CC BY
34
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2013. № 1
Х а н я н К. С. Русская литература и армянская критическая мысль Х1Х-ХХ веков: Сборник статей. Ереван: Авторское издание, 2012. 111 с.
Книга содержит в основном первичную информацию. Приводятся высказывания армянских поэтов и прозаиков, критиков и литературоведов о русских писателях, по большей части восторженные и в весьма малой степени аналитичные, сообщаются сведения о переводах. Собранный материал определяет характер статей, включенных в сборник. Но иначе не могло быть. Армянские литераторы прежде всего старались привлечь внимание своих соотечественников к произведениям, созданным на отнюдь не близком языке, представляющим достаточно отличную от армянской культуру. Их усилиями совершалось реальное сближение народов, долгое время относившихся к одному государству — Российской империи и СССР. Теперь в Армении неплохо знакомы не только с русской литературой, в том числе в оригинале1, но и с литературоведением (в постсоветское время, конечно, хуже, ведь эта страна даже не имеет собственной границы с Россией и фактически находится в блокаде), чего не скажешь о знакомстве россиян с армянской критической мыслью даже в отношении русской литературы. Поэтому нельзя не приветствовать стремление К.С. Ханяна улучшить создавшуюся ситуацию.
Армяне рано познакомились с баснями Крылова. Этот жанр издавна был им близок. «Так, к VII веку на армянский язык были переведены басни Эзопа, Олимпиана, сборник притч "Физиолог". В устном народном творчестве были широко распространены басни и притчи, пословицы и поговорки. Однако активно жанр басни стал входить в армянскую литературу лишь с XII века» (с. 8). Представитель древнего народа, первым принявшего христианство как
1 «Основной массив носителей русского языка как родного составляют армяне — это выходцы из России или других регионов бывшего СССР; армяне, получившие в Армении русское образование, а также беженцы: в 1988-1994 гг. в Армению прибыло более 350 тыс. беженцев, в основном из Азербайджана, а также Абхазии, Северного Кавказа, Нагорного Карабаха; для большинства из них родным является русский язык. Однако совершенно очевидно, что интенсивному функционированию русского языка в его основных сферах — СМИ, научная и культурная деятельность — способствуют не только те 13%, которые считают русский родным, но и то большинство (85%), которое владеет русским языком в достаточной мере хотя бы для осуществления пассивной коммуникации» (Золян С.Т. Русский язык в Армении // Вестник Ереванского государственного лингвистического университета имени В. Брюсова. Вопросы россиеведения. 2012. 2 (24). С. 19).
государственную религию в 301 г., обретшего свою национальную письменность в начале V столетия, может сказать о XII в. «лишь». Он продолжает: «Басни Мхитара Гоша (XII в.) и Вардана Айгекци (XIII в.), прозванного академиком Н.Д. Марром2 "оракулом Армении" (так в свое время Эзопа называли "оракулом Греции"), явились своеобразным средством для проникновения в армянскую литературу подлинно народного миропонимания и фольклорной художественной формы, способствовали углублению в ней стремления отобразить реальную жизнь, придать литературе более светский характер» (с. 8-9). Однако новый литературный язык — ашхарабар — пришел на смену старому — грабару — только в XIX в. (даже немного позже, чем когда благодаря лучшим писателям сформировался современный русский язык). Правда, и на грабаре печатались переводы басен Крылова в журнале «Базмавел», выходившем в Венеции (1840-е годы).
В Российской империи одним из первых его переводчиков стал Хачатур Абовян. Свои переводы он включил в сборник басен «Игры на досуге», «подготовленный к печати в 1841 году, но изданный лишь в 1864 году. Абовян старался в своих авторских переводах сохранить не только основу сюжета, но также стиль и ритм крыловских басен, правда в пределах возможностей только зарождающегося армянского литературного языка — ашхарабара. В предисловии к сборнику Х. Абовян пишет, что "переводы я так представил, чтобы было по сердцу моему народу"» (с. 9). Позднее Крылова печатали на армянском языке весьма интенсивно. Так, в 1845 г. в Тифлисе вышли переводы А. Тер-Газаряна, в 1849 г. в Москве — «Антология басен Крылова, Дмитриева и Хемницера» (переводчик на грабар А. Геокчян). К русскому баснописцу обращались разные периодические издания. «В 1860-е годы почти каждый номер журнала "Масяц Агавни", выходивший в Париже, включал в себя басни Крылова в переводах Габриела Айвазяна» (с. 10). Из статей отмечена посвященная 50-летию смерти баснописца статья критика и публициста М. Берберяна «Басни и Иван Андреевич Крылов», где данный жанр характеризуется со времени зарождения.
2 Академика Марра звали Николай Яковлевич. К сожалению, эта книга Карена Ханяна подготовлена к печати гораздо хуже, чем предыдущая (Ханян К.С. Краткий русско-армянский литературоведческий словарь. 2-е изд., доп. и перераб. Ереван, 2008. Параллельные тексты на двух языках). В ней много опечаток, похожих на фактические ошибки. Иногда осуществляется неправильный обратный перевод: цикл Белинского «Произведения Александра Пушкина» (с. 14) — вместо «Сочинения...», «Люблю я родину» (с. 31) — вместо «Люблю отчизну я!» у Лермонтова; «гоголевская пьеса "Дневники сумасшедшего"» (с. 39) — это на самом деле инсценировка повести «Записки сумасшедшего»; муза Некрасова — не «мести и скорби» (с. 59), а «мести и печали».
Несколько менее универсальна по охвату материала работа К.С. Ханяна «Некоторые аспекты осмысления творчества А.С. Пушкина армянской критикой»3. Пушкина начали переводить тоже еще на грабаре (Мкртич Эмин, 1830-е годы — поэмы «Кавказский пленник» и «Бахчисарайский фонтан»). Во второй половине XIX в. крупнейший поэт-демократ М. Налбандян выделяется и в этом отношении. «Песня Черкеса. Из Пушкина» — «его первое стихотворение на новом армянском языке — ашхарабаре» (с.17). Своего «Поэта» он считал подражанием. «Можно смело отметить, что во второй половине XIX в. не было ни одного армянского поэта, кто не вдохновлялся бы поэзией Пушкина» (там же). Это С. Шахазиз, Г. Агаян, И. Иоаннесян и др. «В канун 100-летия со дня рождения А.С. Пушкина возрастает интерес к поэту как в русской, так и в армянской публицистике. Появляются многочисленные статьи в армяноязычных журналах и газетах, таких как "Нор дар", "Мшак", "Лума", "Горизонт", "Тараз", "Мурч", "Нор Порц" и др.» (там же). Этот пассаж, конечно, обращен к армянскому читателю, а не к русскому, который не знает, что такое «Нор Порц». Автор особо выделяет историко-литературное исследование педагога Степана Лисициана «Направления русской литературы в XVIII и начале XIX века» («А.С. Пушкин», 1899). Но у него усматривается влияние Писарева, относившего великого поэта только к представителям «чистого искусства». А критик Ованес Гнуни в статье «Что завещал своей нации А.С. Пушкин» (1897), «следуя Писареву, считает поэзию Пушкина ненужной и бесполезной для современного поколения, так как в ней нет ответа на каждодневные и элементарные требования времени» (с. 23).
К.С. Xанян не претендует на универсальность и в статье об осмыслении армянскими писателями творчества Лермонтова. В ее начале содержатся категорические и просто неверные утверждения: «Известно, что 1837 и 1841 годы были трагическими для Пушкина и Лермонтова. Николаевский режим запретил публикацию их произведений. И в эти годы на армянском языке издаются стихи Пушкина и Лермонтова "Ель", "Пророк", "Ангел", "Туча", "Соловей", в которых говорится о роли поэта в жизни народа» (с. 26). Не указано на ошибку С. Назарянца в статье «Восточная повесть "Демон"» (1863), где говорится, что «Лермонтов погиб 27 июля 1841 года в поединке на Кавказе, куда был сослан из-за стихотворения, написанного в связи с гибелью Пушкина» (с. 27). За «Смерть поэта» Лермонтов был сослан первый раз (1837), а не второй. Но, конечно, преобладают достоверные сведения. «В последнее тридцатилетие XIX века
3 См. также: Амирханян М.Д. А.С. Пушкин и Армения. 2-е изд., доп. Ереван,
2012.
западная и восточноармянская интеллигенция начала большую работу по переводу и пропаганде русской литературы. <.> Все чаще звучит имя Лермонтова, отмечается общественная значимость его лирики, публикуются отклики на постановку на армянской сцене драмы Лермонтова "Маскарад" <...>. Также публикуются переводы из Лермонтова — "Мцыри", "Демон" и "Герой нашего времени".
В связи с 50-летием со дня гибели Лермонтова в 1891 г. было опубликовано много статей, в которых, с одной стороны, говорилось о чувстве скорби по поводу его гибели, с другой, отмечалось безграничность его таланта» (с. 29). О. Гнуни откликнулся на 80-летие со дня рождения автора «Демона» (которого, как видно, представителем «чистого искусства», в отличие от Пушкина, не считал). К его творчеству были внимательны «классики армянской литературы. О нем писали и его переводили Александр Цатурян, Иоаннес Иоаннесян, Ованес Туманян, Ваан Терьян, Аветик Исаакян и другие» (с. 33). В руководимом Туманяном литературном кружке «Вернатун» его даже называли Лермонтовым. В советское время Лермонтова переводили и пропагандировали постоянно.
Переводить Гоголя оказалось труднее. Армяне приступили к этому делу сравнительно поздно, в 1880-е годы. Зато в нем участвовали столь крупные фигуры, как «Ованес Назарянц, Александр Ширванзаде, Манук Абегян, Перч Прошян, Акоп Гюрджян, Т. Варданян, З. Григорян, Г. Атанасян, Г. Агаджанян и другие. До 1920 года на армянский язык "Ревизор" был переведен пять раз, "Женитьба" — три раза, "Тарас Бульба" — два. Армянскому читателю были представлены также и бессмертные повести писателя» (с. 39). Его юбилеи (50-летие со дня смерти, 100-летие со дня рождения) также отмечались. И здесь отличился С. Лисициан. В 1909 г. о Гоголе писали И. Иоаннесян, Л. Манвелян, А. Цатурян, А. Исаакян, Д. Демирчян, московский корреспондент Воску-Дзон (Г. Багдасарян) и др. Последний (это любопытно), «сообщая о том скудном наследстве, которое оставил после себя писатель, опровергает ошибочно устоявшееся мнение, что русские писатели всегда живут хорошо, а после смерти оставляют огромное богатство» (с. 41). Вот как была нужна простейшая первичная информация.
О крупнейшем русском прозаике второй половины XIX — начала XX в. К.С. Ханян пишет: «Начиная с 1851 г., после посещения Тифлиса Толстой стал литературным защитником горцев. <. > Общеизвестен факт, что в XIX в. более пятидесяти процентов населения Тифлиса составляли армяне, а главой города часто избирались влиятельные представители армянства <...>. Этим объясняется интерес Толстого к разным слоям жизни армянского народа, его
быту, культуре» (с. 44-45). Объяснение слишком прямолинейное, но, надо полагать, не совсем беспочвенное. И, конечно, автор знает, о чем говорит, когда констатирует: «Поставленные в произведениях Л. Толстого острые социальные, нравственные и философские проблемы волновали широкие слои армянской общественности с начала появления их в печати и на протяжении последующих десятилетий. Об этом свидетельствуют многочисленные критические отклики в армянской периодике, а также специальные статьи и исследования армянских литературоведов» (с. 45). Среди переводчиков толстовских произведений — П. Прошян, Г. Агаян, Нар-Дос, В. Папазян, О. Туманян, А. Цатурян, В. Терьян. Первый перевод («Чем люди живы») осуществил неизвестный переводчик в Москве в 1885 г.
Ваан Терьян заявлял, что «наличие переводов Толстого на какой-либо язык показывает культурный уровень данного народа» (с. 48). Паруйр Севак, тоже поэт, а не прозаик, призывал современников и последующие поколения учиться у Пушкина и Толстого.
«Народная поэзия Некрасова еще при жизни поэта была принята армянской критикой как выражение духовной силы русского народа» (с. 54). Вообще-то Некрасов жаловался на то, что народ его не слышит, и поэзия его в основном типично интеллигентская (тогда это непременно значило и «народолюбивая»)4, но интеллигенция действительно считала его народным поэтом в буквальном смысле. «Начиная с 50-х годов XIX века большая часть армянских поэтов проявляют активную заинтересованность к известным деятелям русской литературы. Продолжая традиции X. Абовяна и следуя Налбандяну, поэт Смбат Шахазиз увлекся поэзией Некрасова и перевел некоторые его стихотворения. <.> Г. Овнан отмечает, что Шахазиз в 1860-е годы в своих произведениях в какой-то степени подражал Некрасову, так как желал стать выразителем его гражданской поэзии в армянской литературе» (с. 54-55). Вопрос о том, было ли в ней революционно-демократическое течение или только соответствующие умонастроения, до сих пор не решен. Однако К.С. Xанян убежден: «В армянской литературе второй половины XIX века не было ни одного представителя демократического направления, который был бы равнодушен к гражданской поэзии Некрасова и не писал под влиянием его поэти-
4 «Можно сказать, что у Некрасова был комплекс "социального сострадания". Именно сострадание (страдание вместе с другими), а не жалость (снисхождение к чужому страданию) одушевляет поэзию Некрасова. При всей политической серьезности и искренности его демократических чувств, с точки зрения психологии "страдания народа" были для него эманацией, символом его собственных страданий — от бедности, от болезни, от уныния, от мучений совести» (С<вятополк->Мирский Д. История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. L., 1992. С. 367).
ческого искусства» (с. 56-57). К 25-летию со дня смерти Некрасова заметную статью о нем напечатал критик А. Тер-Погосян.
Кроме классиков автор книги выделил С.Я. Надсона, по мнению которого «и поэзия "чистого искусства", и поэзия борьбы и гражданских призывов принадлежит к области подлинного искусства, достойного благодарного признания современников» (с. 67). В обеих своих ипостасях он привлекал к себе многих армянских поэтов.
Чехов в книге рассматривается в сопоставлении с американским писателем армянского происхождения Вильямом Сарояном, но в более широком контексте. Так, автор полагает, что «создание нового типа американской новеллы Шервудом Андерсоном вряд ли было бы возможно без чеховского опыта» (с. 75). Пример из собственно армянской литературы: «Широко известна связь между сборником рассказов Чехова 'Хмурые люди" (1890) и сборником Степана Зо-рьяна "Грустные люди" (1918), где последний применяет принципы чеховского искусства» (с. 76-77). А талант В. Сарояна был сродни чеховскому. Он, мастер короткого рассказа, признавал, что учился у русского писателя, но любил и других русских прозаиков.
Две заключительные статьи в книге посвящены переводам стихов В. Терьяна на русский язык и переводам П. Севака из русской поэзии и многих других литератур.
Приходится указывать автору на ошибки, которые нельзя объяснить опечатками. Например, «Медведь» Чехова — не рассказ (с. 76), а комическая пьеса. Про стихотворение В. Терьяна «Хорошо тому» и его перевод, осуществленный Верой Звягинцевой, на с. 89 говорится: «Строки в обоих случаях десятислоговые, избрана в основном ямбо-анапестовая система» (что это такое?). А цитата на с. 90 («В терниях, в крови наш далекий путь, // Ужасов и бед нам не отогнать» и т. д.) показывает, что строки перевода состоят из двух полустиший, в каждом из которых три стопы хорея (последняя — усеченная).
В целом небольшая книжка К.С. Xаняна, безусловно, представляет интерес для сравнительного литературоведения.
С.И. Кормилов
Сведения об авторе: Кормилов Сергей Иванович, докт. филол. наук, профессор кафедры истории русской литературы XX века филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. Е-шаП: profkormilov@mail.ru
