. Вместе с тем непрерывная, уже третий век продолжающаяся, работа отрицания и разрушения прежних идеалов не могла не оставить на людях неизгладимого следа. Беспредельная скорбь и горечь познания пленяет наши души чувствами беспредельной умственной свободы, свободы единственной, необычайной, не испытанной ещё ни в одном из прошлых веков» [24, с.173].

В «лабораторно-клинических» декорациях люди стали «как боги». Их власть, однако, покоилась на искушении «демоном научного прогресса», и, как водится, требовала присяги: не иметь иного Господа, кроме

идола Науки, свято чтить мифы и ритуалы XVII века и т.д. И вот, когда идеал построения Вавилонской башни в отпавшей от философии психологической науке только было начал воплощаться, зазвучали диссонирующие с общим настроением голоса психологов-метафизиков. В «научном» мировоззрении не всё равно научно, указывал Л.М.Лопатин. «Объективной психологии» нет и быть не может, есть лишь объективный метод в психологии, показывал Г.И.Челпанов. Само метафизическое умозрение - тоже род опыта, доказывали Н.А.Бердяев, И.А.Ильин и др. Сказано, признаем, явно «под руку» вдохновенным «строителям новой науки». Носители опровергаемых ими предрассудков, однако, оказались готовы если не опровергнуть, то задавить своим численным перевесом неудобные для себя истины.

Историю происхождения и развития психологической науки долгое время писали победители. Покрывающие травму историко-психологические рефлексии позитивистской науки рисовали слишком благостную картину прорвавшегося к объективной истине научного сообщества, отрясшего с обуви прах «предыстории». Однако эта благостность выглядит несколько натянутой, особенно если вспомнить о реальных потерях понесенных наукой, значимых как для её содержания, так

и для субъектов, творцов психологии. Научный статус психологии добыт непропорционально большой ценой, он увенчал не акт достигнутого учёными консенсуса, а

победу одной из вовлечённых сторон, каковая состоялась с мощными издержками, с «боевыми потерями» -и нам вполне очевидно, что победа это Пиррова.

1.2. Психологичес

Следующим за кризисом рождения научной психологии стал кризис 1930-х годов, подробно отрефлекси-рованный Л.С.Выготским в работе «Исторический смысл психологического кризиса» (1927).

Надо сказать, кризисность данного периода, воспринимаемая Л.С.Выготским обострённо, отнюдь не всем его современникам представлялась фактом. Г.И.Челпа-нов, к 1927 году уже уволенный из основанного им Психологического института, в существовании этого научного кризиса сомневался, к тому же относился с иронией - как к игре словами - замену субъективной научной терминологии объективной, чем вызвал гневную отповедь Л.С.Выготского о «психологах типа Челпа-нова», «кто не исследует и не открывает нового, тот не может понять, зачем исследователи для новых явлений находят новые слова; кто не имеет своего взгляда на вещи, а одинаково приемлет Спинозу и Гуссерля, Маркса и Платона, для того принципиальная перемена

кризис 1930-х годов

слова есть пустая претензия... Но Челпанов только притворяется, будто дело в словах. Ведь у него-то самого тезис не нужно реформы терминологии - есть вывод из другого тезиса: не нужно реформы психологии» [8, с.125-126]. Можно обратить сказанное: для Л.С.Выготского очень желанна, личностно значима реформа психологии, потому состояние, в котором она находится до реформы, не может им восприниматься позитивно. Его ведь надо преодолевать.

По идее учёного, кризисные явления выводятся из нереализованной потребности в теоретической (общей) психологии. Потребность же в общей психологии обострилась, т.к. отдельные психологические дисциплины дошли до поворотного пункта: 1) в накоплении знания; 2) в систематизации знания; 3) в формулировке основных положений. Конкретнее, проблемы виделись в отсутствии психологического учения о методологии науки, в

несформированности и диффузности понятийного аппарата науки, в гносеологической неясности в отношении психической реальности, в отсутствии или сомнительности объяснительного принципа, в соотнесении общей науки и отраслей, в объективности ориентиров развития науки, в профессиональном тезаурусе науки, в проблеме метода. На все эти вопросы призвана была ответить общая психология - центральная дисциплина психологии. Говоря о ней, учёный говорит отнюдь не о той версии общей психологии, которая сложилась к его времени, да и не о той, которую знаем мы (его проект общей науки так и не был реализован). По Л.С.Выготскому, она не обязательно совпадает с «теоретической психологией взрослого здорового человека» и указывает на иные версии. Так, в психоанализе общей психологией выступает патопсихология. (нормальный человек - это носитель патологии в некоторой степени), а в бихевиоризме - зоопсихология (человек - частный случай животного). Итого получается три типа систем [8] -но допустить их самостоятельное существование учёному, по-видимому, не позволяет столь значимый для него принцип партийности. Он говорит о прискорбных контроверзах между центральными дисциплинами

этих систем как об одном из симптомов описываемого кризиса.

Общая наука должна быть общей для всех - и видится она учёному в материалистических формах марксистской диалектики. Партийность общей науки имеет тем большее значение, что в понимании Л.С.Выготского общая психология не тождественна теоретической (как думали А.И.Введенский, Г.Мюнстерберг), а задаётся вопросом, как вообще возможна теоретическая психология (т.е. поднимает философско-методологический уровень вопроса).

Полемизируя с Л.Бинсвангером, который также признавал за общей наукой философско-методологическую функцию, Л.С.Выготский подчёркивал: «гносеологической критике и формальной логике как основам общей психологии должна быть противопоставлена диалектика, которая «рассматривается как наука о наиболее общих законах всякого движения. Это значит, что её законы должны иметь силу как для движения в природе и человеческой истории, так и для мышления». Это значит, что диалектика психологии - так мы теперь кратко можем обозначить общую психологию против определения Бинсвангера «критика психологии» - есть наука о наиболее общих формах движения (в форме поведения

и познания этого движения), т.е. диалектика психологии есть вместе с тем и диалектика человека как предмета психологии, как диалектика естествознания есть вместе с тем диалектика природы» [8, с.83].

Заметим, что задуманное Л.С.Выготским построение психологии на основаниях не формальной, но диалектической логики имело, так сказать, прецедент -хотя очевидно неудачный. К.Н.Корнилов, заместивший Г.И.Челпанова на посту основанного им института, также попытался построить марксистскую психологию на диалектических началах, вот только сами эти начала понимал выхолощено. В них не было собственно диалектического содержания, одна внешняя форма, которая позволяла задним числом имитировать диалектический процесс. Формальное наложение диалектики на конкретные ситуации позволяет видеть эти ситуации как подтверждение и воплощение всеобщего закона (но при этом сами ситуации не исследуются). Гегелевскую диалектическую триаду «тезис - антитезис - синтез» К.Н.Корнилов использовал для построения своей реактологической схемы: «состояние души, субъективное как предмет психологии (тезис) - рефлексы, акты поведения (антитезис) - реакция (синтез)», производной от

которой становится другая триада: «субъективная психология (тезис) - объективная психология (антитезис) -марксистская психология (синтез)». Этот помпезный лозунг годился как средство агитации против соперников в идеологически ангажированный период, но аж никак не подходил для построения сколько-нибудь подлинной научной теории.

Впрочем, и Л.С.Выготский, понимавший диалектическую логику много тоньше К.Н.Корнилова, положительную задачу построения чаемой им «общей науки» не решил. В работе «Исторический смысл психологического кризиса» даны лишь приблизительные её намётки, зато блестяще реализована именно критическая сторона: две фазы развития общей науки и пятистадиальная схема развития объяснительных идей применены к анализу влиятельных на тот момент систем психологии: психоанализа, гештальтпсихологии, рефлексологии, а также персонализма В.Штерна.

Итак, Л.С.Выготский, полемизируя с Л.Бинсванге-ром, указывал на важность интеграции мировой психологии на основе единой для всех «общей науки», которая упразднит различия между школами. Основатель дазайн-анализа предлагал не унифицировать разные

психологические школы, а наладить между ними научную коммуникацию на уровне методологии. Автор же культурно-исторической концепции настаивал на необходимости выработки «общей науки», общего подхода на уровне теории, поскольку видел в многообразии точек зрения опасную симптоматику «психологического

кризиса». Амбициозный интегративный проект Л.С.Выготского так и не осуществился, но к его идеям с некоторой периодичностью возвращаются новые поколения исследователей - в связи с объективным или субъективно воспринимаемым обострением кризисных тенденций в психологической науке.

1.3. Современный

Последняя из названных «кризисных волн» - весьма пологая, охватившая период от середины 1990-х годов чуть ли не по наше время, также вызывает вопросы в плане объективности своего существования. Впрочем, фактом является уже само присутствие данного кризиса в умах многих отечественных учёных. Кризис, определённо, был/есть, но, возможно, не у всех.

Ярким неологизмом, давшим жизнь понятию, определяющему если не главную, то наиболее заметную характеристику данного кризиса, стал «схизис», буквально: расщепление. Автор термина - Ф.Е.Василюк -применил его к обозначению той ситуации, в которой «психологическая практика и психологическая наука живут параллельной жизнью как две субличности дис-

тогический кризис

социированной личности: у них нет взаимного интереса, разные авторитеты, ... разные системы образования и экономического существования в социуме, непересекающиеся круги общения с западными коллегами» [7; с.26]. В концептуализацию психологического «схи-зиса» приняли участие также А.Б.Орлов, В.А.Петровский, А.Н.Юревич, А.М.Эткинд.

Так, В.А.Петровский в статье «Общая персонология: наука личности» пишет: «Не составляет какого-либо открытия тот факт, что «психология личности» сегодня -это не одна психология, а две: фундаментальная психология (ее называют ещё «академической») и - практическая психология (практика психологического консультирования). Каждая из двух занимает свою нишу в общественном сознании и жизни общества. Рознь - во

всем. Проблемы, подходы, критерии достоверности, категориальный аппарат - всё это разное. «Объективность», «Истина», «Детерминизм», «Гипотеза», «Опера-ционализация терминов», «Статистические методы», «Интерпретация результатов», «Научение» и т.п. - таковы понятия фундаментальной науки. «Субъективность», «Свобода - Ответственность - Выбор», «Психотехнический миф», «Метафора», «Уникальность», «Понимание и приятие», «Рост личности изнутри» и т.п. -так «позиционирует» себя практическая психология. Психологи-исследователи и психологи-практики публикуют свои работы в разных журналах, имеют разную читательскую аудиторию» [26, с.20] - и т.д., вплоть до различия в уровне материального благополучия (как весомой детерминанты прироста численности «практиков», а значит - и конкурентных преимуществ).

Уже судя по предложенным спискам понятий, можно предположить, что «фундаментальной» наукой для В.А.Петровского есть именно наука экспериментально-ориентированная, тогда как сам факт «позиционирования» практической психологии им оценивается как недостаточно серьёзный (не случайно ведь и слово взято в кавычки). «К факту сосуществования двух пси-

хологий, - пишет далее В.А.Петровский, - можно относиться по-разному. Его можно игнорировать (психологи-практики и психологи-иследователи порой как бы не замечают присутствия друг друга). Его можно принять как должное и, более того, - как веление времени. Но можно усмотреть в этом факте также и симптомы некоего серьезного кризиса, - быть может, одного из самых серьезных за всю историю существования психологии. Симптомы кризиса - вдогон тому, о котором писал Л.С.Выготский в «Историческим смысле психологического кризиса». И в самом деле, разве не очевидна для нас преемственность сегодняшнего кризиса «двух пси-хологий» с дуализмом «объяснительной» и «описательной» психологии начала ХХ века? Очередной раз целостность психологии как науки оказывается под ударом» [26, с.20]. Оценивая сам факт обнаруженных расхождений как тревожный симптом, учёный воспроизводит позицию Л.С.Выготского, резко критичную к тем психологам, которые кризиса в психологии не усматривают.

А.М.Эткинд в статье «Психология практическая и академическая: расхождение когнитивных структур внутри профессионального сознания» акцентировал ко-

гнитивную сторону «схизиса», отрефлексировал конкретные особенности логики профессионального мировосприятия психологов, принадлежащих к условно выделяемым лагерям «науки» и «практики». Автор говорит о «глубоких когнитивных отличиях практической психологии от психологии академической, вызванных принципиальным своеобразием подходов, направленных на изменение человека, в сравнении с подходами, направленными на его исследование» [37, с.20]. По его мнению, различие социальных ролей, определяющее специфику психологических навыков профессионалов-исследователей и практиков, порождает логическое своеобразие профессионально-ролевых «образов мира».

Методом категориального анализа А.М.Эткинд обнаруживает специфические формы функционирования в профессиональном сознании таких общих категорий, как пространство и время, причинность и вероятность, субъект и объект и т.д., а на этой основе выделяет характерные способы описания, обобщения и объяснения данных опыта.

• Пространство в академической психологии децен-трировано - сообразно требованию инвариантности научной картины мира к системе отсчета (так в экспериментах выявленные закономерности относятся ко

всей выборке в целом и ни к одному испытуемому в отдельности); в практической -центрично (естественным его центром является клиент, причём искажения, вносимые центрацией в образ мира, оказываются условиями эффективности практического вмешательства).

• Время в экспериментальной психологии условно обратимо (так, психодиагностические методы ориентированы на воспроизводимость результатов); в практической - необратимо: «Жёсткий и творческий характер времени является реальностью, сопротивление которой создает бесчисленные личностные проблемы; подлинное же её принятие ведет к зрелости» [37, с.23].

• Причинность в академической традиции опирается на объективные обстоятельства; в практической -«именно субъективным факторам придается первостепенное значение всегда, когда от субъектов действия требуется изменение» [37, с.24], а ссылки на обстоятельства трактуются как защитные атрибуции клиентов.

• Вероятностный детерминизм индивидуальных событий типичен для экспериментальной психологии, гипердетерминизм (где случайностям нет места) - для практической.

• Форма обобщения данных в экспериментальной психологии происходит как анализ матриц по столбцам (межсубъектное обобщение данных в поисках «трансиндивидуальных инвариантов» поведения); в практической - по строкам (поиск «трансситуативных инвариантов» поведения).

• Способы описания в академической традиции - параметрический; в практической - метафорические коды.

• Образ человека для учёного-академиста предполагает отношение к испытуемому объекту (отсюда монологичный дискурс науки); для практика - как субъекту (диалогичность, адресованность психологической помощи).

Описывая данные «образы мира» практической и академической психологии, А.М.Эткинд, как отрефлек-сировано им самим, находился на с позиции исследователя с её децентрацией пространства, установкой на объективную каузальность, склонностью видеть описываемые явления типичными для всех и т.д., переходя же на позицию практика, - он подозревает, что выделенные различия есть симптомами хронической болезни, т.н. «профишизии», сущность которой - «в глубоком расщеплении профессионального сознания и в отсутствии

адекватной коммуникации между дивергирующими его «половинами» [37, с.29]. Рецепты А.М.Эткинда - диалог позиций, вовлечение практиков в теоретическую деятельность и наоборот - выглядят, по нашему мнению, несколько легковесно.

А.В.Юревич, рассуждая о «схизисе», видит его суть в споре между позитивизмом академической психологии и постмодернизмом практической, при этом опираясь на концептуализации проявлений постмодернизма А.К.Гергена, Д.Полкинхорна, Л.Сасса. Так, в практической психологии им обнаружены следующие черты постмодернизма по Л.Сассу: релятивизм, скептицизм, вымышленность [39]. Находя в проблеме «схизиса» когнитивный и социальный аспекты, А.В.Юревич предпочитает их не смешивать, что делает её менее запутанной. В социальной плоскости учёный отмечает «наведение мостов» между сторонами «схизиса», сближение дивергирующих страт: «Во-первых, в этом сообществе всегда существовали его представители, ... которые сочетали успешные занятия и академической, и практической психологией, ... так что социальный «схизис» между двумя видами психологии всегда носил относительный характер. Во-вторых, в начале 1990х гг., когда на зарплаты академических психологов нельзя было

прожить (в дальнейшем ситуация улучшилась, но непринципиально), начался их массовый отток в практику, а еще более характерной стала их двойная занятость, сочетание хорошо вознаграждаемых занятий практикой с принадлежностью к академическим и образовательным учреждениям» [39, с.93] - что дополнительно расширило в психологическом сообществе слои «близких к практике» исследователей и «близких к исследованиям» практиков. «В то же время, - уточняет А.В.Юревич, - если не «схизис», то, употребляя другой термин Ф.Е.Василюка, «диссоциация» между исследовательской и практической психологией по-прежнему сохраняется. Сообщества психологов-исследователей и психологовпрактиков, хотя во многом и пересекаются, в своей основной части достаточно далеки друг от друга. А главное, практическая психология по-прежнему опирается преимущественно не на то знание, которое генерирует исследовательская психология, использует иной терминологический аппарат, свои объяснительные принципы и т.п. То есть разобщенность «двух психологий» сохраняется как в когнитивном, относящемся к психологическому знанию, так и в социальном, выражающем состояние психологических сообществ, ракурсах» [39, с.93]. Разобщённость есть, но есть ли кризис?

Есть, но воображаемый. Хотя «схизис» включён в долгий перечень перманентных кризисных симптомов, каковы отсутствие единой, общеразделяемой теории; разобщенность на психологические школы-«империи», живущие по своим собственным законам; отсутствие универсальных критериев добывания, верификации и адекватности знания; некумулятивность знания, отказ от вкладов предшественников; расчлененность целостной личности на психические функции; головоломки неразрешимых «параллелизмов» между психической реальностью и всеми прочими её видами; - плюс разразившийся позднее кризис рационализма [41, с.4-5], но зато сам психологический кризис не видится учёному серьёзной методологической проблемой. Как так?

С одной стороны, А.В.Юревич указывает на перманентное ощущение кризиса как важную особенность методологического самосознания психологов, каковая воспроизводится с момента официального рождения их науки, причём приводит конкретные с другой стороны, выходит, что видеть ли в том подлинную катастрофу -личный выбор интерпретатора, ибо «когнитивные основания для вынесения ей тяжелого диагноза - о том, что она находится в глубоком кризисе, - отсутствуют.

Основания же для этого - преимущественно психологические: психология, не имея принципиальных методологических отличий от других наук, обладает специфическим и неадекватным самовосприятием» [41, с.12]. Для излечения от комплекса неполноценности психологам недурно помнить о принципиальном отличии своей науки от естествознания, о её отнюдь не до- (как уверяли позитивисты), а мульти-, либо даже вне-пара-дигмальности - в условиях которой подминающая иные теории единая парадигма (завязанная на «общую науку» Л.С.Выготского или что другое), просто невозможна, а состояние плюрализма самостоятельных подходов есть вполне нормальным.

То есть, кризис - целиком и полностью субъективен, надуман? Не совсем так. Всё-таки введённые в заблуждение субъекты научного поиска ведут себя кризисным образом. Потому и А.В.Юревич в новой статье обращается к системному кризису современной психологии, куда включает такие важнейшие стороны как кризис естественнонаучности, дивергенция двух ветвей психологии, кризис рациональности, конкуренция метадигм [47, с.5]. Пусть эти стороны кризиса и основаны на самообмане, но его ещё предстоит развеять.

Суть кризиса естественнонаучности в психологии -в попытках копирования естественнонаучной методологии, каковая воспринималась идеализированно. Позитивистские мифы о ней сводятся к шести основным заблуждениям (о базировании научное знания на твердых эмпирических фактах, о вторичности теорий по отношению к фактам, о развитии науки путём накопления фактов, о независимости фактов от теорий, о сугубо опытном основании предпочтения теорий) каковые А.В.Юревич разоблачает (с опорой на данные таких науковедов как Т.Кун, И.Лакатос, П.Фейерабенд, У.Сел-ларс, Ст.Тулмин, М.Полани) [47, с.5]. Две ветви психологии («схизис» Ф.Е.Василюка и др.). - в данном рассмотрении включаются в новый контекст и обретают дополнительный смысл в свете кризиса рациональности, при котором «границы между научной психологией и системами знания (или заблуждений), которые еще недавно считались несовместимыми с наукой, уже не являются непроницаемыми» [47, с.9]. В этой последней связи учёный рассматривает и конкуренцию метадигм. Метадигмы (к каковым А.В.Юревич относит западную наука, восточную науку, паранауку, религию) как раз различаются типом рациональности. Метадигмы стоит

отличать от парадигм (как то: позитивистская и гуманистическая психология), от метатеорий (как то: когни-тивизм, бихевиоризм, психоанализ), конституированных по призаку объяснения психологической реальности, способам её исследования, конституированных моделями человека, подходами к его изучению), от со-циодигм (исследовательская и практическая психология), конституированных различными внутридисци-плинарными сообществами. В связи с вышеизложенным важно, что «кризис рационализма, переживаемый современной цивилизацией, неизбежно оборачивается разрушением главного барьера между наукой и другими метадигмами» [47, с.9].

В итоге наряду с благостной картиной пребывания психологов в кризисе «по чистому недоразумению» возникает вторая, дополняющая её. Психология оказалась «в наиболее «горячей точке» взаимодействия различных метадигм, испытывает на себе их противоречивое влияние, которое отображается в ее внутренних противоречиях, воспринимаемых как кризис психологического знания и традиционных способов его получения. Ее кризис носит системный характер, имея в своей основе три ключевых фактора: 1) общий кризис рационализма, 2) функциональный кризис науки, 3) кризис

естественнонаучности и традиционной - позитивистской - модели получения знания. Все три составляющие этого кризиса имеют социальные корни, и поэтому кризис психологии, проявляющийся в основном в когнитивной плоскости - как кризис психологического знания и способов его получения, обусловлен преимущественно социальными причинами, являясь кризисом не столько самой психологической науки, сколько системы ее взаимоотношений с обществом, и поэтому может разрешиться только социальным путем» [47, с.10].

К счастью, социальные пути разрешения кризиса не закрыты. Важно лишь помнить, как по ним двигаться. А.В.Юревич в этой связи предостерегает (с позиций методологического либерализма) интеграторов, пекущихся о преодолении «схизиса», что «целесообразно сразу же вынести за скобки вопрос о том, кто - «гора», а кто - «Магомед», и в каком направлении должно строиться взаимодействие между исследовательской и практической психологией: должны ли психологи-практики читать академические журналы, посещать академические конференции, чего они в своем большинстве не делают, и переносить в практику то знание, которое вырабатывает исследовательская психология, или, наоборот, психологи-исследователи должны быть

более чувствительны к запросам психологической практики и производить знание в соответствии с ними» [39, с.94]. Вдобавок А.В.Юревич приводит социологические аргументы против чрезмерного катастрофизма в восприятии «схизисов» и «профишизий», в пользу того, чтобы видеть в дивергирующих частях научного сообщества скорее дополнительность, чем антагонизм. Оказывается, академическая психология не так уж далека от практики, просто её «клиент» - это общество в целом; «наука в любом обществе выполняет существующий в нем социальный заказ, транслируемый в исследовательскую практику через соответствующую сеть институтов» [39, с.99]. Также «можно утверждать и то, что практическая психология преимущественно занимается «малыми» делами - на уровне индивидуальных клиентов и социальных групп, а практическая часть исследовательской психологии - «большими», имея более тесное отношение к глобальному социальному заказу. И здесь, скорее, можно констатировать не «схизис», а взаимодополнение, комплементарность «двух психо-логий», устранение различий между которыми не пошло бы на пользу ни им обеим, ни нашему обществу» [39, с. 101].

Среди психологов, высказавшихся на тему «схизиса» и «профишизии» мы числим и себя. Согласившись с А.М.Эткиндом в части описания им проблемной ситуации, мы несколько иначе истолковали её суть: «По нашему мнению, она не в том, что «наука» и «практика» - заведомо противоположные области деятельности, дивергирующие профессиональное сознание психологов. Эта суть, скорее, в противоположности между той специфической методологической ориентацией, которой в данное время придерживается «наука», и другой методологической ориентацией, которую в данное время исповедует «практика». Простое соединение «науки» и «практики» через сближение позиций профессионалов едва ли осуществимо, поскольку такого рода современная «наука» нуждается в соответствующем себе роде «практики», а актуально сложившаяся «практика», соответственно, - в мировоззренчески приближенной к себе версии «науки». Метафорически выражаясь, у нас нет надежды соединить в единый жизнеспособный организм «переднюю половину коня» и «заднюю часть трепетной лани»; по нашему мнению, и «коня» и «трепетную лань» следует «достроить» до органической целостности, а уж затем - принудить к мирному сосуществованию.

Впрочем, не будем лукавить, абсолютизируя «недо-строенность» обоих «организмов». Разумеется, клиническая практика имеет свои научные основания (и если они не удовлетворяют критериям научности тех психологов, в чьём ведении сегодня «наука», то причина - в ригидности самих критериев). Разумеется также, что и академическая наука имеет свою сферу практического приложения (и если в приложении именно к психологической помощи личности она обретает неожиданно «де-гуманизирующий» облик, то таковы издержки выстраивания психологии по лекалам естественных наук). Заметим вдобавок, что в самой идее «конфронтации между наукой и практикой» «наука» и «практика» (в данном контексте), строго говоря, предстают не как научные понятия, а как упрощённые эмблемы двух социальных групп - возникшие не без участия таких механизмов социальной перцепции, как стереотипизация и каузальная атрибуция. Тем фактом, что рядовые «практики» зачастую не строят академической карьеры, заслоняется вполне научный характер их практической деятельности, сопряжённый с постановкой исследовательских гипотез и задач. Не говоря уже о том, что основатели ведущих психотерапевтических школ - являются учёными уже по факту совершённых открытий в

сфере исцеления личностных конфликтов и патологий (ими-то и сформулированы те положения, которые определяют профессиональный образ мира «практиков»)» [6, с.24-25] - писали мы в диссертационной монографии, посвящённой метафизической традиции в системе оснований психологии личности.

Наше обращение к проблематике расхождения профессионального образа мира двух групп психологов легко понять в свете того факта, что именно психология личности является эпицентром данной дивергенции, в то время как в других отраслях - скажем, в инженерной психологии, где сциентизм цапми безраздельно -почвы для мировоззренческих расхождений академистов и практиков попросту нет.

И далее: «Поскольку позитивизм в психологии исторически возобладал как раз в период обретения ею статуса самостоятельной науки, он получил простор для глобализации. ... принципы позитивизма, имеющие хождение внутри этого мировоззрения, были удовлетворены мировой академической средой в претензии на статус общенаучных. Но не вся психология вошла в сциентистскую обойму, присягнувшую базисным положениям позитивистского мировосприятия. Клинически-

ориентированные её направления не были бы эффективными, если бы следовали всем жёстким канонам, обязательным для направлений экспериментальных (они, прямо скажем, изменили бы и своей клинической ориентации, да и тем сущностным идеям, которые положены в основу каждого из них). В функции философско-методологического обеспечения систем психотерапевтического влияния на личность в научную психологию метафизика вернулась, - что, разумеется, не может радовать доминирующих в академической среде представителей экспериментально-ориентированных традиций (ибо тот исследовательский аскетизм, который установился в качестве их образа профессионального действования, грозит обернуться надуманным излишеством). Отсюда - возобновляющиеся дискуссии о научности клинически-ориентированных школ. Чаще всего мотивом академистов-экспериментаторов, инициирующих данные дискуссии, выступает стремление «закрыть», «отменить» (и для этого сперва обесценить) клинически-ориентированные школы, указав на их недоработки в решении посторонних им задач. «Закрыть» же эти школы им хочется, поскольку те, подобно непобедимому в споре Сократу, «не чтят святынь экспе-

риментальной науки», «порочат светлый образ учёного», «незаслуженно хорошо живут в профессии» и «развращают молодёжь своим примером». Ну не в диалог же с ними вступать! Пусть сперва исправятся. Отсутствие диалога, - от которого обе стороны, вроде, не сильно-то и страдают - не случайно. На самом деле, речь должна идти не о соответствии той или иной школы некоторым стандартам научности, а о вариативности самих стандартов. Т.е. о сложившемся существовании двух основных типов научности в психологии» [6, с.48] - различающихся мировоззренческой ориентацией, позиционированием науки среди других форм культуры, отношением к философскому знанию, критерием убедительности теоретических построений, предметом поиска в плане детерминации, способом мышления и организации знания, основным методом, способом верификации знания, основными целями и базовыми фантазиями.

Следует отметить, в нашем истолковании мировоззренческой стороны «схизиса» присутствует значимое расхождение с приведенной выше точкой зрения А.В.Юревича, близкой нам своим плюрализмом. Если у него дивергенция расположена по оси «позитивизм -постмодернизм», то у нас - по оси «позитивизм - метафизика». Причиной можно считать различие контек-

стов, от которых отправлялся наш и его анализ. Мы двигались в область методологии от истории психологии, тогда как А.В.Юревич от социологии науки. В его анализе не могло встретиться «метафизики» как детерминанты мировоззрения учёных просто потому, что в современном обществе она под своим названием и в исходных своих формах попросту не представлена (позитивизм в содружестве с диалектическим материализмом хоронил её на протяжении всего ХХ века). По нашей же мысли, метафизический способ понимания

личности имел далеко не ситуативный характер, и, будучи вытеснен из официального научного поля сциентистской идеологией, сохранялся в латентном состоянии, то и дело заявляя о себе в некоторых превращенных формах. Можно ли эти новые формы отнести к постмодернизму? На наш взгляд, речь скорее идёт о постнеклассике, составляющей не идеологию, а тип рациональности. В этой связи работает соображение А.В.Юревича о метадигмальном характере кризисного противоречия.

2. ПРОЕКТЫ ИНТЕГРАЦИИ НАУЧНОГО ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ

2.1. Нигилистические

Говоря о проектах интеграции научного знания, уместно вспомнить самый первый тип такого проекта, встретившийся в мировой культуре. Это энциклопедия. Как известно, первые энциклопедии (Ж.Л. д'Аламбера и Х.Вольфа) - детища эпохи Просвещения (ХУШ в.). К этому моменту - ещё в предыдущую эпоху (барокко, ХУ11 в.) - была сформирована первая версия научной картины мира (механистическая), и энциклопедии

интегративные проекты

стремились закрепить это достижение на бумаге. Энциклопедисты претендовали на то, что предлагают читателю способный его всесторонне образовать синтез знания, но на деле получалась эклектика из атомарных вопросов, освещённых в случайном (алфавитном) порядке. Говоря о том, какую роль такого рода интеграция знания сыграла в судьбе психологии, признаем - дезин-

тегрирующую. В упомянутой философской энциклопедии Х.Вольфа она разделилась на две науки - рациональную и эмпирическую, относящиеся к разным группам наук.

Зачем мы упоминаем о давно отринутом наукой способе организации научного знания? Разумеется, затем, что в наше время он воспроизведён - в новых, технологически продвинутых формах компьютерных википедий и поисковиков. Мера воздействия последних на развитие научного знания ещё далека от точного определения, но можно ожидать, что влияние на младших представителей учёного сообщества исключительно высоко - в частности, в плане создания иллюзии «лёгкого знания». К тому же, заложенное в энциклопедический принцип организации знания противоречие между тягой к идеальному синтезу и реальному эклектичному смешению, по модели И.П.Ма-нохи составляет центральное содержание кризиса систематизации, чья доминантная форма манифестировала в

2.2. Монистические

эпоху Просвещения [22], а локальные доигрываются по сей день.

В типологии методологических подходов С.Д.Смирнова, где выделены типы: 1) методологический нигилизм; 2) методологический ригоризм (монизм); 3) методологический либерализм, 4) методологический плюрализм) [35] - такой «википедический» способ интеграции знания, по всей видимости, следует отнести к первому типу.

Впрочем, организация наук википедиями имет фоновые, теневые черты. Её уместно рассматривать в контексте тех реакций научной жизни на «напряжение позитивизма», каковые вызваны ригористичной идеальностью требований его методологии, которые с мягким юмором описывает А.В.Юревич [45]. Переходя же от фона к фигурам, нам стоит вновь обратиться к «общей науке» Л.С.Выготского - как проекту интеграции психологической науки, ставшему базовым и для многих других.

дативные проекты

В рассмотрении «общей науки» нам представляется важной не только логическая сторона, но и форма презентации идеи, информативная в плане прояснения

смыслов, которые данный интегративный проект нёс для Л.С.Выготского, его учеников и сторонников.

Амбициозная задача объединения психологии вокруг нового центра представляется Л.С.Выготским с ярко выраженным пафосом, возвышающим условного правильно мыслящего исследователя: «Кто станет на точку зрения общей дисциплины, т.е. пойдёт к фактам частных дисциплин не как равный к равным, а как к научному материалу, как сами эти дисциплины подходят к фактам действительности, тот сейчас же сменит точку зрения критики на точку зрения исследователя. Критика лежит в той же плоскости, что и критикуемое; она протекает всецело внутри данной дисциплины; её цель - исключительно критическая, а не позитивная; она хочет узнать только, верна или не верна та или иная теория; она оценивает и судит, но не исследует ... Критика, в конце концов, формулирует мнение о мнении, хотя бы очень веско и солидно сформулированное мнение; общее исследование устанавливает, в конце концов, объективные законы и факты» [8, с.85]. Прозревший высшие закономерности наделяется особой властью и статусом великого посвящённого: «Только тот, кто поднимет свой анализ ис плоскости критического обсуждения той или иной системы взглядов на высоту принципиального исследования средствами общей науки, только тот разберётсяв объективном смысле

происходящего в психологии кризиса; для него откроется закономерность происходящего столкновения идей и мнений, обусловленная самим развитием науки и природой изучаемой действительности на данной ступени её познания. Вместо хаоса разнородных мнений, пёстрой разноголосицы субъективных высказываний для него раскроется стройный чертёж основных мнений развития науки, система объективных тенденций, с необходимостью заложенных в исторических задачах, выдвинутых ходом развития науки . Только такой исследователь овладеет настоящим и верным смыслом происходящей в науке катастрофы и составит себе ясное представление о роли, месте и значении той или иной школы» [8, с.85-86]. «Не таким» исследователям, надо полагать, предписывалось занять куда как более скромные роли в отведенных для них логикой новой науки периферийных нишах.

Исследователям, не имеющим отношения к науке (в понимании Л.С.Выготского), места в психологии вообще не доставалось. В этом плане характерно приходящееся на финал рассматриваемой работы заявление учёного о тавтологичности понятия «научная психология» (поскольку имя «психология» уже должно предполагать научность). Так, выражение Ф.Ланге «психология

без души» трактуется им в том требовательном смысле, чтобы постановить: «Раз психология - без души, то с душой - уже не психология, а нечто иное» [8, с.211]. В этом требовании мы видим не только стремление порвать с традицией, но и отгородиться от неё, забыть, символически уничтожить (лишив старого названия и даже не определив новое) а будущую науку, интегрированную на основах разрабатываемой «общей психологии» превратить в единственную, безальтернативную версию психологии с жёсткими границами.

«Нам и остаётся принять это имя. Оно прекрасно подчёркивает то, что мы хотим, - объём и содержание нашей задачи. А она ведь не в создании школы рядом с другими школами; она охватывает не какую-то часть или сторону. Речь идёт обо всей психологии, во всём её объёме; о единственной психологии, не допускающей никакой другой; речь идёт об осуществлении психологии как науки» [8, с.217]. Надо ли говорить, что в этой научной эсхатологии не заложено ни малейшей возможности для «схизиса»?

Спустя годы интегративные идеи Л.С.Выготского остаются весьма востребованными; не то, чтобы они получили реализацию, но как свод вдохновительных

идеалов они продолжают жить. Идеалы живут, они выражено монистичны, но в психологической науке (и прежде всего в психологии личности) продолжает процветать и шириться вариативность методологических оснований. Каково это осознавать ближайшим последователям - представителям дружественных школ Л.С.Выготского, А.Н.Леонтьева и А.В.Петровского?

Современный срез двойственности отношений учёных к инвариантности-вариативности теоретического познания личности был отрефлексирован В.М.Розиным - на примере изданных в начале века учебников А.Г.Асмолова [1] и Л.Хьелла, Д.Зиглера, представляющих соответственно линии Л.С.Выготского и Л.Бинс-вангера в памятном споре об общей науке 1927 года. Суть первой линии, по В.М.Розину, - в естественнонаучном подходе к личности и преодолении кризиса на основе «общей психологии», суть второй - в гуманитарном подходе, основанном на диалоге свободных точек зрения [33]. Нам, однако, важно знать, на что монистический подход к личности может сейчас опереться.

А.Г.Асмолов позиционирует себя в ожидании будущего меж- и внутридисциплинарного синтеза, возможность которому, по его мнению, открывает историко-

эволюционный подход в психологии личности - поскольку позволяет «выделить универсальные закономерности развития человека в биогенезе, социогенезе и персоногенезе» [1, с.16].

К сложностям, затрудняющим современную познавательную ситуацию изучения закономерностей становления и развития личности А.Г.Асмолов относит: 1) многогранность её феноменологии; 2) необходимость учёта междисциплинарного статуса проблемы личности, как предмета внимания социальных и естественных наук, практики и духовной культуры; 3) возросшее влияние и ответственность личности за судьбы исторического процесса. Названные сложности приводят учёного к мысли о необходимости изучения личности в уровневой системе методологии науки, куда входят уровни: 1) философской методологии (задающий стратегию исследования, выполняющий интегративную, кри-тико-конструктивную и нормативно-аксиологическую функции); 2) общенаучных принципов исследования (здесь надежды возложены на системный и историко-эволю-ционный подходы); 3) конкретно-научной методологии (системно-деятельностный подход); 4) методики и техники исследования [1]. По-видимому, учёный надеется, что верное поуровневое применение всех намеченных

им принципов и процедур действительно позволит обеспечить инвариантное научное знание о личности. Причём эта уверенность опирается на применение системного подхода, основной пафос которого как раз и состоит в унификации многообразия, приведении к единому виду множества сложных объектов из самых разных предметных областей науки - природных, социальных.

Но охватывает ли понятие «система» человеческую личность целиком и полностью? Энтузиасты системного подхода ответят утвердительно, и разве что метафизически мыслящие теоретики усомнятся. К важным чертам метафизического стиля познания целостности человека относится признание т.н. «сверхсистемного остатка» (Н.А.Тельнова). Системный подход как таковой предполагает предельный уровень обобщений и абстракции от содержательных контекстов, а потому заведомо нейтрален в плане тех или иных идеологий. Однако, в неких частных применениях он может выступать как инструмент идеологизации. То конкретно-научное применение, о котором говорит А.Г.Асмолов - «системно-деятельностный подход», реализуемый в психологии личности представителями школ А.Н.Леонтьева и Л.С.Выготского ещё с 1970-х гг.,

нейтральным назвать сложно уже потому, что в советский период им удачно обосновывался марксистский тезис о производности индивидуальной личности от общественных отношений: общество как более сложная система формирует свою подсистему - личность на базе индивида, он же (вполне по Ф.Энгельсу) становится личностью по мере социализации, деятельного присвоения социального опыта посредством механизма инте-риоризации (перевода интерпсихического в интрапси-хическое). Сейчас этот подход сохранён сторонниками вне связи с прежними идеологическими доктринами, которые он обеспечивал - но потому ли сохранён, что является истинно инвариантным? Нам думается, что выраженная в нём идея вторичности индивидуального бытия личности по отношению к социальным отношениям «универсальна» именно в своей служебной роли. Он остался востребованным в постсоветское время, т.к. либерально-демократические преобразования общества ельцинской поры, в которых сам А.Г.Асмолов был задействован на посту министра образования, спускались сверху в весьма тоталитарной манере и требовали методологического обеспечения.

Ещё больше подозрений в плане «инвариантности» вызывает уровень философской методологии. В новых

условиях А.Г.Асмолов не уточняет, что за философская система мобилизуется им в методологической функции, лишь намекает на её универсальный характер, но мы помним, что в исходных построениях леонтьев-ской школы это был диалектический материализм. Сам А.Н.Леонтьев среди крупнейших фигур советской психологии может считаться эталоном верности марксистскому мировоззрению; не случайно ему удалось создать крупнейшую из советских научных школ. В постсоветское время его последователи (Д.А.Леонтьев, тот же А.Г.Асмолов) предпринимают попытки ретроспективно привязать его творчество и к иным философским системам - находят в нём признаки рациональности неклассического типа, экзистенциальные мотивы и т.п. Но, думается нам, эти попытки носят в основном декоративный характер. Переориентировать готовую теорию личности на новый философский фундамент путём перетолкования отдельных положений - задача из разряда логических головоломок, а не научного поиска. Полагаем, возникновение такого рода задач неизбежно на поздних стадиях существования подходов, претендующих на инвариантность достигаемого знания о личности.

Говоря о современных проблемах «схизиса» науки и практики, следует заметить, что всерьёз они волнуют далеко не всех учёных-академистов. Последние вполне могут позволить себе вообще не замечать носителей чуждой методологии и в проектах интеграции психологического знания делать упор на междисциплинарный синтез. Так, А.А.Крылов выделяет три направления интеграции психологии: 1) связанное «с самой психологией, с факторами развития психологического знания. В становлении психологии ... это сопровождалось изменением представлений о самом предмете психологии» [13]; 2) связанное со всё более широким использованием психологических знаний в других науках; 3) их единство: а) компилятивное - как если «психологический феномен используется какой-то наукой для построения своих новых теоретических концепций. Возвращаясь в психологию, эти концепции расширяют знания о сути человеческой природы и бытия» [13]; б) конструктивное - построение «принципиально новой единой теории на основе трудно, казалось бы, согласующихся теоретических концепций разных наук» [13], а также адекватного метода и инструмента. Полагаем, об интеграции сказано «в рабочем порядке», без надрыва и полемического

азарта, не только по причине жанра текста (это учебник), но и в связи с приходом автора в общую психологию из инженерной, каковая находится в глубоком тылу сциентистской науки. Те же, кто вовлечён в проблематику психологии личности, чувствуют себя на «переднем крае».

Заметим, что в современной психологии личности проблема инвариантных и вариативных компонентов в системе её оснований, тесно связана с вопросом, считать ли психологию личности самостоятельной психологической наукой, либо завершающим разделом общей психологии. Если подходить к теме личности в традиционной общепсихологической логике аналитического дробления, кажется разумным основное внимание уделить достоверным данным о направленности, темпераменте, способностях и характере, а понимание личности как целого со всеми досадными разночтениями - оставить на периферии изложения. Если же ориентироваться на специфику предмета психологии личности, то обращаться к нему уместней в более плюралистичной логике, чем при рассмотрении отдельных психических процессов. Вариативность подходов и живой диалог точек зрения - существенная сторона гуманитарного знания вообще - в психологии

личности по сравнению с другими психологическими науками проявилась наиболее ярко. Нетрудно заметить и то, что гуманитарно мыслящие психологи склонны акцентировать в персонологическом знании начала множественности, тогда как сторонники естественнонаучной парадигмы тяготеют к унификации. Типичной целью учёного-гуманитария в отношении самой проблемы инвариантного / вариативного есть понимание, а целью естественника - скорее преодоление. Отсюда - и разная мера толерантности учёных к «схизису» психологических «теории» и «практики». Так в работе [6] мы пришли к экспликации двух конфликтующих логик построения персонологического знания:

• общепсихологическая, тяготеющая к монизму теоретико-методологических оснований естественнонаучного типа, вынужденно эклектичная и ассоциирующаяся с «наукой»;

• персонологическая, тяготеющая к плюрализму подходов, характерному для гуманитарного типа знания, к свободному диалогу партикулярных логик отдельных теорий и ассоциирующаяся с «практикой».

Почему в консервативной логике современной общей психологии нет места плюрализму теорий личности, в целом понятно. Ведь это тоже - «общая наука»,

только, в отличие от проекта Л.С.Выготского, реализовавшаяся, да и логика в ней изначально - не диалек-тико-материалистическая, а скорее позитивистская, сближенная с естествознанием, насколько это возможно. Потому-то общепсихологическая теория развития психики опирается на заимствованные у биологии термины «филогенез» и «онтогенез», а рассмотрение психических явлений идёт «от простого к сложному» -от психических процессов к личности.

А в психологии личности как самостоятельной науке, чья логика построения предпологает веер объяснительных теорий, многообразно аспектирующих сходные компоненты (структура, динамика, развитие и др.), плюрализм необходимо появляется, а вместе с ним и стремление к интеграции знания - как уравновешивающая его тенденция.

Следует отметить, что интегративные проекты в области психологии личности - не редкость. Само слово «персонология» было предложено Г.Мюрреем для обозначения интегративной науки о личности (предполагалось интегрировать знание не только психологическое). У самого Г.Мюррея, впрочем, этот проект завершился построением авторской персонологической теории личности, одной из множества. Иначе строит

свою «персонологию» С.Мадди, для которого отправным пунктом стал «сравнительный анализ», а также концепции «ядра» и «периферии» личности. С их помощью учёный создаёт своего рода «карту местности», на которой располагает существующие теории, о которых находит возможность говорить не на их собственном языке. Его концептуализация ценна сама по себе (как своего рода теория личности второго порядка - «теория теорий личности») но лишает рассматриваемые теории авторского начала. И, главное, в гуманитарном плане (смысловой наполненности) оказывается отнюдь не на высоте тех теорий, которые поглотила.

К новейшим интегративным проектам в психологии личности принадлежит «общая персонология» В.А.Петровского и Е.Б.Старовойтенко, призванная соединить 4 направления исследований: фундаментальную персонологию, культурную, консультативную и персонологию самополагания. «Для нас общая персонология - пишут авторы, - отдаленное эхо проекта «общей науки» Л.С.Выготского, сфокусированной на феномене личности в универсуме жизни. И символом этой новой науки является треугольник Теория - Герменевтика - Практика, имеющие своим предметом личность, индивиду-

ума в единстве его отношений с собой, с миром, с Другими, с жизнью» [27]. Полагаем, «отдалённое эхо» привнесено в данный проект В.А.Петровским - вместе с характерным для Л.С.Выготского катастрофизмом в восприятии происходящего в психологии разномыслия.

К важным целям построения персонологии как «общей науки» В.А.Петровский относит преодоление разрыва между теорией и практикой, о котором мы упоминали выше [26]. При этом «общая персонология» заявлена как мультипарадигмальная дисциплина, синтезирующая парадигмы «жизни» (от А.Шопенгауэра и Ф.Ницше до С.Л.Рубинштейна), «жизненных отношений» (от В.Н.Мясищева до Е.Б.Старовойтенко), «отражённой субъектности» (от З.Фрейда до А.Н.Леонтьева и В.А.Петровского), «Я» (от Фихте до Э.Гуссерля и М.Хайдеггера), «культуры» (различные герменевтические модели).

Возникает парадокс: как совместить декларируемый плюрализм с непризнанием научности за инопарадиг-мальными клинически-ориентированными направлениями? Неужели к «фундаментальному» направлению планируется отнести не все парадигмы из заявленных? Думается, ответ либо в отсутствии согласованного отношения к мультипарадигмальности психологического

знания между авторами «общей персонологии», либо во внутренней проблемности отношения одного из них. Так или иначе, стоя на позиции «общей науки», В.А.Петровский даёт понять, что рассматривает опознанную им ситуацию кризиса как повод для конкуренции. И даже в позитивной программе выхода - в создании интегральной науки - «общей персонологии», он предполагает лишь видимость теоретического сотрудничества с кол-легами-«практиками»: привилегированная «теория» остаётся в своём статусе, но становится «практико-ори-ентированной», «практика» становится «теоретико-

ориентированной», а их согласование обеспечивает «экспериментальная персонология». Учитывая изначальную ориентированность «общей науки» на эксперимент, данный синтез «науки» и «практики» больше напоминает ассимиляцию. Поскольку же под «практикой» всё-таки понимается не сама практика, а клинически-ориентированная наука, на данных условиях, думаем, самонадеянно рассчитывать на встречные шаги персонологов-клиницистов, чью методологию стараются косвенно обесценить.

2.3. Плюралистические интегративные проекты

Из уже сказанного нами можно сделать предварительный вывод, что интеграция психологического знания - вовсе не обязательно дело благое. Как и в практике социально-политической интеграции (а в последние годы ещё и религиозной), так и в науке многое зависит от личности интегратора, от целей, средств и способов интеграции. По отношению к некоторым ин-тегративным проектам лучшим пожеланием было бы пожелание благополучно провалиться, ничьи человеческие или научные судьбы существенно не зацепив - ибо

сама логика предполагаемого к реализации проекта предстаёт неустранимо дезинтегративной.

Вместе с тем воспринимать интеграцию психологического знания как пугало также не следует. Если интеграция производится с уважением к интегрируемому полю, если цели преследуемые ею, не внешние самой науке, если средства её гибки, а избранный способ -диалог, а не унификация, против такой интеграции возражать просто-таки неразумно, тем более, что в методологическом самосознании психологической науки

наличествует потребность преодолеть зоны дезинтеграции, осложняющие научную жизнь. Стоит согласиться с А.В.Юревичем, для которого главная суть интеграции - в преодолении трёх типов разрывов в системе психологического знания: 1) горизонтального (между конкурирующими психологическими школами и концепциями); 2) вертикального (между разными уровнями детерминации и объяснения психического); 3) диагонального (между исследовательской и практической психологией как сторонами «схизиса») [40].

Также внушает оптимизм утверждение А.В.Юре-вича, что прежние попытками интеграции психологического знания: 1) через игнорирование одной теорией всех прочих; 2) через «поедание» концепций-соперниц, насильственное включение в логику своей теории, -отошли в прошлое, а новый тип состоит в 3) равноправном взаимодействии на основе взаимного признания (под влиянием постмодернистской методологии) [40]. Что ж, при таком подходе интеграция по крайней мере не страшней самого кризиса.

Надо заметить, что «поедание» и игнорирование конкурентов осуществляются не просто по иррациональной злой воле интегратора, но в полном согласии с

дегуманизирующими требованиями сциентизма. Сциентистская проверка научности теорий, как подмечено Т.Куном, организована «подобно естественному отбору: она сохраняет наиболее жизнеспособную среди имеющихся альтернатив в конкурентной исторической ситуации» [14, с.190]; приговор той или иной парадигме «включает как сопоставление обеих парадигм с природой, так и сравнение парадигм друг с другом» [14, с.112 -113]. На фоне открывающейся тотальности социального дарвинизма в позитивистской науке жёсткая конкурентная позиция Л.С.Выготского в его проекте интеграции психологии вокруг грядущей «общей науки» (напомним, в ней ужились как «поедание» существующих научных систем, так и игнорирование философской «психологии с душой») уже не кажется тем беспрецедентным знаком революционного слома всего старого научного мира, каким, видимо представлялась автору, - а, скорее, игрой по правилам - в надежде совершить неожиданно сильный ход.

В сциентистских воззрениях сверхценность науки сопровождается введением жёстких и довольно произвольных критериев демаркации научного знания от ненаучного, перед лицом которых редкий учёный-гуиа-

нитарий может чувствовать стабильность и защищённость своих теоретических детищ - и принуждается к компульсивному следованию образцам научного поведения естествоиспытателей (напр., вычислению коэффициентов корреляции ради наукообразия выводов). Демаркации служат джастификационизм (предписывающий научным теориям полное эмпирическое подтверждение всех высказываний [32]), пробабилизм (требующий их достаточно высокой вероятности), фальси-фикационизм (требующий от теории присутствия покуда не реализованной возможности её опровержения, а от автора - смирения и «научной честности»). Цель этих мер, по К.Попперу, «состоит в том, чтобы найти такие теории, которые в свете критического обсуждения оказываются ближе к истине» [31, с.536]. И всё же принципы, с высоты которых сию близость оценивают, при всех претензиях на всеобщность и универсальность, принадлежат конкретной эпистемологической теории - критическому рационализму - с присущими ей ограничениями и табу. Так, претендуя на особую меру объективности научного знания, достигаемую эмпирической проверкой и сопутствующими критическими процедурами, его представители склонны элиминировать влияние личности учёного на

теорию, рассматривать научное знание как «бессубъектное», абстрагированное от творца. Однако, М.По-лани в своей теории «личностного знания» указал на разрушительность идеала научной беспристрастности - для психологии [30, с.17], но и для других наук, ибо страстный вклад познающей личности - необходимый момент знания.

Полемика сциентизма и антисциентизма усилиями попперианцев маркируется как спор рационализма и иррационализма, но также это спор логицизма и историзма, идейного тоталитаризма и плюрализма, ориен-таций на долженствование и на реальность. В вопросе о причинах смены парадигм между Т.Куном и И.Лакато-сом заметино принципиальное различие подходов: Т.Кун вслед за М.Полани акцентирует социально-психологический уровень рассмотрения научных революций [14], а И.Лакатос вслед за К.Поппером - логический (только в нём он усматривает «внутреннюю» историю науки, а всё прочее относит к «внешней») [15]. Тем самым «иррациональные» основания смены парадигм И.Лакатос оставляет за пределами основной зоны рассмотрения, как и идеологическую нагруженность «беспристрастных» сциентистских методологических схем.

Тем самым исторические победы сциентистского образа науки трактуются как логически неизбежные.

Сталкивание теорий и исследовательских программ в конкурентной борьбе за существование на основаниях фальсификационизма ведёт к монополизации сциентистского мировоззрения, и как следствие, к дегуманизации научной жизни, к сужению поля исследований, к застою. П.Фейерабенд показал, что отбрасывать недостаточно подтверждённые теории для науки расточительно - и в качестве альтернативы предложил принцип «методологического плюрализма» или «анархизма», предполагающего сохранение в поле науки -как ценного ресурса - и теоретических построений, не подтверждённых фактами [36]. Собственно, после нау-коведческих работ П.Фейерабенда и его соратников по антисциентистскому лагерю в психологии и открылась возможность для гуманистически ориентированных проектов интеграции научного знания.

Прямым следствием применения идей П.Фейерабенда к методологии психологической науки стал «методологический плюрализм» С.Д.Смирнова и «методологический либерализм» А.В.Юревича, различающиеся тем, что первый предполагает легитимизацию методо-

логической раздробленности науки и полную методологическую самостоятельность теорий, а второй - наведение мостов между методологически самостоятельными теориями. При этом в описании различных уровней методологической централизации науки (от монизма до плюрализма) А.В.Юревичем применяется метафора государственного строя. Так, монизм подобен унитарному государству, либерализм - федеративному, плюрализм - феодализму.

Разумеется, эта метафора, как и всякая иная, имеет и слабые стороны (акцентируя сходства, затушёвывает различия). Так, едва ли стоит политический и экономический либерализм столь уж тесно ассоциировать с методологическим, чтобы на основе общего названия предполагать связи детерминации - а А.В.Юревич к такому суждению приходит, когда описывает уровни социальной детерминация психологического знания: 1) «внешняя» - «отображение в когнитивном поле науки распространяемых в обществе идей, пользующихся популярностью на определенном этапе общественного развития (так, распространение либеральной идеологии на постсоветском пространстве влечёт методологический либерализм и плюрализм, её падение приводит к откату в методологический монизм...)» [49, с.61]; 2)

«внутренняя» - внутри организации, научной школы. В этой связи можем заметить, что та же самая либеральная идеология долгое время была настолько тоталитарна, что поддерживала тот самый сциентистский образ науки, требования соответствия которому и вносило в научную жизнь экзистенциальную несвободу и псевдосмыслы: «конвенциональный смысл подсчета корреляций состоит в соблюдении соответствующих конвенций, нарушив которые трудно опубликовать статью или защитить диссертацию (исключения делаются только для маститых психологов: их статус дает им право на жанровые вольности), символический - в имитации тех исследовательских приемов, которые считаются характерными для естествознания. Гносеологический же смысл исчисления корреляций заключается в том, что с их помощью психология пытается нащупать те самые общие законы, которых ей остро не хватает, основываясь на имплицитном допущении о том, что корреляции, указующие на точечные причинно-следственные зависимости, по мере их накопления сольются в эти законы» [47, с.6].

В последнее десятилетие количество новых оригинальных проектов интеграции психологического знания стало возрастать. В РФ в этом плане пальму первен-

ства держит Ярославская психологическая школа, оседлавшая гребень интегративной волны прежде всех других. А.В.Юревич в связи с бумом интегративных проектов, перефразировал вводное предложение марксового «Манифеста...»: «призрак бродит по психологической науке - призрак интегративной психологии» [40] - чем внёс ноту остроумия в описание сложившейся ситуации. Ведь к тому моменту был уже провозглашён -В.В.Козловым, одним из лидеров упомянутой школы -«Манифест интегративной психологии», ставший сводом общих принципов реализации интегративного подхода: единства психологии (о том, что стремление к единству уже обеспечено способностью); непротиворечивости (о стремлении «к созданию такой системы психологии и сообщества психологов, в котором вообще не будет конфликтов и непримиримости, желания подавить и уничтожить школы психологии, а также их представителей» [12, с.18]); идеи психологического сообщества взаимопонимания и взаимной поддержки; идеи полного равенства всех психологических школ и их представителей, невзирая на пол, национальность, расу, кастовую или государственную принадлежность; идея признания общего истока и глубинного единства всех представлений о психическом (включая не только психологические школы, но и мировые

религии, различные духовные традиции, философские и психотерапевтические, эзотерические и профанические. Вера не противоречит разуму, психологическая наука и духовный поиск могут быть в гармонии» [12, с.19]).

В монографии, составной частью которой стал «Манифест», В.В.Козлов. описывает возможные перспективы развития постсоветской психологии:

• перекрасить одежды старой психологии, обновляя некоторые формы и отсекая совсем сгнившие части «тела»;

• усыновить (удочерить) какую-нибудь западную психологию в качестве духовного единоутробника;

• родить свою психологию с душой и с духовностью [12, с.18].

В отличие от позитивистски мыслящих учёных, склонных видеть в психологии допарадигмальную не-вполне-ещё-науку, и в отличие от А.В.Юревича, ратующего за её внепарадигмальный статус, В.В.Козлов, как видно, склоняется к мультипарадигмальной её модели. Он вычленяет семь базовых парадигм в понимании предмета психологии: 1) физиологическую (её предмет -физиологические акты и закономерности, метод - экспе-

римент); 2) психоаналитическую (предмет - личность, метод - ассоциативный, истолковательный); 3) бихивиори-стическую (предмет - поведение вместе с его детерминантами, включая социальные); 4) экзистенциально-гуманистическую («выбрала в качестве предмета исследования проблемы времени, жизни и смерти, свободы, ответственности и выбора, общения, любви и одиночества, смысла и бессмысленности существования, поиска этого смысла, нравственные нормы и ценностные системы личности, сострадание, содействие, соучастие, помощь и поддержку, гуманизм» [12, с.33]); 5) трансперсональную (предмет - «переживания, в которых чувство самотождественности выходит за пределы индивидуальной, или личной, самости, охватывая человечество в целом, жизнь, Дух и космос» [12, с.35]); 6) коммуникативную («предполагает кооперативное взаимодействие наук, школ и направлений в решении конкретных вопросов психотерапии и других гуманитарных наук» [12, с.38]); 7) интегративную («предполагает консолидацию множества областей, школ, направлений, уровней знаний о человеке в смысловом поле психологии» [12, с.38]). При этом две последние «волны» принадлежат Ярославской школе.

Свод принципов интегративной психологии таков: принцип целостности, генетический; обусловленности, позитивности, соотнесенности, потенциальности, многомерности истины [12, с.52-64]. Также В.В.Козлов свёл воедино многообразие методов - теоретических, эмпирических, практико-преобразующих, описал основные языки сознания (ощущений, эмоций, образов, символов, знаков, общие подходы к видам сознания, сопоставил общие определения личности, стратегии психологической помощи и эзотерических практик, виды духовного кризиса, и т.д. - вплоть до построения интегративной модели личности.

Коммуникативная методология В.А.Мазилова стремится выступить инструментом интеграции всего богатства, наработанного психологией к началу XXI столетия (теорий и концепций разного уровня, подходов, закономерностей, фактов и обобщений) - ради получения «общей картины психического». Задача создания такой картины ставилась научной психологией с самого начала - и с тех пор так и не была решена. В.А.Мазилов считает кризис научной психологии заложенным в ней «конструктивно», посему решать его следует на глубинном, а не поверхностных уровнях. Соглашаясь с А.В.Юревичем, что горизонтальная (между школами) в

психологической науке уже идёт естественным образом, он предпочитает говорить не о «естественной», а о «стихийной» интеграции, с которой сравнивает «целенаправленную» [17]. Целенаправленность предполагает осознанную постановку цели и задач, прояснение препятствий.

К препятствиям интеграции В.А.Мазилов относит: 1) наличие неадекватных методологических установок психологов в понимании механизмов, технологий и средств интеграции; 2) отсутствие специального аппарата, позволяющего её осуществлять; 3) отсутствие позитивных примеров интеграции [20, с.182]; Примерами неадекватных установок могут служить установки на развитие науки от частной теории к построению более общей, «отменяющей» предыдущую; на «поиск отличий», видение в мелочах научной новизны в ущерб целостности), на негативистское видение пути науки как «хождения по тупикам». Также психологам стоит осознать, что создать универсальную концепцию вряд ли удастся [21].

Главный вопрос, интеграции, по В.А.Мазилову -«как именно она будет осуществляться. Иными словами, на повестке дня стоит проблема разработки методологии, теории и конкретной технологии интеграции»

[21]. Учёный предлагает выделять такие виды методологии: когнитивная (описывает принципы и стратегии познания психики); коммуникативная (соотносит разные психологические концепции, обеспечивает взаимопонимание); психологической практики [20, с.183]. К сожалению, в современной традиционной методологии коммуникативная функция не была представлена. В сходном ключе проблему интеграции определяет А.А.Пископпель: это «проблема самоорганизации сферы психологии, психологической работы. А в этом случае на первом плане оказываются не проблемы объектно-ориентированного метода исследования или даже практико-предметного преобразования того или объекта, а проблемы взаимопонимания и рефлексии, взаимоотношения мышления, коммуникации и действенности в процессе кооперированной работы [28].

Требования, которым должна отвечать коммуникативная методология: базироваться на исторической основе: быть деидеологизированной; быть методологией плюралистической (не ориентированной на единый универсальный научный стандарт); учитывать вариативность целей получения психологического знания

(познавательных или практических); быть содержательной методологией (ориентироваться на реальный предмет психологической науки) [19].

«Цель коммуникативной методологии состоит в разработке теоретической модели, обеспечивающей соотнесение психологических концепций и осуществление на этой основе интеграции психологического знания. Задачи коммуникативной методологии: разработка конкретной модели соотнесения психологических концепций; создание вспомогательного методологического аппарата; разработка конкретной технологии интеграции; осуществление конкретной интеграции (на специально выбранных «полигонах»)» [20, с.186]. Важными сторонами коммуникативной модели В.А.Мази-лова становятся: заданная многоуровневость предмета психологии; соответственная многоуровневость метода, открывающая возможность поуровневого соотнесения различных психологических концепций; применение инвариантной схемы, характеризующей «научную концепцию в её целостности от первоначального замысла (предтеория) до получения итогового продукта (научной теории)» [20, с.187].

Также к интегративным психологическим проектам следует отнести рациогуманистический подход в человековедении Г.А.Балла. К сожалению, у нас нет возможности осветить его сколько-нибудь глубоко (ведь мы планировали писать статью, а не монографию), поэтому мы раскроем лишь самые общие моменты.

Само название «рациогуманизм» указывает на мировоззренческую и методологическую интегративность проекта, причём ориентированную по оси, где взаимопонимание в наше время составляет редкость, ведь современные рационалисты - как правило не гуманисты и наоборот (и это при том, что разум - одно из величайших приобретений и движущих сил человеческой культуры). Будучи учёным, плюралистично и диалогично ориентированным, Г.А.Балл в то же время считал неприемлемым усиление антиинтеллектуалистических настроений, парадоксальной чертой которого стало «то, что в опасный процесс дискредитации интеллектуальной культуры включились рафинированные интеллектуалы-постмодернисты» [2, с.10].

Ясно, что эта дискредитация имела реактивную природу - так, в нашем изложении претензии критического рационализма отнюдь не случайно выглядят недруже-

ственными субъектам научного (в особенности же философского) психологического творчества. Г.А.Балл соглашался с П.Фейерабендом в вопросе важности плюрализма мнений в науке, а с Ж.-Ф.Лиотаром - в опасности террора общеобязательных правил и норм, но в то же время подчёркивал невозможность «обойтись без ориентации на ценности, в частности, на ценности рационализма. Иначе лишается содержания понятие объективного познания, и размышление о том, что для него необходимо, теряет смысл» [2, с.14].

Конкретизируя сущность рациогуманистической ориентации, Г.А.Балл обратил внимание на такие принципы оперирования материалом сознания, как инверсия (колебание между взаимоисключающими тезисами) и медиация (связывание противоречивых тезисов, позволяющее добыть новое целостное знание). Мотивацион-ную основу медиация составляет стремление преодолеть когнитивный диссонанс, а основную ценность -преодоление шарахания инверсии от догматизма к анархии и обратно [2, с.14-15]. Очевидно, что медиация может считаться одним из важнейших механизмов интеграции психологического знания - со всеми его «схи-зисами».

Общая проблематика психологического знания, осмысленная Г.А.Баллом в свете рациогуманистической медиации, предстаёт в двух тезисах, важных для понимания современных задач его интеграции: 1) «разным методологическим парадигмам отвечают специфические функциональные (объектные и проблемные) ниши, каждой из которых адекватна определённая парадигма» [2, с.21]; 2) «во взаимодействии указанных парадигм (точнее, базирующихся на них ориентаций) критика ... должна быть лишь стороной взаимообогащаю-щего конструктивного диалога» [2, с.21]. Основные идеи рациогуманистического подхода, сформулированные Г.А.Баллом, имеющие прямое отношение к интеграции психологического знания, приведём ниже. Это идеи:

«- конструктивистского (в противовес фаталистическому) отношения к общественному и индивидуальному бытию - в соединении с уважением к интересам и позициям субъектов (разного уровня), с которыми осу-ществляетсявзаимодействие, и, шире, к закономерностям функционирования и тенденциям развития органических целостностей;

- наиполнейшего благоприятствования в реализации деятельности гуманистической направленности, на

достижения и возможности интеллектуальной культуры (как неотъемлемой составляющей человеческой культуры) и, в частности, науки - как её (интеллектуальной культуры) наиболее чёткого воплощения;

- понимания серьёзных опасностей дисгармоничного рационализма и одновременно того, что путём их преодоления есть не антиинтеллектуализм, а опора на гармоничный интеллект (мудрость), признаками которого являются преодоление временных и пространственных ограничений в мировосприятии, творческая установка на обработку противоречий и причастность к высшим культурным ценностям в их единстве;

- признание, в качестве главных требований научной рациональности, обеспечение адекватности предлагаемых моделей изучаемых объектов (когда идёт речь об исследовании человеческой психики, такие модели должны, в частности, отражать присущий ей иррационализм) и согласованности этих моделей (и методов исследования в целом) с особенностями решения познавательных и практических задач;

- признание ценности (в частности, в психологическом познании) как естественнонаучной, так и гуманитарной методологических традиций, с пониманием

того, что при общей установке на вышеуказанные главные требования, они различаются преимуществом или точности и доказательности получаемых результатов, или полноте охвата свойств сложных объектов - и потому для успешного познания этих объектов необходимо взаимодействие указанных традиций;

- медиационной обработки противоречивых содержаний при помощи межсубъектных и внутренних диалогов, с избеганием крайностей догматического монизма и «ленивого», безразличного к ценностям плюрализма, ориентацией на достижение системного синтеза (хоть на метауровне) и допущением эклектической квазимедиации лишь как переходного, кризисного феномена;

- выделения частных принципов гуманистически ориентированного социального поведения, подтвердивших свою оправданность в той или иной сфере, и распространение этих принципов (при наличии рациональных оснований) на более широкий диапазон применений;

- актуальности выяснения психологических факторов мешающих или помогающих внесению рациогума-

нистических оснований в разные виды социального поведения (в частности, и в поведение психологов - учёных и практиков» [2, с.22-23].

Не правда ли, читая эти строки, осознаёшь: где Георгий Алексеевич приложил свой гуманистический разум, там не осталось никаких злокачественных кризисов и «схизисов»?

Применение рациогуманистической методологии многоуровнево. Так, оно требует особой тщательности в применении категориально-понятийного аппарата, разведения категорий (чья всеобщность не позволяет их вполне операционализировать) и понятий (в отношении которых эта процедура должна быть проведена). В частности, термин «личность» может использоваться и в первом, и во втором качестве. Как категория, «личность» понимается в качестве модуса культуры, как понятие - в качестве интегративного свойства лица.

Разработка Г.А.Баллом и В.А.Мединцевым интегра-тивно-личностного подхода на базе рациогуманизма предполагает интегративность на двух уровнях - ме-татеоретическом (объединение теорий) и онтологическом (целостное рассмотрение лица) [2, с.112-113]. Важнейшей идеей данного подхода стало рассмотре-

ние личности как воплощения культуры в человеческом индивиде, обогащённое модельной интерпретацией культуры.

Надо отметить, что интеграция психологического знания с опорой на рациогуманистическую методологию предполагает особые требования к рациональности построений. В этой связи можно упомянуть предложенный Г.А.Баллом и В.А.Мединцевым теоретико-множественный метод описания процессов и его применение в психологии [3]. В качестве конкретного варианта разработки теоретических моделей интеграции психологических знаний В.А.Мединцевым применена «модель с описанием следующих двух составляющих: а) универсализации способов их представления, в том числе с использованием формализованных описаний; б) синтеза результатов, полученных в рамках естественнонаучной и гуманитарной парадигм» [23, с.118].

Напоследок обратимся и к опыту собственного участия в разработке проблематики интеграции психологического знания. Не претендуя на интеграцию всего поля научной психологии, мы занимались разработкой интегративного проекта в психологией личности, каковая область, однако, видится нам эпицентром современных методологических баталий. Главная наша идея

состояла в том, что для полноценного развития психологии личности, в состав этой научной области должны быть включены метафизические подходы, в своё время вытесненные совместными усилиями носителей разных версий сциентистской идеологии. Цель включения - восполнение лакуны в методологическом базисе современной персонологии, связанной с непредставленностью в нём метафизических форм опыта.

Опираясь на принцип методологического плюрализма, мы осознали необходимость самого широкого интегративного определения личности, чтобы в готовящемся синтезе не «потерять» ни одного из исторически существовавших подходов к ней - и прежде всего без ограничительных рамок позитивистского или диалек-тико-материалистического толка, традиционно задаваемых соответственно категориями «поведение» и «социальность». Посему, под личностью мы условились «понимать интегральное явление индивидуальной психики - т.е., объединяющее (на уровне явлений) весь индивидуальный психический мир человека. Считать ли это явление обнаружением души (как психической сущности) или следствием других явлений (психической ли природы, или биологической, социальной), признавать ли за ним власть самодетерминации, или подчинять его

детерминации внешней - это уже решается на уровне той или иной теории, в той логике, которая для неё характерна» [6, с.75]. Далее, в своей «Общей структурной модели построения теории личности» (см. рис. 1) мы структурировали существенные (для всякой теории личности) компоненты её логики (опираясь на наработки К.С.Холла и Г.Линдсея, Л.Хьела и Д.Зиглера, Р.Фрейджера и Дж.Фей-димена, но восполняя пробелы, связанные с непредставленностью в их анализе метафизических теорий личности.

Для нашей позиции существенно, что теоретическое знание признаётся не надстройкой над знанием эмпирическим, а опосредующим звеном между эмпирическим и метатеоретическим уровнями знания, причём опытный базис всякой теории личности признан двояким:

• эмпирический базис, область охваченных теорией фактов - наблюдаемых психических явлений, а также внешних действенных проявлений личности, доступных экспериментальному познанию;

• метафизический базис, область охваченных теорией сущностных сторон личностного бытия, данных в опыте умозрения, духовной интуиции (заметим, что идея опытной природы умозрения отстаивалось представителями метафизической психологии личности - кн. Е.Н.Трубецким, Н.А.Бердяевым, И.А.Ильиным, П.А.Флоренским и др., а впервые возникла ещё в восточной патристике) [6, с.79].

Выводы

• Основным содержанием психологических кризисов рождения науки, 30-х гг. ХХ в. и современного мы считаем базовый конфликт мировоззрений психологов и связанные с ним внешние социально-психологические реалии.

• Анализ литературы подтвердил, что методологические кризисы составляют оборотную сторону инте-гративных устремлений психологов, причём социально-психологическая сторона этих кризисов (в особенности социально-перцептивная) часто превосходит по значимости собственно логическую. Так, особый ка-тастрофизм в восприятии кризисных явлений в науке

характерен для психолог, склонных понимать интеграцию психологического знания как методологическую унификацию и нехарактерен для учёных, ориентированных на диалогичную модель интеграции.

• Существующие в современной психологии инте-гративные проекты оправданно подразделить на а) нигилистические (теневое «википедийное» знание); б) монистические (выражено сциентистские, тяготеющие к

образу «общей науки» в понимании Л.С.Выготского, склонные в вариативности философских методологий усматривать угрозу); в) плюралистические (выражено гуманитарно ориентированные, уделяющие внимание коммуникативной функции методологии и медиации, склонные к вариативности философских методологий усматривать ресурс).

Литература

1. Асмолов А.Г. Психология личности. - М.: Смысл, 2002. - 414 с.

2. Балл Г.А. Психология в рациогуманистической перспективе : Избранные работы / Г. А. Балл. - К. : Основа, 2006. - 408 с.

3. Балл Г.А., Мединцев В.А. Теоретико-множественный метод описания процессов и его применение в психологии: Монография. К. Педагопчна думка, 2016. - 88 с.

4. Братусь Б.С. Опыт обоснования гуманитарной психологии / Б. С. Братусь // Вопросы психологии. - 1990. - № 6. - С. 9-17.

5. Бреусенко-Кузнецов А. А. Метафизические теории личности : право на прописку в психологической науке / А. А. Бреусенко-Кузнецов // Вюник НТУУ«КП1». Фшософш. Психологш. Педагогжа : збiрник наукових праць. - 2012. - № 2 (35). - С. 79-86.

6. Бреусенко-Кузнецов А. А. Метафизическая традиция в психологии личности : монография / А. А. Бреусенко-Кузнецов. - К. : Логос, 2016. - 384 с.

7. Василюк Ф.Е. Методологический смысл психологического схизиса // Вопр. психол. - 1996. - № 6. - С. 25-40.

8. Выготский Л. С. Психология развития как феномен культуры. - М. : изд «Институт практической психологии» / Л. С. Выготский.

- Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996. - 512 с.

9. Гуссерль Э. Логические исследования: Пролегомены к чистой логике / Э. Гуссерль : пер. с нем. - К. : Вентури, 1995. - 256 с.

10. Жалагина Т.А., КороткинаЕ.Д. Дискуссия. Психология на пути интеграции науки и практики // Психологический журнал. - 2012.

- Т. 33. - № 1. - С. 137-140/

11. Журавлев А.Л., Ушаков Д.В., Нестик Т.А., Поддьяков А.Н., Юревич А.В. Социальная психология знания. - М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2016 - 446 с.

12. КозловВ.В. Итеративная психология: Пути духовного поиска, или освящение повседневности. - М.: Психотерапия, 2007. - 528 с.

13. КрыловА.А. Интеграция психологического знания // Режим доступа: https://onto.ru/public/publications/244/

14. Кун Т. Структура научных революций: Пер с англ. / Т.Кун; Сост. В.Ю.Кузнецов. - М.: ООО «Издательство АСТ», 2003. - 605 с.

15. Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ // Кун Т. Структура научных революций: Пер с англ. / Т.Кун; Сост. В.Ю.Кузнецов. - М.: ООО «Издательство АСТ», 2003. - С.269-454.

16. Лопатин Л. М. Аксиомы философии. Избранные статьи / Л. М. Лопатин. - М. : Российская политическая энциклопедия, 1996. -560 с.

17. МазиловВ.А. Методология психологии: Учебное пособие. - Ярославль: МАПН, 2007. - 344 с.

18. Мазилов В.А. Научная психология: тернистый путь к интеграции // Труды Ярославского методологического семинара. - Т. 1:: Методология психологии. - Ярославль, 2003. - С. 205-237.

19. Мазилов В.А. Психология на пороге XXI века: Методологические проблемы. - Ярославль: МАПН, 2001. - 112 с.

20. Мазилов В.А. Коммуникативная методология и интеграция психологического знания // Ярославский педагогический вестник. -2016. - № 3. - С.181-191.

21. Мазилов В.А. Коммуникативная методология психологической науки: возможный путь интеграции психологического знания // Сибирский психологический журнал. 2006. №24. С. 65-69.

22. Маноха 1.П. Психолопя потаемного «я». - К.: Полираф книга, 2001. - 448 с.

23. Мединцев В.А. Методологические проблемы интеграции психологического знания // Фундаментальные и прикладные исследования современной психологии: результаты и перспективы развития / Отв. ред. А. Л. Журавлёв, В. А. Кольцова. - М. : Изд-во «Институт психологии РАН», 2017. - С. 116-123.

24. Мережковский Д.С. Акрополь : Избр. лит.-критич. Статьи / Д. С. Мережковский. - М. : Кн. палата, 1991. - 352 с.

25. Орлов А.Б. Очерк развития схизиса [Электронный ресурс] / А. Б. Орлов. - Режим доступа : http://www.trialog.ru/library/scipubl/leontiev.html

26. Петровский В.А. Общая персонология: наука личности / В. А. Петровский // Известия самарского научного центра Российской академии наук. - Специальный выпуск «Актуальные проблемы психологии». Самарский регион, 2003. - С. 20-29.

27. Петровский В.А., Старовойтенко Е.Б. Наука личности: четыре проекта общей персонологии / В. А. Петровский, Е. Б. Старовойтенко // Психология. Журнал Высшей школы экономики. - 2012. - Т. 9. - № 1. - C. 21-39.

28. Пископпель А.А. Проблема интеграции психологии: метод и подход // Методология и история психологии. - Т.2. - Вып.1. - 2007. - с.37-50.

29. Пискорская, С.Ю.. Стили научного познания и их стандарты: Дисс... доктора философских наук по специальности 09.00.01, -Онтология и теория познания. - Красноярск, 2007. - 336 с.

30. Полани М. Личностное знание. На пути к посткритической философии: Пер. с англ. - М.: Прогресс, 1985. - 344 с.

31. Поппер К. Нормальная наука и опасности, связанные с ней // Кун Т. Структура научных революций: Пер с англ. / Т.Кун; Сост. В.Ю.Кузнецов. - М.: ООО «Издательство АСТ», 2003. - С.525-538.

32. Рассел Б. Человеческое познание: Его сфера и границы: Пер. с англ. - К.: Ника-Центр, 1997. - 560 с.

33. Розин В.М. Возможно ли целостное изучение личности? / В. М. Розин // Мир психологии : Научно-методический журнал . -12/2004 . - N 4. - С. 86-98 .

34. Розин В.М. Наука: происхождение, развитие, типология, новая концептуализация [Электронный ресурс] / В. М. Розин. - : Центр гуманитарных технологий. - Режим доступа : URL: http://gtmarket.ru/laboratory/basis/6429

35. Смирнов С.Д. Методологический плюрализм и предмет психологии // Вопросы психологии. - 2005. - № 4. - С. 3-9.

36. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки: Переводы с англ. и нем. / Общ. ред. и авт. вступ. ст. И.С.Нарский. - М.: Прогресс, 1986. - 542 с.

37. Эткинд А.М. Психология практическая и академическая: расхождение когнитивных структур внутри профессионального сознания / А. М. Эткинд // Вопросы психологии. - 1987. - № 6. - С. 20-30.

38. Юревич А.В. Естественно-научная и гуманитарная парадигмы в психологии, или Раскачанный маятник // Вопросы психологии.

- 2005. - № 2. - С. 147-151.

39. Юревич А.В. Ещё раз о «схизисе» исследовательской и практической психологии // Методология и история психологии. - 2010.

- Том 5. - Выпуск 3. - С. 90-105.

40. Юревич А.В. Интеграция психологии: утопия или реальность? // Вопросы психологии. - 2005. - N 3. - с. 16-28.

41. Юревич А.В. «Методологический либерализм» в психологии // Вопросы психологии. - 2001. - № 5. - С. 3-19.

42. Юревич, А.В. Методология и социология психологии / А.В. Юревич. - М. : Институт психологии РАН, 2010. - 271 с.

43. Юревич А.В. Методы интеграции психологического знания» // Труды ярославского психологического семинара. - Ярославль, 2005. - С. 377-397.

44. Юревич А.В. Психология и методология. - М.: ИП РАН, 2005. - 312 с.

45. Юревич А.В. «Публикуйся или гибни...» // Социологический журнал. - 2002. - № 1. - С. 75-95.

46. Юревич А.В. «Онтологический круг» и структура психологического знания // Психол. журнал. - 1992. - Т. 13. - № 1. - С. 6-14.

47. Юревич А.В. Системный кризис психологии // Вопросы психологии. - 1999. - №2.. - С. 3-12.

48. Юревич А.В. Социальная психология науки. - СПб.: РХГУ, 2001. - 350 с.

49. Юревич А.В. Социология психологического знания // Методология и история психологии. - 2008. - Т. 3. - Выпуск 3. - С. 57-72.

50. Юревич А.В., Цапенко И.П. Функциональный кризис науки // Вопросы философии. - 1998. - № 1. - С. 17-29.

О.А. Бреусенко-Кузнецов Iсторiя проекпв штеграцп психояоичного знання: осмислення в CBirai

криз науково! психологи

Анотац1я. У стати здшснено осмислення спроб штеграци психолопчного знання в зв'язку з найважливь шими (або найвщомшими) методолоичними кризами в ктори науково! психологи: кризою народження науки, кризою 1930-х роыв, кризою 1990-2000-х роыв. Пщдано розгляду св1тоглядна, лопчна i сощально-психолопчна сторони даних кризових явищ. Iснуючi в сучаснiй психологи штегративш проекти подiлено на а) шгшсгичш; б) монiстичнi; в) плюралiстичнi, визначеш "хш основнi риси й закономiрностi з опорою на iстори-чну рефлексiю сучасникiв. Охарактеризовано типовий зв'язок м1ж свiтоглядом ученого-психолога i мiрою катас-трофiзму в сприйняттi ситуацй варiативностi фiлософсько-методологiчних основи психолопчно! науки. Даний огляд найважливiших методологiчних щей, визначальних можливiсть дiалогу м1ж концеш^ми, що сформува-лися в рамках рiзних парадигм.

Ключов1 слова: наукове психолоичне знання, iнтегративна методологiя, гумашзм, рацiоналiзм, сщен-тизм, методологiчна криза

TeopeTHHHi gocAig^eHHH y ncnxoAorii. TOM V. 2018 • ISSN: 2616-6860

A. Breusenko-Kuznetsov The history of projects of psychological knowledge integration: search for sense in the view of crises of scientific psychology

Annotation. The article presents the search for sense in attempts of integration of psychological knowledge in connection with the major (or the famous) methodological crises in history of scientific psychology: crisis of birth of the science, crisis of the 1930s years, crisis of the1990s-2000s years. The world outlook, logic and socially-psychological aspects of the given crisis phenomena are subjected to consideration. Existing in the modern psychology integrative projects are subdivided into nihilistic; monistic; pluralistic, their basic features and laws with a support on a historical reflection of contemporaries are determined. Typical connection between the outlook of a psychologist scientist and a measure of catastrophism in perception of a situation of variability of the philosophic-methodological bases of psychological science is characterized. The review of the major methodological ideas defining an opportunity of dialogue between concepts, generated within the limits of different paradigms is given.

Keywords: scientific psychological knowledge, integrative methodology, humanism, rationalism, scienticism, methodological crisis.