CC BY
178
3. Араева Л. А. Словообразовательный тип: традиционное и современное видение // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2004. № 4. С. 110 - 115.
4. Араева Л. А., Горланов А. А. Пропозиционально-семантическая организация СТ «Г+ лив» в русских народных говорах // Вестник Кемеровского государственного университета. 2012. № 4-3(52). С. 33 - 36.
5. Араева Л. А., Андронова К. Д., Фаломкина И. П. Языковая картина мира телеутов (на материале фрейма «телеутская свадьба») // Сибирский филологический журнал. 2014. № 4. С. 238 - 245.
6. Араева Л. А., Ли С. И. Пропозиционально-фреймовый анализ производного слова (на материале наименований ягод в китайском и русских языках) // Вестник Кемеровского государственного университета культуры и искусств. 2014. № 27. С. 124 - 126.
7. Араева Л. А., Малахова О. В. Пропозиционально-фреймовая организация СТ «П+ ух/а/» (на материале русских народных говоров) // Фундаментальные исследования. 2015. № 2 - 3. С. 633 - 638.
8. Араева Л. А., Проскурина А. В. Пропозиционально-семантическая организация словообразовательного типа (на материале отсубстантивов с суффиксом -ин(а) в русских народных говорах) // Вестник Воронежского государственного университета. (Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация). 2011. № 1. С. 19 - 23.
9. Араева Л. А., Тарасова М. Н. Родственные связи у телеутов // Вестник Кемеровского государственного университета культуры и искусств. Кемерово. 2013. № 24. С. 184 - 192.
10. Араева Л. А., Шумилова А. А. Фреймовое моделирование словообразовательно-пропозициональной синонимии (на материале русских народных говоров) // Филологическая регионалистика. 2012. № 2(8). С. 41 - 45.
11. Евсеева И. В. Комплексные единицы русского словообразования: когнитивный подход. М.: Либроком, 2012. 312 с.
12. Кубрякова Е. С. Теория номинации и словообразование. Изд. 3-е. М.: Либроком, 2012. 88 с.
13. Кубрякова Е. С. Язык и знание: на пути получения знаний о языке: части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира / Рос. Академия наук. Ин-т языкознания. М.: Языки славянской культуры, 2004. 560 с. (Язык. Семиотика. Культура).
14. Русская грамматика. Ч. 1. М.: Наука, 1980. 789 с.
Информация об авторе:
Малахова Ольга Владимировна - старший преподаватель английского языка кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин филиала Кузбасского государственного технического университета им. Т. Ф. Горбачева в г. Белово, [email protected].
Olga V. Malakhova - assistant lecturer of English at the Department of Humanities and Socio-Economic Sciences, Belovo branch of Kuzbass State Technical University n. a. T. F. Gorbachev, Belovo, Russia.
Статья поступила в редколлегию 18.09.2015 г.
УДК 811.11'42
ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ КАК ДИСКУРСООБРАЗУЮЩАЯ КАТЕГОРИЯ ПРОСТРАНСТВА ЖАНРА ФЭНТЕЗИ
Е. В. Медведева
INTERTEXTUALITY AS A DISCOURSE FORMING CATEGORY OF FANTASY GENRE SPACE
E. V. Medvedeva
Данная статья посвящена исследованию дискурсивного пространства фэнтези на основе такой его характеристики, как интертектуальность. В работе приводятся основные подходы к классификации видов интертекстуальности, а также рассматриваются жанровые особенности произведений фэнтези и специфика осуществления в них интертекстуальных связей. В исследовании делается вывод о том, что интертекстуальность является базовой категорией для формирования дискурсивного пространства фэнтези. Основным средством реализации интертекстуальных связей является имплицитная аллюзия мифологического и социально-культурного характера. Материалом для исследования послужили тексты произведений А. Нортон.
The article studies discursive space of fantasy genre on the basis of such feature as intertextuality. The basic approaches to the intertextuality classification are given as well as the genre peculiarities of fantasy works and specific features of their intertextual relations. The paper concludes that intertextuality is the basic category of fantasy discursive space formation. The main means of realization of intertextual relations is mythological and sociocultural implicit allusion. Works by A. Norton served as material for the research.
Ключевые слова: дискурс, художественный дискурс, интертекстуальность, фэнтези, аллюзия.
Keywords: discourse, art discourse, intertextuality, fantasy, allusion.
Термин «дискурс» прочно вошел в парадигму современного гуманитарного знания, он используется не только в рамках собственно лингвистических, но и философских, литературоведческих, социологических, психологических и политологических исследований. Такая широта употребления обусловлена в первую очередь неоднозначностью толкования данного термина.
В современной отечественной лингвистике дискурс часто трактуется как «текст, взятый в событийном аспекте», акцентируя внимание на ситуации общения [1, с. 136]. При этом многие исследователи (В. З. Демьянков, Г. Г. Слышкин, Т. В. Милевская, Е. В. Чернявская и др.), определяя дискурс, отмечают его этноспецифичность, связь с национальным менталитетом и национальной культурой.
Некоторые лингвисты (А. А. Кибрик, В. В. Красных и др.) подчеркивают двойственную природу такого явления, как дискурс, поскольку оно интегрирует в себе и процесс речемыслительной деятельности и ее результат. В свою очередь, Е. С. Ку-брякова акцентирует внимание на том, что «под дискурсом следует иметь в виду именно когнитивный процесс, связанный с реальным речепроизводством, созданием речевого произведения, текст же является конечным результатом процесса речевой деятельности, выливающимся в определенную законченную (и зафиксированную) форму» [8, с. 164].
Неоднозначность трактовки термина «дискурс» обуславливает проблему классификации дискурса. А. А. Кибрик в своей работе, посвященной анализу подходов к таксономии дискурса, отмечает, что формы дискурса разнообразны как сама жизнь и крайне сложно расклассифицировать все разновидности дискурса на типы. В качестве базовых параметров существующих классификаций он выделяет:
1) модус (или канал передачи информации);
2) жанр (при этом отмечается, что до сих пор не существует единых принципов выделения жанров);
3) функциональный стиль;
4) формальность/неформальность [5].
В свою очередь, А. Н. Приходько говорит о том, что дискурс как любое лингвокультурное явление можно интерпретировать с точки зрения его формы, содержания и функции, которые применительно к дискурсу соотносятся со средой, модусом (режимом) и стилем общения [12].
Основываясь на концепциях прагмалингвистики и социолингвистики, В. И. Карасик выделяет такие категории, как: 1. Участники общения; 2. Условия общения; 3. Организация общения; 4. Способы общения. При этом первая категория, а именно статусно-ролевые характеристики участников общения, является для него наиболее важной для выделения типов дискурса [3, с. 200 - 201]. С точки зрения данной типологии ученый противопоставляет институциональный и личностный дискурс, причем последний подразделяется на бытовой и бытийный.
В данном исследовании мы рассматриваем художественный дискурс, который является разновидностью личностно-ориентированного (бытийного) дискурса, представляя собой «совокупность художественных произведений, выступающих результатом
толерантного взаимодействия авторских интенций, сложного комплекса возможных реакций читателя и текста, выводящего произведение в пространство семиосферы» [10, с. 164].
Данный тип дискурса характеризуется прежде всего тем, что автор творит новый мир, новую реальность на основании художественного вымысла. Эта новая реальность может совпадать с окружающей нас действительностью, либо значительно отличаться от нее, но всегда использует элементы действительного мира для создания «возможного» мира. При этом референция «возможного» нового мира, встающего за художественным произведением, не может оцениваться с позиции истинности/ложности, так как большинство ее денотатов вымышлены.
Любое художественное произведение, создавая свой «возможный» мир, создает условную реальность. В зависимости от того, насколько жизнепо-добна эта художественная условность, выделяется первичная и вторичная художественная условность. Первая является своеобразным фундаментом любого художественного произведения (художественный вымысел), а вторая представляет собой особый способ воспроизведения реальности, включающий в себя изменение пропорций, изменение логики, необычные сочетания привычных реалий и т. д. [6].
Жанр фэнтези, который приобрел большую популярность в конце ХХ в., основан на реализации вторичной художественной условности. Авторы произведений фэнтези создают не просто «возможный» мир, а дважды «возможный» мир, поскольку на художественный вымысел накладывается вымысел фантастический. Как отмечает С. Н. Плотникова, когнитивной основой жанра фэнтези является аномальный художественный мир, который определяется как возможный мир, организованный на основе других общеструктурных принципов, в отличие от "нашего" (обычного) мира. Под аномальным художественным миром понимается, соответственно, такой мир, который не характеризуется прямой проективностью и отражательностью, не "вырастает" напрямую из реального мира и имеет отличающуюся от него внутреннюю структуру. Аномальный мир вторичен и может существовать лишь на фоне обычного мира [11].
Для исследования дискурсивного пространства фэнтези одной из базовых категорий является категория интертекстуальности, что связано как с характером изображаемого «возможного» (вторичного) мира в произведениях фэнтези, так и с самой природой данного жанра, обусловленной генетическим родством фэнтези со сказкой, мифом, рыцарским романом и национальным фольклором.
Интертекстуальность присуща дискурсу любого типа, а для некоторых из них, в том числе и для жанра фэнтези, становится дискурсообразующей. О. Г. Ревзина отмечает, что «интертекстуальность входит в онтологию дискурса, обеспечивая устойчивость и взаимопроницаемость дискурсивных формаций» [14, с. 68]. В. Б. Кашкин говорит о том, что дискурс соединен множеством связей с предшествующими и последующими речевыми произведениями, он погружен в интертекстуальную среду. Са-
мо по себе порождение и понимание дискурса зависит от внутриязыковой памяти на чужие слова в виде явных и скрытых цитат [4]. Будучи текстовой категорией дискурсивного уровня, интертекстуальность представляет собой именно ту закономерность, которая обеспечивает понимание и интерпретацию всех смыслов текста/дискурса. В первую очередь, категория интертекстуальности реализует текстуальную гетерогенность (диалогичность), свойственную любому художественному тексту. В процессе взаимодействия текста-донора и текста-реципиента рождаются новые дополнительные смыслы, формируются и укрепляются интертекстуальные связи, вводящие текст-реципиент в более широкий литературно-художественный контекст [9].
Термин «интертекстуальность» был введен в лингвистику Ю. Кристевой в 1967 г., которая развила идеи М. М. Бахтина о диалогичности художественного слова. Согласно ее трактовке «любой текст строится как мозаика цитаций, любой текст - это впитывание и трансформация какого-либо другого текста» [7, с. 429]. В свою очередь, Р. Барт писал: «каждый текст представляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат. Обрывки культурных кодов, формул, ритмических структур, фрагменты социальных идиом и т. д. - все они поглощены текстом и перемешаны в нем, поскольку всегда до текста и вокруг него существует язык. Как необходимое предварительное условие для любого текста интертекстуальность не может быть сведена к проблеме источников и влияний; она представляет собой общее поле анонимных формул, происхождение которых редко можно обнаружить, бессознательных или автоматических цитат, даваемых без кавычек» [2, с. 418].
В современных исследованиях интертекстуальность как теория взаимодействия между текстами может рассматриваться широко (литературоведческая концепция интертекста) и узко (лингвистическая концепция интертекста). В соответствии с широкой моделью интертекстуальности каждый текст рассматривается как интертекст, то есть часть универсального текста, от которого он зависит во всех своих аспектах. Узкая модель интертекстуальности сфокусирована на исследовании сознательного и маркированного использовании межтекстовых связей.
Е. В. Чернявская, определяя интертекстуальность как категорию открытости текста, выделяет следующие содержательные стороны данной открытости:
1) содержательно-смысловая незамкнутость текста по отношению к другим текстовым системам и структурам;
2) открытость текста читателю [15, с. 188].
В современных филологических исследованиях существуют несколько классификаций межтекстовых связей. Одной из часто используемых является типология Ж. Женетта, который выделял:
1) архитекстуальность - набор характеристик, связывающих данный конкретный текст с родовой категорией;
2) паратекстуальность - отношение между текстом и его паратекстом, то есть заглавием, предисловием, подзаголовками и т. д.;
3) метатекстуальность - комментирующая ссылка на свой предтекст;
4) гипертекстуальность - пародирование, имитация одним текстом другого;
5) интертектуальность - «соприсутствие» в одном тексте двух и более текстов [13, с. 12].
С точки зрения авторства прецедентного текста можно говорить о внешней и внутренней интертекстуальности. При внешней интертекстуальности происходит реальная смена автора, а при внутренней - фиктивная. Внешняя интертектуальность реализуется за счет отсылки как к другому литературному тексту, так и к текстам других дискурсов (кодовая интертекстуальность), или иным произведениям культуры (синкретическая интертекстуальность). Внутренняя интертекстуальность осуществляется в виде паратекстуальности, автотекстуальности (то есть повторении цитат, аллюзий, символов, удвоении смысла, авторских комментариях, серийной структуре и т. д.), а также вставных текстов.
Анализ произведений жанра фэнтези, автором которых является А. Нортон, показал, что, хотя в ее работах можно обнаружить практически все виды интертекстуальных отношений, лишь некоторые из них являются достаточно частотными и продуктивными. Так, например, ярко выраженные паратексту-альные отношения между заголовками глав и их содержанием можно отметить в романах "Storm Over Warlock" и "Star Born".
В первом из этих произведений название главы "Death of a Ship" включает в себя метафорическое применение лексемы "death" - «смерть» по отношению к неживому предмету. Данное словоупотребление, с одной стороны, отсылает нас к традиционной для английской лингвокультуры персонификации корабля в среде моряков, а с другой стороны, настраивает читателя на тяжелые эмоциональные переживания главного героя, который остался в одиночестве на планете с врагами и наблюдает гибель небольшого корабля-разведчика своего народа. Название другой главы "Throg Justice" создает иронический эффект, поскольку никакой «справедливости» от «трогов» герою ждать не приходится.
Во втором романе также присутствует пример создания иронического эффекта: в главе, которая называется "Civilization", речь идет о расе существ, техническое развитие которых находится на высоком уровне, но чье отношение к иным расам не позволяет назвать их цивилизованным народом. Последняя глава данного романа интересна в плане использования рамочной конструкции на основе син-тактико-семантического повтора в названии и концовке. Так, глава называется "Not yet - ", а последняя фраза звучит более убежденно - "But not yet.", подчеркивая тот факт, что земляне и их потомки еще не готовы встретиться на равных.
Что касается автотекстуальности, то следует отметить большое количество циклов (серий) произведений данного автора, например: Beast Master; Elvenbane, or the Halfblood Chronicles; Forerunner;
Solar Queen и др. Отношения между текстами наблюдаются не только внутри цикла, но и между циклами, поскольку действие некоторых циклов происходит в одном и том же мире, а персонажи одних циклов упоминаются (иногда как легенда) в текстах других. Кроме этого, Андрэ Нортон в своих произведениях часто использует идею передачи мыслей на расстояние, способность одного разума напрямую общаться с другим разумом.
Внешняя интертекстуальность в произведениях фэнтези также реализуется в разных видах. Одним из них является кодовая интертекстуальность, которая в работах данного автора основана на использовании элементов научного, судебного и ритуального (магического) дискурсов. Так, при описании физического пространства произведений фэнтези автор применяет названия реальных звездных систем наряду со стилизованными под них названиями, а также термины, используемые в астрономии, чтобы придать большую реалистичность изображаемому миру. Например, "Archon IV, Lysander, Mochican, Terra, Sol's system, planet, world(s), galaxy, galactic, shadows and underworlds, sun, star(s), space, system, stellar, dead red dwarf sun". Помимо терминов, описывающих космические явления, Нортон использует лексику из области биологии для описания многочисленных рас, населяющих мир фэнтези: "mutations, adaptation, feline-evolved race, reptilian-evolved, warm-blooded, oxygen-breething creatures, carnivore".
При создании картины судебного процесса над узником в романе "Star Born" автор использует не только лексику, относящуюся к судебной системе ("tribunal of judges"), но и аллюзии на ритуалы, реально существовавшие (существующие): дело главного героя рассматривается тремя судьями, которые отличаются преклонным возрастом, допрос проводится офицером, а в конце приводится формула приговора ("Beast friends with beast. As the beasts - so you shall end. It is spoken"). В романах "Voodoo Planet" и "Storm Over Warlock" изображаются магические ритуалы, что также связывает текст художественного произведения с иной дискурсивной областью.
Специфика фэнтези как жанра определяет и специфику интертекстуальных отношений в произведениях данного жанра. Как уже было отмечено выше, жанр фэнтези генетически связан со сказкой, мифом и рыцарским романом, все это обусловило наличие сказочных и мифологических мотивов и символов. Наиболее частыми символами в произведениях А. Нортон являются бездна, вода, гора, модификации змеи и дракона, катастрофа, лабиринт (путь), лес, море, пещера, разрушение, оппозиция свет/тьма, собака, кошка и т. д. Текст, как и в сказке, выстраивается на основе «кольцевой композиции» - герой из своего привычного пространства попадает в «другой» мир для прохождения некоего испытания, после которого он возвращается в свой обычный мир. Здесь также присутствуют такие типичные для сказки элементы, как блуждание по волшебной стране, мир иной реальности, сражения с чудовищами, наличие помощников и проводников, использование волшебных предметов.
Связь с мифом осуществляется как на уровне структурных элементов (избранность героя, особый
вид нехватки, смертельная опасность для героя и его мира, испытания, награда, отказ от возвращения в первоначальный статус), так и на уровне отсылки к содержанию конкретных мифов. Так, например, А. Нортон использует аллюзии на скандинавские мифы, входящие в корпус прецедентных текстов англоязычной культуры. В романе "Forerunner Foray" в образе жриц Nornoch можно проследить аллюзию на богинь судьбы в скандинавской мифологии. Мотив борьбы со стихией, которая обречена на поражение, также характерен для скандинавских мифов. Создавая образы морских жителей, автор использует аллюзию на миф об Атлантиде и другие подобные ему мифы о подводных городах. Мифологическая аллюзия на образ божества прослеживается и в повести "Gifts Of Asti", где самыми ценными дарами оказываются знание и возможность выжить.
Аллюзии на библейские мотивы недостаточно ярко выражены в произведениях А. Нортон. Мы можем отметить использование лексемы "devil" для номинации представителей животного мира и мотив возрождения человечества (в виде избранной пары) после глобальной катастрофы.
В текстах фэнтези присутствуют различные виды интертекстуальных связей, но наиболее частотными, наряду с мифологическими, являются аллюзии социокультурного характера. Поскольку перед автором фэнтези стоит задача по-новому осветить основные вопросы, касающиеся роли и места человека в мире, ему необходимо создать систему своеобразных маркеров, кодов или символов, вызывающих в памяти читателя различные социально-исторические и культурные явления, события и факты, обеспечивая, таким образом, яркую эмоциональную реакцию на изображаемые события.
В произведениях А. Нортон присутствует частая аллюзия на явление расовой дискриминации. Так, например, в романе "Voodoo Planet" описывается общество, представляющее собой реакцию на угнетение лиц с темным цветом кожи. Для жителей данной планеты темный цвет кожи становится символом высокого социального статуса. В другом романе "Star Born" описывается ситуация порабощения «морского народа», отношения к ним как к животным. В романе "Elvenblood" угнетаемым народом становятся люди, которых подчиняют себе эльфы, и не прочь использовать в качестве прислуги некоторые волшебники. Аллюзия на гладиаторские бои, вызывающая в памяти обычаи Древнего Рима, возникает уже при употреблении слова "arena" и ставит нас на сторону человека, вынужденного сражаться за свою жизнь.
Таким образом, можно сделать вывод, что дискурсивное пространство фэнтези отличается повышенной плотностью различных интертекстуальных связей, которые служат как для построения пространства, встающего за произведением фэнтези, так и для экспликации чувств и переживаний, связанных с тем или иным социально-историческим опытом. В этом смысле интертекстуальность становится основной категорией формирования дискурсивного пространства жанра фэнтези.
Литература
1. Арутюнова Н. Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990. С. 136 - 137.
2. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1989. 616 с.
3. Карасик В. И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. М.: Гнозис. 2004. 390 с.
4. Кашкин В. Б. Сопоставительные исследования дискурса // Концептуальное пространство языка. Тамбов: ТГУ, 2005. С. 337 - 353.
5. Кибрик А. А. Модус, жанр и другие параметры классификации дискурсов // Вопросы языкознания. 2009. Вып. 2. С. 3 - 21.
6. Ковтун Е. Н. Поэтика необычайного: художественные миры фантастики, сказки, утопии, притчи и мифа (на материале европейской литературы первой половины ХХ века). М., 1999. 308 с.
7. Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог и роман // Французская семиотика: от структурализма к постструктурализму / пер. с франц., сост., вступ. ст. Г. К. Косикова. М.: Прогресс, 2000. С. 427 - 457.
8. Кубрякова Е. С. Эволюция лингвистических идей во второй половине ХХ века (опыт парадигмального анализа) // Язык и наука конца ХХ века. М.: Рос. гуманит. ун-т, 1995. С. 144 - 238.
9. Лушникова Г. И., Медведева Е. В. Дискурсивное пространство фэнтези (на материале произведений А. Нортон) // Современные проблемы науки и образования. 2013. № 6. Режим доступа: http://www.science-education.ru/113-11573
10. Олизько Н. С. Художественный дискурс как полилог автора, читателя и текста // Вестник Челябинского государственного университета. (Серия: Филология. Искусствоведение). 2011. Вып. 60. С. 164 - 166.
11. Плотникова С. Н. Концептуальный стандарт жанра фэнтези // Жанры речи: сб. науч. ст. Саратов: Изд-во Гос УН-Ц, 2005. Вып. 4. Жанр и концепт. С. 262 - 272.
12. Приходько А. Н. Таксономические параметры дискурса // Язык. Текст. Дискурс: Научный альманах Ставропольского отделения РАЛК / под ред. проф. Г. Н. Манаенко. Вып. 7. Ставрополь: Изд-во СГПИ, 2009. С. 22 - 30.
13. Прохорова Л. П. Сказка, игра, интертекстуальность (на материале английских литературных сказок). Кемерово, 2012. 139 с.
14. Ревзина О. Г. Дискурс и дискурсивные формации // Критика и семиотика. Новосибирск. 2005. Вып. 8. С. 66 - 78.
15. Чернявская В. Е. Лингвистика текста: Поликодовость, интертекстуальность, интердискурсивность. учебное пособие. М.: ЛИБРОКОМ, 2009. 248 с.
16. Norton A. Forerunner Foray. New York: Ace Books: The Viking Press, Inc., 1973. 286 p.
17. Norton A. Storm Over Warlock. New York: Ace Books: The World Publishing Co., 1960. 193 p.
18. Norton A. Star Born. New York: Ace Books: The World Publishing Co., 1957. 190 p.
19. Norton A., Lackey V. Elvenblood (Halfblood Chronicles - 2). New York: Tom Doherty Associates LLC: Tor Fantasy, 1996. 352 p.
20. Norton A. Flight In Yiktor. 1986. Режим доступа: http://www.e-reading-lib.com/book.php?book=80640
21. Norton, A. Gifts of Asti. 1973. Режим доступа: http://www.bookmate.com/r#d=jOlMYxvg
22. Norton A. Voodoo Planet. 1959. Режим доступа: http://www.gutenberg.org/files/18846/18846-h/18846-h.htm
Информация об авторе:
Медведева Елена Валерьевна - старший преподаватель кафедры иностранных языков КемГУ, [email protected].
Elena V. Medvedeva - assistant lecturer of the Department of Foreign Languages, Kemerovo State University.
Статья поступила в редколлегию 18.09.2015 г.
