CC BY
219
ФИЛОСОФИЯ
6
УДК 82.0: 16
Роберт Хауэлл ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА И ЕЕ ОБЪЕКТЫ
Исследуется проблема онтологического статуса героев литературных произведений. Рассмотрены различные способы решения этой проблемы в современной аналитической философии. Выделены наиболее перспективные подходы: актуалистский реализм и ориентированный на истинность нонреализм.
The article is dedicated to the problem of fictional characters' onthological status. Various ways of the solution in the framework of contemporary analytic philosophy are taken under review. Actuaist realism and truthclaiming nonrealism are marked out as the most promising approaches.
I. Введение в проблему
Возьмите произвольный отрывок художественного произведения — просто набор предложений, составленных для того, чтобы создать впечатление, что некая ситуация имеет место быть в реальном мире1. Художественные произведения знакомят нас как с реальными персонажами (такими, как, например, Наполеон и Россия в «Войне и мире»), так и с вымышленными (такими, как Эмма и Шарль Бовари в «Госпоже Бо-вари»). Под «объектом художественной литературы» я буду подразумевать любые объекты второго рода, то есть полностью вымышленные.
С объектами художественной литературы связаны фундаментальные проблемы в той области, где пересекаются эстетика, метафизика и философия языка. Рассмотрим в качестве примера Эмму Бовари. С одной стороны, в строгом смысле утверждение «Эмма Бовари не существует» истинно — госпожа Бовари никогда не занимала собой ни малейшей толики времени и пространства и не фигурировала ни в одной французской переписи населения. С другой стороны, мы, судя по всему, можем сослаться на нее и дать ее описание. Словосочетание «Эмма Бовари» относится к главной героине книги «Госпожа Бовари», и высказывание «Эмма Бовари была замужем и родилась за пределами архипелага Фиджи» кажется истинным. Более того, существует множество подобных истинных высказываний, включающих сравнения Эммы с
1 Последние исследования по данному вопросу представлены в работах Уолтона [24] и Карри [4]. Я опускаю вопрос об онтологии художественных произведений; см. мою [11] и схожие статьи в "British Journal of Aesthetics", вып. 41 — 44, по поводу работ Джеррольда Левинсона и других.
Вестник РГУ им. И. Канта. 2006. Вып. 12. Гуманитарные науки. С. 6 — 23.
другими вымышленными героями и с объектами реального мира («Эмма Бовари принадлежит к более низкому сословию, нежели Анна Каренина»; «Эмма менее известна, чем Клеопатра»). Эмма также может появиться в нескольких различных произведениях и может быть привычным объектом определенной психической деятельности (многие читатели думают о ней). Кроме того, верно, что в романе Флобера только одна главная героиня и что это он создал этот персонаж, но в то же время верно и то, что в романе не существует ни одного персонажа-алхимика. Как мы можем убедиться, что все эти утверждения относительно Эммы (включая ее существование как литературной героини) истинны, если она не существует в действительности? Подобные проблемы рассматривались Готтлобом Фреге, Алексиусом Мейнонгом и Бертраном Расселом в прошлом столетии, а также обсуждаются многими современными философами.
Попытки осмысления объекта художественной литературы в целом проходят в двух руслах [7; 10; 20]. Согласно реалистским теориям существует действительный объект референции и предикации, являющийся Эммой из «Госпожи Бовари». Нонреалистские теории отрицают существование такого объекта, даже в смысле существования любого действительного объекта, являющегося героем романа. Реалисты пытаются воспринимать высказывания вроде: «В романе "Госпожа Бовари" одна главная героиня, и эта героиня Эмма Бовари» — более или менее буквально. Нонреалисты стараются найти менее дословное толкование подобных высказываний, которое устраняет по видимости содержащееся в них обязательство признавать существование литературного героя как отдельной сущности.
Реалисты делятся на подгруппы в соответствии с их взглядами на проблему актуализма. Реалисты-актуалисты придерживаются мнения, что высказывание «В романе есть объект, являющийся литературной героиней Эммой» равнозначен высказыванию «В действительности существует объект, являющийся литературной героиней». Таким образом, они интерпретируют квантор существования «существует х» как показатель действительного существования х. Реалисты-нонактуалисты различают наличие (being) персонажа и его действительное существование. Они интерпретируют квантор существования как указание на то, что наличествует некий х как объект референции и предикации. Затем они рассматривают отдельный предикат («существует»), необходимый для выражения того, что х существует в действительности. В своих работах реалистического подхода придерживаются Питер Ван Инваген [22; 23], автор данной статьи [8; 9], Эми Томассон [20] и Натан Салмон [18]2. Нонактуалистами среди реалистов являются Мейнонг [14], автор статьи в ранних работах [7], Чарльз Криттенден [3], Эдди Зимек [30] и Теренс Парсонс [15], которые в логически стройном вице представили теорию Мейнонга.
7
2 Сол Крипке, чьи взгляды на референцию сильно повлияли на сегодняшнюю аналитическую философию, развил актуалистскую позицию в неопубликованной работе в начале 1970-х гг. [20; 18]. Актуалистический реализм Николаса Уолтерсторфа отождествляет персонажа с совокупностью признаков [27].
8
Нонреалисты также делятся на подгруппы. Все известные нам нон-реалисты так же как и актуалисты приравнивают наличие (being) к существованию. Тем не менее, нонреалисты не единодушны по поводу того, выражают ли в каком-либо смысле истину предложения, по видимости говорящие об объектах художественной литературы, вроде «Эмма Бовари — женщина».
Первая подгруппа представлена нонреалистами, не ориентированными на истинность подобных высказываний (non-truthclaiming nonrealists). Они рассматривают такие предложения в устах произносящих их как не выражающие истину (или же попросту как ложные). Вторая подгруппа представлена нонреалистами, ориентированными на истинность таких высказываний (truthclaiming nonrealists). Они считают, что такие предложения выражают истину, но истину, относящуюся к герою романа исключительно как к вымышленному персонажу. Наиболее известными представителями первой подгруппы являются Г. Фреге [6], Б. Рассел [17] и У. Куайн [16], три центральных фигуры аналитической философии. Многие философы относятся ко второй подгруппе, включая Джона Вудза [28], Кендалла Уолтона [24], Грегори Карри [4], а также Фредерика Адамса, Гэри Фуллера и Роберта Стекера [1]. Эти авторы по-разному подходят к способам истолкования истинности предложений вроде «Эмма Бовари — женщина».
Ниже будут рассмотрены сильные и слабые стороны этих подходов, начиная с нонактуалистского реализма и нонреализма первой подгруппы, далее будет дан обзор актуалистского реализма и нонреализма второй подгруппы. Таким образом, часто упрощая рассматриваемые подходы, я все же надеюсь не исказить их в ключевых моментах. Как станет ясно в дальнейшем, современные мыслители разработали логически стройные, глубокие и привлекательные разновидности этих подходов. Тем не менее вопрос, стоит ли строго придерживаться какого-либо из этих подходов, остается открытым.
II. Нонактуалистский реализм
Нонактуалистский реализм может показаться идеально подходящим для анализа высказываний о литературных героях. Высказывания типа «Эмма — женщина» или «Эмма — широко известный литературный персонаж» с первого взгляда представляются идентичными высказываниям вроде «Эмили Дикинсон — женщина» или «Эмили Дикинсон — знаменитая поэтесса». Но в то время как предложения второй группы относятся непосредственно к Дикинсон и приписывают ей свойства при помощи предиката, предложения первой группы представляются относящимися непосредственно к литературной героине Эмме Бовари и приписывающими ей свойства при помощи предиката. Единственное различие заключается в том, что Эмили Дикинсон существует в действительности, а Эмма Бовари — нет.
В предпринятом Парсонсом развитии этого подхода Мейнонга «Эмма Бовари» — имя собственное объекта, в действительности не существующего. Этот объект воспринимается как имеющий все свойства,
присвоенные ему на страницах «Госпожи Бовари». Истинно, что Эмма
— женщина, француженка и состоит в браке с неким человеком по имени Шарль. Ложно, что Эмма родилась на островах архипелага Фиджи. Парсонс выделяет подобные объекты художественной литературы на основе их свойств. В его представлениях существующие в реальности объекты, такие, как мадам Кюри, должны быть однозначно соотнесены с совокупностями стандартных свойств, присущих им, как, например, бытие женщиной и бытие химиком. Затем он расширяет соответствие при помощи введения несуществующих объектов, однозначно соотнесенных с совокупностями стандартных свойств, не относящихся к действительно существующим объектам. Объект художественной литературы — это просто несуществующий объект, чьи отличительные признаки приписаны некоторому персонажу (а именно этому самому объекту) в произведении художественной литературы.
Парсоновское развитие этой теории избегает множества традиционных проблем мейнонгианства. Объекты художественной литературы порой неполны: «Госпожа Бовари» не говорит, например, о том, имеет ли левая мочка Эмминого уха длину 1,5 мм. Кроме того, иногда их свойства несовместимы: колесо может быть названо в одном и том же рассказе и круглым, и квадратным (и тем самым не круглым). Кажется, неполнота нарушает закон исключенного третьего, а несовместимые свойства нарушают закон непротиворечивости. Тем не менее Парсонс отличает отрицание предложения («х не есть Р») от отрицания предиката («х есть не-Р») таким образом, что подобная проблема попросту не возникает. Тот факт, что в описании мочки Эмминого уха не встречается как того, что она имеет длину 1,5 мм, так и того, что она имеет длину не 1,5 мм, для него не противоречит тому факту, что она имеет длину 1,5 мм или не имеет длины 1,5 мм. Таким же образом, из того, что некое (не существующее в действительности) колесо одновременно характеризуется как круглое и не-круглое, не следует, что это колесо одновременно является круглым и не является круглым. Используя это техническое различие и еще несколько подобных, Парсонс показывает, что мейнонгианский подход к объектам художественной литературы более состоятелен, чем то могла внушить читателю критика Рассела3.
Тем не менее оригинальный подход Парсонса не приобрел многочисленных сторонников. Большинство исследователей, занимавшихся проблемой объекта художественной литературы, — актуалисты и отвергают мейнонгианское различение бытия и существования. А без этого различения теория Парсонса оказывается несостоятельной. Определение объектов художественной литературы через присвоенные им в литературном произведении свойства противоречит очевидному факту, что роман может наделять одними и теми же свойствами нескольких различных персонажей. Более того, парсоновский метод определения
3 Парсонс также опирается на несколько других положений, включая различие между ординарными (ядерными) и неординарными (внеядерными) свойствами — грубо говоря, между такими свойствами, как быть золотым, и такими особыми свойствами, как быть существующим или быть вымышленным.
10
персонажа препятствует прямому объяснению того факта, что один и тот же персонаж может фигурировать в разных произведениях, которые наделяют его противоречащими свойствами. К тому же художественные произведения, судя по всему, приписывают героям свойства, которых, согласно парсоновскому нонактуализму, они иметь не могут. Например, в тексте «Госпожи Бовари» мы ясно видим, что Эмма знает, о своем существовании, а следовательно, истинно и то, что она существует. Парсонс предлагает решения для некоторых из подобных проблем. Однако затруднения, вытекающие из его теории, а также множество содержащихся в ней интуитивно неприемлемых положений побудили большинство читателей отвергнуть нонактуалистский реализм.
III. Нонреализм первой подгруппы
Исторически мейнонгиагнскому нонактуализму противопоставлялся расселовский, а затем куайновский нонреализм первой подгруппы. Рассел [17] принимает актуализм и настаивает на том, что имена собственные, такие, как Эмма Бовари и Эмили Дикинсон, выполняют функцию замаскированных определенных дескрипций. Например, «Эмма Бовари» является краткой формой такой определенной дескрипции, как «объект, имеющий французское гражданство, состоящий в браке с человеком по имени Шарль Бовари и...», где многоточие заменяется причастными оборотами, представляющими свойства, которыми Эмма наделена на страницах романа. Далее теория дескрипций Рассела анализирует любое предложение, содержащее определенную дескрипцию, как утверждение, что существует объект, единственно удовлетворяющий дескрипции и обладающий тем свойством, которым предложение наделяет объект дескрипции. Таким образом, предложение «Эмма Бовари — женщина» означает приблизительно следующее: «Объект, имеющий французское гражданство и состоящий в браке с человеком по имени Шарль Бовари (и т. п.), является женщиной». Последнее предложение интерпретируется как утверждающее, что существует единственный объект, имеющий французское гражданство и состоящий в браке с человеком по имени Шарль Бовари (и т. п.), и этот объект является женщиной. Но поскольку такой объект не существует (и никогда не существовал), высказывание «Эмма Бовари — женщина» попросту ложно, как и все остальные предложения, якобы говорящие о литературных персонажах. Таким образом, нонреализм Рассела относится к первой подгруппе4.
На протяжении многих лет расселовский подход к антропонимам художественной литературы был принят главенствующими направлениями аналитической философии. Тем не менее к настоящему време-
4 Того же мнения придерживается Куайн [16]. Фреге не воспринимает имя «Эмма» как скрытое описание, но соглашается с тем, что оно не называет никакой сущности. Он расценивает высказывание «Эмма — женщина» как не имеющее истинностного значения (а поэтому не истинное) [6]. Таким образом, моя критика Рассела, mutatis mutandis, относится и к Фреге.
ни Сол Крипке убедил многих философов в том, что расселовский анализ имен собственных некорректен. Такие имена являются строгими указателями на обозначаемую ими сущность (они называют одну и ту же сущность в любом мире, где возможна эта сущность) и не могут анализироваться как замаскированные определенные дескрипции [12]5. Если же «Эмма Бовари» действительно является настоящим именем собственным (что отрицают современные нонреалисты), то расселовский подход оказывается недостаточным. А если «Эмма Бовари» — всего лишь вымышленное имя, расселовский подход оставляет необъяс-ненным различие между такими предложениями, как «Эмма — женщина», которое мы рассматриваем как истинное или, по крайней мере, как правильное, и откровенно ложными или неправильными предложениями типа «Эмма родилась на островах Фиджи». Вероятно, расселовский подход можно принять, если дополнить его некоторым описанием прагматических факторов, которые ведут к выявлению этого различия. Тем не менее в таком вице, в каком он существует в действительности, он предоставляет неприемлемое толкование высказываний об объектах художественной литературы6.
IV. Актуалистский реализм
Хотя нонактуалистскй реализм не полностью раскрывает проблему, такие положения, как упомянутое выше противопоставление наряду с очевидной возможностью описывать Эмму и ссылаться на нее говорят о том, что мы не должны окончательно отходить от идей реализма. Более целесообразной кажется разработка актуалистской разновидности реализма. Это положение подкрепляется тем фактом, что, как отмечено выше, большинство современных исследователей принимают актуализм.
Актуалистский реализм в отношении Эммы может показаться явным противоречием, если мы принимаем, что высказывание «Эмма не существует» является истинным в прямом смысле. Тем не менее реали-сты-актуалисты считают, что мы можем избежать противоречия. Они утверждают, что в процессе написания романа Флобер создает персонаж Эмму Бовари. Этот_персонаж, который существует в действительности, не является женщиной, но лишь абстрактной сущностью, артефактом, вызванным к жизни интеннионалъными актами Флобера (стремление вообразить Эмму и т. п.) и выражающими их предложениями. Как абстрактная сущность, персонаж обладает такими свойствами, как быть созданным Флобером, быть главным героем «Госпожи Бовари» и быть объектом размышлений читателей, а также и логико-метафизическими свойствами вроде тождественности самому себе.
5 В то время как для Крипке «Гюстав Флобер» обозначает одного и того же человека в любом из возможных миров, в котором этот человек существует, описание «автор романа о женщине по имени Эмма Бовари.» относится к разным авторам, подходящим под это описание в различных возможных мирах.
6 Парсонс приводит дальнейшие аргументы против расселовского подхода [15].
12
Однако этот персонаж не имеет пространственных или же физических характеристик вроде быть проживающим в г. Йонвилле или быть женщиной. Напротив, он обладает только такими характеристиками, как быть названным проживающим в г. Йонвилле в романе «Госпожа Бовари» и быть названным женщиной в романе «Госпожа Бовари». Мы наделяем этого персонажа, абстрактную сущность, именем «Эмма Бовари», потому что в процессе написания романа Флобер создает вымышленные условия, в которых имя «Эмма Бовари» относится к женщине. Далее мы переносим это (до того исключительно вымышленное) имя в наш действительный мир и используем его как настоящее собственное имя абстрактной сущности.
Несколько иные версии этой теории были представлены П. Ван Ин-вагеном, автором данной статьи и Э. Томассон7. Даже в приведенном выше кратком изложении актуалистский реализм представляется убедительной теорией, опирающейся на большую часть известной информации об объекте художественной литературы. Поэтому согласно этой теории, при условии существования героини Эммы в «Госпоже Бовари», истинно и то, что в романе не существует ни одного героя-ал-химика. Как отмечено выше, согласно этой теории истинно утверждение, что существование персонажа не подразумевает существование реальной женщины Эммы, о которой писал Флобер.
Более того, эта теория подчеркивает различие между высказываниями «Эмма — женщина» и «Эмма родилась на архипелаге Фиджи». Согласно ей такие высказывания могут толковаться двояко в зависимости от того, (1) понимаются ли они как относящиеся к абстрактному объекту, персонажу, названному «Эмма», или же (2) они понимаются как относящиеся к «миру вымышленного» и должны быть истинными согласно роману. Если придерживаться первой точки зрения, оба высказывания ложны, так как ни один абстрактный объект не является ни женщиной, ни уроженкой Фиджи. Если придерживаться второй точки зрения, оба высказывания эквивалентны или же выражают приблизительно то же суждение, что и мета-литературные предложения «Согласно роману "Госпожа Бовари", Эмма является женщиной» и «Согласно роману "Госпожа Бовари", Эмма является уроженкой архипелага Фиджи». Первое из этих предложений истинно, а второе ложно, как и предполагается различиями исходных высказываний.
Теория актуалистского реализма обладает и иными достоинствами. Она позволяет одному и тому же персонажу, Эмме, появляться в других произведениях и иметь противоречащие друг другу свойства, которыми ее наделяют эти произведения. Например, определенный персонаж обладает свойством быть названным женщиной на страницах романа «Госпожа Бовари», и также обладает свойством быть названным не женщиной, но пришельцем с другой планеты в некой пародии на этот роман. Таким же образом этот персонаж может быть общим объектом различ-
7 Здесь и далее я обращаюсь к точкам зрения этих авторов. Томассон [20] отмечает, что Роман Ингарден отстаивает сходную позицию.
ных мыслительных актов. Далее, персонажи могут обладать свойствами неполноты и противоречивости без нарушения законов логики. Поэтому для любого свойства Р истинно, что персонаж либо обладает, либо не обладает Р. Также истинно, что ни один персонаж не может одновременно обладать Р и не-Р. Тем не менее необязательно должно быть истинным, что персонаж наделен Р или не-Р в каком-либо произведении. И персонаж, следовательно, может обладать свойством наличия как Р, так и не-Р, которыми его наделяет то или иное произведение. К тому же из того, что персонаж обладает свойством иметь свойство знать, что он существует, которым он наделен на страницах романа, не следует, что персонаж сам по себе, как абстрактный объект, обладает свойством знать, что он существует. Наконец, эта теория не индивидуализирует персонажей на основании свойств, которыми их наделяют литературные произведения. Напротив, она позволяет персонажу быть индивидуализированным посредством, например, особого интеционального акта (или его разновидности), с помощью которого автор создает персонажа.
Поэтому актуалистский реализм довольно привлекателен, и изложенный выше вариант этой теории является, на мой взгляд, наиболее адекватной из ныне существующих формой реализма в отношении объектов художественной литературы. Тем не менее подобная разновидность реализма сталкивается как с метафизическими проблемами (1), так и с проблемами, затрагивающими понимание высказываний об объектах художественной литературы (2).
1) В рамках актуалистского реализма было сделано немного, чтобы в достаточной мере осветить его метафизические механизмы. Абстрактные сущности вроде чисел и свойств обычно рассматриваются как несотворенные и существующие извечно. Подобный взгляд на Эмму, в том числе и та идея, что Флобер не создал Эмму, а всего лишь «открыл» ее в логическом пространстве, противоречит интуиции. Положение ак-туалистов-реалистов о том, что абстрактная сущность была создана конкретным интенциональным актом Флобера, кажется более убедительным. Но эти реалисты не говорят ничего о том, как подобные акты (или что бы то ни было еще) могут создать абстрактную сущность8. К тому же реалисты-актуалисты по-разному подходят к непосредственному отношению приписывания свойства персонажу (Ван Инваген), вымышленным мирам, сходным с возможными мирами (Хауэлл), литературным контекстам (Томассон) и де ге суждениям о персонажах (Салмон). Такие понятия известны из современной метафизики и философии языка, но реалисты-актуалисты нигде не дают им более подробного объяснения. Нонреалист Уолтон говорит о мейнонгианстве как о «метафизике Вуду» [24, р. 385], а его определение реалистов-ак-туалистов как приверженцев метафизической «экзотики» [24, р. 386]
8 Это утверждение относится к работам Ван Инвагена, автора данной статьи и Салмона. Томассон [20] предполагает, что литературные персонажи находятся в зависимости от создающих их интенциональных актов. Тем не менее она не объясняет, каким образом персонажи создаются посредством этих актов.
14
предполагает, что он рассматривает и эту подгруппу реалистов в том же ракурсе. Такой подход может оказаться ошибочным — вероятно, что для адекватного семантического понимания высказываний об объектах художественной литературы может потребоваться метафизика реали-стов-актуалистов, к тому же не было приведено ни одного аргумента против того, что их инструментарий может быть в дальнейшем разъяснен и оправдан. Хотя на сегодняшний день для актуалистского реализма эта задача остается нерешенной.
2) Критики задаются вопросом, все ли высказывания об объектах художественной литературы актуалистский реализм истолковывает адекватно. Для этого вида реализма различие между «являться женщиной / являться родом с Фиджи» не составляет проблемы. Но согласно абстрактным реалистам персонаж Эмма как абстрактный объект существует в действительности. В таком случае, каким же образом реалисты-актуалисты принимают истинность высказывания «Эмма не существует» в его прямом смысле? Если «Эмма» действительно является именем собственным, называющим существующий абстрактный объект, то последнее высказывание в буквальном смысле должно быть ложным. Для того чтобы не столкнуться с этой проблемой, реалисты подобного толка должны интерпретировать предложение «Эмма на существует» как имеющее значение, отличное от буквального. Это предложение могло бы, например, восприниматься как «ни один объект не является именно этой Эммой (абстрактным объектом), и ни один объект не имеет того множества значимых свойств, которыми была наделена Эмма (абстрактный объект) на страницах романа» [18, р. 304; 20, р. 112; 22, р. 308]. В рамках актуалистского реализма это высказывание в достаточной мере истинно, но оно отходит от буквальной интерпретации того простого, единичного субъект-предикатного предложения, каким представляется предложение «Эмма не существует». Таким образом, в рамках ак-туалистского реализма сохраняется истинность этого предложения, но не в буквальном смысле, не в том смысле, как заметят противники этого подхода, который мы сами вкладываем в это предложение, произнося его.
Подобные проблемы возникают и с реалистско-актуалистской трактовкой имени «Эмма Бовари». Хотя реалисты-актуалисты воспринимают это имя как строгий указатель на определенную абстрактную сущность, они не дают дальнейших объяснений, каким образом таким именем может наделяться абстрактный объект9. Более того, если «Эмма Бовари» действительно в реальном мире называет абстрактный объект, а вовсе не женщину, проживающую во Франции, как же мы должны
9 Этот вопрос наиболее подробно разбирает Томассон, но ее описание, каким образом употребление этого имени Флобером обретает статус «квазиуказую-щей ссылки» (quasi-indexical reference) на данный персонаж, достаточно схематично. Неясно, каким образом появляется указательность (indexicality) или каким образом, по предположению Томассон, персонаж создается из «самих слов» Флобера [20, p. 47—48]. В другой своей работе она утверждает, что литературная практика определяет онтологический статус и существование персонажа. Но при этом она не дает точного объяснения тому, как это происходит и как литературная практика делает возможными обращения к персонажам [21].
понимать употребление Флобером имени «Эмма Бовари» таким образом, будто оно называет эту женщину? Подразумевает ли это употребление второе имя-омоним «Эмма Бовари», которое не является ссылкой на референт? Или же, пренебрегая вторым именем как источником теоретических проблем, мы должны предположить, что Флобер в процессе написания романа и мы в процессе его прочтения попросту притворяемся, что комбинация звуков «Эмма Бовари» употребляется как собственное имя женщины? Этот вывод кажется правдоподобным. Тем не менее он оставляет нам лишь одно настоящее имя «Эмма Бовари», служащее строгим указателем на определенную абстрактную сущность. И здесь мы сталкиваемся с очередной проблемой, связанной с предложением «Эмма Бовари не существует»10.
Эта проблема становится все более сложной. Мы можем добавить к этому предложению еще одно, сказав, например: «Эмма Бовари не существует, она всего лишь героиня художественного произведения». Тогда, как подсказывает нам интуиция, мы снова имеем дело с истинным предложением. Тем не менее, если местоимение «она» выполняет здесь обычную функцию замещения имени собственного, тогда, употребляя это предложение, мы буквально говорим: «Эмма — литературная героиня, которая не существует», что противоречит положениям актуа-листского реализма. Конечно же, реалист-актуалист может снова прибегнуть к реинтерпретации — возможно, что буквальный смысл предложения не является тем смыслом, который мы вкладываем в него при произнесении. (Например, употребляя это предложение, мы можем иметь в виду, что «ни один объект не является единственно данным абстрактным объектом, и ни один объект не имеет достаточного количества значимых свойств, которыми был наделен этот абстрактный объект на страницах романа; и данный абстрактный объект действительно является литературным персонажем».)
Противники подобного подхода заметят тем не менее, что существует целый ряд предложений, вызывающих подобные проблемы. Таковы, например, «Главная героиня "Госпожи Бовари" — женщина» или «Главный герой "Этюда в багровых тонах", детектив Шерлок Холмс, появляется и во многих других рассказах». Буквальное прочтение таких предложений не воспринимается реалистами-актуалистами как истинное, так как оно подразумевает, что абстрактный объект является женщиной или детективом. Конечно, реалисты этого направления могут снова предложить поиск новых интерпретаций (возможно, в этих случаях не стоит использовать словосочетание «главный герой» для указания на абстрактный объект, иначе предикат «быть женщиной» может обрести значение «быть названной женщиной в романе»). Но эти реинтерпретации возвращают нас обратно к предыдущим вопросам: ак-туалистский реализм решает проблемы, связанные с подобными предложениями, попросту переключая внимание на другие неэквивалент-
10 Темы, затронутые в этом абзаце, поднимаются Салмоном [18, р. 294 — 302]. Он также разбирает вопросы, поставленные в следующем абзаце. Чтобы избежать их возникновения, Салмон дает новую интерпретацию имени «Эмма Бовари».
16
ные предложения, не вызывающие подобных проблем. Более того, есть основания считать эти реинтерпертации всего лишь ответами ad hoc, которые вводятся по частям для каждого нового вызывающего затруднения предложения. Удовлетворительная теория художественной литературы должна обладать систематическим, применимым в любом данном случае методом анализа всех высказываний об объектах художественной литературы.
Приведенные выше примеры — предложения, которые мы воспринимаем как истинные в буквальном смысле, но которые не могут быть восприняты так же реалистами-актуалистами. Уолтон приводит схожее замечание. Если реалисты-актуалисты правы, тогда высказывания об объектах художественной литературы по большей части ложны и вводят в заблуждение. Поэтому мы говорим: «Эмма Бовари — женщина», «Том Сойер присутствовал на своих собственных похоронах» и т. д. Но если такой реалистский подход верен и имена указывают на абстрактные объекты, тогда мы порождаем ложные высказывания. Почему мы таким образом предпочитаем нарушать речевую норму соблюдения истинности высказываний? Быть может, мы просто зашли в тупик? Или, несмотря на то, что мы говорим подобные вещи, мы не подразумеваем их буквального значения? Действительно ли мы не подразумеваем того, что «Эмма Бовари — женщина», а, напротив, утверждаем что «Эмма Бовари имеет свойство быть названной женщиной в романе "Госпожа Бовари"»? Но тогда почему мы предпочитаем выражать то, что мы имеем в виду, таким непростым способом? Реалист-актуалист мог бы ответить, что мы поступаем именно так, потому что всего лишь «притворяемся», что наши высказывания истинны, или потому что мы действуем в рамках контекста, то есть то, что мы говорим, «истинно в мире литературного произведения» [7—9; 18; 20]. Но почему мы «притворяемся» лишь в связи с подобными предложениями? Почему мы не употребляем предложения, прямо выражающие истину? Возможно, все поставленные выше вопросы решаемы. Но ни один реалист-актуалист не дал еще на них подробный и правдоподобный ответ.
V. Нонреализм, ориентированный на истинность
Основными оппонентами реалистов-актуалистов являются нонреа-листы, ориентированные на истинность, в особенности Уолтон и другие сторонники восприятия художественной литературы как игры во-ображения11. Эти исследователи утверждают, что основой для порож-
11 Этот подход — наиболее развитая и убедительная разновидность из числа многих форм нонреализма, ориентированного на истинность. Два других основополагающих подхода в рамках данного направления — это подход с точки зрения подстановочной квантификации Вудза [28; 7] и подход Адамса, Фуллера и Штекера, основанный на «высказываниях с провалами значений» [1; 2, р. 18]. Второй подход (заслуживающий более детального рассмотрения, чем это возможно в рамках данной статьи) затрудняет понимание того, каким образом один объект может фигурировать в разных литературных произведениях. Так-
дения и восприятия художественных текстов является фантазия, воображение того, что предложения художественного текста относятся к реальным объектам и характеризуют их. Они настаивают на том, что особенности таких высказываний, как «Эмма — женщина», «Эмма (не) существует» и т. д. поддаются учету, как только мы осознаем, что эти высказывания порождены деятельностью нашего воображения, пробуждающегося в то время как мы читаем или обсуждаем произведения Флобера. Они также утверждают, что, пренебрегая фактором воображения, реалисты создают сомнительные в метафизическом аспекте теории.
Уолтоновский подход к художественной литературе — наиболее основательный и полный из ныне существующих. Уолтон утверждает, что мы играем в игры фантазии и воображения, игры, правила которых обязывают нас воспринимать различные вещи как истинные. Вымышленная истина в такой игре — это любое суждение, которое должно восприниматься как истинное согласно правилам этой игры, вне зависимости от того, следуем ли мы этим правилам. «Стержнем» игры является объект, который самим своим существованием или характером порождает вымышленную истину в игре согласно ее правилам. Например, в детской игре, где пни должны считаться медведями, наличие пня порождает вымышленную истину, что наличествует и медведь. Вымышленная истина остается истинной, даже если никто не замечает пень. Не все игры воображения требуют наличия такого стержня, но те игры, которые существенны для художественной литературы, определенно его имеют. Произведения художественной литературы играют роль стержней в играх, которые возникают исключительно вокруг этих стержней. Это игры, чья суть, грубо говоря, заключается в воображении того, что существуют объекты, которые обозначаются и описываются словами данного текста (поэтому мы воображаем, что «Эмма Бовари»
— это реальное собственное имя, принадлежащее француженке, которую описывают слова Флобера). И все же, настаивает Уолтон, эти объекты не существуют в действительности, это все — фантазия.
Поскольку художественные произведения как стержни не зависят от действий воображения, которые мы совершаем в отношении этих стержней в действительности, использование стержней делает вымышленный мир — совокупность вымышленных истин, порожденных художественным текстом — объективным и не зависимым от наших индивидуальных актов воображения. Следовательно, читая художественные тексты, мы знакомимся с миром, не зависящим от нас самих. Более того, в процессе чтения правила игры требуют, чтобы мы вообразили, что предложения текста описывают реальные объекты. Мы также вступаем и в другую игру, которая требует нашего активного участия, того, чтобы мы вообразили о наших собственных действиях чтения и мышления, что при помощи именно этих действий мы вычитываем информацию и приобретаем знания об этих объектах. Поэтому чтение художе-
же существуют нонреалистские теории, основанные на речевых актах [26]. Карри совмещает идеи Уолтона с такой теорией [4].
18
ственной литературы подразумевает опыт воображения вымышленного мира, внутри которого мы исследуем этот мир и наши реакции на него. Этот процесс может быть чрезвычайно увлекательным, а кроме того — очень ценным благодаря получению новых сведений как об этом мире, так и о наших реакциях. Таким образом, теория Уолтона предлагает эффективное решение основной проблемы эстетического аспекта художественной литературы: каким образом тексты, относительно которых нам известно, что они описывают нереальные объекты, могут тем не менее так сильно на нас воздействовать [24, гл. 6, 7]12. Ни одна из других опубликованных в последнее время теорий не ставит перед собой этот вопрос.
Поскольку для Уолтона не существует объекта, который обозначается именем «Эмма Бовари», это словосочетание не является в строгом смысле именем собственным. Это только вымышленное имя. И предложения флоберовского романа как стержни самостоятельно только de dicto порождают вымышленную истину, согласно которой существует некий объект, который обозначается именем «Эмма Бовари», является француженкой и т. д. Действительно, «рабочий вариант мира», совокупность истин, ставших вымышленными в предложениях романа, состоит исключительно из суждений de dicto. В этом мире не существует суждений de re об определенных вымышленных объектах, так как не существует самих этих объектов. Рассмотрим все же «мир игры», совокупность истин, ставших вымышленными в процессе интерактивной игры, в которую мы играем, читая роман. В рамках игры мы можем быть убежденными, что существует некий объект, который называется именем «Эмма» и т. д. Но этот акт воображения требует от нас и воображения того, что мы получаем сведения de re об определенном объекте, называемом «Эмма Бовари», каким бы он ни был, в самом процессе чтения. В совокупности вымышленные истины de dicto и интерактивная игра создают эффект, что в процессе чтения мы знакомимся с реальной женщиной. Так Уолтон пытается объяснить создаваемое предложениями романа впечатление об определенном вымышленном объекте.
Вышеизложенное позволяет Уолтону анализировать наши высказывания об объектах художественной литературы. Рассмотрим сначала «ординарное высказывание» вроде «Эмма — женщина», высказывание, которое можно предварить словами «в романе» или «в "Госпоже Бовари"» без изменения его смысла. Когда это предложение произносится исключительно как часть игры воображения, в которую я вовлечен при чтении романа, я использую его именно потому, что подражаю вербальному описанию действительного лица, совершающим которое я себя представляю.
Поскольку Эммы не существует, не существует и суждения об Эмме, которое вынуждает меня воспринимать его как якобы истинное. Напротив, в рамках игры то, что существует истинное суждение, выра-
12 Уолтон также дает ответ на широко обсуждаемый вопрос, как Эмма может вызывать сочувствие людей, которые знают, что она не существует.
жаемое моим предложением, является вымыслом. Тем не менее, когда я употребляю предложение «Эмма — женщина» вне рамок игры, в реальном мире, чтобы сказать что-либо о романе, я высказываю истинное суждение. Я не высказываю суждения об Эмме (не существует такого объекта, как Эмма), но напротив — я высказываю суждение, что для того чтобы утверждать нечто подобное (например, как в предложении «Эмма — женщина») в рамках соответствующей игры, таким предложением необходимо выражать истину [24, р. 400 — 416].
Далее Уолтон распространяет эти принципы на «неординарные» предложения, такие, как, например, «Эмма Бовари происходит из более низкого сословия, чем Анна Каренина». Эти переложения нельзя предварить конструкциями вроде «в этом романе» без искажения значения исходного предложения. Употребляя такие предложения, мы вступаем в «неформальную» игру воображения. Высказывание об Эмме и Анне может, например, употребляться в рамках неформальной игры, совмещающей игры, относящиеся только к роману Флобера и только к роману Толстого. В этой игре является вымыслом то, что существует истинное суждение, выраженное этим высказыванием. Это высказывание может тем не менее употребляться вне неформальной игры как существующее в реальном мире утверждение о двух романах. Тогда оно выражает истинное суждение, согласно которому для того чтобы утверждать подобные факты (например, что-либо о происхождении Эммы и Анны) в рамках игры, этим предложением необходимо выражать истину. Также идея о неформальной игре очевидно применима к тем случаям, когда двое людей говорят об Эмме и когда Эмма появляется в двух различных произведениях.
Уолтон применяет этот механизм и в отношении других предложений, якобы утверждающих что-либо об объектах художественной литературы, включая отрицательные экзистенциальные высказывания вроде «Эмма не существует». Он воспринимает такие высказывания, когда они являются действительными утверждениями, а не элементами игры воображения, как отрицание элементов вымысла, к которым они относятся. Используя предложение «Эмма не существует», мы якобы употребляем имя «Эмма» как объект референции, далее мы отрицаем в своем роде предположительную референцию, выраженную употреблением имени «Эмма»13. Уолтон предлагает сходный анализ высказываний типа «Эмма
— героиня литературного произведения». Например, по мнению Уолтона, употребление такого высказывания может привести к следующей неформальной игре, в которой участвуют «вымышленные персонажи». В процессе этой игры, в ее рамках, используя имя «Эмма» для обозначения литературного персонажа, мы отходим от первичной игры, строящейся вокруг обозначения именем «Эмма» реальной персоны.
Теория Уолтона по-настоящему действенна. Его основное объяснение эффекта художественной литературы и его важности для нас очень убедительно. И он также прав, настаивая на том, что корректное вос-
13 Высказывание «Эмма не существует» в дальнейшем будет выражать истину, относящуюся к реальному миру, а именно то, что подобная попытка референции заводит в тупик.
20
приятие объектов художественной литературы должно опираться на воображение на всем протяжение процесса, а не активизироваться лишь на последнем этапе. Его книга знаменует фундаментальный прогресс в изучении этой проблемы. Но, к сожалению, она также является объектом серьезных критических замечаний.
Реалисты могут с легкостью обосновать тот очевидный факт, что два различных мыслительных действия (или действия воображения), равно как и два различных романа, могут иметь один и тот же объект. Поскольку Уолтон отрицает существование каких-либо вымышленных объектов, он не может принять этот тезис. Как отмечено выше, он утверждает, что существует общая неформальная игра воображения, в рамках которой факт наличия общего объекта двух мыслительных действий или двух романов является игрой воображения. Так или иначе, это утверждение сомнительно. Факт, что существует общий объект, представляется реальным и ни в коей мере не вымышленным. Кроме того, если А и В одновременно думают об Эмме, тогда мысли А и В в действительности существуют. Не существует никого — кто бы это мог быть? — кто воображает, что А и В думают об общем объекте14. Помимо этого, может быть так, что, например, и А и В думают следующее: «И Флобер, и Эмма — французы». В этом случае имеются в виду не происходящие в действительности размышления А и В о реальном авторе, а только некая неформальная игра воображения, заключающаяся в том, что А и В думают об Эмме.
К тому же остается непонятным, каково же эмпирическое доказательство того, что действительно существует (может быть, и не актуализированная) общая неформальная игра в каждом случае, когда мы говорим о наличии общего объекта. И где доказательство того, что, когда литературный критик утверждает в реальном мире что-либо о литературных героях, используя различные из возможных предложений, этот критик в действительности говорит только о том, какое именно утверждение требуется в игре воображения? Предложения «Эмма — женщина» и «Эмма — литературный персонаж» выглядят как прямое применение предикатов к объектам. Но не может ли быть так, что в действительности они лишь претендуют на то, что утверждать что-либо представленным в этих предложениях способом в рамках некоторых игр есть не что иное, как высказывать истину? Почему стоит верить в то, что эти игры действительно имеют место быть и актуализируются критиком [9, р. 424 — 428; 20, р. 97—100]15?
14 Также для А и В не является необходимым осуществлять какие-то дальнейшие действия, относящиеся к реальному миру (например, думать об имени «Эмма»), которые будут выполнять функцию стержня, превращающего их размышления о персонаже Эмме в игру воображения [7, р. 144, 161].
15 Джейсон Стэнли отрицает существование различных игр воображения, заявленных Уолтоном [19]. Стивен Ябло дает убедительный ответ на эти и иные возражения против теорий игры воображения [29]. Фредерик Крун критикует уолтоновский подход к восприятию реальных объектов, встречающихся в художественной литературе.
На такие возражения Уолтон может ответить, что его теория предлагает наиболее полный систематический подход к восприятию объектов художественной литературы. И поскольку эта теория лучшая из наличествующих, мы должны принимать ее положения, на которые опираемся в процессе игры воображения. К такому ответу стоит отнестись серьезно. Но он не является решающим. В частности, противники этой теории могут заметить, что случаи, когда она оказывается бессильной, отнюдь не редки и не обособлены. Напротив, Уолтон в состоянии отрицать наиболее упрощенные изложения многих очевидных фактов, касающихся объектов художественной литературы. Очевидно не только то, что персонаж Шерлок Холмс является действующим лицом различных рассказов и объектом размышлений многих читателей, но и то, что в «Войне и мире» больше героев, чем в «Госпоже Бовари», что в обоих романах есть персонажи-женщины и нет персонажа-алхимика, что герои Флобера описаны подробнее, чем герои братьев Гримм16.
Далее оппоненты могут заметить, что уолтоновское отрицание подобных фактов и замещение их неформальными играми не мотивировано ничем, кроме нужд самой теории. Почему постулирование таких игр в целях разрешения трудных ситуаций более оправданно, нежели замещение вызывающих трудности высказываний различными неэквивалентными предложениями, как это предлагают реалисты-актуалисты?
Также оппоненты возражают против уолтоновского анализа ряда других высказываний об объектах художественной литературы. Например, «Эмма — литературный персонаж» кажется на первый взгляд прямым, истинным в буквальном смысле единичным (singular) высказыванием. Употребляем ли мы это предложение, чтобы отойти от исходной референции в рамках игры воображения, прибегнув к дальнейшей неформальной игре, в рамках которой мы якобы считаем, что существуют некие «литературные персонажи» [20, p. 98]? Зачем прибегать к такому сложному маневру вместо того, чтобы просто сказать, что мы только воображаем, что «Эмма» является референтом. Более того, позитивные и негативные экзистенциальные суждения в теории Уолтона создают те же проблемы, что и в теории реалистов-актуалистов. «Гомер не существует» кажется на первый взгляд предложением о Гомере (референте слова «Гомер»), ничего не говорящим о в своем роде несостоявшейся референции, проиллюстрированной использованием этого слова. Это относится и к предложению «Эмма Бовари не существует» [19]17. С другой стороны, предложение: «Эмма не существует, а является лишь литературным персонажем» не выражает в реальном мире истинное высказывание о воображаемой референции, которое за-
16 Стоит обратить внимание на возражения Ван Инвагена, утверждающего, что уолтоновский анализ подобных высказываний о литературных персонажах не достигает поставленной цели, потому что в его процессе теряются исходные логические формы и причинно-следственные связи. Уолтон показывает несостоятельность этих возражений [24].
17 Уолтон [26] углубляет свой анализ [24], отчасти для того чтобы ответить на эти возражения. Стэнли выступает с критикой этих изменений в анализе.
22
тем (после союза «а») становится элементом игры, подразумевающей такую референцию (или намеком на эту игру)18.
Уолтон дает ответ на многие из поставленных оппонентами вопросов, и он совершенно прав, отмечая, что объективно оценить какую-либо теорию можно только установив предел, до которого она обеспечивает достаточный анализ данных [24, p. 2, 6 — 8, 405, 423]. Тем не менее реалисты-актуалисты могут привести этот же довод. Обе теории имеют свои сильные и слабые стороны. Уолтон значительно преуспел в обосновании фундаментальной роли игр воображения в художественной литературе. Актуалисты, в свою очередь, установили, что возможно одновременно допускать существование литературного персонажа и отрицать существование реальной женщины Эммы Бовари. По нашему мнению, имеющиеся данные не позволяют оставить ни за одной из этих теорий последнее слово об объектах художественной литературы.
VI. Заключение
Актуалистский реализм достиг наиболее заметного успеха как раз в тех вопросах, которые оказываются трудноразрешимыми для теории игр воображения, например в анализе высказываний о существовании литературных персонажей (противопоставляемом существованию вымышленных личностей) наподобие Эммы Бовари. Естественным решением видится слияние этих двух теорий. Почему бы одновременно не признать как существование литературных персонажей, так и основополагающую роль игры воображения в таких невинных замечаниях, как «Эмма Бовари — женщина»? Почему игра воображения не может породить полноценных литературных персонажей, таких, как Эмма Бовари? На наш взгляд, поиск ответов на эти вопросы является многообещающим направлением для дальнейших исследований. Тем не менее существуют и значительные затруднения. Допущение того, что большинство высказываний об Эмме являются игрой воображений, не решает проблемы ак-туалистского реализма (например, в предложении «Эмма не существует» соответствующее восприятие имени «Эмма» приводит в замешательство так же, как и раньше). Исследования последнего времени углубили наше понимание объектов художественной литературы. Но для того, чтобы преуспеть в совмещении актуалистского реализма и теории игр воображения, следует проделать объемную работу.
Перевод с английского А.В. Брюшинкиной Список литературы
1. Adams F., Fuller G., Stecker R. The Semantics of Fictional Names // Pacific Philosophical Quarterly. 1997. Vol. 78. P. 128—48.
18 Подобные высказывания являются источниками трудноразрешимых вопросов как для теории игр воображения, так и для актуалистского реализма (см. раздел IV, 2) данной статьи). Уолтон предлагает решение этой проблемы [24, р. 423, 428].
2. Braun D. Empty Names // Nous. 1993. Vol. 27. P. 449 — 69.
3. Crittenden Ch. Unreality: The Metaphysics of Fictional Objects. Ithaca; N.Y., 1991.
4. Currie G. The Nature of Fiction. Cambridge, 1990.
5. Everett A., Hofweber T. (eds.). Empty Names, Fiction, and the Puzzles of Existence. Stanford, CA, 2000.
6. Frege G. On Sense and Reference // Black M., Geach P. (eds.). Translations from the Philosophical Writings of Gottlob Frege. Oxford, 1952.
7. Howell R. Fictional Objects: How They Are and How They Aren't // Poetics. 1979. Vol. 8. P. 129 — 77.
8. Howell R. Review of Terence Parsons, Nonexistent Objects // The Journal of Philosophy. 1983. Vol. 80. P. 163 — 73.
9. Howell R. Essay-review of Walton: Mimesis as Make-Believe / / Synthese. 1996. Vol. 109. P. 413—434.
10. Howell R. Fiction, Semantics of // Routledge Encyclopedia of Philosophy. 1998. Vol. 3.
11. Howell R. Ontology and the Nature of the Literary Work // The Journal of Aesthetics and Art Criticism. 2002. Vol. 60. P. 67—79.
12. Kripke S. Naming and Necessity. Cambridge, MA, 1972.
13. Lewis D. Truth in Fiction // Philosophical Papers. Oxford, 1983. Vol. 1.
14. Meinong A. On the Theory of Objects // Chisholm R. (ed.). Realism and the Background of Phenomenology. Glencoe, IL, 1960.
15. Parsons T. Nonexistent Objects. New Haven, 1980.
16. Quine W. von O. On What There Is // From a Logical Point of View. 2rd ed. N.Y., 1961.
17. Russell B. On Denoting // Marsh R.C. (ed.). Logic and Knowledge. N.Y., 1956.
18. Salmon N. Nonexistence // Nous. 1998. Vol. 32. P. 277 — 319.
19. Stanley J. Hermeneutic Fictionalism // Midwest Studies in Philosophy. 2001. Vol. 25. P. 36 — 71.
20. Thomasson A. Fiction and Metaphysics. Cambridge, 1999.
21. Thomasson A. Fictional Characters and Literary Practices // British Journal of Aesthetics. 2003. Vol. 43. P. 138—57.
22. Van Inwagen P. Creatures of Fiction. American Philosophical Quarterly. 1977. Vol. 14. P. 299—308.
23. Van Inwagen P. Fiction and Metaphysics // Philosophy and Literature. 1983. Vol. 7. P. 67 — 77.
24. Walton K. Mimesis as Make-Believe. Cambridge, MA, 1990
25. Walton K. Metaphor and Prop-Oriented Make-Believe // European Journal of Philosophy. 1993. Vol. 1. P. 39—57.
26. Walton K. Existence as Metaphor? // Everett A., Hofweber T. (eds.). Empty Names, Fiction, and the Puzzles of Existence. Stanford, CA, 2000.
27. Wolterstorff N. Works and Worlds of Art. Oxford, 1980.
28. Woods J. The Logic of Fiction. The Hague, 1974.
29. Yablo S. Go Figure: A Path through Fictionalism // Midwest Studies in Philosophy. 2001. Vol. 25. P. 72—102.
30. Zemach E. Real Beauty. University Park, PA, 1997.
23
Об авторе
Р. Хауэлл (Robert Howell) — проф. философии Университета штата Нью-Йорк в Олбани, США, bobh@albany.edu.
