CC BY
148
Н. А. Портнягина
I Государственная дума в борьбе за власть: оценка революционного террора*
Страшный вопрос о терроре был одним из подводных камней, о которые разбилась Первая, отчасти и Вторая Дума.
А. В. Тыркова
В статье анализируется проблема обсуждения террора в Первой Г осудар-ственной думе. Автор показывает, что оценка Думой революционного террора, ее борьба за политическую амнистию и отмену смертной казни стали средством давления Думы на правительство. Новая элита, возникшая в России в ходе модернизации и представленная в нижней палате парламента, хотела не столько освободить заключенных, сколько выиграть у правительства борьбу за власть. Поэтому террор воспринимался Думой не как преступление, а как героический способ борьбы за свободу.
The article analyses the problem of the terrorism in the discussion of the First State Duma. The author shows that the Duma's evaluation of the revolutionary terror, its struggle for political amnesty and abolition of death penalty became a means of pressure on the government. The new elite that emerged in Russia in the course of modernization and represented in the Lower chamber would not only free the prisoners as win the struggle for power. That is why the terror was perceived by Duma not as a crime but as a heroic way to fight for freedom.
Ключевые слова: амнистия, революционный террор, политические убийства, смертная казнь, I Государственная дума, кадетская фракция, военнополевые суды, правительство.
Key words: amnesty, revolutionary terror, assassination, death penalty, the First State Duma, Cadet Fraction, court martial, government.
Одной из форм политического насилия является терроризм, призванный устрашить противника, нарушить или разрушить государственный и общественный порядок, вызвать панику, политические и другие изменения. Едва ли не главная задача терроризма -воздействие на мышление и сознание людей, их завоевание, что ведет к подрыву государства, к захвату власти той партией, которая использует террор. Терроризм в России конца XIX - начала XX в.
© Портнягина Н. А., 2013
* Статья подготовлена при финансовой поддержке государства в лице Минобрнауки России. Соглашение № 14.B37.21.0952 от 07.09.l2 по теме: «Российская общественность и власть в начале XX в.: реакция на революционный террор».
оказал существенное влияние как на политику власти, так и на общественное мировоззрение. Например, проект М.Т. Лорис-Меликова или Манифест 17 октября 1905 г. были вызваны систематическим террором народников и неонародников [2, с. 345-347]. Политическая культура страны формировалась в условиях нарастания террористической деятельности и снижения значения человеческой личности. Размах терроризма обусловлен отношением к нему общества. Настоящая статья является попыткой проанализировать эту малоизученную в отечественной историографии проблему на примере восприятия террора I Государственной думой.
В Государственной думе в полной мере была представлена российская общественность - сознательная образованная часть граждан: дворянство, духовенство, верхи торгово-промышленного населения, или цензовые граждане, представители всех сословий, получивших право с 1906 г. участвовать в выборах Государственной думы [12, с. 210-211].
I Дума была левой по своему составу, кадеты (176) и трудовики (102) составили самые большие фракции, определявшие работу нижней палаты [4, с. 37-38]. Дума 1906 г. воспринималась современниками как поле битвы народа с правительством, депутатов с властью [6, с. 23; 9, с. 138, 299]. Талантливая журналистка
A.В. Тыркова, освещавшая работу нижней палаты парламента, вспоминала: «Перед открытием Государственной думы между правительством и народными представителями не произошло никакого общения, никаких не только сговоров, но даже переговоров. Думцы и министры впервые встретились в Таврическом дворце, куда обе стороны притащили с собой тяжкий груз и путы враждебности, недоверия, нежелания подойти друг к другу ближе, найти почву для сотрудничества» [23, с. 244].
Ненависть депутатов к правительству была так велика, что некоторым министрам не давали говорить. Например, когда главный военный прокурор В.П. Павлов, инициатор введения военнополевых судов, вошел на думскую трибуну, раздались крики: «Вон, долой, палач, мерзавец!». В.А. Оболенский вспоминал: «Какое-то заразительное безумие охватило Думу. Я видел рядом с собой обычно тихих, уравновешенных людей, которые с искаженными от бешенства лицами орали бранные слова или свистели, засунув пальцы в рот», пока «бледный как полотно Павлов сошел с трибуны, так и не произнеся ни одного слова» [15, с. 354]. Позже депутат
B.Д. Набоков с иронией напишет: «Значительная часть Думы не допустила генерала Павлова до объяснений, и мнение военного министра осталось необнаруженным» [14, стб. 1089]. Так Дума продемонстрировала свое отношение к правительственному террору, результат не замедлил сказаться, 27 декабря 1906 г.
В.П. Павлов был убит террористом. Таким образом, осуждение террора и отказ от него как со стороны власти, так и со стороны общества могло бы стать почвой для сотрудничества между Думой и властью.
Правительству следовало бы подготовиться к обсуждению этой проблемы в парламенте, поскольку можно было предвидеть, что террор и тесно связанные с ним вопросы амнистии и смертной казни вызовут пристальное внимание Думы. Во-первых, эти проблема были самыми обсуждаемыми на страницах российской печати. Во-вторых, об амнистии говорилось в наказах депутатам и «неустанно повторялось на избирательных собраниях» [23, с. 259], о чем правительство не могло не знать. В-третьих, правительство после опубликования 18 февраля 1905 г. Именного Высочайшего указа Правительствующему сенату, возлагающего на Сенат обязанность рассматривать предложения на имя царя, поступающие от частных лиц и учреждений «по вопросам, касающимся усовершенствования государственного благоустройства и улучшения народного благосостояния» [5, с. 22], получило множество записок не только с предложениями противодействия набирающему размах террору [16], но и писем, прошений, характеризующих отношение общества к амнистии и институту смертной казни.
Более всего записок поступило от консерваторов, ратовавших за сохранение смертной казни при усилении борьбы с террором и передающих тяжелую атмосферу страха, господствующую в стране. Так губернский гласный Полтавского земства В.И. Мезенцов в письме С.Ю. Витте в конце 1905 г. писал: «Совершенно терроризировано все мирное, благоразумное общество. Вы напрасно взываете к поддержке благомыслящих людей, - они не могут, они не смеют пикнуть против обуявшего их террора, - хотя нисколько не сочувствуют революции» [19. Л. 73]. Ему вторил Э. Шильдер-Шульднер в письме от 3 ноября 1905 г.: «Они [либералы, революционеры - Н.П.] ратуют против уничтожения смертной казни, а сами терроризируют мирных рабочих и железнодорожных служащих именно страхом смерти от неизвестной, подосланной ими руки... Вся их сила в страхе других! Каждый железнодорожный рабочий говорит: «Мне моя жизнь дороже; - и по приказу стачечного комитета не выходит на работу. Надо устроить так, чтобы они их не боялись. Вот где нужна главная поддержка правительству. Но здесь мы требуем от отдельных людей уже подвиги. Так их надо и обставить!...». Автор письма настаивал на применении смертной казни для террористов [19. Л. 168-170].
Многие консерваторы критиковали правительство за нерешительные действия в отношении революционных партий, за то, что оно не смогло предвидеть революции, поведение многих чиновни-
ков воспринималось как трусость: «народ говорит. самые черные крестьяне, . что когда все было благополучно не подавали в отставку [министры - Н.П.], а теперь в «смутное время» пошли в отставку многие губернаторы боясь их убьют». Последние слова
С.Ю. Витте подчеркнул [20. Л. 154-158].
Либералы, напротив, ратовали за отмену смертной казни, за политическую амнистию, полагая, что это остановит революцию. Так, 10 октября 1905 г. в Совет министров поступило письмо из Риги от Л.Ю. Иониной, бывшей жены посланника России в Швейцарии, которая писала, что до созыва Государственной думы Совет министров мог бы обсудить вопрос об отмене закона о смертной казни как несоответствующий «степени развития человека в ХХ веке» [17. Л. 129]. 20 декабря 1905 г. С.Ю. Витте получил письмо от анонимного корреспондента, который предлагал дать евреям равноправие, провести переговоры и заключить перемирие с вождями эсеров на следующих условиях: «партия приостанавливает всякие активные враждебные правительству действия и пропаганду до открытия Государственной Думы и потом еще на 1 год. Правительство освобождает арестованных, за исключением совершивших убийство и участвовавших в открытых мятежах в России» [21. Л. 17]. В Совет министров поступило даже прошение крестьян-арендаторов Рижского уезда от 15 мая 1905 г. освободить от заключения всех арестованных по политическим делам [17. Л. 30].
Действительно, обсуждение проблемы террора, амнистии и смертной казни стали едва ли не главными в работе I Государственной думы. С вопроса об амнистии Дума начала свою работу, а одним из двух законопроектов, которые она одобрила, был законопроект об отмене смертной казни. Оба эти вопроса были увязаны с проблемой политического террора, так как значительная часть заключенных, которые сидели в тюрьмах в 1906 г., были осуждены за политические преступления: террористические акты или экспроприации. Почему эти проблемы, безусловно, важные, но все же не первостепенные, в отличие от аграрной, например, выдвинулись на первый план в Думе? Представляется, что это было обусловлено тремя обстоятельствами. Во-первых, настроением улицы. Когда депутаты после тронной речи императора двигались из Зимнего дворца в Таврический, их сопровождали массы народа с одним требованием: «Амнистии!», а из «Крестов» неслись крики узников: «Ура! Свободы! Амнистии!». В ответ все депутаты, «как один человек, замахали шляпами». У многих на глазах стояли слезы [9, с. 158; 15, с. 339]. Во-вторых, депутаты сознавали, что созыв Думы является итогом долгой освободительной борьбы, и «с ее стороны - долг чести прежде всего протянуть руку помощи к тем, кто еще томится в заключении» [6, с. 23]. Кроме того, эти вопросы стали средством
давления Думы на правительство. Новая элита, возникшая в России в ходе модернизации, хотела большей власти, чем та, которую она получила по Основным государственным законам от 23 апреля 1906 г. Эту мысль кадетский депутат В.Д. Набоков выразил следующими словами: «исполнительная власть да покорится власти законодательной».
Сразу после избрания председателя Думы с требованием амнистии политическим заключенным выступил кадет И.И. Петрункевич. Это выступление не было спонтанным, как могло показаться со стороны. Сразу же по прибытии в Таврический дворец к М.М. Ковалевскому, с научным авторитетом которого считались и левые, и правые, подошел С.А. Муромцев и спросил его мнения о своевременности разговора об амнистии. М.М. Ковалевский «высказался в смысле утвердительном» [8, с. 362]. Высказать это требование кадеты поручили своему старейшему лидеру И.И. Петрункевичу [23, с. 259]. На первых же заседаниях нижней палаты стали зачитывать телеграммы от политических заключенных, с которыми Дума считала себя связанной, все это создало особую, взвинченную атмосферу. Требования амнистии и отмены смертной казни было решено внести в ответный адрес государю. В действительности об амнистии Дума могла лишь просить, так как этот вопрос был прерогативой царской власти.
При обсуждении проекта ответного адреса депутаты подчеркивали, что амнистия - это всенародное требование [22, стб. 27]. В начале обсуждения часть депутатов склонялась к мысли, что амнистия является актом прощения, милосердия, забвения, но позже большинство пришло к выводу, что это необходимое требование народа к верховной власти, а не просьба, так как амнистия касается не заблудших, а невинных, которые «томятся в тюрьмах не потому, что они преступники, а потому, что они борцы, потому что добивались того, чего мы здесь добиваемся» [22, стб. 28]. Подчеркивалось, что амнистия является условием мира в стране и должна быть всеобщей [22, стб. 24, 27]. Рабочий социал-демократ В.Н. Чурюков предложил, не дожидаясь составления ответного адреса, послать императору телеграмму о необходимости освобождения всех политических заключенных, а до тех пор не приступать ни к каким делам [22, стб. 34]. И хотя большинство депутатов высказались против этой меры, полагая, что она спровоцирует открытый конфликт с верховной властью, тем не менее требование Думой амнистии выглядело именно угрозой царю и правительству [22, стб. 35-38].
В.Д. Набоков озвучил кадетский проект обращения к государю в ответ на тронную речь, в котором отмечалось, что отсутствие амнистии не дает возможности Думе приступить к законодательной работе. Амнистия - требования народной совести, «в которых нель-
зя отказывать, с исполнением которых нельзя медлить». Дума ждет «полной политической амнистии как первого залога взаимного понимания и взаимного согласия между царем и народом» [22, стб. 76].
5 мая единогласно был принят кадетский вариант ответного адреса императору, в который были внесены незначительные изменения, уточняющие понятие: «полная политическая амнистия», т. е. «амнистии, распространенной на все предусмотренные уголовным законом деяния, вытекавшие из побуждений религиозного или политического, а также на все аграрные правонарушения» [22, стб. 241]. Однако амнистии Дума не добилась. Между тем, по мнению современников, у нее был способ сделать это. Для этого Дума должна была осудить террор [11, с. 109]. Без этого требовать амнистии от власти, которая опасалась, что выпущенные на свободу заключенные вновь возобновят террор, было бессмысленно. Так,
А.В. Богданович 3 мая записала в дневнике: «Б.В. Никольский рассказывает, что когда царю было доложено про убийство адмирала Кузьмича, он топнул ногой и воскликнул: "После всех этих убийств смеют еще говорить об амнистии"» [1, с. 387].
Предложение осудить террор было высказано в Думе умеренными депутатами. Первым эту идею высказал 2 мая А.А. Остафьев, входящий во фракцию октябристов. Он указал на то, что нельзя требовать амнистии без того, чтобы сказать, что в «культурной стране, какой должна быть Россия, когда будут гарантированы все свободы, никаких смертных казней и покушений одного человека на другого не может быть.» [22, стб. 82]. Депутат М.А. Стахович 4 мая предложил принять поправку к адресу императору, осуждающую террор. Террор, с его точки зрения, являлся преступлением, вызванным жестокостью власти и бесправием народа. Но в Думе нужно «добиваться своего или общественного права не силой, а по закону» [22, стб. 228]. В поправке говорилось: «.Государственная Дума выражает твердую надежду, что ныне, с установлением конституционного строя, прекратятся политические убийства и другие насильственные действия, которым Дума высказывает самое решительное осуждение, считая их оскорблением нравственного чувства народа и самой идеи народного представительства. Дума заявляет, что она твердо и зорко будет стоять на страже прав народных и защитит неприкосновенность всех граждан от всякого произвола и насилия, откуда бы они не исходили» [22, стб. 228].
Выступая во второй раз с пояснением к своей речи, М.А. Стахович осудил Думу за однобокое восприятие действительности, за то, что она помнит только о казнях политических преступников, но не об их жертвах, большинство из которых, городовые, кучера, сторожа, верно служат царю и стране. Он полагал, что большинство народа
осуждает политические покушения: «Русский народ скажет, что это не борьба, что это не служение ему и его благу, это - душегубство, и он его не хочет» [22, стб. 233]. В.А. Оболенский в воспоминаниях дал весьма нелестную характеристику М.А. Стаховичу как фронде-ру-аристократу, человеку без «определенных политических убеждений» [15, с. 378]. Но в I Думе он проявил подлинное мужество, заняв крайне непопулярную позицию по вопросу о терроре, выступив практически против всех. Думается, отношение М.А. Стаховича к террору сформировалось 1 марта 1881 г., когда он случайно оказался во дворце и стоял у постели умирающего царя [7, с. 464-465].
Однако Дума проголосовала против поправки М.А. Стаховича, к которой присоединилось лишь 10 чел. Дума оказалась не в состоянии осудить террор, потому что она, в отличие от депутата М.А. Стаховича, не видела в нем преступления. Террористы представляли в речах народных избранников героями, совершавшими теракты «из любви к родине и из желания ей блага» [22, стб. 34, 1487], «пламенными людьми, пламеневшими любовью к родине» [22, стб. 228], а не преступниками. Депутат И.Л. Шраг, входивший в кадетскую фракцию, полагал, что террористы совершили наивысший подвиг: «жизнь свою положили за други своя!», они - «невольные жертвы», «.идя на то, что с формальной стороны называется преступлением, может быть мучились, страдали, ибо им, по их взглядам и убеждениям, противны все насилия, противно посягательство на жизнь человека. Они шли на это, как на подвиг, на борьбу и думали, может быть, заблуждались, что они спасают то, что им дорого, что они идут на борьбу с тем, что и нам одинаково ненавистно» [22, стб. 231-232]. Ему вторил профессор М.М. Ковалевский. В разговоре с друзьями он находил, что «гораздо действеннее писать статьи, чем бросать бомбы» [8, с. 116], но на думском заседании называл террористов святыми, поскольку им свойственно самопожертвование. Именно поэтому, с его точки зрения, Дума и не решается «поднимать секиру над головами политических преступников» [22, стб. 436]. Показательно, что в воспоминаниях М.М. Ковалевский ничего не пишет о революционном терроре и его жертвах, только о терроре правительства [8]. Левые и либералы замечали только террор со стороны правительства, революционный террор словно не существовал для них. Неслучайно кадет Н.Н. Миклашевский при обсуждении вопроса об амнистии
2 мая призвал к суду над теми, кто «совершал со стороны правительства расправы» [22, стб. 76].
Кадетский депутат священник Н.В. Огнев считал террористок
В. Засулич и М. Спиридонову «не злодейками по природе», но людьми «особенной нравственной чуткости, чуткости большей, чем у обыкновенных, ординарных людей», которые не имея других
средств воздействия на таких извергов, как Луженовский, решаются на преступления [22, стб. 1496]. Ф.И. Родичев и В.Д. Набоков не сомневались, что, если будет амнистия, то «лица, которые в настоящее время наполняют тюрьмы, дадут ... целую толпу деятелей самоотверженных, потому что туда их привело самоотвержение, которого нет в рядах истязателей!», смогут быть «вождями народными» [22, стб. 230, 1487].
Жертвы же террористов представали в речах депутатов извергами, истязателями, которых, в общем-то, и не жалко, хотя большинство депутатов подчеркивали, что они против политических убийств. О невольных жертвах террористов Дума не вспоминала вообще. Лишь М.А. Стахович отметил, что жертвы террора - это верные слуги царя и страны, которые имеют невероятное мужество перед лицом опасности «охранять уже по чувству долга» [22, стб. 233].
Причины терроризма виделись депутатам в неограниченном самодержавии и в политике правительства, которое не соблюдало права человека и гражданина, заграждало все пути для защиты этих прав, проявляло насилие по отношению к гражданам, не предавало суду тех, кто совершал преступления против народа [22, стб. 228229]. Именно оно, с их точки зрения, и несет ответственность за террор. Кадетский депутат Я.Я. Теннисон заметил, что под властью военного министерства люди просто не могут «совладать с собой» [22, стб. 908], «единственным выходом» из этого положения многим виделся террор. Такое отношение Думы к террору сделало совершенно невозможным для нее найти действенные пути для решения проблемы амнистии. Нужно сказать, что депутаты в отношении революционного террора употребляли термин «политическое убийство». Термин «политический террор» или «русский террор» они применяли, когда характеризовали действия правительства в период революции [22, стб. 440, 1265-1267, 1494].
Вопрос об амнистии был тесно связан с проблемой отмены смертной казни. Необходимость отмены смертной казни вызывалась в России произволом местной администрации. В стране действовала статья 18 исключительных положений, которая давала право администрации изымать любое дело из ведения общих судов и передавать его военным судам для суда по законам военного времени. Дума подняла вопрос о создании законопроекта об отмене смертной казни, и 18 мая кадетская фракция внесла законопроект в I Думу. В.А. Набоков объяснил, что законопроект вносится потому, что власть вопреки ожиданиям депутатов, выраженных в адресе царю, не приостановила смертные казни [22, стб. 422]. Председатель Думы этот законопроект передал министрам юстиции, военному и морскому. 26 мая ответы министров были озвучены в Думе. Мини-
стерства не отказывались от разработки этого закона, но ввиду сложности вопроса, требующего «правильной выработки основных положений. и подробных соображений в отношении отдельных преступлений», потребовали месячного срока [4, стб. 641-642]. Такая позиция министерств вызвала бурю протестов в Государственной думе и была оценена как «бюрократическая отписка», «глухота... к общественным требованиям» [22, стб. 642]. Большинство депутатов высказались за необходимость самим в кратчайший срок подготовить законопроект. Голоса умеренного депутата П.А. Гейдена и кадета Л.И. Петражицкого, считавших, что если Дума выработает закон сама - это будет «никому не нужной демонстрацией» и обострит отношения с правительством [22, стб. 646, 652], потонули в общем хоре осуждения правительства. М.М. Ковалевский предложил внести законопроект, отменяющий право министров на месяц отсрочивать законодательную работу Думы и обратиться к монарху с требованием приостановить исполнение смертной казни [22, стб. 659]. В результате Дума решила сама подготовить законопроект об отмене смертной казни.
Депутаты полагали, что этот шаг приведет к прекращению террора. Смертная казнь представлялась Думе местью и произволом со стороны правительства, которые не могут остановить революционное движение и террор [22, стб. 906], являющийся следствием «зверства и казней» правительства. Трудовик Т.В. Локоть даже призвал Думу немедленно рассмотреть законопроект об отмене смертной казни [22, стб. 662]. Но большинство все же проголосовало за предложение кадетов о создании комиссии для подготовки проекта закона в пятидневный срок. Дума приняла кадетскую формулу перехода к очередным делам, в которой признавалось, что решение вопроса о смертной казни «вполне подготовлено редакционной комиссией по составлению уголовного уложения» и требовалось приостановление смертных приговоров [22, стб. 661]. 19 июня в Думе слушали подготовленный комиссией законопроект об отмене смертной казни. Докладчик комиссии В.Д. Кузьмин-Караваев в очередной раз подчеркнул, что смертная казнь не может сдержать политических убийств, напротив, они вызваны «безудержным применением смертной казни» [22, стб. 1471]. Министр юстиции И.Г. Щегловитов выступил в Думе против законопроекта. С его точки зрения, «отмена смертной казни для политических преступлений при таких условиях была бы равносильна отказу государства всемерно защищать своих верных слуг» и приведет к увеличению терактов. Этот законопроект, по его мнению, требовал детальной проработки «окрепшего государственного порядка и установившегося успокоения в стране» [22, стб. 1479]. Его выступление вызвало в Думе взрыв негодования, речь министра прерывали крики: «довольно», «отставка». Министры внутренних дел и военный также посчи-
тали этот законопроект несвоевременным. В.Д. Набоков исказил как атмосферу выступления министра юстиции, так и сущность его речи, когда написал для еженедельника «Право»: «Дума спокойно выслушала бессмысленную и крайне невежественную речь министра юстиции, не умеющего отличить социализм от анархизма». Поспешил он и с выводом: «...По решению Государственной Думы, смертной казни в России больше не будет - безусловно и навсегда» [13, стб. 2203].
После обсуждения законопроекта в тот же день,19 июня, Дума единогласно с небольшими изменениями приняла законопроект об отмене смертной казни. Против никто не голосовал. Всем был памятен пример выступления правого депутата И.В. Способного. Он еще 5 мая выступил против отмены смертной казни, правда, свою крайне непопулярную в Думе позицию защищал невнятно [22, стб. 87]. В тот же день в «Биржевых ведомостях» появилось следующее стихотворение:
Депутат, - не столь способный,
Как фамилия его, -Бросил Думе вызов злобный И рискнул на озорство.
Всех вопросов безобразней Им затронутый вопрос:
Он в защиту смертных казней Спич хвалебный произнес! [10].
Законопроект, принятый Думой, поступил в Госсовет, но не был там поддержан. Смертную казнь отменить не удалось. Этот раунд в поединке общества с властью выиграла последняя. Между тем у Думы был «легкий и быстрый путь практически к отмене смертной казни: она могла изменить Положение об охране и упразднить статью 18» [11, с. 197]. Дума же, по сути, спровоцировала отказ правительства и в случае с амнистией, и в случае со смертной казнью, так как не столько хотела спасти или освободить заключенных, сколько показать свою силу и выиграть борьбу с правительством [3, с. 119; 11, с. 246].
Таким образом, большинство депутатов I Думы оценило революционный террор не как преступление, но как средство, которым вынужденно пользоваться общество в борьбе с самодержавием и произволом власти. Нижняя палата парламента попробовала вопросы амнистии и смертной казни использовать как рычаги для давления на правительство с целью получения большей власти. Правительство, со своей стороны плохо подготовившись к обсуждению этих проблем, не пошло на компромиссы с Думой. Оно учло только мнение консерваторов и усилило репрессии против революции. Нежелание Думы осудить террор способствовало ее роспуску.
Список литературы
1. Богданович А.В. Три последних самодержца. Дневник. - М., 1990.
2. Будницкий О.В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX - начало XX в.). - М., 2000.
3. Герье В. Первые шаги бывшей Государственной Думы. - М., 1907.
4. Демин В.А. Государственная Дума России: механизмы функционирования. - М., 1996.
5. Законодательные акты переходного времени. 1904-1908 гг. - М., 2010.
6. Езерский Н.Ф. Государственная Дума первого созыва. - Пенза, 1907.
7. Кара-Мурза А.А. Михаил Александрович Стахович: «Мне приходится жить, думать и говорить так несвоевременно // Российский либерализм: идеи и люди. 2-е изд. / под общ. ред. А.А. Кара-Мурзы. - М., 2007.
8. Ковалевский М.М. Ученый, государственный и общественный деятель и гражданин. - Пг., 1917.
9. Локоть Т.В. Первая Дума. Статьи, заметки и впечатления бывшего члена Государственной Думы. - М., 1906.
10. Льдов К. Отзвуки. Против смертной казни // Биржевые ведомости. 1906. 5 мая.
11. Маклаков В.А. Первая Государственная дума. Воспоминания современника. 27 апр. - 8 июля 1906 г. - М., 2006.
12. Миронов Б.Н. Социальна история России периода империи (XVIII начало XX в.): в 2 т. - 3-е изд. - СПб., 2003. - Т. 2.
13. Набоков В.Д. Минувшая неделя // Право. - 1906. - № 25. - Стб. 22012204.
14. Набоков В.Д. Парламентская неделя // Вестн. Партии народной свободы. - 1906. - № 17. - Стб. 1089-1095.
15. Оболенский В.А. Моя жизнь. Мои современники. - Париж, 1988.
16. Портнягина Н.А. Общественные проекты противодействия террору в период революции 1905-1907 гг. // Полиэтнический вуз в системе современного высшего образования: материалы межвуз. науч.-практ. конф. - СПб., 2013. С. 104-109.
17. РГИА. Ф. 1276. Канцелярия Совета министров. Оп. 1. Д. 10.
18. РГИА. Ф. 1276. Канцелярия Совета министров. Оп. 1. Д. 12.
19. РГИА. Ф. 1276. Канцелярия Совета министров. Оп. 1. Д. 57.
20. РГИА. Ф. 1276. Канцелярия Совета министров. Оп. 1. Д. 58.
21. РГИА. Ф. 1276. Канцелярия Совета министров. Оп. 1. Д. 59.
22. Стенографические отчеты / Государственная дума. Первый созыв, 1906. Сес. 1. Т. 1. - СПб., 1906.
23. Тыркова-Вильямс А.В. На путях к свободе. - М., 2007.
