CC BY
74
4. ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ ПРАВА И ГОСУДАРСТВА; ИСТОРИЯ УЧЕНИЙ О ПРАВЕ И ГОСУДАРСТВЕ (СПЕЦИАЛЬНОСТЬ 12.00.01)
4.1. ИНСТИТУТ СУДА У ВОСТОЧНЫХ СЛАВЯН В УСЛОВИЯХ СТАНОВЛЕНИЯ ДРЕВНЕРУССКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
Гайнутдинов Равиль Камилевич, д-р юрид. наук, доцент. Должность: заведующий кафедрой. Место работы: Мурманский государственный технический университет. Подразделение: кафедра философии и права. E-mail: pohjola@mail.ru
Воронин Алексей Викторович, д-р ист. наук, профессор. Должность: профессор. Место работы: Мурманский государственный технический университет. Подразделение: кафедра философии и права. E-mail: crowss@mail.ru
Аннотация: Проблемы переходных периодов всегда привлекали внимание исследователей. Среди них одной из интереснейших является проблема становления государственности и ее основных институтов. Анализ этих процессов показывает наличие ряда слабо изученных проблем, в том числе связанных с формированием института суда при возникновении Древнерусского государства. В статье предпринимается попытка показать эволюцию и механизм превращению суда из формы саморегуляции общественных отношений родового строя в один из важнейших регулятивных институтов государственной власти.
Ключевые слова: право, суд, государство, переходные процессы,, восточные славяне, Древнерусское государство, саморегуляция, регулирование общественных отношений.
THE INSTITUTION OF COURT THE EASTERN SLAVS IN THE FORMATION OF OLD RUSSIAN STATEHOOD
Gaynutdinov Ravil Kamilevich, Dr of law, associate professor. Position: Head of chair. Place of employment: Murmansk state technical university. Department: philosophy and law chair. E-mail: pohjola@mail.ru
Voronin Alexey Viktorovich, Dr of History, professor. Position: Professor. Place of employment: Murmansk state technical university. Department: philosophy and law chair. Email: crowss@mail.ru
Annotation: Problems of transition periods has always attracted the attention of researchers. Among them one of the most interesting is the issue of statehood and its major institutions. The analysis of these processes shows the presence of a number of poorly explored problems, including those associated with the formation of the Institute of the court in the emergence of the Ancient Russian state. The article attempts to show the evolution and the mechanism to turn the court from a form of self-regulation of social relations of the tribal system in one of the most important regulatory institutions.
Keywords: law, court, state, transients, and Eastern Slavs, the Ancient Russian state, self-regulation, the regulation of social relations.
Переходные процессы являются одними из наиболее сложных для изучения, поскольку нет четкости во взаимоотношениях между старым и новым, их переплетение, порой, столь причудливо, что не всегда ясно, что из них отмирает, а что рождается. Тем более, это касается ранних этапов истории восточного славянства, связанных с явной недостаточностью источ-никовой базы, касающейся этногенеза славянства в целом, и его восточной части в частности, ставшего заметным на исторической арене лишь в V - VI вв.
Отсюда понятно, почему среди исследователей нет единого мнения относительно времени, форм и характера процессов становления института суда у восточных славян. В основном приходится опираться на слабо поддающиеся юридической интерпретации археологические материалы, немногочисленные письменные источники и аналогии с подобными процессами у народов, находившихся на близкой стадии эволюции.
И все же, несмотря на скудность материалов, некоторые выводы о ранних этапах развития судопроизводства у восточных славян (пусть и со значительными оговорками) вполне могут быть сделаны.
Невозможность силами малых групп осуществлять весь цикл работ по жизнеобеспечению вынуждала к взаимодействию в рамках сравнительно крупных коллективов, а, соответственно, и к потребности регулирования всего комплекса складывающихся в них отношений: ведь коллективным был не только труд, но и собственность, и распределение, порождавшие, в свою очередь, как равенство всех членов коллектива, так и коллективный характер управления равных между собой членов общества.
В то же время, при всем господстве принципов коллективизма и равенства в общественной жизни первобытных коллективов, они не были абсолютными. Уже на самых ранних стадиях развития общества появляются элементы индивидуализма и неравенства.
Коллективный труд, например, вовсе не означал отсутствия разделения труда: при всем единообразии трудовых усилий среди работников всегда выделялись те, кто занимался преимущественно каким-то одним видом деятельности, скажем, ремеслом, охотой или осуществлял управленческие функции. Другое дело, что независимо от того, в какой области трудился человек, целью его работ было благо всего коллектива.
Очевидно и наличие орудий труда и предметов личного потребления, находящихся в индивидуальном распоряжении отдельных членов общины.
Нет полного равенства в распределении и потреблении. В условиях низкоэффективного производства, обеспечивающего лишь самые скудные потребности, доля созданного обществом продукта, которую оно могло выделить для каждого из своих членов, оказывалась минимально необходимой, но неодинаковой, зависящей от его половозрастных особенностей.
Наконец, не было и общественной идентичности: во всяком коллективе выделялась особая группа людей, так называемая племенная верхушка - старейшины («старцы градские»), вожди (князья) и жрецы (волхвы, кудесники), - мнение которых при решении тех или иных вопросов жизни общины, имело заметно боль-
шее значение, нежели остальных ее членов. В то же время, это воздействие опиралось не на силу и власть, а на их очевидное превосходство с точки зрения мастерства, знаний и опыта. И, соответственно, их положение в коллективе определялось, прежде всего, заслуженным авторитетом.
Таким образом, в жизни уже ранних сообществ мы обнаруживаем сложный, переплетающийся конгломерат компонентов коллективизма и равенства, пусть и занимающих господствующее положение, с вступающими с ними в противоречие элементов индивидуа-1
лизма и неравенства .
Естественной в подобных условиях является потребность в урегулировании потенциальных и реальных конфликтных ситуаций. Ведь даже в природной среде у стайных животных обнаруживается наличие регулятивных элементов, хотя и действующих на иной, инстинктивной основе. Тем более это относится к человеческим коллективам, в рамках которых функционируют люди, наделенные разумом.
По-видимому наиболее ранней формой урегулирования конфликтов стала саморегуляция, осуществляющаяся при отсутствии или незначительном участии каких-либо внешних регулирующих институтов. Сравнительно однообразные и медленно меняющиеся формы организации и протекания жизни способствовали выработке постепенно накапливающихся стандартных ответов на постоянно повторяющиеся ситуации, формировали традицию поступать в аналогичных случаях одинаково. Постепенно такие традиционные «ответы» закреплялись в виде определенных правил, норм (мононорм) и получали мифологическое обоснование - чаще всего, в виде тех или иных «табу». Правила регулировали все формы организации жизни, но основанием для «судебного» разбирательства оказывались именно нарушения запретов. Впрочем характер включения человека в систему табуации (через религиозно-мифологическое обоснование, соответствующие обряды и ритуалы, жесткость наказания применяемого к нарушителям и т. д.) создавал очень существенную мотивацию каждого отдельного члена коллектива к внутренней уверенности в невозможности преступать действующие заповеди. Поэтому случаи нарушения табу, по всей видимости, имели место не столько в силу сознательного решения индивида, сколько из-за тех или иных ошибок или возникновения нестандартных ситуаций.
Эти первобытные недифференцированные2 мононормы, несущие в себе как элементы будущего права, так и будущей морали, являлись одинаковыми и обязательными для всех членов коллективов, им было не свойственно различение должного и сущего и, в случае их нарушения, как правило, обеспечивались весь-
1 Конечно, истоки их по преимуществу лежат в природе, с которой человек все еще связан самым теснейшим образом, они носят, скорее, естественный, нежели социальный характер. Однако уже на этой стадии потребности личности (пусть даже весьма примитивные, такие как пищевые, сексуальные и т. п.), могут вступать (и вступают) в конфликт с интересами коллектива в целом.
2 Последующая дифференциация этих мононорм в условиях
разложения первобытных отношений шла в двух направлениях. С одной стороны, они расщеплялись на мораль и право, с другой -на разные социально обусловленные морали. Первая из этих категорий включала в себя нормы предпочтительного, вторая -обязательного поведения. Соответственно первая из них обеспечивалась лишь силой общественного мнения, вторая - более надежными и начинавшими фиксироваться (правда, пока лишь в устной традиции) санкциями предполитической (потестарной) власти. [4, с. 449].
ма жесткими наказаниями. Человек действовал в соответствии с этими мононормами почти на инстинктивном уровне, не задаваясь вопросом о причинах установленных правил. Поэтому во внутриобщинной среде конфликты были сравнительно редки, возникая, главным образом, на межобщинном уровне, где основным источником для них оказывался ущерб, причиненный личности человека. При этом действовал принцип коллективной ответственности: скажем, мстить за обиду обязаны были все члены потерпевшей стороны (точно также как и объектом возмездия мог быть любой член виновной стороны).
Подобному древнему «праву» не свойственно творчество, оно не стремится к созданию новых норм общежития, главная его цель - охрана «старины», сложившейся на основе многовековых опыта и традиций.3 В то же время, поскольку опыт (при всем сходстве условий жизни) в каждой общине был свой особенный, а уровень изоляции общин друг от друга довольно значителен, характерными признаками такой системы оказываются дробность и разнообразие обычаев. Недаром летописи подчеркивают, что восточнославянские племена «имяху обычаи своя и законы отец своих и предань, каждо свой норов» [10, с. 28].
Все эти нормы действуют в границах не столько территориальных, сколько этнических - в рамках общины, племени (союза племен) и, соответственно, реализуются подчеркнуто публично, в присутствии большого числа свидетелей, прежде всего, родственников. В ходе процесса важными обстоятельствами являются не только объективные показания, но и «моральные» понятия («честность», «правда», «бесчестность»), религиозные ритуалы, произведения фольклора (рассказы об аналогичных случавшихся казусах. Суд не знает разграничения между правом и обязанностью: скажем, та же кровная месть является не столько правом, сколько обязанностью потерпевших. Групповой характер ответственности отрицает понимание виновности субъекта, отсутствует учет особенностей личности преступника (возраст, психическое состояние).
У восточных славян, как, впрочем, у всех народов эпохи догосударственного строя, не было специальных органов судебной власти. Первоначально, видимо, функции суда осуществлялись непосредственно всем коллективом или его активной частью. В соответствии с сообщением Прокопия Кесарийского «склави-ны и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народовластии, и оттого у них выгодные и невыгодные дела всегда ведутся сообща», когда им необходимо решить какой-либо вопрос собираются «почти все анты» [17, с. 183]. Именно так поступают анты согласно Прокопию в истории с неким Хилвудием (рабом, оказавшимся у них в плену и принятым за известного византийского полководца): собравшись, они требуют от него признания в том, что он и есть полководец Хилвудий, «и так как он отрицал [это], грозили [его] наказать» [17, с. 185]. Этот сюжет дает, по мнению Свердлова М.Б., значительные основания для определения племенного веча как «верховного органа самоуправления и суда свободных членов племени» [15, с. 56]. Определенные свидетельства этому дает и характер дошедших до нас вечевых собраний более позднего времени (например в Великом Новгороде), выполнявших, порой, роль судебной инстанции, при-
3 Среди подобных норм наиболее известны обязательность взаимопомощи, круговая порука, кровная месть, календарь, словесный характер заключения договора, поединок («поле») как способ определения правого и др.
чем, не только осуществлявшей судебное следствие, но и выносившей приговор и приводившей его в исполнение.4 Конечно, подобные эпизоды были, по всей вероятности, нечастыми, лишь в случаях широкого общественного резонанса происшедшего. К тому же, источники не дают полной ясности, в какой степени обязательной была сила решений ранних народных собраний.
Есть предположение о возможной судебной функции «старцев градских», роль которых, судя по летописным сообщениям достаточно высока: к ним, например, обращается князь Владимир при решении вопроса о принятии христианства5, они определяют порядок ритуального жертвоприношения6, с ними князь празднует открытие церквей [10, с. 139], они руководят работой вечевого собрания [10, с. 143] и т. д. По мнению Мав-родина В.В. и Фроянова И.Я. «...старцы градские... и есть та племенная знать, которая занималась гражданскими делами, чем она и отличалась от князей и их сподручников бояр, профилирующихся прежде всего в области военной. Наименование «градские» они получили потому, что пребывали, как и следовало ожидать от племенной знати, в «градах» - племенных центрах» [7, с. 32]. Судебно-арбитражная функция старцев градских довольно явственно вытекает из эпизода, связанного с попыткой Владимира ввести смертную казнь за «разбой»7, в котором «старцы» выступили, если не в качестве судей, то, по крайней мере, в роли «знатоков права», настаивающих на возврате к старым, традиционным правовым нормам.
Отдельные исследователи для конкретизации деятельности старцев обращались к статье 15 Краткой Правды: «Аже где възыщеть на друзе проче, а он ся запирати почнеть, то ити ему на извод перед 12 человека» [14, с. 47]. По мнению Зимина А.А., это и есть «суд старейшин», «общинный суд» [3, с. 69].8 Однако Новицкая Т.Н., напротив, полагает, что хотя общинный суд, возможно, и существовал в то время, «вряд ли в данном случае имеется в виду. Скорее всего, названные 12 мужей фигурируют здесь в качестве свидетелей доброй славы - послухов» [14, с. 56]. Чебаненко
4 Так, Новгородское вече выступило качестве суда по делу посадника Якуна, совершившего измену - перевеет (1141 г.). Участники веча взяли на себя не только роль обвинителя и судьи, но и палача: «В лето 6649 (1141) .И Якуна взяли на Плисе, и привели его с братом его Прокопием, мало не до смерти, обнаживши, яко мать родила, и свергли с моста; но бог избавил, прибрел его к берегу, и более его не били, но взяли у него 1000 гривен, а у брата его 100 гривен. и заточили Якуна в Чудь с братом, оковавши и руки к шеи». [8, с. 211-212].
5 «Созвал Владимир бояр своих и старцев градских и сказал им. "Что же вы посоветуете, что ответите?" И реша бояре и старцы.» (10, с. 121-122).
6 «Владимир. пошел к Киеву, принося жертвы. И сказали бояре и старцы: "Бросим жребий,. на кого падет он, того и зарежем в жертву» (10, с. 97).
7 «.Сильно умножились разбои, и сказали епископы Владимиру: "Вот умножились разбойники; почему не казнишь их?". Он же ответил: "Боюсь греха". Они же сказали ему: "Ты поставлен Богом для наказания злым, а добрым на милость. Следует тебе казнить разбойников, но расследовав". Владимир .отверг виры и начал казнить разбойников, и сказали епископы и старцы: "Войн много у нас; если бы была у нас вира, то пошла бы она на оружие и на коней". И сказал Владимир: "Пусть так". И жил Владимир по заветам отца и деда» (10, с. 141-143).
8 Косвенное подтверждение тому нередко видится в существо-
вании подобных органов у других народов - у франков и англосаксов, например, из числа старшин выбирались от 7-ми до 12-ти знавших обычаи человек, которые наделялись правом вынесения приговора, который, правда, должен был быть утвержден народным собранием. [23, с. 169, 296.].
С.Б., хотя и признает возможным говорить о судебных функциях этого органа, но видит в нем лишь «посреднический орган, выбираемый спорящими сторонами для конкретного спора». [22, с. 55].
Вопросы, связанные с нарушениями норм более низкого уровня, разрешались в рамках круга лиц, причастных к делу. Это могла быть семья (большая патриархальная или малая семья) или ее глава, знатоки обычаев, авторитетные люди. При этом договаривающиеся стороны, как правило, имели целью не столько наказание виновного, сколько ликвидацию самого конфликта. Исполнение наказания или контроль за его исполнением осуществляли сами родственники или даже нарушитель.
Нередко, если виновность и размеры ущерба были очевидны, конфликт мог разрешаться путем прямых переговоров между сторонами без привлечения третьих лиц. В случае признания одной из сторон своей виновности и готовности возместить нанесенный ущерб, на переговорах речь шла преимущественно о формах и размерах компенсации. Целью примирения могло быть либо восстановление внутренней целостности коллектива, либо недопущение кровной мести извне коллектива[18, с. 18-19].
Использовались также посредники (при согласии виновной стороны возместить ущерб, переговоры между конфликтующими группами осуществляли лица, к ним не принадлежащие, но, в то же время, связанные с ними) или знатоки существующих норм. На этой основе возникает суд посредников (медиаторов), или третейский суд, как правило, для разрешения имущественных споров, хотя его могли образовывать для урегулирования любых конфликтов. Третейский суд был не столько органом, сколько формой разрешения конфликта. К нему обращались в случае запутанности дела или неспособности конфликтующих сторон договориться о размерах и формах компенсации. В отличие от посреднического суда он, по-видимому, предполагал какие-то процедурные моменты, его состав, хотя и определялся по согласованию самими сторонами, но обладал относительной устойчивостью (или точнее, ограниченностью круга лиц, обладающих необходимыми знаниями и авторитетом) [22, с. 32]. С другой стороны, третейский суд не имел каких-либо средств для проведения в жизнь принятых решений, имевших, скорее, силу «моральных» обязательств: в случае, если одна из сторон отказывалась выполнять принятое им решение, в глазах общественного мнения у другой появлялось право на использование силы для проведения его в жизнь (поскольку само согласие на такую форму суда обеими сторонам с очевидностью подразумевало необходимость признания ими любого его решения).
По мнению Чебаненко С.Б., третейский суд являлся промежуточной стадией между досудебными формами и судом, «был первой разновидностью собственно суда. Здесь. имела место тяжба. Обращение к .судье (авторитетным людям, представителям родовой или иной власти, народному собранию), происходило с согласия обеих сторон, без какого прямого принуждения и было обязательным для исполнения. Судья выбирался сторонами для конкретного спора, или выступал в таком качестве по сложившейся традиции. Выполнение решения не обеспечивалось аппаратом принуждения, его попросту не существовало, едва ли не единственным механизмом давления на стороны было моральное порицание. .Реальной силой был
родственный коллектив, который, опираясь на решение такого суда и на общественное мнение, мог прибегнуть к физическому насилию, если другая сторона не выполняла решение суда» [22, с. 31].
Другой формой обеспечения соблюдения людьми обязательств являлась угроза применения вредоносной магии. Пытаясь наказать обидчика, потерпевший стремился навлечь на него кару с помощью магических действий, прибегая к услугам колдунов. Значительная часть процессуальных действий сопровождалась различными языческими обрядами, присягами, поединками, ордалиями (испытаниями). К тому же задача судебного следствия нередко заключалась не столько в выяснении фактов, доказывающих произошедшее, сколько в установлении «доброй славы» сторон, что приводило к многословным выступлениям истцов (и истец ответчик в суде восточных славян были полностью равноправны), их родственников, соседей и свидетелей.
Судя по всему, процесс выработки судебного решения мог проходить несколько стадий: первоначальная попытка непосредственной договоренности - делегирование, при неудаче прямых переговоров, полномочий суду посредников - третейский суд - обращение к представителям племенной власти - клятва («рота») и/или поединок.
По мере развития и усложнения общественной жизни начинается, хотя и очень медленно (скорее, как тенденция), процесс отделения судебных функций от других и формирование зачатков судебных органов.
Все чаще судопроизводство начинает сосредотачиваться в руках общинного (племенного) руководства -советов старейшин, вождей, князей. При этом, последние постепенно начинают занимать все более значимое место в осуществлении функции правосудия.
Оценивая эту новую роль князя, Пресняков А.Е. ввел специальное выражение «княжое право», имея в виду создание «для отдельных лиц или групп привилегию особой непосредственной защиты княжой власти, защиты». Составляя необходимое дополнение сферы общего права по мере усложнения жизни, она, одновременно, «дает князю в руки могучее орудие для создания в земле-княжении крепкой опоры своему положению, независимой от народной общины» собирает «вокруг себя новые социальные силы, противопоставляя их народным общинам и организуя их по началам, независимым от народного права», закладывает фундамент нового общественно-политического строя, пришедшего на смену строю вечевых общин». «Княжое право» по Преснякову «развилось и окрепло прежде всего в области княжого быта и княжого частного хозяйства, служа цементом для здания общественного положения князя, его социальной силы, восторжествовавшей над вечевыми общинами в эпоху перехода к новому удельному и вотчинному строю».
Возможно, первыми объектами судебного разбирательства князя являлись чужеземцы-купцы. Роль, которую они играли в торговле с Русью, получаемый до-
9 Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси X - XII столетиях: Лекции по русской истории. Киевская Русь. - М., 1993. - С. 183-185. При этом он не включает в понятие «княжого права» право, «создаваемое уставною деятельностью князей или исходящей от них судебной практикой. И то, и другое может вносить в жизнь земли немало новых правовых норм; но, дополняя, преобразовывая или видоизменяя действующее право, княжая власть не создает из творимых ею норм особой системы права, отличного от права народного и построенного на иных началах» [13, с. 183].
ход («и царь их взимает с торговли одну десятую», как сообщает арабский автор Гардизи [9, с. 305]) и одновременно незащищенность в среде иноплеменного населения требовали дополнительного правового обеспечения их интересов. Так, Ибн Русте указывает, что русы «гостям оказывают почет, и с чужеземцами, которые ищут их покровительства, обращаются хорошо, так же как и с теми, кто часто у них бывает, не позволяя никому из своих обижать или притеснять таких людей. Если же кто из них обидит или притеснит чужеземца, то помогают и защищают последнего». [9, с. 303] Гардизи дополняет сообщение Ибн Русте известием о наличии специального наказания за оскорбление чужеземца («И нет у них обыкновения, чтобы кто-либо оскорблял чужеземца. И если кто оскорбит, то половина имущества его отдают потерпевшему» [9, с. 305]). Тем самым, мы можем говорить о существовании определенной устойчивой процедуры судебного порядка, которую и осуществляет князь, так как племенные институты могут осуществлять судебные полномочия лишь в отношении соплеменников. По мнению Петрова И.В. здесь также можно обнаружить «частичный отказ от кровной мести, связанный с необходимостью поддержания стабильности торговых отношений на новых, не родоплеменных, но государственных началах». [11, с. 135]
Другой группой, подлежащей преимущественному суду князя являлись дружинники, также часто не связанные с племенем. Если посмотреть на статьи Правды Ярослава, заметно, что главным объектом их являются княжьи мужи, убивающие, калечащие, дерущиеся, оскорбляющие друг друга.10
По мнению Чебаненко С.Б. особой привилегированной группой могли являться также поляне, однако имеющиеся на сегодняшний день источники, дают слишком мало информации, позволяющей с уверенностью принять эту гипотезу. [22, с. 72]
В то же время, роль коллектива остается весьма и весьма значительной. Само право князя на суд является не результатом присвоения, а следствием передачи ему этого права по договору, ряду. Это хорошо иллюстрирует известнейшая легенда о призвании варягов, с которой обычно начинают хронологию истории Российского государства.11 Она зафиксировала, видимо, традиционный сюжет раннеславянской истории -избрание (призвание) князя.12 Отсутствие порядка и потребность в его установлении - основной лейтмотив легенды.13 Решение о том, кто будет князем, принима-
10 «Убьет муж мужа», «...аще кто утнеть мечом», «...аще кто ударит батогом», «.или кто будет кровав или синь наъержен», «...оже ли кто вынезь меч, а не тнеть» [14, с. 47].
11 «В год 6370 (862). Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: "Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву". И пошли за море к варягам, к руси.... Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: "Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами". И избрались трое братьев со своими родам, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, - на Белоозере, а третий, Трувор, - в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля» [10, с. 37].
12 В данном случае, не столь существенно, является ли князь соплеменником договаривающейся с ним стороны, или он приглашен извне. Последнее, скорее, даже способствует его легитимации в качестве судьи в условиях конфликтной ситуации, поскольку очевидная непричастность к участникам тяжбы дает основание рассматривать его суд как объективный и справедливый.
13 Впрочем, не все согласны с историчностью рассказа «Повести временных лет». По мнению Бараца Г. М. «Сказание о призвании скандинавских варягов, не имея никакой исторической досто-
ется на вече. И главной обязанностью князя участникам приглашения видится «суд по праву». В свою очередь, осуществление властно-судебной деятельности обеспечивалось «кормом», данью князю и его дружине, получаемым в ходе объезда подвластных племен и городов - полюдья, определявшихся все тем же договором. Тем самым, договорные начала являлись необходимым условием осуществления судебной власти, устраивая и население, получавшее необходимый уровень социального регулирования и защиты, и князя с его дружиной, получавших дань на законных основаниях. Дружина князя становилась одновременно и судебным исполнительным аппаратом.
Впрочем, судебная власть князя не абсолютна. Его решение может быть пересмотрено, в случае, если обе стороны им недовольны. Как писал арабский автор IX в. Ибн Русте, «.если кто-нибудь возбудит тяжбу против другого, он зовет его к суду царя, и там они спорят. Если царю удается решить спор, то совершается по его желанию. Если тяжущиеся «не приходят к соглашению по слову царя, он велит им состязаться своими мечами; чей меч окажется острее, за тем признается победа. Родственники обеих сторон выходят и становятся о оружием; соперники начинают драться мечами; кто одержит верх над своим противником, в пользу того решается спор». [1, с. 822]
С одной стороны, в этом сюжете, как справедливо полагает Чебаненко С.Б., отражается традиционный, для славянского общества вид арбитражного суда. Мы видим здесь и наличие тяжбы (т. е. определенной процедуры рассмотрения спора) и относительно оформившийся институт авторитетного арбитра-посредника («царь»), обращение к которым является добровольным, как, точно также, оказывается добровольной и возможность выполнения судебного решения. [21, с. 21-22] С другой, несомненной новацией является выступающий в качестве судьи-посредника «царь» (князь), пусть и с ограниченными еще полномочиями.
Впрочем, «судья» сам может оказаться перед «судом» в случае, если он нарушает условия договора. Так, характеризуя склавинов Псевдо-Кесарий утверждал, что они «живут в строптивости, своенравии, безначалии, сплошь и рядом убивая, [будь то] за совместной трапезой или в совместном путешествии своего предводителя и начальника». [17, с. 254] Об этом отчетливо свидетельствует известный эпизод «Повести временных лет», связанный с событиями конфликта между князем Игорем и древлянами 945 г.14
верности, а также не отражая элементов народного эпоса, является изложенным библейским слогом рассказом, сочиненным применительно к чертам еврейской истории периода "судей"»: «И собрались все старейшины Израиля, и пришли к Самуилу в Раму, и сказали ему: вот, ты состарился, а сыновья твои не ходят путями твоими; итак поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у прочих народов» (Цит. по: [2])
14 «В тот год сказала дружина Игорю: "Отроки Свенельда изо-делись оружием и одеждой, а мы наги. Пойдем, князь, с нами за данью, и себе добудешь, и нам". И послушал их Игорь - пошел к древлянам за данью и прибавил к прежней дани новую, и творили насилие над ними мужи его. Взяв дань, пошел он в свой город. Когда же шел он назад, - поразмыслив, сказал своей дружине: "Идите с данью домой, а я возвращусь и похожу еще". И отпустил дружину свою домой, а сам с малой частью дружины вернулся, желая большего богатства. Древляне же, услышав, что идет снова, держали совет с князем своим Малом: "Если повадится волк к овцам, то вынесет все стадо, пока не убьют его; так и этот: если не убьем его, то всех нас погубит". И послали к нему, говоря: "Зачем идешь опять? Забрал уже всю дань". И не послушал их
Обращая внимание на известие из «Истории» Льва Диакона (конец X в.) о характере смерти Игоря15, Ковалевский А.П. полагал, что «древляне применили к Игорю указанный способ казни согласно действовавшему в то время местному праву, считая киевского князя вором и грабителем, или, как говорили древлянские послы Ольге: "мужа твоего убихом, бяше муж твой аки волк восхищая и грабя"»[5, с. 267].
Петрухин В.Я., ссылаясь на реконструкцию терминологии праславянского права в работах Иванова В.В. и Топорова В.Н. указывает на возможность параллелизма скандинавской казни преступника, именуемого «волком» (уагдг - «волк, изгой», сопоставимо со славянским «враг») на дереве (уагд^е - «волчьем дереве») и традиционно славянского обозначения преступника, в том числе вора, как «волка» - именно так называют Игоря древляне. «Таким образом, - по мнению Петрухина, - известие Льва Диакона о казни Игоря и лексика русской летописи "совмещаются" в достаточно надежной реконструкции обычного права. Сама речь древлян в передаче летописца напоминает формулы договоров из ранних судебников: ср. "Аще ся въвадить волк в овце, то выносить все стадо"; "Аще оутнеть мечем... то 12 гривне за обиду" и т.п.» [12, с. 131].
В свою очередь и действия княгини Ольги, жестоко отомстившей древлянам за убийство мужа, также укладываются в правовую логику того времени - обычай кровной мести. Но, впрочем, главным в разрешении этого конфликта является не месть, а установление «даней» и «погостов» - упорядочение размеров и мест сбора дани. Можно, по-видимому, говорить об очевидной переходности эпохи - догосударственные формы правосудия вступают в конфликт с новыми правом и судопроизводством, все более приобретающими государственный характер. Нарушение князем Игорем договорных отношений, основанных на старых племенных обычаях, вызвало решительное сопротивление со стороны древлян, готовых, в то же время, вернуться к традиционному порядку (отсюда сватовство древлянского князя Мала к Ольге); рождающееся государство ответив резко, жестко и непропорционально, одновременно, пошло на компромисс, означавший важный этап в процессе формирования древнерусской государственности, а вместе с ней - и судебной системы. Урегулирование конфликта стало еще одним шагом на пути превращения государства из равной договаривающейся стороны в стоящий над населением институт власти и суда.
То же, до некоторой степени, можно обнаружить и на уровне индивидуальном: если в первобытном обществе в случае конфликта по поводу убийства члена одной родственной группы представителями другой единственным ответом пострадавшей стороны могло быть лишь возмездие, означавшее нанесение равного ущерба виновной стороне (принцип талиона), то теперь возникает и другой вариант восстановления справедливости (а соответственно и урегулирования конфликта), - эквивалентное материальное возмещение нанесенного ущерба, например, уплата штрафов в
Игорь; и древляне, выйдя из города Искоростеня, убили Игоря и дружинников его, так как было их мало» [10, с. 343].
В речи послов императора Иоанна Цимисхия к Святославу, в которой те требуя, чтобы Святослав покинул страну в соответствии с договором, заключенным Игорем в 944 г., упоминается «о его (дальнейшей) жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое [6, с. 57].
пользу как потерпевших, так и лиц, осуществляющих урегулирование. К тому же, становится заметной дифференциация «цены крови» (вергельда) лиц, обладающих разным социальным статусом. Впрочем, возникновение вергельда не отменяло самого обычая кровной мести. Это было правом, но не обязанностью потерпевшей стороны, которая могла избрать и традиционный способ разрешения конфликта.
Очевидно, что если уж убийство можно было заменить уплатой возмещения, то тем более возможной становилась компенсация всех других видов ущерба: телесных повреждений, имущественного ущерба, оскорблений и т. п.
Таким образом, при сохранении значительной части старых средств и форм регулирования общественных отношений, у восточных славян все активнее вырабатываются новые, выходящие за рамки традиционных форм классического родового строя инструменты, ставшие впоследствии основанием права и суда в Древнерусском государстве.
Список литературы:
1. Бартольд В.В. Сочинения. В 9-ти тт. - М., 1963. -Т. II. - Ч. 1.
2. Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX - XII вв.). - М., 1999.
3. Зимин А.А. Правда Русская. - М., 1999.
4. История первобытного общества. Эпоха классооб-разования. - М., 1988.
5. Ковалевский А.П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921/922 году. - Харьков, 1956.
6. Лев Диакон. История. - М., 1988.
7. Мавродин В.В., Фроянов И.Я. «Старцы градские» на Руси X в. // Культура средневековой Руси. - Л., 1974.
8. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. - Рязань, 2001.
9. Новосельцев А.В. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI-IX вв. // Древнейшие государства Восточной Европы. 1998. - М., 2000.
10. Памятники литературы Древней Руси. XI - начало XII века. - М., 1978.
11. Петров И.В. Правовой обычай охраны купечества (Древняя Русь, XX вв.) // Международный журнал экспериментального образования. - 2012. - № 5.
12. Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси XI - XI веков. - Смоленск, М., 1995.
13. Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси X -XII столетиях: Лекции по русской истории. Киевская Русь. - М., 1993.
14. Российское законодательство X-XX веков. В 9-ти тт. - М., 1984. - Т. 1.
15. Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. - Л., 1983.
16. Свердлов М.Б. Общественный строй в Древней Руси в русской исторической науке XVIII - XX вв. -СПб., 1996.
17. Свод древнейших письменных известий о славянах. - М., 1994. - Т. I.
18. Семенов Ю.И. Общие проблемы нормативной этнологии и материалы по нормативной культуре народов Северной Евразии и Дальнего Востока // Традиционная нормативная культура, организация власти и экономика народов Северной Евразии и Дальнего Востока. - М., 2000.
19. Сергеевич В.И. Вече и князь. - М., 1867.
20. Смирнов И.И. Очерки социально-экономических отношений Руси XII-XIII веков. - М. Л., 1963.
21. Чебаненко С.Б. К вопросу о правовом содержании «суда русов» в известии Ибн-Русте (IX в.) // Ученые записки МГПУ. Исторические науки. Вып. 7. -Мурманск, 2007.
22. Чебаненко С.Б. Княжеский и народный суд в Древней Руси. - Дисс.... канд. истор. наук. - СПб., 2007.
23. Чельцов-Бебутов М.А. Курс уголовно-процессуального права. Очерки по истории суда и уголовного процесса в рабовладельческих, феодальных и буржуазных государствах. - СПб., 1995.
