CC BY
144
УДК 340.12 М.В. Байтеева
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ И ПОНИМАНИЕ ПРАВА
Рассматриваются проблемы понимания права с позиций феноменологической герменевтики. Основной проблемой классической интерпретации текстов права является преодоление разрыва между общим (нормативным текстом) и особенным (правовым случаем). В данной связи рассматривается идея о решении интерпретационной проблемы с помощью постклассической философии. Обсуждаются особенности подходов П. Рикёра, Х.-Г. Гадамера и М. Хайдеггера, которые позволяют объединить возможности феноменологии и герменевтики для создания новой методологической базы понимания текстов права. В их концепции поставлен вопрос о понимании права не как об объективном процессе, независимом от того, кто его исследует, а как о «тексте» права, который исследует субъект, включенный в интерпретацию. Данный способ понимания текста соединяет такие компоненты в интерпретации, как история текста, традиции его восприятия и жизненный опыт интерпретатора. Такая операция обеспечивает успех и интерпретации текста и применения «общих» высказываний к «специальным» случаям, а также показывает отношения между независимостью собственного понимания вещей интерпретатором и их семантическим описанием в тексте. Герменевтическое исследование текста права в данном случае связывается со средой, в которой он создаётся, и исходными позициями по методам и теоретическим основам.
Ключевые слова: феноменологическая герменевтика и право, язык и право, психология и право, семантика права, семантическая автономия текста, смысл и значение текста, подходы Поля Рикёра, Х.-Г. Гадамера и М. Хай-деггера к пониманию.
Герменевтикой понимания называют феноменологическую герменевтику, которая синтезирует три исследовательских направления: структурализм, феноменологию и философскую герменевтику. П. Рикёр осуществил такой синтез в феноменологической герменевтике, аргументируя это тем, что феноменология и герменевтика взаимно предполагают друг друга1. Современные исследования, проведенные с использованием подхода П. Рикёра, убедительно доказывают свою эффективность. Сегодня феноменологическая герменевтика служит незаменимым инструментом не только объяснения событий и процессов в социокультурных исследованиях, но и понимания, какую роль играет в них человек. Право как порядок, основанный на участии членов общества в социальных процессах, имеет своей целью формирование публичного порядка, что нередко связывают с правосознанием. Представляется, что изучение права в этом контексте имеет следующие особенности. Во-первых, особое место в праве занимают экзистенциальные феномены (мотив, ответственность, вина, раскаяние и многие другие), которые не могут быть объективированы и, соответственно, выступать предметом научного исследования2. Экзистенциальные переживания субъектов в горизонте права можно также воспринимать как фактор самоопределения и свободы воли, рассматриваемые в качестве основы создаваемого права вне принуждения. Во-вторых, понимание права, будь это текст, правовые отношения, коммуникация, диалог, требует новых методов исследования, поскольку из перспективы новой парадигмы субъект децентрирован языком, что означает — знания о праве нам всегда предлагает текст, который оформляется языком. Символические функции языка права поддерживают дистанцию между мыслями и реальностью и таким способом отделяют нас от жизни права с помощью знака. «Мы больше не живем, а обозначаем. Мы даем жизни смысл и отделяемся бесконечно от нее, в котором мы ее интерпретируем разными способами», — подчеркивает П. Рикёр3. Поэтому соединение человеческой экзистенции с языком признается как последнее основание в диалектике принадлежности и дистанции человека к бытию, что образует ядро феноменологической герменевтики.
Феноменологическая герменевтика опирается на феноменологический подход Э. Гуссерля, дополняя его идеями М. Хайдеггера о необходимости экзистенциального анализа бытия4. Истолкован-
1 См. на эту тему также: Шульга Е.Н. Когнитивная герменевтика. М., 2002. С. 159.
2 Jaspers K. Philosophie. Tuebingen, 1983. S. 25.
3 Ricoeur P. Husserl and Wittgenstein on Language // Edward N. Lee / Maurice Mandelbaum. Phenomenology and Existentialism. Baltimore, 1967. S. 217.
4 Heidegger М. Sein und Zeit. Tuebingen: Max Niemeyer, 2001. S. 11f, 42f, 165.
130_М.В. Байтеева_
2014. Вып. 1 ЭКОНОМИКА И ПРАВО
ный смысл понимался феноменологией в качестве «целого», на которое нацелено понимание. В этом аспекте подход чистой феноменологии Э. Гуссерля можно рассматривать с критической точки зрения: понимание языка остается идеалистическим как логический коррелят смысловой интенции «знаков бытия». Поэтому там, где присутствует сложная структура языка права, например в символике правовых идей (справедливости, равенства или свободы), требуется специальная методика, раскрывающая их смысл, что делает необходимым применение неклассической герменевтики. Понимание языка права должно иметь продуктивный характер и выступать как созидательный процесс, поэтому на данном этапе понимания феноменология показывает свою ограниченность: смысл в феноменологии не зависит от процесса понимания. Идеалистическое понимание смысла преодолевается тогда, когда осуществляется дальнейшее развитие феноменологических идей. Если смысл дается опосредованно языком, то языковое значение, например в понятии права, никогда не свободно от акта понимания, и герменевтика не может довольствоваться подходами к пониманию смысла, которые предлагали М. Хайдеггер и Х.-Г. Гадамер.
Герменевтика Х.-Г. Гадамера имеет особое значение для теории и философии права, которые апеллируют к этическим стандартам и определяют содержание права. В праве герменевтическая проблема очевидным образом отходит от чистого, не связанного с бытием знания, как критиковал его мыслитель5. Так, традиционный анализ понятия свободы выступает попыткой применить «чистые» знания к реальности, что неизменно ведет к проблеме применения «общего» к «особенному», оригинальное решение которой предложено немецким философом. Герменевтика Х.-Г. Гадамера предлагает метод, который позволяет соединять три аспекта интерпретации: историю текста, традиции восприятия текста и личный опыт интерпретатора. Благодаря последнему элементу, связанному с опытом интерпретатора, философская герменевтика предлагает новое онтологическое основание герменевтики для понимания текстов. Важной заслугой Гадамера является попытка показать ошибочный путь философии и науки Нового времени, а затем изменить методологический базис гуманитарных наук. Для мыслителя метод гуманитарных наук противоположен методу естественных наук, поскольку индуктивные методы науки, где посылки должны подтверждать заключение, не учитывают историчность любого опыта. Таким образом, обобщение как переход от знания отдельного предмета к знанию обо всех предметах данного класса, в гуманитарной сфере является ошибочным, что заставляет искать новые подходы к теории и методологии права.
Альтернативу классической эпистемологии предлагают М. Хайдеггер и П. Рикёр. Философия М. Хайдеггера, который на основании идей Гуссерля развил экзистенциальный метод прямого доступа к бытию, также является значительным этапом развития науки. Новое развитие подхода «я и мир» позволило Хайдеггеру показать, что граница «жизненного мира» проходит не на уровне субъект/объектных отношений, а на уровне собственных/несобственных действий. Такой прием позволил философу сделать вывод о том, что наукой сформирован глубокий разлом между «ложной» и истинной объективностью вещей. «Ложная» объективность связана с заданной, условной структурой «значений» явлений и вещей, выступающей вспомогательным средством объяснения мира, истинная — с их смыслом, который доступен только через индивидуальное понимание6. Такое понимание, как подчеркивал французский феноменолог М. Мерло-Понти, определяется «значением индивидуально об-наруженного»7. С позиций феноменологической герменевтики быть «обнаруженным» означает быть выраженным в языке, который субъективно отфильтровывает смысл воспринимаемого мира. Акцент М. Хайдеггера на том, что дазайн имеет язык, вскрыл глубокие проблемы философии и науки, которые работают не с самим дазайном, а с его описанием в языке. Следуя этим идеям, П. Рикёр признает исключительную роль языка, который помогает человеку не только воспринимать мир и выражать в нем себя, но и переступать горизонт жизненных ограничений. Возможность переступать границы горизонта между «конечным» и «бесконечным», привязанная к языку, означает, что через «именова-
5Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы филос. Герменевтики / пер. с нем.; общ. ред. и вступ. ст. Б.Н. Бессонова. М.: Прогресс, 1988. С. 371.
6 Ricoeur P. Geschichte und Wahrheit (цит. по: Meyer U. I. Paul Ricoeur: Die Grundzuege seiner Philosophie. Aachen, 1991. S. 210).
7 «Le chair n'est pas matière, n'est pas esprit, n'est pas substance...» («Chair - ни материя, ни дух, ни субстанция...») (Merleau-Ponty М. Le visible et l'invisible. S. 184; цит по: Figal G. Das Unsichtbare in der Wahrnehmung. S. 140). Г. Фигал продолжает данную фразу Мерло-Понти так: «...Скорее, chair - это элемент всеобъемлемого, но делимого, следовательно, открытого индивидуально».
ние» объектов с помощью языка возникает возможность объединять их материальные и идеальные свойства. По мнению П. Рикёра, такой практический синтез (называние феноменов и предметов языком), устраняет ограничение перспективы «внутреннего мира». Язык, который становится посредником между внутренним и внешним миром, устраняет дуализм между рациональным и чувственным, выступает онтологическим фундаментом понимания. Поэтому процесс понимания права должен иметь прямую и обратную связь с языком, быть рекурсивным правопониманием.
В качестве развития собственных представлений о том, как протекает процесс понимания, П. Рикёр предлагает модель непрямого доступа к экзистенции (через символы и знаки). Как показывает философ, экзистенция всегда протекает через интерпретацию языка (знаков, символов и текстов), в которых человек объективирует, познает, объясняет и понимает мир. Только благодаря языку мы можем переступать ограничения человеческой жизни, преодолевать время, символически перемещаться в пространстве, понимать себя и окружающий мир. Все эти возможности дарованы нам экзистенциальной установкой «я есть», на которую затем опирается «я думаю». В правовом языке такая расстановка акцентов имеет особое значение, поскольку речь идет о децентрировании права: переходу от знаний о нем к его бытию.
Рикёр согласен с Хайдеггером и Гадамером в том, что бытие, которое может пониматься, является языком8. Значение знаков состоит в том, что они выражают «дообъектную экзистенцию». Косвенный путь к человеческой экзистенции происходит иначе, чем прямой доступ к бытию, предлагаемый М. Хайдеггером, поскольку наша экзистенция доступна там, где она осмысленна, а экзистенциальный опыт выражен языком. «Язык знаков дает доступ к человеческой экзистенции, которая не отказывается от критериев рациональности, а использует их иначе», — считает И. Маттерн9. Таким образом, высказывания о человеческой экзистенции возвращаются к критике методов интерпретации, развитых как экзегезой, так и психоанализом.
Как известно, психоанализ рассматривает представления не в качестве выражения желаний, а как их вуаль. Критика такого понимания представлений как прямого доступа к сознанию, за которым скрыто предшествующее бытие, встречалась еще у К. Маркса и Ф. Ницше. Неслучайно Рикёр называет их мастерами сомнений, подчеркивая тем самым их стремление разоблачать иллюзии о характере непосредственного сознания. Как показывает анализ, сделанный П. Рикёром, таких феноменов права, как «ответственность» или «вина», само «переживание» их недоступно пониманию и может быть выведено только по следам опыта. Исследователь творчества П. Рикёра И. Маттерн обращает внимание на то, почему в ранних работах мыслитель применяет эйдетику в сфере исследований феноменов и аффектов, а позже переходит к перцепции, ориентирующейся на особенности психического восприятия внутренних и внешних «вещей»10. Мыслитель убежден, что эйдетика в чистом виде остается абстрактной, поскольку предлагает путь анализа экзистенциальных структур, где все конкретное и историческое, а значит принадлежащее экзистенции человека, теряется. Поэтому отношения субъекта к своим мотивам он исследует на основе установки пассивности субъекта в духе философии экзистенциализма. Попытка прояснить основные структуры человеческой экзистенции в их активности и пассивности происходит через анализ развития динамики мотивов и желаний. По мнению Рикёра, несовершенство человека в бесконечности его желаний или нежеланий можно понимать как формальный элемент структуры экзистенции, поэтому актуальное состояние человека, например собственного опыта ответственности или вины, узнать прежними методами невозможно. Намерение соотнести конкретный опыт «переживания» права с рефлексией, которую предлагает классическая философия, неизбежно ведет к разрыву с прежними подходами к правопониманию. Поскольку язык «переживаний» права является образным языком, необходима интеграция методов интерпретации, которую П. Рикёр связывает с герменевтикой символов. Символ выступает не разделением образного смысла и смысла буквального, а является способом «сквозного конституирования смысла»11.
Процесс восприятия смысла права и процесс правопонимания не сводятся к автономной рефлексии, а выступают отражением психических актов сознания субъекта, который говорит, желает,
8 Gadamer H.-G. Wahrheit und Methode. Grundzuege einer Hermeneutik // Gesammelte Werke (GW), Band I. Tuebingen, 1960. S. 450. ^T.no: Mattern J. Ricoeur. Zur Einführung. Hamburg: Junius Verlag, 1996.
9 Mattern J. Ibid. S. 55-56.
10 Mattern J. Ibid. S. 53ff.
11 Ricoeur P. Existenz und Hermeneutik // Hermeneutik und Strukturalismus. Der Konflikt der Interpretationen I, übers, von J. Rütsche, München, 1973. S. 22. uht. no: Mattern J. Ibid. S. 54.
132 М.В. Байтеева
2014. Вып. 1 ЭКОНОМИКА И ПРАВО
действует в собственном «жизненном мире». Это возможно только через преодоление теоретико-познавательных доминант субъективности, что неизбежно требует отказа от активной позиции сознания и признания его пассивности, то есть его децентрирования языком. Постановка вопросов о том, как происходит понимание в языке, выводят герменевтику на критический уровень контекста онтологических вопросов о бытии. Поэтому рефлексия над правом направлена на задачу «понимать знаки» права в качестве знаков собственной экзистенции. Это значит, что задача правопонимания состоит в установлении рекурсивной связи сознания с языком, который объективирует не только наши внешние действия и внутренние феномены, но и открывает переход от представлений о праве к смыслу права.
В праве проблема исследования внутреннего мира человека возникает, как правило, при вынесении суждений о мотивах действий. Осознает субъект или не осознает то, что он делает, чувствует ли он себя виноватым или предвидит последствия совершаемых действий, словом, многие сферы внутренней мотивации выступают предметом правовой оценки как гражданского, так и уголовного права. С точки зрения когнитивных и психологических исследований современной науки оценка мотивации действий рациональными способами также невозможна.
По мнению К.В. Пола, осознанные/неосознанные представления все же можно некоторым образом связать со способностью человека делать предположения о возможных или будущих последствиях совершаемых действий12. Поскольку экзистенциальные или психологические установки несопоставимы с процессами и явлениями языковой реальности, объективация «предположение о чем-то» становится настоящей проблемой.
Принято считать, что предположения могут быть доступны для оценки после их выражения в языке. По сути, любая мотивация и аргументация действий субъекта целиком зависят от возможностей представления их в языке. Поэтому критерии оценки внутренних переживаний находятся в тесной связи с вопросом о том, каким способом мы переводим «мысленные аргументы» в вербальный эквивалент или, выражаясь иначе, «кодируем» их языком. После этого появляется новая задача - интерпретация выраженного языком эквивалента.
Как считает постклассическая наука, понимать внутренние феномены можно лишь как следствие самих языковых действий13. Вот как объясняет это немецкий феноменолог Гюнтер Фигал: «Само намерение не выражается словами; оно лежит не в значении употребленного выражения, и не в подчинённости предложения; оно могло бы быть дано пониманию и в других предложениях или словах, имеющих другое значение. О намерении нельзя предполагать, только если оно дано в предложении, выражающем намерения. Подразумеваемое есть, скорее, задуманное как возможность деятельности, которая лишь показывается нам предложением. Предполагаемое «несет» на себе предложение сложно уловимым образом, давая ему определенное направление; подобно стрелке часов, и смысл означает это направление»14. Иначе говоря, мотив как психический феномен можно оценивать лишь как вероятность. Он имеет шанс проявиться вовне только с помощью языка, но это ни в коем случае не означает его присутствия в самих действиях. Нередко мотив соотносят с интересом, потребностью или даже целью, что принципиально искажает природу психических феноменов. По Г. Фигалу, вопрос о том, «для чего» предпринимается действие, всегда остается позади смысла, к которому это действие идет. «Можно предполагать нечто определенным образом или задавать для действия цель, но они могут вообще не иметь смысла», - пишет ученый15. В этом контексте становится понятным, что проблема понимания правовых действий связана, прежде всего, с тем, что такой процесс протекает на уровне ментальной сферы или идентификации эмоционального содержания человеческого сознания, недоступного для восприятия. Сам процесс понимания также не может быть описан или рационально объяснен, но в знаках и символах можно найти или исследовать «оставленные» им следы. Поэтому
12 Pohl K.W. «Unbewusste Vorstellungen» als erbrechtlicher Anfechtungsgrund? Eine zivilrechtsdogmatische Untersuchung auf psychologischer Grundlage. Berlin, 1976. Duncker&Humbolt. S. 36-43.
13 Языковое действие включает в себя «называние» и «артикуляцию» (например, произнесение этого вслух). Важно, чтобы автором акта действия являлся сам человек.
14 Figal G. Sinn. Zur Bedeutung eines philosophischen Schluesselbegriff. S. 148-158 // Verstehensfragen. Studien zur phaenomenologisch-hermeneutischen Philosophie. Tuebingen. Mohr Siebeck, 2009. S. 150.
15 Figal G. Sinn. Ibid.
любой продукт языка, по П. Рикёру, выступает «местом символов или двойственных смыслов, где различные способы толкования противостоят друг другу»16.
Наиболее показательна проблема отражения внутреннего мира языком на примере символов права, которая выступает проводником «внутренних» феноменов во «внешний» мир. Между содержанием символа и формой его выражения находится структура, которую П. Рикёр называет «архитектурой смысла»17. В качестве места, где происходит «наполнение» символа смыслом, выступает повествование, нарратив, словом, любой текст права. Как уже обсуждалось выше, текст права выступает своеобразным транслятором исходного смысла во времени и пространстве. Такая трансляция строится на гетерогенных элементах права, которые репродуцируются языком в ходе истории. Нарративные сюжеты о долге или ответственности организуют наши действия так, что мы приобщаемся к символам права, часто не подозревая об этом. Такая перспектива организации текстов права показывает, что любое правопонимание должно начинаться с исследования языка. Основная проблема такого исследования состоит в придании функциональных ролей символам и знакам, которыми наполнен правовой текст. Подход к решению этой задачи можно развивать на основе феноменологического восприятия языка. Язык в таком понимании М. Мерло-Понти выступает реверсируемостью (обратимостью) того, что мы видим и как это происходит в нас; то есть язык выступает обратной стороной речи, отпечатывает ее значение18. Выражением понимания является «персональное схватывание», динамичный смысл, который «высвобождается» через объяснение вовне и определяется как содержание языка в корреляции с собственным миром. Феноменологическая герменевтика рассматривает данный процесс в едином горизонте языкового сознания. «Не существует ясной онтологической границы между интенцией и ее коррелятом: коррелят как бы сам имеет интенциональный характер как воспринимаемое при условии явно проведенной границы. Если я как воспринимающий принадлежу воспринимаемому миру и из этой принадлежности являюсь таковым, то можно сказать, что мир узнается через меня», - писал М. Мерло-Понти19. Поэтому, если классическая герменевтика занимается интерпретацией текста и поиском его смысла в привязке к методу, то в феноменологической герменевтике все наоборот: смысл «текста» выводит субъект не с помощью методов интерпретации, а исходя из своего экзистенциального опыта.
Важным открытием П. Рикёра становится выявление различий актуализации смысла в системах устного и письменного языка. Письменные тексты, подчеркивает ученый, обладают «семантической автономией» и не могут пониматься непосредственно, требуя определенных методов. «Текст» права выступает исходным пунктом герменевтики понимания, которая должна искать его «смысл». Такой смысл несет не только предложение, но и вся деятельность, которая имеет внешнее выражение, что дает доступ для ее оценки в качестве «квазитекста»20. На первом этапе такого исследования текста герменевтика понимания права использует структурализм, который необходим для выделения и анализа разных уровней языка, открывающих доступ к смыслу права21. Переход от символов права к динамике права, от текстов права к событиям языка заключается в открытии и установлении связи права с действительностью, которая существует до научного объективирования. Предпосылкой этого выступает онтологическая концепция языка, в рамках которой язык права в своих различных формах употребления постоянно указывает на отношение к предмету22. «Отношение к предмету состоит прежде всего в том, что говорение о предмете предшествует опыту предмета, который "проникает"
16 Ricoeur P. De l'interprétation. Essai sur Freud. Paris: Ed. du Seuil, 1965. S. 18f. Надо заметить, что П. Рикёр считал всё внешне выраженное, в том числе действия, текстом, который для понимания требует соответствующей интерпретации.
17 Ricoeur P. Symbolik des Boese. Absch. 1.1. Цит. по: Meyer U.I. Symbol. S. 93f.
18 «Il y a une réversibilité de la parole et de ce qu'elle signifie» (Merleau-Ponty M. Le visible et l'invisible. S. 202). Цит. по: Figal G. Das Unsichtbare in der Wahrnehmung. S. 146.
19 Merleau-Ponty M. Le philosophe et son ombre. S. 210-211 (цит. по: Figal G. Das Unsichtbare in der Wahrnehmung. S. 140).
20 Ricoeur P. Der Text als Modell: hermeneutisches Verstehen / Seminar: Die Hermeneutik und die Wissenschaft // H.-G. Gadamer, G. Boehm. Frankfurt/M., 1978. S. 83 usw.
21 См. подробнее: Mario J. Valdés, Paul Ricoeur's Post-Structurahst Hermeneutics // Reflection and Imagination. A Ricoeur Reader. New York, 1991; Stephen H. Clark. Paul Ricoeur. London, 1990. S. 5f.
22 Ricoeur P. Réponses de Paul Ricoeur à ses critiques //: Christian Bouchindhomme / Rainer Rochhtz (Hg.). Temps et récit de Paul Ricoeur en débat. Paris, 1990. S. 211. Цит. по: Mattern J. Ibid. S.76.
134_М.В. Байтеева_
2014. Вып. 1 ЭКОНОМИКА И ПРАВО
таким образом в слово», - интерпретирует позицию П. Рикёра И. Маттерн23. Как правило, с этим аспектом связана проблема правовой интерпретации социальных действий. «Доказательством осмысленности действия является то, что действие подчиняется ожиданию, которое способно быть осмысленным... Попытка оказать влияние на действие других - это всегда нечто "внешнее" и недоступное в собственных действиях. Как нечто, что просто есть или происходит. Все материальные и естественные процессы относятся к такому роду событий, и хотя по отношению к ним можно вести себя определенным образом, они никогда не могут полностью стать частью собственного действия. Они остаются "внешним", которое не есть разновидность собственных действий, а остается поверхностью каждого из них», - пишет Г. Фигал24. Для преодоления этой проблемы феноменологическая герменевтика предлагает заниматься рекурсивной интерпретацией права на разных уровнях языка, синтез которых формирует правопонимание. В такой перспективе понимание языка права, если речь идет об интерпретации феноменов (мотива, вины, ответственности), должно происходить как реконструкция правового языка и протекать не линейно, а одновременно на разных уровнях языка: семантическом, выраженном в слове, и несемантическом, выраженном «образным языком». Для каждого из них используется собственный метод, который поэтапно обращается сначала к феноменологии, затем к герменевтике и, наконец, объединяет их результаты в рамках особого приема. Рикёр называет его «конкретной рефлексией». Такой прием может реализовываться в двух вариантах:
- для понимания фиксированных текстов используется метод «от объяснения к пониманию»;
- для понимания актуальных событий языка используется метод диалога.
Представленные методы имеют существенные различия, но совпадают во взгляде на то, что в обоих случаях лежит конкретная (собственная) рефлексия. Субъект, интерпретирующий или пытающийся понять «текст», становится стороной самого «текста», воспринимая себя как единое «целое» с ним. Так протекает гипотетический характер рекурсивного понимания права: в диалектике образования гипотезы описанного или выраженного языком и подтверждения собственным опытом понимания того, что представлено текстом25. Это делает понятным, почему интерпретации права могут иметь конфликтный характер: они закончены в выражении субъективного восприятия, но не идентичны смыслу, который каждый должен выводить сам. В этом заключается фундаментальное отличие правопонимания с позиций феноменологической герменевтики от его классических образцов. Если следовать идеям Рикёра, то смысл права неразрывно связан со специфической «субъективностью», которая децентрирована языком26: субъективность (как место, где происходит понимание) выступает фундаментом, на котором человек связывает себя с бытием. Так человек ищет свое место в мире, вступает в отношения с другими, реализует свои интересы и несет ответственность только за те поступки, которые может обосновать сам.
Надо заметить, что попытки связать добровольность исполнения права (вне принуждения) с осознанием долга или пониманием ответственности человеком предпринимались как в отечественной, так и зарубежной науке. Однако специфика решения данной проблемы юридической наукой позволяет взглянуть на предпринимаемые попытки критически. В частности, российский ученый Д.А. Липинский пишет об этом так: «Одним из первых в теории права сложилось понимание позитивной юридической ответственности как осознания долга. Первым на данную проблему обратил внимание ученый-криминалист В.Г. Смирнов. В теории права эту идею поддержал Ф.Н. Фаткуллин. По его мнению, по-зитивиная ответственность - это осознание своих действий (бездействий), соотнесение их с действующими законами и подзаконными актами, готовность отвечать за них перед государством и общест-вом»27. Вместе с тем, как замечает Д.А. Липинский, понимание позитивной юридической ответственности в теории права нередко воспринимается «в штыки». Критики делают, как правило, акцент на том, что в понятии юридической ответственности нет места для нравственных или психологических элементов. Таким образом, теорией права проявление правового сознания рассматривается как долг перед обществом и государством, который выражается в соблюдении требований права, определенных право-
23 Mattern J. Ibid. S. 76f.
24 Figal G. Sinn. S. 152.
25 См. об этом: Hirsch E.-D. Validity in Interpretation. New York, 1967.
26 В феноменологической герменевтике субъективность имеет пассивный характер, поэтому не субъект думает, а «думается» в субъекте, что и означает децентрирование языком: знаки права приходят извне и становятся смыслом права в собственном понимании.
27 Липинский Д.А. Проблемы юридической ответственности. СПб.: Юридический центр Пресс, 2004. С.14.
вой наукой, а затем законодателем, в его разнообразных формах. Представляется, что в постклассическом понимании правовое сознание следует рассматривать иначе: как интенцию сознания на право, связанную не только с желанием субъекта познавать право и слепо следовать за ним, но и с потребностью делать это право «применимым» для себя. Поэтому постклассические подходы, в частности феноменологическая герменевтика, ищут исходную точку, в которой происходит «рождение» смысла права в сознании субъекта. «В том, что я называю своим разумом или своими идеями - если бы можно было развернуть все их предпосылки, - всегда можно обнаружить переживания, которые не были высвечены, массивные пласты прошлого и настоящего, всю ту "отложившуюся историю", которая не только касается генезиса моего мышления, но и детерминирует его смысл», - писал Э. Гуссерль28. С рассмотренной точки зрения понимание права достигается через собственную рефлексию, которая позволяет выйти за горизонт ограниченного понимания права классической наукой.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики / пер. с нем.; общ. ред. и вступ. ст. Б. Н. Бессонова. М.: Прогресс, 1988.
2. Липинский Д.А. Проблемы юридической ответственности. СПб.: Юридический центр пресс, 2004.
3. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. М: Наука; Ювента, 1999.
4. Шульга Е.Н. Когнитивная герменевтика. М., 2002.
5. Gadamer H.-G. Wahrheit und Methode. Grundzuege einer Hermeneutik. In Gesammelte Werke (GW), Bd I, Tuebingen, 1960.
6. Figal G. Das Unsichtbare in der Wahrnehmung // Verstehensfragen. Studien zur phaenomenologisch-hermeneutischen Philosophie. Tuebingen, 2009.
7. Figal G. Sinn. Zur Bedeutung eines philosophischen Schluesselbegriff // Verstehensfragen. Studien zur phaenomenologisch-hermeneutischen Philosophie. Tuebingen; Mohr Siebeck, 2009.
8. Heidegger М. Sein und Zeit. Tuebingen: Max Niemeyer, 2001.
9. Hirsch E.-D. Validity in Interpretation. New York, 1967.
10. Mario J. Valdés, Paul Ricoeur's Post-Structurahst Hermeneutics, in: ders. (Hg.), Reflection and Imagination. A Ricoeur Reader, New York 1991; Stephen H. Clark, Paul Ricoeur, London 1990.
11. Mattern J. Ricoeur. Zur Einführung. Hamburg: Junius Verlag, 1996.
12. Meyer U. I. Paul Ricoeur: Die Grundzuege seiner Philosophie. Aachen, 1991.
13. Pohl K.W. „Unbewusste Vorstellungen" als erbrechtlicher Anfechtungsgrund? Eine zivilrechtsdogmatische Untersuchung auf psychologischer Grundlage. Duncker&Humbolt- Berlin, 1976.
14. Ricoeur P. Husserl and Wittgenstein on Language, in: Edward N. Lee/Maurice Mandelbaum, Phenomenology and Existentialism, Baltimore 1967.
15. Ricoeur P. Existenz und Hermeneutik, in: ders., Hermeneutik und Strukturalismus. Der Konflikt der Interpretationen I, übers, von J. Rütsche, München 1973.
16. Ricoeur P. De l'interpretation. Essai sur Freud. Paris: Ed. du Seuil, 1965.
17. Ricoeur P. Der Text als Modell: hermeneutisches Verstehen / Seminar: Die Hermeneutik und die Wissenschaft / hrsg. H.-G. Gadamer, G. Boehm. Frankfurt/M., 1978.
18. Ricoeur P. Réponses de Paul Ricoeur á ses critiques, in: Christian Bouchindhomme/Rainer Rochhtz (Hg.), Temps et récit de Paul Ricoeur en débat, Paris 1990.
19. Jaspers K. Philosophie. Tuebingen, 1983.
Поступила в редакцию 22.11.13
28 Husserl E. Formale und transzendentale Logik. S. 221. Цит. по: Мерло-Понти M. Феноменология восприятия. М. Наука; Ювента, 1999. С. 501.
136
М.В. Байтеева
M. V. Bayteeva
INTERPRETATION AND UNDERSTANDING OF LAW
The article covers the problems of understanding of law from the position of phenomenological hermeneutics. The basic problem of the legal text in classical interpretation is to overcome the gap between the general (normative terms) and the special (legal case). In this regard the article considers the idea concerning the solution to this problem in terms of postclassical philosophy. It discusses the characteristics of approaches of P. Ricoeur, H.G. Gadamer and M. Heidegger, who offered to unite phenomenology and hermeneutics resources for newly-designed methodology of text understanding. They considered understanding of law not as an objective process that was independent of the one who investigated it, but the "text" of law which was investigated by a subject involved in its interpretation. This way of texts understanding comprises such aspects of interpretation as a history of a text, traditions of its perception, and life experience of an interpreter. This action ensures success for both the text interpretation and the application of the general claims to special facts, as well as shows the relations between an interpreter's own independent understanding of things and their semantic description in the text. Hermeneutical research of text in this case gets connected with the environment in which it has been created, and with basic positions regarding methods and theoretical foundations.
Keywords: phenomenological hermeneutics and law, language and law, interpretation, psychology and law, semantic of law, semantic autonomy of text, meaning and significance of text, approaches of Paul Ricoeur, Hans- Georg Gadamer and Martin Heidegger.
Байтеева Марина Владимировна, кандидат юридических наук, доцент
Bayteeva M.V.,
candidate of law, associate professor
ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет» Udmurt State University
426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 4) 426034, Russia, Izhevsk, Universitetskaya st., 1/4
