CC BY
83
19. GARO (Gosudarstvennyy arkhiv Rostovskoy oblas- Статья поступила в редакцию 1 ноября ti) [SARR (State Archive of the Rostov Region)], 2022 г.
f. R-4173, inv. 6, case 303. The article was submitted to the editorial
20. GARO [SARR], f. R-3737, inv. 2, case 169. office on November 1, 2022.
Статья подготовлена в рамках проекта РФФИ № 21-09-43097 «Донские казаки в СССР».
Научная статья УДК 94(47)
D0110.18522/2072-0181-2022-112-111-120
ИМПЕРСКОЕ СОЗНАНИЕ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА КАК ИДЕЙНАЯ ОСНОВА ОТЕЧЕСТВЕННОГО КОНСЕРВАТИВНОГО ДИСКУРСА
М.Н. Крот
THE IMPERIAL CONSCIOUSNESS OF RUSSIAN SOCIETY AS THE IDEOLOGICAL BASIS FOR DOMESTIC CONSERVATIVE
DISCOURSE
M.N. Krot
Проблема имперского сознания тесно связана с исследованием теории империи, признаков и свойств имперской государственности, оказывающих влияние на управленческие и поведенческие модели, мировоззрение и психологию общества. Изучение данных вопросов зарубежными исследователями, такими как Ш. Айзенштадт [1], Э. Кинан [2], началось еще в 1960-х гг. и в настоящее время развивается Э. Беккером [3], М. Бес-сингером [4], Г. Мюнклером [5], Р. Риллин-гом [6] и др. Большой вклад в разработку данного аспекта внесли и отечественные исследователи, среди которых следует выделить А.Ф. Филиппова, рассматривающего империю как смысл и реальность развития большого и устойчивого политического пространства [7], А.М. Руткеви-ча, анализирующего «гештальт» империи [8], Л.С. Гатагову, попытавшуюся выделить универсальные признаки имперской государственно-
Крот Максим Николаевич - кандидат исторических наук, доцент, и.о. заведующего кафедрой специальных исторических дисциплин и методики преподавания истории и обществознания Института истории и международных отношений Южного федерального университета, 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 140, e-mail: mnkrot@ sfedu.ru , т.: 8(863)2184000, доб. 12219.
сти [9], С.И. Каспэ [10] и С.Н. Гаврова [11], изучавших особенности имперской модернизации и ее влияние на общественное сознание.
Изучение Российской империи как слож-носоставного гетерогенного пространства, формирование и развитие которого определялись посредством сложного комплекса вертикальных и горизонтальных коммуникаций между государственным центром и окраинами, в том числе и через сопоставление с другими имперскими государствами, было предпринято такими исследователями, как А. Каппелер [12], Д. Ливен [13], Д. Хоскинг [14] и др.
Вопросы формирования, развития и эволюции имперского сознания российского общества затрагиваются в исследованиях одного из ведущих представителей современного отечественного империоведения - А.И. Миллера, использующего комплексный подход к изучению империи как одной из наиболее древних форм
Maxim Krot - Southern Federal University, 140 Push-kinskaya Street, Rostov-on-Don, e-mail: [email protected], tel.: 8(863)2184000, ext. 12219.
политической организации сложносоставных сообществ, оказывавшей значительное воздействие на их сознание [15].
В целом имперская проблематика является активно разрабатываемым научным направлением, что связано с постепенным отказом от односторонне-негативных оценок модели имперской государственности и осознанием ее жизнеспособности и вариативности. Имперский универсализм перестал рассматриваться как опасная принадлежность прошлого, от которого следует отказываться. Односторонний национальный дискурс, в рамках которого имперская форма организации политического пространства рассматривалась как однозначное зло, подавлявшее развитие наций, сменяется более взвешенным подходом, рассматривающим империю и импер-скость как универсальные формы политического бытия сложносоставных и разнообразных сообществ.
Исходя из данных обстоятельств, представляется целесообразным рассмотреть феномен имперского сознания, как идейную и психологическую основу отечественного консервативного дискурса, посвященного проблемам и перспективам развития российской имперской государственности во второй половине XIX - XX в., что и является целью данной статьи. Для ее достижения следует решить ряд задач, состоящих в выявлении ключевых признаков и особенностей имперской государственности, определении времени и обстоятельств возникновения имперской идентичности в России, рассмотрении ее характерных особенностей, содержания, политико-психологических характеристик.
Актуальность изучения данной темы обусловлена тем, что имперское сознание является той частью общественного самосознания и политической культуры общества, которая содержит в себе представления о характере, форме и миссии собственного государства, его месте и роли в мире и мировой истории. Российское государство на всем протяжении своей истории обладало имперскими чертами, которые могли видоизменяться под влиянием внешних обстоятельств, не утрачивая, тем не менее, своего качественного влияния на общие тенденции государственного развития. Актуализация данной проблематики в настоящее время связана с научной и общественной ревитализацией имперского концепта в нашей стране, побуждаемой разнообразными вызовами современности. Для выстраивания новой государственной доктрины
представляется необходимым обратиться к опыту российского имперского прошлого, изучение идейных составляющих которого позволит не только использовать накопленные управленческие практики, но и формировать позитивное восприятие имперской политической модели в общественном сознании.
Эффективное и плодотворное изучение данных явлений возможно на основе ситуативного подхода посредством сравнительного анализа различных государственных образований, обладавших имперскими признаками. В настоящее время можно говорить о существовании целого междисциплинарного научного направления - империологии, изучающего различные аспекты имперской государственности, в том числе и Российской империи.
Рассмотрим некоторые работы зарубежных и отечественных исследователей, посвященные характеристике признаков имперских систем и сущности имперского сознания, для которого характерны ценности и установки, связанные с определением своего государства как империи. В его основе лежит идея сильной неограниченной власти, выступающей в качестве организующего начала, преодолевающего хаос и непредсказуемость «естественного» состояния. Идея власти имеет колоссальное культурно-философское обоснование, формировавшееся на всем протяжении интеллектуальной истории человечества и обладавшее у различных народов многочисленными специфическими особенностями, обусловленными комплексом долговременных и ситуативных обстоятельств.
Характер и особенности имперского сознания во многом определяются внешними формами государственного бытия и их интеллектуальным осмыслением, испытывающим на себе значительное влияние государственной идеологии и представлений о месте и роли своей страны в мировой системе. Данная форма сознания могла сформироваться только в среде интеллектуальной элиты, трактующей собственное отечество как империю и осознающей свою принадлежность к имперскому государственному началу. Особенности имперской государственности и своеобразная логика его существования и развития, становясь объектом интеллектуальной рефлексии, придавали общественному сознанию особый - «имперский» - характер.
Сама этимология слова «империя» (лат. imperium) содержит в себе элементы ее характеристики, включавшиеся исследователями в ее определение, означая власть, повеление, полно-
мочия, которые в римском праве связывались с определенной территорией.
Большинство даваемых определений феномена империи, как правило, носят так называемый синдромный характер, заключаясь в определении набора признаков имперской социально-политической системы с последующим выделением среди них наиболее универсальных, или «родовых», свойственных всем имперским образованиям вне зависимости от эпохи или географической локализации. Именно такой характер имеет классическое для западной науки определение, данное американо-израильским социологом Ш. Айзенштадтом, согласно которому под империей понимается политическая система, «охватывающая большие, относительно сильно централизованные территории, в которых центр, воплощенный как в личности императора, так и в центральных политических институтах, образовывал автономную единицу. Хотя империи обычно основывались на традиционной легитимации, они часто использовали некоторые более широкие, потенциально универсальные политические и культурные ориентации, выходившие за пределы того, что было свойственно любой из составляющих империю частей» [1, p. 41]. Главным критерием выделения имперской политической системы, по его мнению, является ограниченная автономия политической сферы, которая выражается в развитии автономных политических целей правителями и представителями правящей элиты, ограниченной дифференциации политической деятельности и ролей, стремлении организовать разнородное политическое сообщество в централизованное единство и специфической организации администрации и политической борьбы [16].
Следует согласиться с современным отечественным исследователем имперской проблематики А.И. Миллером, настаивающим на необходимости использования ситуационного подхода к изучению империй, который позволяет реконструировать комплекс конкретно-исторических обстоятельств, логику поведения и взаимодействия различных акторов, участвовавших в процессе создания и функционирования империй, во всей ее полноте, без выстраивания зыбких искусственных параллелей и сосредоточения на каком-либо одном доминирующем обстоятельстве или акторе [15, с. 28-29]. Другой исследователь феномена империи А.М. Рутке-вич определяет ее как «гештальт», понимая под ним «такое единство многообразного, которое оставляет свой отпечаток на составных частях».
В рамках данного определения также фиксируется отсутствие единой вневременной сущностной субстанции империи, которая не скрывается за ее свойствами, а проявляется в них [8, с. 35].
По мнению отечественной исследовательницы Л.С. Гатаговой, ключевыми системными признаками имперской государственности являются такие черты, как сакральный характер власти, перманентная экспансия, ведущая к обширному территориальному масштабированию, наличие четко выраженного центра и периферии, полиэтничность с присутствием доминирующего этноса, общая идеология, распространяемая политическим центром империи, а также претензии на мировое значение либо даже на мировое господство [9, с. 338]. К системообразующим, или «критическим», признакам имперских государств, выделяемым большинством исследователей, можно отнести сочетание этнокультурной разнородности и стремления к универсализму в их политических практиках, понимаемому как ориентация власти на абстрактно-рациональную и исторически неподвижную, «вечную» систему норм и ценностей, а также обширные территориальные размеры империи, достигнутые путем экспансии. Внутренняя дифференцированность центра и периферии, сохраняющаяся в течение длительного времени и препятствующая полноценному социальному взаимодействию и выработке единых культурных ценностей, рассматривается многими исследователями в качестве определяющей характеристики империи, преодоление которой посредством добровольной или насильственной ассимиляции приводит к утрате государством имперского статуса [17, с. 34, 48].
Для описания империи не просто как особой формы государства, обладающего неким набором признаков, критериальное определение которых является весьма сложным, а как определенной ситуации и состояния государственности правомерным представляется использование введенного в научный оборот американским политологом Марком Бейссингером понятия «им-перскость» (англ. ешриепе88) [18, с. 26]. Данное определение, на наш взгляд, применимо не только в отношении постколониальной эпохи и современных имперских явлений, активное изучение которых наблюдается в настоящее время, но и для характеристики империй прошлого, в том числе и российской имперской государственности. Сам автор определения понимает его как важнейшее свойство империй, представляющих собой «ситуацию, в которой претензии на подчинение имперскому контролю становятся широко
распространенными, набирают вес и становятся все более гегемонистскими» [4, р. 20]. То есть главной чертой имперскости, определяющей логику политического поведения носителя данного свойства, выступает претензия на различные формы господства над другими субъектами.
Вопрос о времени и обстоятельствах возникновения имперской идентичности в России тесно связан с выходящим за рамки настоящего исследования фундаментальным вопросом о том, когда именно Россия стала империей. Не углубляясь в решение данной проблемы, имеющей преимущественно теоретико-концептуальный характер, следует отметить, что наиболее распространенным представлением, соответствующим сложившейся историографической традиции, является понимание имперского периода как целостного фрагмента российской истории, выделяемого в первую очередь по формальным признакам политического наименования Российского государства и соотносимого с XVIII - началом XX в. При этом в зарубежной историографии существует устойчивая традиция, согласно которой возникновение первых признаков имперской государственности и соответствующей политической культуры в России происходит в более ранний период и связывается чаще всего с завоевательной политикой Ивана IV [2; 3, с. 67; 12, с. 16; 19].
Современные исследователи отказываются от рассмотрения имперского периода российской истории как цельного и единого временного отрезка, выделяя в нем начальный этап, относящийся к концу XV - XVI в., а иногда и к более раннему периоду. Связано это с трансформацией самого понимания имперской государственности, на первое место в котором выходит многообразие народов, культур и вероисповеданий, а также вариативность моделей управления данным многообразием, к которому верховная власть приходит интуитивно, исходя из конкретных ситуативных обстоятельств. Большое значение стало придаваться появлению символических имперских маркеров в виде царского титула московских правителей, который приравнивался к императорскому, ритуализации придворного церемониала, призванной подчеркнуть сакральный характер верховной власти, а также складыванию набора имперских инсигний и символов. Идейной основой формирующейся российской имперской государственности стала сложившаяся на рубеже XV-XVI вв. концепция «Москва - Третий Рим», объявлявшая Россию политической и духовной наследницей Визан-
тии, а московских правителей - единственными защитниками истинной веры на земле. Данная теория стала ключевой имперской идеологемой, лежавшей в основе внутренней и внешней политики Российской империи на всем протяжении ее существования. Такое понимание, - по мнению М.И. Цимбаева, - существенно расширяет имперские хронологические границы - вплоть до эпохи первых московских князей, когда закладывались основы реализации управленческих практик в отношении этнически и культурно неоднородного сообщества и имперской идеологии [20, с. 22-23].
Современный российский исследователь А.И. Филюшкин выделяет особый начальный период российской имперской истории, отсчет которого начинается в эпоху правления Ивана III. Российскую государственность данного периода ученый определяет как «неонатальную империю», или империю, находящуюся на стадии младенчества, когда уже в целом сформировалось имперское «тело», включавшее в себя нерусские этносы с инородными политическими, социальными и культурными традициями, сложились основные поля внутренней и внешней имперской политики, однако еще не были выработаны имперские дискурсы и имперское мировоззрение, что не позволяло государству говорить и мыслить «по-имперски» [21, с. 6].
Перерастание такого государства в империю Нового времени связано с институциональной и ментальной модернизацией, одним из важнейших результатов которой является возникновение имперского дискурса, включающего в себя ключевые ментальные матрицы самопрезентации и самоидентификации, находившие свое отражение в соответствующих представлениях, политических и исторических нарративах. Знаковым символическим актом, положившим начало этому процессу, стало принятие Петром I императорского титула, которое, однако, не означало автоматической презентации Российского государства как империи. Термин «Российский Империй» (или Империум) первоначально служил обозначением власти российского монарха, не имевшей привязки к определенной территории. Лишь с 1730-1740-х гг. понятие «Российская империя» окончательно приобретает территориально-государственное значение [22, с. 57-59].
Безусловно, следует согласиться с тезисом о том, что проживание и принадлежность к имперскому государству не означают автоматического обладания имперской политической куль-
турой [23, с. 114]. Попытки отыскать элементы имперского сознания (как и любых других политических представлений) у русских крестьян XVI или XIX вв., составлявших подавляющее большинство населения России, равно как и доказать полное отсутствие у них таковых, представляются совершенно излишними, поскольку очевидно, что сознание основной массы населения традиционного общества имеет архаичный характер, доминирующим элементом которого выступает локальная или конфессиональная идентичность.
Элементы имперского сознания в той или иной степени были присущи различным слоям российского общества, включая в себя как его бессознательные «бытовые» проявления, связанные с ощущением превосходства имперской нации над инородцами, дававшим право оказывать на них цивилизаторское воздействие, так и комплекс интеллектуальных рефлексий, постепенно приобретавший системный характер. Безусловно, основным носителем имперского сознания являлось российское дворянство, объединенное идеей служения Отечеству, сопричастности к государственным делам, культурным и интеллектуальным превосходством над другими слоями общества. Именно российская дворянская культура, не имевшая внутри себя каких-либо этно-конфессиональных границ, представляла собой общеимперскую культуру, обладавшую значительным интегративным потенциалом, широко используемым имперскими властями в системе государственного управления.
Формирование имперского сознания в российском обществе началось в XVIII столетии, когда политическая элита стала осознавать вхождение своего государства в число «политичных народов», что связано с ощущением своего цивилизационного превосходства над теми сообществами, которые не достигли этого состояния [24, с. 15, 29]. Именно в это время в дворянской среде вырабатывается представление о служении Отечеству не как о «тягле», но как о почетном долге граждан, под которыми понимались пока исключительно представители первого «благородного» сословия. Одновременно с этим происходит осознание цивилизаторской миссии России в отношении «диких» либо малых народов, вхождение которых в состав империи рассматривается как неизбежность и благо для них. По поводу ментальных трансформаций, лежавших в основе формирования имперского сознания, отечественный исследователь М.Б. Смолин отмечал, что его возникновение является резуль-
татом осознания нацией своей великодержавной миссии, состоящей в стремлении донести миру «свои государственные идеи, выраженные в идеалах правды, порядка и справедливого общежития» [25, с. 6]. Как полагает ученый, наличие имперского сознания является признаком психологической зрелости нации, сформировавшей свой «идеал правды», лежащий в основе жизнедеятельности государственного организма, и создавшей материальные условия его воспроизводства.
По мнению ряда исследователей, именно наличие устойчивого и воспроизводимого имперского сознания, носителем которого выступает политическая элита и просвещенная часть общества, является важнейшим условием существования империи и ее перманентного воспроизводства [11, с. 47].
Большинство исследователей связывает формирование основ имперского сознания россиян в первую очередь с внешнеполитическими факторами. Британский историк Д. Хоскинг отмечал, что именно гордость за просторы и многообразие державы, ее военные победы являлась фундаментом имперского сознания как российских правителей, так и их подданных [12, с. 76]. Отечественный исследователь С.А. Никольский, считавший, что мысль об империи являлась «наиважнейшей» идеей россиян, которую они заявляли другим народам, удивляя, восхищая или ужасая их с ее помощью, также указывал, что в ее основе лежало представление о своей стране как государстве, главным содержанием истории которого являлась «непрерывная цепь территориальных расширений, захватов, присоединений» [26, с. 42]. Российский историк Е.В. Ани-симов полагал, что, российское национальное сознание неотделимо от имперского, поскольку «раньше, чем русские осознали себя как нацию, они осознали себя империей», что также связывается с активной внешнеполитической экспансией [27].
Исследователи считают, что складывание Российской империи как государства, обладавшего чертами самобытной цивилизации, стало следствием естественной самоорганизации огромных этнически и культурно разнородных пространств, обусловленной необходимостью противодействия перманентной внешней агрессии. Объединение и мирное сосуществование множества разнородных этнических сообществ, находящихся на различных стадиях общественно-политического развития, стало возможно благодаря способности русского народа легко
вступать в мирный и взаимовыгодный симбиоз с другими народностями, что было обусловлено отсутствием чувства национального превосходства [28, с. 111]. Свойственный многим европейским народам национализм, лежавший в основе межнациональных конфликтов и стремления к подчинению других народов, был чужд как русским народным массам, так и российской космополитичной элите. Отмечая это качество, Н.А. Бердяев называл Россию «самой не шовинистической страной в мире», населению которой чужды свойственные европейцам национальная самоуверенность и самодовольство. Мыслитель писал: «Русскому народу совсем не свойственен агрессивный национализм, наклонности насильственной русификации. Русский не выдвигается, не выставляется, не презирает других» [29].
Российское имперское сознание, сложившееся к началу XIX в., могло стать прочной основой формирования российского национального сознания, носителем которого являлась бы единая государственная нация, объединяемая в первую очередь не этнической или конфессиональной однородностью, а приверженностью существующему политическому строю, служение которому являлось высшей государственной ценностью [20, с. 30]. Однако достижение этой цели было напрямую связано с превращением титульной нации, являвшейся основой российской государственности, в подлинно имперскую нацию, что предусматривало проведение широких социальных преобразований, результаты которых позволили бы приобщить народные массы к сознательному государственному служению, превратив их в полноправных граждан. Такая перспектива вступала в противоречие с привычной сословно-имперской моделью государственного управления, реализуемой имперскими властями на протяжении длительного времени. Столкновение сословного и национального принципов организации имперской государственности, совпавшее по времени с процессом масштабного реформирования страны в середине XIX в., вывело имперскую проблематику на уровень интеллектуальной рефлексии, субъектами которой выступали представители российской государственной власти и общественности.
Дискуссия о проблемах и перспективах развития российской имперской государственности, имевшая место во второй половине XIX -начале XX в., была напрямую связана со стремлением найти оптимальную форму сочетания традиционных имперских управленческих практик с методами модерного государства.
Проникновение разнообразных форм модерности в имперскую политическую и социальную структуру, происходившее на протяжении двух столетий и в значительной степени ускорившееся во второй половине XIX в., приводило к постепенному вызреванию модерной государственности в недрах империи [15, с. 44]. Происходило это во многом вопреки воле верховной власти, поскольку основные ее усилия были направлены не на вхождение в цивилизацию модерности, а на сохранение и упрочение имперской государственности, для чего требовалось привести в более современный и конкурентоспособный вид основные государственные элементы [11, с. 6]. Для достижения той степени эффективности, которой обладали национальные государства, соперничавшие с империями, последние были вынуждены предпринимать меры, направленные на гомогенизацию имперского пространства и укрепление государственного единства.
Данные усилия наталкивались на серьезные препятствия, связанные с «вызовом национализма», в условиях которого дискурс нации, тесно связанный с притягательными концепциями прогресса и модерности, становился доминирующим для значительной части населения империи, власть которой стала рассматриваться как угнетение и препятствие на пути свободного развития и экономического процветания народов. Иерархизм как основной элемент имперской государственности вступал в острое противоречие с лозунгами народного суверенитета, равенства и демократии, входившими в концепцию нации [30, с. 170].
В Российской империи на всем протяжении XIX в. с разной степенью интенсивности протекали процессы социальной и национальной мобилизации, которые не только не позволяли преодолеть присущую ей гетерогенность, но даже в определенной степени усиливали ее [13, с. 208]. Традиционная управленческая система сложносоставной многонациональной Российской империи, содержавшая в себе большую долю архаики и чрезвычайную пестроту административных практик, столкнулась с вызовом пробуждавшегося национального сознания народов, многие из которых в той или иной степени стали осознавать свое пребывание в составе империи как «несвободу». В недрах империи происходило формирование национальных интеллектуальных элит, в среде которых усиливался интерес к прошлому своих народов, ширилось стремление к получению образования, развитию
собственных литературных языков, наблюдалось становление национальных идентичностей, что вызывало растущую обеспокоенность имперской администрации, усматривавшей в данных тенденциях зарождение идей национальной самостоятельности и сепаратизма, угрожавших государственной территориальной целостности.
Другим вызовом, с которым столкнулась российская имперская государственность в середине XIX столетия, стала необходимость всесторонней модернизации различных сфер жизни общества, обусловленная потребностью в устранении наиболее архаичных явлений и частичном приобщении государства к достижениям модерной цивилизации. Имперская модель модернизации, характерная в том числе для России XIX в., обладает целым рядом специфических особенностей, связанных с особым характером преследуемых целей и способов их достижения, что дает основания рассматривать ее как особый историко-культурный феномен [11, с. 52-54].
Преследуя стратегическую цель, состоявшую в стабилизации и консервации базовых характеристик империи, имперская модернизация в то же время вызывает к жизни явления, не входившие в замысел инициаторов преобразований, но ставшие неизбежным побочным продуктом проводимых преобразований. К ним можно отнести активизацию общественности, обладавшей собственным представлением о перспективах развития имперской государственности, а также начало становления собственно русской национальной идентичности, что было тесным образом связано с освобождением народных масс от крепостной зависимости и дарованием им ряда гражданских прав.
Модерные усилия империи, находившие свое воплощение в более или менее масштабных и успешных преобразованиях, неизбежно порождали трудности и многочисленные кризисные явления, связанные с приспособлением традиционных имперских институций к новым методам правления и формам политической организации. Империя, вставшая на путь модернизации, оказалась в ситуации неопределенности, порожденной выходом государства за рамки традиционных форм и моделей управления, а также распространением либерально-эгалитарных ценностей. Ключевым признаком данной ситуации, имеющей онтологический смысл, являлось ослабление институтов и принципов, находящихся в контрарных отношениях с проявлениями хаоса и стихийности, - закона, власти, церкви, сословной общественной структуры.
Подобные ситуации, перманентно присущие российской истории, обусловленные геополитическими, историко-культурными и ментальными особенностями генезиса и формирования российской цивилизации, в наибольшей степени проявлялись в периоды глобальных кризисов и трансформаций, ставивших под угрозу целостность государства [31, с. 73].
Одним из проявлений данной ситуации в рамках гетерогенного имперского пространства стало возникновение обстановки модернизаци-онной вариативности, в условиях которой традиционные и вновь формирующиеся окраинные элиты стремились к реализации собственных вариантов и программ развития, во многом асинхронных внутриполитическому курсу самодержавия, испытывавшему, ко всему прочему, серьезные внутренние колебания. Необходимым условием для этого являлось полное или частичное освобождение от верховного контроля со стороны имперского центра либо сохранение состояния изолированности и «внутреннего суверенитета», характерного для предшествующего периода развития ряда окраинных регионов империи.
Таким образом, в середине XIX в. российская имперская государственность оказалась перед нелегким выбором между тремя альтернативными путями развития, каждый из которых содержал в себе целый ряд угроз и кумулятивных эффектов. Первый из них заключался в сохранении полного статус-кво в виде той архаичной имперской гетерогенности, которая была присуща Российской империи в предшествующий период. Данная альтернатива означала отказ от попыток повышения конкурентоспособности отдельных элементов культурно-цивилизацион-ной системы империи, чреватый ее полным и безнадежным отставанием от соперников, углублением внутренней дифференцированности имперского пространства, препятствовавшей развитию страны в соответствии с требованиями современности.
Вторая альтернатива состояла в автоно-мизации имперского пространства посредством предоставления широких прав национальным окраинам с перспективой последующей федерализации государства на этнической основе. Данный путь, способствовавший укреплению и всестороннему развитию национальных иден-тичностей, в том числе и русской, неизбежно вел к размыванию имперского сознания и угасанию центростремительных тенденций. В условиях ослабления верховной власти и легитимности
центра империи распад последней либо катастрофическим конфликтным путем, либо через ряд постепенных последовательных стадий становился неизбежным.
Третья альтернатива, сторонниками которой выступали представители отечественного консерватизма второй половины XIX - начала XX в., заключалась в попытке сохранить империю в модернизированном виде, придав ей некоторые элементы модерной национальной государственности путем административной и правовой унификации имперского пространства и комбинирования традиционных силовых управленческих практик и неконфликтных методов мягкой силы. Успешная реализация данной перспективы, по мнению ее сторонников, позволила бы избежать крайне болезненной для российского общественного сознания деконструкции империи, а также успешно решать все актуальные задачи имперского строительства и воспроизводства в новых исторических условиях.
Имперское сознание являлось идейной основой отечественного консервативного дискурса, сформировав его концептуальное ядро, обосновывавшее закономерность и историческую предопределенность имперского характера российской государственности и необходимость его сохранения и дальнейшего развития посредством выработки оптимальной модели управления империей. Следует подчеркнуть, что мнения и точки зрения, высказываемые консервативными публицистами и государственными деятелями по имперской проблематике и излагавшиеся в форме различного рода нарративов, составляя содержание консервативного дискурса, являлись выражением в полной степени не артикулированных, но интуитивно ощущаемых представлений различных слоев российского общества. Свидетельством этого является растущая читательская востребованность данного сегмента консервативной публицистики в рассматриваемый период и ее непрерывное тематическое и географическое расширение. Консервативное видение проблем и перспектив развития российской имперской государственности во многом соответствовало основным чертам имперского сознания российского общества, интеллектуально оформляя его и преобразуя в конкретную политическую программу.
ЛИТЕРАТУРА 1. Eisenstadt S.N. Empires // International encyclopedia of the social sciences: in 17 vols. Vol. 5. N.Y.: Mac-millan, 1968. 576 p.
2. Keenan E.L. Muscovy and Kazan: Some introductory remarks on the patterns of steppe diplomacy // Slavic Review. 1967. Vol. 26. P. 548-558
3. Беккер С. Россия и концепт империи // Новая имперская история постсоветского пространства. Казань:. Центр исследования национализма и империи, 2004. С. 67-80.
4. Beissinger M.R. Rethinking Empire in the wake of Soviet collapse // Ethnic politics after Communism / Ed. by Z. Barany, R.G. Moser. Ithaca; London: Cornell University Press, 2005. P. 14-45.
5. Мюнклер Г. Империи. Логика господства над миром: от Древнего Рима до США. Москва: Кучково поле, 2015. 400 с.
6. Rilling R. Risse im Empire. Berlin: Dietz, 2008. 180 S.
7. Филиппов А.Ф. Наблюдатель империи (империя как понятие социологии и политическая проблема). // Политическая наука. 2013. № 3. С. 43-97.
8. Руткевич А.М. Гештальт империи // Тетради по консерватизму. 2022. № 1. С. 15-42.
9. Гатагова Л.С. Империя: идентификация проблемы // Исторические исследования в России. Тенденции последних лет. М.: АИРО-XX, 1996. С. 332-353.
10. Каспэ С.И. Империя и модернизация: общая модель и российская специфика. М.: РОССПЭН, 2001. 256 с.
11. Гавров С.Н. Модернизация во имя империи. Социокультурные аспекты модернизационных процессов в России. М.: Едиториал УРСС, 2004. 352 с.
12. Каппелер А. Россия - многонациональная империя. Возникновение. История. Распад. М.: Традиция: Прогресс-Традиция, 2000. 342 с.
13. Ливен Д. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней. М.: Европа, 2007. 678 с.
14. Хоскинг Д. Россия: народ и империя. Смоленск: Русич, 2001. 512 с.
15. Миллер А.И. Империя Романовых и национализм. М.: Новое литературное обозрение, 2008. 248 с.
16. Eisenstadt S.N. The political systems of Empires. London: Macmillan, 1963. 524 p. Р. 19.
17. Каспэ С.И. Империи: генезис, структура, функции // Полис. 1997. № 5. С. 31-48.
18. См.: Язовская О.В. Теоретические подходы к понятию имперскости в зарубежных исследованиях постколониализма // Общество: политика, экономика, право. 2019. № 12. С. 26-29.
19. Kampfer F. Die Eroberung von Kazan 1552 als Gegenstand der zeitgenossischen russischen Historiographie // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. 1969. Bd. 14. S. 7-161.
20. Цимбаев Н.И. Российская имперская государственность: к пониманию проблемы // Российская империя: стратегии стабилизации и опыты обновления. Воронеж: Изд-во Воронеж. гос. ун-та. 2004. С. 15-32.
21. Филюшкин А.И. Московская неонатальная империя: к вопросу о категориях политической практики // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 2. История. 2009. Вып. 2. С. 5-20.
22. Гайда Ф.А. Официальное понимание «империи» в России XVIII - начала XX века // Тетради по консерватизму. 2022. № 1. С. 56-64.
23. Летняков Д.Э. К вопросу о генеалогии имперского сознания в России // Философский журнал. 2015. Т. 8, № 2. С. 112-127.
24. Вульпиус Р. Вестернизация России и формирование российской цивилизаторской миссии в XVIII веке // Imperium inter pares: роль трансферов в истории Российской империи (1700-1917). М.: Новое литературное обозрение, 2010. С. 14-41.
25. Смолин М.Б. Имперское мышление и имперский национализм М.О. Меньшикова // Письма к русской нации / М.О. Меньшиков. М.: Москва, 1999. С. 5-26.
26. Никольский С.А. Русские как имперский народ // Политическая концептология. 2014. № 1. С. 4253.
27. Анисимов Е.В. Исторические корни имперского мышления в России. URL: https://src-h.slav. hokudai.ac.jp/sympo/Proceed97/Anisimov.html.
28. Даренский В.Ю. Империя как подвиг свободы: евангельские основания русской имперской государственности // Тетради по консерватизму. 2022. № 1. С. 98-115.
29. Бердяев Н.А. Судьба России. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1990. 240 с. С. 8.
30. Суни Р. Диалектика империи: Россия и Советский Союз // Новая имперская история постсоветского пространства. Казань: Центр исследования национализма и империи, 2004. С. 163-197.
31. Осипов И.Д. Фактор неопределенности в истории русской культуры // Труды Исторического факультета Санкт-Петербургского университета. Российское государство в историческом измерении. 2013. № 15. С. 72-80.
REFERENCES
1. Eisenstadt S.N. Empires. In: International encyclopedia of the social sciences: in 17 vols. Vol. 5. N.Y.: Macmillan, 1968, 576 p.
2. Keenan E. L. Slavic Review, 1967, vol. 26, pp. 548558.
3. Bekker S. Rossiya i kontsept imperii [Russia and the concept of empire]. In: Novaya imperskaya istoriya postsovetskogo prostranstva [New imperial history of the post-Soviet space]. Kazan, Center for the Study of Nationalism and Empire 2004, pp. 67-80.
4. Beissinger M.R. Rethinking Empire in the wake of Soviet collapse. In: Ethnic politics after Communism / Ed. by Z. Barany, R.G. Moser. Ithaca, London, Cornell University Press, 2005, pp. 14-45.
5. Munkler G. Imperii. Logika gospodstva nad mirom: ot Drevnego Rima do SSHA. [Empires. The logic of
domination over the world: from Ancient Rome to the USA]. Moscow, Kuchkovo Pole, 2015, 400 p.
6. Rilling R. Risse im Empire [Cracks in the Empire]. Berlin, Dietz, 2008, 180 р.
7. Filippov A.F. Politicheskaya nauka, 2013, no. 3, pp. 43-97.
8. Rutkevich A.M. Tetradi po konservatizmu, 2022, no. 1, pp. 15-42.
9. Gatagova L.S. Imperiya: identifikatsiya problem [Empire: problem identification]. In: Istoriches-kiye issledovaniya v Rossii. Tendentsii poslednikh let [Historical research in Russia. Trends in recent years]. Moscow, AIRO-XX, 1996, pp. 332-353.
10. Kaspe S.I. Imperiya i modernizatsiya: obshchaya model i rossiyskaya spetsifika [Empire and modernization: general model and Russian specificity]. Moscow, ROSSPEN, 2001, 256 p.
11. Gavrov S.N. Modernizatsiya vo imya imperii. Sotsio-kulturnyye aspekty modernizatsionnykh protsessov v Rossii [Modernization in the name of empire. Socio-cultural aspects of modernization processes in Russia]. Moscow, Editorial URSS, 2004, 352 p.
12. Kappeler A. Rossiya - mnogonatsional'naya imperiya. Vozniknoveniye. Istoriya. Raspad [Russia is a multinational empire. Emergence. Story. Decay]. Moscow, Progress-Traditsiya, Traditsiya, 2000, 342 p.
13. Liven D. Rossiyskaya imperiya i yeye vragi s XVI veka do nashikh dney [The Russian Empire and its enemies from the 16th century to the present day]. Moscow, Europe, 2007, 678 p.
14. Hosking D. Rossiya: narod i imperiya. [Russia: people and Empire]. Smolensk, Rusich, 2001, 512 p.
15. Miller A.I. Imperiya Romanovykh i natsionalizm [The Romanov Empire and nationalism]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie, 2008, 248 p.
16. Eisenstadt S.N. The political systems of Empires. London, Macmillan, 1963, 524 p., р. 19.
17. Kaspe S.I. Polis, 1997, no. 5, pp. 31-48.
18. Yazovskaya O.V Obshchestvo: politika, ekonomika, pravo, 2019, no. 12, pp. 26-29.
19. Kampfer F. Forschungen zur osteuropäischen Geschichte, 1969, vol. 14, рр. 7-161.
20. Tsimbayev N.I. Rossiyskaya imperskaya gosudarst-vennost: k ponimaniyu problem [Russian imperial statehood: towards understanding the problem]. In: Rossiyskaya imperiya: strategii stabilizatsii i opyty obnovleniya [The Russian Empire: stabilization strategies and experiences of renewal]. Voronezh, Publishing House of Voronezh State University, 2004, pp. 15-32.
21. Filyushkin A.I. Vestnik Sankt-Peterburgskogo uni-versiteta. Ser. 2. Istoriya, 2009, no. 2, pp. 5-20.
22. Gayda F.A. Tetradi po konservatizmu, 2022, no. 1, pp. 56-64.
23. Letnyakov D.E. Filosofskiy zhurnal, 2015, vol. 8, no. 2, pp. 112-127.
24. Vulpius R. Vesternizatsiya Rossii i formirovani-ye rossiyskoy tsivilizatorskoy missii v XVIII veke
[Westernization of Russia and the formation of the Russian civilizing mission in the XVIII century]. In: Imperium inter pares: rol' transferov v istorii Ros-siyskoy imperii (1700-1917) [Imperium inter pares: the role of transfers in the history of the Russian Empire (1700-1917)]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie, 2010, pp. 14-41.
25. Smolin M.B. Imperskoe myshlenie i imperskiy nat-sionalizm M.O. Menshikova [Imperial thinking and imperial nationalism M.O. Menshikov]. In: Pisma k russkoy natsii / M.O. Menshikov [Letters to the Russian nation / M.O. Menshikov]. Moscow, Moscow, 1999, pp. 5-26.
26. Nikolsky S.A. Politicheskaya kontseptologiya, 2014, no. 1, pp. 42-53.
27. Anisimov E.V. Istoricheskie korni imperskogo myshleniya v Rossii [Historical roots of imperial thinking in Russia]. Available at: https://src-h.slav. hokudai.ac.jp/sympo/Proceed97/Anisimov.html.
28. Darenskiy V. Yu. Tetradi po konservatizmu, 2022, no 1, pp. 98-115.
29. Berdyayev N.A. Sudba Rossii [The fate of Russia]. Moscow, Publishing House of Moscow University, 1990, 240 p., р. 8.
30. Suni R. Dialektika imperii: Rossiya i Sovetskiy Soyuz [Dialectics of Empire: Russia and the Soviet Union]. Штл Novaya imperskaya istoriya postsovetskogo prostranstva [New imperial history of the post-Soviet space]. Kazan, Center for the Study of Nationalism and Empire, 2004, pp. 163-197.
31. Osipov I.D. Trudy Istoricheskogo fakulteta Sankt-Pe-terburgskogo universiteta. Rossiyskoye gosudarstvo v istoricheskom izmerenii, 2013, no. 15, pp. 72-80.
Статья поступила в редакцию 31 октября 2022 г.
The article was submitted to the editorial office on October 31, 2022.
Статья выполнена в рамках реализации проекта СП 14-22-05 «Аналитический центр «Институт исследований солидарной среды будущего» (Программа стратегического академического лидерства Южного федерального университета «Приоритет 2030»)».
Научная статья
УДК 398.3 (470. 65)
DOI10.18522/2072-0181-2022-112-120-128
ЖЕНСКИЕ ИНИЦИАЛЬНЫЕ ОБРЯДЫ ОСЕТИН И «КАДАГИ О НАРТАХ»: СИНХРОННО-ДИАХРОННАЯ
ВЕРИФИКАЦИЯ
З.К. Кусаева
FEMALE INITIAL RITES OF OSSETIANS AND "LEGENDS OF NARTS": SYNCHRONOUS-DIACHRONIC VERIFICATION
Z.K. Kusaeva
В мировой науке вопросы, относящиеся к сфере инициационных обрядов, детально изучены. К широко
известным и наиболее значимым относятся труды зарубежных и отечественных авторов, имею-
Кусаева Залина Константиновна - кандидат филологических наук, старший научный сотрудник отдела фольклора и литературы Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абае-ва - филиала Владикавказского научного центра Российской академии наук, 362007, Республика Северная Осетия - Алания, г Владикавказ, пр-т Мира, 10, e-mail: [email protected], т.: 8(8672)536961.
щие важное теоретическое и методологическое значение: монография известного французского этнографа и фольклориста Арнольда ван Ген-непа [1], монументальная работа исследователя магии и религии Джеймса Фрэзера [2], статьи
Zalina Kusaeva - V.I. Abaev North Ossetian Institute for Humanitarian and Social Studies - the Filial of the Vladikavkaz Science Centre of the Russian Academy of Sciences, 10 Mira Avenue, Vladikavkaz, Republic of North Ossetia - Alania, 362007, e-mail: [email protected], tel.: 8(8672)536961.
