CC BY
42
ФИЛОЛОГИЯ
УДК 328
Ю.Ф. Айданова, аспирантка, ОмГУ
ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНЫЕ ЗНАКИ СОВЕТСКОГО ПРОТОТЕКСТА В СОВРЕМЕННОЙ ПРОЗЕ И ИХ ОТРАЖЕНИЕ В ПЕРЕВОДЕ
Научные интересы: лингвокультурология, прагматика художественного текста, художественный перевод
В статье рассматривается проблема репрезентации советского сверхтекста в постмодернистской прозе. Обратившись к теории интертекстуальности, автор делает попытку выявить и описать состав знаков советского прототекста, особенности их функционирования в новом тексте (метатексте), а также воспроизвести их в переводе. В статье выделяются два вида исследуемых знаков (когнитивные и языковые) и анализируются стратегии переводчика по отношению к разным по природе знакам ■
Y.F. Aidanova, Omsk state university
INTERTEXTUAL MARKERS OF SOVIET PROTOTEXT IN MODERN PROSE AND THEIR REPRODUCTION IN TRANSLATION
The article observes the problem of representation soviet overtext in post modernistic prose. Having turned to the theory of intertextuality, the author makes an attempt to reveal and describe the markers of soviet prototext, the peculiarities of their functioning in a new text (metatext) and their reproduction in translation. In the paper two kinds of researched markers are revealed (cognitive and language) and the author analyzes the translator's strategies concerning markers of different nature ■
* * *
Современный терминологический инструментарий теории интертекстуальности разрабатывался в рамках структурализма (Ю.М. Лотман), постструктурализма и постмодернизма (Р. Барт, Ю. Кристева, Ж. Деррида, Ж. Лакан, У. Эко, М. Риффатер). Н.А. Кузьмина отмечает, что Ю.М. Лотман не пользуется терминами интертекст и интертекстуальность, однако введенные им понятия семиосфера, се-
миотическое пространство, культурная память непосредственно связаны с проблематикой интертекстуальности [Кузьмина 2004: 15].
Введение понятий интертекстуальность и интертекст в круг основных лите -ратуроведческих и языковедческих проблем связывают, прежде всего, с развитием постмодернизма - идейно-художественного направления, одной из основных черт кото-
рого является цитатность. В.П. Руднев подчеркивает, что «цитата перестает в поэтике интертекста играть роль простой дополнительной информации, отсылки к другим текстам, цитата становится залогом самовоз-растания смысла текста» [Руднев 1997: 113]. Таким образом, в поэтике постмодернизма интертекстуальность становится не только одним из приемов, наряду с другими, но и главным принципом авторской стратегии.
Теория интертекстуальности, зародившаяся как исследование взаимовлияний литературных текстов, постепенно переходит к изучению межтекстовых связей в иных областях (СМИ, кино, рекламе и т.д.).
При этом текст трактуется как семио -тическое явление: текст - "не реализация сообщения на каком-либо одном языке, а ... сложное устройство, хранящее многообразные коды (подчеркнуто нами - Ю.А.), способное трансформировать получаемые сообщения и порождать новые, как информационный генератор, обладающий чертами интеллектуальной личности" [Лотман
http://www.qumer.info/bibliotek Buks/Culture/L otm/11 .php].
Отечественный постмодернизм, имеющий, в силу определенных социальных и политических причин, сравнительно недолгую историю, вызывает в настоящее время повышенный исследовательский интерес (И.П. Ильин, В.П. Руднев, Н.А. Фатеева, И.С. Скоропанова, М.Н. Эпштейн и др.). В центре нашей работы - романы Л. Улицкой и В. Пелевина. Естественно, что в текстах современных авторов переосмыслению в первую очередь подвергается недавняя общественно-политическая ситуация - советское тота -литарное пространство. В работе вводится термин советский прототекст, под кото -рым мы понимаем совокупность знаков, репрезентирующих сверхтекст советского то -талитарного государства (т.е. текст в семиотическом смысле) в художественных произведениях (метатекстах).
По наблюдениям большинства иссле-
дователей, язык тоталитарной эпохи является на протяжении последних двух десятилетий постоянным объектом языковой рефлексии. Несмотря на то, что «спецификой современной эпохи в жизни российского общества» является «разрушение советских стереотипов мышления, отказ от установлений тоталитарного режима» [Земская 2000: 90], рефлексы тоталитарного дискурса отмечаются во всех сферах современного языка: в разговорной речи, в СМИ, в художественной литературе. Е.А. Земская, исследовавшая клише новояза в газетном языке, называет современный дискурс расцветом «новоязовского ерничества» [Земская 1996: 27].
Ностальгируя по недавнему прошлому, современные авторы вплетают в тексто-вое пространство своих произведений реалии из различных сфер коммуникации советского времени (идеолого-политической, массово-информационной, бытовой). Как наиболее рефлексирующая часть национально - культурной общности, постмодернисты включаются в игровое использование штампов тоталитарного языка, свойственное современному речевому обороту. Значимость подобных маркеров тоталитарной эпохи для понимания художественной целостности романов подтверждается высокой частотностью их репрезентации в сравнительно небольших по объему произведениях.
Опираясь на определение цитаты Н.А. Кузьминой, согласно которой цитатами являются «все «готовые» единицы языка: крылатые выражения, пословицы, поговорки, фразеологические единицы, штампы» [Кузьмина 2004: 96], маркеры советского прототекста мы рассматриваем как знаки цитации (интертекстуальные знаки). С позиций концепции интертекста и интертекстуальности Н .А. Кузьминой, описанной исследователем в терминах синергетики, интертекст в целом, а также все его компоненты обладают некоторой потенциальной энергией, состоящей из эксплицитной и имплицит-
ной частей, где имплицитная составляющая - переменная, зависящая от времени и модели мира индивида, определяющая разное понимание сообщения от субъекта к субъекту во времени и пространстве [Кузьмина 2004: 31-42].
Можно предположить, что интертекстуальные знаки советского прототекста, функционирующие в современных произведениях, обладают высокой имплицитной энергией, то есть требуют для адекватного понимания соответствующей когнитивной базы: социокультурных, общественно-политических знаний. По нашему мнению, именно эти имплицитные смыслы "закрыты" для молодого поколения, не владеющего ассоциативным полем лексем, называющих советские реалии, для которого неузнаваемы и неактуальны речевые штампы тоталитарного языка. К тому же, как представляется, передача авторской концепции интертекстуальных знаков советского прототекста при переводе сопряжена с большими трудностями. Известно, что при восприятии художественной действительности читателями, принадлежащими к иному (по сравнению с авторским) лингвокультурному сообществу, рвутся тончайшие ассоциативные связи, свойственные тексту оригинала, и возникает необходимость создания новых ассоциативных систем относительно принимающей языковой и культурной ситуации [Кузьмина 2001; Алексеева 2002; Фесенко 2002; Денисова 2003; Эко 2006 и др.].
Мы полагаем, что советский прото-текст представлен знаками разной природы: когнитивными и языковыми структурами, передающими специфику мыслеречевой деятельности языкового коллектива в исследуемый период.
При рассмотрении когнитивного слоя советского прототекста обнаруживаются структуры, терминологические номинации которых некоторые исследователи объединяют, некоторые - разделяют. Такими когнитивными структурами считаем концепты и
фреймы. Так, «когнитивная структура советской очереди» (И.Т. Вепрева) определяется учеными как концепт, в отношении которого применяется фреймовый анализ [Верещагин 1996; Верещагин, Костомаров 1999; Вепрева 2002]. Синонимы «рынок» и «базар» именуются концептом [Вепрева 2002] и фреймом [ Бабушкин 1996] соответственно.
Под концептом, вслед за В.И. Караси -ком, будем понимать хранящуюся в индивидуальной либо коллективной памяти значимую информацию, обладающую определенной цельностью [Карасик 2004: 128]. В понимании концепта считаем значимым его динамический характер [Вепрева 2002; Ворка-чев 2004; Карасик 2004]. По В.И. Карасику, «концепт ... обладает комплексом характе-ристик, и различные характеристики становятся актуальными в разные периоды быто -вания этого концепта» [Карасик 2004: 134]. И.Т. Вепрева отмечает, что концепты, отражающие реалии советской жизни, подвергаются реструктурации смысла. «Лексемы, номинирующие данные концепты, остаются в языке. Невостребованными являются те компоненты смысла, которые отражали реалии советского времени» [Вепрева 2002: 258]. В качестве примера цитируемый автор приводит концепты «рынок» и «очередь» [Вепрева 2002: 256-261]. Таким образом, можно сделать вывод о том, что, с одной стороны, концепт может обладать константными и вариативными признаками, а с другой стороны, в коллективном языковом сознании может наблюдаться постепенное угасание значимости концепта в целом.
Концептами в анализируемых текстах являются такие знаки, как партия, пятилетка, колхоз, коммунист, пионер, борьба, подвиг, двор, кооператив и др.
Понятие «фрейм», в отличие от концепта, обычно используется для анализа типовых ситуаций, закрепленных в памяти как обобщенные представления с определенными ожиданиями и реакциями [Минский 1979; Демьянков 1996; Болдырев 2001; Ка-
расик 2004]. К фреймам относим такие знаки, как (быть) на картошке, танцы на танцплощадке, слет клуба самодеятельной песни, песочить на собраниях и др.
По М. Минскому, фрейм - двухуровне -вая структура, представляющая собой ассоциативный набор константных и вариативных компонентов - вершинных узлов (слотов) и терминальных узлов. Каждый узел должен быть заполнен своим «заданием», представляющим собой те или иные характерные черты ситуации, которой он соответствует.
Фрейм песочить на собраниях можно соотнести со вторым этапом сценария проработки, описанного С.Ю. Даниловым, «эта -пом проработочного собрания» [Данилов 2001: 9]. Опираясь на классификацию актантов, обобщенную Т.В. Шмелевой [Шмелева 1988], можно выявить предварительные слоты анализируемого фрейма: лицо, осуществляющее проработку (субъект); лицо, подвергаемое проработке (пациенс); проступок объекта проработки (каузатив); действия по оказанию идеологического давления на объект проработки (предикат); идеологический контроль над членами коллектива (цель).
Языковые структуры советского про -тотекста в самом общем виде определяются нами как знаки, в восприятии которых ведущим фактором является устойчивая языковая форма. Подобные интертекстуальные знаки могут быть представлены лексемами, а также более или менее развернутыми сочетаниями слов (фрагментами текста), актуализирующими ключевые концепты советской эпохи (как имена концептов, так и их периферийные признаки, слои).
Примером таких словесных блоков могут служить фразеологически-устойчивые единицы, называемые идеологическими стереотипами (Н.А. Купина) - родимые пятна капитализма; социалистический образ жизни; диктатура пролетариата [Купина 2002: 15], клише новояза (Е.А. Земская) - В.
Ну как желудок? Нормально работает? П. Не жалуюсь. В. Продовольственную программу выполняет ? [Земская 1996: 24], синтаксическими штампами (К.Э. Штайн) - Пролетарию нечего терять, кроме своих цепей! буржуазные наймиты [Штайн 1999: 115,117].
С помощью подобных языковых формул стереотипизировались сознание и речь носителей языка в силу их повторяемости и регулярности, которая в языке советской эпохи носила обязательный характер [Купина 2002]. Отметим, что подобные штампы, рожденные языком теоретических работ К. Маркса и В.И. Ленина, были сложны для понимания большей части населения и воспроизводились «автоматически», а следовательно, утрачивали связь с действительностью.
В анализируемых произведениях ин-тертекстуальными языковыми знаками являются следующие: полное собрание сочинений; борьба с эхом прошлого и врагами внутри страны; красное знамя победившего социализма; построение нового общества, свободного от эксплуатации и др.
Разграничение когнитивных и языковых знаков считаем принципиально важным при изучении перевода, поскольку полагаем, что стратегия переводчика в отношении разных по структуре маркеров цитации должна быть разной. В аспекте художественного перевода представляется целесообразным исследовать стратегии, используемые переводчиками в целях сохранения имплицитной энергии исследуемых знаков.
Проверим данную гипотезу на приме -ре перевода разных по природе знаков в двух фрагментах романа «Веселые похороны» Л. Улицкой («The Funeral Party» переводчик Cathy Porter).
Кто-то поставил старую магнито-фонную запись. Это был московский шлягер конца пятидесятых, домашняя смешная переделка:
Москва, Калуга, Лос-Анжелос
Объединились в один колхоз...
О, Сан -Луи, сто второй этаж,
Там русский Ваня лабает джаз...
Какая же это была древняя и милая музыка, все ей улыбались: и американцы, и русские, но русским она дороже стоила, эта музыка, - за нее когда-то песочили на собраниях, выгоняли из школ и институтов.
Everyone smiled at this old music, Americans and Russians alike, but it meant much more to the Russians: because of it they had been attacked at meetings, expelled from schools and colleges.
В русском тексте слово собрание им -плицитно передает одну из идеологем советской эпохи - партсобрание. Переводчик, прибегая к «приближенному переводу» (при помощи аналога) (Л.С. Бархударов), не передает эту имплицитно заложенную информацию, о чем свидетельствует словарная дефиниция слова meeting: an occasion when people gather to discuss things and make decisions.
К тому же предикатив песочить -идеологема речевого жанра проработки, характерного для тоталитарной культуры [Данилов 2001]. В данном фрагменте речь идет о западной музыке, в тексте песни отмечены топонимы Лос-Анжелос, Сан-Луи, а также упоминается популярное в то время музыкальное направление джаз. В советскую эпоху подобное подражание западному стилю не просто критиковалось с позиций партии, как это переведено при помощи лексемы «attack»: to strongly criticize someone or something for their ideas or actions, но также преследовалось и подвергалось гонениям. Так, С.Ю. Данилов называет "исполнение и слушание «не-наших» песен" проступком, противоречащим директиве, и поэтому получающим негативную идеологическую оценку [Данилов 2001: 9]. В переводе данное несоответствие частично снимается благодаря контексту: expelled from schools and colleges. Англоязычный читатель понимает, что
из школ и колледжей выгоняют за очень серьезный проступок, однако в чем этот проступок заключается в данном случае остается непонятным.
Она встрепенулась, метнулась в угол, куда Либин составил полное собрание сочинений Марьи Игнатьевны в семи бутылках. Вытащила самую маленькую из бутылочек, свинтила с нее пробку и сунула Алику под нос.
She had jumped up and ran to the corner of the room, where Libin had arranged Mara Ignatievna's herbal masterpieces in seven bottles on the floor. Taking the smallest one and removing the cork, she pushed it under Alik s nose.
Л. Улицкая использует языковую структуру полное собрание сочинений в целях создания «ассоциативной провокации», частного конструктивного принципа ЯИ (языковой игры), моделирующего контекст несо-относительности речевого прогноза употребления слова и реализации этого прогноза [Гридина 1996: 29]. Данное узуально закрепленное сочетание принадлежит ассоциативному контексту произведений классиков русской художественной литературы, а также идеологов социализма и коммунизма (Ср. полное собрание сочинений А.С. Пушкина, В.И. Ленина, К. Маркса).
Смысловая контаминация выражения полное собрание сочинений и не эксплицируемых во фрагменте оригинала травяных настоев знахарки Марьи Игнатьевны (в отличие от текста перевода: herbal masterpieces) конструирует их ассоциативную координацию по семам «совокупность созданного» и «выдающийся продукт творческой деятельности». В переводном фрагменте актуализируется только последняя благодаря лексической единице masterpece: the best work of art that a particular artist, writer, musician etc. has ever produced. Использование слова masterpiece вместо сочетания collected works (собрание сочинений) объясняется, очевидно, большей выразительностью первого в англоязычной культуре. Выраже-
ние herbal masterpieces также конструируется по принципу ЯИ на основе несочетаемо-сти существительного masterpiece и прилагательного herbal (Ср. herbal remedes, herbal tea), а также их стилистического различия: masterpiece (шедевр) относится к миру искусства, herbal (травяной) - к миру естественной природы.
Итак, в отношении когнитивной структуры песочить на собраниях автор использует приближенный перевод, что не обеспечивает сохранения имплицитной энергии знака. В случае языкового знака полное собрание сочинений, эксплицируемое в переводе меняется, однако аномалия, построенная на ЯИ, сохраняется благодаря аналогичному сочетанию относительно принимающей культуры. При этом отсылка к многотомным изданиям русских классиков и идеологов социализма утрачивается. Таким образом, знаки, передающие социокультурные реалии советского времени, не могут быть адекватно прочитаны англоязычным читателем. Мы считаем, что перевод интертекстуальных знаков советского прототекста (те. знаков с высокой имплицитной энергией) должен предполагать восполнение этих имплицитных смыслов. Сверхзадача переводчика, по нашему мнению, состоит в переносе части имплицитной энергии в эксплицитную. Возможным приемом преодоления смысловой редукции считаем снабжение текста перевода соответствующим социокультурным комментарием.
Очевидно, что на примере фрагментов нельзя судить о стратегиях перевода в целом, однако данные предварительные выводы могут служить основой дальнейшего исследования.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бархударов Л.С. Язык и перевод / Л.С. Бархударов. - М., 1975.
2. Вепрева И.Т. Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху / И.Т. Вепрева. - Екатеринбург, 2002.
3. Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество / Т .А. Г ридина. - Екатеринбург, 1996.
4. Данилов С.Ю. Речевой жанр проработки в тоталитарной культуре: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Екатеринбург, 2001.
5. Земская Е.А. Активные процессы современного словотворчества // Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). - М., 2000.
6. Земская Е.А. Клише новояза и цитация в языке постсоветского общества // Вопросы языкознания. - 1996. - № 3.
7. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс / В.И. Карасик. - М., 2004.
8. Кузьмина Н.А. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического языка / Н.А. Кузьмина. - Изд. 2-е, стереотипное. - М., 2004.
9. Купина Н.А. Идеологические стереотипы и факторы дестереотипизации / Н.А. Купина // Стереотипность и творчество в тексте. - Пермь, 2002.
10. Купина Н.А. Тоталитарный язык: словарь и речевые реакции / Н.А. Купина. - Екатеринбург, 1995.
11. Лотман Ю.М. Текст как семиотическая проблема // Статьи по семиотике и типологии культуры
http://www.aumer.info/bibliotek Викэ/СШШге/Ыт/ 1Щр
12. Минский М. Фреймы для представления знаний / М. Минский. - М., 1979.
13. Руднев В.П. Словарь культуры XX в. / В .П. Руднев. - М., 1997.
14. Шмелева Т.В. Семантический синтаксис / Т. В. Шмелева. - Красноярск, 1988.
15. Штайн К.Э. Заумь идеологического дискурса в свете лингвистической относительности // Текст. Узоры ковра: Сборник статей науч-методич. семинара «ТЕХТиБ». - Вып. 4. - Ч. 2. Общие проблемы исследования текста. - СПб.; Ставрополь, 1999.
