CC BY
64
||| — ^
ФИЛОСОФИЯ,
РЕЛИГИЯ,
МИФ
(3
Вестник Челябинского государственного университета. 2016. № 10 (392).
Философские науки. Вып. 42. С. 18-21.
УДК 1:304.9
ББК 87.6
ИНВАРИАНТЫ СТРУКТУРЫ УТОПИЧЕСКОГО ДИСКУРСА
Г. Д. Леонтьев
Казанский национальный исследовательский технологический университет, Казань, Россия
Осуществлён анализ категории «утопия», понимаемой автором как синтез художественного жанра, утопического мышления и практической идейной реализации. Выделены системообразующие константы утопического дискурса: эскизность, сингулярность, константность. Особенности предложенных инвариантных свойств утопии раскрыты в процессе анализа взаимосвязи и борьбы утопического сознания и идеологических конструктов.
Ключевые слова: утопия, идеология, гиперреальность, симулякр, абстракция, виртуализация.
■>.1 /
' ' \
\
Современное понимание утопии недалеко ушло от «места, которого нет» Т. Мора [4], то есть утопично то, что выходит за рамки реализма. Традиционно утопией считается художественное произведение, описывающее модель наилучшего, с точки зрения автора, общества. Так, А. Свен-тоховский даёт определение утопии как «всевозможных умопостроений улучшенных форм человеческого общества в будущем» [6. С. 8-9]. Однако постижение умопостроений идеального общества включает в действие формирующую функцию утопии — создание утопического мировоззрения в процессе диалога автора и читателя. В этот момент утопическое произведение расширяет свои границы и выходит за рамки книжного текста, становясь утопическим сознанием. Поэтому, по мнению А. Фогта, «изучение утопий является, в сущности, изучением человеческих мировоззрений» [8. С. 7-8]. Утопическая идея ищет своего воплощения в преобразовании наличной реальности, в изменении существующего мироустройства по образу утопии. Исходя из этого, М. Абенсур считает, что «утопию необходимо переосмыслить как практику специфического вмешательства в социальную сферу,
как, возможно, совершенно новую практику преобразования мира» [1. С. 249-251].
Характерно, что под категорию «утопического» и в обыденном сознании попадает не только литературное произведение, досконально описывающее все черты идеала, но и сам способ мышления, дискурс, погружённый в социокультурный и, безусловно, исторический контекст. Так, «утопическим» может быть как высказывание индивидуума о «должном» в социально-политической жизни, так и объективно сложившаяся действительность, попадающая под определение идеала её современника. Исторический же, а во многом и географический контекст «утопичности» очевиден вследствие принадлежности любого актора утопических интенций к определённому обществу и времени. Таким образом, просматривается непосредственная диалектическая взаимосвязь между «топосом», как местом, которое есть здесь и сейчас, и «утопией», как местом, которого здесь и сейчас нет. Топос стремится к утопии, как к своему предназначению, влияет на её реализацию практическими действиями, но также и утопия влияет на топос, показывая идеальный вариант будущего и, тем самым, раскрывая пороки современного,
являясь средством его анализа и постижения. Так, в утопии происходит диалог реального и идеального, возникает противоречивая дуальность должного и существующего, что позволяет говорить о стремлении утопического стать бытийственным, равно как и о стремлении настоящего воплотить себя в утопии. Речь идёт о незавершённом проекте «утопия», реализоваться окончательно которому не суждено никогда, так как утопия — это всегда открытая система, даже после реализации вновь оказывающаяся на точке бифуркации. Пределы утопического не ограничены ничем.
Таким образом, под утопией можно понимать синтез утопической идеи, утопического сознания и утопического преобразования действительности. Задача заключается в том, чтобы выделить утопические константы — постоянные величины утопического. Это необходимо как для более точного определения категории утопического, так и для её актуализации. Как уже было отмечено выше, утопическое — это дискурс, погружённый в социокультурный и исторический контекст. Современное бытие определяет экзистенцию утопического, обусловливая и отчасти создавая её, но также и сама современность испытывает на себе влияние утопического, изменяясь на пути к собственному идеалу. Эта диалектическая связь топоса и утопии позволяет выделить константу эскизности — вечной нереализуемости утопического должного, входящего в противостояние с изменчивым настоящим. Достигнув точки бифуркации, реализуемая утопия вновь и вновь станет стремиться к своему идеалу. Однако именно это утопическое напряжение, стремление утопии к топосу позволяет говорить о диалектической взаимосвязи между должным и существующим, о диалоге реального и идеального. Эскиз создаваемого утопического проекта всегда ненадёжен, но именно его призрачность обусловливает стремление к его реализации, его нестабильность в своей наивности с лёгкостью противостоит старым конструкт-агрегатам. Ярким примером этого противостояния утопического и настоящего служит строчка из гимна «Интернационала», побудившего к революциям столь внушительное количество людских умов. «Мы наш, мы новый мир построим, — кто был ничем, тот станет всем». За образными конструкциями «возмущённого разума» и «умелой руки», противостоящих «своре псов и палачей», легко прослеживается противостояние между утопическим должным и меняющимся вслед за ним настоящим. Так эскиз обретает форму, чтобы снова
её потерять. Вслед за победой революции утопия может стать настоящим, постепенно черствея и превращаясь в свою противоположность, либо снова стать эскизом, идеей о «перманентной революции», вступая в противостояние с тем, что раньше было утопией, но стало топосом. Таким образом, эскизность утопического дискурса является его первой константой.
Противоположностью эскизности можно считать готовый идеологический конструкт, как закоренелую и установившую свои законы и правила модель. Утопия стремится к воплощению, в то время как идеологический конструкт стремится к самосохранению и стагнации. У утопии есть соблазн и возможность мутировать в идеологический конструкт, но пока этого не произошло, в утопической эскизности раскрывается константа утопической сингулярности, противостоящая старым конструкт-агрегатам. Утопия бестелесна — она состоит из образов и надежд. Каждый из зачарованных утопическим обаянием индивидуально воспринимает смысл и значение этих образов. «Свобода, равенство, братство», «Мир, труд, май», «За социальную справедливость», «Правда, честь и порядок» — это лозунги, предлагающие каждому самостоятельно определить для себя их ценность и применимость. В противоположность манящей утопии идеологический конструкт на практике создаёт вокруг себя реальность, которая никак не может соответствовать индивидуальным предпочтениям каждого из находящихся внутри неё. По этой причине, в качестве надстройки над реальностью, у идеологии возникает необходимость в создании гиперреальности, симулирующей то утопическое, что ранее побудило людей к реализации идеологии. Идеология — это симуляция утопии. Если утопия сингулярна и обладает индивидуальной ценностью для каждого из партиципантов, то идеология пытается создать индивидуальное из общего, ярким примером чему служат антиутопии, являющиеся отражением воплощённой в своей гипертрофиро-ванности идеологии. «Двухминутка ненависти» — и индивидуальное сливается в общее, подменяя личные амбиции совместной ненавистью к врагам Партии [5]. Воспитание с детства в рамках «альфа-бета-гамма» каст [9] — и индивидуальное теряет возможность даже к собственному возникновению, растворяясь в общественных порядках и устоях. Зачарованность невозможным и своеобразие неповторимости и есть то реальное утопического, отличающее его от идеологических конструктов.
20
Г. Д. Леонтьев
Но каковы перспективы утопического, что позволяет ему противостоять идеологизированной современности? Ответ прост: сама современность и является катализатором утопической реакции. Говоря другими словами, идеология сегодня — не более чем симулякр сингулярности утопического. Идеология не обладает, и никогда не обладала собственным единичным бытием. В качестве примера этой опустошённости идеологического можно привести тщательно созданный и выверенный мир соцреализма, истерически претендующий на собственное, независимое от советского бытие, однако являющийся лишь его нелепым и гротескным отражением. Такова цель любой идеологии — создать гиперреальность из плоти людских надежд. Однако эти надежды обретают форму и смысл в утопическом, и задача идеологии теперь заключается не только в симуляции реальности, но и в борьбе с утопией, в извлечении идей из её сущности и подмене их маской успешной повседневности. Господствующая идеология навязывает индивидуумам свой язык и образ мышления, подменяя собой общественное Реальное, но тем самым лишая себя утопической константы эскизности, столь ценной и важной для человеческого «я». Идеология, как и прежде, обладает обаянием реального, но только утопическое обладает тем, на что идеология не может претендовать и что гасит в себе, — очарованием абстракции.
Эта борьба утопического и идеологического наглядно прослеживается в художественном жанре антиутопий в виде образов бессмысленного механического существования идеально организованных безликих коллективов. «Сомы грамм — и нету драм» [9] — и есть основной принцип идеологий, подменяющих реальность симулякрами. В качестве «сомы» здесь выступают знаки и образы, как и в наркотическом опьянении заменяющие реальность своими символами и значениями. В таких условиях утопия и является вытесненной реальностью, как единственное место, в котором ещё живы человеческие мечты. Простота повседневно-
сти — то, чего идеологические конструкты лишают индивида. Идеология предписывает индивиду цель, расписывает его будни, объясняет, о чём он должен мечтать.
Но куда исчезает реальное после поглощения и подмены его идеологическим? На выжженной пустыне реальности как метафизический оазис из пепла возникает утопия, как абстрагирование от идеологии и последнее пристанище человеческих надежд. Симулякр становится единственно возможной истиной, но утопия вмещает в себя вытесненную реальность. Гиперреальность превращается в дистопию, утопия же остаётся самой собой. В этом и заключается несовершенство идеологии, и совершенство утопии. В связи с этим можно выделить третью константу утопического дискурса — константу константности. Утопическое мировоззрение постоянно, даже в силу своей эскизности, оно не изменяется вслед за политической повесткой или общественным мнением. На месте старых утопических воззрений могут возникнуть новые, не менее утопические, но это уже будет другая утопия. Идеология же способна трансформировать гиперреальность исходя из необходимости момента, «Океания всегда воевала с Остазией».
И в том, и в другом случае приходится говорить о виртуализации реальности, об уничтожении самих критериев «реального». Создаваемая идеологией гиперреальность оказывается куда более реальной, чем реальность окружающего мира. Утопия же выступает зелёным светом для выхода за рамки консервативной гиперреальности и надеждой на возвращение к сингулярности индивидуального. Но и сама при этом является лишь иллюзией надежды, призрачным мостиком в неизведанное, что некогда знаменовало собой реальность. Таким образом, реальность становится гиперреальностью, создаваемой господствующей в обществе идеологией. Как следствие, любое мышление, выходящее за её пределы, становится утопическим мышлением. Реальности же, в её привычном понимании, и вовсе не существует.
Список литературы
1. Абенсур, М. Утопия / М. Абенсур // 50/50. Опыт словаря нового мышления / [ред.-сост. Г. Козлова]; под общ. ред. Ю. Афанасьева, М. Ферро. — М. : Прогресс ; [Париж] : Пайо, 1989. — С. 249-257.
2. Аинса, Ф. Реконструкция утопии / Ф. Аинса. — М. : Наследие, 1999. — 207 с.
3. Мангейм, К. Идеология и утопия: диагноз нашего времени / К. Мангейм. — М. : Юрист, 1994. — 704 с.
4. Мор, Томас. Утопия / Томас Мор. Город Солнца / Томмазо Кампанелла. — М. : Алгоритм, 2014. — 256 с. — (Проза великих).
5. Оруэлл, Д. 1984 / Д. Оруэлл. — М. : АСТ, 2016. — 320 с.
6. Свентоховский, А. История утопии / А. Свентоховский. — М. : Изд. В. М. Саблина, 1910. — 428 с.
7. Утопия и утопическое мышление : антология зарубеж. лит. : пер. с разн. яз. / под ред. В. А. Чали-ковой. — М. : Прогресс, 1991. — 405 с.
8. Фогт, А. Социальные утопии / А. Фогт ; пер. с нем. Н. Стороженко. — 2-е изд., стер. — М. : Ком-Книга, 2007. — 192 с.
9. Хаксли, О. О дивный новый мир / О. Хаксли. — М. : АСТ, 2014. — 288 с.
10. Штепа, В. RUтопия / В. Штепа. — Екатеринбург : Ультра.Культура, 2004. — 384 с.
Сведения об авторе
Леонтьев Глеб Дмитриевич — ассистент кафедры философии и истории науки, Казанский национальный исследовательский технологический университет. Казань, Россия. gleontyev@me.com
Bulletin of Chelyabinsk State University. 2016. No. 10 (392). Philosophy Sciences. Iss. 42. Pp. 18-21.
INVARIANTS OF THE STRUCTURE OF UTOPIAN DISCOURSE
G. D. Leontyev
Kazan National Research Technological University, Kazan, Russia. gleontyev@me.com
The intent of this article is to analyze the structure of the utopian discourse, understand as synthesis of an art genre, utopian consciousness, and practical realization. Main attention is paid to the disclosure of its invariants, searching of constants, inherent to utopian discourse. As an opposite for utopian is consciousness, so there is the analyze of traits of ideological constructs.
Keywords: utopia, ideology, hyperreality, simulacrum, abstraction, virtualization.
References
1. Abensur M. Utopiya [Utopiya]. 50/50: opyt slovarya novogo myshleniya [50/50: Experience of the Dictionary of New Thinking], red. by M. Ferro, Yu. Afanas'eva. Moscow, Progress Publ., 1989. Pp. 249-257. (In Russ.).
2. Ainsa F. Rekonstruktsiya utopii [Reconstruction of Utopia]. Moscow, Naslediye Publ., 1999. 207 p. (In Russ.).
3. Mangeym K. Ideologiya i utopiya: diagnoz nashego vremeni [Ideology and Utopia: Diagnosis of our Time]. Moscow, Yurist Publ., 1994. 704 p. (In Russ.).
4. Mor T., Kampanella T. Utopiya. Gorod Solntsa [Utopia. Sun City]. Moscow, Algoritm Publ., 2014. 256 p.
5. Oruell D. 1984. Moscow, AST Publ., 2016. 320 p. (In Russ.).
6. Sventokhovskiy A. Istoriya utopii [History of utopia]. Moscow, V. M. Sablin' Izdaniye, 1910. 428 p. (In Russ.).
7. Utopiya i utopicheskoye myshleniye [Utopia and Utopian Thinking], red. by V. A. Chalikova. Moscow, Progress, 1991. 405 p. (In Russ.).
8. Fogt A. Sotsial'nye utopii [Social Utopia]. Moscow, Kom-Kniga Publ., 2007. 192 p. (In Russ.).
9. Khaksli O. O divnyy novyy mir [Brave New World]. Moscow, AST Publ., 2014. 288 p. (In Russ.).
10. Shtepa V. RUtopiya [RUtopiya]. Yekaterinburg, Ul'tra.Kul'tura Publ., 2004. 384 p. (In Russ.).
