CC BY
111
во). Ойконимы данного типа несут в своей основе глубинную народную семантику, унаследованную от первоначального названия, и поэтому наиболее полно осуществляют основную функцию топонима - ориентира на местности. В этом причина их органичного функционирования в топонимическом пространстве города и в системе живой речи местного населения.
Как справедливо отмечает С.О. Горяев, «.. .апперцепционные представления о существенных признаках денотата вызываются в памяти носителей языка не только морфемной структурой слова, но и всей совокупностью системных качеств последнего на всех языковых уровнях, начиная от фонетического (фоносемантика) и заканчивая синтаксическим (контекстные ассоциации)» [3, с. 185]. Таким образом, яркие, образные народные названия, созвучные основе живой русской речи, сообразуясь с многовековым влиянием предшествующего внутреннего опыта, передают в своей семантике глубинный смысл самого сознания человека и позволяют интерпретировать окружающий мир сообразно мироощущению народа, населяющего какую-либо территорию.
Библиографический список
1. Березович Е.Л. Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте. - Екатеринбург: Изд-
во Урал. ун-та, 2000. - С. 364-365.
2. Верещагин Е.М. Топонимическое лингвос-трановедение // II Всесоюзная научно-практическая конференция «Исторические названия - памятники культуры». - М.: Сов. фонд культуры, 1991. - Вып. 1. - С. 44.
3. Горяев С.О. Ономасиологическая мотивированность и значение имени собственного // Ономастика в кругу гуманитарных наук: материалы Междунар. науч. конф., Екатеринбург, 2023 сентября 2005 г. - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2005. - С. 185.
4. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. - М.: Рус. яз., 1989. - Т. 2. - С. 549.
5. ДиевМ.Я. Город Нерехта в XVIII и в первой четверти XIX века. Отдельный оттиск из XIII выпуска Трудов Костромского научного общества. -Кострома: Сов. типография, 1920. - С. 68.
6. МатвеевА.К. Ономатология. - М.: Наука, 2006. - С. 119.
7. Разумов Р. В. Переименования в системе ур-банонимов русского провинциального города (на примере г. Рыбинска) // Русское слово: литературный язык и народные говоры: материалы Всероссийской науч. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения д.ф.н., проф. Г.Г. Мельниченко (Ярославль, 25-27 октября 2007 г.) / Отв. ред. Т.К. Хов-рина. - Ярославль: Изд-во ЯГПУ, 2008. - С. 327.
С.Л. Гурская ИМЕНА СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫЕ ОБЩЕГО РОДА, ХАРАКТЕРИЗУЮЩИЕ ЧЕЛОВЕКА ПО ОСОБЕННОСТЯМ ЕГО РЕЧЕВОГО ОБЩЕНИЯ, В ЯРОСЛАВСКИХ ГОВОРАХ
В настоящей статье изложены наблюдения над лексико-семантическими свойствами имен существительных общего рода, характеризующих человека по особенностям его речевого общения, в ярославских говорах; предпринята попытка установить мотивационные связи слов данного лексического множества.
Ключевые слова: имя существительное, общий род, лексема, лексическое значение, мотивация, русские народные говоры, ярославские говоры, речевое общение, человек.
Человек, будучи по своей природе существом социальным, не может жить вне связи с другими людьми: он должен советоваться, делиться мыслями и чувствами, сопереживать, искать понимания и т.д. Каналом такой связи становится «речевое общение, формой проявления которого является речевое поведение собеседников, а содержанием - их речевая деятельность» [1, с. 9]. При этом под рече-
вым поведением понимаются «эмоции, действия, поступки человека, выраженные с помощью языка и невербальных средств» [1, с. 67], а речевая деятельность включает в себя процессы образования и восприятия речи.
Оценка человека по особенностям его речевого общения осуществляется в ярославских говорах существительными общего рода, отражающими процесс говорения и характер взаимо-
действия между людьми. Такие слова называют лицо по его склонности, предрасположенности говорить много или мало, быстро или медленно, громко или тихо, эмоционально или сдержанно, правильно и чисто или плохо, неразборчиво. Таким образом, словами общего рода жители Ярославского края характеризуют болтливого, словоохотливого, бойкого на язык, назойливого, сварливого, крикливого, молчаливого, картавого человека. Наиболее многочисленной в составе лексического объединения ‘характеристика человека по особенностям речевого общения’ является группа слов, называющих болтуна, пустослова, видимо, потому, что болтливость, «праздное пустословие, презиравшееся во все времена» [3, с. 51], расцениваются людьми как резко отрицательные качества, мешающие работе; ср. у В.И. Даля: Кто словом скор, тот в деле не спор; Не по словам судят, по делам [7, т. 4, с. 255].
Ярославским говорам свойственны следующие существительные общего рода, называющие болтуна, пустослова: балабонда, балабоха, ба-лака, баланда, барабоха, барма, бахора, белебе-ня, болтовня, гормотуха, гормотушка, дудора, дудука, забая, лалыка, ляча, молола, набилка, омеля, оплёта, плетуха, трепалыга, трепуха, трепуша, шабара. Ядро данной группы составляют лексемы, не содержащие в своем значении дополнительных денотативных сем; большинство их отглагольного происхождения. Так, слово ба-лабонда (Да замолчишь ты или нет, балабонда. Пересл.) произошло от глагола с неодобрительной окраской балабонить ‘говорить’ [13, вып. 1, с. 30]; баланда (Опять этот баланда языком болтает. Рыб.; Тебя, баланду, никто и не слушает. Рост.) - от баланда(и)ть ‘тратить попусту время, заниматься болтовней’ [13, вып. 1, с. 31]; бе-лебеня (Пересл.) - от белебенить ‘беспрестанно говорить пустяки, не умолкая болтать’ [13, вып. 1, с. 48] ; молола (Молола - кто мелет и мелет, много говорит. Тут.) [13, вып. 6, с. 55] - от просторечного молоть ‘говорить что-либо вздорное, болтать’ [9, т. 2, с. 293].
Ряд слов рассматриваемой группы характеризуется в ярославских говорах семантической мотивированностью. Например, слово набилка имеет прямое значение ‘часть домашнего ткацкого стана, служащая для прибития ниток утка’ и переносное - ‘болтливый человек’, ср.: Экой набилка! [13, вып. 6, с. 80]. Основное значение ‘деталь ткацкого станка’ представлено у данной
лексемы также в архангельских, владимирских, калужских и других говорах, а такое наименование лица свойственно только ярославским говорам [11, вып. 19, с. 115-116]. Таким образом, значение, характеризующее болтливого человека, возникло у слова набилка на основе названия предмета, производящего громкие, неприятные звуки (стук, скрип).
Сущ. дудора известно в ярославских, тверских, вятских, пермских говорах в собирательном значении ‘что-либо плохое, непригодное; хлам, мусор, дрянь, рухлядь’, а в новгородских и пензенских оно употребляется как бранное слово общего рода в значении ‘дурак, дура’ [11, вып. 8, с. 250]. В Рыбинском р-не это слово обозначает болтливого человека (ср.: Нюрку все зовут дудо-рой, потому что у нее на языке никогда ничего не держится) [13, вып. 4, с. 24]; как видим, негативная оценка прослеживается во всех его значениях.
Слова балабоха, болтовня, дудука, оплёта, плетуха, называющие болтуна, пустослова, содержат в структуре своего лексического значения дополнительный семантический компонент ‘обманщик, враль’. По мнению И.С. Урманчее-вой, у слов, характеризующих болтливого человека, «развитие семы ‘выдумщик, обманщик’ схематично можно изобразить следующим образом: “потребность много говорить > объект: реальная жизнь > исчерпание предмета разговора > поиск нового объекта > искусственное создание предмета разговора > выдумка, ложь”» [6, с. 65].
Зафиксированное в мологских и пошехонских говорах наименование болтовня ‘болтун, болтунья, враль, обманщица’ [13, вып. 2, с. 11] возникло в результате семантической деривации на основе абстрактного существительного, имеющего исходное значение ‘несерьезный разговор, пустая бессодержательная речь, пустословие’, которое, в свою очередь, связано с глаголом болтать ‘много говорить о чем-либо неважном’.
Однокоренные лексемы оплёта (Ну, ты и оп-лёта, Марья, ведь все врешь. Пошех.) [13, вып. 7, с. 50] и плетуха (Не надо было много болтать, плетуха. Пересл.) [13, вып. 8, с. 8] мотивированы соответственно просторечным глаголом оплетать ‘обманывать, проводить’ [9, т. 2, с. 624] и разговорным плести ‘говорить что-либо, обычно несуразное’ [9, т. 3, с. 140]. По данным СРНГ, слово оплёта ‘обманщик, обманщица’ зафиксировано только в пошехонских говорах [11, вып. 23, с. 262], а плетуха ‘о том, кто плетет, говорит несу-
разное, лжет или сплетничает’ (ср.: Плетуха и врет и болтает) отмечено в архангельских, московских и других говорах [11, вып. 27, с. 130].
В Ростовском и Переславском р-нах употребляется мотивированное глаголом дудучить ‘говорить без умолку, болтать, врать’ слово дудука ‘тот, кто все время болтает (дудучит); болтун, враль’, которое в ростовских говорах называет также человека, который говорит невнятно, или непонятно говорящего ребенка [13, вып. 4, с. 24]. В.И. Даль раскрывает внутреннюю форму данных лексем, связывая их со словом дуда - «труба, трубка, ствол // народное музыкальное орудие у пастухов, ребят, нищих» [7, т. 1, с. 1243-1244]. По мнению этимологов, общеславянское дуда имеет звукоподражательный характер [8, с. 134].
Дополнительная сема ‘хвастун’ содержится в значениях слов трепалы га и бахора. Слово тре-палыга (С ним, трепалыгой, даже разговаривать не хочется. Брейт.) [13, вып. 9, с. 115], употребляющееся с неодобрительным оттенком, образовано от грубо-просторечного глагола трепаться ‘говорить зря, без толку, несерьезно; болтать’ [9, т. 4, с. 405]. Сущ. бахора (Перв., Пошех.) мотивировано диалектным глаголом бахорить ‘говорить’, ‘гордиться, хвастаться своей красотой или нарядами’ [13, вып. 1, с. 43-44]. Эта лексема общего рода в значениях ‘разговорчивый человек, балагур’ и ‘тот, кто хвастается, бахвалится’ свойственна псковским и тверским говорам, а в новгородских и ивановских это слово женского рода, обозначающее говорливую женщину [11, вып. 2, с. 156].
К рассматриваемой группе ‘болтливый человек, пустослов’ примыкает ЛСГ ‘разговорчивый, словоохотливый человек’, включающая существительные общего рода: баёна, баёха, байка, говоруша, говорушка, таболка, тарана, трата-тушка, и ЛСГ ‘бойкий на язык человек’, состоящая из лексем: барабона, барабошка, бреко-тушка, секера, стрекогузка, язга, яреда.
Родственные слова баёна, баёха, байка (ср.: Вон их Николай какой байка! Борисогл.) [13, вып. 1, с. 27-29] мотивированы широко распространенным в ярославских говорах древним глаголом баять ‘говорить, разговаривать’ (Я тебе баяла, баяла, а ты не понимаешь. Угл.; Ты не по-нашему баешь. Рыб.) и ‘говорить много, интересно’ (Она как баять будет, дак заслушаешься. Некоуз.) [13, вып. 1, с. 45]. Вместе с тем сущ. байка могло быть образовано и в результате се-
мантической деривации, так как в ярославских говорах оно известно в таких значениях, как ‘сказка, небылица’, ‘пословица, поговорка, загадка’, ‘колыбельная песня’ [13, вып. 1, с. 29]. Это слово в значении ‘повесть или повестей сказатель’ представлено и в памятниках письменности XVII века [12, вып. 1, с. 66]. По данным СРНГ, для характеристики разговорчивого человека слово байка употребляется только в Ярославском крае, а в других говорах зафиксировано лишь в предметных значениях [11, вып. 2, с. 55].
Лексема говоруша и производное от нее говорушка, распространенные в ярославских говорах в значениях ‘разговорчивый, словоохотливый человек, чаще всего женщина’ (Люблю ее слушать, говорушку. Некр.; С дедушкой сидеть весело, ведь он такой говоруша! Тут.), ‘хорошо овладевший речью и любящий говорить ребенок’ (Он у меня непоседа и страшный говоруша. Рост.) и ‘красноречивый человек’ [13, вып. 3, с. 84], связаны с глаголом говорить. Следует отметить, что сущ. говоруша женского рода в значении ‘говорунья, болтунья, любительница поговорить’ известно в калужских и томских говорах, а это же слово общего рода ‘разговорчивый человек’ бытует только в ярославских говорах. Лексема говорушка ‘болтушка, краснобай, словоохотливый человек’ свойственна также владимирским и томским говорам [11, вып. 6, с. 259].
Слово барабошка (Некоуз., Пересл., Тут., Яр.) мотивировано глаголом барабошить ‘говорить вздор, сплетничать’ (Пересл., Данил.) [13, вып. 1, с. 35]; брекотушка ‘бойкий на язык человек // болтун, пустомеля’ (Больш., Тут.) - глаголом бре(я)котать ‘говорить без умолку, болтать’, ср.: Соберутся бабы и брякочут дело и не дело (Пошех.) [13, вып. 2, с. 23]. Шутливое трататушка ‘разговорчивый человек’ (Пошех.) [13, вып. 9, с. 114] имеет звукоподражательный характер и связано с междометием тра-та-та, которое употребляется для передачи звуков музыки или мерного, ритмичного стука, шума.
В Ростовском р-не зафиксировано слово секера в значениях ‘бойкий на язык человек’, ‘выскочка’, ср.: Какая же ты секера, во все свой нос суешь! [13, вып. 9, с. 24]. В СРНГ оно приведено в предметных значениях ‘топор’, ‘мотыга’ [11, вып. 37, с. 125], имеющих общий семантический компонент ‘острота’; это касается и характеристики режущего края орудий труда, и наименования остроумного, язвительного человека. В свер-
дловских говорах секера - это ‘челюсть’ (Вон как зевашь, гляди секеру не сверни); здесь данное слово характеризует и ворчливую женщину (Замолчи ты, секера!), и связано оно с глаголом секе-рить ‘грубо отвечать, ворчать, огрызаться’ [11, вып. 37, с. 125].
Многозначным в ярославских говорах является слово стрекогузка, которое употребляется как в прямом значении ‘трясогузка’, ср.: Кошка опять стрекогузку принесла (Некр.), так и в переносных - ‘об очень подвижном ребенке’ и ‘о бойком на язык человеке’ (Ничего не понятно, что ты говоришь, стрекогузка. Некр.) [13, вып. 9, с. 78]. При этом в метафорических значениях на первый план выходят разные семы: ‘чрезмерная подвижность’ и ‘способность издавать резкие, частые звуки’; ср.: стрекать в ярославских говорах - ‘стрекотать’, стрекать в тверских и псковских - ‘говорить быстро, скороговоркой’ [11, вып. 41, с. 309].
Лексическое множество ‘болтливый, словоохотливый, бойкий на язык человек’ вступает в антонимические отношения с группой ‘молчаливый человек’, которая включает следующие слова общего рода: барбарыга ‘неразговорчивый, замкнутый человек’ (Мышк.) [13, вып. 1, с. 36]; неба-ламы ка ‘молчаливый, неразговорчивый человек’; неговоря ‘скрытный, замкнутый человек’ (Брейт.) [13, вып. 6, с. 124, 128]; пехтя ‘угрюмый, неразговорчивый, неласковый человек’ (Брейт.) [13, вып. 7, с. 103]; потихоня ‘неразговорчивый, необщительный человек’ (ср.: Про меня говорят трещотка, а потихоня-то лучше что ли? Пересл.) [13, вып. 8, с. 75]. Такие качества, как неразговорчивость, необщительность, угрюмость, оцениваются негативно, поскольку «в традиционной культуре молчание выявляет принадлежность того или иного существа к потустороннему миру <.> Человек, отказывающийся от речи или же неспособный к ней, воспринимается как не-человек, как “чужой”» [4, с. 303]. Скрытность, замкнутость, нелюдимость человека не способствуют осуществлению плодотворной совместной деятельности.
Отношение к труду является ведущим фактором при оценке норм поведения, выработанных в обществе. По словам И.А. Кюршуновой, «именно этим объясняется большое количество эксп-рессивов, отражающих морально-этические качества лица» [2, с. 186]. Наши материалы содержат следующие слова общего рода, характеризующие человека по его речевому поведению: ба-
жила, вязга, вязига, вязюга - ‘назойливый, навязчивый человек’; дрязга, лязга, рагоза - ‘вздорный, сварливый человек’; завывала, мозля, нойка, плакушка - ‘постоянно жалующийся человек’; грыжа, кила - ‘надоедливый человек, ворчун’; браниха, орёлка- ‘крикун, скандалист’; брандах-лыстка - ‘невыдержанный человек’. Безусловно, такие свойства характера, как назойливость, сварливость, нетактичность, не только негативно сказываются на межличностных отношениях, но и мешают выполнению коллективной работы.
Распространены на территории Ярославской области словообразовательные синонимы вязга (Какой же ты вязга, за каждое слово цепляешься. Г.-Ям.; Уж не знаю, как и отвязаться от этого вязги, все у него не так и не этак. Рост.), вязига (Вот привязался, вязига. Рыб.) и вязюга (Привязался как вязюга. Пошех.), являющиеся наименованиями придирчивого, навязчивого человека. Слово вязга известно также в значениях ‘брюзга, ворчун’ (Вот вязга. Надолго завелся? Рост.) и ‘тот, кто затевает тяжбы’, а вязига -‘склочник’. Данные лексемы мотивированы не только однокоренными литературными глаголами, но и диалектным вязаться ‘вступать в спор, вмешиваться’ (Мне вязаться с ним не стоит, он уж очень базгальный (скандальный). Пересл.) и ‘навязчиво просить’. Имеется в ярославских говорах и глагол вязжеть ‘надоедать, привязываться’, ср.: Да кончишь ли ты вязжеть-то! (Рост.) [13, вып. 3, с. 62-64]. Впервые лексемы вязга и вя-зига ‘придирчивый человек, за все тяжущийся’ с пометой «яросл.» были зафиксированы в «Опыте областного великорусского языка» (1852 г.) [10, с. 34]. По данным СРНГ, слово вязга имеется в тверских, архангельских и других говорах (ср.: Он каждый раз что вязга какая вязжит. Ниже-гор.), а вязига - в костромских, тверских и пермских [11, вып. 6, с. 73-74].
Сущ. рагоза ‘придирчивый, неуживчивый человек’, ср.: А он и давай придираться, такая рагоза (Брейт.) [13, вып. 8, с. 111] мотивировано глаголомрагозить - «твер. пустословить, врать // возиться и суетиться попусту, ничего не делая путного; вздорно тревожить. Рагозиться, пск., твер. сердиться» [7, т. 3, с. 1464]. Это слово широко распространено в народных говорах как наименование лица (Рагоза он, с ним ладно жить нельзя. Пенз.) и в абстрактном значении ‘раздор, ссора’ (Рагозой немного наживешь, надо лас-коткой, добром. Арх.) [11, вып. 33, с. 244].
Лексема дрязга ‘вздорный, сварливый человек’ (Что ты за дрязга! Все не так да не ладно; сам-от лучше ли сделаешь ? Пошех.), а также ‘мелочный, кляузный человек’ (Г.-Ям., Тут.) связана с глаголом дрязжать - ‘ворчать, брюзжать, придираться’, ср. : Не к чему придраться, так дай дрязжать (Пошех.) [13, вып. 4, с. 22]. Наряду с ярославскими, она засвидетельствована в вятских, пермских, нижегородских и других говорах [11, вып. 8, с. 228].
Сущ. ля зга ‘вздорный, неуживчивый человек’ (Ну, он еще тот ля зга. Рыб.) и ‘ворчун, ворчунья, брюзга’ (Пошех.) мотивировано глаголом лязжеть, известным в ярославских говорах в значениях ‘вздорить, ссориться’ и ‘ворчать’ [13, вып. 6, с. 26]. В.И. Даль приводит однокоренной глагол лязжать - ‘визжать, звонко и без умолку говорить; клянчить, канючить’ [7, т. 2, с. 743]. Слово лязга распространено в русских народных говорах, однако значение ‘вздорный человек’ отмечено у него только в Ярославском крае [11, вып. 17, с. 270-271]. На наш взгляд, рассмотренные лексемы вязга, вязига, вязюга, рагоза, дрязга, лязга не случайно являются наименованиями лица по названным качествам: сам звуковой состав их как бы «воспроизводит» малоприятные звуки, издаваемые в процессе общения привязчивым, сварливым человеком, брюзгой.
Бытующее в Тутаевском р-не слово мозля ‘ноющий, всегда чем-то недовольный человек’, ср.: Уж такой мужик мозля был [13, вып. 4, с. 51], может быть мотивировано глаголом мозолить ‘выпрашивать неотступно’ [7, т. 2, с. 878], который представлен в просторечном устойчивом сочетании мозолить глаза ‘досаждать, надоедать кому-либо чем-либо’ [9, т. 2, с. 288]. Сущ. завывала ‘постоянно жалующийся, ноющий человек’ (Угл.) [13, вып. 4, с. 63] связано с глаголом завывать ‘издавать заунывные, воющие звуки’ [9, т. 1, с. 506]; нойка ‘капризный, постоянно жалующийся, ноющий человек’ (Данил.) [13, вып. 6, с. 150] - с разговорным глаголом ныть ‘надоедливо жаловаться на что-либо’ [9, т. 2, с. 516]; плакушка ‘надоедливо жалующийся, плачущий человек; нытик’ (Мышк.) [13, вып. 8, с. 5] - с глаголом плакаться (разг.) ‘высказывать жалобы, сетования, сожаления по поводу чего-либо; жаловаться’ [9, т. 3, с. 131].
Лексема браниха ‘тот, кто имеет привычку скандалить, браниться; скандалист’ (Данил.) [13,
вып. 2, с. 20] бытует также в вологодских и новгородских говорах [11, вып. 3, с. 149]. Она мотивирована глаголами бранить ‘обидными, резкими словами порицать, укорять; ругать’ и браниться ‘выражать свое раздражение, недовольство резкими, грубыми словами; ругаться’ [9, т. 1, с. 111112]. Глагол бранити ‘бранить, упрекать, ругать’ засвидетельствован в памятниках древнерусской письменности [12, вып. 1, с. 316].
Характеристика человека, говорящего плохо, неразборчиво, представлена в ярославских говорах такими словами общего рода, как каракоша ‘о человеке, который картавит’ (Больш.) [13, вып. 5, с. 20]; лалака ‘картавый человек’ (ср.: лалакать ‘говорить невнятно, несвязно’: Не знаю, не пойму, что онлалакает) [13, вып. 5, с. 119]; неговора ‘человек, не умеющий хорошо говорить’ (Сидишь, не можешь слова путного сказать, него-вора эдакий. Некоуз.) [13, вып. 6, с. 128]; немака ‘картавый, плохо говорящий человек’ (Это нема-ка-то пришла? Тут.) и ‘ребенок, только начинающий говорить’ (Наш немака лишь два слова хорошо говорит. Брейт.); немка ‘немой человек’ (Рыб., Перв.); немтура ‘ребенок, который еще неразборчиво говорит’ (Яр.) [13, вып. 6, с. 134]; немуха ‘человек (чаще - ребенок), который картавит, нечетко произносит отдельные звуки’ (Вот у нас немуха-то в этом доме, она говорит, и не скоро поймешь. Тут.) [13, вып. 6, с. 135]. Как видим, четыре лексические единицы мотивированы прилагательным немой ‘лишенный способности говорить’. Перечисленные слова не оценивают внутренний мир человека и его характер, а именуют лицо по физиологическим особенностям. При этом, если речь идет о взрослом человеке, «плохая работа механизмов речи более других, не столь заметных пороков сразу бросается в глаза, непоправимо портит впечатление» [3, с. 52].
Итак, наличие большого количества слов общего рода, называющих лицо по особенностям его речевого общения в ярославских говорах, объясняется тем, что речевая деятельность и речевое поведение человека воспринимаются как его важная характеристика, отражающая социальный опыт взаимодействия с другими людьми. По словам И.А. Стернина, общение рассматривается русским коммуникативным сознанием «как приоритетная форма проведения времени в обществе, важнейшее средство формирования добрых отношений между людьми», тогда как в других коммуникативных культурах «эта кате-
гория не представлена в сознании народа столь ярко и императивно» [5, с. 166].
Библиографический список
1. Казарцева О.М. Культура речевого общения: теория и практика обучения. - М., 1998.
2. Кюршунова И.А. Реконструкция портрета русского человека в языковой картине мира по данным исторической региональной антропони-мии // Вестник Костромского гос. ун-та им.
Н.А. Некрасова. - 2007. - Т. 13. - С. 184-189.
3. ЛьвовМ.Р. Риторика. - М., 1996.
4. Славянская мифология: энциклопедический словарь. - М., 2002.
5. Стернин И.А. Введение в речевое воздействие. - Воронеж, 2001.
6. Урманчеева И.С. Экспрессивы со значением лица в говорах Вологодской области: Дис. ... канд. филол. наук. - Вологда, 2003.
7. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. / Под ред. И.А. Бодуэна де Куртенэ. [Репринт. воспроизведение изд. 19031909 гг.] - М., 1998.
8. Шанский Н.М. Краткий этимологический
словарь русского языка / Н.М. Шанский, В.В. Иванов, Т.В. Шанская. - М., 1975.
9. Словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. А.П. Евгеньевой. - М., 1981-1984.
10. Опыт областного великорусского словаря. - СПб., 1852.
11. Словарь русских народных говоров. - М.; Л. (СПб.), 1965-2007. - Вып. 1-41.
12. Словарь русского языка Х1-ХУЛ вв. - М., 1975-2002. - Вып. 1-26.
13. Ярославский областной словарь: В 10 вып. / Под ред. Г.Г. Мельниченко. - Ярославль, 19811991.
Сокращенные названия районов Ярославской области
Больш. - Большесельский, Борисогл. - Борисоглебский, Брейт. - Брейтовский, Г.-Ям. - Гав-рилов-Ямский, Данил. - Даниловский, Мышк. -Мышкинский, Некоуз. - Некоузский, Некр. - Некрасовский, Перв. - Первомайский, Пересл. - Пе-реславский, Пошех. - Пошехонский, Рост. - Ростовский, Рыб. - Рыбинский, Тут. - Тутаевский, Угл. - Угличский, Яр. - Ярославский.
УДК 808.2 Д 538
Л.А. Дмитрук ЛЕКСИКА ДУХОВНОЙ КУЛЬТУРЫ ПЬЕСЫ А.О. АБЛЕСИМОВА «МЕЛЬНИК-КОЛДУН, ОБМАНЩИК И СВАТ» КАК ОДИН ИЗ ИСТОЧНИКОВ «СЛОВАРЯ РУССКОГО ЯЗЫКА XVIII ВЕКА»
В статье анализируется лексика духовной культуры пьесы А.О. Аблесимова, которая является одним из источников «Словаря русского языка XVIII века». Слова рассматриваются в ретроспективном плане с точки зрения их этнокультурных связей, семантики, стилистической принадлежности, сферы функционирования в русском языке XVIII века.
Ключевые слова: комическая опера, А.О. Аблесимов, «Словарь русского языка XVIII века», «Мельник-колдун, обманщик и сват».
Идея создания исторического «Словаря русского языка ХУШ века» была выдвинута академиком В.В. Виноградовым в 1959 году. С этого времени, сначала под руководством Ю.С. Сорокина, и по сегодняшний день Институтом русского языка РАН ведётся работа по составлению «Словаря русского языка XVIII века», источниками которого стали «произведения и документы всех жанров литературы и письменности того времени» [18, с. 3]. Произведение «Мельник-колдун, обманщик и сват»
А.О. Аблесимова полностью соответствовало критериям отбора лексикографических источников, выдвинутым составителями Словаря.
1. Хронологически. Первое представление состоялось в 1779 году (требуемые временные границы - с 1695 по 1805 года).
2. В жанровом отношении. Комическая опера - популярный в XVIII веке сценический жанр.
3. В качестве источников привлекать «произведения выдающихся представителей русской литературы и культуры этого времени» [18, с. 11].
