CC BY
103
Е. Ю. Панова
ИСПОВЕДАЛЬНО-АНАЛИТИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР ПОЭТИЧЕСКОГО СЛОВАРЯ ЛИРИКИ З. ГИППИУС
Лирика З. Гиппиус, по мнению большинства исследователей, по эстетическим меркам превосходит ее прозу и в то же время обнаруживает мощные смысловые корреляты с публицистикой. Кроме того, в стихах поэтесса с предельной прямотой и откровенностью выражала себя, ее поэзия - своеобразный лирический дневник ее переживаний. А потому анализ комплекса поэтических текстов З. Гиппиус (сборники «Собрание стихов. 1889-1903», «Собрание стихов. Книга вторая. 1903-1909», «Стихи. Дневник 1911-1921», «Сияния» (1938)), в частности, своеобразия поэтического словаря, является весьма важным для уточнения стилевой доминанты творчества писательницы.
Ключевые слова: Г иппиус, лирика, поэтический словарь, стилевая доминанта.
Поэзия русского символизма представлена рядом неповторимых индивидуальных художественных миров, тем не менее, в ней можно выделить некоторые тенденции. Так, А. Лавров считает, что в творчестве одних символистов преобладала «риторическая доминанта: продиктованный установкой на культурный синтез, осуществляемый в символизме, пышный, архаизированный, перифрастический стиль»1. Творчество других более характеризует доминанта лирическая («эмоциональная стихия, сочетавшая раскрытие индивидуальной психологии с тайнозрительными обертонами»2). Но лирика З. Гиппиус, своеобразный лирический дневник ее переживаний, где поэтесса с предельной прямотой и откровенностью выражала себя, при всей ее явно символичной природе не отвечает целиком и полностью ни одной из них, что позволяет говорить об уникальности творимой автором художественной формы. Ее суть, на наш взгляд, удивительно точно передана в характеристике М. Шагинян: «Поэзия Гиппиус - с точки зрения психологии - <.. .> это есть именно поэзия пределов... Отсюда такая антиномичность тем, почти ни у кого из наших поэтов не встречающаяся, на
<.<. чч <.<. чч 3
каждое утверждение приходится отрицание, на каждое да есть нет » .
Итак, главное в поэтическом стиле З. Гиппиус - «предельность» и «антино-мичность», причем последняя есть средство, способ заострения, углубления первого. З. Гиппиус стремится искренно и максимально откровенно раскрыть свое внутреннее «я» и, в то же время, проанализировать его сущность, разобраться в его противоречивых составляющих. Таким образом, характер стиля лирики З. Гиппиус вслед за А. Лавровым4 видится нам как исповедально-аналитический.
Первое (исповедальность) выражается в стремлении к недосказанности, особого рода эмоциональности, долженствующей отразить внутреннее сложное состояние лирического героя, богатство его внутреннего мира и сложные оттенки переживаний; и, как следствие, в неопределенности, зыбкости, нечеткости словесного образа. Второе (аналитичность) - в том, что для каждого метафизического явления, для каждого «парадокса человеческой души» Г иппиус стремится найти «свое» слово, максимально полную и емкую словесную формулу.
Конечно, аналитическое начало в творчестве З. Гиппиус очевиднее, неслучайно именно эта грань художественной формы поэтессы чаще всего отмечалась критиками. Отсюда преобладание особого типа словообразов, стремящихся дать максимально полную и точную характеристику явлению. Прежде всего - это цепочки эпитетов,
которые задают одновременно зрительный, слуховой, осязательный и прочие ракурсы восприятия предмета («сыро, душно, темно», «туманные, трудные дни», «немо, вольно и крылато»); или сложные эпитеты, которые максимально уточняют и углубляют смысл определяемого слова: «легко-туманная мгла», «монотонно-звонкие голоса», «черно-влажное небо», «серебряно-черное небо».
Кроме того, анализ как логическая операция требует четкого механизма выявления причинно-следственных связей, а потому З. Гиппиус широко использует сравнение, которое призвано показать единство разнообразных форм окружающего мира, установить внутренние, сущностные связи бытия:
Как дети, тучки тонки, кудрявы...
Как звери, люди жалки и злы 5 [3, 519]; или: Слова в душе - ножи и копья...
Но воплощенные, в устах -Они как тающие хлопья,
Как снежный дым, как дымный прах [5, 445].
Но устремленность слова к точности и ясности своего значения соединяется у Гиппиус с другой его склонностью - к иносказательности, а следовательно, не столь жесткой смысловой очерченности. Поэтому так активно поэтесса использует метафору. Е. Барабанов даже предлагает свой вариант реализации этого тропа, считая, что в поэзии З. Гиппиус многое осмыслено через «метафору стекла»6, причем метафорическая прозрачность стекла уже не благословение, не связь, но обреченность на смертный холод разъединения:
Разъединяя нас, легло Меж нами темное стекло.
Разбить стекла я не умею,
Молить о помощи не смею; <...>
И страшен мне стеклянный холод... [3, 526]
На наш взгляд, значение данного тропа в поэтической системе З. Гиппиус не сводимо к единичности выражения, поскольку метафора становится основным средством создания образа отвлеченного, который близок поэтессе, затрагивает глубины ее эстетических и мировоззренческих позиций. Так, весьма неконкретный образ души представлен следующим рядом метафор-определений: «неисцельно потерянная», «сомненье расплавленное», «слово несказанное», «смертная сонность», «даль охватная и неистовая». Неслучайность метафоры в лирике З. Гиппиус доказывает и то, что автор не довольствуется простой формой, а использует различные ее модификации. Например, заостряет метафору с помощью непривычной формы слова («дымка не-вестная», «рабье одиночество») или распространяет ее на весь текст, заполняя весь объем стихотворения:
В нашем Прежде - зыбко-дымчато,
А в Теперь - и мглы, и тьмы.
Но срослись мы неразнимчато, -Верит Бог! И верим мы [5, 400].
Аналитически-исповедальная природа стилевой формы З. Гиппиус, на наш взгляд, раскрывает себя с помощью еще одной эстетической оппозиции: «универсальное, “формульное” / единичное, субъективно окрашенное».
Первичная субстанция творчества З. Гиппиус - дневниковость, интимность. Неслучайно строки ее стихов порой буквально совпадают со строками ее же дневников и писем. Например, «<...> И в белоперистости вешних пург, - // Созданье революционной воли - // Прекрасно-страшный Петербург» [5, 395] - «Какая сегодня
опять белоперистая вешняя пурга» [8, 231], «<...> этих дней наших предвесенних, морозных, белоперистых дней нашей революции у нас уже никто не отнимет» [8, 237]; «Мне нужно то, чего нет на свете» [2, 448] - «Я хочу невозможного <...> чтобы было то, чего нет» (из письма к А. Л. Волынскому)7; «Мне мило отвлеченное» [2, 464] - попытка контраргумента: «Я слишком склонна к отвлеченности, игра с этим огнем - для меня опасна» (из письма к А. Блоку)8. Отсюда изобилие намеков, недомолвок, иносказаний, апеллирующих к биографии поэтессы. Проиллюстрируем эту «тайнопись» на примере стихотворения «Числа»:
Наш первый - 2. Второй, с ним, повторяясь,
Свое, для третьего, прибавил - 6.
И вот, в обоих первых - третий есть,
Из сложности рождаясь. <...>
А числа, нас связавшие навек, - 2, 26 и 8 [2, 503].
Стихотворение построено на символическом обыгрывании дней рождения - своего, Д. Мережковского и Д. Философова, без какого-либо авторского комментария.
Итак, с одной стороны, мы видим стремление рационалистически, четко, логично, «по-мужски» холодно (в числах) охарактеризовать явление, создать точную универсальную формулу слова. С другой - замечаем, пусть в какой-то мере сознательную, но мистификацию, какую-то женскую интимность.
И опять внутренний дуализм З. Г иппиус дает о себе знать, так как и эта субъективность, откровенная личная окрашенность в стилевом плане выражается неоднородно. Анализ лексики нехудожественной прозы (письма, дневники, автобиографический роман) и публицистики подтверждает наличие стилевой антиномии «свое / чужое». При описании явлений, не близких поэтессе по духу или антипатичных ей, проступает хладнокровноагрессивное начало писательницы с присущим ей разящим, практичным, рациональным, «не женским» складом ума. В то же время при воспоминании о родных, близких, глубоко симпатичных ей людях проявляется женская мягкость, нежность и даже сентиментальность. Нечто подобное мы видим и в поэзии, только реализация данной стилевой антитезы становится более сложной и более художественной, в силу того, что она воплощается в двух аспектах: семантическом и стилистическом.
Семантически антитеза делит мир Гиппиус на «дальний» и «ближний». Можно говорить о разном их наполнении: реалиями, соответственно, метафизическими и физическими. Первый («дальний»), в соответствии с концепцией символистского двоемирия и неохристианскими воззрениями четы Мережковских, - это мир трансцендентный, духовный, недостижимый и желанный одновременно. Он представлен в стихах следующим лексическим рядом: душа, Бог, бытие и др. Как видим, это абстрактные понятия, неопределенные. И ключевое из них - Бог - у Гиппиус становится воплощением всего невыразимого:
Я - это Ты, о Неведомый,
Ты - в моем сердце, Обиженный,
Так подними же, Неведомый,
Дух Твой, Тобою униженный.
Прежнее дай мне безмолвие,
О, возврати меня вечности...
Дай погрузиться в безмолвие,
Дай отдохнуть в бесконечности!.. [2, 469].
Второй мир («ближний») - это мир земной, в реальности которого автор вынужден существовать, вызывающий у лирического героя тоску, разочарование, а то и резкую антипатию. Отсюда - лексика конкретна, создает «вещественный» образ:
Хата моя черная, убогая,
В печке-то темно да холодно,
На столе-то хлеба ни корочки,
В углах и тараканы померли [2, 526].
Нередки случаи, когда эта конкретная лексика приобретает ярко выраженный негативно-оценочный характер. Вот как, например, дана Гиппиус характеристика современных ей исторических событий: «Блевотина войны - октябрьское веселье» [5, 409], «Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой» [5, 409], «Плевки матросские размазаны // У нас по лбам» [5, 410].
Наглядным подтверждением нашей мысли может служить стихотворение «Все кругом», где вся бездна антипатии Гиппиус передается с помощью градации выразительных эпитетов с предельной негативной оценочностью:
Страшное, грубое, липкое, грязное,
Жестко-тупое, всегда безобразное, <...>
Рабское, хамское, гнойное, черное Изредка серое, в сером упорное, <...>
Трупно-холодное, жалко-ничтожное,
Непереносное, ложное, ложное! [3, 514].
Так же, как и в примере стихотворения, обращенного к некой высшей силе, здесь основным художественным средством становятся определения (эпитеты), причем во втором случае даже без определяемого слова. Однако совокупность этих качественно различных, но в то же время резко негативных характеристик делает образ более конкретным.
Безусловно, можно говорить о том, что превалирование в поэзии З. Гиппиус реалий «физических» или «метафизических» обусловлено объективными факторами. В ранней поэзии, обнаруживающей явное влияние поэзии С. Надсона, главенствующее место занимают реалии «метафизические», в то время как в «Последних стихах. 1914-1918», в силу значительных социальных потрясений в обществе, на первый план выходят реалии «физические». Но сама возможность сосуществования (равноправного!) двух источников формирования поэтического словаря свидетельствует о стилевой дуальности.
Отметим еще одну особенность лексики З. Гиппиус, уже связанную с формой стиха. Речь идет о том, что каждое из стихотворений, включенное поэтессой в сборники, имеет название. Причину этого тяготения Гиппиус к номинативности Н. Богомолов объясняет, например, следующим образом: «Она хочет развести эмпирического человека и автора стихов <. > Стихотворения оказываются озаглавленными: непосредственное лирическое переживание, отлившееся в стихотворную форму, оказывается отстраненным, осмысленным, едва ли не каталогизированным»9. На наш взгляд, это объясняется присутствием аналитического «полюса» в стиле З. Гиппиус. Распространяя это наблюдение, заметим, что в названии стихов преобладают местоимения, обстоятельственные слова, указывающие на признаки действия, качества или предмета, а также слова служебные, обозначающие различные семантические отношения («Там», «Вместе», «Ничего», «Нет», «Они», «Между», «Ты», «Если», «Опять», «Сызнова», «Внезапно», «А потом?», «Напрасно», «Непоправимо», «Оттуда?» и т. д.). Отсюда можно говорить не просто о номинативности, а об особом поэтическом мировидении Гиппиус. Для поэтессы важно не столько отметить и назвать реалии, сколько установить между ними соотношение, обозначить условные умопостигаемые линии между ними, главным образом - между реалиями явленными, «физическими» и метафизическими, в чем опять-таки проявляется свойственная ее поэтическому стилю аналитичность.
Примечания
1 Лавров, А. В. З. Н. Гиппиус и ее поэтический дневник / А. В. Лавров // Гиппиус З.Н. Стихотворения. - СПб., 1999. - С. 31.
2 Там же. - С. 31.
3 Шагинян, М. О блаженстве имущего. Поэзия З. Н. Гиппиус / М. Шагинян. -М., 1912. - С. 16.
4 См. Лавров, А. В. З.Н. Гиппиус и ее поэтический дневник.
5 Гиппиус, З. Н. Собр. соч. - М. : Рус. кн., 2001 - Т. 3. - 2002. - С. 519. Здесь и далее ссылки на данное Собрание сочинений З. Гиппиус даются в тексте в квадратных скобках. Первая цифра обозначает номер тома, вторая - номер страницы в этом томе.
6 Барабанов, Е. Кто бури знал. (предисловие к публикации стихов З. Гиппиус) / Е. Барабанов // Наше наследие. - 1990. - № 4. - С. 62.
Лавров, А. В. З. Н. Гиппиус и ее поэтический дневник. С. 39.
8 Там же. - С. 39.
9 Богомолов, Н. А. Тройная бездонность (Из литературного наследия З. Гиппиус) / Н. А. Богомолов // Лит. обозрение. - 1990. - № 9. - С. 98.
А. В. Подобрий
ПРИНЦИПЫ И НАПРАВЛЕНИЯ АНАЛИЗА ПОЛИКУЛЬТУРНЫХ ТЕКСТОВ
В РУССКОЯЗЫЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ (НА МАТЕРИАЛЕ ПРОЗЫ 20-30-ХГОДОВ ХХВЕКА)
В статье предлагается методика, позволяющая обратиться к анализу «диалога национальных культур» в рамках русскоязычного текст, а также к анализу любых литературных текстов, включающих в себя элементы иной лингвокультуры.
Ключевые слова: лингвокультура, русскоязычная литература, поликультур-ный текст.
Для культуры 20-х годов ХХ века одной из важнейших и сложнейших была задача создания русскоязычной литературы, позволившей бы «работать» в ней представителям разных национальных культур и языков, сформировать некую межэтническую многонациональную литературу. Обращение к истории нации - это попытка реконструировать национальный характер. В эпоху 20-30-х годов история творилась на глазах писателей. Поэтому, с одной стороны, используя средства фольклора, изображался архаический характер нации, с другой стороны, используя средства литературы, «писался» новый национальный характер со старой культурной «базой», но новыми социальными представлениями. Во многих случаях интерес писателей был сконцентрирован именно на этом «несоответствии»: старых, веками складывавшихся мировоззренческих и культурных национальных установок и новых социальных перемен, ломавших привычное, а значит, строилась новая система восприятия человека в новом мире. Подобное «столкновение» традиционного и нового можно увидеть и у И. Бабеля («Конармия»), и у Вс. Иванова («Киргиз Темербей», «Дите», «Хабу», «Бронепоезд 14-69» и пр.), и у Н. Тихонова («Чайхана у Ляби-хоуза»), и у
