CC BY
33
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ психология
УДК 330.15 А.Д. КАРНЫШЕВ
ББК 65.011.13 зав. кафедрой социальной и экономической психологии
Байкальского государственного университета экономики и права, доктор психологических наук, профессор, г. Иркутск
e-mail: karnushev@isea.ru
ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ И СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ ЭКОЛОГИЧНОЙ ЭКОНОМИКИ
Рассматриваются психологические «истоки» становления социальных и экономических институтов. Показано, что нормы, привычки поведения и мышления в экологической сфере зависят от этнических и социокультурных ценностей. Обосновывается важнейший принцип развития современного общества — экономика должна быть экологичной, а экология — экономичной, и анализируются основные трудности, возникающие при внедрении его на практике.
Ключевые слова: институты как формы привычного мышления и поведения, социальные нормы и их интериоризация, экологичная экономика и ее психологические аспекты.
A.D. KARNYSHEV
Chairholder, Chair of Social and Economic Psychology, Baikal State University of Economics and Law, Doctor of Psychology, Professor, Irkutsk
e-mail: karnushev@isea.ru
INSTITUTIONAL AND SOCIO-PSYCHOLOGICAL FACTORS OF ENVIRONMENTALLY FRIENDLY ECONOMY
The article deals with psychological «sources» of creation of social and economic institutions. The author shows that norms, behavior and thinking habits in ecological sphere depend on ethnic and sociocultural values. The major principle of modern society development that «economy should be environmentally friendly, and ecology — economical» is grounded and the basic difficulties arising at introduction of this principle in practice are analyzed.
Keywords: institutions as forms of habitual thinking and behavior, social norms and their interiorisation, environmentally friendly economy and its psychological aspects.
Название нашей статьи предполагает в первую очередь необходимость разобраться с понятиями «институт» (откуда, как известно, и понятие «экономический институциона-лизм») и «экологичная экономика». Попытаемся сделать это хотя бы в общих чертах.
В большинстве социологических, социально-психологических и культурологических словарей понятие «институт» обозначает устойчивый комплекс формальных и неформальных правил, принципов, норм, установок, регулирующих различные
сферы человеческой деятельности и организующих их в систему ролей и статусов, образующих социальную систему. Один из основателей концепции институционализма в экономике известный американский экономист и социолог Т. Веблен в высокой степени «психологизировал» данное понятие. «Институты — это, по сути дела, распространенный образ мысли в том, что касается отдельных отношений между обществом и личностью и отдельных выполняемых ими функций; и система жизни общества, которая слагается из
совокупности действующих в определенное время или в любой момент развития какого угодно общества, может с психологической стороны охарактеризована в общих чертах как превалирующая духовная позиция или распространенное представление об образе жизни в обществе». В дальнейшем, кратко резюмируя содержание понятия, Веблен пишет: «Институты, другими словами, привычный образ мысли, руководствуясь которым живут люди» [2, с. 201-202].
Современный исследователь институциональной экономики О.С. Сухарев пишет: «Институты представляют собой формальные (законы, конституции) и неформальные (обычаи, традиции, кодексы поведения, стереотипы поведения) нормы (ограничения), произведенные людьми и выступающие факторами принуждения к хозяйственному поведению, структурирующие обмены и взаимодействия между экономическими агентами. По этой причине они определяют качество жизни, масштаб расхода ресурсов и задают вектор экономического развития» [10, с. 838]. Для нашей статьи такая формулировка важна прежде всего тем, что институты предопределяют масштабы расхода ресурсов, что, в свою очередь, влияет на характер экологических издержек.
Использование разными теоретиками и практиками понятия «норма» в качестве основы для объяснения термина «институт» позволяет нам обратиться к его психологическому эквиваленту — понятию «социальная норма». При этом подчеркнем, что мы не противопоставляем социальные и иные нормы, хотя в каждом из видов норм и механизмах их освоения и выполнения, естественно, есть своя специфика. Понятие «социальная норма» несколько уже, чем понятие «норма» вообще, поскольку в первом случае речь идет о предписаниях и правилах, регулирующих общественную жизнь и укрепляющих стабильность общества, тогда как во втором случае в качестве норм выступают всевозможные установления, стандарты, шаблоны различных сфер жизнедеятельности: производства, сельского хозяйства, экологии, природопользования и т.п. Хотя жесткие границы между нормой вообще и социальной нормой вряд ли можно провести.
Но более всего в человеческом плане о сущностном единстве многих норм говорят
следующие обстоятельства. Во-первых, любые (этот момент нами выделяется особо) нормы нуждаются в психологическом освоении индивидом, их интериоризации (превращении из внешних регуляторов поведения во внутренние), причем важнейшее значение будут иметь не только внешние источники норм, но и желание или нежелание индивида их выполнять должным образом. Во-вторых, психологические и социально-психологические механизмы освоения и интериоризации различных норм зачастую близки или идентичны. По крайней мере адекватны многие их психологические (внутренние) компоненты, выступающие в качестве результатов (последствий) освоения норм: навыки, умения, привычки — у индивида и традиции, обычаи — у социальных групп.
Две названные закономерности проистекают, несомненно, из того, что многие первичные социальные нормы, нормы-«пра-щуры», «архенормы», имеют одним из своих прародителей «психического» предка. В основу «архенормы» легла повторяемость внешних событий, явлений, действий (например, смена дня и ночи), которая закрепляла в психике изо дня в день или из периода в период адекватные реакции, становившиеся стереотипами. Осознаваясь в качестве соответствующих ситуаций и необходимых, а нередко единственно возможных вариантов действий, реакций, суждений, определенные стереотипы отдельных людей становились групповыми, сословными, этническими нормами, которые впоследствии через межгрупповое и межэтническое взаимодействие расширялись, обогащались, разнообразились. В конце концов многие из таких норм воспринимались как общечеловеческие требования и соответственно оформлялись в официальные предписания (или институты), до сих пор регулирующие все сферы общественной жизни. Можно сказать, что человек стал по-настоящему человеком через внутреннее принятие социальных норм, когда он осознал их наличие и необходимость.
По большому счету, признание данного факта лежит в фундаменте и институциона-лизма. В частности, в некоторых концепциях введено понятие «протоинституты», которые «представляют собой институциональные нормы, правила, образцы поведения, одна-
ко они воспринимаются и функционируют не столько на сознательном, сколько на индивидуальном бессознательном... уровне, если агент — физическое лицо, и — в каком-то смысле — на коллективном бессознательном уровне, если агент представлен коллективом (предприятие, организация)» [8, с. 242]. Одновременно в таких концепциях вводится и понятие «протонормы», которые являются прототипами функционирующих в каждой конкретной исторической эпохе норм. По нашему мнению, данное обращение к предыстории институтов, к их субъективному содержанию сближает экономику и психологию, и это методологически обоснованно.
Любой институт, особенно рассматриваемый в традиционном ключе, всегда имеет в себе отпечатки социокультурных ценностей и позиций конкретных народов. Более того, некоторые экономические институты примитивных (и не только) этносов своеобразны и уникальны в своей представленности и выполняемых функциях. Взять хотя бы факт общественного сбережения монгольскими народами степных равнин от губящего влияния человеческого хозяйствования посредством определенных ограничений (табу). (На него, кстати, обратил внимание Комитет по присуждению Нобелевских премий, принимая решение о вручении премии 2009 г. Э. Остром.) В частности, и у монголов, и у бурят, и у калмыков обувь имела в течение многих веков носок, загнутый кверху, что не позволяло «ранить» землю. Если «порыться» в средствах и способах хозяйствования в традиционных национальных экономиках других народов, в их повседневных привычках «общепринятого поведения», то обязательно можно найти крупицы опыта, весьма и весьма нужного для экологичной экономики сегодняшнего дня.
Названное обстоятельство подводит нас к анализу второй стороны статьи. Еще в 2005 г. мы сформулировали тезис «Экономика должна быть экологичной, а экология — экономичной» (см.: [1; 3-6; 9; 11-13]). В его основе лежали следующие реалии. Заимствованные из иностранной лексики слова «экология» и «экономика» в греческом языке являются однокоренными, основой которых выступает понятие «oikos» — дом, родина. Экология в данном смысле трактуется как учение о доме применительно к месту обитания че-
ловека, животных и растений. Экономика же в словаре иностранных слов по своему исконному содержанию преподносится как управление домом или хозяйством. С определенной долей натяжки охарактеризуем в данном случае сочетания «экологичная экономика» или «экономичная экология» следующим образом: это — управление хозяйством, обеспечивающее благоприятное взаимодействие человека, флоры и фауны, когда их «сожительство» и «сосуществование» проходит в общем, надежном доме, комфортном и благоустроенном для всех его жителей.
Такой подход предполагает признание того факта, что соответственное управление хозяйством и в историческом, и в современном ракурсе имело и имеет своеобразные и специфичные условия и традиции у каждого конкретного народа. Предопределяли особенности управления хозяйством прежде всего природные ландшафты, виды почв, погода и климат региона проживания и зависящие от них ведущие виды деятельности. Управление хозяйством степняка-скотовода отличалось от соответствующих действий земледельца. Точно так же, как у земледельца и скотовода, были своеобразные проблемы и детали охраны своего «дома» у садовода и охотника, у рыбака и китобоя и т.д. На особенности деятельности и управления ею накладывались развивающиеся традиции, обряды, нормы и привычки совместного труда и проживания, мировоззренческие позиции и религиозные верования, делая самобытными и уникальными жизнь каждого этноса, его экономические и экологические установки.
Экологические нормы — официальные и неофициальные — как истоки становления специфического института порождались в качестве запретов при виде вопиющих последствий нерационального природопользования. В некоторых областях хозяйствования разрыв, противоречие между экономикой и экологией люди почувствовали давно. Так, в России XVII в., в связи с практической значимостью, добывали поташ (золу) в большом количестве, истребляя для этого леса. В 1639 г. был издан указ о запрете на постройку специальных станов для производства поташа. В нем, в частности, говорилось о том, что леса «к поташному делу многие повысечены... от сжения того лесу на поташ
и на смольчугу, от дыму пчелы повылетели и от того бортные угодья опустели и мед стал дорог» [7, с. 493-494].
Определенные институциональные запреты в связи с пониманием разрыва между экономикой и экологией существовали и в других житейских сферах. Например, и у представителей официальных органов, и у жителей Прибайкалья сложилось понимание вреда от вылова мальков промысловых рыб Байкала. В связи с этим любительский лов рыбы зачастую запрещался не только владеющими рыбными угодьями монастырями, но и мирскими собраниями местных жителей. В начале XX в. на восточном берегу озера разрешался вылов крупной рыбы только сетями с достаточно большой (6-10 см) яче-ей. Ведь рыба в «голодное» осенне-зимнее время бросалась на любую приманку без разбора, даже если это был движущийся пустой крючок удочки. И получалось, что «ледовые» рыбаки (по-байкальски — борма-шевщики, от слова «бормаш» — рачок для приманки рыбы) вылавливали даже самую маленькую молодь, нанося воспроизводству рыбы на Байкале огромный урон. С этим и боролись истинные хозяева Байкала. Стоит подчеркнуть, что наиболее приверженными к регламентации «рыболовного» поведения были сами прибайкальские жители. Население прибайкальского села Горячинск, например, проводило специальные рейды по поимке «нарушителей ловли». Институт общественного мнения был в данном случае в высокой степени эффективным и действенным не только относительно использования санкций, но и с точки зрения выработки привычек поведения.
Поиск и внедрение таких институциональных (формальных и неформальных) норм и привычек в разные сферы хозяйствования, по большому счету, надо положить в основу деятельности экономических агентов. В своем блоге 5 июня 2010 г. президент России опубликовал небольшую статью «Экология и экономика не противоречат друг другу. Нормальная экономика — экологичная экономика». Равноправие и единство той и другой стороны, казалось бы, должны быть понятными любому человеку. Но это далеко не всегда так. Сложность проблемы заключается прежде всего в том, что метаморфозы в экономическом сознании и поведении долж-
ны коснуться разных субъектов, или агентов, экологичной экономики (далее — субъекты э/э). Если попытаться дифференцировать данных субъектов, то по меньшей мере это может выглядеть следующим образом:
- предприниматели, чьи интересы идут вразрез с экологическими ценностями, поскольку ориентация на последние только повышает себестоимость их продукции;
- предприниматели, чей бизнес непосредственно связан с природой и бережным использованием ее ресурсов, поэтому требует ее защиты и сохранения;
- работники государственных и муниципальных органов, разные аспекты деятельности которых связаны с охраной окружающей среды и экологией;
- население территорий, для которого природная среда является постоянным местом обитания, поэтому ее сохранение должно быть (но не всегда является) объектом особой заботы;
- представители экологических движений, которые в связи с разными причинами и обстоятельствами выдвигают свои требования и организуют акции по защите окружающей среды.
Выделяя пять групп субъектов э/э, мы хорошо понимаем, что каждая из них не может быть однородной, поскольку изначально имеет в своем составе разные социально-психологические, профессионально-должностные, демографические и иные «типы» людей. Да и интересы каждой из групп могут быть специфическими и (или) корыстными. Например, представители властных структур могут не только не поддерживать «зеленых» в их справедливых требованиях, но и всячески ставить им палки в колеса из-за корыстной поддержки предпринимательской элиты, получающей прибыли от экологически неконтролируемого бизнеса. Неясность и определенная противоречивость позиций групп требуют в каждом конкретном случае более детального анализа взаимодействующих внешних и внутренних факторов экологичной экономики.
В свою очередь, такой «коллективный» субъект э/э, как население территорий, может включать в себя представителей разных категорий, каждый из которых может своеобразно воспринимать экологические проблемы. Все это многократно усложняет
процесс их решения. Попытаемся продемонстрировать сложность вопроса с помощью одной общеизвестной ситуации.
Одним из ярких примеров значимости и одновременно проблематичности политики и действий субъектов э/э является положение с Байкальским целлюлозно-бумажным комбинатом (БЦБК). Во-первых, он был построен на берегах Байкала вопреки требованиям ученых и общественности, выступавших против загрязнения «священного моря». Экономика была неэкологичной. Во-вторых, в 2008 г. на комбинате были пущены специальные очистные сооружения, но из-за технологической невозможности выпуска беленой целлюлозы БЦБК стал нерентабельным и был закрыт. Экология стала причиной его неэкономичности. В 2010 г. Правительство РФ вопреки требованиям экологов Иркутской области и страны приняло решение о запуске БЦБК (решение не поддержал президент России, но Верховный суд РФ признал решение законным и отложил иск экологической организации «Гринпис России»). Экономика как бы вновь показала свою неэкологичность.
Ситуация, в которую вовлечены представители всех субъектов э/э, в свою очередь, своеобразно воспринимается местными жителями Байкальска, более трех четвертей которых, как показали наши совместные с правительством Иркутской области исследования
в апреле 2010 г., положительно отнеслись к запуску БЦБК, а однозначных отрицательных оценок почти не наблюдалось (опрошено свыше 440 чел.). Привычный образ мысли, привычки повседневной жизни здесь налицо, поскольку комбинат для многих — это в течение десятилетий реальная «альма матер», которую не должны осуждать ее «дети». Их позиции и оценки весьма интересны в плане рассмотренного выше тезиса «Экономика должна быть экологичной, а экология — экономичной». Остановимся на мнении жителей города о субъектах, виновных в ситуации с БЦБК и одновременно способных правильно ее разрешить (табл.). Причем рассмотрим ответы в разрезе следующих категорий респондентов:
- работники БЦБК;
- представители бюджетной сферы (учителя, врачи и т.п.);
- работники муниципальных органов;
- индивидуальные предприниматели;
- пенсионеры.
Даже поверхностный анализ результатов проведенного опроса, отраженных в таблице, дает возможность сделать три значимых вывода. Во-первых, основными виновниками ситуации жители города считают непосредственных владельцев комбината в лице главных его акционеров — лесопромышленных компаний и Росимущества. Во-вторых, экологов из-за их настойчивого противодействия
Основные субъекты, виновные, по мнению жителей Байкальска, в ситуации с БЦБК и в то же время способные решить проблему, %
Ранг Субъекты Оценка уровня виновности субъектов и их возможности решить проблему со
стороны
Работники БЦБК Представители бюджетной сферы Работники муниципальных органов Индивидуальные предприниматели Пенсионеры
Виноваты в ситуации
1 ЛПК (владельцы) 38,2 38,5 48,0 36,5 31,9
2 Росимущество 40,8 27,7 44,0 31,8 20,8
3 Экологи 36,8 30,8 24,0 32,9 23,6
4 Правительство РФ 21,1 18,5 20,0 35,3 23,6
5 Президент 17,1 10,8 12,0 23,5 20,8
Могут решить проблему
1 Президент 42,1 55,4 48,0 36,5 27,8
2 Правительство РФ 38,2 44,6 52,0 24,7 25,0
3 Губернатор 28,9 29,2 16,0 24,7 20,8
4 Правительство Иркутской области 27,6 24,6 28,0 23,5 16,7
5-6 Росимущество 14,5 7,7 4,0 8,2 8,3
5-6 ЛПК (владельцы) 14,5 4,6 4,0 8,2 6,9
11 Экологи 2,6 9,2 0,0 1,2 2,8
работе БЦБК опрошенные также относят к основным виновникам ситуации, хотя возможность их участия в решении проблемы в представлениях горожан крайне мала. В-третьих, респонденты считают способными решить проблему в большей степени только федеральные и региональные органы власти, что, по-видимому, правомерно.
Результаты анализа данных таблицы демонстрируют еще один значимый социально-психологический аспект: в мнениях пяти представленных категорий при наличии общих тенденций наблюдаются и определенные различия, особенно в мнениях предпринимателей и представителей муниципальных органов (не случайно муниципалитет Байкальска отказался от блокпакета акций БЦБК). Несходство позиций по проблемам экологичной экономики нуждается в особом анализе, тем более если такие вопросы касаются представителей бизнеса.
Самым важным и трудным является согласование позиций и усилий многочисленных субъектов э/э. Психолого-экономическое изменение экологического сознания и экологичного поведения субъективно не может осуществляться вне следующих реалий:
- субъекты э/э должны быть ориентированы на стратегические цели развития страны и мирового сообщества, отсюда — на гуманистические мотивы охраны и хозяйственного использования окружающей среды, флоры и фауны;
- они должны иметь высокий уровень прогностических способностей, уметь видеть и предугадывать экологические последствия принимаемых решений и хозяйственной практики;
- в силу своего характера изменения должны базироваться не столько на стереотипах мышления, сколько на привычках поведения и, соответственно, формировать их;
- данные изменения также требуют отказа от излишних апломба и амбиций, поскольку необходимо быстро заимствовать передовые экологические технологии других стран;
- для субъектов э/э необходим очень высокий уровень коммуникативной компетентности, так как приходится устанавливать контакты и сотрудничать с партнерами из разных стран, государственными и общественными организациями.
Только формирующаяся экологичная экономика, к сожалению, еще не освоила многих из приведенных принципов. Поэтому противоречия между «экологами» и «экономистами» существенны и без обоюдно принятых критериев оценок. Приведем пример, касающийся проблематичности экологических оценок регионального (Иркутская область и Красноярский край) масштаба, хотя и с выходом на российское значение. Известно, что существует реальность и продолжающий ее проект строительства ГЭС Ангарского каскада. Еще задолго до его начала о таких планах положительно высказывался байкаловед Г.Ю. Верещагин. На сегодня существуют четыре ГЭС: Иркутская, Братская, Усть-Илимская и Богучанская (сдается в 2012 г.) общей мощностью около 12 МВт. ГЭС играют важную роль в обеспечении устойчивости энергосистемы Сибири и европейской части России. Благодаря им работают сотни промышленных предприятий Сибири. Электроэнергия, вырабатываемая на трех ГЭС, также экспортируется в Китай. Проектируются еще три гидростанции: Ниж-небогучанская, Мотыгинская и Стрелковская общей мощностью свыше 2 700 МВт. Так вот, в Красноярском крае растет и ширится экологическое движение «Плотина», члены которого утверждают, что Ангара не выдержит «каскада» и превратится в «Мертвое море». Резоны их следующие:
- с запуском еще одной ГЭС снизится проточность Ангары, что неизбежно приведет к заиливанию и цветению воды в реке;
- будут утеряны нерестовые площади, как следствие — гибель рыбы и кормовых ресурсов. Таких ценных пород рыб, как хариус и таймень, в Ангаре больше не будет, и это уже существенные хозяйственные потери;
- при затоплении земельных площадей под воду уйдет около 9 млн м3 древесины, что также скажется на качестве воды в Ангаре. Неминуемо разрушение берегов реки.
В то же время специалисты по водным ресурсам считают, что строительство ГЭС не скажется серьезно на состоянии реки, если соблюдать все требования и контролировать ход строительства. Люди и предприятия по берегам Ангары, говорят они, приносят реке гораздо больший вред. Однозначно сказать, чья точка зрения обоснованней — экологов
или специалистов, на основе имеющихся на сегодня критериев невозможно. И это означает, что каждый из субъектов э/э в данном случае будет «тянуть одеяло на себя».
Скорее всего, эффективное взаимодействие теории и практики экономики и экологии в будущем предопределит инновационное развитие обеих наук. Об этом говорит хотя бы тот факт, что возникает и активно развивается новое направление в экономической науке — эконофизика. Это наука, обеспечи-
вающая взгляд на экономику в рамках теории сложных систем, исследующая поведение экономических систем и влияние экологических факторов, а также достижения современной экологии [10, с. 164]. И поскольку эконофизика связана с институционализмом, в ней существенное значение будет иметь формирование привычек экологичного поведения, позволяющих утвердить в жизни принцип: «Экономика должна быть экологичной, а экология — экономичной».
Список использованной литературы
1. Аксенова О.В. Централизация власти — локализация экологической политики // Социологические исследования. 2007. № 8. С. 18-26.
2. Веблен Т. Теория праздного класса. М., 1984.
3. Карнышев А.Д., Винокуров М.А. Этнокультурные традиции и инновации в экономической психологии. М., 2010.
4. Карнышев А.Д. Здоровье и экологичная экономика как приоритеты корпоративной психологии современных и будущих компаний // Экономическая психология: актуальные теоретические и прикладные проблемы: материалы 9-й Всерос. науч.-практ. конф. Иркутск, 2008. С. 204-210.
5. Карнышев А.Д. Социально-психологические детерминанты экономичной экологии или экологичной экономики // Экономическая психология: современные проблемы и перспективы развития: материалы конф. СПб., 2008. С. 152-156.
6. Карнышев А.Д. Этнопсихологические и этноконфессиональные аспекты экологичной экономики (экономичной экологии) // Экономическая этнопсихология: от теории к практике. Иркутск, 2006. С. 87-132.
7. Крижанич Ю. Политика. М., 1997.
8. Ольсевич Ю.Л. Психологические основы экономического поведения. М., 2010.
9. Планета Земля: будущее. СПб., 2008.
10. Сухарев О.С. Институциональная экономика: Теория и политика. М., 2008.
11. Сухарев О.С. К новой теории эффективности экономики // Инвестиции в России. 2008. № 11. С. 9-17.
12. Этническая экология: Теория и практика. М., 1991.
13. Этнопсихологические ресурсы экологии и туризма / под ред. А.Д. Карнышева. Иркутск, 2007.
Bibliography (transliterated)
1. Aksenova O.V. Tsentralizatsiya vlasti — lokalizatsiya ekologicheskoi politiki // Sotsiologicheskie issledovaniya. 2007. 8. S. 18-26.
2. Veblen T. Teoriya prazdnogo klassa. M., 1984.
3. Karnyshev A.D., Vinokurov M.A. Etnokul'turnye traditsii i innovatsii v ekonomicheskoi psikhologii. M., 2010.
4. Karnyshev A.D. Zdorov'e i ekologichnaya ekonomika kak prioritety korporativnoi psikhologii sovremennykh i budushchikh kompanii // Ekonomicheskaya psikhologiya: aktual'nye teoreticheskie i prikladnye problemy: materialy 9-i Vseros. nauch.-prakt. konf. Irkutsk, 2008. S. 204-210.
5. Karnyshev A.D. Sotsial'no-psikhologicheskie determinanty ekonomichnoi ekologii ili ekologichnoi ekono-miki // Ekonomicheskaya psikhologiya: sovremennye problemy i perspektivy razvitiya: materialy konf. SPb., 2008. S. 152-156.
6. Karnyshev A.D. Etnopsikhologicheskie i etnokonfessional'nye aspekty ekologichnoi ekonomiki (ekonomichnoi ekologii) // Ekonomicheskaya etnopsikhologiya: ot teorii k praktike. Irkutsk, 2006. S. 87-132.
7. Krizhanich Yu. Politika. M., 1997.
8. Ol'sevich Yu.L. Psikhologicheskie osnovy ekonomicheskogo povedeniya. M., 2010.
9. Planeta Zemlya: budushchee. SPb., 2008.
10. Sukharev O.S. Institutsional'naya ekonomika: Teoriya i politika. M., 2008.
11. Sukharev O.S. K novoi teorii effektivnosti ekonomiki // Investitsii v Rossii. 2008. № 11. S. 9-17.
12. Etnicheskaya ekologiya: Teoriya i praktika. M., 1991.
13. Etnopsikhologicheskie resursy ekologii i turizma / pod red. A.D. Karnysheva. Irkutsk, 2007.
