CC BY
91
16. Sharov S. CHastotnyj spisok [Frequency list]. Available at: http://smlc09.leeds.ac.uk/frqc/rnc2010 full forms.num free. (in Russ.)
17. British National Corpus. Available at: natcorp@oucs.ox.ac.uk free.
18. Ventsov A. V., Kasevich V. B., Yagunova E. B. Korpus russkogo yazyka i vospriyatie rechi [Case of the Russian language and speech perception] // Nauchno tekhnicheskaya informaciya - Scientific and technical information. Ser. 2: Information processes and systems. 2003, No. 6, p. 26.
19. Ventsov A. V., Kasevich V. B., Yagunova E. B. Op. cit. P. 26; Kassevich V. B., Ventsov A. V., E. V. Yagunova The Simulatio of Continuous Text Percepual Segmentation: A Model for Automatic Segmentation of Written Text // Language and Language Behavior. 2000, Vol. 3(II), pp. 48-59.
20. Malakhovsky L. V. Principy chastotnoj stratifikacii slovarnogo sostava yazyka [Principles of frequency stratification of vocabulary] // Statistika rechi i avtomaticheskij analiz teksta - Statistics of speech and automatic text analysis. Leningrad. 1980. Pp. 99-105.
21. Shtern A. S. Op. cit. 1992. 236 p.
22. Chugaeva T.N. Op. cit.
УДК 821.161.1-312.2
В. В. Двоеглазов
Идея «праведничества» в творческом сознании Н. М. Карамзина
В статье обсуждаются вопросы, связанные с определением и способами эстетического выражения этико-философской позиции писателя, который признается первым классиком XIX в. Центральной проблемой жизни и творчества Н. М. Карамзина является осознанный поиск универсального закона бытия, жизненной правды, реального воплощения идеала. Правда понимается художником как деятельное добро, подкрепляемое искренней любовью, верой в Бога и силой практического разума. Художник идейно создает тип героя-«праведника», который образно реализует авторский взгляд на содержание идеала. В творчестве Н. М. Карамзина обнаруживаются две основные формы «праведничества»: практическая реализация заповеди высшей любви и нравственное прозрение, «обращение» к правде.
The questions connected to definition and ways of aesthetic expression of an ethical and philosophical position of the writer which admits as the first classic of XIX century are discussed in this article. The realized search of the universal law of life, the pravda of life, a real embodiment of an ideal is the central problem of N.M.Karamzin's life and works. The pravda is understood by the writer as the active kindness supported with sincere love, belief in the God and force of practical reason. The author creates type of the hero of "righteous person" which figuratively realizes an author's view on the contents of an ideal. In N.M.Karamzin's works two basic forms of "righteousness" are found out: practical realization of a precept of the supreme love and a moral enlightenment, «reference» to the pravda.
Ключевые слова: правда бытия, тип героя-«праведника», формы «праведничества», идеал автора.
Keywords: the pravda of life, type of "righteous person", forms of "righteousness", the author's ideal.
Н. М. Карамзин признается одним из основателей русской классической литературы. Специалисты уверены, что «с именем и творчеством Карамзина связана окончательная переориентация русского эстетического сознания на новые принципы литературного творчества. <...> Именно Карамзин заложил основы русской литературы нового времени как искусства художественного слова» [1]. Литературное наследие художника-сентименталиста совместно с творческим гением А. С. Пушкина «стоит у истоков "новой" литературы» [2]. В рамках нашей темы имя Карамзина имеет особое значение: интересны художественно-философские взгляды автора, который, по словам Ю. М. Лотмана, «создавал русской культуре образцы Писателя и Человека, которые входили в сознание поколения, формируя личности и биографии других писателей» [3].
Характеристика мировоззренческой позиции Карамзина, его антропологических представлений вырастает на почве исследования общей эволюции этико-философских идей пи-
© Двоеглазов В. В., 2014 142
сателя [4]. Известно, что «Карамзин в конце 1780-х - начале 1790-х гг. не отрицает существование внешнего мира и даже не берет под сомнение его познаваемости, однако достоинство человека для него определяется не местом в этом мире (тем более не богатством или общественным положением), а душевными качествами»: человечностью, простотой, добротой [5]. Особо подчеркивается, что в творчестве Карамзина «оценка личности имеет ярко выраженный этический характер» [6].
Проявляя внимание к частной человеческой личности, понимая сложность ее организации, писатель стремится выяснить всеобщее: каковы истоки истинного характера человека, «как образуется благотворительность в сердце»? [7] Так обозначается главное качество Карамзина-художника, генетические связанное с изменениями в художественном познании XV-XVII вв. и одновременно открывающее типологическую перспективу развития русской классики: исследование глубин человеческой натуры, поиск сущностной первоосновы бытия.
В. И. Федоров, обобщая многие исследовательские мнения, пишет: «Эстетические и мировоззренческие взгляды Карамзина формировались под воздействием двух полярных «систем» - масонства и просветительства. Это оставило заметный след в творчестве писателя» [8]. «Просветители, - считает Г. П. Макогоненко, - разбудили у Карамзина интерес к человеку как духовно богатой личности, чье нравственное достоинство не зависит от имущественного положения и сословной принадлежности» [9]. Следствие масонского влияния - авторский интерес к «духовной жизни человеческой личности», «ее нравственному преобразованию», осмысление «пути улучшения человеческого общежития» [10], вопрос о Боге [11]. Однако характер отношения к практике реальной жизни у писателя-сентименталиста и масонства оказался в определенный момент разным, разошлись пути восприятия действительности. Причина несовпадения четко определена Карамзиным: в масонстве «всё слова, а дела мало» [12].
Современные литературоведы, трактуя характер формального разрыва отношений Карамзина с масонством, вспоминают слова Ю. М. Лотмана: «Он отверг мистицизм и поиски таинственной истины ради истины явной и ясной <...> ради света, который ищут и который рождается из сомнений» [13]. Верно, с нашей точки зрения, исследовательское указание на то, что писатель всё-таки избирает особый путь в выборе жизненной философии, основанной на знании сущности онтологической правды: «Карамзин принимает практическую программу» «личной благотворительности как общественной добродетели», продемонстрированную «масонской организацией» и, в частности, Н. И. Новиковым [14].
В своей теоретической работе «Разговор о счастье» (1797) Н. М. Карамзин оформляет многие жизненные наблюдения, обозначает собственное понимание истинного благополучия, соединяет человеческое и всемирное: «Натура и сердце - вот где надобно искать истинных приятностей, истинного возможного благополучия, которое должно быть общим добром человечества, не собственностью некоторых избранных людей: иначе мы имели бы право обвинять небо в пристрастии» [15]. Особенности авторского понимания правды жизни как добра, «явной истины» нашли отражение, безусловно, и в художественном творчестве. Образная структура очерка «Фрол Силин, благодетельный человек» (1791) раскрывает те нравственно-философские идеи, взгляды, которые рождались в сознании художника, волновали его и более всего соответствовали внутренним убеждениям писателя.
Наука в отношении данного произведения располагает сведениями текстологического, интерпретационного характера [16]. Наша задача - рассмотреть произведение как художественное единство в системе этико-философских взглядов автора: писательского поиска и выражения идеала человека и человеческих отношений.
В абсолютном начале произведения звучит панегирическая авторская оценка заглавного героя: «Пусть Виргилии прославляют Августов! Пусть красноречивые льстецы хвалят великодушие знатных! Я хочу хвалить Фрола Силина, простого поселянина, и хвала моя будет состоять в описании дел его, мне известных» [17].
Подобное введение требует разъяснения причин, подтолкнувших художника к поэтическому воспеванию доброты «простого поселянина».
Безусловно, появление текста обусловлено авторским желанием разговора об особом человеческом характере. Исключительность личности персонажа воссоздается путем постепенной реконструкции этической ситуации, позволившей автору возвеличить, а герою проявить глубинные сущностные силы: «Вместо того, чтобы продавать хлеб свой по дорогой цене и, пользуясь случаем, разбогатеть вдруг, он созвал беднейших из жителей своей дерев-
ни и сказал: "Послушайте, братцы! Вам теперь нужда в хлебе, а у меня его много; пойдем на гумно; пособите мне обмолотить скирда четыре и возьмите себе, сколько вам надобно на весь год"» [18].
Видимое автором трудолюбие крестьянина согласуется с проявляемым «великодушием» героя, которое признается «редким явлением» «и в городах и в селах» [19]. При особой положительной оценке поведения персонажа с целью усиления художественного эффекта автор использует устойчивое стилистическое сочетание, подчеркивающее крайнюю степень человеческого восхищения, - крестьяне «остолбенели от удивления».
Постепенное раскрытие содержания удивительных «добрых дел» Фрола Силина (бескорыстная помощь погорельцам, выкуп крепостных) приводит читателя к обнаружению сознательных убеждений и чувств, организующих деятельность героя. Автор раскрывает первопричину появления таких чувств, мировоззренческую основу убеждений человека: «Бог велит давать просящим» [20]. Религиозность Фрола Силина подчеркивается сдержанно, она естественно растворяется в творимом деле - братском отношении к ближним: «Бедные из других жительств приходили к нему и просили хлеба. Добрый Фрол назвал их братьями своими и ни одному не отказывал» [21]. Поэтому ощутимая и явная перекличка с евангельским текстом («вера без дел мертва есть», «преломи и даждь»), думается, не случайна. Действие по слову Божьему, сознательная вера в бытие абсолютного добра позволяют говорить о литературном герое как авторском христианском «праведнике».
Исследователи не раз говорили об исключительном, почти нереальном характере повествования. Так, ещё Н. И. Греч при перепечатке произведения отметил «романтический» (вымышленный) характер повествования [22]. К примеру, отказ Фрола от возращения долгового зерна крестьянами действительно художественно окрашен идеализированным пафосом. Однако доказанный учеными и утверждаемый самим писателем факт реального существования «добродетельного крестьянина» [23] связывает факт жизни с областью эстетики, предвосхищает наблюдения мыслителей первой половины XIX в. над конкретными формами бытия идеала: «Идеалы скрываются в действительности; они - не произвольная игра фантазии, не выдумки, не мечты; и в то же время идеалы - не список с действительности, а угаданная умом и воспроизведенная фантазиею возможность того или другого явления» [24].
Таким образом, «соединение жизни и поэзии» происходит на личностном уровне. Появление такого синтеза связано с художественной идеализацией сферы реального случая, «стремлением понять человека в перспективе вечности» [25]; выражается авторская вера во всемирное преображение действительности бытием реального «праведника». Такое мнение подтверждается как высоким риторическим введением, последовательным сюжетным изображением, так и содержанием абсолютной концовки произведения. Сопоставляя деяния «мужей великих» Вестминстерского аббатства и поступки заглавного героя, автор не только духовно возвышает образ Фрола, но и отдает ему явное предпочтение, придает всечеловеческий масштаб значению его жизни: «С покрытою головою не пройду я мимо сего места; но без слез сердечных не прошел бы я мимо храма, посвященного добрым гениям человечества, - и в сем храме надлежало бы соорудить памятник Фролу Силину» [26].
Карамзин, вернувшись из заграничной поездки 1789-1790 гг. с «некоторыми новыми опытами, с некоторыми новыми знаниями, с живейшей способностью чувствовать красоты физического и нравственного мира» [27], создает повесть о «благодетельном человеке».
Основой положительного человеческого бытия, благополучия, по замыслу автора, должны стать не только трудолюбие, всецелая отдача «власти земли» [28], но и великодушие, доброе начало, заложенное в человеке и испытываемое им к миру при осознании бытия Абсолюта. Такое начало, по мнению автора, более заметно в «простом человеке», крестьянине, который совмещает в своей личностной структуре «патриархальный характер человека из народа, его кротость, его христианские добродетели, его верноподданнические чувства» [29], способность к деятельности. Добро, преобразуемое в дело, по автору, является высшей правдой жизни. В принципах художественной обрисовки персонажа, образно утверждающего такую истину, социальное соединяется с философско-антропологическим, вечным. «В этом смысле его [Карамзина] можно назвать первым классиком русской литературы XIX века» [30], который самостоятельно осмыслил высокую духовную истину, выразил суть авторского понимания «праведничества» в художественной форме - сознательно соединил христианскую любовь и практику жизни.
По мнению исследователей, талант Карамзина-сентименталиста сильнее всего раскрылся в повестях («Бедная Лиза», «Деревня», «Юлия»). «Фрол Силин, благодетельный человек» своим содержанием претендует на «перерастание» в «литературно обработанную повесть» [31]. Заглавный герой очерка, авторский «праведник», может быть охарактеризован как человек с изначально воспитанным, установленным и практически реализованным сознательным ощущением правды жизни. Содержание правды определяется сферой иррациональной, чувственной и духовной: она включает в себя веру в Бога и любовь к ближнему, проявляющуюся в братском отношении ко всякому нуждающемуся. Однако, по воле автора, состояние «праведничества» как проявление сущностной истины органично связано с требованиями практического разума: реальный труд, опытная смекалка становятся бытовой опорой жизни, соединяющейся с высшим духовным чувством.
Литературоведы отмечают: «Карамзин прежде всего был прозаиком, то есть, точнее сказать, поэтом в прозе» [32]. Позднее подобное лирическое свойство прозы будет отмечено в качестве основной черты стиля И. С. Тургенева. Оба автора в разных конкретно-исторических ситуациях, с особенными типами индивидуального сознания и самостоятельными творческими силами стремятся к сложному соединению поэтического изображения высоких чувств с образами реальности, узнаваемыми жизненными характерами и ситуациями. Так, Карамзин открыто говорит о высоком чувстве любви, естественном для «простых людей». Однако личность дворянина также не лишена, по наблюдениям художника, проявлений высших природных задатков личности. Яркой иллюстрацией такой мысли является художественная обрисовка образа Эраста в повести «Бедная Лиза» (1792), которая, по мнению В. Н. Топорова, «стоит у самых истоков новой русской прозы» [33], является «неким прецедентом, отныне предполагающим - по мере усложнения, углубления и тем самым восхождения к новым высотам - творческое возвращение к нему, обеспечивающее продолжение традиции через открытие новых художественных пространств» [34]. Исследователь также отмечает, что после появления повести «Бедная Лиза» автор возвращался к описанной в этом произведении ситуации и образам-характерам, что, безусловно, выдавало «нечто глубоко интимное и личное» в отношении художника к своим персонажам [35].
Современная критика, вслед за автором, справедливо говорит о неоднозначности интерпретации выделенного характера [36]. Обоснованным кажется мнение, согласно которому молодой человек, соблазнитель, наделяется сложным характером: с одной стороны, герою не чужды чувство красоты, поэтического отношения к жизни. Он потенциально способен испытывать «чистые наслаждения» в моменты общения с природой. Такая возможность открывается для героя под влиянием растущего чувства любви к крестьянке Лизе, человеку, свободно соединяющему в своем внутреннем мире красоту окружающей «натуры» с высокой поэзией искреннего самоотдания душевному порыву: «Лиза возвратилась в хижину свою совсем не в таком расположении, в каком из нее вышла. На лице и во всех ее движениях обнаруживалась сердечная радость. "Он меня любит!"- думала она и восхищалась сею мыслию. "Ах, матушка! Какое прекрасное утро! Как все весело в поле! Никогда жаворонки так хорошо не певали, никогда солнце так светло не сияло, никогда цветы так приятно не пахли"» [37] .
С другой стороны, Эраст не в силах противостоять жизненным испытаниям: в ситуации безвыходного материального положения он повинуется велению «слабого и ветреного сердца» - соглашается на жизненное благополучие, подкрепленное деньгами «пожилой богатой вдовы». Герой не отказывается от естественного чувства любви, испытываемого к Лизе. Но голос сердца заглушается в решающую минуту.
Чувство вины, страдания, испытываемые героем после трагической гибели героини, по воле автора, обнаруживают существование особого высшего нравственного закона, действующего в сознании, в сердце человека. Со смертью Лизы виновник «оценил подлинный смысл своей жизненной встречи с ней»; «бедная Лиза своей смертью помогла ему осознать происшедшее, свою жизнь, свой грех» [38]. Эраст художественно реализует типичный образ кающегося грешника, «обращающегося праведника». Однако характер покаяния молодого человека выходит за пределы церковно-религиозной традиции. В рамках художественной формы раскрываются особенности земного, сентиментально-романтического раскаяния, искренне переживаемого в душе, «нравственного прозрения», реализуемого во внешних проявлениях (в частности, исповедальных формах речи).
Автор обращает внимание читателей на излишнюю сентиментальность Эраста («Безрассудный молодой человек! Знаешь ли ты свое сердце? Всегда ли можешь отвечать за свои движения? Всегда ли рассудок есть царь твоих чувств?»), глубокую погруженность Лизы в чувство, мысленно доходящую до романтического самозабвения («Ах! Я скорее забуду душу свою, нежели милого моего друга!»). Прямым оценочным текстом автор говорит о греховности поведения героев, сожалеет о нравственном падении героини: «Ах, Лиза, Лиза! Где ангел-хранитель твой? Где твоя невинность?». Тем не менее сохраняется вера в искренность и истинность чувств и переживаний героев; жива надежда на высшую справедливость в отношении судьбы Лизы и Эраста, их оправданность высшим судом: «Когда мы там, в новой жизни, увидимся, я узнаю тебя, нежная Лиза <...> Теперь, может быть, они уже примирились» [39]. «Эта надежда на примирение Лизы и Эраста, живущая в сердце автора-рассказчика, после того, как печальная история бедной Лизы давно завершена, а ее участники в могиле, -считает В. Н. Топоров, - ставит последний, завершающий акцент нарративной структуры повести <...> придает повести Карамзина ее высший смысл» [40].
Пытаясь указать на характер будущей жизни героев, автор повести проникает в сферу идеальную, надмирную, романтическую по эстетической сути: «В своей поэзии он [Карамзин] во многом подготовлял романтическое видение мира и жанровые новообразования» [41]. Поэтому справедливо утверждение Ю. М. Лотмана: «Жуковский, Батюшков, Вяземский, а позже И. Киреевский, славянофилы, в какой-то мере Чаадаев, а в исторической перспективе -Достоевский - вот имена деятелей, которые так или иначе связаны с карамзинской традицией» [42].
В новых конкретно-исторических условиях, на новой мировоззренческой почве творчество Н. М. Карамзина развивало существующие онтологические идеи. Развитие осуществлялось путем осмысления значения иррациональных, религиозно-философских откровений в контексте просветительских антропологических представлений. По мнению автора «Фро-ла Силина» и «Бедной Лизы», человек, с присущей ему автономией чувств и разума, сознательно или интуитивно включен в сферу иного измерения. Поступки субъекта являются не только результатом выражения его собственной сознательной воли или велений сердца. Поведение человека также детерминировано ощущением присутствия высшего бытийного закона (правды), нарушение которого подразумевает неотвратимость наказания и возможность возрождения. Соблюдение высшего закона, подкрепленное земным деланием, трудом, личной активностью, дарует основу счастья, благополучия. Искренность раскаяния помогает духовному преображению личности, соединению с высшим началом жизни.
Примечания
1. Лебедева О. Б. История русской литературы XVIII века. М., 2008. С. 366.
2. Петрова Л. М. И.С.Тургенев: истоки, традиции, новаторство. Орел, 2008. С. 4.
3. Лотман Ю. М. Карамзин. СПб., 1997. С. 306.
4. Буранок О. М. Русская литература XVIII века. М., 2002. С. 267-290; Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 312-348; Серман И.З. Литературное дело Карамзина. М., 2005.
5. Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 441.
6. Там же.
7. Цит. по: Степанов В. П. Повесть Карамзина «Фрол Силин» // Державин и Карамзин в литературном движении XVIII - начала XIX века. Л., 1969. С. 241.
8. Федоров В. И. История русской литературы XVIII века. М., 1982. С. 291.
9. Макогоненко Г. П. Пути литературы века // Русская литература XVIII века / сост. Г. П. Макогоненко. Л., 1970. С. 41.
10. Степанов В. П. Указ. соч. С. 233.
11. Серман И. З. Указ. соч. С. 249-251.
12. Цит. по: Степанов В. П. Указ. соч. С. 236.
13. Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 42.
14. Степанов В. П. Указ. соч. С. 240.
15. Цит. по: Серман И. З. Указ. соч. С. 260-261.
16. Степанов В. П. Указ. соч.; Федоров В. И. Указ. соч. С. 301-302; Никольский С. А., Филимонов В. П. Смыслы и ценности российской жизни в отечественной литературе и философии XVIII - середины XIX столетия. М., 2008 С. 106.
17. Русская литература XVIII века / сост. Г. П. Макогоненко. Л., 1970. С. 688.
18. Там же.
19. Там же.
20. Там же.
21. Там же.
22. Степанов В. П. Указ. соч. С. 230.
23. Там же. С. 230-231.
24. Белинский В. Г. Полное собрание сочинений: в 13 т. М., 1953-1959. Т. 8. С. 89.
25. Курляндская Г. Б. Эстетический мир И. С. Тургенева. Орел, 1994. С. 12.
26. Русская литература XVIII века. Л., 1970. С. 689.
27. Цит. по: Степанов В. П. Указ. соч. С. 239.
28. Никольский С. А., Филимонов В. П. Указ. соч. С. 106.
29. Максимов Д. Е. Тема простого человека в лирике Лермонтова // Максимов Д. Е. Поэзия Лермонтова. Л., 1964. С. 117.
30. Лебедева О. Б. Указ. соч. С. 398.
31. Степанов В. П. Указ. соч. С. 230.
32. Буранок О. М. Указ. соч. С. 278.
33. Топоров В. Н. «Бедная Лиза» Карамзина. Опыт прочтения. М., 1995. С. 8.
34. Там же. С. 6.
35. Там же. С. 156.
36. Петрова Л. М. Указ. соч. С. 5; Топоров В. Н. Указ. соч.
37. Русская литература XVIII века. Л., 1970. С. 692
38. Топоров В. Н. Указ. соч. С. 295.
39. Русская литература XVIII века. С. 695.
40. Топоров В. Н. Указ. соч. С. 203.
41. Федоров В. И. Указ.соч. С. 295.
42. Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 348.
Notes
1. Lebedeva O. B. Istoriya russkoj literatury XVIII veka [History of Russian literature of the XVIII century]. Moscow. 2008. P. 366.
2. Petrova L. M. I.S.Turgenev: istoki, tradicii, novatorstvo [I. S. Turgenev: origins, tradition and innovation]. Orel. 2008. P. 4.
3. Lotman Y. M. Karamzin [Karamzin]. SPb. 1997. P. 306.
4. Buranok O. M. Russkaya literatura XVIII veka [Russian literature of the XVIII century]. Moscow. 2002. Pp. 267-290; Lotman Y. M. Op. cit. Pp. 312-348; Sherman I. Z. Literaturnoe delo Karamzina [Literary matter of Karamzin]. Moscow. 2005.
5. Lotman Y. M. Op. cit. P. 441.
6. Ibid.
7. Cit. by: V.P. Stepanov Povest' Karamzina «Frol Silin» [Karamzin 's Story "Frol Silin"] // Derzhavin i Karamzin v literaturnom dvizhenii XVIII - nachala XIX veka - Derzhavin and Karamzin in the literary movement of the XVIII - beginning of XIX century. Leningrad. 1969. P. 241.
8. Fedorov V.I. Istoriya russkoj literatury XVIII veka [History of Russian literature of the XVIII century]. Moscow. 1982. P. 291.
9. Makogonenko G.P. Puti literatury veka [Paths of literature of the century] // Russkaya literatura XVIII veka - Russian literature of the XVIII century / ed. G. P. Makogonenko. Leningrad. 1970. P. 41.
10. Stepanov B. N. Op. cit. P. 233.
11. Sherman I. Z. Op. cit. Pp. 249-251.
12. Cit. by: Stepanov V.P. Op. cit. P. 236.
13. Lotman Y. M. Op. cit. P. 42.
14. Stepanov B. N. Op. cit. P. 240.
15. Cit. by: Sherman I. Z. Op. cit. Pp. 260-261.
16. Stepanov V.P. Op. cit.; Fedorov V.I. Op. cit. Pp. 301-302; Nikolsky S. A., V.P. Filimonov Smysly i cennosti rossijskoj zhizni v otechestvennoj literature i filosofii XVIII - serediny XIX stoletiya [The meanings and values of Russian life in the Russian literature and philosophy of the XVIII - XIX centuries]. Moscow. 2008. P. 106.
17. Russian literature of the XVIII century / ed. G. P. Makogonenko. Leningrad. 1970. P. 688. (in Russ.)
18. Ibid.
19. Ibid.
20. Ibid.
21. Ibid.
22. Stepanov V.P. Op. cit. P. 230.
23. Ibid. Pp. 230-231.
24. Belinsky V.G. Complete works: in 13 vol. Moscow. 1953-1959. Vol. 8. P. 89.
25. Kurlandskaya G.B. EHsteticheskij mir I. S. Turgeneva [Aesthetic world of I. S. Turgenev]. Orel. 1994. P. 12.
26. Russian literature of the XVIII century. Leningrad. 1970. P. 689. (in Russ.)
27. Cit. by: Stepanov V.P. Op. cit. P. 239.
28. Nikolsky S. A., Filimonov V.P. Op. cit. P. 106.
29. Maksimov D. E. Tema prostogo cheloveka v lirike Lermontova [Theme of the common man in the lyrics of Lermontov] // Maximov D. E. Poehziya Lermontova - Poetry Of Lermontov. Leningrad. 1964. P. 117.
30. Lebedeva O. B. Op. cit. P. 398.
31. Stepanov B. P. Op. cit. P. 230.
32. Buranok O. M. Op. cit. P. 278.
33. Toporov V.N. «Bednaya Liza» Karamzina. Opytprochteniya ["Poor Liza" of Karamzin. The experience of reading]. Moscow. 1995. P. 8.
34. Ibid. P. 6.
35. Ibid. P. 156.
36. Petrova L. M. Op. cit. P. 5; Toporov V.N. Op. cit.
37. Russian literature of the XVIII century. Leningrad. 1970. P. 692. (in Russ.)
38. Toporov V.N. Op. cit. P. 295.
39. Russian literature of the XVIII century. P. 695. (in Russ.)
40. Toporov V.N. Op. cit. P. 203.
41. Fedorov V.I. Op.Op. P. 295.
42. Lotman Y. M. Op. cit. P. 348.
УДК 82.083
А. М. Лобин
История и революция в творчестве Б. Акунина (на материале цикла романов «Приключения Эраста Фандорина»)
Вопрос о причинах Октябрьской революции и ее роли в истории России является одним из самых актуальных и спорных для общественного исторического сознания современной России. Он рассматривается на всех уровнях исторического дискурса, в том числе и в исторической беллетристике. Оценка революции стала одной из ведущих тем в ретродетективах Б. Акунина (Г. Чхартишвили) из цикла «Приключения Эраста Фандорина». Данная статья посвящена исследованию концепции истории Б. Акунина. Анализ сюжета и системы персонажей в этих романов приводит к выводу: авторская оценка революции основана на морально-этических критериях, поэтому Б. Акунин считает недопустимыми насильственные методы как охраны, так и переустройства общества, но признает их закономерность, обусловленную социальным кризисом предреволюционной России.
The issue of the causes of the Russian revolution and its role in the history of the country is an urgent and at the same time controversial one for the general public in Russia today. It is being discussed at all the levels of historical discourse including historical fiction. It is also central for B.Akunin's (G. Tchkhartishvili's) retro novels of Erast Fandorin's Adventures cycle. The current article analyses B'Akunin's concept of history. Investigating the plot and the system of characters the author comes to the conclusion that B. Akunin applies moral criteria in his evaluation of the role of the Russian revolution. As a consequence, he objects to conserving, as well as reforming, the society by force but at the same time admits the inevitability of using force in the situation of deepening crisis in pre-revolutionary Russia.
Ключевые слова: беллетристика Б. Акунина. История и революция.
Keywords: B. Akunin's fiction. History and revolution.
Борис Акунин (Г. Чхартишвили) является одним из наиболее успешных авторов современной исторической беллетристики. Популярность его ретродетективов объясняется не только признанно высоким качеством текста, но и наличием в его творчестве определенной идеологии, соответствующей запросам российского «среднего класса» как наиболее активной части современной читательской аудитории. Характеристику этой социальной группы еще в 2001 г. дала критик И. Роднянская: «Это основательные, обеспеченные, продуктивные
© Лобин А. М., 2014 148
