CC BY
73
III. ИСТОРИЯ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ
И.С. ЛИСЕВИЧ* ТРАДИЦИОННАЯ КИТАЙСКАЯ КУЛЬТУРА
В Китае всегда высоко ценили культуру, обозначавшуюся иероглифом «Вэнь». Ее рассматривали как манифестацию духовной благодати - «дэ», которая в свою очередь исходила из абсолютного Дао. Вэнь накладывалась в процессе воспитания на первоначальную природу человека как некий духовный узор, отличавший его от человека неразвитого, подобно тому как узоры на шкуре благородного барса и тигра отличают их от козла и барана. Однако причудливая вязь культуры была не просто украшением, а свидетельством новой природы человека, подтверждением того, что он превратился в существо иного порядка и поднялся на другую, более высокую ступень.
Культура в Китае всегда почиталась выше грубой силы, а гражданская служба была предпочтительнее военной. В отличие от европейских владык, китайскому императору никогда не пришло бы в голову рядиться в военный мундир или самому командовать войсками -немногие исключения лишь подтверждают это правило. Зато способность сочинять стихи, изящный литературный слог свидетельствовали об осененности благодатью, и почти каждый правитель Китая считал долгом хотя бы отметиться в поэтическом творчестве - начиная от основателя ханьского царствующего дома, императора Воинственного (III-II вв. до н.э.) и кончая председателем Мао. Вообще, литература и традиции мыслились делом великим,
* Лисевич И.С. Традиционная китайская культура// Очерки по истории мировой культуры. - М., 1997. - С. 53-82.
61
«канвой государственности», а запечатлевшие ее иероглифы - символом присутствия благодати (с.54-55).
В Китае роль первообразующего культурного фактора сыграли так называемые «Три учения» - конфуцианство, даосизм и буддизм. (Проблемы чань-буддизма в очерке практически не рассматриваются). Слово «конфуцианство» пустили в ход европейцы, в самом же Китае это явление всегда именовалось «школой книжников», ибо вело свое начало от мудрости далекого прошлого. «Люблю древность и верю в нее», -провозгласил Конфуций. Изначальный момент движения истории мыслился конфуцианству «высокой древностью», к которой он был постоянно обращен своим духовным взглядом, и миф о золотом веке обладал в его глазах всеми чертами реальности.
Что же требовал подобный идеал от представителя «учения книжников»? Разумеется, как можно бережнее сохранять все, что досталось от седой старины, и стараться передать традицию дальше. «Передаю, но не творю», - так формулировал свое кредо Конфуций. Конфуцианство было учением весьма прагматичным, точкой приложения которого был не просто человек, а прежде всего человек общественный. Стратегия поведения человека в обществе и в общении с себе подобными, принципы построения и функционирования социума -вот что постоянно находилось в центре внимания конфуцианства. Уздою же и шорами для человека в его следовании по правильному пути и одновременно источником духовного удовлетворения и радости для того, кто осознавал их необходимость, служили Установления - «ли». Это слово переводят по-разному: Этикет, Ритуал, Обрядность, Церемонии, однако оно шире их, и в любом случае виделось китайцу начертанным «с большой буквы». Человек рождается на свет без этих, порой неписаных норм поведения, они противны его врожденным желаниям, но столь же необходимы, как плоть и кожа. Только облекшись в новую плоть «ли», он становится достоин звания истинного человека, без «ли» - он хуже самой мерзкой крысы. Для китайца «ли» виделись небесным начертанием, упорядочивающим мир, без «ли» весь мир рушился и терял всякую ценность. Благодаря «ли» любой человек точно представлял, как он должен поступать в каждом конкретном случае, «знал свое место». Церемонии «разделяли людей», создавали четкую иерархичность, но в отличие от закона действовали «изнутри», ибо были тесно связаны с категорией чувства.
62
Разные принципы формировали корпус конфуцианских «Установлений», но вряд ли был среди них более важный, чем принцип «сыновней почтительности» - «сяо». В современном обществе, обращенном в будущее, главной ценностью представляются дети. В Древнем же Китае, ориентированном на прошлое, основой основ виделись предки, родители, старшие. В генеалогическом древе, которое в Европе превратилось в символ, а в Китае мыслилось живым организмом, всегда дорожили корнем. Ветви можно обрезать много раз, но повреди корень - и дерево погибнет вместе с ветвями. Потому-то при жизни следовало служить родителям, а после их смерти - приносить жертвы их духам. Ценность ребенка состояла в его миссии продолжения рода - он был гарантом того, что жертвоприношения не прекратятся. Поэтому-то, как утверждала конфуцианская «Книга сыновней почтительности», «из трех тысяч разных видов непочитания родителей наихудший - не иметь потомства» (цит. по: с.59).
Впрочем, ошибочно видеть в конфуцианстве лишь рационализм и прагматизм. За его «наукой управления» скрывается другой, глубинный слой - учение о внутреннем самоусовершенствовании человека, поражающее возвышенностью идеалов и духовной нелицеприятностью. «Человек мелкий требователен к другим, благородный муж требователен к себе. Не научившись управлять собой, как можно управлять людьми?» - говорил Конфуций.
«Учиться и постоянно повторять - разве не радость?!» - этими словами начинается собрание изречений Конфуция, книга «Суждения и беседы». Но не к обучению, представляющему простое накопление суммы знаний, призывал Конфуций, хотя и оно значило много. Обретение мудрости и восхождение на иную ступень познания - вот что было целью и средством становления идеального человека, «благородного мужа» конфуцианцев (с.60).
Другим учением, оказавшим огромное влияние на судьбы китайской культуры, была философия даосов. Глубокой древностью веет от нее, хотя порой движение даосской мысли удивительно созвучно исканиям нашего времени. Человек и космос, идея информационного поля, всеобъемлющая теория резонанса, начатки синергетики... Они рассуждали о вселенском Семени (Цзин), произрастающем на человеческой ниве, о сне души и Великом пробуждении от жизни, о
63
путях достижения телесного бессмертия, о чудесном и необычном, о духах и духе.
Глубоко в недрах Небытия возникло Духовное Семя, чтобы затем прорасти в человеческом существе, облечься плотью и дать урожай, а после вернуть умножившуюся духовность Небу и Мирозданию. Для древних китайцев дух и материя были неразделимы, и дух мог материализоваться, принимая грубые и зримые физические формы. «Человек порождается духовным эфиром и со смертью вновь в него возвращается... Эфир порождает человека подобно тому, как вода рождает лед. Вода, затвердев, становится льдом, дух, сгустившись, становится человеком. Растаяв, лед превращается в воду, а человек после смерти вновь становится духом», - писал в I в. до н.э. Ван Чжун, выражая общепринятый тогда взгляд на вещи (цит. по: с. 61-62). Мир духа и мир бесчисленных физических форм в сознании древних китайцев объединяло понятие Дао - Пути Вселенной. «Не имеющий начала, но вечно рождающий» - так определили этот путь Ле-цзы (V в. до н.э.). Дао называется Путем потому, что оно всегда в движении, «неизменное, постоянно рождает изменения», оно - данное от века, незримая программа Пути, которым мир идет во времени и пространстве. Древние постоянно уподобляют Дао широкому водному пути, и в этом скрыто ощущение чего-то животворного, изначально бесформенного, текучего, трудноуловимого и всепроникающего. Как-то Чжуан-цзы спросили: «Где находится Дао?» - «Нет места, где его не было бы!» - ответил Чжуан-цзы. Но лишь тот, «кто способен созерцать невидимое, слышать неслышимое, ощущать бестелесное, близок к познанию Дао», - утверждают авторы трактата «Люйши чуньцю» (цит. по: с. 62). Только отвлекшись от мира форм, красок и звуков, погрузившись в безмолвие и освободившись от ненужных волнений и мысли, человек приобщается к истине. Так, в краткие мгновения между сном и бодрствованием ученому приходят великие идеи, поэту -незабвенные строки стихов, а отшельнику предстают удивительные видения. Всякое творчество черпает из бестелесного потока Пути, перед всемогуществом которого отступает любая человеческая фантазия.
Поэт и пророк способны прозреть в этом потоке те образы, которым вот-вот суждено облечься в плоть. Они еще за границей сущего, но тот, кто слился душою с Дао, видит и знает их день и час. Глубину Великой Пустоты он постигает сердцем, ибо сердце способно
64
открыть нам все, недоступное для других органов чувств. Сердце сродни Дао, и через него проходит Великий Поток, тот «Истинный владыка, в которого погружается человек и на волнах которого он всплывает» (цит. по: с. 62). Ось мира может проходить и через Полярную звезду, и через человеческое сердце, ничего, что сердец так много, - ведь солнце может отразиться в каждой капле и сиять в ней. «В небе Дао - это солнце, в человеке - это сердце», - говорится в одном из древнейших трактатов «Гуань-цзы». Солнце мыслится одним из видимых образов Дао, сообщающем миру его временные ритмы и льющим в него энергию жизни из небытия; таково же и сердце человеческое, соединенное незримыми узами с Сокровенным и черпающее из него жизнь.
С.А. Гудимова
65
