CC BY
149
О.В. Ауров (Москва)
«ИСПОЛНЯЯ ДОЛГ ВСЕГО РЫЦАРСТВА»1:
заметки историка-медиевиста на полях романа Сервантеса
В статье ставится проблема связи знаменитого романа Сервантеса с критериями статуса средневекового кастильского рыцаря в литературной традиции эпохи «кастильского ренессанса» Альфонсо Х Мудрого (1252-1284). На основе компаративного анализа сервантесовского текста делается вывод о том, что созданный писателем образ Дон Кихота содержит многочисленные аллюзии на памятники середины-второй половины XIII в.-правовые, исторические, литературные и др. Однако характеристики Алонсо Кихано оказываются лишь карикатурным отражением статуса рыцаря эпохи расцвета рыцарской культуры.
Ключевые слова: средневековое рыцарство; Дон Кихот; Мигель де Сервантес; Кастилия и Леон; Испания; Альфонсо Х Мудрый; «кастильский ренессанс» XIII в.; Семь Партид; Estoria de Espanna; рыцарский роман; рыцарский идеал.
Едва ли не любой читатель, обращающийся к бессмертному тексту «Дон Кихота», задается вопросом о том, в какой мере представления о рыцарстве, возникшие в голове бедного сумасшедшего идальго Алонсо Кихано, соотносятся с реальными представлениями о рыцарском идеале, сложившимися в эпоху наивысшего развития последнего. Ответ на вопрос о том, являлся ли созданный писателем карикатурный образ зеркальным (пусть и искаженным) отображением оригинала, или же он вообще не имел связи с реалиями рыцарской эпохи - Высокого и Позднего Средневековья2, - принципиально важен, прежде всего, для адекватной оценки мировоззрения самого Мигеля де Сервантеса.
Для этого необходимо сравнить характеристики, которые великий писатель придал своему герою, бедному идальго Алонсо Кихано (более известному как Дон Кихот), и которые определяют его социальный статус и ценностные установки, с теми первоисточниками, к которым восходила вся рыцарская литературная культура Кастилии и Леона (в пределах именно этого средневекового государства находилась область Ла-Манча -родина Дон Кихота). Разумеется, развернутый ответ на поставленный вопрос требует привлечения значительного по объему материала и выходит далеко за пределы жанра научной статьи. Поэтому текст, представленный ниже, представляет собой не более, чем перечень заметок, цель которых -не столько решить проблему, сколько поставить ее. Во всяком случае, ни одна другая попытка развернутого сопоставления образа Дон Кихота с рыцарскими идеалами эпохи Высокого Средневековья мне неизвестна.
Идеология рыцарства в контексте кастильского «ренессанса XIII в.»
Хронологические рамки настоящего исследования ограничены перио-
дом середины - второй половины XIII в., т.е. временем, когда в Кастилии и Леоне в основных чертах сложился комплекс представлений и ценностных ориентаций, в своей совокупности составивших идеологию кастильского рыцарства - неотъемлемую составную часть рыцарской идеологии латинского Запада3. Истоки этой идеологии принято связывать с развитием представлений о справедливой войне и идеале христианского воина, начальный этап формирования которых пришелся на эпоху поздней античности и первые столетия Средневековья4.
В контексте истории складывания основ рыцарской идеологии в Западной Европе в целом, на первое место следует поставить трактат Берна-ра Клервосского «Во славу нового рыцарства»5, поскольку именно в нем в наиболее концентрированном виде впервые было сформулировано представление об особой миссии рыцарей (в данном случае - рыцарей-тамплиеров), отразившееся во всей западноевропейской рыцарской литературе, в том числе - и кастильской.
Говоря об особом характере миссии рыцарства, аббат Клерво подчеркивал:
«Рыцари же Христовы могут без опасности сражаться в битвах своего Господа, не страшась ни греха, если поразят врага, ни опасности собственной смерти; ибо убивать или умирать за Христа не есть грех, а есть, напротив, могучее притязание на славу. В первом случае обретаешь нечто для Христа, во втором же - обретаешь Самого Христа. Щедр Господь, принимая смерть оскорбившего Его врага, и еще щедрей-отдавая Самого Себя на утешение Своему павшему рыцарю»6.
Тем самым, не только деятельность, но и весь образ жизни рыцарства приобретали божественную санкцию, становились одной из разновидностей христианской аскезы.
Сказанное Бернаром о тамплиерах очень скоро получило расширенное толкование и воплотилось в формы, понятные самим рыцарям. Представления о рыцарстве как о высокой миссии распространились за пределы как Ордена тамплиеров, так и Бургундии (где располагался Клерво). Параллельно развивался процесс трансляции этих представлений непосредственно в рыцарскую среду через посредство текстов на разговорных языках, а не на латыни, незнакомой или плохо знакомой большинству представителей рыцарского сословия.
В Кастилии возникновение текстов такого рода связано, главным образом, с «кастильским ренессансом XIII в.» короля-реформатора Альфон-со Х Мудрого, явлением, достаточно хорошо изученным в научной литературе7. Культурный подъем периода его царствования был обусловлен, в первую очередь, стремлением к созданию новых форм репрезентации власти, которая не только стремилась покончить с провинциальностью королевства Кастилия и Леон, но и несколько десятилетий претендовала на первенство в Западной и Центральной Европе. Борьбу за престол Священ-
ной Римской империи (так называемую fecho del imperio) кастильский король, Гогенштауфен по материнской линии, начал в 1255 г. и продолжал ее до 1275 г., причем титул «Rex Romanorum» он спорадически использовал и позднее - вплоть до 1280 г.8
Именно поэтому отказ от латинского языка носил принципиальный характер; он прямо соотносился с изменением той аудитории, к которой отныне обращалась королевская власть и которая включала не только духовенство, но и широкие слои феодального класса, а также горожан, в массе своей не знавших латыни9. Соответственно, литературная деятельность в рамках «кастильского ренессанса» привела к появлению такого количества текстов разных жанров и форм, и такому подъему в развитии разговорного языка, превращенного в письменный, что, по мнению современного британского лингвиста Р. Пенни, именно Альфонсо Х и следует считать главным создателем основ современного кастильского; это мнение разделяется и многими другими исследователями10.
Выбор нового языка, рассчитанного на новую же-значительно более широкую, чем ранее, - аудиторию, не мог не повлечь за собой и нового содержания, гораздо более соответствовавшего как запросам этой аудитории, так и (что вполне логично) интересам королевской власти - главного инициатора и мецената культурного подъема середины - второй половины XIII столетия; строго говоря, это явление сложно назвать специфически-кастильским: схожие наблюдения на примере старофранцузской исторической прозы сделаны Г. Шпигель; непосредственно же на пиренейском материале эта тематика разрабатывалась Ж. Мартеном и И. Фернандес-Ор-
доньес11. В своих целях эта власть задействовала самые разные жанры - от
" 12
ученых трактатов и исторических сочинений12 до правовых памятников, по своему содержанию довольно сильно напоминавших такие трактаты. Тексты шаг за шагом формировали идеальную картину мира, под которую в дальнейшем следовало «подтянуть» менее однозначную реальность. В полной мере это касается и идеологии кастильского рыцарства, который в своих основных чертах сложился именно в период «кастильского ренессанса».
На высокую степень единства письменной традиции эпохи Альфонсо Х указывают, в частности, некоторые особенности терминологии, применявшейся для обозначения жанровой принадлежности тех или иных текстов. Наиболее характерным примером такого рода мне представляется употребление понятия estoria, которое в исследуемый период могло быть применено к любому нарративу - от хроники до рыцарского романа13. Все эти разнообразные estorias воспринимались современниками, прежде всего, как совокупность дидактических примеров, как действенное средство приобщения к ценностным установкам рыцарства. Именно такое понимание свойственно, в частности, составителям «Семи Партид», выдающегося правового памятника, созданного в период правления кастильского короля Альфонсо Х Мудрого (1252-1284) и ставшего первым средневековым кодексом на разговорном языке под влиянием традиции ученого права14.
В состав второй книги Партид, которая, по наблюдениям испанской исследовательницы И. Нану, по существу, представляет собой трактат об идеальном правителе15, включен особый закон, предписывающий рыцарям во время трапезы или перед сном читать или слушать «истории о великих военных подвигах» с тем, чтобы «учиться военным подвигам». Показательно и то, что, по словам законодателей, аналогичную роль выполняют песнопения хугларов, и даже устные воспоминания о славных деяниях, излагаемые опытными пожилыми рыцарями, участниками великих событий (Part. II.21.20)16.
На этом фоне противопоставление «чистой» литературы историческим, правовым и ученым текстам оказывается непродуктивным и даже некорректным. Наоборот, именно в текстах, традиционно не относимых к «художественным», как правило, наиболее четко и емко формируются те принципы и установки, которые потом получают развитие в рыцарском романе, на что, в частности, обратил внимание Х. Монтойя Мартинес17. Именно поэтому ниже для сопоставительного анализа будут привлечены тексты самой разной жанровой принадлежности, которые можно условно подразделить на четыре основные группы:
(1) правовые тексты-памятники ученого права, связанные с университетской традицией изучения и комментирования памятников римского (юстинианова), канонического и феодального права (так называемые ius commune). Спецификой Кастилии и Леона стало появление в русле этой традиции правовых текстов, написанных на кастильском (т.е. разговорном) языке; следует выделить три памятника - «Зерцало» (Especulo), «Королевское фуэро» и, особенно, «Семь Партид», памятник не столько законодательства, сколько правовой и политической теории. В последнем случае наиболее важным является содержание титула II.21, специально посвященного рыцарству. В свою очередь, как показал, в частности, Ж. Мартен, Part.II.21 оказал несомненное влияние на дальнейшее развитие жанра об идеальном рыцарстве, прежде всего - знаменитый каталонский трактат Рамона Льюлля «О рыцарском сословии»18.
(2) Отдельно обозначу другую группу правовых памятников, не происходивших напрямую из «альфонсовой мастерской» (различные аспекты, связанные с ее историей, давно и активно исследуются как историками, так и филологами19), но относящихся к эпохе Альфонсо Мудрого, в числе которых - пространные фуэро (местные судебники) на кастильском языке (в данном случае использовано Пространное фуэро Сепульведы (1270-е гг.);
(3) публично-правовые акты, вышедшие из канцелярии Альфонсо Мудрого и сохранившиеся в местных архивах;
(4) исторические тексты; в их числе-незавершенная «История Испании» (наиболее ранней законченной версией которой является «Первая всеобщая хроника», изданная Р. Менендесом Пидалем) и «Всеобщая история», в создании которой авторы продвинулись гораздо дальше20.
Разумеется, перечисленные группы не исчерпывают всех текстов, вы-
Новый филологический вестник. 2014. №2(29). --
шедших из «альфонсовой мастерской», но если речь идет о рыцарстве; они принципиально важны.
Кастильский идальго триста лет спустя: показательные параллели
Приступая непосредственно к анализу текста Сервантеса, начну с общей характеристики Алонсо Кихано, которую писатель дает в самом начале своей первой главы. Его герой предстает, прежде всего, как идальго и рыцарь-конник: во всяком случае, он обладает «боевым конем» (клячей-Росинантом) и оружием (старой пикой и круглым щитом). Таким образом, ключевые характеристики сословного статуса оказываются как бы налицо, но лишь как бы, поскольку на деле эти характеристики предстают в карикатурно-деформированной форме (Quijote. I.1.1)21. Не говоря уже о том, что во времена Сервантеса (на что, в частности, обращал внимание В.А. Ведюшкин) сам статус идальго воспринимался как достаточно скромный: его обладатели стояли на нижней ступени знатного сословия, уступая в этом смысле кабальеро и грандам (титулованной знати)22.
Однако-и этот факт следует подчеркнуть особо!-тексты эпохи «кастильского ренессанса» выдвигают на первый план именно фигуру идальго, который наделяется всякого рода сословными достоинствами и предстает в качестве идеального рыцаря. В частности, это подчеркивается в уже упоминавшемся 21-м титуле Партид, где комплиментарный отзыв об идальго приписывается римскому военному теоретику Флавию Вегецию Ренату, автору известного военного трактата «О военном деле». Ссылка на авторитет является вымышленной (что в целом характерно для средневекового сознания, нуждавшегося в авторитете для обоснования своей позиции даже тогда, когда подкрепить ее реальным аргументом не представлялось возможным), но весьма показательной, поскольку подчеркивает значимость соответствующего положения для составителей свода (La Segunda Partida. II.21.2).
При этом в качестве основных качеств, присущих идальго, составители Партид выделяют знатность его происхождения и связанные с ним чувства чести и благородства; подчеркивается их приоритетность по сравнению, например, с физической силой (La Segunda Partida. II.21.2), ибо главным свойством подлинного рыцаря-идальго, по мнению законодателя, должна быть способность испытывать стыд, что отличает лишь людей знатного происхождения. Поэтому идальго запрещается (или, по меньшей мере, настоятельно не рекомендуется) вступать в брак с лицами более низкого статуса (La Segunda Partida. II.21.3).
Эти замечания явно соотносятся с тем повышенным вниманием к защите своих чести и достоинства, которое отличает Алонсо Кихано, выступающим резким диссонансом скромности его материального положения. Он вкушает скромную пищу и одевается в далеко не первой новизны одежду (El ingenioso hidalgo don Quijote de La Mancha, далее-Quijote. 1.1.1):
«олья чаще с говядиной, нежели с бараниной, винегрет, почти всегда заменявший ему ужин, яичница с салом по субботам, чечевица по пятницам» и т.д. (здесь и далее текст романа приводится в переводе Н. Любимова23). Авторская ирония звучит в этих описаниях вполне очевидно и не требует комментариев.
Важно, однако, подчеркнуть, что если материальные условия существования Дон Кихота вызывают у Сервантеса ироничную улыбку, то само его внимание к описанию этой стороны жизни идальго не является случайным и восходит к известным моделям XIII в. В частности, на те же самые моменты обращают внимание и составители Партид, хотя у них наполнение тех же структур общей матрицы выглядит, разумеется, совсем по-иному. Тщательно продуманная диета, сочетающая - в зависимости от времени суток и занятий рыцаря, - тяжелую мясную и легкую пищу, вино и воду с уксусом и т.п. (La Segunda Partida. II.21.19), а также одежда из дорогого сукна разных расцветок (La Segunda Partida. II.21.18) - все это звучит явным диссонансом аскетичному быту Алонсо Кихано. Таким образом, как и в предыдущем случае, сервантесовское описание оказывается ироничной карикатурой, выступающей в качестве значимого авторского метода.
Аналогичным образом следует воспринимать и другую характеристику Дон Кихота, подчеркиваемую Сервантесом, - его любовь к охоте (Quijote. I.1.1), факт владения собакой охотничьей породы и т.п. В текстах эпохи Альфонсо Х это описание имеет множество параллелей, поскольку охота выступала неотъемлемой частью образа жизни знати уже во времена Раннего Средневековья24. Средство для поддержания физической формы в мирное время (а в немалой степени - и авторитета знатного человека), охота занимала весьма важное место в повседневной жизни рыцаря. Не случайно связанные с ней положения нашли отражения даже в местных фуэро, в частности - в пространном фуэро Сепульведы (конец XIII в.), где целый ряд глав-титулов посвящен регламентации различных вопросов, связанных с соколиной охотой (Tit. [187], [188]-[194])25.
В литературе, как правило, этот вид охоты рассматривается как одна из дорогостоящих прерогатив высшей знати: не случайно авторами трактатов на эту тему нередко выступали высокопоставленные лица, включая германского императора Фридриха II (1215-1250)26 и кастильского короля Альфонсо XI (1312-1350)27. Однако целый ряд имеющихся данных, в том числе - неписьменного характера (в частности, деревянное рыцарское надгробие конца XIII-начала XIV вв. из церкви Рождества местечка Ви-льясандино (пров. Бургос), ныне хранящееся в Музее Бургоса28), заставляет скорректировать это представление: оказывается, что охоту с хищными птицами могли позволить себе не только представители знати, но и простые рыцари-идальго XIII - XIV вв. Следовательно, именно на них и были, в первую очередь, рассчитаны упомянутые выше нормы фуэро Се-пульведы. Но то, что было доступно рыцарям эпохи «кастильского ренессанса», через столетия оказывается недостижимым для бедного идальго из
Ла-Манчи. Таким образом, перед нами - еще одна ироничная параллель со средневековым рыцарским идеалом.
Продолжая анализ сервантесовского текста, обращу внимание на еще одну известную характеристику Алонсо Кихано - его увлеченность рыцарскими романами. Степень влияния libros de caballerías на рассудок бедного идальго из Ла-Манчи оказывается столь сильной, что оттесняет другие занятия, включая упомянутую выше охоту. Можно уверенно констатировать, что, не будь этой увлеченности, не было бы и самого Дон Кихота. Однако и эта сервантесовская характеристика (Quijote. I.1.1) не является случайной; при ближайшем рассмотрении она оказывается ничем иным, как гиперболизированной чертой облика идеального кастильского рыцаря эпохи Высокого Средневековья: выше уже говорилось о том, что знакомство с рыцарской литературой (estorias) рассматривалось составителями Партид как важнейшее средство приобщения к нормам и ценностям рыцарской идеологии (La Segunda Partida. II.21.20).
При этом фантастическое в фабуле рыцарских романов, оказавшее такое влияние на бедного Алонсо Кихану, видевшего великанов вместо ветряных мельниц, уже в XIII в. рассматривалось как значимое дидактическое средство. Соответствующие эпизоды проникали туда, где их меньше всего, казалось бы, можно было ожидать, в том числе - в историческую прозу эпохи Альфонсо Мудрого. В ее рамках даже апостол Иаков приобретал черты идеального рыцаря в белых одеждах, на белом коне, с белым знаменем в руке, ведущего сонм ангелов в битву при Херес-де-ла-Фронтера (1231 г.), где он будто бы сражался на стороне христиан против мавров29.
С этой же точки зрения следует рассматривать и еще одну характеристику сервантесовского героя - факт наличия у него коня, а также комплекта кавалерийского вооружения и снаряжения. Перед выездом из дома в поисках приключений он тщательно чистит оружие и, как может, приводит его в порядок (Quijote. I.1.1). Принадлежащую же ему худую клячу Дон Кихот уподобляет Букефалу Александра Великого и Бабьеке, коню знаменитого Сида (Quijote. I.1.1). Причины введения в повествование этих и подобных им описаний, как и в рассмотренных выше случаях, можно в полной мере понять, лишь обратившись к текстам эпохи Высокого Средневековья, когда рыцарство - как сообщество профессиональных конных воинов, - составляло главную ударную силу войска, в том числе - в Ка-стильско-Леонском королевстве30.
Рыцарь не был рыцарем, если не обладал искусством верховой езды и обращения с оружием (La Segunda Partida. II.21.10). Но главное - он должен был обладать и тем, и другим, что, с учетом дороговизны этих предметов, было совсем не просто. (Так, совсем не случайным выглядит повышенное внимание законодателей XIII в. к регламентации режима передачи по наследству боевого коня, вооружения и снаряжения рыцаря (наследовать эти предметы по отдельности не разрешалось), что видно, в частности, из фуэро Сепульведы, а также куэльярской привилегии 1264
г. -doc. n. 21. A. 1264, Sevilla)31. Отсюда - практика предоставления рыцарству широкого комплекса фискальных льгот и привилегий, расцвет которых пришелся как раз на период XII - XIII вв. При этом королевская власть проявляла кровную заинтересованность в том, чтобы сэкономленные таким образом средства использовались по назначению. Отсюда-детальная регламентация в законодательстве всего комплекса вопросов, связанных с обладанием боевым конем, а также рыцарским вооружением и снаряжением. В частности, устанавливались минимальные цены на боевых коней, находившихся в собственности получателей привилегий, с тем, чтобы обеспечить высокое качество конского состава войска (одно из многих указаний такого рода-привилегия Альфонсо Х, пожалованная в 1256 г. консехо Куэльяра (doc. n. 16 (a. 1256, Segovia))32). Иногда (как, например, в уже упоминавшемся пространном фуэро Сепульведы конца XIII в.) получение дополнительных прав жестко увязывалось с наличием у претендента каждого конкретного предмета.
Так, например, рыцарь, обладавший боевым конем, щитом, пикой, шлемом и пурпуаном, получал право освободить от выплат в казну трех своих людей (и, соответственно, положить в собственный карман недоплаченное этими людьми королю). Однако при обладании кольчугой и наручами число освобожденных увеличивалось до семи, шейным доспехом -до восьми, более дорогим конем, попоной и колокольчиками - до девяти, круглой палаткой - до десяти, а кольчужным доспехом, защищающим тело коня, - до двенадцати (Tit. [74])33.
На фоне этих положений текстов эпохи «кастильского ренессанса» перечень предметов вооружения и снаряжения Дон Кихота выглядит весьма своеобразно. С одной стороны, их хозяин обладает всеми критериями рыцарского статуса, по меньшей мере - минимальными. Формально у него есть меч, щит, шлем, нагрудник и металлический шишак, заменяющий шлем (а неудачная попытка соорудить шлем с забралом с помощью картона звучит особенно жесткой, даже злой иронией). Но все это - лишь форма, по сути же Дон Кихот не может считаться рыцарем; он так же мало похож на него, как его кляча Росинант (собственно, ro?in по-кастильски и означает «кляча») - на дорогого боевого коня, обладания которым требует от рыцарей законодатель XIII в. Едва ли этот прием Сервантеса нуждается в дальнейших комментариях.
Строго говоря, то же самое можно сказать и о ритуале посвящения в рыцари, описанном в романе. С одной стороны, намерение выехавшего на поиск приключений Алонсо Кихано как можно скорее пройти этот ритуал (Quijote.I.1.2) в полной мере соотносится с положениями источников эпохи Высокого Средневековья, подчеркивающими первостепенную значимость соответствующего акта. (Так, например, провозглашение «Королевского Фуэро» Альфонсо Х (1255 г.) в прологе памятника датируется временем посвящения в рыцари английского принца Эдуарда (будущего короля Эдуарда I); подчеркивается, что акт посвящения совершил сам английский король)34. С другой - данное Сервантесом описание посвящения
Дон Кихота вновь оказывается карикатурой на свидетельства текстов эпохи «кастильского ренессанса».
Как и в случаях, рассмотренных выше, все формальные требования акта как будто соблюдены: налицо всенощное бдение, обязательное перед посвящением, книга (изображающая Библию), молитва, ритуальный подзатылок, удар мечом плашмя и завершающий ритуал акт опоясывания мечом (Quijote.1.1.3). Все это действительно предусматривается рыцарскими обычаями, отраженными, в частности, в Партидах (La Segunda Partida. II.21.12-16). Но вместо Церкви местом посвящения оказывается постоялый двор, осуществляет его не достойный сеньор, а трактирщик, мечтающий поскорее избавиться от своего сумасшедшего постояльца; акт же опоясывания мечом вместо лица, которого законодатели XIII в. именуют «padrino» (т.е. «крестным отцом», поскольку по внешним атрибутам и степени святости акт посвящения уподобляется крещению (La Segunda Partida. II.21.16), проводит местная шлюха (что представляется особенно показательным на фоне категорического запрета, который составители Партид накладывают на участие женщины в ритуале посвящения - La Segunda Partida. II.21.12.). На этом фоне замечание законодателя о том, что в рыцари не должен посвящаться человек бедный, кажутся уже сущей безделицей.
В завершение портрета псевдорыцаря Алонсо Кихано замечу, что облик его оруженосца - Санчо Пансы, бедного хлебопашца, отягощенного большой многодетной семьей, - прямо противоречит норме трехвековой давности, согласно которой спутником рыцаря должен быть лишь молодой человек знатного происхождения (La Segunda Partida. II.21.13).
* * *
Выше я постарался показать, сколь последовательно, создавая образ своего Дон Кихота, М. Сервантес следовал матрице описания рыцаря, отраженной в текстах эпохи Альфонсо Х. Разумеется, было бы преувеличением видеть в этих текстах единственный прообраз бедного идальго Алонсо Кихано. В частности, обращает на себя внимание отсутствие в традиции «кастильского ренессанса» прямого прообраза «прекрасной дамы»; ему было суждено сложиться позднее; впрочем, при желании, его предысторию можно обнаружить в «Песнях о Святой Марии» того же Альфонсо Мудрого - трубадура, писавшего на галисийско-португальском языке. Но в целом результаты сопоставления впечатляют: оказывается, что элементы «классической» средневековой матрицы описания рыцарей представлены у Сервантеса в зеркальном, нарочно «перевернутом» виде. Все эти образы превращены в прямую противоположность или представлены в сатирически деформированном - преувеличенном или преуменьшенном, - виде. Несомненно, подобный метод изображения должен рассматриваться как отражение представлений о глубочайшем кризисе рыцарских идеалов.
Однако не следует забывать и того, что тезис об упадке означенных
идеалов относится к числу топосов «рыцарской» литературы, прежде всего - рыцарского романа. Он появляется уже в текстах, возникших в период апогея истории рыцарства, и продолжается в период его «золотой осени»35, когда, собственно говоря, и было создано большинство наиболее известных литературных памятников «рыцарского» жанра. Следовательно, проводя в своем романе идею кризиса рыцарских идеалов, Сервантес отнюдь не обязательно разделял соответствующие представления; скорее, он стремился к сознательной стилизации своего текста под «классический» рыцарский роман, в том числе - на уровне формальных методов описания.
В любом случае, в эпоху создания «Дон Кихота» тексты эпохи «кастильского ренессанса» все еще оставались в поле внимания читательской аудитории. Лишь этим можно объяснить те сервантесовские аллюзии, о которых шла речь выше.
Статья написана при поддержке грантов РГНФ № 13-01-00135 («Научный комментированный перевод "Первой всеобщей хроники"») и № 13-03-00181 («Научный перевод и комментирование "Семи Партид" Альфонсо Х Мудрого»).
ПРИМЕЧАНИЯ
Cervantes M. Don Quijote de la Mancha. Edición del Instituto de Cervantes. Dirigida por F. Rico. Cap. III. // URL: http://cvc.cervantes.es/literatura/clasicos/quijote/ edicion/parte1/cap03/default.htm (accessed: 15.02.2014).
2Duby G. La noblesse dans la France médiévale // Duby G. La société chevaleresque. Paris, 1988. P. 22-23; Duby G. Les origines de la chervalerie // Duby G. La société chevaleresque. Paris, 1988. P. 44-48; Flori J. La chevalerie en France au Moyen Age. Paris, 1995; Fossier R. La Société médiévale. Paris, 1991; Кин М. Рыцарство. М., 2000. С. 442-450; Coss P.R. The Knight in Medieval England, 1000-1400. Dover, 1996. P. 135-166; Лучицкая С.И. Рыцарство - уникальный феномен западноевропейского Средневековья // Одиссей. Человек в истории. 2004. Т. 14. С. 7-35; Barthelemy D. Caballeros y milagros. Violencia y sacralidad en la sociedad feudal. Valencia, Granada, 2006 и т.д.
Duby G. La noblesse dans la France médiévale // Duby G. La société chevaleresque. Paris, 1988. P. 22-23; Duby G. Les origines de la chervalerie // Duby G. La société chevaleresque. Paris, 1988. P. 44-48; Flori J. La chevalerie en France au Moyen Age. Paris, 1995; Fossier R. La Société médiévale. Paris, 1991; Kin M. Rytsarstvo. Moscow, 2000. P. 442-450; Coss P.R. The Knight in Medieval England, 1000-1400. Dover, 1996. P. 135-166; Luchitskaya S.I. Rytsarstvo-unikal'niy fenomen zapadnoev-ropeyskogo Srednevekov'ya // Odissey. Chelovek v istorii. 2004. Volume 14. P. 7-35; Barthelemy D. Caballeros y milagros. Violencia y sacralidad en la sociedad feudal. Valencia, Granada, 2006 etc.
3Флори Ж. Идеология меча. Предыстория рыцарства. СПб., 1999; Флори Ж. Повседневная жизнь рыцарей в Средние века. М., 2006; Barthelemy D. Op. cit.; Лучицкая С.И. Указ. соч. C. 12; Ауров О.В. «Deuen leer las estorias ...»: Истоки и развитие сословной идентичности кастильского рыцарства (XII-середина XIV ве-
ков) // Социальная идентичность средневекового человека. М., 2007. С. 88-127.
Flori Zh. Ideologiya mecha. Predystoriya rytsarstva. Saint-Petersburg, 1999; Flori Zh. Povsednevnaya zhizn' rytsarey v Sredniye veka. Moscow, 2006; Barthelemy D. Op. cit.; Luchitskaya S.I. Op. cit. P. 12; Aurov O.V «Deuen leer las estorias ...»: Istoki i razvitiye soslovnoy identichnosti kastil'skogo rytsarstva (XII-seredina XIV vekov) // Sotsial'naya identichnost' srednevekovogo cheloveka. Moscow, 2007. P. 88-127.
4Флори Ж. Идеология меча. Предыстория рыцарства. СПб., 1999; Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. Сретенск, 2000. С. 222-360; Контамин Ф. Война в Средние века. СПб., 2001. С. 278-310.
Flori Zh. Ideologiya mecha. Predystoriya rytsarstva. Saint-Petersburg, 1999; Kardini F. Istoki srednevekovogo rytsarstva. Sretensk, 2000. P. 222-360; Kontamin F. Voy-na v Sredniye veka. Saint-Petersburg, 2001. P. 278-310.
5Флори Ж. Идеология меча. Предыстория рыцарства. С. 271-280.
Flori Zh. Ideologiya mecha. Predystoriya rytsarstva. P. 271-280.
6Bernardus Claraevallensis abbas. Liber ad milites Templi de laude novae mili-tiae-Bernard de Clairvaux. Éloge de la nouvelle chevalerie / Ed. P.Y. Emery. Paris, 1990. (Sources Chrétiennes 367). Cap. 4.
1 Burns R.I. Stupor Mundi: Alfonso X of Castile, the Learned // Emperor of Culture. Alfonso X the Learned of Castile and His Thirteenth-Century Renaissance / Ed. by R.I. Burns, S.J. Philadelphia, 1990. P. 1-13.
8Wolf A. El proyecto imperial de Alfonso X // Alfonso X y su época. El siglo de Rey Sabio / Coord. por Miguel Rodríguez Llopis. Barcelona, 2001. P. 152-173.
9Fernández Ordoñez I. La lengua de los documentos del rey: del latín a las lenguas vernáculas en las cancillerías regias de la Península Iberica // La construcción medieval de la memoria regia / Ed. por P. Martínez Sopena, A. Rodríguez López. Valencia, 2011. P. 325-363; Medina A., Del Valle J., Monteagudo H. Introduction to the Making of Spanish: Iberian Perspectives //A Political History of Spanish. The Making of a Language / Ed. by J. del Valle. Cambridge, 2013. P. 23-30; WrightR. The prehistory of written Spanish and the thirteenth-century nationalist Zeitgeist // A Political History of Spanish. The Making of a Language / Ed. by J. del Valle. Cambridge, 2013. P. 31-43.
10Penny R. A History of the Spanish Language. Cambridge, 2004. P. 20; Kasten L. Alfonso X el Sabio and the Thirteenth-Century Spanish Language // Emperor of Culture. Alfonso X the Learned of Castile and His Thirteenth-Century Renaissance / Ed. by R.I. Burns, S.J. Philadelphia, 1990. P. 33-45.
11Spiegel G.M. Romancing the Past: The Rise of Vernacular Prose Historiography in Thirteenth Century France. Berkeley, Calif, 1993; Spiegel G.M. Theory into Practice: Reading Medieval Chronicles // The Medieval Chronicle. Proceedings of the 1st International Conference on the Medieval Chronicle. Driebergen / Utrecht, 13-16 July 1996 / Ed. by E. Kooper. Amsterdam; Atlanta, 1999. P. 1-12; Martin G. Cinq opérations fondamentales de la compilation: l'exemple de l'Histoire d'Espagne (Étude segmentaire) // L'Historiographie médiévale en Europe / Ed. par J.-Ph. Genet. Paris, 1991. P. 99-109; Martin G. Les juges de Castille. Mentalités et discours historique. Paris, 1992;
12Martin G. Los intelectuales y la Corona: la obra histórica y literaria // Alfonso X y su época. El siglo de Rey Sabio / Coord. por Miguel Rodríguez Llopis. Barcelona, 2001. P. 259-285.
"Primera crónica general que mandó componer el Rey don Alfonso el Sabio e se continuaba bajo Sancho IV en 1289: In 2 vol. / Publ. por R. Menendez Pidal. Madrid, 1955. Prol.; cap. 40; El Libro del cauallero Zifar-El Libro del Cauallero de Dios / Ed. by Ch.Ph. Wagner. Part I. Text. Ann Arbor, 1929. [28]; [51].
14Craddock J.K. The Legislative Works of Alfonso el Sabio // Emperor of Culture. Alfonso X the Learned of Castile and His Thirteenth-Century Renaissance / Ed. by R.I. Burns, S.J. Philadelphia, 1990. P. 182-197; Craddock J.K. The Legislative Works of Alfonso X, el Sabio: A Critical Bibliography. London, 1986; Pérez Martín A. La creación de un derecho de estado // Alfonso X y su época. El siglo de Rey Sabio / Coord. por Miguel Rodríguez Llopis. Barcelona, 2001. P. 235-258; Pérez Prendes J.M. Las leyes de Alfonso X // Revista de Occidente. 1984. № 43. P. 67-84 etc.
15Nanu I. La Segunda Partida de Alfonso X el Sabio y la tradición de los Specula principum: Tesis doctoral / Facultat de Filologia, Traducció i Comunicació; Departa-ment de Filologia Espanyola. Valencia, 2013.
16La Segunda Partida // Las Siete Partidas del muy noble rey don Alfonso el Sabio, glosadas por el lic. Gregorio López... Vol. 1. Madrid, 1843.
llMontoya Martínez J. La doctrina de caballería (Tit. XXI) // Partida Segunda de Alfonso X el Sabio. Manuscrito 12794 de la B.N. / Ed. por A. Juarez Blanquer, A. Rubio Flores. Granada, 1991. P. 335.
18Martin G. La chevalerie selon Alphonse X de Castille. Commentaire au titre 21 de la Deuxième partie // De la lettre à l'esprit : Hommage à Michel Garcia. Paris, 2009. P. 325-345.
19Fernández-Ordoñez I. El taller historiográfico alfonsí. La Estoria de España y la General estoria en el marco de las obras promovidas por Alfonso el Sabio // El Scriptorium alfonsí: de los Libros de Astrologia a las "Cantigas de Santa Maria" / Coord. por J. Montoya y A. Rodríguez. Madrid, 1999. P. 105-126; Fernández-Ordoñez I. El taller de las Estorias // Alfonso X el Sabio y las Crónicas de España / Ed. por I. Fernández Ordoñez. Valladolid, 2001. P. 61-82; Martin G. Dans l'atelier du faussaire. Luc de Túy, Rodrique de Tolède, Alphonse X le Sage, Sanche IV: trois exemples de manipulations historiques // Cahiers de linguistique et de civilisation hispaniques médiévales. 2001. № 24. P. 279-309.
20Linehan P. History and the Historians of Medieval Spain. Oxford, 1993. P. 413505; Martin G. Les Juges de Castille. Mentalités et discours historique dans l'Espagne médiévale. Paris, 1992; Martin G. Histoires de l'Espagne médiévale. Historiographie, geste, romancero. Paris, 1997; Martin G. Alphonse X et le pouvoir historiographique // L'historiographie médiévale européen et les nouveaux publics (XIII-e-XV-e siècles) / Dir. J.-Ph. Genet. Paris, 1997. P. 229-240; Martin G. El modelo historiográfico alfonsí y sus antecedentes // La história alfonsí y sus destinos (siglos XIII-XV) / Dir. G. Martin. Madrid, 2000. P. 9-40; Fernández Ordoñez I. Las "Estorias" de Alfonso el Sabio. Madrid, 1992; Fernández Ordoñez I. La historiografía alfonsí y post-alfonsí en sus textos. Nuevo panorama // Cahiers de Linguistique Hispanique Médiévale. 1993-1994. № 18-19. P. 101-132; Fernández Ordoñez I. Alfonso X el Sabio y las Crónicas de España. Valladolid, 2001 etc.
21El ingenioso hidalgo don Quijote de La Mancha: In 2 vol. / Dir. por Francisco Rico. 2-a ed. Barcelona, 1998.
22ВедюшкинВ.А. Испания в XVI в.: экономика, общество, государство // История Испании. Т. 1. С древнейших времен до конца XVII века. М., 2012. С. 494-498.
Vedyushkin V.A. Ispaniya v XVI v.: ekonomika, obshchestvo, gosudarstvo // Istoriya Ispanii. Volume 1. S drevneyshikh vremen do kontsa XVII veka. Moscow, 2012. P. 494-498.
23Сервантес М. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский / Пер. Н. Любимова. М., 1988.
Servantes M. Khitroumniy idal'go Don Kikhot Lamanchskiy / Per. N. Lyubimova. Moscow, 1988.
24Флори Ж. Повседневная жизнь рыцарей в Средние века. М., 2006. Гл. 11. Flori Zh. Povsednevnaya zhizn' rytsarey v Sredniye veka. Moscow, 2006. Chapter
11.
25Fuero extenso de Sepúlveda // Los fueros de Sepúlveda / Ed. por E. Saez // Publicaciones historicas de la Exma. Diputación provincial de Segovia. Vol. I. Segovia, 1953.
26Воскобойников О.С. Эмпиризм в «Книге об искусстве соколиной охоты» Фридриха II: к вопросу о рецепции аристотелевской натурфилософии в I половине XIII века // Homo historicus. К 80-летию со дня рождения Ю.Л. Бессмертного. Т. I. М., 2003. С. 452-479.
Voskoboynikov O.S. Empirizm v "Knige ob iskusstve sokolinoy okhoty" Fridrikha II: k voprosu o retseptsii aristotelevskoy naturfilosofii v I polovine XIII veka // Homo historicus. K 80-letiyu so dnya rozhdeniya Yu.L. Bessmertnogo. Volume I. Moscow, 2003. P. 452-479.
27Libro de la Motería del Rey D. Alfonso XI / Ed. por J. Gutierrez de la Vega. Vol. 2. Madrid, 1877. P. VII-X.
28Museo de Burgos. URL: http://www.museodeburgos.com/index.php?option=com_ exposeprive&Itemid=117&topcoll=7 (accessed: 10.03.2014)
29Primera crónica general que mandó componer el Rey don Alfonso el Sabio e se continuaba bajo Sancho IV en 1289: In 2 vol. / Publ. por R. Menendez Pidal. Madrid, 1955. Cap. 1044.
30Контамин Ф. Война в Средние века. СПб., 2001. С. 67-71, 142-149. Kontamin F. Voyna v Sredniye veka. Saint-Petersburg, 2001. P. 67-71, 142-149. 31Fuero extenso de Sepúlveda // Los fueros de Sepúlveda / Ed. por E. Saez. Segovia, 1953. (Publicaciones historicas de la Exma. Diputación provincial de Segovia. Vol. I); Colección diplomática de Cuéllar / Ed. por A. Ubieto Arteta. Segovia, 1961. P. 62-63. (Publicaciones históricas de la Exma. Diputación provincial de Segovia. Vol. VI).
32Colección diplomática de Cuéllar / Ed. por A. Ubieto Arteta. Segovia, 1961. P. 43. (Publicaciones históricas de la Exma. Diputación provincial de Segovia. Vol. VI). 33Fuero extenso de Sepúlveda.
34Fuero Real // Leyes de Alfonso X. Vol. II. Fuero Real / Edición y análisis crítico por G. Martínez Diez, con la colab. de J.M. Ruiz Asencio, C. Hernández Alonso. Avila, 1988.
35Фергюсон А.Б. Золотая осень английской рыцарственности. СПб., 2004. FergyusonA.B. Zolotaya osen' angliyskoy rytsarstvennosti. Saint-Petersburg, 2004.
