CC BY
17
Экономический вестник Ростовского государственного университета ^ 2004 Том 2 № 4
СЛОВО РЕДАКТОРА
ИДЕОЛОГИЯ? -РЕБЮРОКРАТИЗАЦИЯ!
О.Ю. МАМЕДОВ
доктор экономических наук, профессор, Ростовский государственный университет
© Мамедов О.Ю., 2004
ЧТО МОЖЕТ быть интереснее экономики переходного периода? Только «переходное» состояние экономической науки, отражающее муки объективного (что на языке экономистов означает — вопреки субъективным желаниям общества) перерастания экономики в новое качественное состояние.
Особое сострадание вызывают интеллектуальные терзания экономистов на их профессиональных «праздниках научной мысли», как стали называть в печати массовые слеты ученых (научно-практические конференции).
В прошлом году в одном из больших уральских городов состоялось «полномасштабное» (так в отчете!) совещание «видных» (так в отчете!) ученых-эконо-мистов, преподавателей университетов и специалистов-практиков (такова группировка совещавшихся, предложенная самими устроителями!) по проблемам экономической теории1.
Обозначенное структурирование участников не случайно — оно исходит из традиционной позиции представителей академических институтов, считающих «учеными-экономистами» только свое академическое сообщество (кстати, эта закрепившаяся идиома не очень ясна, — вряд ли кто слышал об «уче-ных-физиках» или «ученых-химиках»,
1 Здесь и далее цит. по: Татаркин А., Попов Е. Первый Всероссийский симпозиум по экономической теории // Наука Урала. 2003, окт. № 24 (852); http://www. uralweb.ru/hits/uran9/go.
Экономический вестник Ростовского государственного университета ф 2004 Том 2 № 4
но экономистам такая приставка очень льстит), тогда как преподаватели университетов выведены из состава «уче-ных-экономистов»; и уж тем более из него удалены некие «специалисты-практики» — самая массовая группа «неэко-номистов-неученых».
Совещание было проведено «с целью систематизации и классификации накопленного обширного (так в отчете!) арсенала методов и моделей современной экономической науки».
Что же озаботило «видных отечественных ученых-экономистов» — корпоративных держателей «накопленного обширного арсенала»?
В большом обзорном докладе, вынесенном на пленарное заседание, досталось — кому бы вы думали? — ну конечно же, Рынку, который, оказывается, есть всего «лишь (!) один (!) из (!) механизмов (!) сведения множества индивидуальных интересов к общественному. Его неуниверсальность (!) связана с тем, что далеко не все индивидуальные предпочтения имеют возможность проявить себя на рынке. «Для преодоления уязвимости рыночных отношений (!) экономическая теория рассматривает случаи существования общественных благ, побочных эффектов (экстерналий) и возможные нарушения условий совершенной конкуренции». Другими словами, не рынок спасает неэффективную адми-нистративность производства общественных благ, а наоборот — это административно организованное производство общественных благ преодолевает уязвимость рыночных отношений. Изрядно!
Когда относительно недавно «экономисты-ученые» были еще жрецами политико-экономической науки, они вынуждены были, пусть сквозь зубы, признавать, что в экономике прогрессивное движение есть движение от до-, вне- и пред-рыночного состояния производства — к рыночному.
Но сегодня эта занудная политэкономия (к радости многих экономистов) низвергнута, и оказалось, что источник-то всех бед — рынок.
Попался, голубчик! Это только за-марксевшие политэкономы бубнили о всеобще-преобразующей миссии рыночного механизма, победа которого означала бы всемирно-исторический переворот в основах экономической организации созидательной сферы человечества. А оказалось, что рынок — это всего лишь один из множества механизмов социализации индивидуального, он неуниверсален и уязвим. Спасибо докладу — теперь даже язык не повернется назвать трансформационный период в России «переходом к рынку». Теперь объяснено — в советской экономике были всякие механизмы сведения индивидуальных интересов к общественному (эти механизмы до сих пор рубцуются шрамами в душе каждого советского «индивида»), не было только малости — одного из множества таких механизмов, называемого «рынок», уязвимого и неуниверсального. И из-за этой малости — столько шума?
Доклад констатирует: сегодня «в основном предлагаются два подхода: ставка на дальнейшее дерегулирование экономики и государственный интервенционизм».
А теперь проверим — сможете ли вы с одной попытки отгадать, какой из этих подходов, по мнению собравшихся на полномасштабное совещание видных ученых-экономистов, «дает основание надеяться на сохранение высокотехнологичных производств и модернизацию российской экономики»? Или — благодаря какому подходу «в перспективе можно ожидать более высоких темпов роста»?
Вы не ошиблись, — ну конечно же, благодаря государственному интервенционизму в экономику, — он, правда, уже
однажды сделал это (сохранил и модернизировал) в советское время, теперь он сделает то же и с тем же успехом в постсоветское время.
Доказательства? Быстро же вы забыли об успехах государственного интервенционизма в социалистическую эпоху. А еще называете себя экономистом...
Тоска по государственному интервенционизму заставляет даже терять чувство меры — в докладе с упоением напоминается о еще одной благодати государственного дирижизма: «Кроме того (так в отчете!), вмешательство государства в действие рыночного механизма позволило бы сформировать более гармоничные социальные отношения». Впрочем, эта «государственно формируемая» гармония вспоминается не только докладчику, — крепостное беспаспортное состояние колхозно-совхозного крестьянства, безвозвратные займы государства у нищих рабочих, да и сегодняшний пауперизм бюджетных работников на фоне сверхбессовестных окладов государственных чиновников — разве это не залог «гармоничных социальных отношений»?
Далее в зале взметнулся вербальный туман: «Нельзя абстрактно (?) утверждать, что верной является та или иная политика (так в отчете!). Все зависит от того, какова нынешняя “карта общественных предпочтений” в России. Настроено ли общество на модернизацию экономики страны, выход на высокие позиции в науке, образовании, культуре ценой некоторых текущих жертв, или оно не видит в этом никакого смысла?»
Если эту «научность» перевести на нормальный язык, то смысл вот в чем: мы, ученые-экономисты, так до сих пор и не знаем, какая экономика эффективнее (хотя рыночной экономике уже пятьсот лет и все пребывающие в ней
страны обнаруживают завидную эффективность). Мало того, это только политэкономы исходили из объективных тенденций экономической динамики, а мы, их современные потомки, полагаем, что «все зависит от того, какова нынешняя “карта общественных предпочтений” в России»2.
Да, мы признаем, что государственный интервенционизм потребует «некоторых текущих жертв», зато он даст (см. выше).
Будущие «текущие жертвы» самозабвенно аплодировали.
Впрочем, полностью рыночная методология не была отвергнута: оказывается, как отмечалось в другом докладе, «по отношению к экономическим теориям можно говорить не только о существующей потребности, но и о платежеспособном спросе на современные теории предприятия». А там, где спрос, там — по теории рынка — непременно появится и предложение. Трудно сказать, как сложится тогда судьба отечественной экономической науки, которая и так обслуживает тех, кто платит. К тому же следует учитывать «ментальные, культурные и микроинституциональные особенности предприятия».
Ну, раз дело доходит до «ментальности предприятия» — жди появления сначала «ментальности микроэкономики», а затем — и «ментальности макроэкономики». Лжепредметной работы для экономистов станет невпроворот.
2 Если бы нашему докладчику случилось в 1913 г. - в год 300-летия дома Романовых - составлять «карту общественных предпочтений» российского общества, он бы сильно обмишулился, ибо уже через четыре года умилявшиеся царю-батюшке от этого же дома не оставили даже развалин. Вот и руководствуйся после этого картотекой общественных предпочтений...
Экономический вестник Ростовского государственного университета ф 2004 Том 2 № 4
Экономический вестник Ростовского государственного университета ф 2004 Том 2 № 4
Впрочем, подобная логика «ученых-экономистов» уже не удивляет, так как один из официальных лидеров отечественной экономической науки недавно специально отмечал: «Дискуссия о том, что отвечает интересам российского общества, а что не отвечает, сегодня вновь стала актуальной; опять приходится определяться по таким вопросам, как “какой мы желаем видеть свою страну в будущем?” и “отвечает ли нынешним общим интересам существующая модель распределения доходов в стране?”»3
При всем своем пиетете к «видным ученым-экономистам», осмелимся все-таки робко напомнить, что такая дискуссия отнюдь не составляет предметную задачу экономической науки. Подлинная экономическая наука ставит вопрос диаметрально противоположным образом: какие интересы диктуются российскому обществу объективным состоянием его экономики?
Более того, экономисты изучают не желания людей, а — экономическую за-данность вектора этих желаний (независимо от лозунгов общества на политических знаменах). И еще: вместо того чтобы вывести «существующую модель распределения доходов» из данной системы экономических отношений, от этой модели требуют, чтобы она отвечала неким «общим» интересам, также неведомым экономической науке. Странно.
Впрочем, все эти р-рр-революционные изменения (во времена научного марксизма трактовавшиеся как его «вульгаризация») опираются на контрпереворот в предмете экономической науки, — тот же лидер отмечает, что «хорошо известно: экономическая теория — это поведенческая наука, она изучает поведение людей (?) и групп людей».
3 Здесь и далее цит. по: Центр исследований постиндустриального общества // http:// www.postindustrial.net/admin/content1/ add.php?table=free&page=#_ftn1.
Э, нет, здесь отступать нельзя: экономическая теория — не поведенческая наука неких отдельных «людей» (затем доброжелательно объединяемых автором в «группы людей»), экономическая теория — наука об объективных закономерностях развития общественного производства, одной из частных форм проявления которых является «поведение людей и групп людей», но этот производный момент саму экономическую науку интересует меньше всего!
Еще одна методологическая новация наших дней: уверение в том, что «в основе многообразных экономических взаимодействий лежат соответствующие интересы», которые тут же автором дефиницируются как «предпочтения» или «преференции».
Но это — неправда: экономические интересы — не «основа многообразных взаимодействий», а только передаточное звено между объективной логикой движения общественного производства и мучительным метанием («поведением») плохо осознающих эту логику индивидов. А расшифровывать «экономические интересы» — фундаментальную категорию экономической науки! — как «предпочтения» или «преференции» означает такое мельчение и суету, что впору звать вместо экономистов «психотерапевтов» и представителей отделов по коммерческим продажам.
Дальше ставится проблема: «можно ли количественно выразить преференции отдельных людей, групп, общества в целом»?
Ну ладно, ну пусть будут «преференции», но измерять преференции «отдельных (??) людей» — это уж слишком даже для современных экономистов.
Далее высказывается тезис: дескать, «если согласиться с тем, что индивидуальные и групповые преференции (по-старому — «экономические интересы»?) не обладают количественной определенностью, то понять многие важ-
нейшие экономические закономерности будет практически невозможно».
Означает ли это, что «понять многие важнейшие экономические закономерности» можно только, если они «обладают количественной определенностью»? Вся история экономической науки опровергает такой подход.
Праздник научной мысли завершился. Его интеллектуальный поиск в который раз доказал — жизненно значимым
для профессионального мышления «ученых-экономистов» становится знание ими реальной экономической истории нашей страны. Сегодня этот учебный курс в студенческой аудитории, пожалуй, важнее, чем пользующиеся платежеспособным спросом обширные и заемные экономические теории.
Идеологизация ребюрократизации — такова навязываемая чиновными экономистами сверхзадача научного поиска. Но это уже было. В тридцатых. Прошлого века. Стоит ли ходить по кругу?
