CC BY
72
Вестник Омского университета. Серия «Экономика». 2005. № 4. С. 89-91 © А.А. Кузьмин, 2005
УДК 331.556
ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ СТАРОЖИЛОВ
И НОВОСЕЛОВ В ПРОЦЕССЕ ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКОЙ КОЛОНИЗАЦИИ СИБИРИ
А. А. Кузьмин
Сибирский институт бизнеса и информационных технологий
Topic of the article is analysis of the process of the economic colonization of Siberia, made from the point of view of institutional economic theory.
Отечественная история «есть по преимуществу история областных масс народа, история постоянного территориального устройства, разнообразной этнографической организации» [19, c. 648]. Сибирь в этом случае является типичным и наглядным примером подобного процесса.
На протяжении ХУП-ХУШ вв. происходит присоединение и следующая за этим хозяйственная колонизация сибирских территорий. Так как заселение названных территорий представляло собой не одномоментный акт, а было растянуто во времени, то взаимоотношения между предшествующими переселенцами и вновь прибывающими новоселами становились одним из значительных факторов, влиявших на длительность хозяйственной адаптации последних в новых условиях. О значимости этого фактора говорит и тот факт, что уже дореволюционные исследователи, в частности А. Кауфман, проводили дифференциацию переселенческого контингента по времени оседания, хотя и использовали эту градацию для более широкого экономического анализа [3, c. 91].
Целью настоящей статьи является анализ взаимоотношений старожилов и новоселов в ходе переселенческой колонизации Сибири, рассматриваемой нами как институциональный процесс. В этой связи логичным является применение категориального аппарата институциональной экономической теории. Такая интерпретация должна позволить, по нашему мнению, более реалистично оценить особенности механизма переселенческого освоения сибирского региона как объекта экономического исследования.
В основе специфики отношений между старожильческим населением (первопоселенцами XVII-XVIII вв. из северо-западных и приуральских территорий) и вновь прибывающими из Европейской России переселенцами пореформенного времени по степени важности необходимо прежде всего выделить круг вопросов, связанных с отношением непосредственного производителя к земле. Это отношение формировалось под влиянием как официальных (законодательные акты), так и неофициальных (представления, опирающиеся на принципы обычного права) институтов.
Уже при начальном заселении Сибири официально были закреплены отводы участков крестьянам, при этом земля закреплялась за дворами на основе так называемых данных грамот. Однако нередко переселенцы сами определяли для себя место оседания и размер земельного участка по принципу вольной заимки. В частности, в одном из документов, составленном в середине XVII в. в Сибирском приказе, утверждалось: «Сколько хто сперва русские люди в которых местах земли займова-ли, много ль хто иль мало, тот тем, хто жив, и по ся место владеет» [8, c. 81].
На складывающиеся в Сибири поземельные отношения значительное влияние оказали представления о праве на обрабатываемую землю самих крестьян, в массе своей пришедших из черносошных уездов Европейской России и сохранивших традиции и приемы хозяйствования. Крестьяне считали возделанный участок «природной своей землей», или землей «отцовской и дедовской», наследник которой имеет право «владеть вечно и на сторону продать и заложить и во всякие крепости укрепить», ведь труд на земле только тогда становился целесообразным, когда участок закреплялся за переселенцем на длительное время.
Местные и даже центральные власти в какой-то степени считались с распространенными у земледельцев представлениями о «божьей», ничейной земле, право распоряжаться которой принадлежит тому, кто первым вложил в нее, хотя бы символически, свой труд, именно эти представления становились основанием спецификации.
На первых этапах переселенческой колонизации, в условиях многоземелья, когда государство достаточно формально контролировало распределение и эксплуатацию своего земельного фонда в Сибири в связи с отдаленностью административной власти от заселяемых территорий, проблем со спецификацией прав на земельный участок, связанной с механизмом межевания, и его эксплуатацией как у старожилов, так и у новопоселенцев не возникало. У представителей местной администрации в
этой связи складывалось убеждение, что «для отклонения неизбежного ропота старожилов оставить им, по крайней мере, на первых порах пользование каждым землями и свыше 15 десятин (максимальный размер надела на мужскую душу)» [2].
В многоземельных общинах Сибири право отдельного члена на кусок земли традиционно определялось не отводом, а «запахиванием». Желая захватить определенную площадь пахотных земель и оградить себя от ее захвата другими, общинник разбрасывал свои пашни полосами по всему пространству. Свободные участки между ними, таким образом, оставались за теми, кто распахал полосы. В условиях, когда государство не занималось межеванием земельных участков, данная практика становилась предпосылкой будущих конфликтов между названными нами категориями переселенцев.
Ситуация статус-кво сохранялась вплоть до середины 80-х гг. XIX в. Более того, в условиях реального многоземелья старожилы охотно и на самых легких условиях принимали переселенцев-ново-селов [5, c. 238]. Начиная со второй половины 80-х гг. XIX в., возникает и обостряется проблема земельного «утеснения», что является следствием истощения фонда свободных плодородных земель, пригодных к использованию. С этого периода характер взаимоотношений между старожилами и новопоселенцами большей частью зависел от того, насколько вновь прибывшие «теснили» сибиряков в земельном отношении.
Другое обстоятельство, определившее характер рассматриваемых взаимоотношений, связано с правовой сферой. У русского крестьянина, который со временем стал преобладающим в переселенческой массе начального этапа заселения Сибири, отсутствовало представление о естественном праве, а представление о порядке укоренялось в обычае. В частности, это выражалось в праве первого захвата, праве затраченного труда на приведение в культурное состояние земли, праве давности бесспорного владения участком, что являлось доказательством справедливости и правильности. Издаваемые правительством указы рассматривались как единовременные распоряжения, отношение к закону строилось как к указаниям, издаваемым по ничем не объяснимым причинам и исполняемым только принудительно. Данные факты позволяют говорить о господстве в хозяйственной практике переселенца неформальных институциональных установлений, что порождало в ряде случаев оппортунистическое поведение по отношению к формальным организациям.
Во второй половине XIX в. наблюдаются некоторые сдвиги в этом отношении, особенно у молодого поколения, что было связано с переменой общественной обстановки в результате проведения серии либеральных реформ 1860-70-х гг. в различных сферах. Реформы 1861, 1864, 1866 гг. существенно изменили правовое положение крестьян, в частности, в вопросах владения собственностью, ведения сделок и т. д. Глобальные изменения в культурной и правовой сферах, затронувшие цивилизационные основы социальной жизни, постепенно внедрялись в сознание крестьян европейских губерний - потенциальных новых переселенцев. К концу XIX в. значительная их часть, успевшая пожить и сформироваться (с известными оговорками) в условиях гражданского общества, переносила его постулаты в районы колонизации.
Таким образом, земельный конфликт между переселенцами и старожилами можно оценивать как конфликт двух правовых начал: обычного, носителями которого выступали старожилы, и писаного (гражданского), представленного переселенцами. С позиций институционального анализа в данном случае можно говорить о нарушении комплементарности формальных и неформальных институциональных установлений. Правовая культура и правовые нормы в большей степени были присущи переселенцам. Сибирское крестьянство до 1896-1898 гг. не знало никаких законодательных актов по землеустройству. П.А. Словцов констатировал: «Юрисдикция дошла до Урала и повернулась к Сибири спиной» [6, с. 38]. Во многом в связи с большей правовой культурой претензии переселенцев на землю, с их точки зрения, являлись обоснованными, так как подтверждались соответствующими законодательными актами, выданными официальными государственными органами. Старожилы, в свою очередь, испытывали по меньшей мере недоумение: почему землю, которой они пользовались несколько поколений, вложили в нее свой труд, у них отбирают и передают новопоселенцам.
В свидетельствах того времени содержатся многочисленные примеры реагирования старожилов на приселение в их поселки или на смежные с отведенными этим поселкам участки, которые старожилы вопреки официальным запретам о владении земельным участком свыше 15 десятин на одну мужскую душу самовольно эксплуатировали. Методы борьбы с новоселами заключались в разорении их жилищ, потраве посевов и пастбищ, вырубке леса, уничтожении колодцев, дело доходило даже до физических столкновений между этими группами [4, с. 93, 104, 325, 387].
Определенную роль в создании напряженных отношений играли государственные организации: губернская казенная палата затягивала процедуру отвода земли по причине большого наплыва
переселенцев в рассматриваемый период или по причине недобросовестного отношения к делу землемеров [4, c. 36]. В результате «переселенцы садились и ждали, пока нарушат этот контракт, не смея ни пахать, ни сеять на отведенном им в наделе месте, и терпеливо смотря, как уходящие арендаторы в отместку за нарушение прав их пользования обездоливают участок, лишая его леса и истощая почву» [1, c. 92]. Несмотря на то, что с 1898 г. правительство приступает к межеванию старожильческих участков, источники продолжают отмечать многочисленные факты неупорядоченности землевладения и пользования отведенными в надел угодьями [6, с. 11].
Учитывая приведенные выше характерные особенности взаимоотношений, которые негативно влияли на процесс хозяйственной адаптации новоселов, тем не менее необходимо отметить, что обе эти категории сибирского населения находились в тесной экономической взаимосвязи.
Так, старожил видел в новоселе источник дешевой рабочей силы, что было особенно важно в период сельскохозяйственной страды. Новоселы формировали также рынок сбыта произведенной продукции, это снижало издержки по транспортировке ее в крупные населенные пункты. В данном случае численный рост переселенцев был выгоден старожильческим поселкам. С другой стороны, новоселу, несмотря на негативное отношение, также было выгодно либо приселение в старожильческий поселок, либо в сопредельном участке. Особенно важен этот фактор был на начальном этапе хозяйственного освоения участка, когда были необходимы дополнительные источники заработка не только в период сельскохозяйственных работ, но и в зимний период, возможность аренды сельскохозяйственных орудий и скота, приобретения семян для первого посева. Такое соседство позволяло минимизировать информационные издержки по приобретению опыта эффективного ведения хозяйства в местных природно-климатических условиях. В некоторых случаях даже материально состоятельные новоселы нанимались на сезонную работу к старожилу с целью приобретения подобного опыта.
Практика показывала, что отношения между старожилами и новоселами стабилизировались после одного-двух лет совместного проживания. Как отмечает источник, «новоселы все-таки благодарны старожилам за то, что последние выручали их из беды, давая взаймы хлеб, скотину и сельскохозяйственные орудия, хотя и вознаграждая себя за это большими отработками» [4, с. 447].
Делая вывод из анализа конкретного экономического феномена, можно оценить его как сложный многофакторный процесс, приобретший свое своеобразие под влиянием внутренних и внешних взаимосвязей, имеющих не только экономическую природу, но оказывающих в итоге влияние именно на эффективность экономического функционирования. В данном случае причиной противоречий между старожилами и новоселами является недостаточно четко разработанная официальная институциональная и организационная основа в отношении спецификации прав на земельный участок переселенца и ориентирование на неформальные институциональные нормы со стороны старожилов, что приводило к столкновению экономических интересов и негативному воздействию на первоначальную хозяйственную адаптацию новоселов. Однако стремление максимизировать экономическую выгоду, в том числе и за счет снижения издержек, заставляло вступать в экономическое взаимодействие эти категории переселенцев, что в итоге положительно влияло на развитие хозяйственного освоения Сибирского региона.
1. А. Ч. Крестьянские переселения в Сибирь // Русская мысль. 1895. № 3. С. 92.
2. Государственный архив Омской области. Ф. 3. Оп. 2. Д. 2063. Л. 1об.
3. Кауфман А. Земельный вопрос и переселение // Сибирь, ее состояние и нужды. СПб., 1908.
4. Материалы для изучения быта переселенцев, водворенных в Тобольскую губернию за 15 лет (с конца 70-х до 1893 г.). М., 1895. Т. 1.
5. Остафьев В.А. Как устраиваются переселенцы в Западной Сибири // Сведения о Сибири. СПб., 1897.
6. Сборник статистических сведений об экономическом положении переселенцев. СПб., 1912.
7. Цит. по: Утков В.Г. Предвестники: связь времен. М.: Мысль, 1982.
8. Цит. по: Шунков В.И. Вопросы аграрной истории России. М.: Наука, 1974.
9. Щапов А.П. Великорусские области в Смутное время // Собр. соч. СПб., 1906. Т. 1.
