CC BY
86
сонесском музее. Оттиск с него любезно сообщен нам А.В. Орешниковым».
66. См. Зограф. Статуарные изображения Девы в Херсонесе. Зограф в данной статье на табл. I, 4 приводит фототипию статера 131 г.х.э .из собрания Исторического музея в Москве, которую Орешников опубликовал в «Материалах по древней нумизматике». С. 27. Табл. I, 21.
67. Орешников. Экскурсы... С. 61 (авторский экземпляр в библиотеке ИА АН СССР. Инв. № 9329).
68. Анохин. Монетное дело Херсонеса 1—111 вв. н.э. С. 39. Табл. VI, 2 — медная монета 128 г.х.э = 103 г. н.э.
69. Анохин. Монетное дело Херсонеса (IV в. до н.э. — XIII в. н.э.). С. 152. № 248. Табл. XVI, 248.
70. Орешников. Экскурсы... С. 61.
71. Зограф. Статуарные изображения Девы в Херсонесе. С. 354. Прим. 6.
72. Анохин. Монетное дело Херсонеса (IV в. до н.э. — XIII в. н.э.). С. 67.
73. Там же. № 248. Табл. XVI, 248.
74. Сидоренко В.А. Золотая монетная чеканка Херсонеса ЬП вв. н.э. // МАИЭТ. VIII. 2001. С. 440. № 10.
75. Карышковский. Ук. соч. С. 108. Прим.8.
COPPER CHERSONESIAN COINS WITH DATES N.A. Frolova
The article deals with the copper coins of Chersonesus Tauric with years of Chersonesian era. The author revues the problem of the starting point of Chersonesus era. She believes that the era of Chersonesus began in 25 BC and publishes the coins from the Collection of the State Historical Museum (Moscow) issued in AD 45-53 and AD 78-103.
©2010
Н.Л. Поваляев ИДЕАЛЬНЫЙ ПОЛИС И КОЛОНИЗАЦИЯ
Феномен великой греческой колонизации архаической эпохи, несмотря на почти сто лет интенсивного изучения, остается во многих отношениях загадкой. В научной литературе при анализе великой греческой колонизации оперируют моделями, которые в основном заимствованы из опыта европейской колониальной экспансии нового времени. Спорят в основном о том была ли колонизация аграрной или торговой. Иногда фокус дискуссии смещается и обсуждается вопрос о частном или государственном характере колонизации; было ли основание колонии результатом запланированной акции метрополии с обязательным запросом в Дельфах, назначением ойкиста и т.д. или же стало
следствием частной инциативы, на манер позднейших приключений викингов1.
Вопрос о внутренней организации новой колонии решается как правило просто. Если принимают тезис, что колония была аграрной, то считается, что новое поселение, апойкия, имело полисное устройство, заимстванное из метрополии2. Выражается правда сомнение, откуда могли самые ранние колонии, например Питекуссы, заимствовать это самое устройство, если оно еще не сложилось в Греции3. Такого рода возражения обходятся обычно указанием на торговый характер ранних колоний, являвшихся якобы факториями, населенными греками и туземцами4. В подобной торговой станции греческие полисные формы коммунальной жизни не могли в силу смешения населения добиться преобладания. На примере Северного Причерноморья подобный тезис отстаивает например С. Соловьев5. Что касается аграрной колонизации Северного Причерноморья, то здесь нет единства относительно полисного статуса новых колоний. Некоторые исследователи, анализируя археологические материалы, в первую очередь строительные остатки северопонтийских колоний, приходят к выводу о совершенно особом характере греческой колонизации в этом регионе, отличном от общепринятой колониальной практики6. Тут можно упомянуть например о теории многолетнего земляночного строительства и соответствующем предложении считать северопонтийскую апойкию техническим термином для некоего сообщества, лишь через 70-80 лет превращающимся в полис7. За этими гипотезами стоит уже много раз критикуемое отождествление полиса и города8, которое якобы должно было на манер сицилийслих и южноиталийских
9
колониальных центров отразится в археологическом материале .
При всей спорности последнего тезиса следует отметить одну важную и по-моему мнению верную идею в нем присутствующюю. Безусловно греки действовали не бездумно при основании колонии. Они реализовывали на новом месте вполне определенные представления. Безотносительно того как формировалась группа колонистов, они ориентировались на некий ментальный образец (образцы), некое образцовое сообщество, по-всей видимости некий образцовый полис. Не противоречит источникам и социологии доиндустриального аграрного общества также идея, что этот образцовый полис мог по представлениям греков лежать где-то в прошлом. Здесь правда нужно сделать оговорку, что глубина этого прошлого могла быть разной в различные эпохи (см. ниже). Именно в рамках такого подхода как мне представляется возможно адекватно интерпретировать археологический материал севернопонтийских (и не только) колоний. В литературе много раз обращалось внимание на приверженность колонистов Северного Причерноморья старине, на намеренную архаизацию, например архитектурных объектов. Я уже писал о том что многие черты погребального обряда здесь имеют связь не со скифским миром, а являются своего рода возрождением практики „геометрического времени“ Греции10. За такого рода сознательным выбором колонистов могла стоять декларируемая приверженность к раШа роШе1а, к отечественному порядку, и желание на новом месте вернуться к образцовому устройству, уже искаженному на родине.
В данной статье как раз и предпринимается поытка осветить представления греков архаической эпохи об идеальном полисе и месте такого полиса в челове-
ческой истории, и как такие представления могли отражаться в различных категориях археологического материала.
1) В литературе широко распространено мнение, что в V в. до н.э. греки придерживались „прогрессистского“ взгляда на историю. Согласно представлениям, которые можно найти у целого ряда авторов V в. (Ксенофан (21 В 18, Diels-Kranz), Эсхил (PV 436-506), Софокл (Ant. 332-375), Еврипид (Suppl.201-218), Протагор (Pl. Prt 320C-28D), Критий (88 B 25, Diels-Kranz), Anonymos Iamblichi (89 §6. Diels-Kranz)) человечество развивалось по восходящей, от дикости к цивилизации. Подобная оценка человеческой истории, правда под преимущественно милитаристским углом зрения характерна для Фукидида (Thuk. I. 1-21). Историк считает начало Пелопонесской войны своего рода вершиной в развитии человечества. Причиной такого положения дел по его мнению явилось накопление военной мощи противоборствующими лагерями — Афинской Лигой и Пелопеннесским союзом: икогда ранее не бывало в Элладе такого могучего военного флота и сухопутных сил.
Такого рода идеи отделяются как правило от более ранних, архаических воззрений о развитии человечества и от более поздних представлений IV в. до н.э. с их якобы пессимистическим взглядом на историю11. Так например Гесиод (Erga 109-201) согласно такой точке зрения набрасывает картину постепенной деградации человеческого рода, от золотого века к безрадостному настоящему. В IV в. до н.э. многие авторы рассматривали современное им время, как эпоху упадка по сравнению со славным прошлым. Следует подчеркнуть, что это преувеличенное различие. Несомненно гипертрофированное положение Афин классической эпохи в греческом мире, а также тяжело переживаемое поражение в Пелопонесской войне и обусловленная этим утрата гегемонии повлияли на переоценку современности у позднеклассических авторов. При внимательном прочтении источников выясняется тем не менее, что для представлений архаических поэтов, в том числе Гесиода и воззрений Фукидида и афинских интелектуалов IV в. до н.э. было характерно одно фундаментальное общее свойство. Все они верили в то, что наиболее лучшее устройство человеческого общества лежит в рамках собственно человеческой истории, возможно не сиюминутного настоящего, возможно несколько поколений назад, но не в мифическом прошлом.
В Афинах IV в. до н.э. одним из ключевых понятий в политических дебатах
были такие трудно определяемые понятия как patrios politeia, hoi patrioi nomoi и
he epi ton progonon politeia, которые связывались с именем и законодательством 12
Солона12. Не без оснований предпологается, что в Афинах того времени отсутствовали какие-либо основательные знания о реальном законодательстве Солона и представления о нем как основателе афинской демократии являлись поли-
13
тическими спекуляциями13. В целом такая позиция представляется правильной14. Для моей аргументации это не суть важно. Важно другое. А именно то, что в кризисные времена мы находим массово распространенные представления об образцовом устройстве завещанном предками и о том, что „прогресс может быть достигнут, только переводом стрелки часов назад“15.
Такого рода установки были распространены не только в IV в. до н.э. В 411 г. до н.э. в афинском народном собрании было предложено создать специальный
комитет, задача которого должна была состоять в поиске отеческих законов (patrioi nomoi), приписываемых Клисфену (Arist. Ath. Pol. 29.3). Также важно подчеркнуть, что конституционные дебаты не концентрировались лишь на отеческой демократии. Установление олигархами в 411 г. до н.э. совета 400 по образцу приписываемому Солону, говорит о том, что существовала олигархическая версия отеческого порядка (patrioi nomoi)16. В середине 5-го века до н.э. мы находим у Геродота (Her. III. 80-82) конституционные дебаты o политическом устройстве Персидского царства. Речь Дария у Геродота выказывает определенные соответствия (Her. III. 82, 2-3, 5) к отдельным пассажам из надписей
Дария I в Бисутуне и Накши-Рустаме17, в целом же весь диспут представляет из
18
себя однозначно греческий топос, уходящий корнями в архаическую эпоху18.
У Дария именно монархия соответствует отеческим законам (Her. III. 82, 5 — patrious nomous). Также у Геродота (Her. I. 30, 4-5) мы находим представление о том, что благополучие Афин, их расцвет приходились на время Солона. Историк признает, что Афины после реформ Клисфена благодаря исегории и демократии стали еще могучей (Her. V. 66, 78, VI. 131), однако это признание не отменяет того, что Афины считались хорошо устроенным полисом и во времена Солона, либо незадолго до него во время жизни Телла (Tello touto men tes polios eu hekouses — Her. I. 30, 4.).
Тема образцового устройства охваченного смутами полиса была одной из основных в архаической поэзии. В уже упомянутом диспуте знатных персов (Her. III. 82, 3) есть буквальные соответствия пассажу в корпусе Феогнида (Theognis 39-52), в которых описываются беды полиса, ведомого плохими (kakoi) лидерами19. Следствием плохого олигархического режима20 являются междуусобица (stasis), убийства (phonoi) и тираны (mоunarкhoi). Тем не менее не все так безнадежно в поэзии Феогнида. Хорошо устроенный полис возможен и поэт пытается внушить слушателям, что он знает как такой полис выглядит (Theognis 53). Этот полис можно назвать аристократическим.21, можно считать такой полис соорентированным (Theognis 145-148) на социологический
22
тип, названный И. Моррисом „the archaic middle . Важно то, что этот полис лежит в человеческой современности. Можно полагать, что Феогнид представлял себе образцовый полис лежащим приблизительно одно поколение назад, во
23
всяком случае в близкой современности23. Мы не знаем, использовались ли при спорах об образцовиом устройстве такие термины как „отеческое устройст-во“ или „отечеслие законы“. Прилагательное patrios считалось лучшим аргументом в «конституционных спорах» классической эпохи24. Можно полагать, что в архаику ситуация была похожей.
Об образцовом полисе писал Солон (Fr. 3. Diehl-Beutler) Представления об архитектурном обрамлении полисного центра даны у него очень обобщенно. Мы можем различить лишь обнесенное изгородью (herkos) домохозяйство (oikos) с ведущим в него двором (aule) запертом воротами (thurai). Гораздо больший акцент лежит на морально-этических качествах жителей. Основной чертой образцового полиса является евномия, справедливый порядок, такое устройство, при котором можно вести счастливую жизнь.
Важно подчеркнуть, что Солон не был радикальным реформатором. Он не создавал новое социальное устройство, а пытался сохранить старую систему,
пусть даже за счет допуска какой-то части населения, прежде неполноправного, к политическим правам. Идеал из которого он черпал свои представления
25
лежал в недалеком прошлом .
При всей формульности и опреленной ограниченности, связанной с харак-
26
тером ее презентации публике26, поэтическая традиция связанная с именами Феогнида и Солона отражала существенные черты менталитета архаической элиты27. Можно быть уверенным, что в архаику, также как и в классическую
эпоху, существовали различные представления об образцовом устройстве
28
полиса28. Важным аспектом такой образцовости была укорененность в традиции. Нет однако оснований предпологать, что поэзия связанная с современной политической борьбой уводила традицию образцового полисного устройства в мифическое прошлое.
2) Как уже было сказано выше, считается, что эпическая архаическая поэзия предлагала образцы на которые должны были ориентироваться поселенцы при основании новой колонии. При этом основной акцент делается на пространственно-архитектурной организации эпического полиса. Троя и Схерия обьявля-ются своего рода эпическими полисами par exellence29; устанавливаются даже
этапы развития греческой фортификации привязанные к эпическим
30
образцам30. Ненахождение урбанистических структур подобных эпическим в археологическом материале приводит, как было сказано, некоторых исследователей к мысли о неполноценности севернопонтийской колонизации.
Прежде чем анализировать описания полисов в эпосе следует сделать несколько предварительных замечаний об эпической поэзии греков. Обществa „Гомера“ и „Гесиода“ и представления о прошлом, где мог лежать образцовый полис, принадлежат по-моему убеждению в основном VII в. до н.э.31. Мне представляется близкой к реальности сформулированная Г. Нэйджи теория о постепенной конкретизации или так сказать „текстуализации“ после 700 г. до н.э. близких, но все же различных версий устного эпического материала о Троянской войне. Такого рода кристаллизации, формированию стандартизированного текста, приписываемые Гомеру поэмы проходили на всевозможного рода
фестивалях, в том числе во время Великих Панафиней, в течение всей Архаики
32
и даже позднее32. Аналогичный процесс „текстуализации“ должен был претерпевать и материал приписываемый Гесиоду33.
Далее, не стоит искать в поэмах Гомера и Гесиода буквальных исторических интерпретаций, как например делал в свое время Э. Снодграсс, считавший советы Гесиода прямым указанием грекам VIII в. до н.э. осваивать земледелие34. Занятия земледелием понимаеются эпическим автором35 не как трансформация природы, не как применеие тенического ноу-хау гарантирующего материальный успех, а как обращение к управляемому божественными силами при-36
родному процессу36. Не стоит также интерпретировать образцы вооружения,
описанные Гомером как реально существовавшие, например щит Аякса или
копье Ахилла, и на этой основе выделять слои микенского или даже домикен-37
ского времени37. Особая „примитивность“ гомеровского общества является следствием сознательного исключения из текста поэм реалий современных концу VIII — первой половине VII в. до н.э.. Тем не менее последние могут быть найдены: письменность, достаточно разветвленные географические и вре-
менами даже исторические знания о восточном Средиземноморье, о Сицилии и Южной Италии и северном Причерноморье, т.е. знания, распространявшиеся в греческом мире с 750 г. до н.э., были налицо38. Атомизация социальной жизни, выражающаяся якобы в отсутствии стоящих над ойкосом коммунальных институтов, и датировка на этом основании социальной среды, описанной в поэмах, X—IX вв. до н.э.39 не совсем верна. Конечно, сама посылка о слабости коммунальных институтов в X—IX вв. до н.э., на которой в свое время строил свою аргументацию М. Финли, не обоснована. Жесткое регулирование погребального обряда X—IX вв. до н.э., его доступность в видимых нам сегодня формах только для определенной группы населения и в то же время нормирован-
ность соревнования престижных объектов внутри этого избранного круга сви-
40
детельствуют о сильном социальном контроле , и следовательно, в конечном итоге об иллюзорности политической свободы отдельного домохозяйства41. Мржно было бы конечно датировать поэмы и этим ранним временем. Однако только, что упомянутые реалии 8-7-го веков, просматривающиеся в поэмах, говорят в пользу поздней датировки.
И поэмы Гомера и поэмы Гесиода при всей их многоплановости можно рассматривать как концентрацию греческих представлений архаического времени о своем прошлом, как своего рода историко-космогонические хроники42. Они описывают для нас мифическую, для современников реальную историю человечества и установления современного космическо-божественного порядка. Восприятие эпического полиса и его социальнх институтов не может быть понято само по себе, вне контекста божественной и социальной истории, вне контекста истории эпического прошедшего. Без подобного анализа, посылка о том, что например полис феаков или Троя являлись квинтэссенцией представлений слушателей поэм о пространственной организации и архитектурного оформления современного им полисного центра43, не является обоснованной. В таком случае предположение о том, что эти эпические города были прообразами колониальных апойкий будет слишком прямолинейной интерпретацией, наподобие упомянутой выше чересчур буквальной интерпретации Гесиода, как морализирующего кретьянина.
Центры с достаточно четкой пространственной структурой, урбанизированные центры, принадлежат в эпической поэзии прошлому, а именно героическому веку. Поясню этот тезис. И Гомер (Il. 5. 304; 12. 383, 449; 20. 287) и Гесиод (Erga 109-201) четко отделяют современную слушателям эпоху от предшествующих времен. Гомер постоянно подчеркивает отличия ныне живущих (hoi nun brotoi) современников, от andres heroes, людей героического века44. Век этот был преходящ и представлял из себя лишь этап в формировании космоса, божественного порядка и социальной истории человечества. У Гесиода (Erga 109-201) представлена история пяти человеческих рас, которую можно рассматривать как историю определенного институционального прогресса. Да природа людей, их долголетие и здоровье слабнут от века к веку, но в то же время их социальная организация усложняется. Люди золотого века долгоживущи и справедливы, но существуют как бы в социальном ваккууме. Семья и жилище появляются только у людей серебряной расы. Жестокие бронзовые люди живут домохозяйствами (oikos — Erga 153); города, как урбанистические структуры,
появляются только у расы героев; очевидно, что Семивратные Фивы (Erga 162) не просто гигантское жилище, а укрепленный городской центр. В „Каталоге Женщин“ (frr. 30.21, 43.62, 141.17, 196.4, 211.5, 235.4) города героического века становятся центрами человеческого существования. В то же время, судьба этих городов в основном трагична, т. к. она вовлечена в еще не закончившийся борьбу богов о причитающейся каждому из них доли почестей (time) и связанным с этим местом в космической иерархии. Основные события этой борьбы правда уже позади, Троянская война лежит в конце эпохи формирования божественного семейства во главе с Зевсом, однако, до тех пор пока time не установ-
45
лена окончательно, города продолжают разрушаться .
Троя, подробно описанная в 24 книге Илиады, обладает ярко выраженным набором архитектурных признаков города: оборонительными стенами с башнями и воротами, укрепленным „акрополем“ и функциональным делением застройки с сетью улиц и иерархией зданий (дома, дворцы, храмы). Как квази-го-родское образование может быть воспринят и лагерь ахейцев (Il. 7. 433-442), обнесенный валом и стеной, имеющий агору. Однако и Троя и ахейский лагерь имеют один общий фундаментальный изьян — они лишены божественной поддержки. Посейдон и Аполлон построили Трою, однако сделали это не в силу своей функции защитников полиса, а силу своей связи с единственным индивидуумом, Лаомедонтом. Как город Троя богов не интересует. Посейдон открыто враждебен Трое, Аполлону важны только определенные люди в ней. Так же как Троя обречен на гибель и лагерь ахейцев, лишенный к тому же одной важной черты полиса, в нем нет семейных домохозяйств, он заполнен хижинами, в которых ютятся одинокие (сожительницы не в счет) мужчины.
Схерия, другой важный центр гомеровского эпоса, прообраз колониальной апойкии par excellence пережила войну и продолжает существовать в послевоенное время и возможно уцелеет и дальше. Схерию рассматривают как образец цивилизации и противопоставляют ее обществу циклопов, лежащем в дикости46. Однако как Схерия так и циклопы принадлежат скорее одному времени; времени не коммунальных взаимоотношений с божественным патроном, а времени личностых связей отдельных выдающихся персон с богом. Так как это было у Полифема с Посейдоном, у Нафсифоя с тем же богом или у Тидея и Диомеда с Афиной (Il. 5. 116). Схерия может быть разрушена Посейдоном, обеспокоенным своим статусом среди богов (Od. 13. 128-130).
Обреченные на гибель или подверженные гневу божеств города вряд ли могли стать образцами для архитектурного оформления колоний. Если мы примем тезис, отстаиваемый Й. Хаубольдом, что по архаическим представлениям образцовый, т. е. достойный подражания полис возможен только в мире с устояв-
47
шимися рангами олимпийцев , то такой полис следует искать за рамками героической эпохи. Выбор не героического полиса как обьекта подражания может быть по-моему мнению в значительной мере связан также с установками уже упомянутого слоя, представляющего себя в поэзии как поборников умеренности и „среднего пути“. Полезный рабочий инструмент в анализе архаической поэзии был предложен недавно И. Моррисом. По его мнению литературный герой Гесиода и Архилоха (Frag. 19) представлял т. н. классический тип архаического „среднего“, высокомерного по отношению к женщине,
подозрительного к восточной роскоши и в целом всему, что выходило за рамки
48
общины самостоятельных крестьян48. Этому литературному персонажу противопоставляется другой герой, свободно общающийся с богами, ведущий утонченную жизнь в окруженнии таких же как он прекрасных мужчин и женщин (например Il. 12. 310-321; Od. 8. 487-491; Alkaios 140)49. Следует подчеркнуть еще раз, что это разделение условно. Речь не идет о „крестьянских поэтах“ атакующих аристократию. Речь идет о части элиты, подающих себя как людей, якобы понимающих „человека с улицы», и на этой основе претендующей на руководящие позиции в полисе. С другой стороны стоят те, кто основывает свои притязания на лидерство выходом за локальные рамки50. У одного и того же поэта, как было уже упомянуто например у Феогнида, или например у Солона и Гомера можно найти казалось бы противоположные установки. Это значит что существовали различные образцы для подражания и в целом человек греческой архаики мог выбирать между ними. Формирование идеологии полиса в качестве идеализированного представления о самих себе как об элитарной замкнутой группы автаркичных крестьян могло способствовать неприятию героических эпических городов как обьектов подражания.
Именно так и поступает например Гесиод. С одной стороны может показаться, что описанный им современный железный век безысходен, однако в нем возможна благополучная жизнь. Erga (225-237) содержит описание образцового полиса; люди в нем в первую очередь справедливы, они ведут упорядоченную жизнь (жена, дети, домохозяйство, плодоносящие нивы и поля) в социуме, основная цель которого заключается в воспроизводстве населения и образа жизни укорененного в традиции („рожают женщины детей схожих родителям“ — Erga (235)). Центром справедливого полиса является поселение, описаное очень обобщенно. Если попытаться вычленить его основные архитектурные элементы, то кроме оборонительного ограждения (teichos) и обнесенной им совокупности домов не видно каких-то иных градообразующих черт. По крайней мере нет никаких оснований приписывать достойному подражания полисному центру регулярную планировку. Если подчеркнуть еще раз основной смысл гесиодовского описания, то ударение лежит не на пространственном оформлении квази-урбанистического центра, хотя оно тоже важно, а на внутренней, половозрастной, организации человеческого коллектива, связанной с основной репродуктивной функцией всего социума и на морально-этических качествах его жителей. Важно отметить, что образцовый полис лежит не в прошлых, пусть даже и героических эпохах, а в современном слушателю мире. Ниоткуда конечно не следует, что это сиюминутная современность, но это эпоха современного человека.
В поисках образцового полиса в поэмах Гомера следует на основе вышесказанного обратится не к лежащим в прошлом центрам, а к тем картинам, которые даны в описаниях эпических предметов или в сравнениях. Так считается, что полисы на щите Ахилла (Il. 18. 490-540) соответствуют современным архаическим реалиям намного больше основных эпических поселений51. Если рассматривать эти полисы в контексте поэм, то они безусловно выделены особо. Они населены не героями, а обычными людьми (poleis ton meropon anthropon —
Il. 18. 490). Нет божества, неудовлетворенного своим местом в олимпийской
иерархии, которое желало бы разрушить какой-либо из этих полисов. Да жители второго полиса пользуются божественной поддержкой, их отряд возглавляют Афина и Арес (II. 18. 516), но проблемы этого полиса вызваны не богами, а людьми, и именно люди должны эти проблемы решать. Цель существования обоих полисов, такая же как у положительного полиса Гесиода, не слава, а вос-проиводство себя в этом мире.
Для нашей темы важно следующее: полисы на щите Ахилла, если они действительно отражают современные архаической эпохе представления, могут рассматриваться как образец для подражания. Где однако лежат акценты, на пространственно-архитектурной или на социальной организации этих полисов остается пока неясным. Пространственно-архитектурная организация дана в целом обобщенно: поселение обнесено защитным укреплением (teichos? — II.
18. 514), в нем конечно есть дома, а именно, упомянуты вход в жилой комплекс (ргоШгоп - II. 18. 496) и помещение, которое может быть интерпретировано или как комнатка невесты, либо как просто женское помещение во внутренней части дома (tha1amos? — II. 18. 492); на поселении имеется специализированное место для коммунальных мероприятий — агора с особым кругом камней для сиденья (II. 18. 497, 504). Делать однако вывод о наличии в таком поселении регулярной, тем более прямоугольной планировки невозможно. Лишь функциональное деление территории поселения может быть прослежено в самом общем виде.
Гораздо более подробно описана структура населения этих полисов. Если в картине осажденного полиса (II. 18. 513-515) мы видим только основные половозрастные группы: способных носить вооружение (1аогу - р1.), их жён (alochoi te ИЫ), маленьких детей не достигших подросткового возраста (nepia tekna) и охваченных старческой немощью (aneres hus eche geras), то в мирном полисе представлено более подробное деление. Особенно подчеркивается статус людей в связи с их брачным возрастом (II. 18. 491-494); выделены невесты (vumphas) и юноши (^го^.
Нет никаких оснований рассматривать такое половозрастное деление как менее значимое, чем описание архитектурных особенностей образцового полиса. Если признать, что подробно прописанная половозрастная, она же одновременно социальная структура населения полиса не менее, а даже более важна, чем очень обобщенно набросанное архитектурное обрамление, которое к тому же могло быть инспирировано впечатляющими микенскими развалинами, то наверное не стоит ожидать в апойкии обязательного прямоугольного плана либо впечатляющего архитектурного оформления и проводить в зависимости от наличия или отсутствия оного структурное различие между поселениями,
как например между Питекуссами и Мегарой Гиблеей, либо между западносре-
52
диземноморскими и севернопричерноморскими колониями .
3) Анализ урбанистического развития и связанного с этим архитектурного оформления полисных центров в колониях и в материковой Греции не дает оснований предпологать, что колонии основывались как города с регулярной застройкой и явно выраженной урбанистической архитектурой. Увеличение археологического материала добытого в колониальных центрах Сицилии и Великой Греции в 50-60-е годы ХХ в. способствовал распространению идеи о
существовании двух архитектурно различных типов колониальных поселений, а именно хаотично застроенного эмпория и планомерно воздвигнутой апой-кии. Как образец такой дихотомии рассматривают до сих пор пару Питекус-сы — Мегара Гиблея. На примере той же Мегары Гиблеи и Метапонта было выработано представление об образцовом архитектурном плане апойкии. Этот план ряд исследователей рассматривал как своего рода предтечу знаменитого гипподамового плана53. Ф. Кастаньоли описывает его как застройку образованную узкими, обычно 120 футов в ширину, длинными прямоугольными блоками домов, размещенными внутри прямоугольной сетки, состоящей из нескольких главных и массы второстепенных очень узких улиц. В отличие от римского плана в колониальном греческом по мысли Ф. Кастаньоли отсутствует пересечение
54
главных аксиальных улиц .
Идею о том, что все древнейшие колониальные центры, т. н. Streifenstдdte, были заложены по единому плану, основной структурной единицей которого являлись длинные прямоугольные полосы, состоящие из прямоугольных же парцелл, отведенных под один дом, пытались в 90-е годы XX в. обосновать
В. Хёпфнер и Е.-Л. Шванднер55. Составленные ими планы архаических и классических городов, планы, которые попросту игнорируют улицы проложенные в другом направлении, как например в Пирее, либо на основании немногих известных эллинистических остатков, как например в Милете, реконструируют позднеархаический план города, либо как в Сиракузах выводят ранний план в лучшем случае из спорадических позднеархаичных развалин, абсолютно
гипотетичны56. Тем не менее подобного рода карты обладают зрительной при-
57
тягательностью и гипнотизируют многих исследователей до сего времени .
Если суммировать результаты работ последних десятилетий, то следует признать следующее. Начало колонизации практически везде улавливается очень смутно. Слои и остатки относящиеся к первым десятилетиям колонизации, дающие возможность реконструировать их первоначальный план почти нигде не обнаружены. Признается также, что первые строения, возведенные из сырца просто не могут быть найдены58. Такое положение дел верно в отношении абсолютного большинства поселений, в том числе например Кум, которые параллельно с Мегарой Гиблеей рассматриваются как образцовая апойкия и противопоставляются Питекуссам59. До сего времени нет однако ниаких археологических материалов, которые бы дали основание приписать Кумам другой статус нежели у Питекусс60. Какие-либо значительные строительные остатки до тирании Аристодема в последних двух десятилетиях VI в. до н.э. на городище не обнаружены. Раскопщики считают, что именно при Аристодеме началась архитектурная монументализация поселения61. В отношении например Сиракуз высказывается предположение, что современный план Старого города с его
узкими поперечными улицами и длинными продольными улицами повторяет
62
план архаических Сиракуз62. План этот не является однако регулярным, узкие улицы (stenopoi) перерезают глвные продольные под углом приблизительно в 79 градусов. Кроме того узкие улицы не проложены по прямой линии. В любом случае, даже если вся терротория острова Ортигии была предназначена для застройки, как минимум до середины VII в. до н.э.поселение представляло из себя нерегулярные скопления домов, собранных вокруг водных источников и
напоминало по мнению А. Ди Вита позднегеометрический — раннеархаичесий
63
Коринф63. Аналогичную картину можно увидеть в Мегаре Гиблее и в Наксосе. В обеих поселениях выявляется план, нерегулярный в том смысле, что он не прямоуголен и не однообразен64. Планировщики пытались создать для небольшой группы первопоселенцев, равные условия в отношении общей площади домохозяйства и равных возможностей к доступу к важнейшим коммуникационным узлам на местности65. Мегара Гиблея, благодаря своему раннему разрушению и следовательно сохранности архаических слоев, дает наиболее яркое представление о таком плане. В то же время не стоит приписывать этому плану особое урбанистическое значение. Его скорее можно соотнести со знаменитым поселенческим типом, kata komas, который согласно Фукидиду (Т^к. I. 10.2) был традиционен для Греции ^ pa1aio tes He11ados tropo) и который еще в его время можно было увидеть в Спарте, хотя конечно в Мегаре Гиблее масштабы такого плана были меньше. На площади около 60 га были образованы 5 центров, с разбивкой на участки, лишь часть которых была застроена. Поселение росло постепенно, это можно водеть по улицам меняющим направление. Уплотнение застройки и ее определенная монументализация начались в Мегаре Гиблее лишь спустя около 100 лет после основания.
Как наиболее известные примеры регулярных планировок, приводятся обычно планы Селинунта, Гимеры и Акраганта. В Селинунте, основанном согласно традиции в 651 г. до н.э. застроечный план, учитывающий особенности местности и сочетающий в себе соответственно этому различно ориентированные агору и массив жилых домов в гавани начал реализовываться в 80-70-м гг. VI в. Также в VI в. начинается монументализация поселения. В основанной около 649 г. до н.э. Гимере перепланировка, уничтожившая следы более раннего плана с другой ориентацией была проиведена в 80-60-х гг. VI в. О начале монументализа-ции в Гимере можно говорить, лишь начиная со втор. пол. VI в. Акрагант был основан около 580 г. до н.э. поселенцами из Гелы. Приблизительно два поколения спустя, в конце VI в. до н.э. были распределены парцеллы, составившие основу поселенческого плана (Streifenstadt). Акрагант еще долго оставался лищь частично застроенным поселением, с группами домов внутри выделенных зон. Об урбанизации и заполнении территории можно говорить лишь с середины V в. до н.э. Что касается знаменитого регулярного плана Метапонта и его хоры, так сильно повлиявшего на представления исследователей, то сегодня можно констатировать, что этот знаменитый план возник после большой перестройки и восстановления города во второй половине IV в. до н.э.66.
Другими словами в колониях Великой Греции и Сицилии выявляется длительная начальная фаза, в течение которой колониальные поселения в социологическом смысле не являлись городами. Во время первых 50-100 лет от сообщаемой даты основания, либо от первых археологических следов поселения нет возможности проследить регулярный план. Появление такого достаточно регулярного прямоугольного плана, охватывающего всю территорию поселения, приходится на позднеархаическую и классические эпохи и характерно для вторичных колоний. Очень долго в колониях сохраняются открытые пространства
67
и площади сельскохозяйственного назначения, лежащие между домами67. Следует отметить приблизительное функциональное разделение площади поселе-
ния в течение жизни видимо первого поколения колонистов в некоторых самых древних западных колониях. Однако не стоит переоценивать данный факт. Уточнение границ различных зон, их смещение, изменение например местоположения агоры, переориентация предыдущего плана были распространены в греческих колониях Западного Средиземноморья в течение всего архаического времени68.
Можно конечно возразить, что в Мегаре Гиблее все-таки был какой-то план. Причины возникновения такого плана постоянно обсуждаются в литературе. Возникновение такого плана связывается как правило с формированиен города внутри полиса, с рациональностью греческого мышления, либо с возможностью реализовать удачное техническое решение на новом месте69. Все эти объяснения не выдерживают критики. По поводу урбанизации уже было сказано достаточно. Рациональность мышления не является серьезным аргументом. Что касается удачного технического решения, то те же авторы, которые настаивают на нем, склонны объяснять отклонения от прямоугольного плана ошибка-
70
ми планирования и отсутствием технического ноу-хау70. Проектировщики Ме-гары Гиблеи не планировали т.н. Streifenstadt, если бы они его планировали, то смогли бы провести прямые линии. Если мы вернемся к картине идеального полиса, то можно полагать, что такой задачи и не могло быть поставлено. Равенства участков и наличия свободного фонда, чтобы сохранять стабильные условия для нескольких поколений („рожают женщины детей схожих родителям11 — Е^ (235) видимо было для поселенцев достаточно. Можно полагать, что рост населения привел в конечном итоге к искажению идеальной картины, и одним из следствий этих изменений стало основание Селинунта через сто лет после основания Мегары Гиблеи. Можно также предположить, что «застывшие» прямоугольные планы городов классического периода — это тоже своего рода реакция на трудности следования идеалу и попытка стабилизировать ситуацию, за счет манипулирования архитектурным образом поселения.
4) Такого рода манипулирование было не единственным способом создания образа идеального полиса. Среди археологических источников, которые позволяют реконструировать идеализированные представления греческих обществ геометрического и архаического времени о самих себе, следует выделить материалы погребального обряда. Работы последних десятилетий ХХ в. показали достаточно ясно, что посредством погребальной церемонии реализовывались представления об идеальной социальной структуре не только всего социума, но и фиксировались социальные роли как самого умершего так и живых участни-
71
ков погребального обряда71. Все, что мы знаем на данный момент о греческом погребальном ритуале геометрического времени72 (рестриктивный допуск к формализованному погребению, ограничения в репертуаре загробных даров и керамических орнаментов, стремление подчеркнуть равный статус погребенных, подчеркивание разницы между взрослыми и детьми) позволяет рассматривать его как средство трансляции представления о принадлежности погребенных к элитной группе равных по статусу, представлявших по большому сче-
73
ту идеализированный образ всего общества73. Что давало возможность какой-то группе населения геометрического времени дистанцировать себя подобным образом и исключить остальных из «погребального соревнования», ве-
дущегося по очень жестким правилам, остается неясным74. В любом случае около 750 г. до н.э. в Аттике, Коринфии, Аргосе, Мегаре, Эвбее и Додеканесе, в районе, который И. Моррис называет Центральной Грецией, происходит расширение доли населения допущенного к формальному погребению, кладбища приобретают ожидаемую для аграрного доиндустриального общества половозрастную структуру: около 50 % погребений приходятся на долю детей и подростков. Изменяется также обряд погребения: в Аттике происходит переход к ин-гумации взрослых в могильных ямах, при сохранении кремации в бронзовых урнах для немногих избранных. Очень сильно нарушается однородность обряда. Начиная с 750 г. до н.э. каждая деревушка в Аттике имела свои вариации в
погребальной практике. Даже в пределах одного кладбища трудно найти два
75
одинаковых захоронения . Все эти изменения были несомненно частью больших перемен, охвативших греческий мир (начало колонизации, распространение письменности, появление первых монументальных сооружений, изобразительное искусство и т.п.) и являвшихся по мнению многих исследователей сим-
76
птомами формирования полиса76. И. Моррис полагает, что допуск детей и подростков к формализованному погребению означал стирание на ритуальном уровне разницы между «взрослыми-гражданами» и «детьми-негражданами» и сигнализировал о возникновении исономии, новой идеологии, сделавшей возможной становление новой политической структуры — полиса77. Как бы то ни-было, несомненно, что вторая половина VIII в. до. н.э. — это время больших общественных перемен, во время которых представления общества о самом себе должны были претерпеть значительные изменения. Реакция на эти изменения в Афинах и Аттике была своеобразной. После 700 г. до. н.э. там произошло возвращение к рестриктивной погребальной практике, сочетавшей в себе черты погребальной обрядности «ранней и средней Геометрики» (900-760 гг. до н.э.) и продолжавшей в то же время некоторые тенденции только что закончившегося «позднегеометрического» периода (760-700 гг. до н.э.). В первую очередь следует отметить снова возродившийся, однородный характер погребений, число которых резко уменьшается в VII в. до н.э. и возвращается к значениям IX — перв. пол. VIII в. до н.э. Такое уменьшение было связано в первую очередь с исключением детей и подростков и даже женщин из видимого погребального обряда, а не с эпидемиями, засухами и другими природными катастрофами78. Далее нужно указать на возвращение к обряду кремации, являвшимся основным до 750 г. до н.э., совершавшимся однако в могильных ямах большого размера, подобных ямам позднегеометрического времени. Следует также сказать о том, что параллели между временем до 750 г. до н.э. и после 700 г. до н.э. состояли в том, что был восстановлена эксклюзивность использования только определенных керамических форм в качестве загробных даров79.
В литературе высказывается предположение, что после 700 г. до н.э. в Аттике были восстановлены основные черты иерархической социальной структуры «Темных Веков» и развитию полисных институтов был нанесен серьезный удар.
Как симтом отсталости рассматривается отсутствие охватывающих всю общину
80
ритуалов и сохранение локальных культов как средств социального комтроля . Согласно другой точке зрения, все изменения погребального обряда отражали идеологические изменения внутри одной и той же элитной социальной группы.
81
И в первую очередь изменение отношений к детям и женщинам81 Как бы то ни было, нет сомнения в том, что половозрастные различия были важны в создании идеального образа общины, как совокупности элитных мужчин и самое главное такие представления создавались при помощи сознательной архаизации, обращения к ритуалам из временного горизонта, отстоящего на 50/60 лет от 700 г. до н.э. и уходящего от этой точки в конечном итоге на 150/200 лет в прошлое. Мне кажется маловероятным, что возвращение к социальному строю до 750 г. до н.э. могло восприниматься как выход за рамки современной эпохи и проникновение в мифическое время для людей, живших около 700 г. до н.э. Сознательное конструирование архаического погребального обряда было связано по-моему мнению с кругом представлений о необходимости вернуться назад, к устройству освященному традицией. Такая традиция была безусловно способна преодолеть промежуток в два поколения (760/750—700 гг. до н.э.). Как мы видели, подобные настроения, выраженные правда другим способом доминировали в Аттике в другую кризисную эпоху, в IV в. до н.э. Выяснить, облекалось ли такое ритуальное возвращение в понятия связанные с отеческими установлениями, не представляется возможным. В любом случае если предположение о сознательной архаизации образа афинского полиса верно, то нужно признать, что этот образ не проявляется архитектурно в виде регулярного плана. До 2-й половины VI в. до н.э. Афины оставались слабоурбанизированным поселением. Можно полагать, что такого образа регулярного городского поселения в течение значительной части архаического периода просто не существовало.
5) Если обратится к археологическим материалам Северного Причерноморья без завышенного ожидания по поводу их архитектурного оформления, то следует отметить следующее. Ранние остатки во всех поселениях трудно выделить и еще труднее интерпретировать. В отличие от западных исследователей, которые, как отмечалось выше, не боятся признать ненаходимость первых строений, многие отечественные авторы расценивают такую ненаходимость как доказательство существования землянок. Отрицается также функциональное деление территории в течение первых 70-80 лет существования колоний и как следствие отрицается наличие полисной организации.
Земляночное домостроительство это по-моему результат длительной индок-тринации российских археологов представителями киевской школы. По-пово-
ду Ольвии и искусственности схемы С.Д. Крыжицкого говорилось уже в другом
82
месте82. Аналогичная попытка втиснуть археологические находки в подобную схему земляночного домостроительства предпринята по-моему мнению в работах В.П. Толстикова. Исследователь интерпретирует пять углублений на центральном плато у первого кресла г. Митридат в Керчи как следы землянок первых колонистов периода около середины VI в. до н.э. Все другие строительные остатки, в том числе знаменитый дом эмпора на раскопе „Верхний Митридат“ и маленькие хижины (№.1, 2, 6, 7, 8) на раскопе „Новая Эспланада“ датируются им позднее. Первые хаотично разбросанные наземные жилища появляются по В.П. Толстикову на „Центральном11 раскопе в 30-е годы VI в. до н.э. Дом
Эмпора и домики на „Новой Эспланаде“ возводятся якобы в последней четвер-
83
ти или даже в самом конце этого же столетия .
С такой интерпретацией трудно согласится. Закругляющиеся у дна стенки ям на „Центральном11 раскопе сокращают и без того ограниченную жилую площадь. Подпорные столбики, как например в яме 5, при всем уважении к физической подготовке первых колонистов, делают невозможным устройство спального места. В таких ямах можно было стоять на одной ноге, но не очень долго. Что касается датировки самых ранних строительных остатков, то нужно отметить следующее: Изменение датировки дома эмпора на 70-80 лет необоснованно. Найденные в доме фрагменты ойнохои с изображением магических глаз датируются, как сейчас принято считать, не концом VII в. до н.э. а действительно более поздним временем. Однако это время лежит в пределах 1-й половины VI в. и скорее даже в 1-й четверти этого столетия84. В.П. Толстиков настаивает на том, что датирующие черепки найдены под полом здания в более раннем слое и следовательно служат лишь terminus post quem для даты возведения
85
дома85. В.Д. Блаватский интерпретировал ямы, в том числе яму с черепками ойнохои, как часть интерьера дома. Эти ямы не были по его мнению засыпаны перед строительством, а являлись последовательными остаками домашней печи86. Даже если принять предположение, что черепки ойнохои маркируют terminus post quem для стротельства домика, все же нет оснований отказываться от даты строительства последнего около середины 6-го века до н.э. Что касается датировки домиков, обнаруженных на раскопе „Верхняя Эспланада“, концом VI в. до н.э., то В.П. Толстиков никак не аргументирует свое предложение. По мнению Н.И. Сокольского и И.Д. Марченко первые домики, две улицы и участок вымостки возникли вскоре после середины VI в. до н.э. Керамические материалы из слоя на вымостке и в строительных остатках указывают по их мнению на начало 3-й четверти 6-го века до н.э. как время возникновения все-
87
го квартала87. Можно согласиться с тем, что последняя четверть того же столетия отмечает определенный этап в архитектурном развитии этого района Пан-тикапея. В это время происходит уплотнение застройки, но не постройка первых наземных домов.
Подгонка архитектурного развития Пантикапея под жесткую схему не учитывает, того, что в результате многочисленных земляных работ и террасирования в позднеэллинистическое время почти все строительные остатки ранних периодов, за исключением основательно заглубленных, были уничтожены. На раскопе „Новая Эспланада“ отсутствуют например слои 1-й половины VI, а также IV и III вв. до н.э. Подобная ситуация сильного разрушения культурных слоев, в данном случае слоев 1-й пол. и 3-й четв. VI в. до н.э. характерна по-видимому также для раскопа „Центральный“. Соответственно скупым сообщениям В.П. Толстикова не представляется возможным обнаружить слой 1-й пол.
VI в. до н.э. Слой относящийся к середине и 3-й четв. того же столетия не превышает по площади 250 мІ и встречается в основном в ямах, нижняя часть которых находится в коренном грунте88. И как было сказано выше, назначение таких ям неясно.
Как бы ни были скудны ранние археологические материалы из Пантикапея, все же они позволяют сделать ряд выводов о плане поселения и тенденциях его развития. Судя по находкам самой ранней керамики, ядро поселения лежало вокруг вершины г. Митридат. Целый раяд находок заставляет предпологать, что
вершина и северо-восточный склон горы с момента основания поселения вплоть до римского времени был зарезервирован для культовых целей. Здесь концентрируются находки керамических тарелок 1-й пол. VI в. до н.э. со специально проделанными отверстиями, что по мнению В.Д. Кузнецова свидетельствует о наличии святилища (святилищ), на стенах которого эти тарелки висели89. Найденное на раскопе „Верхний Митридат“ бронзовое этрусское ситечко с посвящением Артемиде позволяет также предположить существование святилища этой богини, которое, исходя из палеографии посвятительной надписи, может быть датировано вскоре после середины VI в. до н.э.90. По соседству были найдены различные архитектурные детали, приписываемые позднеархаическому храму. Над откосом где были найдены барабаны колонн находится лежащая перед выступом скалы площадка, способная вместить соответствующий храм.
Другая важная зона лежала на западном плато. Считается, что в последней четверти 6-го века до н.э. там были воздвигнуты здания общественного характера91. Для данной темы определяющим является вопрос, было ли западное плато зарезервировано для общественных нужд с момента основания? Имеющийся материал позволяет заключить, что на западном плато время от времени проводились какие то работы. В конце 30-х годов VI в. были засыпаны большинство ям. Возможно в середине VI в. на плато имелись строения из сырцового кирпича. Заполнение так называемой „землянки № 1“, которая существовала по всей видимости недолго, около середины этого столетия была засыпана и впоследствии частично прорезана т.н. „землянкой № 2“ и т. н. „хозяйственной ямой“, состоит из золы, глины и обломков сырцовых кирпичей. Эти данные говорят о том, что западное плато входило в территорию поселения в середине VI в. до н.э. и вероятно с момента основания. Наличие эти остатков и засыпанных ям не противоречит тому, что западное плато уже в это раннее время могло использоваться для общественных нужд. Заседания политических институтов архаического полиса не обязательно связывались с необходимостью придать соответствующему месту монументальное архитектурное оформление.
Около середины VI в. до н.э. на северном склоне фиксируется квартал, в котором обнаружены следы ремесленной деятельности. Так называемое северное плато, единственный ровный участок северного склона, было по мнению ряда исследователей зарезервировано под место проведения народных собраний. Остатки здания V в. до н.э. с его нетипичным для жилого помещения планом и набор по всей видимости ритуальной керамики свидетельствуют по мнению
И.Д. Марченко в пользу предположения об общественном характере этого мес-
92
та на протяжении длительного времени .
Все рассмотренные материалы не противоречат предположению, что первые жилища Пантикапея являлись скромными глинобитными хижинами, остатки которых сохранились только в ямах засыпанных около середины VI в. до н.э. В начале 3-й четверти этого столетия можно уже говорить о каком-то первоначальном функциональном делении территории. На западе от раннего поселения находился некрополь. Вокруг вершины, около 1-го кресла лежала основная зона заселения. Можно полагать, что любое ровное место здесь могло использоваться для коммунальных нужд. Можно напомнить, что даже в классическое
время лишь немногие полисы имели специально воздвигнутый ekk1esiasterion. Более малочисленные собрания, могли проводится в разных местах. Заседания дикастерия или буле в Афинах проводились в Одеоне, Пестрой Стое, различных святилищах и даже на верфях либо в Елевсине93. Учитывая малочисленность раннего Пантикапея и его скорее всего не демократический характер можно быть уверенным, что площади центрального или северного плато хватало для проведения коммунальных мероприятий.
Такого рода анализ может быть продолжен дальше. Везде улики указывающие на существование земляночного домостроения исключительно слабы. Возьмем для примера Нимфей. Как известно М.М. Худяк считал открытые им в Нимфее ямы остатками землянок догреческого населения. Исследователь, исходя из распространенных тогда теоретических представлений, акцентировал внимание прежде всего на негреческой лепной посуде в заполнении ям94. Аборигенная керамика в действительности составляет лишь часть наполнения большинства ям и количественно не превосходит по всей видимости греческую95. Это заставляет некоторых исследователей интерпретировать ямы как земляночные жилища, но уже греческих колонистов96. Бросается в глаза однако малый размер, от 1,5 до 2,5 м в диаметре, большинства из этих 17 ям. Одна из них наполнена к тому же золой сгоревшего зерна, т. е являлась хозяйственной ямой. Можно полагать, что и большинство других „землянок“ было не чем иным как хозяйственными ямами. По мнению А.М. Бутягина яма 4, которая больше других, может претендовать на роль жилища97. Судя по фотографии, речь может идти просто о случайном пересечении разновременных, разноуглубленных хозяйственных ям. Именно в результате такого пересечения могли появится возвышения, принятые М.М. Худяком за лежанки98.
Характер находок в Нимфее недостаточен, чтобы делать выводы о ранних строениях, которые по весй видимости были в основном уничтожены в результате стротельных работ. Судя по сообщениям М.М. Худяка все ямы в юго-восточной части городища около середины VI в. до н.э. были засыпаны землей и камнями и поверхность была выровнена99. Такого рода довольно масштабные работы, которые проводились по.всей видимости силами всех поселенцев, прослеживаются помимо Нимфея в большинстве греческох колоний Северного Причерноморья100. Во 2-й пол. VI в. до н.э., если датировка известковых плит как частей фундамента приписываемого святилищу Кабиров верна, фиксируются наземные жилища. Характер находок, как бы скудны они не были не противоречит гипотезе, что первоначальное функциональное деление территории Нимфея было предпринято еще ко времени основания. Интерпретация находок из грота на побережье, как следов деятельности керамической мастерской 1-й пол. VI в. до н.э.101, может говорить о том, что нимфейцы соответсвенно распространенной греческой практике разместили ремесленный квартал на краю поселения, потому что центр был занят зданиями другого назначения102.
По-моему мнению археологические материалы раннего периода жизни севернопричерноморских апойкий, при всем их своеобразии не выбиваются за рамки, того, что характерно для ранних средиземноморских колоний и не противоречат тому простому идеалу, который прослеживается в архаической поэзии. Маленькие размеры поселений или отсутствие монументальных зданий
не могли помешать проведению каких-либо коммунальных мероприятий, например собранию правомочных граждан. В Пантикапее это могло происходить например на западном плато, в Фанагории на нижнем плато под центральным холмом. Место для этого можно было найти.
Далее следует вернуться к уже отмеченной архаизации погребального обряда севернопричерноморских колоний103. Такого рода архаизация свидетельствует по моему мнению о том, что представления колонистов об образцовом полисе, лежащем в прошлом, пусть может быть и не далеком, могли реализовываться в первую очередь в погребальном ритуале, а не в создании регулярного плана поселения. В любом случае следует признать, что современная дискуссия чересчур фокусируется на архитектурном обрамлении ранних колоний, упуская из виду, что монументальные рамки, в которых функционировали институты греческого полиса, не сложились еще полностью в классическую эпоху. Проводить резкую границу между первыми западными и северопонтийскими колониями и отказывать последним в полисном статусе нет никаких оснований.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. См. например: Gwynn A. The Character of Greek Colonisation // JHS. 1918. № 38. P. 88-90; Graham A. The colonial expansion of Greece // CAH (2. Ed.). 1982. V. III.3. Р. 157; Leschhorn W.„Grunder der Stadt“: Studien zu einem politisch — religiosen Pnanomen der griechischen Geschichte. Stuttgart, 1984;. Osborne R. Early Greek colonisation? The nature of Greek settlement in the West // Archaic Greece: New Approaches and New Evidence / N. Fisher, H. van Wees (eds.). London, 1998. Р. 251-270; Malkin I. Exploring the Concept of “Foundation”: A Visit to Megara Hyblaia // Oikistes: studies in constitutions, colonies, and military power in the ancient world, offered in honour of A. J. Graham / V. Gorman & E. Robinson (eds.). Leiden, 2002. Р. 195-225.
2. Murray O. Das fruhe Griechenland//Auflage. 6. Munchen,1998, S.132-133.
3. “Новая апойкия должна быть результатом деятельности уже состоявшегося полиса и соответственно облик новой колонии должен был формироваться по образу метрополии. В VIII в. до н.э. концепция полисного сообщества не сложилась еще настолько, чтобы быть готовой к экспорту" — Rigway D. The first Western Greeks. Cambridge, 1992. Р. 108.
4. Mertens D. Stadte und Bauten der Westgriechen. Von der Kolonisationszeit bis zur Krise um 400 vor Christus. Munchen, 2006. S. 36-38.
5. См. например: Solovyov S.L. On the History of the City-States in the Lower Bug Area: Borysthenes and Olbia // Northern Pontic antiquities in the State Eremitage Museum / J. Boardman & S.L. Solovyov & G.R. Tsetskhladze (eds.). Leiden, 2001. Р. 113-125.
6. Виноградов Ю.А. Греческая колонизация и греческая урбанизация Северного Причерноморья // Stratum Plus. Скифский квадрат. Вып. 3. Кишинев, 1999.
7. См. например: Толстиков В.П. Пантикапей — столица Боспора // Очерки археологии и истории Боспора. М., 1992. С. 92-93; Tsetskhladze G.R. A Survey of the Major Urban Settlements in the Kimmerian Bosporos (With a Discussion of Their Status as Poleis) // Yet more studies in the ancient Greek polis / Th.H. Nielsen (ed.). Stuttgart,
1997. Р. 59.
8. См.: Morris I. The early polis as city and state // City and Country in the Ancient World. J. Rich, A. Wallace—Hadrill (eds.). London, 1991. P. 24-57.
9. См.: Крыжицкий С.Д. Жилые дома античных городов Северного Причерноморья. Киев, 1982. С. 28—31; он же. Сельская округа Ольвии. Киев, 1989. С. 38, 41.
10. Поваляев Н. Еще раз к вопросу о моделях греческой колонизации: Апойкия или Эмпорий. Археологическое сравнение // ПИФК. Вып. XXI. 2008. С. 193-213.
11. См. напр.: Dover K.J. Greek Popular Morality in the Time of Plato and Aristotle. Oxford, 1974. Р. 106-108.
12. Hansen M.H. Solonian Democracy in Fourth-century Arhnes // Aspects of Athenian Democracy. Copenhagen, 1990, P.75.
13. Ruschenbusch E. ПАТР102 ПОЛ1ТЕ1А //Historia. 1958. №7. S. 399-424.
14. Hansen. Op. cit. Р. 99.
15. Ibid. Р. 71.
16. Ibid. Р. 89.
17. Geschichtein Quellen. Bd.1. Munchen, 1965. S. 106-109.
18. Nagy G. Theognis and Megara: A Poet’s Vision of His City // Theognis of Megara /Th. Figueira, G. Nagy (eds.). London, 1985. Р. 44-45.
19. Nagy. Op. cit. P. 44-45.
20. В стихотворениях Феогнида речь идет об олигархическом режиме. См.: Wees van H. Megara’s Mafiosi: Timocracy and Violence in Theognis // Alternatives to Athens: varieties of political organization and community in ancient Greece / R. Brock, S. Hodkinson (eds.). Oxford, 2000. Р. 52-67.
21. Stein-Holkeskamp E. Adelskultur und Polisgesellschaft: Studien zum griechischen Adel in archaischer und klassischer Zeit. Stuttgart, 1989. S. 86.
22. Morris I. Archaeology as Cultural History. Oxford, 2000. Р. 161.
23. Wees. Op. cit. Р. 65.
24. Hansen. Op. cit. Р. 76.
25. Mitchell L. New wine in old wineskins // The Development of the Polis in Archaic Greece / L. Mitchell, P. Rhodes (eds.). London, 1997. Р. 137.
26. Элегии Феогнида рецитировались на симпозиумах; большие общественные мероприятия служили по весй видимости фоном для выступлений Солона. См. например: Kurke L. Archaik Greek Poetry // The Cambridge Companion to Archaic Greece / H. Shapiro (ed.). Cambridge, 2007. Р. 141-168.
27. См. претензии Феогнида на общегреческое распространение его поэзии (Theognis 19-23) - Nagy. Op. cit. Р. 29.
28. Morris. Archaeology as Cultural History. Р. 157-161.
29. Scully S. Homer and the Sacred City. London, 1990. Ch.2.
30. Snodgrass A. The Historical Significance of Fortification in Archaic Greece // La fortification dans l’histoire de monde grec. Actes du colloque international “La fortification et sa place dans l’histoire politique, culturelle et sociale du monde grec” / P. Leriche, H. Treziny (eds.). Paris, 1982. P.125-131. Ср. Crielaard J.P. Homer, History and Archaeology: Some Remarks on the Date of the Homeric World //Homeric Questions / J.P. Crielaard (ed.). Amsterdam, 1995. Р. 244.
31. См.: Crielaard. Op. cit. P. 201-288; Raaflaub K. A historian’s headache: how to read ‘Homeric society’? //Archaic Greece. New Approaches and New Evidence / N. Fisher, H. van Wees (eds.). London, 1998. P. 169-194.
32. Nagy G. Poetry as performance: Homer and Beyond. 1996. P. 110-112.
33. Ready J. Homer, Hesiod and the Epic Tradition // The Cambridge Companion to
Archaic Greece / H. Shapiro (ed.). Cambridge, 2007. P. 130.
34. Snodgrass A. An Archaeology of Greece. The present state and future scope of a discipline. Berkeley, 1987. P. 197-198.
35. Гесиод (Theog. 22-24), несмотря на то, что повествует от первого лица, является
литературным персонажем, так как же и его брат Перс. См.: Ready J. Op. cit. Р. 130-137.
36. Stahl M. Gesellschaft und Stadt bei den Griechen: Archaische Zeit. Paderborn, 2003. S. 32-33.
37. См.: Wees van H. Status Warriors. Amsterdam, 1992. Р. 17-21.
38. Crielaard. Op. cit. Р. 210-239.
39. Finley M. Die Welt des Odysseus. Munchen, 1979.
40. См.: Morris I. Burial and Ancient Society. The rise of the Greek City-State. Cambridge, 1987; Whitley J. Style and Society in Dark Age Greece. Cambridge, 1991.
41. Wees. Op. cit. Ch.2.
42. Haubold J. The Homeric Polis // The Imaginary Polis У M.H. Hansen (ed.). Copenhagen, 2005. P. 28-29.
43. Scully. Op. cit. Ch.6.
44. См.; Wees van H. From Kings to Demigods: Epic Heroes and Social Change c. 750-600 bc., УУ Ancient Greece: From the Mycenaean Palaces to the Age of Homer I
S. Deger-Jalkotzy, I. Lemos (eds.). Edinburgh, 2006. P. 363-380, esp.366-370.
45. Haubold. Op. cit. Р. 30-31.
46. Ср. Osborne. Op. cit. P. 256.
47. Haubold. Op. cit. P. 31.
48. Morris. Archaeology as Cultural History. P. 185.
49. Ibid. Р. 169-171.
50. Ibid. Р. 160-161.
51. Haubold. Op. cit. Р. 25-48.
52. Povalahev N. Die Griechen am Nordpontos. Munchen, 2008. S. 208-249.
53. Gerkan А. Griechische S^dteanlagen. Berlin, 1924. S. 29, 90ff.; Szidat J. Hippodamos von Milet. Seine Rolle in Theorie und Praxis der griechischen Stadtplanung УУ BJb. 1980. № 180. S. 37-38, Anm. 67.
54. Castagnoli F. Orthogonal Town Planning in Antiquity. Cambridge, 1971. P. 129.
55. Hoepfner W, Schwandner E.L. Haus und Stadt im klassischen Griechenland. Munchen,
1994. S. 306.
56. В плане Милет проигнорированы остатки на улицах ZaL|j.r| 33-35 и OiaipLSou 2kuXltcti-| 4-6, имеюжие другое чем предпологалось направление — Eickstedt von K.-V.Beitrage zur Topographie des antiken Piraus. Athenai, 1991. S. 84-85, Anm. 403. При реконструкции плана Милета В. Xёпфнер и Е.-Л. Шванднер интерпретировали остатки открытые А. фон Герканом в трех местах как следы позднеархаических или раннеклассических вымосток дворов либо помещений. Сам
А. фон Геркан считал эти фрагменты остатками вымосток переулков. На данный момент они считаются остаками эллинистического или даже римского времени: Hoepfner, Schwandner. Op. cit. S. 17-20; Ср.: Shipley G. Little Boxes on the Hillside: Greek Town Planning, Hippodamos and Polis Ideology УУ The Imaginary Polis У M.H. Hansen (ed.). Copenhagen, 2005. S. 362. О раннем плане Сиракуз см.: Di Vita A. Town Planning in the Greek Colonies of Sicily from the time of their Foundations to the Punic Wars Ц Greek Colonists and Native Populations У J^. Descoeudres (ed.). Oxford, 1990, Р. 349, 356-361.
57. Mertens. Op. cit. Р. 73.
58. Fischer-Hansen T. The Earliest Town-Planning of the Western Greek Colonies, with special regard to Sicily УУ Introduction to an Inventory of Poleis У Mogens H. Hansen (ed.). Copenhagen, 1996. P. S.318; Shipley. Op. cit. Р. 336-347.
59. Пара Питекуссы — Кумы сопоставляется часто с парой Березань — Ольвия. Т.к. Питекуссы считаются эмпорием, то Березань по аналогии получает подобый же
статус. — см.: Доманский Я. В., Марченко К. К. К вопросу о базовой функции первоначального Борисфена Ц EYXAPI2TEPION. Антиковедческо-историографиче-ской сборник памяти Ярослава Витальевича Доманского (1928-2004). СПб, 2007. С.27.
60. Анализ aрхеологических находок из Питекусс см.: Поваляев. Ук. соч. C. 194-201.
61. Mertens. Op. cit. Р. 38-39.
62. Ibid. Р. 73-74.
63. Di Vita. Op. cit. P. 349. См.: Mertens. Op. cit. P. 73-75.
64. Mertens. Op. cit. P. 63-66.
65. См.: Поваляев. Ук. соч. C. 200-201.
66. Shipley. Op. cit. P. 344. Mertens. Op. cit. P. 159-161.
67. Ibid. P. 345.
68. Polignac de F. Forms and Processes: Some Thoughts on the Meaning of Urbanization in Early Archaic Greece ^Mediterranean Urbanization 800-600 BC. У R. Osborn,
B. Cunliffe (eds.). Oxford, 2005. P. 45-70.
69. A. v. Gerkan ist der Meinung, die regelmaBige Stadtanlage seien vielmehr das Ergebnis der naturlichen Entwicklung gewesen, die in den Kolonialgebieten stattgefunden habe — Gerkan. Op. cit. S. 49. Szidat. Op. cit. S. 40-41. Kolb F. Die Stadt im Altertum. Munchen, 1984. S. 14ff, 120.
70. См. напр.: Murray. Op. cit. S. 148.
71. Morris I. Burial and ancient societey after ten years УУ Necropoles et Pouvoir. Paris,
1998. P. 21-36.
72. Речь идет в первую очередь о материалах Аттики, Аргоса и Кносса, как наиболее полно опубликованных и изученных. См.: Whitley. Style and Society in Dark Age Greece. P. 181-190.
73. Morris. Burial and ancient societey. The rise of the Greek City-State. P. 89, 183-185.
74. Houby-Nielsen S. Interaction between chieftains and citizens? 7th cent. B. C. burial customs in Athens HActa Hyperborea. 1992. N« 4. P. 347-374.
75. Morris I. Archaeology and archaic Greek history УУ Archaic Greece: New Approaches and New Evidence У N. Fisher, H. van Wees (eds.). London, 1998. P. 14-15.
76. См. Snodgrass A. Archaic Greece: the age of experiment. London, 1980.
77. Morris. Archaeology and archaic Greek history. P. 24-25, 71ff.
78. Morris. Death-ritual and social structure in classical antiquity. Cambridge, 1992. P. 78., fig. 17.
79. Morris. Burial and ancient societey. The rise of the Greek City-State. Р. 3-9, 214-216. Whitley J. The Monument that stood before Marathon: Tomb-Cult and Hero-Cult in Archaic Attica. AJA. 1994. М 98. Р. 224-225.
80. Morris. Op. cit. P. 3, 8-9, 184, 216.
81. Houby-Nielsen. Op. cit. 344.
82. Поваляев. Ук. соч. С. 207-208.
83. Толстиков. Ук. соч. С. 62-63; Tolstikov V. Pantikapaion. Ein archaologisches Portrat der Hauptstadt des Kimmerischen Bosporus УУ Das Bosporanische Reich: Der Nordosten des Schwarzen Meeres in der Antike У J. Fornasier, B. Bottger (Hrsg.). Mainz am Rhein, 2002. S. 45-46.
84. Сидорова Н.А. Археологическая керамика из Пантикапея Ц МИА. М 103. 1962.
C. 94-148.
85. Tolstikov. Op. cit. S. 45.
86. Блаватский В.Д. Строительное дело Пантикапея по данным раскопок 1945-1949 и 1952-1953 гг. Ц МИА. М 56. 1957. С. 14.
87. Сокольский Н.И. Раскопки Пантикапея Ц КСИА. 83. 1961. С. 36; Марченко И.Д.
Раскопки Пантикапея в 1965-1972 гг. Ц Культура и искусство Боспора. М., 1984. С. 10.
88. Толстиков. Ук. соч. С. 59.
89. Кузнецов В.Д. Некоторые проблемы торговли в Северном Причерноморье в архаический период Ц ВДИ. 2000. М 1. С. 22-23.
90. Treister M.Yu. Excavations at Pantikapaion, Capital of the Kingdom of Bosporus. Old Finds, Recent Results and some New Observations УУ Greek Archaeology without Frontiers. Athens, 2002. Р. 154.
91. Tolstikov. Op. cit. S. 45-51; Treister. Op. cit. Р. 152-154.
92. Марченко И.Д. О планировке северного участка Пантикапея Ц СА. 1979. М 2.
С. 171-173.
93. Hansen M.H. The Polis as an Urban Centre. The Literary and Epigraphical Evidence Ц The Polis as an Urban Centre and as a Political Community У M.H. Hansen (ed.). Copenhagen, 1997. P. 16.
94. Худяк М.М. Из истории Нимфея 6-3 го веков до н.э. Ленинград, 1962. С. 16, 61.
95. Там же. С. 16-18.
96. Tsetskhladze. Op. cit. P. 50.
97. Бутягин А.М. Особенности домостроительства архаического Боспора Ц Феномен Боспорского царства: Греческая культура и периферия античного мира. СПб.,
1999. С. 114.
98. Худяк. Ук. соч. С. 13-14. Прим. 6. Табл. 2.2.
99. Там же. С. 16.
100. Povalahev. Op. cit. S. 208-215.
101. Кошеленко Г.А., Кузнецов В.Д. Греческая колонизация Боспора Ц Причерноморье в VII-V вв. до н.э.: Литературные источники и Археология. Тбилиси, 1990.
С. 42-43.
102. Povalahev. Op. cit. S. 181-182.
103. Поваляев. Ук. соч. С. 206-207.
IDEAL POLIS AND COLONISATION N.L. Povaljaev
In this article the different Greek concepts of the ideal polis and its role in human history are analyzed. The basis and starting point for this discussion is the poetry of the Archaic times. Furthermore is examined, how these ideas are reflected in the archaeological material, because the Greeks could have adhered to the concept of the ideal polis when founding a colony.
The main result of this analysis is that the Greek of the Archaic times were influenced in their conceptions not by the model of the poleis of the epos — like Troy and Scheria — but by simple descriptions as those of Hesiod. An exemplary, model polis therefore possessed no distinctly urbanistic traits and no regular street map. The study of the archaeological material from Sicily and Southern Italy leads to the conclusion that the regular plans of the colonial cities date back to the late-archaic or classical times. Obviously because there was no concept of a regular plan before that time. Thus there is no reason to differentiate between the colonization in the Western Mediterranean and the Pontic region. As the analysis of the finds shows the evidence for the beginnings of a colony is always vague — in the West as in the East. It is only 50-100 years after the founding that the building of larger houses and a modest phase of urbanization begins.
The concept of the ideal polis did not — as can be seen from the funerary rites in Athens — materialize in the architectural design of the city-centre but in the rituals that were performed at the graves. In this respect the colonies on the Northern Pontos are not of second rank. They can not be denied the status of a polis because of their supposed underdeveloped architectural design.
©2010
Д.С. Коробов УКРЕПЛЕНИЯ ЭПОХИ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ НА БОРГУСТАНСКОМ ХРЕБТЕ БЛИЗ КИСЛОВОДСКА
Археологические памятники окрестностей Кисловодска изучаются на протяжении 150 лет. За это время собрано немало сведений о древностях Кисло-водской котловины — уникального природного уголка Северного Кавказа, образованного долиной реки Подкумок и ее притоками и огражденного с севера Боргустанским, с востока — Джинальским и с юга — Кабардинским хребтами. Здесь, на территории примерно 20 х 30 км на сегодняшний день известно более 600 памятников археологии (с учетом культурно-хронологического деления их более 800), начиная с эпохи энеолита и заканчивая новым временем. Эта чрезвычайная насыщенность археологическими древностями наряду с хорошей изученностью географически замкнутого региона обусловили выбор Кисловод-ской котловины в качестве полигона по созданию археолого-географической информационной системы (АГИС) «Кисловодск». Работы научного коллектива Института археологии РАН под руководством Г.Е. Афанасьева с участием ки-словодских археологов велись с 1996 по 2000 г. Результаты этого этапа исследований отражены в коллективной монографии, обобщившей краткую информацию о всех известных на тот момент памятниках1.
С 2001 г. наступил новый этап, заключающийся в более детальных исследованиях укрепленных поселений эпохи раннего средневековья, обнаруженных в окрестностях Кисловодска, которые ведутся автором этих строк. За последние десять лет в результате широкомасштабных разведочных работ нанесено на карту более 125 крепостей, из которых около половины были открыты нашими разведками. Детальными полевыми исследованиями были охвачены долина реки Березовой на юге котловины и южная оконечность Боргустанского хребта на ее северной границе. В последнем случае была обнаружена серия укрепленных поселений нового, ранее неизвестного здесь типа. Настоящая статья посвящена публикации имеющихся в нашем распоряжении материалов по этим укреплениям и предварительным выводам об их культурной принадлежности и датировке.
Единственным известным к моменту начала наших работ памятником на
