CC BY
33
А.С. ЧЕСНОКОВ
«ИДЕЙНО-ОРИЕНТИРОВАННЫЕ» ПОДХОДЫ В СОВРЕМЕННЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ (Обзор)
В последние годы в сфере теории международных отношений идет активная дискуссия о содержательной роли и значимости идей в современных мировых политических процессах.
Международники вслед за политологами довольно часто обращаются к изучению идей как неотъемлемой и существенной части политического процесса. На протяжении последних 15 лет не теряют актуальности вопросы о том, насколько сильно влияние идей на политическую действительность. Существует ли способ измерить с высокой степенью точности и достоверности уровень влияния идей и представлений на конкретные политические процессы? Наконец, приносит ли использование в научных исследованиях методологии конструктивизма ожидаемые результаты?
Идеи, являющиеся одновременно результатом субъективного восприятия мира и приписывания последнему некой логики существования и функционирования, могут выступать самостоятельными и самодостаточными причинами определенных политических действий и придавать им легитимность. Важность идей и представлений при принятии политических решений очевидна и в дополнительных доказательствах не нуждается. Сложность, однако, заключается в определении реального веса и значимости идей в каждом конкретном случае и в конкретных условиях. Разумеется, нельзя сбрасывать со счетов объективно существующие институциональ-
ные и структурные причины политических действий, но также нельзя игнорировать фактор наличия идейных или идеологических оснований происходящих в мире процессов.
Проблема состоит в том, что, во-первых, в отличие от факторов материальных, идеи не существуют независимо от человеческого сознания. Во-вторых, не всегда очевидна каузальная роль идей в том или ином процессе. Иными словами, непросто ответить на вопрос: идеи порождают определенный политический процесс или они являются его следствием? Но даже если каузальная связь установлена, то это не означает, что существует надежный метод определения глубины такой связи и ее (пред)определенность во всех изучаемых случаях.
Анализируя тренд «возвращения идей» в теоретические дискуссии о международных отношениях в конце 1980-х - начале 1990-х годов, М. Лаффей и Дж. Уэлдес1 указывают, что в рамках рационалистического подхода широко распространено мнение, что все идеи, в том числе систематизированные в виде идеологических конструкций, являются такими же объектами действительности, как и любые материальные факторы, как, например, минеральные ресурсы или военные базы.
Следует отметить, что во многих исследованиях, посвященных теории международных отношений, сами понятия «идея», «идеология», «убеждения», «принципы» и т.п. до сих пор лишены четких определений. В большинстве случаев «идея» фактически отождествляется с «интересом» и понимается упрощенно как разделяемое (большинством) мнение. Именно поэтому многие исследования, посвященные роли идей в мировой политике, представляют собой своего рода теоретический «довесок» к фундаментальным неореалистическим теориям, исходящим из тезиса о структурной обусловленности интересов государств и их конкуренции в анархическом пространстве мировой политики.
В качестве альтернативы М. Лаффей и Дж. Уэлдес предлагают вернуться в русло конструктивистского подхода и рассматривать идеи не как объекты, а как «символические технологии», по-
1 Laffey M., Weldes J. Beyond belief: Ideas and symbolic technologies in the study of international relations // European j. of international relations. - L., 1997. -Vol. 3, N 2. - P. 193-237.
средством которых происходят материализация ожиданий и воплощение представлений о действительности.
Таким образом, можно резюмировать: конструктивистский подход позволяет трактовать идеи как факторы, формирующие отношение к действительности и задающие определенные ракурсы видения мирового политического процесса, а не как интересы, обладающие каузальной силой и строгим образом детерминирующие поведение политических акторов. Иначе говоря, существуют конструкции интересов, а не сами интересы как таковые.
Восприятие идеи как технологии придает первой процессуальный характер, обычно ускользающий от внимания теоретиков международных отношений, поскольку с каузальной точки зрения идеи представляют собой своего рода связку между взглядом на мир и реализацией определенного политического курса. Таким образом, становится очевидной необходимость четкого научного определения используемых понятий прежде инициации любой дискуссии, выстраивающейся вокруг этих понятий. Что такое «идея»? Товар или капитал? Процесс или объект? В зависимости от ответа на эти вопросы теоретические дискуссии об идеях в международных отношениях наполняются конкретным смыслом, а их итогами становятся теории и концептуальные модели.
При этом не последнее значение приобретают используемые исследователями метафоры и аналогии, поскольку именно они ориентируют читателя на вполне определенное восприятие как самого феномена идей, так и их содержания в мировой политике. Так, например, И. Следзевский считает, что «ментальные образы»1 являются одной из разновидностей идей, непосредственно влияющих на формирование контуров современного миропорядка. По его мнению, всякая рационализация принимаемых политических решений и легитимация проводимого политического курса в действительности выступает лишь средством выражения стереотипов восприятия окружающего мира, закрепленных у политиков a priori на ментальном уровне. Поэтому любое кажущееся субъективным политическое решение или действие на самом деле обусловлено
1 Следзевский И.В. Ментальные образы в международных сопоставлениях и моделировании глобального будущего // Общественные науки и современность. - М., 2008. - № 4. - С. 69-85.
сложным комплексом идеологических ориентаций, политических предпочтений индивида. И. Следзевский подчеркивает, что в ХХ в. сложилась сохраняющаяся и в настоящее время устойчивая традиция восприятия идей как фактов «самой социальной реальности». Причем идеи продолжают не только выступать объектами сравнения и сопоставления, но и задавать «схемы и масштабы восприятия реальности». Использование идеальных конструкций в дискуссиях о международных отношениях позволяет исследователю подняться над этнокультурным, социально-политическим и экономическим разнообразием современного мира и выйти на уровень понимания международных отношений как глобальной системы.
Вышеуказанная точка зрения фактически подводит к заключению о том, что само представление о системности международных отношений также является одной из разделяемых большинством исследователей идей, которая, в свою очередь, служит основанием для формирования пространственно-иерархической системы координат, в которую достаточно жестко «вписаны» государства, межправительственные организации, транснациональные корпорации и прочие акторы мировой политики.
Идеи вначале наполняют дискуссии о международных отношениях воображаемыми конструкциями, моделирующими реальность и задающими ракурс ее интерпретации, а затем начинают служить идеологическими ориентирами и руководствами к действию при планировании и реализации политического курса конкретными государствами.
В данном случае идея системности формирует определенное ригидное и «общепринятое» представление о мировой политике, которое воспроизводится в СМИ, академических дискуссиях, внешнеполитических курсах государств и т.д. Таким образом, как в современной теории международных отношений, так и в сфере практических дискуссий о мировой политике главным предметом являются идеи в форме имиджей и образов, формируемые медийными технологиями в виртуальном пространстве, а не объективные факты наличной действительности.
Отдельным сюжетом этих дискуссий выступают теории деи-деологизации международных отношений1. По мнению Н. Косола-
1 Косолапое Н.А. Идеология и международные отношения на рубеже тысячелетий // Богатуров А.Д., Косолапов Н А., Хрусталев М.А. Очерки теории и по-
пова, после распада СССР и окончания «холодной войны» в теории и методологии международных отношений возникли иллюзии деи-деологизации не только международных отношений, но и мировой политики в целом. В действительности же, считает известный исследователь, идеология никуда не исчезла. Во-первых, потому, что сам феномен идеологии имеет гораздо более глубокие корни по сравнению с доктринами коммунизма и либерализма, а во-вторых, потому, что многие страны Европы и Северной Америки продолжают использовать идеи демократии, либерализма, прав человека и т.д. для легитимации и реализации своих внешнеполитических курсов.
Действительно, в начале XXI в. в международных отношениях возросла значимость не только политических, но также и религиозных, культурных, цивилизационных идей. В этом смысле можно говорить о международных отношениях как арене борьбы идей, сменяющих друг друга на протяжении истории. В настоящее время концепции «глобальной деревни» и «конфликта цивилизаций» являются центральными в идейно-политических дискуссиях о путях развития международных отношений. Именно идеи формируют социально-политическую и экономическую действительность, катализируют или, напротив, тормозят развитие политических процессов, предопределяют способы и методы решения различных мировых проблем.
Так, например, К. Парсонс утверждает, что не экономические или социально-политические причины породили феномен европейской интеграции, воплотившийся в конфедеративной структуре современного Европейского союза, но новая идеология единого европейского сообщества1. В этом смысле «европейская интеграция» - это скорее колоссальный политический проект, нежели объективно сложившаяся реальность.
Аргументируя свою позицию, К. Парсонс подчеркивает, что ни «структуралистская», ни «институциональная» теории не объясняют того, как и почему Европейский союз смог создать прочные и устойчивые механизмы и институты, обеспечивающие единство
литического анализа международных отношений. - М.: Научно-образовательный форум по международным отношениям, 2002. - Гл. 11. - С. 223-240.
1 Parsons C. Showing ideas as causes: The origins of the European Union // International organization. - Cambridge: The MIT press, 2002. - Vol. 56, N 1, Winter. -P. 47-84.
европейского пространства в политическом и экономическом отношениях. Первая из упомянутых теорий опирается на идею о том, что интеграционные инициативы явились реакцией правительств послевоенной Европы на различные внешние вызовы, связанные с усилением взаимозависимости на мировой арене. Вторая теория объясняет европейскую интеграцию структурными причинами: наднациональные образования, которые европейские правительства создали и которым делегировали некоторые полномочия, начали развиваться в направлении территориального и функционального расширения, что породило дальнейшую интенсификацию и инсти-туционализацию интеграционных процессов в Европе.
Анализируя доводы К. Парсонса, нельзя не согласиться с его мнением о том, что европейцы могли избрать любые другие способы решения своих проблем, будь то традиционная дипломатия или формирование союзов и коалиций, направленных на сотрудничество только в определенных сферах и не претендующих на то, чтобы быть монолитным мировым политическим актором. Иными словами, пойти тем же путем, какой избрали многие другие региональные организации мира - от МЕРКОСУР до АСЕАН. Тот факт, что сегодня ЕС эксплуатирует идею единого европейского наследия, как во внешней, так и во внутренней политике, а в Еврокомиссии активно прорабатываются вопросы «гармонизации» правовых норм и политических институтов стран, входящих в объединение, свидетельствует о том, что ЕС построен, скорее, не благодаря обстоятельствам, а вопреки им. По мере восстановления и укрепления экономики послевоенной Европы, особенно во Франции и Германии, потребность в объединении объективно должна была отпасть. Последующая интеграция подтверждает тот факт, что политиками руководил и продолжает руководить не интерес сиюминутных выгод и разовых дивидендов, а именно идеи, представления о некоем «европейском сообществе» и важности воплощения этой идеи в жизнь.
Субъективные мнения и представления лиц, принимающих ключевые политические и административные решения, становятся общепринятыми и неоспоримыми для большей части национальной элиты. Через систему средств массовой информации и посредством целенаправленной государственной политики формируется общественное мнение - в данном случае мнение в пользу углубления и дальнейшей институционализации процессов европейской
интеграции. По-видимому, провал референдумов во Франции и Нидерландах по Европейской конституции в 2005 г. больше свидетельствовал о недостаточном авторитете тех людей, которые несли ответственность за «продвижение» идей европейской интеграции в массы, и о кризисе идеи общеевропейского единства как таковой, нежели о принципиальной экономической и политической неготовности к этому шагу европейских государств или каких-либо структурных и институциональных ограничениях внутри ЕС, которые сделали бы невозможным достижение консенсуса.
Необходимо подчеркнуть, что «идейно-ориентированный» подход достаточно часто и успешно применяется не только для исследования интеграционных процессов в Западной и Центральной Европе, но и для изучения политических трансформаций, разворачивающихся на постсоциалистическом пространстве Восточной Европы и бывшего СССР. В частности, В. Ганев1 отмечает, что уже в начале 1990-х годов все теоретические дискуссии, касающиеся анализа посткоммунистических трансформаций, оказались проникнуты духом и терминологией неолиберализма или его критики. Факты и события, связанные с процессами трансформации в Восточной Европе, оказались вторичны по отношению к причине, их породившей, а именно - неолиберальным идеям, которые и попали в фокус исследований. Политологи и международники, таким образом, оказались в плену собственных теоретических конструкций, поскольку последние выстраивались скорее из идейных предпочтений (неолиберальных и антинеолиберальных) самих исследователей, выдававших желаемое за действительное, нежели из объективного и беспристрастного анализа объективной действительности.
Безоговорочная убежденность многих исследователей в том, что посткоммунистические трансформации в Восточной Европе неразрывно связаны с триумфом неолиберальной идеологии, глубоко ошибочна, утверждает В. Ганев, поскольку она связана с гипотезой о наличии прямой причинно-следственной связи между идеями, которых придерживались политики-реформаторы, и результатами их деятельности. Точнее говоря, придерживаясь «идейно-
1 Ganev V.I. The «triumph of neoliberalism» reconsidered: Critical remarks on ideas-centered analyses of political and economic change in post-communism // East European politics and societies. - L.: Sage, 2005. - Vol. 19, N 3. - P. 343-378.
ориентированного» подхода, исследователи вынуждены абстрагироваться от конкретных мотивов принятия политических решений теми или иными политиками, подменяя их идеологией в широком, концептуальном понимании этого слова. При этом очевидно, что никакая идея, в том числе неолиберальная, сама по себе не может быть единственной причиной принятия определенного политического решения, а значит, анализ роли идей в политике по необходимости должен учитывать не только «идейную» переменную, но иные «реальные» факторы, могущие оказывать влияние на развитие событий.
Нельзя не отметить, что теоретические представления об идеях как катализаторах политических процессов и причинах международных трансформаций имеют свои слабые места. Такого рода утверждения, как правило, страдают от отсутствия доказательств: значимость определенной идеи/идеологии в развитии того или иного политического процесса не всегда очевидна, и не всегда можно определить ее «удельный вес» относительно объективных институциональных и структурных факторов, которые также могут оказывать стимулирующее и ограничивающее воздействие на этот процесс.
По мнению А. Гофаса и К. Хэя1, современным дискуссиям о роли идей в мировой политике недостает фундаментальной теоретической базы. В силу этого констатация значимости тех или иных идей и их последующий анализ сводятся либо к апологии либерализма как идеологии, определяющей развитие современного мира, либо к описанию аморфных и неконкретизированных воображаемых переменных, реальное значение которых не представляется возможным измерить. Главная методологическая проблема - отсутствие должной методологической проработки и обоснования каузальной и конституирующей роли идей. Противники данного подхода нередко ссылаются на неудачи западной советологии, которая большое значение придавала влиянию коммунистической идеологии, однако не смогла предвидеть и объяснить трансформации середины 1980-х - начала 1990-х годов.
Своеобразным катализатором интереса к «идейно-ориентированным» подходам в исследованиях международных отношений послужило окончание «холодной войны».
1 Gofas A, Hay C. The ideas debate in international and european studies: Towards a cartography and critical assessment // IBEI working papers. - Barcelona: Institut Barcelona d'Estudis internacionals, 2008.
По мнению М. Петровой, попытки четко разделить «идейно-ориентированный» и рационалистический подходы весьма условны, ибо комплексный анализ стадий развития процессов, повлиявших на поражение СССР в «холодной войне» и последующий его распад, предполагает использование методологии и категориального аппарата обоих подходов1. В этом смысле, например, «идентичность» (понятие идеалистической теории) и «интерес» (понятие реалистической теории) тесно взаимосвязаны и имеют одинаковую объясняющую значимость, что, впрочем, не придает им равного веса на разных стадиях анализа.
Важно заметить, что «идейно-ориентированный» подход может выступать в качестве связующего звена между идеалистической и реалистической парадигмами в теории международных отношений. Например, Г. Сёренсен2 показывает, что в зависимости от специфики актуальных процессов существенно изменяются уровень и содержание теоретических дискуссий, результатом которых становится выработка моделей объяснения происходящего и прогнозов развития ситуации в будущем. Так, например, окончание «холодной войны» стало триумфом для теорий неолиберализма и социального конструктивизма, делающих акцент на роли идей, убеждений и принципов в мировой политике. Позднее, после 11 сентября 2001 г., в пространство теоретических дискуссий снова вернулся и стал доминировать неореализм, имеющий главными объектами анализа феномен распределения материальных ресурсов в глобальном пространстве и конкуренцию между суверенными государствами за обладание этими ресурсами или за контроль над ними.
Сторонники неолиберализма принижают значение материальных факторов, тогда как сторонники неореализма недооценивают роль факторов идеальных, отводя им второстепенную роль в своих теоретических построениях. И то и другое обедняет теорию международных отношений. Согласно выводу Г. Сёренсена, оптимальным выходом могло бы стать принятие нового подхода, который объединил бы достоинства и аналитические наработки обеих классических тео-
1 Petrova M.H. The end of the cold war: A battle or bridging ground between rationalist and ideational approaches in international relations? // European j. of international relations. - L., 2003. - Vol. 9, N 1. - P. 115-163.
2 Sorensen G. The case for combining material forces and ideas in the study of IR // European j. of international relations. - L., 2008. - Vol. 14, - N 1. - P. 5-32.
рий, а именно подхода, заключающегося в анализе «изменений государственности». В частности, речь идет о существенном расширении объекта современной теории международных отношений путем включения в него постколониальных модернизирующихся государств. По мысли Г. Сёренсена, такой «эклектичный подход» позволит не только существенно расширить понимание доминирующей в мировой политике «дилеммы безопасности» как императива внешнеполитического поведения большинства государств мира, но и более глубоко проанализировать причины разрыва в уровне благосостояния между странами, установить степень корреляции между внутриполитическим консенсусом, социально-политической стабильностью и поведением страны на международной арене.
Небезынтересно с точки зрения изучения роли идей в формировании внешнеполитического курса исследование, проведенное Я. Халаби, в котором автор анализирует реакцию США на развитие стран исламского мира в 1970-2000-е годы. По его мнению, американская политика на Ближнем Востоке после Второй мировой войны и до конца 1970-х годов строилась на представлении о традиционном и иррациональном, пассивном и иерархическом характере исламской культуры в целом и арабской в частности, а также на гипотезе о противостоянии этой культуры Западу и реализуемому им проекту постмодернистского развития1. Однако после исламской революции в Иране взгляды теоретиков международных отношений и дипломатов изменились, и ставка была сделана на поддержку и поощрение экономической модернизации в исламских обществах Западной Азии. Наконец, после террористических актов 11 сентября 2001 г. внешняя политика вашингтонской администрации стала опираться на принципиально новое представление о необходимости форсированной демократизации в регионе как залоге не только региональной, но и глобальной безопасности и стабильности в долгосрочной перспективе. Все вышеуказанные примеры показывают, что ни академическое сообщество политологов-международников, ни дипломаты в Государственном департаменте оказались не способны выработать за прошедшие десятилетия идеологию стратегической политики США на Ближнем Востоке и сформировать четкие представления о каузальных связях, лежащих
1 Halabi Y. U.S. Responses to major developments in the Arab-Islamic world: Evaluation of role of ideas // International studies. - L., 2006. - Vol. 43, N 4. - P. 339-365.
в основе функционирования исламской цивилизации. Именно поэтому для Соединенных Штатов каждый новый кризис в этом регионе оказывается внезапным вызовом.
Подводя итоги, отметим, что дискуссии о роли и значении идей в теории международных отношений в настоящее время не теряют актуальности, а «идейно-ориентированный» подход в прикладном анализе мировой политики действительно нередко используется разными исследователями. Вместе с тем нельзя не отметить, что некоторые авторы склонны видеть в «идейно-ориентированном» подходе скорее уточняющее дополнение к фундаментальным теоретико-методологическим конструкциям неореализма и неолиберализма, нежели самостоятельное направление теории международных отношений.
Помимо этого, критики «идейно-ориентированного» подхода справедливо указывают на слабую проработанность вопросов о связи между идеями как таковыми и политикой реализации этих идей, а также о критериях определения наличия и глубины такой связи.
В качестве заключения следует обозначить ряд наиболее существенных промежуточных итогов дискуссий конца 1990-х - начала 2000-х годов. Во-первых, теоретико-методологические рамки неолиберализма и конструктивизма оказались достаточно широки, чтобы расширить понятие «идея» и включить в него не только систему каузальных связей между представлением о реальности и самой реальностью, но и ментальные конструкции (образы и/или модели), предваряющие когнитивный выбор индивида в пользу той или иной идеи.
Во-вторых, в ходе теоретических дискуссий понятие «идея» приобрело не только онтологическое, но и гносеологическое измерение. Иными словами, ученые признали не только объективность и реальность идей, но и, что более важно, их символическую функцию, посредством которой индивид конструирует реальность, задает ее параметры, формирует к ней некое познавательное отношение.
Наконец, в-третьих, многие исследователи признали, что применение «идейно-ориентированного» подхода к анализу политических процессов, связанных с интеграцией, трансформацией, выработкой и осуществлением того или иного политического курса, позволяет выявить такие стороны и причинно-следственные связи, которые выпадают из фокуса внимания при использовании иных подходов.
