CC BY
142
Этнография
Вестник ДВО РАН. 2013. № 4
УДК 947:398 (571.6) Л.Е. ФЕТИСОВА
История Дальнего Востока России в региональном повествовательном фольклоре
В статье рассматриваются особенности отражения событий дальневосточной истории в региональном повествовательном фольклоре. Показана неоднозначность оценок народным сознанием социально-исторических явлений и отдельных личностей. Фольклорный материал свидетельствует о том, что на восточной окраине создавалась устная история, представлявшая эту территорию как органическую часть России.
Ключевые слова: Дальний Восток России, устная история, повествовательный фольклор, массовое сознание, народная интерпретация.
The history of the Russian Far East in the regional narrative folklore. L.E. FETISOVA (Institute of History, Archaeology and Ethnography of the Peoples of the Far East, FEB RAS, Vladivostok).
The article reflects on the particular features of depicting events from the Far Eastern history in regional narrative folklore. It demonstrates ambiguous public evaluation of social and historical events and certain individuals. The analysis of the folklore material proves that oral history was created in the territories along the eastern border of Russia and it represented this territory as the integral area of the country.
Key words: Russian Far East, oral history, narrative folklore, collective consciousness, folk interpretation.
На рубеже XIX-XX вв. научное мышление пришло к определению культуры как «особой реальности, как продукта истории и самой истории человека» [17, с. 41], но самостоятельным объектом российской исторической науки история культуры стала только к концу ХХ столетия. Оценка как истинной, так и ложной интерпретации социально-исторических событий ныне является одним из перспективных направлений отечественной гуманитаристики. Современные ученые признают возможность неоднозначного толкования фактов, как это имеет место в самих реалиях культуры, в том числе культуры фольклорной. Легитимизация «устной истории», получившей отражение в народном творчестве, сопровождается убеждением в необходимости критического анализа документов, имеющих официальный статус подлинности. По этому поводу в середине 1990-х годов А.Л. Налепин справедливо писал: «Еще три десятилетия назад за источник признавались только зафиксированные на бумаге факты. Осознание того, что официальный документ (хроника, летопись, отчет, газетный текст и т.д.) может носить легендарный характер или даже являться чистым вымыслом и что, напротив, фольклор (в самом широком толковании этого термина) может быть надежным источником, пришло уже в наши дни...» [13, с. 35]. Добавим, что в 2010 г. при Научной библиотеке МГУ им. М.В. Ломоносова был основан Фонд развития гуманитарных исследований под названием «Устная история».
Цель данной статьи - рассмотреть тематическое разнообразие жанров народной прозы, отразивших особенности освоения южной части Дальнего Востока; показать историю новосельческой территории как неотъемлемую составляющую общероссийской истории,
ФЕТИСОВА Лидия Евгеньевна - кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник (Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, Владивосток). E-mail: lefet@yandex.ru
выстроив фольклорный материал в хронологической последовательности, начиная с ранних этапов заселения региона.
Массовое сознание создает исторический и даже политический фольклор, в новейшее время наиболее полно представленный жанрами несказочной прозы, содержание которых считается достоверным, имевшим место в действительности. Это предания, легенды, а также устные рассказы-мемораты. В них не только отражаются, но и закрепляются коллективные представления, знания и оценки реальных событий и лиц. Отличительной особенностью народных текстов является их субъективно-оценочный характер, что соответствует понятию «устной истории», которая имеет дело не столько с объективными фактами, сколько с их интерпретацией и выражает устойчивые представления народа о себе и своей исторической судьбе.
В основе предания лежит конкретный факт либо образ исторической личности, связанной с тем или иным событием. При освоении столь удаленных территорий, как Дальний Восток, устное творчество попадало в принципиально иной историко-культурный контекст функционирования. В результате, с одной стороны, происходила канонизация традиционного наследия, а с другой - закономерно появлялись сюжеты, включавшие новые реалии в общероссийский фольклорный фонд.
Фольклорные тексты, в разное время возникшие на Дальнем Востоке, сохранили имена людей, практически забытых официальной историей. Среди них казачий голова А.И. Бей-тон, после гибели А. Толбузина возглавивший оборону Албазина (1686-1687 гг.); есаул П.П. Пузино, герой обороны зал. Де-Кастри (1855 г.); генерал Ф.Э. Келлер, погибший в 1904 г. во время Русско-японской войны, и др.
Ряд устных рассказов использует расхожие сюжеты, увязывая их с именами новых деятелей. Один из таких «бродячих» сюжетов находим в единственном дошедшем до нас письменном памятнике, сложенном албазинцами, - «Повесть о чудеси святых благоверных князей Всеволода и Довмонта, во святом крещении нареченных Гавриила и Тимофея, псковских чудотворцев». Повесть посвящена осаде крепости маньчжуро-ки-тайцами в 1685 и в 1686-1687 гг. В 1685 г. воевода А. Толбузин вынужден был капитулировать и оставить Албазин. Однако после ухода противника острог был восстановлен. Вторичная осада закончилась для защитников крепости трагически. К концу 1686 г. из 826 служилых и промышленных людей в живых оставалось всего 150, да и те ослабели от голода и цинги. Однако возглавлявший оборону казачий голова А.И. Бейтон отказался от помощи, предложенной маньчжурами. Согласно преданию, на Пасху он послал в подарок врагам пшеничный пирог весом в один пуд, чтобы показать, что осажденные ни в чем не нуждаются [3, с. 108]. Ряд исследователей считает сюжет о пасхальном пироге подлинным эпизодом в истории «албазинского сидения», но, скорее всего, это типичный для исторического сознания XVII в. случай включения «бродячего сюжета» в биографию реального человека.
Реальная жизнь Афанасия Бейтона полна «белых пятен». Биография этого иностранца на русской службе в значительной степени основана на устных рассказах. Не удивительно, что нет единого мнения ни о его происхождении, ни о причинах появления в России. А.С. Зуев, серьезно занимавшийся судьбой этого забытого героя, полагает, что Бейтон вместе с другими иностранцами был завербован в русскую армию в 1654 г. для участия в русско-польской войне. По мнению ученого, именно тогда он приобрел военный опыт, пригодившийся при обороне Албазина. Согласно архивным данным, выявленным Зуевым, Бейтон сыграл решающую роль в восстановлении Албазина, сожженного в 1685 г. Новая крепость была возведена с учетом достижений европейского фортификационного искусства. Исследователь справедливо видит в этом заслугу Бейтона, «не понаслышке знакомого с западноевропейской фортификацией» [10]. Маньчжурское войско уплыло прочь от Албазина в августе 1687 г., оставив под стенами крепости половину своих солдат - 2,5 тыс. из 5, однако и защитников почти не осталось. Вместе с тем А.Р. Артемьев
полагал, что, если бы не героическая оборона Албазина, Нерчинский договор 1689 г. мог иметь еще более тяжелые последствия для русской стороны [3, с. 108].
В последней четверти XVII в. в России стало распространяться во многих списках «Сказание о великой реке Амуре». Исследователи предполагают, что автором текста был Н.Г. Спафарий (Николае Милеску), возглавлявший русское посольство в Пекине (1675-1678). Сравнение различных списков показало наличие в них сведений, полученных от участников первых походов на Амур - экспедиций В.Д. Пояркова (1643-1645), И.Ю. Москвитина (1665-1666) и др., особенно В.Д. Пояркова и его спутников. По-видимому, со слов очевидцев был записан рассказ о «водяном бое» в устье Сунгари (1658), в результате которого погибла основная часть отряда Онуфрия Степанова. Долгое время этот сюжет не находил документального обоснования, но затем в фонде Сибирского приказа ЦГАДА Б.П. Полевым был обнаружен документ, подтверждающий достоверность приводимых в «Сказании...» фактов [15, с. 275-278].
Для большинства русских людей землепроходцы являлись подлинными героями. Высокая оценка их деятельности была обусловлена убежденностью последователей православия в том, что распространение русского влияния на восточные территории надо считать осуществлением «божественного промысла» [16, с. 102]. Со второй половины XIX в. у дальневосточников появились новые культовые фигуры, которые стали героями произведений, со временем приобретших черты исторических преданий. К безусловным лидерам относятся Г.И. Невельской, возглавивший Амурскую экспедицию в 1849 г., и генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьев, с чьим именем связывается возвращение России Приамурья и Приморья. Однако на разных этапах их личностные характеристики варьировались, вплоть до противоположных, в зависимости от того влияния, которое господствующая идеология оказывала на общественное сознание. При советской власти представители дореволюционной правящей элиты получали однозначно негативную оценку, что нашло отражение и в устном творчестве.
Особое место в региональном фольклоре принадлежит рассказам о героическом пятилетии 1854-1858 гг., когда удалось осуществить сплав военных грузов по Амуру, что было сопряжено с трудностями и немалыми жертвами. В середине XIX в. во время Крымской кампании, превратившейся в войну не с Турцией, а с Западной коалицией, возникла угроза иностранного вторжения на Тихоокеанское побережье России. Появилась необходимость переправлять по Амуру войска и грузы (на что Россия не имела права по условиям Нерчинского договора с Китаем). Генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьев предложил таким путем доставлять военные силы для укрепления портов в устье Амура и на Камчатке. На высочайшем уровне ему было дано поручение провести в 1854 г. сплав по Амуру, даже если не будет разрешения со стороны Китая. Свою миссию Муравьев выполнил успешно, не обострив отношений с соседней державой. Первый сплав, как и планировалось, прошел в 1854 г., что позволило отразить нападение англо-французской эскадры на Петропавловск. В 1855 г. был успешно отбит вражеский десант в зал. Де-Ка-стри. Закрепление России в Приамурье обеспечило возможность заключения Айгунского (1858) и Пекинского (1860) договоров, определивших российско-китайскую границу в ее восточной части.
«Фольклоризация» такой культовой фигуры, как генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьев, служит убедительным свидетельством его популярности. Более века спустя о нем рассказывали потомки участников первых сплавов. Так, амурский казак А.В. Проскуряков сообщил руководителю фольклорной экспедиции 1968 г. Л.Е. Элиасову о следующем диалоге, якобы имевшем место между Н.Н. Муравьевым и казаками: «Какая польза будет мужикам от переселения?» Муравьев не шибко задумался, ответил: «Плата вам будет одна - рыба в воде, звери в тайге, хлеб на полях, скот в гуртах». Мужики так и поняли: живите, мол, как хотите, помощи ниоткуда не ждите» [20, с. 360]. Последнее замечание представляет собой комментарий рассказчика, который не был современником
генерал-губернатора. А.В. Проскуряков родился в станице Поярково в 1879 г., стало быть, история амурских сплавов была известна ему исключительно с чужих слов, по рассказам родителей и односельчан. 1960-е годы - период относительной стабильности и благополучия - заслужили от информанта положительную характеристику: «.. .ни деды наши, ни отцы даже не думали, что их внуки тут так хорошо жить будут. Вот как здесь люди всю природу для себя запрягли» [20, с. 360]. Идеологически обусловленной можно считать следующую характеристику Н.Н. Муравьева, данную А.В. Проскуряковым: «По сусалам давал - солдат свет терял: в кого наотмашь угодит - тот с ног летит, под горячую руку попадешь - ног не унесешь» [20, с. 360]. Однако и в официальных источниках оценка личности самого известного генерал-губернатора Восточной Сибири также не была однозначной, что характерно для большинства фигур крупного масштаба.
Граф Муравьев-Амурский являлся также героем юмористических рассказов, которые бытовали среди людей образованных. Примером может служить анекдот о «ланцепупах». Под таким названием во Владивостоке конца XIX в. были известны скандалисты и «выпивохи» - члены некоего клуба, располагавшегося в гостинице Тупышева на ул. Светланская. Их пьяные выходки нередко граничили с хулиганством, а развлечения носили опасный характер. Считается, что слово «ланцепуп» имеет немецкие корни и переводится как «весенняя куколка». Это название было зафиксировано городским фольклором и использовано в сюжете, связанном с именем генерал-губернатора Восточной Сибири. Якобы в 1859 г., когда Н.Н. Муравьев обследовал побережье Японского моря, он решил посетить первые русские военные посты. К сожалению, внешний вид большинства служивых не соответствовал нормативам. Тогда командир поста прилично экипировал часть своих подчиненных, а остальным велел спрятаться в кустах. Генерал-губернатор остался доволен. Когда же он садился в шлюпку, раздалась команда «Смирно!» Солдаты, сидевшие в кустах, также вскочили и вытянулись во фрунт. Генерал-губернатор с удивлением спросил, кто это такие. На что находчивый унтер-офицер ответил: «Туземное племя ланцепупы» [14].
Некоторые семейные предания содержат явные исторические ошибки. Так, потомственный казак М.Л. Захаров рассказывал Л.Е. Элиасову: «Мой дед Ануфрий Захаров сюда на Амур с самим генералом Невельским пришел. Привезли деда с семьей со товарищами на берег Амура, высадили и сказали: «Вот здеся жить будете. Ни вправо шаг, ни влево сажени делать не надо. Тут ваше место» [20, с. 356]. Запись передает колорит народной речи, объективно отражает жесткие принципы распределения земли под станицы, но одновременно свидетельствует о том, что реальные исторические деятели из числа руководителей для рассказчика «на одно лицо». Он слышал о Г.И. Невельском, но не знал, что тот был адмиралом и его деятельность проходила в низовьях Амура.
Гораздо лучше информанту известна история собственной семьи, подтвержденная документами: согласно «грамотке», подписанной Н.Н. Муравьевым, дед Захарова в опасный момент сплава спас нескольких переселенцев, в том числе детей. Как видим, сюжетная палитра повествовательного фольклора складывалась не только из государственно значимых событий. Факты локального масштаба, нередко важные лишь с точки зрения отдельной личности, также формировали тематическое пространство устной прозы, придавая дополнительные оттенки общим сюжетам.
Среди инициаторов возвращения России Приамурья необходимо назвать Святителя Иннокентия (в миру - Ивана Евсеевича Попова-Вениаминова), имя которого должно стоять в одном ряду с именами графа Муравьева-Амурского и адмирала Невельского. «Апостол Сибири и Аляски», архиепископ Камчатский, впоследствии Митрополит Московский и Коломенский, был канонизирован Русской православной церковью в 1977 г. С 1860 по 1868 г. местом его служения был Благовещенск, в то время главный город Приамурья, куда была перенесена Камчатская епархиальная кафедра.
Исполнение пастырского долга в Амурской области имело свои трудности, поскольку значительный процент населения здесь составляли представители старорусского
сектантства - молокане и духоборы. Один из эпизодов взаимоотношений Преосвященного с «духоборческим архиереем» с. Астраханка К. Поповым приведен в очерках К. Литвин-цева. Кирик Попов был не только духовным вождем части местных жителей, но также официальным старостой селения. В этом качестве он взял подряд на поставку дров для архиерейского дома и духовной консистории, но не смог выполнить его в назначенное время. Пытаясь избежать заслуженного наказания, Попов заявил, что ему придется вознестись на небо, если он не получит помощи от единоверцев. Для подтверждения своих слов Попов облачился в белые одежды, взобрался на крышу своего дома и обратился к односельчанам с прощальной речью. Узнав об этом, Преосвященный Иннокентий подготовил следующий документ, обнаруженный К. Литвинцевым в консисторском архиве: «Пока духобор Астраханского селения Кирик Попов не улетел на небо, снестись с полицейским управлением, для действования с ним по закону за невыполнение контракта» [12, с. 672]. Этот факт, «передаваемый людскою молвою и сохранившийся свежим по настоящее время» (конец 1880-х годов. - Л. Ф.), можно расценивать как забавный исторический анекдот [12, с. 670-671], но вместе с тем он добавляет интересные штрихи к портрету такой выдающейся личности, как святитель Иннокентий.
С превращением восточных районов в место каторги и ссылки здешний репертуар пополнился произведениями криминальной тематики. Часть из них со временем стала достоянием общероссийского фольклорного фонда, например широко известная песня «Бежал бродяга с Сахалина». Постоянный интерес вызывали судьбы удачливых преступников, долгое время уходивших от наказания. В сахалинском фольклоре рубежа Х1Х-ХХ вв. встречались такие персонажи, как Иван Пройди-свет и когда-то знаменитый московский убийца Блоха - личности полумифические, получившие прозвища за свою неуловимость. Преступников под такими именами обнаруживали почти в каждой тюрьме, в каждом этапе, и всегда оказывалось, что они «ненастоящие» [8, с. 239-240]. По словам В.М. Дорошевича, на Сахалине упорно держался слух, что отбывающая срок Софья Блювштейн вовсе не «Золотая Ручка»: это «сменщица», подставное лицо, а «настоящая» Сонька «продолжает свою неутомимую деятельность в России» [8, с. 351]. В таких рассказах отчетливо просматривается давняя фольклорная традиция, наделяющая своих героев неуязвимостью и неуловимостью (таковы, в частности, легенды и предания о Степане Разине).
Из военных конфликтов, имевших место непосредственно в регионе, повествовательный фольклор, как и песенный, отразил амурские сплавы, а затем «китайскую» (боксерское восстание в Китае) и Русско-японскую войны начала ХХ в. На юге региона заметное место занимали рассказы о столкновениях с хунхузами. Семейные предания о борьбе с китайскими разбойниками использованы В.Ю. Янковским при написании произведений, посвященных его знаменитому деду. Так, в одном из эпизодов повести «Нэнуни» описывается, как М.И. Янковский избавился от хунхузов на о-ве Аскольд. В 1874 г. он был назначен управляющим прииска на Аскольде. Это была опасная должность. Властям было известно, что артельщики утаивают часть добытого золота и контрабандой отправляют за границу. Предполагалось, что на острове действует хорошо организованная банда хунхузов, но выявить ее главарей не удавалось. Артельные «старшинки» сообщили М.И. Янковскому, что в общей массе золотодобытчиков хунхуза можно узнать только по рукам: «Котора рука кайла, лопата держи нету, - только карта, ружье, ножика держи, - такой рука чиста. Гладка, как мадама одинаково» [21, с. 192]. Именно так, по рукам, не знавшим черной работы, по длинным ногтям удалось во время карточной игры определить хунхузов, которых затем под конвоем доставили во Владивосток и передали властям. Поскольку В.Ю. Янковский родился в 1911 г., совершенно очевидно, что материалом для его книг служили рассказы родных и близких. Писатель продлил жизнь семейных преданий, сделав их достоянием широкой читательской аудитории.
Особое место в региональном фольклорном фонде принадлежит сюжетам, связанным с периодом Гражданской войны и интервенции. Рассказы участников и очевидцев
тех событий прочно вошли в состав народной прозы, хотя использовать их как исторический источник следует с большой осторожностью, после тщательной проверки. Не исключено, что продлению их жизни в советский период способствовал «идеологический заказ», когда к каждому юбилею Октября проводилась кампания по записи воспоминаний непосредственных участников революционных событий. Многократное повторение придавало этим меморатам определенную художественность, но не добавляло достоверности. Позиция рассказчика, стремившегося преувеличить свою роль, психологически объяснима: он ощущал масштабность происходившего и хотел показать свою причастность к столь значимым событиям.
В.С. Ларченко, лесник из с. Новонежино (Шкотовский район Приморского края), 1883 г. рождения, убежденный сторонник советской власти, вспоминал: «Когда я приехал на Дальний Восток (из Донбасса в 1906 г. - Л.Ф.), я уже был напитан революционным духом. Здесь крестьяне жили лучше, но достаток был, а просвещения не было» (имеется в виду уровень политического мышления). В 1970 г. он с гордостью рассказывал, что помогал партизанам, приходившим за продовольствием, и однажды спас их от расправы, когда в село неожиданно нагрянули японцы: «Я партизан переодел - идите дрова рубить для школы... Японцы не догадались... Были бы русские, сообразили бы, а эти непривычные» (Архив ДВО РАН. Ф. 13. Оп. 1. Д. 7. Л. 149). Сюжеты «женских историй» имели иную эмоциональную окрашенность. Так, жена В.С. Ларченко вспоминала, как в Новонежино заехали белые, когда в доме находились партизаны. Их уложили на пол у стены, а хозяйка села к окну с грудным ребенком на руках, чтобы горница не просматривалась с улицы (Архив ДВО РАН. Ф. 13. Оп. 1. Д. 7. Л. 148).
А.С. Подобрей, пасечник из с. Лазаревка Яковлевского района, 1896 г. рождения, любил рассказывать, как в соседнее село Кронштадтка пришли американцы в сопровождении «беляков». Некоторое время спустя из леса вышли три парламентера от местных партизан с белым флагом. Они велели американцам покинуть село через час, пригрозив в противном случае атаковать их. Те ответили, что могут уйти лишь спустя два часа, поскольку еще не готов обед. И действительно, ушли сразу после обеда.
В рядах белоповстанцев было около 350 дальневосточников, в том числе Иманская сотня войскового старшины Ширяева. В конце 1921 г. их усилиями был взят Иман (Даль-нереченск) [7, с. 525]. В советское время местные жители неоднократно вспоминали приход «ширяевцев». Фольклоризация событий недавней истории явно просматривается в одном из сюжетов, записанных от Е.И. Иваненко из с. Новотроицкое Дальнереченского района: «Было это в 1924 г., когда по сопкам пробирались то хунхузы, то ширяевцы». Некая Степанида, сноха пасечника, расправилась с грабителем, требовавшим денег. Женщина сказала, что деньги хранятся на дне сундука: «Здоровенный, дубовый, железом окован, зеленым крашен и по полю розы писаны. Он туда. А невестка крышкой железной его как хлопнет по шее. Он даже и не крикнул!» «Потом мы узнали, что это бандит был из ширяевской разбитой банды.» [19, с. 76-77]. В Дальнереченском же районе был записан рассказ о том, как местная жительница якобы спасла Сергея Лазо, переодев его в женское платье [19, с. 77]. Героизация участников Гражданской войны поддерживалась официальной советской идеологией. Трагическая гибель ряда большевистских руководителей (К.А. Суханова, С.Г. Лазо и др.), несомненно, способствовала увековечению их памяти.
До настоящего времени популярны рассказы о потаенных кладах и спрятанных сокровищах. Эти «бродячие» сюжеты постоянно увязываются с новыми лицами и территориями. Так, до сих пор много рассказывается о золоте Колчака. Как правило, речь идет о золотом запасе царской России, составлявшем к началу Первой мировой войны около 1600 т. На самом деле историки установили, что сотни тонн золота были потрачены на покупку оружия для Белой армии, значительная часть запаса осела в банках США, Великобритании, Франции, Японии. Один из золотых эшелонов, направлявшихся из Омска во Владивосток, был захвачен Г.М. Семёновым. Частично деньги были израсходованы
атаманом на содержание своих войск, часть передана барону Р.Ф. Унгерну с целью привлечения монголов к борьбе против Третьего интернационала. По мнению аналитиков, неизвестной осталась судьба лишь небольшой части золотого запаса, однако энтузиасты до сих пор ищут «поезд-призрак» не только в Сибири, но и на Дальнем Востоке. Некоторые утверждают, что затонувшие вагоны покоятся на дне Байкала [9].
Часть рассказов-воспоминаний не имеет формальных признаков жанра предания, и благодаря им формируется реалистический контекст, способствующий адекватному восприятию фольклорных сюжетов. В качестве примера можно привести запись воспоминаний переселенки-украинки И. Бойко из с. Спасское. «Йихалы мы сюды на корабли. Як прийихалы мы сюды, дак тут був нипроходимы лис и лис. Цож, - мы первы дни жылы в таких паИанэньких зимлянках. Тоди дальшэ бульшэ, поставилы и хату, завэлы соби кое-яку худобу и началы раскорчовувать землю да сиять хлиб. Ой, трудно, диточки, жилось первы роки. Частэнько прыходилось сэдыть Иолодными; до ищэ и усякий звирь выносив из двору нещасну худобу...» [5, с. 2].
Идеализация либо развенчивание исторического прошлого и опыта предшествующих поколений отличали несказочную прозу на всех этапах ее бытования. Однако семейные предания чаще описывали достоинства предков (их хозяйственные навыки и физические особенности: рост, особую остроту зрения, необычайную силу и пр.) как недостижимый образец. Например, А.Г. Дорошенко из с. Майхе (Штыково), 1900 г. рождения, говорила: «Мать была такая, каких теперь нет и не будет. Все умела: и ткать, и прясть, и вязать, и лечить, за ветеринара и за доктора». Рассказы о предках - долгожителях и умельцах - одна из характерных особенностей несказочной прозы. Сюжеты преданий сохранили не только имена, но также характеристику личности, особенности судьбы первооткрывателей и первопоселенцев. Их хозяйственная деятельность находила отражение в топонимических преданиях. Микротопонимию с. Новотроицкое (названия заимок, делянок, промысловых угодий) по рассказам односельчан описал учитель Л.Н. Ляхов: «На западной окраине села жил один из первых поселенцев Тищенко Лаврентий. А если дальше идти по этой дороге, то в трех километрах от села можно увидеть небольшой круглый холм и вокруг него распаханное поле. Здесь была заимка Лаврентия, его для краткости звали Лаврином. За распашкой - ручей, который начинается в распадке между сопок. Это и есть Лавринов ключ. У Лаврина на заимке был дегтярный завод. "Завод" представлял собою маленькую сараюшку, в которой стояла печь из камней с железной бочкой наверху. В бочку Лаврин загружал бересту, затапливал печь, и из краника каплями стекал деготь. Давно уже нет ни Лаврина, ни его семьи, а название "Лавринов ключ" прочно вошло в географию нашего села» [19, с. 73].
Фольклорная биография лица, ставшего героем топонимического предания, могла не соответствовать реальным фактам. Например, южносахалинский пос. Хомутово, как свидетельствуют архивные документы, был назван по фамилии двух братьев - Василия и Никиты Хомутовых, которые после 8 лет службы (1864-1872) остались на острове на постоянное жительство. Бывшие солдаты и бывалые таежники, они завели крепкое хозяйство. Однако, согласно устным преданиям, это название было дано потому, что «поселенец из вольных, крестьянин Хомутов, занимался здесь когда-то охотой» [11, с. 46].
Анализ текстов показывает, что далеко не все информанты идеализировали героев своих повествований. Например, неоднократно записывались рассказы о русских поселенцах, которые грабили китайских и корейских отходников, возвращавшихся на родину с заработком. Нередко нападали на корневщиков - искателей женьшеня. «Промысел» носил название «охота на фазанов». Эти сюжеты встречаем в сборнике очерков Н.П. Матвеева-Амурского, который рассказал об опасностях, в начале ХХ в. подстерегавших «каули» (иначе «кули» - чернорабочий), которые должны были доставить домой заработок всех членов артели. Писатель полагал, что общая сумма составляла «сотни, а то и тысячу русских рублей». Бывали случаи, когда курьер попросту проигрывал все деньги в карты или
оставлял в опиекурильне. «Но самое страшное для "кауля" - это "мауза", охотник. Некоторые охотники находят очень выгодною охоту на возвращающихся домой корейцев. Они нападают где-нибудь в глухом месте на несчастного "кауля" и заставляют его выкладывать все деньги, какие у него имеются, и затем, давши ему несколько пинков, отпускают» [2, с. 59]. Случалось, что ограбленных не оставляли в живых. Иногда (крайне редко) дело доходило до суда. Одно из таких дел описал Н.П. Матвеев-Амурский. Обвиняемые уверяли, что приняли «каули» в их белых одеждах за лебедей и стреляли по птицам. «Но суд не внял оправданиям, и охотники "мауза", подстрелившие "по нечаянности" каулей вместо лебедей, были осуждены в долговременную каторгу.» [2, с. 61]. Очерк так и назывался: «Лебеди (из жизни Южно-Уссурийского края)».
В русском повествовательном фольклоре реализовано такое понятие, как «соборность», в значительной степени определившее специфику национального менталитета. По справедливому замечанию И. А. Голованова, константа «соборность» (чувство единения, общности) в русском фольклорном сознании предстает не только как состояние души, но и как требование духовного труда. Добровольная жертва ради общего блага признается значимой, не только угодной Богу, но и социально одобряемой [6]. Данная позиция лежит в основе многих легенд, иначе - религиозных и утопических повествований.
На Дальнем Востоке рассказы этого типа представлены единичными записями, так как в годы господства атеизма они бытовали в узком кругу верующих и редко выходили за его пределы. Тем не менее в наших полевых материалах имеются подобные сюжеты. Так, в 1967 г. в с. Покровка (Октябрьский район Приморского края) был записан оригинальный текст о происхождении названия горы Сенькина Шапка. На этой горе жители села пытались найти пристанище во время большого наводнения, однако вода все прибывала. Тогда местный батюшка по имени Семен взмолился о милости для своей паствы, предложив взамен собственную жизнь. Священнослужитель бросился в воду и исчез. На том месте, где он стоял, осталась только его шапка. После этого вода ушла. В Амурской области бытовали рассказы легендарного типа о Максиме-«провидце» - человеке, который безошибочно находил золотую жилу, приманивал косяк рыбы к самому берегу, был удачлив на охоте, что приписывалось наличию у него сверхъестественных способностей. Однако главным его достоинством считалось участие к судьбам первопоселенцев, которых он спасал от голодной смерти [20, с. 358].
В старообрядческой среде имели хождение сюжеты о мифическом Беловодье. В поисках земли обетованной староверы уходили в глубинные районы Северо-Восточного Китая. С освоением Тихоокеанского побережья Беловодье переместили на океанские острова, где «живут святые люди. если попасть туда, то можно живьем сделаться святым и взойти на небо» [4, с. 33]. Землей обетованной ревнители старой веры считали и «город Асирийский», поиски которого не прекращались даже в начале XX в. Об одном из таких странников рассказал в 1914 г. корреспондент «Старообрядческой мысли»: он познакомился со стариком-крестьянином, который добирался до Никольска-Уссурийского, полагая, что это и есть «горад Асирийскай близу тихава морья-акияна.» [1, с. 73].
С возвращением значительной части населения нашей страны в лоно церкви активизировалась ретрансляция рассказов о чудесах, и в частности о чудотворных иконах. С этим связано и возрождение традиции крестных ходов. Дальневосточниками особенно почитаема Албазинская икона Божьей Матери «Слово плоть бысть». Согласно преданию, с осени 1885 г., со времени установления «празднования святой иконе» и еженедельных чтений акафистов перед нею, в Благовещенске пошли на убыль эпидемии дифтерита и скарлатины. Так как Албазинская икона изображает чревоношение Богородицей младенца Иисуса, не только беременные, но также бездетные женщины возносили ей свои молитвы. Верующие полагали, что заступничество Царицы Небесной спасло Благовещенск во время китайского боксерского восстания: несмотря на то что город обстреливался в течение 19 дней, в нем почти не было убитых и не возникло пожаров, опасных для деревянных
строений. Современники вспоминали, что, по рассказам китайцев, над городом ходила «Белая женщина», внушавшая врагам страх и лишавшая их снаряды губительной силы. В наши дни возродилась традиция обращаться к Божьей Матери с просьбами об исцелении, о даровании потомства и т.д. Появляются новые рассказы о чудесах, которые быстро получают известность [18].
Как видим, в региональной фольклорной традиции представлены различные способы художественного осмысления реальных фактов. Тематическое разнообразие повествовательных жанров свидетельствует о стремлении их создателей зафиксировать наиболее значимые события. На этой основе формировалась «устная история» Дальнего Востока, которая включала пограничную территорию позднего освоения в общероссийское историческое и культурное пространство. Обращение профессиональных литераторов к народному творчеству продлевало жизнь фольклорных сюжетов и расширяло границы их бытования.
ЛИТЕРАТУРА
1. Алексинский Г. Из деревни российской в «город ассирийский» // Современный мир. СПб., 1914. Июнь. С. 73-78.
2. Амурский Н. Уссурийские рассказы. М.: Тип. тов-ва И. Д. Сытина, 1904. 228 с.
3. Артемьев А.Р. Города и остроги Забайкалья и Приамурья во второй половине XVII - XVIII вв. Владивосток, 1999. 336 с.
4. Белослюдов А. Из истории «Беловодья» // Записки Зап.-Сиб. отдела ИРГО. Омск, 1916. Т. 38. С. 32-35.
5. Георгиевский А.П. Русские на Дальнем Востоке. Вып. 4. Фольклор Приморья. Владивосток, 1929. 63 с. (Труды ГДУ Серия 3; № 9).
6. Голованов И. А. Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (XX-XXI вв.). - http:// www.famous-scientists.ru (дата обращения: 22.04.2011).
7. Дальний Восток России в период революций 1917 года и Гражданской войны. Владивосток: Дальнаука, 2003. 632 с. (История Дальнего Востока России; т. 3, кн. 1).
8. [Дорошевич В.М.] «ГУЛАГ» царской России. М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. 507 с.
9. Золото Колчака. - http://rufact.org (дата обращения: 08.05.2013).
10. Зуев А. Забытый герой: Штрихи к биографии Афанасия Ивановича Бейтона. - http://ostrog.ucoz.ru/publ/ 3-1-0-11 (дата обращения: 26.05.2009).
11. Костанов А.И. Владимировка - селение на Черной речке: из истории Южно-Сахалинска // Краевед. бюл. Южно-Сахалинск, 1993. № 4. С. 45-46.
12. Литвинцев К. Амурские сектанты: молокане и духоборы: Историко-этногр. очерк // Христианское чтение. СПб., 1888. № 1. С. 664-681.
13. Налепин А.Л. Изучение и интерпретация русского фольклора в России и США во второй половине XIX - начале XX вв. (опыт и сравнительное освещение подходов): дис. в форме науч. докл. ... д-ра филол. наук. М., 1995. 72 с.
14. Николай Муравьев-Амурский (Nikolay Muraviev-Amursky). - http://www.peoples.ru/facts/all/1255/shtml (дата обращения: 15.06. 2009).
15. Полевой Б.П. Новое о происхождении «Сказания о великой реке Амуре» // Рукописное наследие Древней Руси: по материалам Пушкинского Дома. Л.: Наука, 1972. С. 273-278.
16. Ромодановская Е.К. Сибирь и литература: избр. труды. Новосибирск: Наука, 2002. 390 с.
17. Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время: в поисках утраченного. М.: Языки рус. культуры, 1997. 800 с.
18. Сказание об Албазинской иконе Божией Матери «Слово плоть бысть». - http://www.ioann-bogoslov.ru/ all/h/ab.htm (дата обращения: 31.05.2011).
19. Фольклор Дальнеречья, собр. Е.Н. Сыстеровой и Е.А. Ляховой / сост. сб., коммент. и вступ. статья Л.М. Свиридовой. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1986. 288 с.
20. Элиасов Л.Е. Приамурский фольклор // Приамурье мое: Проза. Поэзия. Искусство. Воспоминания. Публицистика. Благовещенск: Хабаров. кн. изд-во, 1970. С. 354-367.
21. Янковский В. Нэнуни. Владивосток: Рубеж, 2007. 576 с.
