CC BY
150
чем реализм и антиреализм. «Эта статья, - пишет автор, - может быть подытожена простым слоганом: Верьте мне, и я буду верить вам» (с. 64).
Л.А. Боброва
2018.02.010. БОБРОВА Л.А. ИСТОРИЧЕСКАЯ ЭПИСТЕМОЛОГИЯ. (Обзор).
Ключевые слова: историческая эпистемология; эпистемологический антифундаментализм; релятивизм; философия науки; история науки; нормативность; объективность.
Современная эпистемология - это сегодня область острых дискуссий. В результате развития науки (постнеклассический этап), а также проблематизации концептуального аппарата эпистемологии (неклассическая эпистемология) последняя представляет собой совокупность различных направлений в исследовании знания и его истории (различных видов эпистемологий). В зависимости от анализа специфических черт познания выделяют философскую (общую) эпистемологию (в отличие от истории науки, когнитивных наук и т.д.), натуралистическую эпистемологию (в которой особенно большое внимание уделяется психологическим и биологическим характеристикам мышления и познания), социальную эпистемологию (в которой анализируется зависимость познания от социального контекста и от социальных практик). Выделяют также культурно-историческую эпистемологию, лингвистическую эпистемологию (в которой познание рассматривается как коммуникативный процесс), эстетическую эпистемологию (в которой рассматривается взаимосвязь познания и эстетики) и т.д. В данном обзоре представлена дискуссия о возможности выделения исторической эпистемологии (ИЭ) в качестве самостоятельной дисциплины, о ее задачах и проблемах.
В статье Л. В. Шиповаловой, предложенной для обсуждения на страницах журнала «Эпистемология и философия науки»1, ставится вопрос (вынесенный в заголовок статьи): стоит ли науку мыслить исторически? Вопрос, с ее точки зрения, связан с сущест-
1 Шиповалова Л.В. Стоит ли науку мыслить исторически? // Эпистемология и философия науки. - М., 2017. - Т. 51, № 1. - С. 18-28.
вующими различиями в понимании предметно-методологической и дисциплинарной определенности исторической эпистемологии и с неоднозначным истолкованием того, что такое историческое понимание науки. Таким образом, для обсуждения выделяются две темы: статус исторической эпистемологии (ИЭ) и историческое понимание науки. Каждая из этих тем имеет свой круг проблем, которые, однако, тесно связаны между собой.
Дискуссия о статусе исторической эпистемологии
С точки зрения Л.В. Шиповаловой, об исторической эпистемологии можно говорить в двух взаимосвязанных смыслах - широком и узком. В первом варианте речь идет об утверждении необходимого исторического контекста для исследования проблем познания. Само познание при этом понимается во всем многообразии его форм - научной, художественной, религиозной и др. В узком смысле речь идет о научном познании в его истории (11, с. 19). Обсуждение сосредоточилось вокруг узкого смысла, но и в этом случае двусмысленность не снимается. Как отмечает Л.В. Шипова-лова, «граница между научным и ненаучным познанием в очередной раз становится нестабильной, а пересечение двух смыслов исторической эпистемологии - очевидным» (11, с. 19).
Определенная двусмысленность возникает в самом употреблении термина: действительно, «является ли историческая эпистемология видом истории или видом эпистемологии? Ряд исследователей в данной области во второй половине ХХ в. были ориентированы в первую очередь на решение эпистемологических проблем (М. Вартовский, J. Kmita). Но очевидна и противоположная тенденция - понимать историческую эпистемологию как конкретизацию исследований в области истории науки (U. Freest, N. Sturm)» (11, с. 20). Сегодня этот вопрос встает в рамках проблемы новых взаимоотношений философии и науки.
Л.В. Шиповалова отмечает, что использование термина «историческая эпистемология» «по букве» связано с исследованиями науки во французской традиции. В данной дискуссии обозначилась позиция, подчеркивающая значение этой традиции, связь не только «по букве», но и «по духу». Так, Е.И. Шашлова считает, что ИЭ дает пример критики оснований познания, заставляя сомневаться в
собственных обобщениях и универсализациях. «В этом и состоит задача исторической эпистемологии: показать средствами исторического анализа, что за истинами науки нет вневременных сущностей» (10, с. 44). Значимость ИЭ заключается не в релятивизации научных истин, а «в отказе от истинности и в противостоянии нормативности научного знания» (10, с. 43).
С.М. Гавриленко обращает внимание на то, что знание о знании (о мышлении) стало эмпирическим (в отличие от классической эпистемологии). Произошло это вследствие того факта, что знание сегодня исследуется такими конкретными науками, как социология, история, антропология. Так, социальные дисциплины радикально расширяют список объектов эпистемологического исследования. С.М. Гавриленко в качестве характерного примера приводит современные социологические концепции государства (П. Бурдье, Дж. Скотт, М. Фуко и др.).
«Претензии нефилософских дисциплин на исследование знания порождают зону неопределенностей и проблематизаций, именем которой, собственно, и становится "историческая эпистемология"» (2, с. 20). В этой зоне неопределенностей С.М. Гавриленко отмечает концептуальный взрыв. «Диспозитив», «власть / знание», «правительность» Фуко; «актор», «сеть», «лаборатория», «технонау-ка», «неподвижные мобильности» Латура; «топология», «хинтер-ланд» и «метод-сборка» Ло; «поле науки», «символическое насилие», «категория легитимной перцепции» Бурдье; «коллективный эипиризм», «эпистемические добродетели» и «зоны обмена» Дэс-тон и Галисона - только некоторые примеры попыток концептуализировать знание «как гетерогенную эмпирическую множественность и научиться выстраивать исследования в режиме отказа от конечной (предельной) определенности» (2, с. 26).
З.А. Сокулер предлагает посмотреть на историческую эпистемологию как на исторически сложившееся наименование для разнородного комплекса философских, социологических, исторических исследований науки, объединяемых общей эпистемологической ориентацией - эпистемологическим антифундаментализмом (8, с. 29). Среди причин и истоков происходящих изменений доминирующего образа науки нельзя упускать из виду научную революцию конца XIX- начала ХХ в. «Именно это событие потрясло и надломило господствовавшую до того "оптику", в которой
воспринималась наука» (8, с. 30). Доломали ее всем известные авторы - постпозитивисты вкупе с называемыми С.М. Гавриленко социальными мыслителями. С точки зрения З.А. Сокулер, можно обращаться к исследованиям в области истории науки или к ее современному этапу, но только в русле эпистемологического антифундаментализма (8, с. 31). Вопрос о том, какое место при этом займет философская эпистемология по отношению к эмпирическим подходам, остается открытым.
А.А. Писарев, соглашаясь с Л.В. Шиповаловой и С.М. Гаври-ленко относительно статуса исторической эпистемологии, считает, что «не хватает важного вопроса: чем может быть мотивирован такой проект?» (6, с. 37). Вероятно, такой мотив должен быть внеконцептуальным и отличающимся от того, который руководил прежним проектом эпистемологии. С его точки зрения, одним из направлений поиска могла бы стать идея контингентности форм научного познания (A. Pickering, I. Hacking).
О.Б. Кошевец обосновывает утверждение, что философия науки, как и история науки, в определенном смысле «проигрывает в конкурентной борьбе исторической эпистемологии. При этом все "недостатки" и неопределенности последней, отмечаемые С.М. Гавриленко... являются достоинствами» (4, с. 43). Они позволяют постоянно и быстро продуцировать новые знания и активно включаться в междисциплинарный обмен.
Одной из причин того, что философия науки стала сдавать свои позиции нормативного метадискурса, является перепроизводство научного знания. Подобная ситуация неизбежно приводит к проблеме выбора направлений для финансирования, а следовательно, и для конкуренции между направлениями исследования.
Кроме того, О.Б. Кошевец отмечает процесс разрушения исторически сложившейся дисциплинарной структуры организации знания и формирования новых организационных и познавательных форм. Речь идет о широком распространении проблемной организации исследований. Поскольку в отличие от философии науки историческая эпистемология слабее институционализирована и вписана в сложившиеся дисциплинарные рамки, именно дисциплинарная аморфность способствует ее бурному развитию (4, с. 45).
Д.Т. Соколова возвращается к необходимости обозначения дисциплинарных границ между эпистемологией, философией нау-
ки, историей и социологией науки. «Несмотря на характерную для гуманитарных (хотя и не только) наук нерешенность ряда вопросов (в частности, вопроса о ее взаимоотношении с историей и философией науки), историческая эпистемология предлагает ряд вполне четких исследовательских приемов, формирующих ядро ее методологии» (7, с. 51).
Таким образом, в результате дискуссии определение статуса исторической эпистемологии сохраняет неоднозначность. Тем не менее авторы сходятся в мнении, что историческая эпистемология является критикой классической эпистемологии, что меняется ее отношение к конкретным наукам, изучающим процесс познания, что актуализируются ряд проблем, главное место среди которых занимает проблема релятивизма.
Дискуссия о проблеме релятивизма
Л.В. Шиповалова формулирует проблему релятивизма в виде дилеммы: можно ли избавить историческую эпистемологию от тех форм, которые ведут к релятивизму? Или же следует мыслить науку исторически, не избегая радикальных модусов этого мышления (т.е. релятивизма)?
С ее точки зрения, следует выделять три уровня причин, обосновывающих достоинство исторической эпистемологии, готовой встречаться с опасностями релятивизма.
Первый уровень - эпистемический. Принятие релятивизма необходимо, поскольку релятивизм является «важным условием и контекстом научной и эпистемологической работы» (11, с. 24). Так, признание многообразия и равенства познавательных позиций требует работы по их переводу, взаимодействию и совмещению.
Второй уровень - производный от первого, дисциплинарный. «Он относится к еще не состоявшемуся, но искомому союзу философии и истории науки, в котором будут равно представлены обе "дисциплины" и наука окажется действительно "разделенной территорией"» (11, с. 24).
Третий уровень, связанный с первыми двумя, - социально-политический. Речь идет о социальной роли эпистемологии вообще и исторической в частности. «Наука и историческая эпистемология опосредованно учат политике слушания "несогласных" (Ж. Рансь-
ер) во всех сферах общественной жизни и отдают свой голос против "одномерного мышления" и тоталитаризма» (11, с. 25).
Допустим, что релятивизм является важным условием (первый уровень), но что мы получим. С точки зрения Н.И. Кузнецовой, употребление имен - это верхушка айсберга. Суть дела лежит в «подводной части». «Какие, собственно, исследовательские практики заставляют историзировать понятие науки (и знания!), какие неотложные вопросы подвели эпистемологию к необходимости признавать как "туземные" знания, наряду с "европейскими", так и "ложные" концепции, наряду с теми, которые современная наука признает "истинными"»? (с. 30). Таким образом, начинать надо говорить о путях научного поиска, о том эмпирическом базисе эпистемологии и философии науки, который заставил отказаться от чисто нормативных представлений и перейти к дескриптивным установкам «Иными словами, сменить модусы исследовательской практики: перейти от категорий долженствования - к категориям существования» (5, с. 31). О дескриптивной установке писали Б. Латур, М. Малкей, М.А. Розов, Э. Агацци и др.
Т.А. Вархотов оспаривает тезис Л.В. Шиповаловой (методологическое требование «принятия всерьез тезиса релятивизма о многообразии и равенстве познавательных позиций») в той его части, в которой речь идет о «равенстве познавательных позиций». Допущение многообразия познавательных позиций в настоящее время является «истиной факта». Однако, по мнению Т.А. Вархо-това, «признание историчности и многообразия форм знания вовсе не предполагает... перехода к той или иной версии "методологического анархизма"» (1, с. 35). Именно так смотрят на этот вопрос представители конкретных наук, т. е. те, кто является фактическим носителем предметности для исторической эпистемологии (1, с. 36). Опираясь на мнение М. Вартовского (основателя исторической эпистемологии), Т.А. Варховский заключает, что ее путь -создание новых инструментов оценки и сопоставительного анализа различных форм знания, а также поиск «новых инвариантов ("универсалий") в рамках обогащенной инструментами анализа практик и комплексных сборок универсальной эпистемологии» (1, с. 36)
О союзе философии и истории науки в связи с тезисом Л.В. Шиповаловой (историю пишут победители) говорит И.С. Дмитриев. Поскольку между сменами парадигм существует определен-
ный период, который характеризуется разнообразием мнений, то, с его точки зрения, «вряд ли возможно выявить онтологически и методологически обоснованную логику развития науки, а потому линеаризация того, что называется историческим процессом, - не более чем фикция. История, построенная на таком основании, разумеется, может быть адаптирована к той или иной философской схеме, однако развитие истории науки требует более гибкого и нелинейного... мышления» (3, с. 40).
О.Е. Столярова солидаризируется с мнением Л.А. Шаповаловой о том, что стоит мыслить науку исторически, несмотря на опасность релятивизма, и показывает, что ценой возможности мыслить науку не-исторически «стала бы потеря эпистемологией своего предмета - науки» (9, с. 50).
Касаясь «безжалостного историзма», О.Е. Столярова поддерживает позицию Л.В. Шиповаловой, что «безжалостный историзм» является источником энергии для эпистемологии». Согласно Мейерсону, «этот источник питается из источника историчности науки, который, в свою очередь, питается из источника историчности природы» (9, с. 50).
З.А. Сокулер в ответ на обвинение антифундаментализма в релятивизме утверждает: «Историческая обусловленность и изменчивость научного знания не означает, что любые утверждения признаются одинаково ненадежными» (8, с. 31). Так, К. Поппер подчеркивал, что хотя все утверждения в науке являются предположениями, но одни из них лучше других, потому что выдерживают критические проверки, следовательно, рационально выбирать именно их, однако при этом не забывать, что все они все равно остаются предположениями.
Таким образом, в дискуссии подтверждается тенденция признания релятивизма как одной из концепций в эпистемологии. При этом, с точки зрения Л.А. Микешиной, следует различать формы релятивизма: как концепции, отражающей изменчивость объекта, обстоятельств его существования и способов его интерпретации, с одной стороны, и как абсолютизации изменчивости знания - с другой стороны. В первом случае, как показали исследования философов ХХ - начала XXI в., релятивизм имеет онтологические, эпистемологические, лингвистические, социальные и исторические
предпосылки, которые с необходимостью воспроизводят изменчивость получаемого знания.
Список литературы
1. Вархотов Т.А. Против релятивизма: Историческая эпистемология в поисках универсалий // Epistemology philosophy of science. - М., 2017. - Т. 51, № 1. -С. 33-38.
2. Гавриленко С.М. Историческая эпистемология: Зона неопределенности и пространство теоретического воображения // Эпистемология и философия науки. -М., 2017. - Т. 52, № 2. - С. 20-28.
3. Дмитриев И.С. «Это логика, а не мышление» (Н. Бор) // Эпистемология и философия науки. - М., 2017. - Т. 51, № 1. - С. 39-41.
4. Кошовец О.Б. Производство знания о знании: От потребности в «нормирующем законодательстве» к междисциплинарному обмену и конкуренции // Эпистемология и философия науки. - М., 2017. - Т. 52, № 2. - С. 40-46.
5. Кузнецова Н.И. Историческая эпистемология в поисках символического статуса // Эпистемология и философия науки. - М., 2017. - Т. 51, № 1. - С. 29-32.
6. Писарев А. А. Историческая эпистемология: эпистемология и другая философия // Эпистемология и философия науки. - М., 2017. - Т. 52, № 2. - С. 34-39.
7. Соколова Т.Д. Зачем так усложнять? // Эпистемология и философия науки. -М., 2017. - Т. 52, № 2. - С. 47-52.
8. Сокулер З.А. Историческая эпистемология и судьба философской теории познания // Эпистемология и философия науки. - М., 2017. - Т. 52, № 2. - С. 2933.
9. Столярова О.Е. Стоит ли мыслить науку вне истории? // Эпистемология и философия науки. - М., 2017. - Т. 51, № 1. - С. 47-51.
10. Шашлова Е.И. О значении исторической эпистемологии для современной философии науки // Эпистемология и философия науки. - М., 2017. - Т. 51, № 1. -С. 42-46.
11. Шиповалова Л.В. Стоит ли науку мыслить исторически? // Эпистемология и философия науки. - М., 2017. - Т. 51, № 1. - С. 18-28.
