CC BY
133
25.Rabate J.M. Silence in «Dubliners» // James Joyce: New Perspectives, ed. by Colin MacCabe. Sussex: The Harvester Press, 1982. P.68.
26. Eco U. The Aesthetics of Chaosmos: The middle Ages of James Joyce //No 18 in University of Tulsa Monograph Series. Tulsa; Univ Of Tulsa 1982.
27. Rice T.J. Joyce, Chaos and Complexity. IJniv. of Illinois Press, 1997. P. 31.
28. Ibid. P. 32.
29 Джойс Дж. Дублинцы // Джойс Дж. Собр. соч.: В 2 т. М., 1993. Т 1. С 157.
30. Rice Т. J. Joyce, Chaos and Complexity. Univ. of Illinois Press, 1997. P. 32.
31. Ibid. P. 26.
32. Джойс Дж. Дублинцы // Джойс Дж. Собр. соч.: В 2 т. М, 1993. Т 1. С. 7.
33. Herring Ph. F. «Dubliners»: The Trials of Adolescence // James Joyce: a collection of critical essays, ed. by Reynolds M. T. Englewood Cliffs,. N.J.. Prentice Hall, 1993. P. 131.
34. Bishop J. Vico's «Night of Darkness»: «The New Science» and «Finnegans Wake» <7 James Joyce: a collection of critical essays, ed. by Reynolds M. T. Englewood Cliffs, N.J.: Prentice Hall., 1993. P. 188.
Л.Г. Александров
ИСТОРИЧЕСКИЕ РЕМИНИСЦЕНЦИИ К ФИЛОСОФСКОЙ КОСМОЛОГИИ ДАНТЕ
Данте создавал "Божественную комедию" в культурных условиях, когда пространство и время бытия не считались физической реальностью, а воспринимались через посредство различных мистических и художественных абстракций. А кроме того, средневековый космос был явлением "собирательным". Устремленные в'бесконечность античные неоплатоники рациональным путем создавали космическую религию, и их языческая мудрость, подчиненная Писанию, была включена апологетами II-III веков в комплекс христианского теологизирования. Бог наделяет космос смыслом, который человек способен познать через точные науки1.
Древнееврейская традиция, однако, предлагала другое понимание бытия. Если для античности на первом месте стоит онтология, вечный и неизменный природный макрокосмос, то для ветхозаветного человека значительнее были временные категории. Важно было не созерцательно существовать в определенном месте некоей пространственной структуры (у иудеев вообще не было понятия, соответствующего греческой "форме"), а участвовать в живом потоке событий - olam, - который впоследствии и переводили как "космос". Для античности история - часть природы, вечный круговорот, из которого человек стремится вырваться, для библейских народов время линеарно и необратимо.
Эти культурологические различия отразились и в искусстве. "Греческая математика, физика, астрономия скульптурны и осязательны. Греческая поэзия - пластична... Ветхозаветная эстетика обес-
ценивает все статичное, неподвижное... Главные виды искусств ветхозаветной культуры - музыка и поэзия. Пением и музыкой славили Яхве древние евреи - греки сооружали своим богам_храмы и статуи"2.
Можно понять, в каких противоречивых тенденциях Данте совершал свое литературное путешествие. Среди позднеантичных источников его философской космологии называют в первую очередь ОВИДИЯ и ВЕРГИЛИЯ.
В "Метаморфозах" Овидия отражен как раз тот этап платонико-стоического эклектизма, во время которого божества вместе с их ритуальными атрибутами и "трансформациями" были "закреплены" на небесных сферах.
Вот и 12 богов с Юпитером посередине В креслах высоких сидят, в величавом покое3. Роль же человека в этой картине мира была в познании этого космического совершенства и душевном возвышении, что впоследствии импонировало и христианским мыслителям:
И между тем как, склонясь, остальные животные в землю Смотрят, высокое дал он лицо человеку и прямо В небо глядеть повелел, подымая к созвездиям очи.
У Вергилия, кроме популярной гесиодовой календарной космографии "Ге-оргик", для Данте был весьма интересен и сюжет странствия "римского Одиссея" -Энея, мифологического архетипа "солнечного" героя. В результате - сам Вергилий и сопровождает Данте на протяжении доброй половины пути.
В Риме были популярны космологические сочинения, как в прозе (Мани-лий, Апулей), так и поэтические (Гигин, Авсоний). Изобретались оригинальные игровые формы, например, "календарный цикл" 12-строчников:
Одноименные семь за семью сменяют друг друга Дней в году, а названия им даны по планетам, Этим светилам, которым велит вращение неба Править движение вкось по расчерченным знакам созвездий. В первый день... (следуют 7 соответствующих строк) ...И на восьмой начинает опять их движение Солнце4. Однако по многим причинам они не являются историческими источниками дантов-ской космологии. Во-первых, часть подобных произведений не была ассимилирована христианской культурой или была просто утрачена; во-вторых, слишком велика разница "масштабов" между этими малыми жанрами и глобальным замыслом Данте. Наконец, пренебрежительная лексика в отношении Юпитера, Меркурия и др. "планетных" персонажей, характерная для "простого стиля" некоторых позднеантичных произведений, явно противоречит величественной космической панораме Данте, на фоне которой он излагает (хотя и языком уо^аге) высокие философские истины.
Путешествие Данте не обходится и без современных ему научных знаний, оно подчинено законам географии и астрономии, взятым в "синтетическом", совмещенном виде. Их графическое изображение напоминает "великое построение" Клавдия ПТОЛЕМЕЯ (И в.н.э.). Именно его представления о Вселенной (правда, несколько "выхолощенные", преломленные через арабскую культуру и христианскую
эсхатологию) были непосредственным источником дантовского космоса. В средневековье не только "Альмагест", но и астрологический "Тетрабиблос" Птолемея были полупризнаны как метод постижения природы, и на этом фоне рождались смелые идеи о том, что небесная механика может служить лингвистическим инструментом прочтения Библии и других священных текстов.
Для понимания комедии важен центральный герой, эта "монада" (средоточие) бытия, которая осуществляет и движение, и познание. В мировой литературе Данте первый автор, кто путешествует в собственном лице, индивидуально, и повторяя его путь, исследователь обнаруживает целый конгломерат философских представлений о мире. Во-первых, само пространство пути. Оно весьма неоднозначно, ибо "мир в поэтическом восприятии обладает сложной циклической структурой, в которой заложена и иерархия"5. Подвижность, неустойчивость структуры - типична для миросозерцания эпохи, а ее истоки чаще всего ищут в учении ДИОНИСИЯ.
Псевдо-Дионисий Ареопагит (V в.) разработал уникальную библейскую иерархию ангельских чинов. Его corpus комментировали и использовали для описания мироздания видные представители университетских кругов, но при этом его теология легко опускалась до уровня популярных представлений, поскольку терминология Дионисия соединила числовой рационализм и мистериальную экстатич-ность. В катафатическом учении Ареопагита все имеет образ Бога, а значит "можно и должно переносить онтологические определения существующего на Сверхсущее, как к пределу", и это "учение о божественном промысле есть с тем вместе и космология"6. Взяв за основу аллегории Библии, Дионисий предположил, что за ними скрывается иная, нептолемеевская реальность:
Взлетев к надзвездным пространствам, Он эмпиреи узнал, сферу огнистых небес...7
Ступенчатый "ряд уранических умов" представляет полный и целостный концентрический космос, в котором все стремится к Абсолюту, но через посредничество более узких концентров. Этого "лествичного принципа" Дионисий придерживается настолько твердо, что ради него готов даже порой "уточнить" библейскую символику. Общее число ангелов, отражающее многообразие подчиняющегося им мира, -бесконечность, но порядок их определен девятеричной иерархией. И.С. ЭРИУГЕНА (IX в.) скомпоновал ареопагитическуго классификацию небесных сущностей в особый тривиум дисциплин - космологического, философского и мистического характера. В последнюю группу попали собственно мистика, теология и поэтика.
Данте определяет эту модель в качестве числовой основы, каркаса "Божественной комедии". Значимыми числами в изощренной структуре текста становятся 3, 9 и 10 - Троица, ее Благодать и пифагорейская "божественная полнота": "Согласно с Птолемеем и с христианской истиной, девять существуют небес, которые пребывают в движении, и согласно со всеобщим астрологическим мнением, упоминаемые небеса действуют сюда, на землю, по обыкновению своему,
в единстве... Число три есть корень девяти, ибо без любого другого числа, само собой, оно становится девятью"8. Каждая из трех канттик (завершающаяся словом "светила") состоит из 33 песен, что в общей сумме вместе со вступительной песнью дает 100. Каждая часть делится на 9 отделов и один дополнительный. Кроме того, рост и ритм его художественной системы обеспечивает цепь терцин, одна из самых "философских" строфик, "поток рождений" гегелевских триад.
Направление движения персонажей комедии достаточно подробно исследовано. Оно имеет теокосмологический смысл. Не случайно, например, в шестом кругу ангел к Данте спускается по замысловатой траектории. Согласно Дионисию, небесные сущности движутся кругообразно (соединяясь с Богом), прямолинейно (осуществляя себя в низшем мире) и подобно спирали (соединяя обе эти потенции)9.Так же спиралевиден и путь героя, причем размер дуги и количество витков "космической ДНК" напоминают уже античный космос. Символически обозначенные в дантовском "Пире", они будут развиты в геометрическом богословии Николая Кузанского ("Об игре в шар"), а затем - у И. Кеплера ("Гармония мира"). Ни разу не упомянув Данте, великий астроном, тем не менее, как бы перелагает космологию "Божественной комедии" на музыкальный манер: положение ("тон") небесных тел на орбите ставится в зависимость от дуги, пройденной за единицу времени, и угла видимости планеты. Если согласиться с тем, что "будущее в интерпретации комедии за естественными науками"10, то не исключено, что вскоре для анализа ее пространства-времени будет привлечена и неэвклидова геометрия - о такой возможности говорил еще П. Флоренский.
Существенным моментом философии Данте является и то, что человек (субъект путешествия) и Бог (цель путешествия) взяты "по вертикали". В таком ракурсе логика "теургического искусства" становится чистой одновременностью мира11, позволяя космическому художнику связывать собой низ и верх, землю и небо.
Начиная путь от "мирового пупа" Иерусалима, Данте и Вергилий спускаются вниз, встречая в Аду грешные души. Адское пространство девятикружием уходит к центру Земли, где вмерз в ледяную глыбу извивающийся Люцифер. Образ "червя" заимствован у того же Дионисия, считавшего, что бывают у Бога и "неподобные подобия", как "червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе"12. Презренная материя у Ареопагита также входит в иерархическую структуру космоса как "отпадение от божественной полноты", хотя предпочтение отдается, безусловно, расшифровке смысла высших небесных "умов". Джудекка у Данте имеет двоякий смысл - космологический и моральный. Моральный был общеизвестен, а в качестве "геологической гипотезы" появляется впервые. Позже А. Манетти геометрически вычислил размеры ко-
нуса Ада, положив начало массовой исследовательской традиции составления схем "Божественной комедии", не прекратившейся до сих пор.
В четвертом круге Ада Данте излагает учение о Фортуне. Бог, распределяя власть ангелов-вождей над небесными сферами, дал этой богине особый шар, вращая который, она не позволяет никому из подлунного мира слишком долго быть в фаворе:
Мирской же блеск он предал в полновластье
Правительнице судеб, чтобы ей
Перемещать, в свой час, пустое счастье
Из рода в род и из краев в края..
С ней не поспорит разум ваш убогий:
Она провидит, судит и царит,
Как в прочих царствах остальные боги13.
Идея космической судьбоносности не раз муссируется в поздней античности. Герою "Метаморфоз" Апулея, например, вызванная магическими заклинаниями в звездных одеждах Изида объясняет, что "роковое предначертание", несмотря на меры предосторожности, неотвратимо. Разномастных категориальных "фортун" было достаточно много в культурном обиходе. Миф о "колесе Фортуны" через этическую идею "жизни по природе" в более широкий контекст христианского средневековья, ввел Северин БОЭЦИЙ (VI в.).
В его изложении мифа мы узнаем переходную эпоху неуверенности, требующую от человека покорности судьбе. "Последний римлянин" Боэций еще помнил жаркие дебаты об астрологии между мыслителями Н-У вв. Противники иногда просто сатирически высмеивали ее (Арнобий, Гермий, Бардезан и др.), иногда отрицали ее идолопоклонническую сущность (Тертуллиан). Но некоторые апологеты (Лактанций, Афинагор) "делали поправку" на божественность Вселенной и на их - Вселенной и Бога - совместное высшее положение, хотя поклоняться, по их мнению, нужно не величию и благозвучию небосвода, а тому, кто его создал. Простота и соразмерность космоса являются результатом деятельности "совершенного разума" (Минуций Феликс, Киприан). Человек же, стремящийся к совершенству, становится микрокосмом (Григорий Нисский) или "космосом космоса" (что можно переводить с учетом двух значений греческого термина как "украшение мира", или "мир красоты"), а значит астрология в своем главном принципе правомерна. Завершил спор Августин Блаженный, воздавший Богу - богово, а космосу - космосово Человек в мире, по его мнению, находится между утилитарными предметами и предметами духовными. Если целью астрологии становится "прагма", такой "космос" получает низший ранг. И чтобы исправить положение, "наука случая" должна препоручать свои функции Богу: неверующему, но знающему, "как вращается Большая Медведица", гораздо хуже, чем верующему в "Того, кто все расположил мерою, числом и весом"14
Новая августинианекая эстетика не сразу нашла сторонников - у большинства "гармоников" (и Боэция в том числе) аксиомой была "подвижная онтологичность красоты". Хотя большинство его философско-космологических трактатов, по-видимому, утрачены15, известно, что основой космологии Боэция были Платон и Аристотель, синтез двух родов философии которых он намеревался осуществить. Противоположности этих мыслителей виделись вплоть до Возрождения как "верх" и "низ" Платон слыл мудрецом, "теоретиком", и его "визитной карточкой" был космический диалог
"Тимей"; Аристотель несколько пренебрежительно именовался "физиком", земной характер философии которого воплощала "Этика", учение о практической морали.
В главном сочинении Боэция - "Утешение Философией" - персонифицированная Мудрость, беседуя с Узником, помогает ему осмыслить личную трагедию своей жизни в соотнесении со всеобъемлющими универсальными законами - в истории любви к "сострадательной донне" из "Новой жизни" Данте предположительно излагает эту линию. Раскрытие идеи высшего блага в кульминации "Утешения" является не риторическим приемом, но единственно возможным способом утоления горя через причастность к вечному бытию мира. В самом мотиве утешения ощущается влияние стоика Цицерона и "страдательных мотивов" гармонической ралигии Орфея, однако в описании Бога присутствуют и христианские представления: Звездоносного мира создатель, Ты на троне предвечном своем Свод стремительно неба вращаешь!16.
Обеспечивая "порядок вещей", неоплатонический Демиург Боэция, считавшего себя учеником Августина, пребывает "неподвижным в собственном величье", но, растворяясь в природе, сближается и со стоическим Логосом - судьбой, которая есть проекция высшего разума на мир. Комментаторы Боэция составили схему концентрических кругов, центр которой есть Бог, вокруг него в круге фатума располагаются духовные субстанции, а наибольший круг - линия судьбы, осуществляющая движение звезд, времен года и т.д. Природа и Бог - это música mundana, с помощью которой впоследствии объясняется согласованность тела и души - música humana. Не случайно "судьбоносные" мотивы персонажей часто "обрамляются" космологическими образами:
Некогда вольным он был, в небе открытом Вышние видел пути взором привычным, Смело смотря, наблюдал Солнца сиянье, Хладной Луны изучал все перемены. Да и движенья планет, в их обращеньи Взад и вперед постигал, как победитель17.
Впоследствии в любовных сюжетах европейской литературы они станут общим местом, воплощаясь в архетипических персонажах - солнечном герое и его таинственной "лунной" возлюбленной (Тристан и Изольда, Гэвэйн и Люнетта, Ромео и Джульетта и др.).
Судьба, Мудрость и Любовь у Боэция - это равнозначные природные субстанции, подчиняющиеся числовым пропорциям. Они борются, а также связуют воедино мироздание, поскольку "вечен союз двух враждебных, разных вполне оснований"18. Однако впоследствии именно Фортуна часто становилась синонимом изменчивости и противоречивости. В средневековой французской поэзии, например, одни авторы (Фруассар, Шартье) делают учение о Фортуне всеобъемлющим, иногда подчеркивая его космологический характер различными циклическими формами, но другие (Калансон, Машо) ставят образ божественной Любви выше, чем образы Природы и Фортуны; для обоснования этого иногда вводится особый персонаж, аналогичный боэциевской Философии. Традиционным становится сюжетный ход, по которому герой в погоне за капризной удачей забывает о Боге, но в конце концов кается и отвергает свою обманчивую цель.
Данте, следуя за Боэцием, тем не менее, выдерживает ортодоксальную позицию. В диалогах с Гвидо дель Дука и другими персонажами "Ада" высказывается сомнение в судьбоносности светил:
Вы лучшей власти, вольные, подвластны И высшей силе, влившей разум в вас; А небеса к нему и не причастны19.
Не случайно служители Фортуны (гадатели, алхимики) обитают вместе со всеми обманщиками в последнем кругу преисподней, а учение о космической Любви (которое Данте "помогают изложить" Вергилий и Беатриче) развивается в течение всей комедии, включая Рай. Сама ангелизированная Беатриче - Вечная Женственность, воплощающая соединение Земли и Неба, "полюсов" мира, - олицетворяет идею космоса, и это связывает с Данте софиологию Вл.Соловьева и других русских религиозных философов.
Непосредственный источник глаголящего образа Софии - Библия: "Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли: тогда я была при Нем художницею" . Новый завет (Матфей) по-иному относится к соломоновой мудрости, упоминая в связи с ней "семь злых духов" и другие опасности, а впоследствии образ Софии активно использовали различные гностические ереси, но тем не менее, Соломон занимает у Данте достойное место рядом с другими мыслителями.
Развитие дантовского учения о Любви, которой "полна вся тварь, как и творец верховный", происходит по следующей схеме. Вначале она предстает в двойственном виде:
...Отсюда ясно, что любовь - начало Как всякого похвального плода, Так и всего, за что карать пристало"21.
Затем излагаются христианские представления о троякой любви, и наконец, в финале она оказывается непостижимым блистающим единством, которое "движет Солнце и светила" и которое опять-таки восходит ко второй главе "Утешения" Боэция: Связью единой скрепляет Все лишь любовь в этом мире, Правит землею и морем, И даже небом высоким...
Другой смысловой источник дантовского финала -мистическая любовь Ареопагита. Она, если так можно сказать, менее космична и более мистична: чтобы ее постичь, нужно пройти все небесные "сферы, и звуки, и светы" - и войти в "таинственный мрак незнания". Такая "метафизическая эротика" тяготеет не только к античному миросозерцанию, но и к библейским представлениям о любви22, и Данте в этом отношении становится "синтезатором" двух учений - Боэция и Дионисия.
Реже, по сравнению с ними, упоминается влияние на Данте африканского неоплатоника Марциана КАПЕЛЛЫ (V в.). Меньшее по объему и беднейшее по сюжету его основное произведение - трактат "Бракосочетание Меркурия с Филологией", этот "бесплодный союз педантизма и фантазии"23, как его иногда называют, тем не менее, ценен тем, что в нем переводились на латынь греческие философские термины. Его считали образцом Исидор Севильский, Гильом Овернский, Альберт Великий, он стал "настольной книгой" средневековых педагогов.
"Бракосочетание" по форме аналогично "Утешению" Боэция. Это аллегорическая сатура (чередование стихов и прозы), в которой обнаруживают три смысла -моральный, космологический и мистический. Сюжет ее в следующем. Меркурий отправляется к Аполлону испрашивать разрешения на брак (по мнению Эриугены, это символ близости Меркурия от Солнца, "Мировой души"). Филология узнает божественную волю, совершая магические числовые обряды, а затем Аполлон приводит к ней семь служанок (они подробно описываются в главах с 3 по 9), и во дворце Юпитера на Млечном Пути происходит пышное свадебное пиршество.
Служанки невесты - не простые особы. Они персонифицируют 7 свободных искусств (наук). На становление этого средневекового образовательного канона, уходящего корнями к Платону, оказали заметное влияние Августин, Капелла, и Боэций. Уходя от специализации к недифференцированному знанию, вся средневековая образовательная система (особенно восточно-христианская) нуждалась в "комплексном подходе". И несмотря на вариативность дисциплин в каноне, его структура позволяла обеспечить полноту знания. Высшую истину человек постигает через грамматику, риторику и диалектику (тривиум), гармонию мира - с помощью геометрии, арифметики, астрономии и музыки (квадривиум).
Петр Альфонсин, обыгрывая в диалогической литературной форме 7 наук и соответствующих им типов натуры, добавляет к ним еще одну - Чернокнижие, "науку о природе и мировых стихиях"24, тем самым придавая всем остальным наукам внеприродный, божественный статус. Можно смело утверждать, что без таких "служанок" Филологии, как астрономия или математика, философская космология Данте вообще вряд ли могла вылиться в формы "Божественной комедии".
...На середине путешествия героев ждет остров с горой Чистилища. Он располагается в южном полушарии, где суши меньше, поскольку земля, "уклоняясь от соприкосновения с низвергнутым Люцифером", ушла под воду и выступила из нее в северной части планеты. Данте впервые так наглядно "рисует" христианскую доктрину искупления. До него авторитетом в средневековой "теотопографии" был александрийский купец Косьма Индикоплов (VI в.). По его мнению, Земля имеет шатрообразную форму скинии Моисеевой. В северной ее части располагается гора, вокруг которой вращаются небесные сферы. Летом они ненадолго скрываются за вершиной, поэтому-то летние ночи и короче зимних. У Данте "земной рай" Чистилища является аналогом тамплиерского храма в Иерусалиме на том конце земного диаметра, что подтверждает общность их атрибутики.
Смысловое средоточие Чистилища, расположенного в "золотом сечении" комедии (Данте был знаком с математикой пропорций Л. Фибоначчи), имеет некоторые текстовые "пределы", и начальный рубеж ознаменован строкой с порядковым номером 1260. Это число было особенно значимо в историологическом учении ИОАХИМА ФЛОРСКОГО (XII в.).
В отличие от Августина, сопоставлявшего историю "града земного" с 7 днями творения (рубежами эпох были Адам, Потоп, Авраам, Давид, вавилонское переселение, Рождество Христово и "современность", а завершалось все Судом Бо-жиим), Иоахим говорит о трех периодах: от Адама идет эпоха Ветхого Завета, от Христа - эпоха Нового завета, от 1260 г. - эра святого Духа и духовной любви, завершающая цепь развития тем же самым сюжетом.
Средневековое "время", сложная и парадоксальная категория, - достаточно хорошо исследована в отечественной и западной культурологии. Несмотря на его "обесценивание" и частичную потерю людьми чувства соразмерности настоящего, прошлого и будущего, они нуждались в хронологии, священный статус которой был обусловлен воплощением Христа, чье время рождения было вычислено Дионисием Малым (VI в.). Философы задавали знакам Библии сакральные вопросы и получали ответы: "Почему девять месяцев пребывал Он во чреве Богоматери?... В котором часу Он родился? - В полуночный, чтобы нести свет истины тем, кто скитается в ночи заблуждения. - Почему в течение тридцати лет не объявлял Он о Себе?... Сколько часов пребывал Он в смерти? - Сорок. - А сколько Адам и Ева в Раю? - Семь." и т.д.25.
Старая семеричная халдейско-иудейская "теория недели", вошедшая в обиход в VI-VIII вв., распространилась на все уровни мышления - от популярных жанров до высокой теологии. "Планетная" семиэтажная мифоструктура экстраполируется на явления природного микрокосма, определяя, в частности, возраст человека. В христианских ритуалах семи таинств подробно объясняются средства "противостояния" 7 смертным грехам и 7 недугам. Самые смелые ставили в эту зависимость даже существовавшие тогда секты и религии. Например, Р. Бэкон христианство "связал" с Меркурием, халдейство - с Марсом и т.д. (Не исключено, кстати, что описанный Данте "крест" на Марсе - это аллегория принятия христианством в "неоскорбительном" виде вавилонской хронологии). Космологическое прочтение библейской идеи 7 дней Творения привносит ясность и в ее собственные аллегории, например, отвечает на вопрос, почему "свет" был создан в первый день, а "светильники" - только на четвертый26.
"Календарное время" было значимым в средневековой культуре, однако отодвигалось на второй план ортодоксальными богословами: "Я слышал от одного ученого человека, - пишет Августин, - что движение солнца, луны и звезд и есть время, но я с этим не согласен. Почему тогда не считать временем движение всех тел? Если бы светила небесные остановились, а гончарное колесо продолжало двигаться, то не было бы и времени, которым мы измеряли бы его обороты?"27. Время становилось "протяженностью", а священная история - "линейностью". Иоахим Флорский модифицировал августинианскую историю: кроме перехода с "семеричной" на "троичную" систему исчисления, он ввел в свое учение античное понятие о т.н. эсхатологическом годе. Чаще всего он равнялся 12954 годам (Великий Платонов год, или совместный цикл семи планет), но его величина могла составлять 6000 (Лактанций), 7200 (Пифагор), 10800 (Гераклит), 14600 (Цензорин), 25200 (Гиппарх), 36000 (Манефон) лет, в зависимости от того астрономического периода, который переносился на мировую историю.
Данте вычисляет историю по-своему. Он проводит исторические и биографические параллели в своем странствии, время которого расценивается как особая срединная "точка" 13-тысячелетнего периода развития "от Адама до Страшного Суда" (в тексте шифруется безошибочно точная календарная дата путешествия - пасхальное полнолуние 1300 г.). Поэт становится певцом "всемирной христианской империи", истины которой излагаются идеальным языком числа и времени. "Космическая" необходимость предрасполагает к появлению универсального субъекта, стремящегося выразить "всеобщность человечества" . Внутренний дух мессианства породил в средневековье хилиастические тенденции ожидания "второго пришествия", неоднократно "отодвигавшегося" на более поздний срок. Подпадая под их "моду", Данте мощно концентрирует на себе историю общества, находя для этого две причины: во-первых, он родился почти в срок, определенный учением Иоахима как "рубежный", а во-вторых, к перелому двух веков он достиг расцвета жизни ("земную жизнь пройдя до половины..."). Данте в 1300 г. 35 лет, это половина от тех 70-ти, которые считались полным прохождением семи возрастов жизни человека.
Поэт прожил 56, и по мистическому совпадению, 35 - это действительно середина, если делить по принципу "золотого сечения".
Сакральная миссия в тексте комедии приобретает космический характер - Данте указывает на Близнецов, знак своего рождения, который, по представлениям средних веков, предрасполагал к письменности, науке и знаниям:
О пламенные звезды, о родник Высоких сил, который возлелеял Мой гений, будь он мал или велик!29 Космический характер Чистилища усиливается с появлением в самом преддверии Рая некоей Мательды, объясняющей Данте особенности "работы" Перводвигателя и смысл мистической процессии, которую увидел герой. По контексту Мательду иногда сближают с образом Астреи, дочери Фемиды, ставшей созвездием Девы в "золотом веке", что отсылает к возможному античному источнику - Овидию, связывающему исторический процесс (смену веков Сатурна, Юпитера и т.д.) с образом зодиакальной Девы:
...Вот взошли с Тавмантестой Девой Вместе на Ромулов холм и вдруг перед ними на землю С неба упала звезда. От света ее загоревшись, С тою звездою взвились у Герсилии волосы в небо. В руки, знакомые ей, там принял жену основатель Римского града, сменил он и тело ее, и названье30. ...Круговой полет Данте от Чистилища до Эмпирея занял 24 часа, прошел через 7 географических поясов, и наконец, через "кос-
мое", в том его первом специфическом значении, в котором большинство сегодня воспринимает это слово. До его посещения космография служит ориентиром или просто присутствует символически - например, в Чистилище ангелы стирают крыльями "семь грехов" со лба Данте, в результате чего он "достоин посетить светила".
По мере возвышения по сферам, Данте и "освещается", и "освящается". Все реже употребляются слова "тень", "холод", меняется восприятие путешественником окружающей среды. Вплетенная в ткань текста натурфилософия света и цвета традиционна для исследуемой культуры. Свет выполняет две функции - он "божественный двигатель кругов" и "метафора знания, полученного через созерцание предмета" Максимально (с эффектом вспышки) проявится эта стихия в начале и финале посещения Эмпирея, особенно когда Данте явится Троица:
Три равноемких круга, разных цветом. Один другим, казалось, отражен, Как бы Ирида от Ириды встала, А третий - пламень, и от них рожден...
Наряду с Проклом, Гроссетестом, на подобные образы Данте оказал влияние и МАКРОБИЙ (1У-У вв.), через которого светоносная платоническая космология вошла в средние века.
В "Сатурналиях" и других трактатах Макробий создает образную картину Вселенной - прекрасного вместилища божественной мудрости, связующей и одухотворяющей все сущее. Ее образ - это своеобразная астрологическая психогония: души, отъединяясь от Мировой души; пересекают небесные сферы, от которых получают определенные свойства: от Сатурна - ум, от Юпитера - силу действования, от Марса мужество, от Венеры - желания, от Солнца - чуствительность, от Меркурия - способность речи, от Луны - способность роста и размножения. Живые небесные тела Макробия непохожи на христианских низвергаемых ангелов, его универсум чист и светел В то же время ему чужда манихейская ересь путешествия освобожденных душ из царства тьмы через солнце, луну и эфир в "обитель Христа": Макробий сохраняет античную гармонику космоса, а у гностиков "астрономические" науки были не особенно сильны.
Особенно тщательно описывает Макробий свойства Луны, "движущей" своим сиянием водную стихию (античный вариант современной концепции прили-вов):"Отгого и кормилицы при свете луны закрывают грудных детей покрывалом... Оттого и человек, который долго спит под луною, встает больным и похож на безумного, подавленный обилием влаги, разлитой и рассеянной по всему его телу..."32.
В распределении "смысловой энергии" по сферам Данте явно концентрируется не на Луне, а на Солнце. Ощущается влияние перипатетиков и стоиков, считавших, что жизнь лишена "крайностей тепла и холода" потому, что "путь Солнца" находится под наклоном к плоскости экватора. Эту идею модифицировал для науки И. Кант в известной космогонической гипотезе. Данте перелагает на художественный лад современную ему физику небесных тел, а заодно и "природную" астро-
логию. Он обнаруживает на светилах души, обладавшие в земной жизни соответствующими качествами: на Марсе - воинов, на Юпитере -справедливых, на последней планете средневекового космоса Сатурне -созерцателей бога. Там же Данте обнаруживает лестницу Иакова, по которой ангелы Божии восходят и нисходят. В "Книге бытия" этот символ непрерывности земного и небесного сопряжен с календарными числами (глава соответствует лунному месяцу, а стих - солнечному году).
Количество сфер у Данте больше семи, что неудивительно: в средневековье мнения относительно числа и природы небесных концентров значительно расходились. Отчасти - благодаря сложности системы эпициклов-эксцентров Аристотеля-Птолемея, но и из-за некоторых культурологических обстоятельств. В каком-то месте Вселенной должны были "обитать" божественные ангелы, ареопагитические сущности-умы в бесконечном количестве и девять муз, которые уже в античности были отделены по смыслу от "сфер богов". У Беды Достопочтенного в системе было, например, 14 "кругов", у Гильома Овернского - целых 57.
В сложной и запутанной средневековой модели мира главной философской проблемой, которую нужно было разрешить, была проблема соотношения космологии и теологии. И Данте занимается ее разрешением на данном отрезке пути. Посещение собственно "космоса" приходится на "Рай", однако "пламенный" божественный Эмпирей вынесен за последнюю сферу античного мироздания - сферу Пер-водвигателя - и отделен "кругом огня". Данте прямо указывает на иные качества его пространства и времени:
Там близь и даль давать и брать не властны: К тому, где бог сам и один царит, Природные законы непричастны33.
Несмотря на это, между божественной и космической областями существует взаимодействие. Например, души торжествующих блаженных, составляющие "мистическую Розу", показываются в небесных "обителях" или кружатся в хороводе звездного неба, ангельские "чины" имеют каждый свою сферу неба при неявном их взаимном отождествлении друг с другом. Космос Данте оказывается древом, ветви которого - планеты, а верхушка уходит в Эмпирей. Этот символ - более утонченная форма древнего Столпа мира на Пупе земли, соединяющего три "этажа". В поздние эпохи - это также вместилище душ-птиц и книга судеб, написанная на его миллионе листьев. Самое распространенные числа этажей Древа (препятствий на пути жизни героя) - это "космические" 7, 9 (3 х 3) и 12. Характерно, что через них можно также спускаться и в подземный мир - данная модель отражает представления о "дневных" и "ночных" светилах34.
Согласно мистическому учению БЕРНАРА КЛЕРВОСКОГО (XII в ), которому Беатриче в поэме "передает" Данте, действие ангелов распространяется не только на небо, но и на землю: ангелы могут терять свой статус, а люди - приобретать их чин. Данте развивал его идею о том, что часть восставших ангелов-серафимов пала, и именно для восполнения этой потери был создан род человеческий Данный мотив позволял включать в богословский комплекс даже художественные образы тех ранних мыслителей, которые, находясь под влиянием восточных учений, уподобляли части универсума друг другу Например, у сирийца Феофила солнце - образ Бога (традиционный художественный мотив впоследствии), более яркие звезды - образы пророков, менее яркие - праведников и т д.
Таким образом, космос Данте подчиняется главной идее средневековой научно-мифологической астрологии - принципу аналогии "верха"и"низа":
Под небом, где божественный покой, Кружится тело нецое, чья сила Все то, что в нем, наполнила собой. Твердь вслед за ним, где столькие светила, Ее распределяет естествам, Которые, не слив в собой, вместила Так поступает к остальным кругам Премного свойств, которые они же Приспособляют к целям и корням35. Каждая сфера воздействует на причины всех вещей. Космос - посредник между Богом и Землей, а "пограничные" зоны пространства несут особую смысловую нагрузку, обеспечивая перенос свойств. Не случайно, например, первая, "подготовительная", сфера Луны сходна с первым кругом Лимба в земном Чистилище.
Данте-"астролог" оригинален и не ограничен в своей литературной фантазии. Но в целом, его мотивы "пропитаны" традиционными для средневековья космологическими элементами. Насущно необходимая астрономия рассматривается как основа вариативной футурологии. Особенно культивируются ветхозаветные пророки, узнававшие судьбу непосредственно от Бога, но в один ряд с ними иногда попадают (часто без указания имен) Сивилла, Мерлин и др. нехристианские предсказатели. А в рациональной культуре "юдициарная астрономия" становится "наукой, находящей определения и способы, с помощью которых... (она) показывает изображения небесных сил и влияние небесных светил на этот мир, без тех затруднений, которые испытывает общераспространенная астрономия"36. Астрология Данте становится очевидной с учетом влияния на него идей томизма.
Роль ФОМЫ АКВИНСКОГО (XII в.) в культуре Возрождения трудно переоценить. В "Сумме теологии" он восстановил космологию Аристотеля в виде "пятого доказательства" бытия Божия (оно апеллирует к распорядку и целесообразности природы). Даже неодинаковость вещей мира - создает иерархию, в ходе которой
осуществляются все ступени совершенства Вселенной. Во-вторых, он легализовал в университетской системе астрологию, четко разделив ее на предсказательную и природную. Его положения были настолько теологически обоснованы, что даже несколько веков спустя астрономы Т. Браге и И. Кеплер, ссылаясь на авторитет Ак-вината, имели возможность высказаться в том роде, что отрицать влияние звезд -значит отрицать Царство Божие.
"Под руководством" Фомы, помощниками которого становятся мудрый херувим и "пылающий любовью" серафим, в XII песни "Рая" Данте изображает двенадцатиричную "зодиакальную" мистерию - это изложение иоахимитской концепции 12-ти исторических и стольких же грядущих мужей. Они предстают двумя "лучезарными" венцами -кругами францисканцев и доминиканцев, среди них - многие из уже упоминавшихся в тексте статьи. Два круга, двигающиеся в разных направлениях, противопоставлены по смыслу как запад и восток, как мощь и созерцательность. "Венцы ученых мужей" сравниваются в речах Бонавентуры с рыцарями короля Артура - "12 парами цветов, выросших из одного зерна истинной веры". Они согласованы друг с другом, поскольку созвучие не только не исключает иерархических различий (францисканский круг выше доминиканского), но и предполагает их. Двенадцать создает все множество творений, представляясь отражением света Троицы в девяти небесных зеркалах (математически это выглядит как 3+9). Перед самым "отлетом" с круга Солнца появляется новый "уровень мудрости" - третий "круг святого духа". Он вычисляется как 12 х 12 = 144, сакральное число апокалиптических праведных душ, попадающих "на небо"37. Это также и число стихов песни в дантовских "правильных" канттиках.
ПРУДЕНЦИЙ (IV в.), убежденный христианин, использующий античную поэтику, мог быть источником дантовской аллегории "философских венцов". Его книга "О венцах", написанная 12-ю стихотворными размерами, насыщена разнообразными сюжетами. Один из сюжетов - вознесение ангелами к Богу целомудренной девы Агнии (очень схожей с Беатриче) и ее венчание:
И шестеричным светом немеркнущим Награды вечной блещет один из них, В другом сторичный плод заключается38.
Игра 12-ричными образами не редкость и в других канттиках. На зодиакальный контекст указывают расположенные вокруг престола 24 старцев из Чистилища четыре всевидящих животных, первое из которых подобно льву, второе - тельцу, третье "имело лице, как человек", четвертое - подобно орлу летящему, и каждое из четырех имеет по шести крыл вокруг. Эти животные - основа многих восточных календарей - интерпретировались Дионисием Ареопагитом и Иринеем Лионским как "господство", "мощь", "разум" и "царственность" (с незначительными смы-
еловыми вариациями), а для многих других христианских мыслителей ранней эпохи символизировали евангелия и евангелистов - с начала V в. Матфея, Марка, Луку и Иоанна стали часто изображать в сопровождении соответствующих зверей. Средневековая литургическая традиция соотнесла последних и с главными моментами жизни Христа: человека -с воплощением, тельца - с жертвенной смертью на кресте, льва - с воскресением, а орла - с вознесением на небо к Святому Духу.
Апокалиптическая картина Чистилища усложняется атрибутами 7 радужно-золотых светильников ("семь ангелов вострубивших") и образами 7 разноцветных женщин, символизирующих четыре природных и три святых добродетели. В библейском "Откровении" магическая семерка встречается наиболее часто - 30 раз. В художественном мире ■Данте прослеживаются апокрифические тенденции в виде числовых операций над космическими "зонами", создающими солнечно-световой образ Христа: семь из них Господь "ставит царями над семью небесами", а остальные пять - "над бездной ада, так, что они не могут царствовать"39. Впоследствии вселенская архитектоника и ритмика Числа, освященная платонической теологией Августина, становится основой искусства и обиходным способом выражения смысла.
Размытые следы природной символики присутствуют у Данте и в вынесенной на периферию небесной Розе, "универсальном символе жизни и здешнего мира"40. Она подчиняется четверичной структуре, как "реки Рая", как многочисленные "розы ветров" и "стихии" средневековья, составлявшие "хозяйство" Бога. Церковь очень быстро адаптировала эту структуру в ритуальных формах. Расположение блаженных у Данте как раз и напоминает иконостасы крестообразных христианских храмов. Да и распятый Христос был включен в эту пространственную систему. Апеллировали к авторитетам - например, Клименту Римскому, который называл Христа "годом нашего Господа" с его 12-ю месяцами-апостолами, или даже к Луке, говорившему о 70 учениках, имена которых "написаны на небесах". В канттике Рай Данте упоминает Христа четыре раза, не рифмуя его имя с чем-либо еще.
Герменевтика тайносказаний дантовского космоса - вещь необходимая, с ее помощью Комедия обрела литературную "вечность": без смысловых параллелей к ней может быть неадекватно понята жанрово-композиционная структура некоторых эпохальных произведений, например, "Мертвых душ" или "Мастера и Маргариты". Будучи знакомым со средневековым комплексом "герметических" наук, штудировавшихся в орденах тамплиеров и альбигойцев (алхимией, каббалой, астрологией) Данте придает себе-герою особое зрение, с помощью которого можно, находясь внутри Земли, видеть звезды, общаться с потусторонними сущностями.
Главным средством создания тайны в средние века служил всеобщий знак - язык. Полнота же раскрытия замысла текста (мира-книги) зависела от того, насколько заложенная в него информация была "универсальной". "Божественную комедию" можно было толковать буквально, аллегорически, а также в моральном и анагогическом (возводящем к идеалу) контексте. Но и природа активно становится инструментом интерпретации. В частности, подмечено: дантовский Ад - это рассказ о неорганике, в его мертвом мире коснеют массы вещества и двигаются вихри стихий. Чистилище говорит о живой природе - биологии, психологии, ботанике, естественной и общественной истории. Рай трактует небесную природу языком астрономии и метафизики. "Общее движение сюжета подчиняется законам трех миров, давая более наглядную картину Вселенной... Основные слои поэмы находятся в органическом единстве, в каком могут быть только части живого целого. Текст поэмы можно представить ее плотью, события - душой, а смысл - духом"41. Он не только сообщает о бытии, в пространстве которого происходит ряд событий, но и сам является символической материей бытия. Натурфилософия - незаметно превращается в герменевтическую основу.
Поздние каноны шартрской школы формировались с учетом космологических знаний. Интерпретируя текст, необходимо было не только знать философию, но и уметь "проверять алгеброй гармонию". Степень мастерства средневекового поэта была больше пропорциональна его "учености", а не будущему ренессансному "вдохновению"42. Классический образ творящей Природы находят в сочинении одного из "шартрцев" АЛАНА ЛИЛЛЬСКОГО (XII в.).
Алан создал уникальную систему "геометрического богословия" из более 120 аксиом. Среди них и распространившаяся впоследствии идея Бога как "сферы мысленной, чей центр - везде, а окружность нигде", которая предполагает передвижение божественного ума от периферии к средоточию космоса и наоборот. Учение его не было ересью, ибо он с таким же мастерством противостоял неортодоксальным идеям Мани, Ария и др.
Прямые аллюзии на дантовскую космологию возникают от его диалогической прозы (с включением стихотворных вставок) - "Плач Природы". По сюжету 15 сестер-добродетелей отправляют к Богу свою сестру Разумение с просьбой вдохнуть душу в человека Она отправляется на колеснице, колеса которой символизируют квадривиум, упряжь - тривиум, 5 коней - чувства человека, а возница именуется Рассудком. После прохождения космических сфер до престола Троицы путешественников сопровождают Богословие и Вера. Затем Ум "запускает" на Землю идею человека, а Природа становится "наместницей Бога" собственно в процессе творения. Но она допускает роковую ошибку, сделав своей преемницей Венеру. Последняя родит от Гименея - Купидона, а от Антигама (Противобрака) - Иокуса (Посмешище). Этими образами развивается тема "дуальной Любви": Злоба, насилие, ложь - вот она, свита Любви... Хочешь покинуть Венеру - покинь пространство и время, Все времена и места - пастбище жадной Любви
Гонишь ее? будь гоним! Уловляешь ее? будь уловлен! Но отойди - отойдет; но убеги - убежит41. Этот код становится приоритетным во всем творческом наследии Алана, включая теологию, историю, этику, причем главным способом его выражения становится диалектика природно-космических противоположностей. Логика дальнейшего развития поэмы печально-мифологична' фурия Алекто насылает на Землю пороки, и все завершается грандиозной сценой "психомахии", напоминающей одноименную поэму Пруденция - первое чисто аллегорическое произведение в латинской литературе. Соотечественник Алана Фруассар (XIV в.) дополнил типичный для Пруденция, Боэция, Алана и Данте ряд любовно-космических аллегорий образом Древа юности со "звездными" листьями. Его ветви, как и светила в европейской астрологии, управляют возрастами человека - они "возвращают время", что подтверждает соотнесение "рождественской" темы первых и последних вирелэ, выявляющее круговую структуру текста. Тем не менее, в финале герой пробуждается от волшебного сна, в результате чего куртуазные мотивы и образы заменяются "коррелятами из регистра духовной поэзии": Амур - Создателем, пламень желания - огнем веры, возлюбленная дама - Девой Марией и т.д.44
Будучи легендарной личностью преддантовской эпохи, Алан Лилльский заслужил в народе прозвище Doctor universalis: Знал он два, знал он семь, Знал он все, что доступно Познанью, -гласит на его могиле загадочная эпитафия, в которой речь идет о двух истинах (откровенья и разума) и о каноне семи искусств. Не в меньшей степени, на наш взгляд, такую оценку заслуживает философско-космологическое творчество Данте, художника вселенского масштаба, озаренного божественной любовью. Безграничный космос его "Божественной комедии" так же бесконечно будет "осваиваться" каждой новой литературной эпохой.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Климент Александрийский. Строматы. Цит. по: Бычков В.В. Эстетика поздней античности. М., 1981. С.117.
2. Точка зрения А. Лосева, Т. Бомана и др. изложена по: История эстетической мысли. М„ 1985. T.I. С.242.
3. Овидий. Любовные элегии. Метаморфозы. Скорбные элегии. М., 1983. С.209.
4. Поздняя латинская поэзия. М., 1982. С. 107.
5. Андрушко В.А. Зрение и свет в поэзии Данте // Дантовские чтения. М., 1989. С. 118.
6. Флоровский Г.В. Византийские Отцы V-VIII вв. М., 1992. С. 108-110.
7. Эриугена Й.С. На Дионисия Ареопагита // Памятники средневековой латинской литературы IV-IX веков. М., 1970. С.359.
8. Данте А. Новая жизнь. Божественная комедия. М., 1967. С.59.
9. Anderson W, Dante the Marker. L.-Boston, 1980. P.282-283. Ю.Мандельштам О.Э. Разговор о Данте. М„ 1967. С.79.
11.Так оценивал М.Бахтин раннюю "продантовскую" поэму В.Иванова "Миры возможного" (Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С.306-307).
12.Псал. 21:7 (Дионисий Ареопагит. О небесной иерархии. СПб., 1997. С.61).
13. Данте А. Указ. соч. С. 105.
14. Августин А. Исповедь. Абеляр П. История моих бедствий. М., 1992. С.57.
15.0 находке в монастыре Боббио "восьми томов астрологии Боэция, а также нескольких великолепных книг по астрономии" (речь идет, скорее всего, о трактатах "Геометрия" и "Астрономия") упоминает Герберт Аврилакский (XI в.), однако современным историкам они не известны. Сам Герберт был одиозной фигурой преддантовской эпохи - именно этого "чернокнижника", ставшего в 999 г. папой Сильвестром II, реформатором христианской идеологии, упоминает Во-ланд у М. Булгакова.
16. Боэций С. Утешение философии. М., 1996. С. 161.
17. Памятники..., 1970. С.136.
18. Уколова В.И. "Последний римлянин" Боэций. М., 1987. С. 124.
19 Данте А. Указ. соч. С.293-294.
20. Притч., 8. 27-31.
21. Данте А. Указ. соч. С.299.
22. Флоровский Г.В. Указ. соч. С.103, 107.
23 Artz P. The Mind of Middle Ages. N.Y., 1958. P. 185.
24. Петр Альфонсин. Учительная книга клирика // Памятники... X-XII вв. М., 1972. С. 177.
25.Гонорий Августодунский. Светильник. Цит. по: Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992. С. 166; См.: Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990. С.445.
26. См.: Азимов А. "В начале..." // Наука и религия. 1987. № 12. С.35-36.
27. Августин приводит всегда традиционные библейские примеры: если аргументом против астрологии служит разная судьба близнецов Иакова и Исава, то здесь упоминается Иисус Навин, "остановивший молитвой солнце" (Августин А. Указ.соч. С. 172-173).
28. Gilson Е. Dante and Philosophy. Gloucester (Mass.), 1968. P.165-166.
29. Данте А. Указ. соч. C.472.
30. Овидий. Указ. соч. С.409.
31. Доброхотов А.Л. Данте Алигьери. М., 1990. С. 154.
32. Макробий. Сатурналии // Памятники поздней античной научно-художественной литературы 1I-V века. М., 1964. С.354-355.
33. Данте А. Указ. соч. С.509.
34. См.: Элиаде М. Космос и история. М., 1987. С.156-163.
35. Данте А. Указ. соч. С.383.
36. Бэкон Р. Opus Magnus // Антология мировой философии. М., 1969. Т.1. ч.2. С.876.
37. Доброхотов А.Л. Указ. соч. С.167-171.
38.Пруденций. О венцах // Памятники... 1970. С.74.
39. Апокрифы древних христиан. Исследования, тексты, комментарии. М., 1989 С.201-204.
40. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С.383.
41. Доброхотов А.Л. Указ. соч. С.86-88.
42. Такая позиция декларируется у многих латинских авторов - Матвея Вандомского ("Искусство стихотворства"), Эверарда Германского ("Лаборинтус"), Жана де
Мена ("Роман о Розе"). См.: Евдокимова Л.В. Французская поэзия позднего средневековая (XIV - первая треть XV вв.). М., 1990. С.59.
43. Алан Лилльский. Плач Природы // Памятники..., 1972. С.342-347.
44. Евдокимова Л.В. Указ. соч. С.200-201.
Д.В. Харитонов
ПОСЛЕ "НОВОЙ ВОЛНЫ"...
(ЛИНИИ ФРАНЦУЗСКОГО КИНО 1970-90-Х ГОДОВ)
Линия завершающая
Семидесятые годы подвели черту под поисками представителей "новой волны", а также под творческими карьерами тех, кто блистал в шестидесятые. Такое бывает достаточно редко: завершение исторической эпохи совпало со "сменой вех" эстетического характера, но во Франции случилось именно это.
Режиссеры-"нововолновцы" к этому моменту либо замолчали (Ж.-Л. Годар1), либо перевели в иное качество свое творчество (Л. Маль, К. Шаброль, Ф. Трюффо2). Потускнели и многие кинозвезды 50-60-х. Показательна в этом отношении судьба "несравненно-скандальной" Брижит Бардо (Б. Б.). В начале 70-х она вдруг попытается сменить амплуа или хотя бы придать ему в ту пору уже выходящий из моды интеллектуальный флер. Желание материализовалось в фильме Роже Вадима3 "Дон Жуан-70". С одной стороны, Вадим мечтал снять своеобразное продолжение фильма "И Бог... создал женщину", а с другой он ощущал, что пора подводить итоги свершившейся сексуальной революции. В итоге трактовка образа Дон Жуана была небезынтересной. Легендарный герой предстал в облике... современной женщины, не ограничивающей ничем свои сексуальные контакты. Дуэт в "розовых тонах" с Джейн Биркин сулил интересные варианты, но так и остался до конца не реализованным из-за чрезмерного увлечения режиссера явным и скрытым эротизмом. В итоге Б. Б., не принадлежащей к "новой молодежной" секс-культуре4, не удалось прочувствовать "аромат эпохи", да и соответствующего задора ей уже явно не хватило (что поделаешь, годы брали свое!). Увы, актриса не дотянула до "второго рождения" в облике Эммануэли - Дон Жуана "в юбке". Оттого, вероятно, картина получилась несколько натужной, а в чем-то даже нарочитой. После этого фильма Б. Б. окончательно разочаровывается в кинематографе и начинает заниматься защитой животных...
