CC BY
791
Вестн. Моск. ун-та. Сер. 25. Международные отношения и мировая политика. 2010. № 1
ТЕОРИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ И МИРОВОЙ ПОЛИТИКИ
В.В. Кочетков*
ИДЕНТИЧНОСТЬ В МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЯХ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ И РОЛЬ В МИРОВОЙ ПОЛИТИКЕ
Статья посвящена рассмотрению понятия «идентичность» с позиций междисциплинарного подхода. Обобщены основные положения наиболее важных теорий идентичности, сгруппированных в четыре направления: психоаналитические теории, символический интерак-ционизм, когнитивно-ориентированная психология и конструктивизм. Особое внимание уделено проблеме национальной и государственной идентичности. Обозначены ключевые характеристики и возможные пути изменения национальных идентичностей в процессе фило- и онтогенеза. Приведены наиболее известные классификации государственных идентичностей по типу отношений между идентичностью и внешней политикой государства; раскрыта роль идентичности в международных отношениях.
Ключевые слова: идентичность, национальная идентичность, идентичность государства, психоаналитические теории, символический интеракционизм, когнитивно-ориентированная психология, конструктивизм.
The article examines the concept of identity from an interdisciplinary perspective. It summarizes the focal points of the most influential works in identity theory within four schools: psychoanalysis, symbolic interactionism, cognitively-oriented psychology and constructivism. Special attention is paid to the issue of national and state identities. The article defines the key features and possible paths of change in national and state identity in the process of philogenesis and ontogenesis. It provides insight into the most well-known typologies of state identities based on the type of interaction between state identity and its foreign policy and assesses the role of identity in world politics.
Keywords: identity, national identity, state identity, psychoanalysis, symbolic interactionism, cognitively-oriented psychology, constructivism.
В последнее время во многих работах в области мировой политики и международных отношений все чаще встречается термин
* Кочетков Владимир Викторович, д.с.н., профессор кафедры социологии международных отношений социологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова (e-mail: kochetkov@socio.msu.ru).
«идентичность» [7; 15; 16; 18; 20; 29; 31; 34; 35; 37]. Ведущий аналитик идентичности Эрик Эриксон называл ее «всепроникающая», «туманная», «непостижимая». Еврейский писатель Леон Вильзи-тер в 1996 г. выпустил книгу «Против идентичности», в которой высмеял это понятие. Однако в 1998 г. в книге «Кадеш» — откровенном признании собственной еврейской идентичности — он писал: «Идентичность — как грех: сколько бы мы ей ни противились, избежать ее мы не в силах». Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что часто, используя это понятие, авторы просто отдают дань моде и не всегда четко представляют себе понятийное поле, этимологию и теоретические основания идентичности [18]. В стабильных международных отношениях вопрос об идентичности не возникает, поскольку каждый актор знает и ощущает свою принадлежность. Однако в смутные времена перемен и потрясений, когда прошлое невыносимо, а будущее неопределенно, вопрос об идентичности выходит на первый план. Она задает направление развитию, позволяет четко определить национальные интересы, отличить друзей от врагов. Морская пословица гласит: «Корабль, не знающий, куда плыть, никогда не будет иметь попутного ветра». В настоящей статье предпринята попытка системно проанализировать отечественные и зарубежные источники по проблеме идентичности, дать определение этого понятия, рассмотреть этимологию термина, обобщить и систематизировать имеющиеся в социологии и психологии теории, раскрыть влияние на мировую политику национальной и государственной идентичностей.
Понятие «идентичность» используют в психологии, социологии, политологии и других науках применительно к человеку, гражданину, нации, государству и т.п. Мы чувствуем идентичность в моменты глубоких личностных контактов, касаясь материй глубокой и непреходящей для нас важности. C. Хантингтон определяет идентичность как самосознание индивида или группы [20]. Психологи называют идентичностью осознание принадлежности объекта (субъекта) другому объекту (субъекту) как части и целого, особенного и всеобщего [23]. Термин «идентичность» происходит от латинского понятия identifico — отождествляю. В разных языках понимание этого термина различается. Для английского identity характерен свойственный этому языку широкий диапазон значений. Наиболее часто употребляют identification — отождествление, узнавание, опознание; identical — тождественный, тот же самый (об одном и том же предмете); personal identity — тождество личности; I-identity — тождество Я; sense of identity— чувство самотождественности; self-feeling — чувство себя; I-feeling — чувство Я. Наибольшей конкретностью и определенностью обладают немецкие термины Die Identität — тождество и Ich-identitat — тождество Я. В Германии
уже в 1970—1980-е гг. была создана обширная литература по теории идентичности. Немцы понимают под идентичностью «историческую индивидуальность», подчеркивая ее исторический характер. Обращение к французскому identite вновь сталкивает нас с расширенным толкованием термина, при этом набор смыслов несколько отличается от смыслового наполнения английского identity. В научной литературе термин «идентичность» пересекается с такими понятиями, как самосознание, соответствие, самобытность, целостность, единство, тождественность, самость, подлинность. Антонимы понятия «идентичность» — неустойчивость, противоречивость, неопределенность, разрыв преемственности. В понятии «идентичность» есть элементы тождественности, определенности, единства в многообразии, защитной функции и динамики.
Отметим основные характеристики идентичности.
Идентичностью обладают как индивиды, так и группы. Индивид может быть членом сразу многих групп и поэтому имеет возможность переключать идентичности. Групповая идентичность менее гибкая. Индивиды, как и группы, обладают множественными идентичностями, например семейной, половой, профессиональной, этнической, национальной. Значимость этих идентичностей меняется с течением времени, при этом они или дополняют друг друга, или конфликтуют. Только во время тяжких испытаний на первое место выходит какая-то одна, заслоняя все другие. К. Либ-кинд писала: «Лишь экстремальные социальные ситуации, подобные военным сражениям, временно устраняют все идентичности, кроме одной, самой важной» [32]. В международных отношениях главную роль играют национальная и государственная идентичности, поскольку главными акторами международных отношений являются государства — нации.
На идентичность огромное влияние оказывает восприятие другими. Если при попадании в новую среду человек оказывается в положении чужака, изгоя, то он сам начнет считать себя чужаком. Если большинство населения страны считает меньшинство отсталым и невежественным, то члены этого меньшинства воспримут это отношение, и оно превратится в часть их идентичности.
Люди могут стремиться к идентичности, но достигнут ее лишь тогда, когда их примут в свой круг те, кто эту идентичность уже приобрел. Люди, которых вы желаете видеть своими друзьями, станут таковыми, только если они сами захотят видеть вас своим другом. После окончания «холодной войны» поляки, чехи и венгры напряженно ожидали, признает ли Запад их притязания на принадлежность к Западной Европе. Им это удалось, но не все народы встречают такой радушный прием. Европа не замечает Турции, чья элита мечтает о вестернизации страны. В итоге турки никак не мо-
гут ответить себе, кто они такие — европейцы или азиаты, и к какой геополитической сфере — Европа, Запад, Ближний Восток, исламский мир, Центральная Азия — они относятся.
Идентичности представляют собой конструкты. Мы сами конструируем свои идентичности по желанию, необходимости или принуждению. Идентичности — воображаемые сущности — то, что мы думаем о себе, к чему мы стремимся.
Идентичность ситуационна. Русскими мы чувствуем себя, когда выезжаем за рубеж. Чтобы подчеркнуть независимость Пакистана от Индии, основатели Пакистана выпячивали исламскую идентичность. Мусульманская Бангладеш, обосновывая независимость от Пакистана, подчеркивала особенности языка и культуры.
«Ширина» идентичности может изменяться. Для французов и немцев европейская идентичность становится важнее в случае противоречий с Японией или США. Арабы говорят: «Мы с моим братом против ваших братьев, мы с вашими братьями против всего мира».
Важнейшей для понимания идентичности концепцией является концепция «значимого Другого» [9; 12; 13]. Люди интерпретируют окружающий мир и свое место в нем с помощью базового процесса категоризации, протекающего в соответствии с принципом биполярности. Понятия обычно рождались парами — понятие света появилось одновременно с понятием тьмы, покоя — с движением, жизни — со смертью. В соответствии с этим принципом происходит и категоризация общностей, членами которых люди себя воспринимают («Мы»), и тех, которые они не воспринимают своими («Они»). Например, в древнерусском языке словом немец обозначали и человека, говорящего неясно, непонятно, и иностранца: чужестранцы, не говорящие по-русски, воспринимались почти немыми. Для России «значимым Другим» является Запад, но и для Запада «значимым Другим» всегда была Россия. Нации могут взаимодействовать со своими «значимыми Другими» различными способами. Например, это могут быть война или сотрудничество.
Основными функциями идентичности являются адаптивная, оберегающая целостность и индивидуальность собственного опыта, и организующая, которая организует прошлый опыт в индивидуальное «Я».
Отметим некоторые виды идентичности, проявляющиеся в международных отношениях. Позитивная идентичность дает чувство безопасности и стабильности. Негативная идентичность может сопровождаться ощущением неполноценности и даже стыда за представителей своего народа. Приписываемые идентичности направляются внешними структурами общества, как это было
в Средневековье, когда идентичность сопровождала человека с рождения в форме религиозной и сословной принадлежности, профессии и экономического статуса. Приобретаемые идентичности являются предметом самостоятельного выбора ее «обладателя», что характерно для современного постиндустриального общества. Монокультурная идентичность характерна для тех, кто отождествляет себя с одной культурой. Бикультурной идентичностью обладают люди, имеющие двойное гражданство. У населения наднациональных общностей, таких как Евросоюз, начинает складываться космополитическая идентичность.
Идентичность человека или государства носит достаточно постоянный характер. Честный человек всегда говорит правду, принципиальный проявляет принципиальность даже во вред себе, умный склонен поступать разумно во всех случаях. Однако неординарные ситуации могут «выбить из седла». Человек меняется при переезде на новое место жительства, женитьбе, внезапном обогащении. Нечто подобное можно наблюдать и в сфере международных отношений. Государства также сохраняют преемственность идентичности и стараются придерживаться одной линии поведения. Китай несколько тысячелетий сохраняет конфуцианские традиции, а мусульманские страны не изменяют исламу. Вместе с тем известны примеры, когда в результате социальных потрясений страны меняли свою идентичность. В нашей стране кардинальные смены идентичностей произошли в начале и конце прошлого века. Дважды на протяжении ХХ столетия русский народ отвергал то, что было создано предыдущими поколениями и с упорством, достойном лучшего применения, принимался строить жизнь заново. Поражение Японии во Второй мировой войне оказало настолько сильное воздействие на ее идентичность, что в традиционно милитаристской стране усилия из военной области были направлены на развитие экономики. Национальным героем вместо самурая стал бизнесмен-экспортер. Уйти от чувства вины за нацистское прошлое немцы пытаются, растворив собственную идентичность в общеевропейской. Это одна из причин, почему современная Германия является главным локомотивом Евросоюза.
Стабильность идентичности могут нарушить внешние события. Американский экономист Т. Шеллинг говорил о существовании двух типов изменений: единичных и каскадных [22]. Обычно они следуют один за другим. Редкие единичные случаи изменения вдруг приобретают лавинообразный характер. Для обозначения перехода от единичных изменений к каскадным Т. Шеллинг ввел понятие фокусная точка. В качестве примера можно привести распространение волны протеста в конце 1980-х гг. в Восточной Европе, приведшей к падению коммунистических режимов. В госу-
дарствах, где всеобщих акций протеста еще не было, возникали одиночные демонстрации, которые быстро подавлялись властями. Внезапно протест достиг буквально революционного уровня. Ранее совершенно беспомощное и демобилизованное общество вдруг активизировалось и мобилизовалось. То, что в 1988 г. казалось практически невозможным, в 1989 г. стало обычным явлением. Причиной таких каскадных изменений является то, что люди строят свой выбор на предположениях относительно действий других людей в подобных ситуациях. Если человек предполагает, что никто не пойдет пикетировать улицы, то и он вряд ли решится на это. Но если человек уверен, что другие также примут участие в акциях протеста, он, скорее всего, присоединится к протестующим.
Теории идентичности можно объединить в четыре группы: психоаналитические теории, символический интеракционизм, когнитивно-ориентированная психология и конструктивизм.
Психоаналитические теории. Термин «идентификация» впервые ввел в научный оборот основатель психоанализа З. Фрейд [19].
К. Г. Юнг ввел понятие коллективного (трансперсонального) бессознательного — хранилища скрытых воспоминаний, в которых заключен опыт всей нации [26]. Содержание коллективного бессознательного составляют архетипы — универсальные мыслительные формы со значительным эмоциональным компонентом. Например, темнота хранила для первобытных людей множество опасностей, что проявилось в латентном (скрытом) страхе перед ней. Архетипов много — персона, тень, анима, анимус, но главным К. Юнг считал «самость», т.е. идентичность. Основываясь на теории К. Юнга, некоторые современные специалисты в области международных отношений пытаются ввести в научный оборот понятие «бессознательный компонент национального интереса». Например, Б. Ме-жуев стремление России закрепиться на восточных пространственных рубежах объясняет тем, что «для политического сознания России характерно представление, будто сакральный центр Империи находится не внутри, а вне ее» [11, с. 39]. Этим же объясняется стремление русских правителей перенести столицу на край земли.
А. Адлер формирование идентичности объясняет теорией компенсации [1]. В отличие от З. Фрейда, который видел мотивы поведения человека в сексуальном инстинкте (либидо), А. Адлер считал, что человеком движет стремление к превосходству. Каждый человек появляется на свет с таким стремлением, но его не всегда удается реализовать из-за физиологических или психологических особенностей, поэтому все человечество страдает от чувства неполноценности вследствие недостатков или неудач. Для преодоления этого чувства человек прибегает к компенсации — вырабатывает индивидуальный жизненный стиль, который трансформи-
руется в идентичность. Нечто подобное наблюдается и в сфере международных отношений. Так, в XX в. развитие идентичности в Восточной Европе прошло три стадии. На первой стадии, до Второй мировой войны, идентичность характеризовалась сильным комплексом неполноценности перед Западом. На второй стадии, после Второй мировой войны, комплекс неполноценности сменился чувством превосходства над СССР и над Россией. Третья стадия, период после окончания «холодной войны», связана с возвращением к комплексу неполноценности перед Западом [34].
Появление термина «идентичность» традиционно связывают с именем Э. Эриксона, который определил ее как чувство личного тождества и исторической непрерывности личности [25]. По Э. Эриксону, идентичность существует на двух уровнях. Первый, индивидуальный уровень (Я-идентичность), предполагает восприятие себя как тождественного и осознание непрерывности своего существования во времени и пространстве. Второй, социальный уровень, включает восприятие того, что другие признают мое тождество и непрерывность. Каждый из уровней идентичности имеет два полюса: положительный — то, каким человек должен быть с точки зрения своего социального окружения; и отрицательный — то, каким человек быть не должен. Для поступательного развития необходимо, чтобы положительная идентичность преобладала над отрицательной, поэтому Э. Эриксон разделил весь жизненный цикл на восемь фаз, каждая из которых имеет специфические задачи и может разрешиться благоприятно или неблагоприятно. Э. Эрик-сон ввел понятие «кризис идентичности». Человек перестает понимать, где начинается и заканчивается его личность, желания и чувства и начинается «Другой». Кризис идентичности может испытывать каждый человек в любой момент своей жизни; этому также способствует отрицание человеком или государством уникальности и ценности других, что характерно для США. Из кризиса есть как конструктивный, так и деструктивный выходы. Первый ведет к поискам новой идентичности, второй — к повышению статуса для приобретения власти над «Другими».
Идеи Э. Эриксона развиты другими исследователями. На основе двух параметров — пережит ли кризис и принято ли решение (приняты обязательства) — Дж. Марсиа выделил четыре статуса идентичности, которые могут быть применимы также и к международным отношениям [33]. Диффузная идентичность характеризуется «отягощенностью отсутствием обязательств и стремлений», что применимо к России 1990-х гг. Предрешенность — состояние международных акторов, еще не переживших кризис, но уже утвердившихся в своих ориентациях, что характерно для развивающихся
стран. Мораторий (от лат. moratorium — отсрочка) означает, что международный актор не в состоянии остановиться на какой-то одной идентичности, откладывает свой окончательный выбор. Примером может быть современная Россия. Достижение идентичности характерно для тех, кто пережил кризис и сделал выбор, как, например, демократические страны.
Символический интеракционизм. Одним из основателей символического интеракционизма является Ч. Кули — исследователь самости (понятий «я» (I), «меня» (Me), «мое» ^у), «я сам» (myself)) и автор концепции «зеркального Я» [9]. По мнению Ч. Кули, человек воспринимает свое «Я» через отражение в других, поэтому огромную роль играет мнение о нас окружающих. Мы смотрим в представления других о нас самих, как в зеркало, и судим о самих себе по этому отражению. Именно через отношения с другими, через их оценки каждый человек устанавливает, умный он или глупый, привлекательный или некрасивый. При этом подобная оценка может не соответствовать реальности (эффект искаженного зеркала — misperception).
Дж. Мид разработал концепцию «обобщенного Другого», дополняющую и развивающую теорию «зеркального Я» [12]. В соответствии с концепцией Дж. Мида «обобщенный Другой» представляет собой всеобщие ценности и стандарты поведения некоторой группы, которые формируют у ее членов индивидуальный Я-образ. Индивид в процессе общения встает на место других индивидов и видит себя другой личностью. «Обобщенный Другой» развивается через процессы принятия и исполнения роли — принятия на себя поведения личности в другой ситуации или в другой роли.
Американский социолог А. Халлер в дополнение к теории Дж. Мида разработал концепцию «значимого Другого». «Значимый Другой» — это та личность, одобрения которой данный индивид добивается и чьи указания он принимает. Такие личности оказывают наибольшее влияние на установки индивидов и на формирование их собственного «Я». В качестве «значимых Других» могут выступать родители, учителя, наставники, некоторые товарищи детских игр и, возможно, популярные личности. Индивид стремится принять их роли, подражать им и таким образом осуществлять процесс социализации.
Исследования идентичности в когнитивно-ориентированной психологии начаты социальными психологами Х. Тэджфелом и Д. Тернером, разработавшими теорию социальной идентичности. По их мнению, социальная идентичность связана с категоризацией, благодаря которой устанавливаются различия между «своими» и «чужими». Простое восприятие принадлежности к группе достаточно для того, чтобы вызвать позитивные внутригрупповые
установки и дискриминационное отношение к внешней группе. Становление идентичности проходит три этапа. На первом происходит социальная категоризация (познание социальной структуры окружающего мира); на втором человек выбирает группу, которая ему больше подходит, изучает ее правила и ценности; на третьем этапе у человека формируется чувство тождественности с этой группой и он идентифицирует себя с ней. Например, после падения «железного занавеса» перед советскими людьми открылись многообразие мира и возможности выбора идентичности. В качестве референтных сначала были выбраны ценности западной цивилизации. Однако идентификации с Западом не произошло, так как при более близком знакомстве оказалось, что эти ценности отторгаются русским менталитетом.
Создатель «теории поля» К. Левин считает, что субъект (индивид, государство) укоренен в окружающем пространстве (E — environment) и жизненном пространстве (L — life) [10]. Идентичность (I) можно понять только через анализ окружения: географические, исторические, религиозные, языковые и другие факторы: I = E + L. Идентичность государства — это отражение окружающих материальных Е-факторов (территория, климат, ресурсы) и нематериальных L-факторов (цивилизация, культура, идеология). Изменения идентичности связаны с изменением окружения (например, переездом человека из города в деревню, из провинции в столицу). В международных отношениях эти факторы изучают геополитика (Е) и кросскультурная психология (L).
Теория личностных конструктов Дж. Келли основана на предположении, что окружающий мир люди воспринимают с помощью четких моделей — конструктов [6]. Мы выдвигаем гипотезы относительно окружающего мира, а затем корректируем их в соответствии с реальностью. Например, на основе внешних деклараций может сложиться конструкт миролюбивого и гуманного государства, однако в реальности может оказаться, что за миролюбивыми декларациями скрываются агрессивные намерения. В этом случае первоначальный конструкт корректируется. Государствам — обладателям сходных конструктов, одинаково воспринимающим международную реальность, легче достичь соглашений и образовать союзы.
М. Вертгеймер, В. Келер и К. Коффка — основатели американской школы «Новый Взгляд» («New Look») — понимали под идентичностью сумму знаний о себе и поведенческое единство. Созданное ими направление получило название гештальт-психология (от нем. Gestalt — форма, структура). Гештальт-психо-логи изучали роль познавательных процессов в формировании идентичности — мышления и особенно восприятия. По их мнению,
восприятие и в первую очередь ошибочное, искаженное восприятие (misperception) зависит от установок и стереотипов. Установка — готовность субъекта реагировать определенным способом на событие или явление. Стереотип (от греч. stereos — твердый, typos — отпечаток) — стандартизированный, схематизированный, упрощенный, эмоционально окрашенный образ объекта, обладающий значительной устойчивостью, но фиксирующий лишь некоторые, иногда несущественные его черты. Структура стереотипа включает центр (один—два наиболее ярких и заметных признака) и периферию. Узнавая по наиболее ярким признакам объект, люди автоматически добавляют в свое восприятие характеристики периферии. Например, американское восприятие России состоит почти исключительно из стереотипов [8].
В последнее десятилетие XX в. и особенно в начале XXI в. бурно развивается и становится все более влиятельной новая парадигма теории международных отношений — конструктивизм. Говорят даже о «конструктивистском перевороте», суть которого состоит в том, что традиционные механизмы и движущие силы международного развития, такие как государственный суверенитет, национальные интересы, политическое противостояние сверхдержав, отжили свое и отходят на второй план, уступая место идентичности как ведущему фактору развития. Остановимся на взглядах конструктивистов подробнее.
Конструктивистское понимание идентичности заложено концепцией социального конструирования реальности П. Бергера и Т. Лук-мана [3]. Эти американские социологи показывают, что единство в восприятия внешнего мира обусловлено самим обществом. Предметы внешнего мира существуют не сами по себе, а имеют тот смысл, который вкладывает в них общество и сами люди. Ученые сосредоточиваются на трех вопросах: что такое общественное знание, социальная реальность и идентичность.
Понимание «общественного знания» П. Бергером и Т. Лукма-ном восходит к идее К. Маркса о том, что знание людей определяется их общественным бытием, и К. Мангейма, основную мысль которого можно сформулировать следующим образом: всякое мышление связано с духовной атмосферой своей эпохи.
Социальная реальность передается нам как само собой разумеющаяся, и важнейшим средством этого выступает язык. Еще З. Фрейд столкнулся с тем, что многие его взрослые пациентки находятся под впечатлением потрясений, пережитых в юности. Однако углубленное исследование показало, что у некоторых истеричных пациенток никаких серьезных потрясений на самом деле не было, и они являются лишь плодом фантазии. Для характеристики такого душевного состояния З. Фрейд ввел понятие «психи-
ческой реальности», которым обозначал все, что оказывало сильное влияние на мышление и поведение человека, хотя и не имело места в действительности. Отсюда следуют два вывода. Во-первых, люди сами создают для себя социальную реальность, а значит, создают ее для других. Следовательно, всякая реальность отличается индивидуальными особенностями. Во-вторых, смысл, который мы приписываем вещам, является лишь одним из возможных вариантов интерпретации фактов, которые мы воспринимаем.
В своем понимании идентичности П. Бергер и Т. Лукман следуют теории Дж. Мида, согласно которой идентичность формируется путем восприятия себя с позиции другого человека. Тот факт, что количество контактов в современном мире растет, а идентичность невозможно поддерживать без участия других людей, дал им основание утверждать, что в постиндустриальном обществе будет преобладать «извне-ориентированная» личность. Достижимость надежной идентичности и возможность ее возникновения вообще станут проблематичными, а «отказ от идентичности» является единственно правильным поведением человека. Как писал И. Гофман, люди ведут себя, как актеры: «Я такой, каким Вы меня хотите видеть» [5].
Конструктивистскую концепцию идентичности государства, основанную на трудах П. Бергера и Т. Лукмана, сформулировал А. Вендт [37]. По аналогии с индивидом он говорит о социализации государств и интернализации ими международных норм и правил. А. Вендт доказывает, что восприятие участниками международных отношений себя и других, а также поставленные при этом цели всегда включены в процесс взаимодействия государств. Идентичности не могут определяться изолированно от социального контекста. Они взаимосвязаны и должны рассматриваться в качестве набора значений, которые государство приписывает себе, оценивая поступки и действия других. Идентичности государств представляют собой Я-концепции по отношению к другим участникам международных отношений, формируя национальные интересы и принимаемые лидерами решения.
В соответствии со взглядами конструктивистов, принятием решений в международных отношениях руководят как смыслы, которые государства приписывают социальным объектам, так и самоосмысление акторов. Поведение государств зависит от того, каким выглядит мир (т.е. восприятия) и как отдельные страны представляют свою роль в этом мире (т.е. самоосмысления). Интерсубъективные структуры, состоящие из общего понимания реальности, ожиданий и социального знания, воплощены в международных институтах. Эти интерсубъективные структуры и институты, которые их олицетворяют, позволяют государствам просчитать из-
держки и выгоды различных вариантов поведения, сделать рациональный выбор, согласуясь со своими целями.
Рассмотрев теоретические основы, перейдем к раскрытию роли идентичности, особенно национальной и государственной, в мировой политике.
Национальная идентичность — культурная норма, отражающая эмоциональные реакции индивидов по отношению к своей нации и национальной политической системе [35]. Значение национальной идентичности в последнее время повышается. И.Ю. Киселев и А.Г. Смирнова отмечают следующие причины роста значимости национальной идентичности в современном мире: неравномерное развитие наций, порождающее экспансию более развитых стран; мировая конкуренция за ресурсы; акцентирование национальной нетерпимости в СМИ; потребность в безопасности и объединение с этой целью в группы со сходными ценностями; поиск ориентиров и стабильности в перенасыщенном информацией нестабильном мире; интенсификация межнациональных контактов, как непосредственных (трудовая миграция, туризм), так и опосредованных современными средствами массовой коммуникации [7].
Проявления национальной идентичности — это чувства принадлежности, включенности или, наоборот, отторжения. Различают две характеристики национальной идентичности — общность и отличительность. Общность — степень гомогенности (однородности) нации, которая достигается мифами и представлениями о своей истории, территории, институтах, языке и религии. Общность отражает внутреннее измерение национальной идентичности. Отличительность показывает, насколько похожа или отлична нация от других наций — членов международного сообщества. Точно так же, как человек может узнать, какой он — щедрый или жадный, храбрый или трусливый, только вступив в общение с другими людьми, нации узнают о своей уникальности и особенностях во взаимодействии с другими нациями. Отличительность отражает внешнее измерение национальной идентичности.
Национальную идентичность необходимо отличать от этнической идентичности — чувства лояльности и принадлежности к этнической группе. Она не имеет отношения к государственным институтам, которые обычно приводят к появлению национальной идентичности. Последняя включает символические, социально сконструированные значения, общие для нации в целом, а не только внутриэтнические, что хорошо схвачено в определении Б. Андерсона «нация — воображаемое политическое сообщество» [2]. В структуре национальной идентичности можно выделить три компонента: когнитивный — знания об особенностях собственной нации и осознание себя ее членом; аффективный — эмоциональ-
ное отношение к своей и чужим нациям; поведенческий — соответствие нормам поведения своей нации.
Изменения национальной идентичности наступают в результате увеличивающегося напряжения между старыми и вновь возникшими смыслами (что указывает на кризис идентичности). Эти изменения касаются формы и содержания. Различают два вида изменений формы национальной идентичности: эволюционные и революционные. Первые происходят в результате постепенной адаптации страны к внутреннему или международному давлению, вторые — в условиях, когда общество должно ответить на огромный и всеобъемлющий по своему потенциалу вызов. Революционные изменения происходят в результате социальной революции, войны или любых других событий, непосредственно затрагивающих существовавший прежде образ себя, например изменение относительно открытой экономической системы России в экономическую изоляцию после Первой мировой войны и Октябрьской революции 1917 г., изменения в Японии и Германии после Второй мировой войны (поражение этих стран-агрессоров, развязавших войну, повлияло на их идентичность кардинальным образом). Вместе с тем китайские экономические реформы периода с 1979 г. могут служить иллюстрацией эволюционных изменений, которые медленно, но уверенно размывали коммунистическую идентичность и создавали новый предпринимательский и капиталистический образ, находящий во все возрастающей степени свое отражение в государственных институтах.
Изменения национальной идентичности происходят как в историческом процессе (филогенезе), так и в процессе индивидуального развития (онтогенезе).
Изменения национальной идентичности в филогенезе осуществляется в четырех формах. Первая (возникшая у охотников и собирателей) — «горизонтальная идентичность» — сознание родства по крови и браку; вторая — осознание общности происхождения, или формирование идеи «вертикального родства», которая проявляется в мифах о происхождении народа от героев и культе предков; третья — формирование идентичности на основе территориальной общности; четвертая — современная форма национальной идентичности, возникшая в XVIII в. на основе языка и культуры. Изменения идентичности происходят с начала существования наций, в процессе столкновения с внутренними и внешними вызовами. Формирование идентичности — это процесс, всегда открытый изменениям и никогда не заканчивающийся. Нация, говоря словами Эрнста Ренана, является результатом «плебисцита повседневной жизни». Идентичность формируется в процессе придания смысла реальности через установление или переустановление
2 ВМУ, международные отношения и мировая политика, № 1 17
определенных ценностей. Следовательно, это процесс обретения смысла, посредством которого вновь выявленные и сильно оспариваемые ценности эволюционируют в менее оспариваемые и ин-ституциализируются. На первой стадии в результате исторических практик в обществе появляются новые смыслы, допускающие другое толкование прошлого и настоящего. На этой стадии вновь выявленные смыслы сильно оспариваются и минимальны по своему влиянию на превосходящую силу главного дискурса. На второй стадии, однако, вновь возникшие смыслы получают шанс увеличить свое влияние. Вследствие благоприятного стечения обстоятельств, повторяющихся исторических практик и деятельности политических акторов новые смыслы распространяются в обществе и приобретают главенствующий статус. Наконец, на третьей стадии формирование идентичности достигает точки, когда новые смыслы успешно консолидировались и социально и политически используются. Между тем история продолжается. Вновь возникающие смыслы бросают вызовы содержанию и границам старой идентичности и приводят к изменениям. Идентичность меняется в процессе постоянного соревнования между старыми и новыми смыслами. Это интерактивный феномен, который всегда конструируется в ходе взаимодействия «Я» со своим окружением. Соприкасаясь с новыми смыслами, исторические практики играют роль, которую психологи назвали «значимый Другой». Основными факторами, формирующими национальную идентичность, являются территория, климат, историческая память, религия, мифы, язык, политическое устройство государства, культура и общность экономических интересов. П.А. Сорокин писал: «Перефразируя слова Архимеда, можно сказать: "Дайте мне эти факторы, и я различным их сочетанием создам вам самые различные нации, начиная от бесправных судр и кончая полноправными браминами"» [17, с. 158].
Этапы формирования национальной идентичности в процессе индивидуального развития (онтогенезе) описал швейцарский психолог Ж. Пиаже, который сформулировал концепцию развития у ребенка осознания принадлежности к нации через восприятие им понятий «родина», «другие страны» и «иностранцы» [14]. На первом этапе в 6—7 лет ребенок приобретает первые фрагментарные, аморфные знания о своей национальной принадлежности. На втором этапе в 8—9 лет он уже четко идентифицирует себя со своей национальностью по национальности родителей, месту проживания и родному языку. На третьем этапе в 10—11 лет национальная идентичность формируется в полном объеме. Ребенок знает особенности национальной культуры и ее традиции.
Можно выделить три возможных пути влияния национальной идентичности на мировую политику. Во-первых, национальная
идентичность определяет, как политическая ситуация интерпретируется международными акторами. Во-вторых, национальная идентичность влияет на принятие внешнеполитических решений — выбирая различные варианты, политический деятель с большей вероятностью примет те, которые соответствуют национальной идентичности, и отвергнет не соответствующие ей. В качестве примера рассмотрим внешнюю политику Германии и Японии после Второй мировой войны. Отвечая на внешние угрозы, обе страны избегали насильственных государственных практик и не преследовали военных целей в поразительном контрасте с их национальной историей между 1880 и 1945 гг. Одной из главных причин было то, что эти страны сменили идентичности под давлением многосторонних институтов безопасности, таких как ООН, НАТО, и более ограниченного двустороннего американо-японского договора о безопасности. Две страны согласились также участвовать в Плане Маршалла, воспринимая его в соответствии с новым состоянием своей идентичности. Вместе с тем Советский Союз отклонил участие в Плане несмотря на приглашение США. Его идентичность сформировалась под влиянием социалистической революции 1917 г. в революционной враждебности к западному миру, и ее культурное восприятие Плана Маршалла было совершенно другим, чем в Германии и Японии. В-третьих, сильная национальная идентичность может снабжать политических акторов дополнительными ресурсами для мобилизации необходимой социальной поддержки. Если политическое решение воспринимается как соответствующее общественной идентичности, то проводящая это решение политическая коалиция скорее преодолеет сопротивление оппозиции и добьется необходимой социальной поддержки. Если же, в противном случае, общество расколото, то вероятность осуществления решения уменьшается. Иллюстрацией может служить поведение европейских стран перед лицом новых технологических вызовов, таких как быстрый прогресс в информационных технологиях. Франция, по словам французских политологов, до тех пор не встала на путь модернизации, пока не нашла способов сохранения национальной идентичности. Однако не всегда национальная идентичность влияет на мировую политику четко и быстро. Часто ее влияние оказывается косвенным и опосредованным.
Наряду с ростом значимости национальной идентичности в современной мировой политике возрастает роль идентичности государства. Немецкий социолог Н. Элиас пишет: «В настоящее время среди групп, с которыми соотносится Мы-идентичность отдельного человека, особенно большое значение имеют государства» [24, с. 300]. В последнее время много пишут о том, что связи между гражданами и государством ослабевают и возрастает значение суб-
национальных и транснациональных идентичностей. Тем не менее, государство продолжает оставаться главным актором мировой политики. Число государств растет. Многие из вновь возникших государств, особенно на постсоветском пространстве и в Восточной Европе, рассматривают национальную идентичность как главную движущую силу, благодаря которой они возникли как самостоятельные акторы международных отношений. Там, где ситуация нестабильна и опасна, у идеи отмирания государства нет прочной основы. В полиэтничных обществах одной из главных задач государства является поддержание баланса между этническими идентич-ностями и сглаживание конфликтов между ними. Международные отношения продолжают строиться на принципах национального суверенитета. От воли государств зависят судьбы транснациональных корпораций, международных организаций и надгосударствен-ных общностей, таких как Евросоюз, поэтому государство традиционно рассматривается в качестве сосредоточения коллективной идентичности.
Идентичность государства — «относительно устойчивые, связанные с конкретной ролью осмысления и ожидания по поводу себя, которые основываются на теориях, коллективно разделяемых участниками по поводу себя и других, и образующих структуру социального мира» [37, с. 386]. Эти ожидания организуют рациональный выбор и в то же время сами оформляются нормами международной политики. Государства через своих лидеров реализуют на международной арене определенные идентичности, например жертв агрессии, сверхдержав, зависимых стран [29]. Вместе с тем идентичность государства несводима к характеристикам лидера. Рассмотрение идентичности государства требует трех уровней анализа — международного (или системного) уровня, уровня государства и уровня индивида. Успешность государства в мировой политике зависит от соответствия его идентичности общепринятым в международном сообществе принципам и нормам. О. Генри в новелле «Дороги, которые мы выбираем» пишет, что подлинное мерило человеческого — это пути, которые мы выбираем, и расстояния, которые мы способны пройти [4]. Развивая эту мысль писателя, можно сказать, что мерило государственной идентичности образовано иерархией всех возможностей, открытых перед государством, множеством осознанных возможностей и теми из них, которые удалось реализовать.
Идентичность имплицитно присутствует в основных парадигмах международных отношений — политическом реализме, либеральном идеализме и особенно конструктивизме. Например, американский неореалист С. Уолт, рассматривая факторы формирования военно-политических союзов в сфере противодействия угрозам,
уделял внимание идеологии и идеологической солидарности [36]. Французский реалист Р. Арон считал, что идентичность проявляется в трех «вечных целях» государств — стремлении к безопасности, силе и славе [27]. Идентичность играла ведущую роль и в исследованиях, выполненных с позиций либерального идеализма. В них, в частности, подчеркивалось, что разделяемая демократическая идентичность способствует снижению количества конфликтов между государствами [30]. В качестве основных участников международных отношений конструктивисты рассматривают государства, наделенные чувством «Я», т.е. характеризующиеся уникальной идентичностью. По мнению конструктивистов, корни национальных интересов лежат в идентичности государств: представлении государства о себе, о системе и о своем месте в системе. Конструктивисты считают, что идентичность государства имеет интерсубъективную природу и зависит не только от своего представления о себе, но и от мнения других государств. Именно поэтому национальные интересы не обязательно являются эгоистическими.
Приведем наиболее известные классификации идентичностей государства.
А. Вендт выделяет два типа идентичности государства на основании того, кем оно себя воспринимает: врагом или другом «Другого» [37]. Коллективная идентичность подразумевает эмпатию и солидарность. Участники международных отношений относятся друг к другу с уважением, а решения принимаются на основе компромисса. Эгоистическая идентичность предполагает, что «Другие» рассматриваются в качестве объектов манипуляции в целях реализации собственных интересов. Эгоистическая мотивация может играть важную роль на ранних этапах развития международной системы. Со временем в процессе расширения международного сотрудничества участники международных отношений приобретают все более коллективные идентичности. Происходит процесс, который не поощряет абсолютную свободу действий. Он связан с усилением диффузии взаимности и готовностью понести определенные затраты. В качестве примера А. Вендт приводит Евросоюз.
П.А. Цыганков различает четыре типа государственной идентичности [21]. Корпоративная идентичность представляет собой черты, которые делают государство государством, относят его к этой категории общностей и определяют его целостность. Под угрозой потери корпоративной идентичности государство должно защищать свой суверенитет. Типовая идентичность — общая характеристика, присущая группе государств, например демократическим. Под угрозой утраты демократической идентичности государство должно защищать права человека, отстаивать либеральные ценности и рыночную экономику. Ролевая идентичность — это
свойство государства, на основании которого другое государство ожидает от него вполне определенного поведения, например соперника, противника, гегемона или дружеского партнера. Коллективная идентичность проявляется в том случае, когда государство отождествляет себя с сообществом других государств. Под страхом утраты коллективной идентичности государство должно проявлять дружественность и лояльно относиться к своим союзникам.
У. Блум выделяет три типа идентичности государства на основе ее соотношения с внешней политикой [29]. Первый тип — идентичность как инструмент внешней политики — используется для мобилизации населения в целях решения внешнеполитических проблем. Примером может служить мессианский национализм, свойственный России и США. Такая идентичность почти всегда приводила к агрессивным действиям по отношению к другим нациям и затрудняла вхождение в мировое сообщество. Второй тип, напротив, использует внешнюю политику как инструмент создания идентичности государства. В этом случае правительство предпринимает внешнеполитические действия, чтобы мобилизовать своих граждан для создания или укрепления государственной идентичности. Например, для сплочения населения перед лицом внешнего врага и/или отвлечения внимания от внутренних проблем правительства могут развязывать войны. Наконец, третий тип представлен переходными идентичностями государств, подвергшихся влиянию внешних сил. Такой тип идентичности представлен, например, странами, в которых произошли «цветные революции».
Наиболее развернутой является классификация И. Призела, выделяющего пять типов отношений между идентичностью и внешней политикой государства [34].
Первый тип представлен идентичностями, имеющими в своей основе политические институты, а не религию, язык или мифы об общих предках. Этот тип присущ таким странам, как США и Великобритания. Их политические институты сложились еще в XVIII в. и до настоящего времени остаются основным источником легитимности. В силу своего возникновения в эпоху Просвещения данные государства уверены, что их политические системы рациональны и непогрешимы, а политические ценности — универсальны.
Второй тип идентичности свойствен государствам, вышедшим из-под влияния сверхдержав — США и СССР. Это, главным образом, государства, расположенные в Центральной и Восточной Европе, Центральной и Южной Америке. Эти страны испытывают сильное чувство культурной и политической обиды по отношению к завоевателям. Обида порождает чувство политической и социальной несправедливости по отношению к коренному населению, стремление защищать свою культуру, а также восхищение прошлым. Страны Восточной Европы прославляют XVIII век, в котором они
достигли своего расцвета, а мексиканцы и перуанцы — эпоху, предшествовавшую открытию Нового Света. Всем им свойственно резко негативное отношение к своему положению в качестве периферии европейской цивилизаций и маргинальному статусу в международной системе. Насаждение в странах Восточной Европы с 1948 г. норм и порядков Советского Союза лишило регион возможности создать новую идентичность так, как это произошло в Западной Европе после окончания Второй мировой войны. Пока существовал СССР, он представлял собой «Другого», против которого в идентичности стран Восточной Европы возник инвертированный национализм. Исчезновение «коммунистического врага» сделало необходимым не только переопределение идентичности, но и создание нового «Другого», от которого будет исходить угроза и давление. Им стал Запад. Данный образ подогревался чувством отвергнутости: восточноевропейские государства обвиняли Запад в «предательстве» их интересов в ходе Ялтинской конференции. Запад также утратил свою целостность после распада советского лагеря. Все это лишило Восточную Европу той точки отсчета, от которой можно было бы начинать поиск новой национальной идентичности.
Третий тип представляет комбинированная идентичность. В качестве примера выступает Франция. С одной стороны, это государство с освященными веками политическими традициями, дающими стабильный ориентир для ее национальной идентичности, характерной чертой которой является ее уникальная культура. С другой стороны, в своей бурной истории Франция постоянно предпринимала попытки расширить сферы своего влияния. В связи с этим ее внешняя политика представляет комбинацию действий, направленных на защиту уникальной культуры и утверждение статуса Франции как великой державы.
Четвертый тип идентичности государства возник в XX в. и представлен бывшими европейскими колониями в Африке и Азии. Национальная идентичность данных государств складывалась в период борьбы против колониальных властей и поэтому основана на чувстве «анти-». Апелляция к колониальному прошлому остается единственным объединяющим элементом. Правящая элита старается поддержать очень хрупкую идентичность, используя обиды колониального периода, несправедливое положение в международной системе, общие проблемы культурного и экономического империализма. Особенностью внешней политики этих государств является региональное сотрудничество — членство в Лиге арабских государств, Организации африканского единства, участие в Движении неприсоединения.
Пятый тип идентичности — религиозный национализм, возникающий в странах, религия которых отличается от других конфес-
сий. Примером может служить Иран — единственная шиитская мусульманская страна, претендующая на роль «защитника веры» в исламском мире. Иран называет себя «последним бастионом» на пути деградации, охватившей остальные исламские страны, исповедующие суннизм. Таким образом, Иран использует религию для укрепления собственной идентичности и внутриполитического режима.
Подводя итоги рассмотрения роли идентичности в международных отношениях, отметим, что она не только отражает международную реальность, но и сама создает (конструирует) события в мировой политике. Исследования идентичности перспективны для решения проблемы безопасности в мире. Идентичность проливает свет на создание военных альянсов, таких как НАТО, ОВД или ОДКБ, которые заключаются странами со сходными идентичностями. Через идентичность объясняются и процессы международного сотрудничества, более вероятного между государствами, одинаково воспринимающими международные реалии, в то время как налаживание сотрудничества между странами с «некомплиментарными» идентичностями затруднено. Идентичность вносит вклад в объяснение процессов современного экономического и политического регионализма. В частности, региональные экономические связи не могут успешно развиваться без соответствующих культурных условий и отсутствия страха потерять свою идентичность в результате такого развития. Региональное экономическое сотрудничество будет тем успешнее, чем более участники культурно предрасположены друг к другу. Процесс восстановления посткоммунистической Евразии не может быть адекватно понят без рассмотрения исторического прошлого республик и их представлений о собственном национальном «Я». Например, прибалтийским республикам экономически выгоднее сотрудничать с Россией, но они, руководствуясь своей европейской идентичностью, делают выбор в пользу Запада. Сила национальной идентичности может сделать важный вклад в международную политическую экономию, особенно в новых «переходных» странах, какими являются государства бывшего СССР. Особую важность имеет рассмотренная в статье проблема России, которая в 1990-х гг. утратила прежнюю идентичность сверхдержавы и находится в процессе создания новой идентичности.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Адлер А. Наука жить. Комплекс неполноценности и комплекс превосходства. Киев, 1997.
2. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. М.: Канон-Пресс-Ц, 2001.
3. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. СПб.: Медиум, 1995.
4. Генри О. Дороги, которые мы выбираем. Рассказы. М.: Азбука-классика, 2009.
5. Гофман И. Анализ фреймов: Эссе об организации повседневного опыта. М.: Институт социологии РАН, 2004.
6. Келли Дж. Теория личности: психология личных конструктов. СПб.: Речь, 2000.
7. Киселев И.Ю., Смирнова А.Г. Формирование идентичности в российской провинции. Москва; Ярославль: ДИА-пресс, 2001.
8. Крашенинникова В. Россия—Америка: холодная война культур. Как американские ценности преломляют видение России. М.: Европа, 2007.
9. Кули Ч.Х. Человеческая природа и социальный порядок. М.: Идея-Пресс, 2001.
10. Левин К. Теория поля в социальных науках. СПб.: Речь, 2000.
11. Межуев Б.В. Моделирование понятия «национальный интерес». На примере дальневосточной политики России конца XIX — начала XX века // Полис. 1999. № 1. С. 26—39.
12. Мид Дж. Интернализованные другие и самость // Американская социологическая мысль: Тексты. М.: Изд-во МГУ, 1994.
13. Нойманн И. Использование «Другого». М.: Новое издательство,
2004.
14. Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М.: 1994.
15. Пространство и время в мировой политике и международных отношениях: Материалы 4-го Конвента РАМИ: В 10 т. Т. 2: Идентичность и суверенитет: новые подходы к осмыслению понятий / Под ред. И.М. Бусыгиной. Рос. Ассоциация междунар. исследований. М.: МГИМО-Уни-верситет, 2007.
16. Смирнова А.Г., Киселев И.Ю. Идентичность в меняющемся мире. Ярославль: ЯрГУ, 2002.
17. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат,
1992.
18. Тренин Д. Интеграция и идентичность: Россия как «новый Запад». М.: Европа, 2006.
19. Фрейд З. Психология масс и анализ человеческого «Я». М.: Азбука-классика, 2008.
20. Хантингтон С. Кто мы?: Вызовы американской национальной идентичности. М.: ACT; Транзиткнига, 2004.
21. Цыганков П.А. Теория международных отношений. М., 2002.
22. Шеллинг Т. Стратегия конфликта. М.: ИРИСЭН, 2007.
23. Шнейдер Л.Б. Профессиональная идентичность. М.: Изд-во Московского психолого-социального института; Воронеж: Издательство НПО «МОДЭК», 2004.
24. Элиас Н. Общество индивидов. М.: Праксис, 2001.
25. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М.: Прогресс, 1996.
26. Юнг К.Г. Об архетипах коллективного бессознательного // Архетип и символ. М.: Ренессанс, 1991.
27. Aron R. Paix et Guerre entre les nations. P., 1984.
28. Blaney D. Equal Sovereignty and an African Statehood: Tragic Elements in the African Agenda in World Affairs // Contending Dramas: A Cognitive Approach to International Organizations / Ed. by M. Cottam, Chih-yu Shih. N.Y.: Praeger, 1992.
29. Bloom W. Personal Identity, National Identity and International Relations. Cambridge: Cambridge University Press, 1996.
30. Doyle M. Kant, Liberal Legacies and Foreign Affairs // Philosophy and Public Affairs. Vol. 12. N 3. P. 205—235; Vol. 12. N 4. P. 323—353.
31. Hopf T. Social Construction of International Politics. Identities and Foreign Policies, Moscow, 1955 and 1999. Ithaca; London: Cornell University Press, 2002.
32. Liebkind K. Minority Identity and Identification Processes: A Social Psychological Study: Maintenance and Reconstruction of Ethnolinquistic Identity in Multiple Group Allegiance // Societas Scientiarium Fennica. Helsinki, 1984.
33. Marcia J.E. Development and Validation of Ego Identity Status // Journal of Personality and Social Psychology. 1966. N 3. P. 551—558.
34. Prizel I. National Identity and Foreign Policy: Nationalism and Leadership in Poland, Russia and Ukraine. Cambridge: Cambridge University Press, 1998.
35. Tsygankov A.P. Pathways after Empire. National Identity and Foreign Economic Policy in the Post-Soviet World. Lanham, Rowman & Littlefield Publisher, Inc., 2001.
36. Walt S.M. The Origins of Alliances. Ithaca: Cornell University Press, 1987, 1990.
37. Wendt A. Social Theory of International Politics. Cambridge, 1999.
