CC BY
122
А. БРЕССОН
Брессон Ален (Bresson Alain)
PhD
профессор, кафедра классической филологии, Чикагский университет (США) 1010 East 59th Street Chicago, IL 60637 (USA)
Tel.: 773-702-8514 E-mail: [email protected]
Говорит империя: Афинская архэ в V в. до н. э.
Аннотация. Афинская архэ была не только империей трирем и сов — это была также империя слов. Помимо реальных форм господства, афиняне разработали дискурс, который способствовал тому, что их город стал мировым центром того времени. Если доверять свидетельствам Фукидида, политические лидеры Афин представляли свой полис в качестве образца соразмерности и умеренности, тем самым утверждая его моральное превосходство над остальным греческим миром. Кроме того, целый ряд драматургов, от Эсхила до Еврипида, связывает с Афинами решение правовых, религиозных или политических проблем, с которыми сталкиваются герои греческой мифологии. Универсализирующие стремления этого дискурса на самом деле носили перформативный характер. Нравственное превосходство афинян оправдывает их претензии на первенство в политической жизни. Успех этого перформативного дискурса можно проследить еще и в речи Антифонта Афинского «Об убийстве Герода», в которой уроженец Митилены Евксифей восхваляет перед афинским судом афинские законы, что перекликается с панегириком Ареопагу в «Эвменидах» Эсхила. Подсудимый, по-видимому, прекрасно усвоил превосходство афинского суда или, вернее, считал, что подобная похвала отвечала его интересам.
Ключевые слова: Афинская архэ, Ареопаг, Эсхил, Еврипид, Аристофан, Фукидид, Антифонт Афинский, Старый Олигарх, суды, законы
Аттическая литература V в. до н. э., т. е. классическая литература par excellence, стала предметом бесчисленных исследований и разысканий. Долгое время считалось, что эта литература отражает условия жизни людей независимо от исторических обстоятельств. Такова была доминирующая точка зрения многих авторов и критиков XIX и первой половины XX в. Во второй половине XX в. внимание переключилось на анализ этой литерату-
© А. БРЕССОН (A. BRESSON) © Е. В. ИЛЮШЕЧКИНА, пер. с англ.
ры как соответствующей парадигме греческого города-государства. Ученые-структуралисты, как и круг ученых так называемой Парижской школы (École de Paris) превосходно исследовали дискурс греческих авторов, в особенности аттических авторов V в. до н. э., в качестве языка греческого полиса. Одновременно значительное количество исследований в рамках различных концепций было посвящено этой литературе с социально-политической, религиозной и — с некоторых пор — гендерной точек зрения. Однако лишь недавно особое внимание обратили не только на общий контекст аттической литературы V в. до н. э., но и на специфику исторического развития Афинской архэ в V в. до н. э. Нельзя сказать, что свидетельства относительно Афинской архэ оставались неисследованными. Напротив, и это хорошо известно, эта литература долгое время была не только основным источником для изучения развития, расцвета и заката Афинской архэ, но по существу единственным такого рода источником. Даже сегодня, когда в научный оборот включены надписи, монеты и археологические данные, эта литература, без сомнения, остается важнейшим источником для исследователей античной истории этого периода. Что до последнего времени, оставалась менее исследованной аттическая литература в качестве основы для архэ1.
Конечно, мощь arche афинян основывалась на их флоте, на демографической динамике, на влиятельных институтах и их возможности развивать новые способы управления империей, как было показано в блестящей работе Рассела Меггза «Афинская империя» [Meiggs 1972]. Однако это была не только империя трирем и сов; это была еще и империя слов. Помимо самого вопроса об империи, афиняне разработали дискурс, благодаря которому их город превратился в мировой центр того времени. Именно формы, значение и перформативный аспект этого общего дискурса афинян мне и хотелось бы рассмотреть в этой статье.
В 478/477 гг. до н. э., после второго этапа греко-персидских войн, афиняне создали империю в Эгейском море. Фукидид прекрасно описывает логику, которая привела от союзничества к господству афинян. Поначалу афиняне созывали своих союзников и обсуждали с ними решения, которые надо было принять совместно. Как передает Фукидид,
rçyoù^evoi 5è aùxovô^œv то npœxov xœv ^u^àxœv Kai ánó Koivœv ^uvôSœv PouXeuôvxœv
[Афиняне] стояли во главе сперва еще независимых союзников с правом голоса на общесоюзных собраниях (Thuc. I 97)2.
Об этом сообщает и Диодор:
eù0ùç oùv о ^èv ÂpicxeiSnç cuvePoúXeue xoïç cu^àxoiç anací Koivrçv áyoucí cúvoSov ánoSeí^aí xrçv ArçXov Koivóv xa^ieïov, Kai xà xp^axa návxa xà cuvayó^eva eiç xaùxrçv Kaxaxí0ec0aí, npôç Sè xóv ánó xœv
1 Заметным исключением является работа ^апейэи 2012], о которой речь пойдет ниже.
2 Русские переводы пассажей Фукидида приводятся по изданию [Фукидид 1981]. — Прим. переводчика.
nepcrav raonxeuo^evov noXe^ov xa^ai 9opov xaic; noXeai naaai; Kaxa Suva^iv
Тогда сразу Аристид посоветовал всем союзникам во время всеобщего собрания превратить Делос в общую казну и поместить туда все собранные сообща деньги и в ожидании войны с персами собрать налог со всех городов (Diod. XI 47, 1).
Однако вскоре, вероятно не позже 454 г. до н. э. — т. е. даты, когда они перевезли союзную казну на Делос, афиняне стали принимать все решения самостоятельно. Теперь союзники должны были подчиняться главе. Любые попытки покинуть союз строго карались. То, что Афины стремились установить господство над всем греческим миром, прямо высказано коринфянами в 432 г. до н. э. на собрании, где пелопоннесцы обсуждали вопрос, стоит ли им объявить войну Афинам:
Kai x^v KaBeax^Kuiav ¿v xfi 'EXXaSi noXiv xupavvov "ynaa^evoi ¿ni naaiv o^oirac; KaBeaxavai, raaxe xrav ^ev apxeiv, xrav Se SiavoeiaBai <.. .> xoiaWxa ^ev oi KopivBioi einov
Нет сомнения, что этот полис [Афины], ставший тираном Эллады, одинаково угрожает всем: одни города уже в его власти, а под другими он замышляет установить свое господство (Thuc. I 124, 3).
Логика афинского доминирования в то время свободно излагалась и обсуждалась в Афинах, что отлично засвидетельствовано не только Фукидидом, но и в датированном 420 г. до н. э сочинении «Афинская полития» анонимного автора, известного под именем Псевдо-Ксенофонта, или Старого Олигарха.
Речь афинских послов перед спартанским собранием в 432 г. до н. э. в изложении Фукидида показывает, как сами афиняне хотели определить свою империю. Поначалу послы допускали, что баланс силы в пользу Афин дает афинянам право управлять империей, что также весьма выгодно и им самим. И в самом деле, в природе вещей, когда сильные управляют слабыми. Однако афиняне тут же определили их господство как «умеренное»:
aXXou; у' av ouv oio^eBa та "^exepa XaPovxa; Sei^ai av ^aXiaxa ei xt ^exptaZo^ev "^iv Se Kai ¿к xow ¿nieiKow; aSo^ia то nXeov ^ enaivo; ouk eiKoxra; nepieaxn
Другие, будучи на нашем месте (так нам, по крайней мере, кажется), скорее всего показали бы, сколь умеренно наше господство. Нам же за нашу умеренность выпало на долю вместо похвалы незаслуженное бесславие (Thuc. I 76, 4).
Глагол ^expiaZra 'быть умеренным' — ключевое слово в их аргументации. И потом афинские послы опять определяют афинян как ^expioi (умеренные) по отношению к своим союзникам:
Kai ¿Xaaaou^evoi yap ¿v xOi; ^u^PoXaiai; про; xou; ^u^axou; SiKai; Kai nap' "^iv auxoi; ¿v xoi; o^oioi; vo^oi; noi^aavxe; xa^Kpiaeic;
9iXo5iK£iv SoKou^ev. Kai oü5ei<; скопег aüxtöv той; Kai aXXoBi пои apx^v exouci Kai ^ccov ^töv про^ xou<; тапкооик; цетрюц oüci Sioxi xouxo oük oveiSiZexai
Хотя в деловых тяжбах с союзниками мы в менее выгодном положении и даже в наших собственных судах признаем за ними полное равенство, несмотря на это, они жалуются, что мы сутяжничаем и придираемся. И никто из них не обращает внимания на то, что не встречают упреков другие, также имеющие владения где-нибудь на чужбине, хотя и управляют подвластными им более жестко, чем мы. Ведь тому, кто склонен применять грубую силу, нет нужды в судах (Thuc. I 77, 1-2).
Таким образом, по словам афинского посольства, афиняне предпочли обратиться к суду и к закону, а не прибегать к насилию, чтобы управлять империей. Между прочим, мы видим, что союзники характеризуются афинянами как ип^коог (подвластные/подчиненные).
В общественном мнении афиняне позаботились о том, чтобы представить свое господство как умеренное. Однако тон Старого Олигарха в его «Афинской политии» иной. Описывая жалкие условия союзников, которые вынуждены были обращаться с просьбой к афинским присяжным, когда их доставили на суд в Афины, он замечает:
5ia xouxo oüv oi ou^axoi SouXoi xou xöv Äö^vairav Kaöeoxaoi цаА-Xov
Вот поэтому-то союзники еще в большей степени стали рабами народа афинского (Ps.-Xen. Const. Athen. II 19).
Иными словами, он прямо описывает положение союзников как зависимое (SouXeia). Возникает вопрос, что было допустимо говорить об империи в самих Афинах того времени. Хотя такая форма доверительности характеризует свободу слова, которая к тому времени превалировала в Афинах, а также софистическую манеру, заключающуюся в том, чтобы без всяких запретов приукрашивать логику фактической стороны дела, все же заслуживает внимания, что, по-видимому, не было ограничений, которые сдерживали бы афинян в определении зависимости их союзников. Это означает, если верить Старому Олигарху, что в Афинах афинские «союзники» могли открыто называться рабами если не в официальном дискурсе, то по крайней мере в обычном разговоре. Это означает, что следствием зависимости союзников было то, что они неизбежно принуждены были терпеть положение, при котором они характеризовались как рабы. Таким образом, их заставили молчать, и слова афинян устанавливали отношения неравенства между ними и их «господами».
Кроме того, понятно, что афинские лидеры мечтали сделать Афины центром Эллады. Эта цель была выражена Периклом. Согласно Фукидиду, в своей речи зимой 431 /430 г. до н. э. в честь павших в первый год Пелопоннесской войны Перикл мог похвастаться тем, что Афины стали образцом для всей Эллады: ^uveXrav те Xeyra x^v те nacav noXiv xrj^ 'EAlaSo^ naiSeuciv eivai «Одним словом, я утверждаю, что город наш — школа всей Эллады» (Thuc. II 41, 1).
Под предводительством Перикла, а также его преемников на этом посту, афиняне наметили честолюбивую стратегию по совершенствованию архитектурного облика их города, что удостоило бы его звания центра Эллады. Например, на 2000 талантов из союзного резерва в период между 447 и 432 гг. до н. э. на Акрополе был построен Парфенон — один из самых амбициозных и красивых греческих храмов. Пелопоннесская война не остановила этот и другие претенциозные строительные проекты на Акрополе, которые продолжались вплоть до 405 г. до н. э. и окончательного разгрома афинян пелопоннесцами. Очевидной целью этих проектов было сделать Афины центром империи и, таким образом, всего греческого мира. Легко представить, что такая политика была резко отвергнута в полисах союзников, когда они увидели, на что расходуются уплаченные ими налоги. Даже в самих Афинах такая стратегия по совершенствованию архитектурного облика города подверглась суровой критике со стороны политических оппонентов, как об этом свидетельствует Плутарх:
Kai 5ok£ï Seivrçv uPpiv rç 'EHàç ûPpiÇecBaïKai xupavveïcBai nep^avœç, ôpœca xoïç eic9epo^évoiç та' aùxrçç àvayKaiœç npàç xàv noXe^ov xrçv nokv Kaxaxpucoùvxaç Kai KaXXœniÇovxaç œcnep àla^ova yuvOÎKa, nepianxo^évnv M0ouç noArneXeïç Kai àyaî^axa Kai vaoùç XiXioxalavxouç
Эллины понимают, что они терпят страшное насилие и подвергаются открытой тираннии, видя, что на вносимые ими по принуждению деньги, предназначенные для войны, мы золотим и наряжаем город, точно женщину-щеголиху, обвешивая его дорогим мрамором, статуями богов и храмами, стоящими тысячи талантов (Plut. Per. XII 2)3.
Впрочем, критика только подтверждает реальность и амбициозность этих замыслов.
Корысть и злоупотребления Афинской империи превосходно высмеял Аристофан, особенно в «Птицах» (поставлены в 414 г. до н. э.). И что стало также наиболее очевидным в десятилетия, последовавшие после 440-х годов до н. э., это притязания афинян на мировое господство, т. е. на господство, которое бы напрямую распространялось на весь греческий мир, а также позволило бы афинянам подчинить себе весь Средиземноморский мир. В 450-е годы до н. э. афиняне попытались вывести Египет и Кипр из-под власти Ахе-менидской державы. Однако несмотря на жертвы, принесенные ими для этих целей, афиняне вынуждены были признать, что это им не под силу. Каллиев мир 449 г. до н. э. установил статус-кво между персами и греками. Но уже в 440-е годы до н. э. Афины выказали свой интерес к Великой Греции, основав панэллинскую колонию в Фуриях (Diod. XII 10-11; Plut. Per. XI 5-6). Это выходило далеко за пределы традиционной сферы интересов Афин. В 430-е годы до н. э. Афины начали проникать в регион Черного моря. В «Жизнеописании Перикла» (ХХ 1-2) Плутарх пишет, что Перикл возглавил морскую экспедицию в Понт, посетил несколько городов и даже оставил отряд солдат в Синопе. Эта экспедиция традиционно датируется 437/436 гг. до н. э., и нет причин
3 Пер. С. И. Соболевского. — Прим. переводчика.
сомневаться в реальности этого предприятия. Датируемая 425 /424 гг. до н. э. надпись IG I3 71, 11, 126-170 содержит список городов Понта, которые должны были платить дань афинянам. Список этот, к сожалению, сохранился не полностью, но сами его размеры впечатляют. Даже в таком испорченном виде он доказывает без сомнения, что города не только Южного, но и Северного Причерноморья входили в регион Понта. Другие источники свидетельствуют, что афиняне включили в состав своей империи все Черное море целиком [Müller 2010, 243-246].
Однако амбиции афинян распространялись намного дальше, чем завоевания Черного моря или даже Великой Греции. Плутарх сообщает, что во время этого похода к Понту многие в Афинах вынашивали еще более амбиционные мечты:
noUoùç 5è Kai EiKeMaç о Sûcepœç éKeïvoç rçSrç Kai Sûcnox^oç epœç eixev, ov rnxepov é^éKaocav oi nepi xàv ÄAxißiäSnv prçxopeç. rçv 5è Kai Tuppnvia Kai KapxnSœv évioiç oveipoç oùk àn' éXniSoç 5ià xà ^éyeBoç xrçç ûnoKei^évnç rçye^oviaç Kai xrçv eüpoiav xœv npay^àxœv
Многие уже тогда были одержимы той роковой, злополучной страстью к Сицилии, которую впоследствии разожгли Алкивиад и ораторы, возглавлявшие его сторонников. Некоторым снилась даже Этрурия и Карфаген, и нельзя сказать, что на это не было надежды, ввиду обширности афинского государства и благоприятного течения дел (Plut. Per. XX 3)4.
Действительно, в 427 г. до н. э. Афины предприняли первую экспедицию на Сицилию. В 416 г. до н. э. в Афинах начали осуждать планы завоевательного похода на Сицилию, Плутарх же в «Жизнеописании Алкивиада» (Plut. Alc. XVII 1) пишет, что эта идея витала в воздухе еще при жизни Перикла. Он также передает для нас исторический анекдот, который хорошо отражает настроение в Афинах того времени:
Kai NiKiaç ^èv œç xo&enàv epyov ov xàç EupaKoûcaç éXeïv ànéxpene xàv 5%ov, Â^K^iàSnç 5è Kapxnöova Kai Лфй^ ôveiponoXœv, éK 5è xoûxœv npocyevo^évœv 'IxaXiav Kai neXonôvvnoov rçSrç nep^aXXô^evoç, ôMyou Seïv é9Ô5ia xoù noXé^ou EiKeMav énoieïxo. Kai xoùç ^èv véouç aùxôBev eixev rçSrç xaïç éXniciv én^P^évouç, xœv 5è пpecßuxépœv ^Kpoœvxo noUà Bau^àcia nepi xrçç cxpaxeiaç nepaivôvxœv, œcxe noUoùç év xaïç nalaicxpaiç Kai xoïç ^ikukMoiç Ka0éÇec0ai xrçç xe vrçcou xà axn^a Kai 0éciv Лфй^ Kai KapxnSôvoç raoypà9ovxaç.
В то время как Никий, считая взятие Сиракуз трудным делом, уговаривал народ отказаться от этого замысла, Алкивиад уже грезил Карфагеном и Африкой, за которыми должны были последовать Италия и Пелопоннес, а Сицилию расценивал всего лишь как приступ или путь к войне. Своими упованиями он быстро воодушевил и увлек молодых, старики рассказывали им о чудесах и диковинках, которые они увидят
4 Пер. С. И. Соболевского. — Прим. переводчика.
в походе, и повсюду в палестрах и на полукружных скамьях во множестве собирались люди, чертили на песке карту острова, обозначали местоположение Африки и Карфагена (Plut. Alc. XVII 3)5.
Это говорит о том, что в замыслы Афин входило установить господство не только над греками, но и над большинством негреческих городов Средиземноморья. Декрет из Элевсина, предположительно датируемый 435 г. до н. э., побуждает союзников предоставлять первины урожая в святилище двух богинь в Элевсине (I Eleus. 28а, 1. 14: ánápxeo0ai 5è ка! toç xou||âxoç ката xaùxà). Союзники должны были совершать это на равных условиях с афинянами, т. е. вносить 1/600-ю часть урожая ячменя и 1/1200-ю пшеницы (I Eleus. 28а, 1. 5-8). В декрете также говорится (стк. 24-43), что
кеХеието 5è ка! ho hiepo9àvTeç ка! [о] 25 SaiSôxoç ^ucTepioiç ánápxea0ai toç héHevaç то карпо ката та nrnpia ка! Tèv |avTeíav Tèv éy ДеХфбу ávaypáфcavтeç 5è é| nivaKíoi то |i£Tpov то Kapno то те napa tov 5e|ápxov ката to[v 5]-[e]|ov AéKacTov ка! то napa tov nóXeov ката Tèv nókv heKáGTe[v] [K]aTa0évTov ëv те toi 'EXernivíoi Eleucïvi ка! év toi PoXep[T]e-30 píor énayyéüev 5è Tèv PoXèv ка! тет aXXeci nóXeaiv Tè[oi he]-[X]XeviK{ëciv ánáceoi, hónoi âv 5оке1 amèi 5uvaTov evai, ^é'yc?'^-Taç |èv ката ha A0evaïoi ánápxovTai ка! oi x^ú||axoi, éKé[v]o[i]-[ç] 5è |è éniTáTTovTa;, KeXeùovTaç 5è ánápxecBai, éàv póXovTai , ката та nrnpia ка! Tèv |avTeíav Tèv éy ДeXфôv. napa5éxec0ai 535 è ка! napá toútov tov nóXeov éáv Tiç ánáyei toç hieponoioç [ка]-т[а] татеа 0úev 5è áno |èv то neXavô Ka0óTi âv Éú|oXní5ai éxo[he]-[yôjvxai, TpÍTTOiav 5è póapxov xpuoóKepov toïv ©eoïv heKar[ép]-[ai á]no tov Kpi0óv ка! tov nupov ка! toi TpinToXé^oi ка! toi ©e -oi ка! Tei 0eài ка! toi EúpóXoi hiepeïov herácToi TéXeov ка! 40 Tei A0evaíai pôv xpuoóKepov Tàç 5è alXaç Kpi0àç ка! nupoç án-o5o|évoç toç hieponoioç |ета Teç PoXèç áva0é|aTa ávan0év-ai toïv ©eoïv, noieca|évoç háTT' âv toi 5é|oi toi A0evaíov 5oKe-i <...>
. ..иерофант и 5ai5oxoç (25) должны призывать греков во время мистерий посвящать первины урожая, следуя обычаю предков и наставлениям Дельфийского оракула; и когда они написали на доске долю урожая, полученного от процессии, от каждого дема поочередно, и от городов, от каждого города поочередно, они должны поместить урожай в Элевсинском святилище и в булевтерии в Элевсине; (30) и буле объявит всем другим греческим городам, где они решат это возможным, и расскажут им о соглашении, по которому афиняне и союзники отдают первины урожая не по принуждению, но по убеждению в соответствии с обычаями предков и оракулом в Дельфах; и (35) жрецы примут зерно от этих городов, как если бы все города привнесли его; и они пожертвуют от жертвенного пирога, как велят Евмолпи-ды, и тройное жертвоприношение из ячменя и пшена под предводи-
5 Пер. С. П. Маркиша. — Прим. переводчика.
тельством быка с позолоченными рогами поднесут обеим богиням, и Триптолему, и богу, и богине, и Евбулу, — каждому по зрелой жертве, а (40) Афине — быка с позолоченными рогами; а жрецы вместе с буле распродадут остатки ячменя и пшена и исполнят посвящения двум богиням, выполняя все, что решит афинский народ...6
С религиозной точки зрения, как нам кажется, в этом замысле афинян можно выделить три концентрических круга: первый касается собственности Аттики, второй — городов союзников, а третий — всех других городов, которым предлагалось принять участие в передаче первин урожая. Что же касается распределения средств Элевсинского святилища, в декрете подчеркивается, что они должны оставаться в руках только афинского народа. Политическая стратегия построения государства и империи полностью совпали. Интересно, что афиняне продолжали проводить со своими союзниками и остальными городами Средиземноморья политику интеграции подобно той, которую они проводили ранее в отношении различных земель Аттики.
В то время, когда Афины стремились стать центром греческого мира, литература этого периода также приписывала этому полису исключительную роль в жизни греков. Нет нужды настаивать на роли, которую Эсхил отводит Афинам в «Персах», поставленных в 472 г. до н. э., когда Перикл исполнял обязанности chorëgos (хорега). Это Афины и их неназванный предводитель Фемистокл привели остальные греческие города к победе над неприятелем. Разумеется, это лишь театральная постановка, а не историческое сочинение. В атмосфере патриотизма, последовавшей вслед за великими победами во втором этапе греко-персидских войн, это не казалось удивительным. Кроме того, это не выдумка, все источники указывают на главенствующую роль афинян в победе греков над персами. Тем не менее акцентирование внимания на Афинах как на действительном лидере антиперсидской кампании отлично совпадает с расширением влияния Афинской архэ в этот исторический период.
Не менее удивителен тот факт, что в соответствии с аттическими трагедиями сюжеты легенд и мифологического прошлого Эллады должны были найти свое разрешение именно в Афинах. Это безусловно верно в отношении Эсхила. В «Просительницах» (поставлена в 463 г. до н. э.) дочери Даная находят прибежище в Аргосе, основанном некогда самим Данаем. Однако содержание трагедии настаивает на роли народа в предоставлении убежища просительницам. Аргос в трагедии становится образцом демократического полиса, таким же как Афины. В трилогии «Орестея» (458 г. до н. э.) рассказ начинается в Арголиде с убийства возвратившегося из Трои Агамемнона. В последней части этой трилогии «Эвмениды» действие заканчивается в Афинах, где Орест находит убежище в качестве просителя, после того как он убил свою мать и ее любовника Эгисфа. В конце трагедии Орест предстает перед судом Ареопага. Сама Афина принимает участие в голосовании, а Аполлон выступает свидетелем на стороне Ореста, будто он сам приказал Оресту убить мать, и тем самым очищает его от вины (ст. 576-581). Сама Афина (ст. 470-489) решает, что суд над Орестом будет происходить в Афинах:
6 I Е1еш. 28а, 11. 24-43 (https://www.atticinscriptions.com/inscription/IEleus/28a).
482 ¿пег 5ё прауда 5еир' алескпуст хо5е, 475 бдю; ад6дфои;; 6vтoк; а1роидаг поХег
483 ф6vюv 5гкастш;, бркмм а15оидеуои^
т6v е!;; апаут' ¿ую 0^сю xр6vоv.
485 ида; 5ё дартирш те ка! текдлрга
486 каХею0' арюуа т^<; 5шп; ор0юдата^
487 кр^аса 5' аст^ том ¿д^ та рёХтата
488 ^ю 5ш1реп' тошо прауд' ¿тптидю;,
489 бркov перо^та; д^5ёу ¿Шкок; фрес^.
Но поелику спор дошел до судьбища, / Навек отныне выборных присяжных суд / О тяжбах крови здесь да будет, я рекла. / Зовите очевидцев и свидетелей, / Уликой, клятвой испытуйте истину. / Из граждан града лучших изберу людей, / И к судоговорению я приду сама; / Они ж присяги не приступят, суд творя (Aesch. Биш. 482-489)7.
В финальном приговоре благодаря Афине Орест провозглашается невиновным. Таким образом, он может провозгласить славу Афине и афинянам:
754 ю ПаХХа;, ю сюсаса той; ¿дой; 56дои<;,
755 yаíoк; патрфа; ¿стерnдёvоv си тог
756 катфкша; де^ каí т; ТИфю ¿рег
757 «Аруею; а^р аи0г;, ëv те хр^дас™
758 оке патрфок;, Па!Ха5о; ка! Ло^юи
759 ёкат ка! той пavта краи^то; тргтои
760 Еют^ро;» б; патрфоv а!5ес0ек; д6роv
761 сф^ег де, дптр6; тас5е сш^кш; бром.
762 ¿ую 5ё хюра т^5е ка! тф сф стратф
763 т6 Хом^ е!; апаута пХеютпрп xр6vоv
764 бркюдот^сок; гш апегдг пр6; 56дои;,
765 д^ тоí 1™' 'Арп 5ейро прид^т^ X0оv6;
766 ¿Х06vт' ¿поюе^ еи кекасдёvоv 5ор!
Паллада, рода нашего спасение! / Отчизну я утратил: водворяешь ты / Меня в отцовском доме. Скажут эллины: / «Опять Орест — аргивец, отчих всех богатств / И прав наследник, милостью Палладиной, / И Локсия, и третьего, кто все вершит: / Уважил вышний трон отца Орестова, / Воззрел на общниц матери — и сына спас». / Но я не прежде тронусь в вожделенный путь, / Чем клятвой поклянуся нерушимою — / Стране твоей, богиня, другом быть навек. / Да будет в силе мой обет из рода в род, / И с копьеносным воинством аргивский вождь / Не выступит на град сей! (Aesch. Биш. 754-766)8.
Акцент на Ареопаге и на Аргосе не является неожиданностью. Трагедия была создана сразу после реформы Эфиальта, которая четко определила роль Ареопага (теперь он отвечал за судебные разбирательства по убийствам). Кроме того, в 462/461 гг. до н. э. город заключил союз с Аргосом, что бросило вызов традиционному превосходству Спарты в греческом мире. Однако вне
7 Пер. В. И. Иванова. — Прим. переводчика.
8 Пер. В. И. Иванова. — Прим. переводчика.
политического контекста трагедия прежде всего устанавливает моральное превосходство афинян: у Спарты были войска, а у Афин — законы и суды9.
В «Эдипе в Колоне», созданной Софоклом ок. 407/406 гг. до н. э., другой изгнанник — Эдип, оставив Фивы, находит прибежище в Афинах и получает покровительство Тесея:
631 xí<; 5^x' av av5pó<; eü^éveiav éKpáloi
632 xoiou5', охю npraxov ^ev " 5opú^evo<;
633 koiv^ nap' "n^ív aiév écxiv écxía;
634 eneixa 5' 1кехп? 5ai^óvrav a^y^évo<;
635 yfi xfi5e кйцог 5ac^óv oü c^iKpóv xívei.
636 áy& céPa; 0ец oraox' ёкроХй xápiv
637 x^v xou5e, xwpa 5' e^nokv KaxoiKiñ.
638 ei 5' év0á5' хф ^évra ^veiv. cé viv
639 xá^ra 9uXácceiv, eí'x' é^ou cxeíxeiv ^éxa.
640 xí 5' xoúxrav, Oi5ínou^, 5í5ra^í coi
641 Kpívavxi xpflo0ar xfl5e yáp ^uvoíco^ai.
Как я дерзну твою отринуть дружбу, / Когда незыблем в нашем доме общий / Очаг стоит куначества залог? / Когда, проситель Евменид почтенный, / Земле несешь ты дар благой и мне? / Все это свято нам; твою приемлю / Я благодать: Живи в стране моей. / Приятно здесь тебе остаться — старцам / Твою охрану поручу; а нет — / Иди со мной. Сам выбирай, что лучше; / Твой выбор будет и моим, Эдип (Soph. OC 631-641)10.
Это соответствует традиционному отношению афинян — уважению к просителям и правовой защите чужестранцев. Однако сам Эдип (или, скорее, место его захоронения) стал предметом спора. Древний оракул предсказал, что его могила будет пользоваться защитой богов — покровителей тех мест11. Вот почему Креонт прибывает из Фив на встречу с Эдипом в притворном сочувствии ему и его детям и просит вернуться назад в Фивы. Но Эдип не поддается на лживые уверения Креонта и отказывается вернуться. Тогда Креонт пытается увести силой в Фивы Исмену и самого Эдипа, но тот предупрежден об этом афинским народом. Затем Полиник, один из сыновей Эдипа, пытается убедить Эдипа поддержать его в борьбе против Этеокла, что Эдип категорически отвергает. Вскоре Эдип умирает. В соответствии с древним предсказанием, место его захоронения становится оберегом для афинян. Это еще один триумф Афин. Таким образом, Фивы, ярый соперник Афин в Пелопоннесской войне, лишаются покровительства богов12.
9 Подробнее см.: [Tzanetou 2012: 31-72].
10 Пер. Ф. Ф. Зелинского. — Прим. переводчика.
11 О важности тела героя и о культе героя в «Эдипе в Колоне» см.: [Van Nortwick 2012; Currie 2012: 337-344].
12 Об этой трагедии и ее месте в развитии афинской идеологии см.: [Tzanetou 2012: 105128], где автор видит в изначальном колебании хора, приветствовать Эдипа или нет, симптом эволюции афинского кризиса этого периода (однако Тесей принимает свое решение сразу). См.: [Harris 2012: 295-299] об исключительном уважении закона со стороны Тесея.
Сюжеты Еврипида, может быть, более неоднозначны, но и они могут содержать явный проафинский намек. В «Медее» (431 г. до н. э.) царица-убийца обманывает афинского царя Эгея. Она обещает ему, что сможет вылечить его бесплодие с помощью снадобий при условии, что он предоставит ей право остаться в Афинах. «Просительницы» Еврипида (423 г. до н. э.) представляют Тесея и афинское войско, вынуждающее фиванцев отступить и захоронить аргивян, погибших в битве Семерых против Фив, чтобы поддержать Полиника. Это типичная патриотическая трагедия, поставленная вскоре после жестокого поражения афинян со стороны фиванцев у Делия в 424 г. до н. э. Последнее вовсе не означает, что Афины в «Просительницах» представляют собой реальный город Афины. Однако придумывая воображаемый город, который воплощает в себе общий для всех греческих полисов идеал свободы, Еврипид помещает его также в центре греческого мира, и это призвано показать его превосходство по отношению к другим полисам. Сцена не отражает жизнь города; она трансформирует ее с помощью перформативного измерения13. В «Орестее» (408 г. до н. э.) Аполлон также сопровождает Ореста в Афины и помогает предстать перед судом Ареопага. Другие трагедии, такие как «Ифигения в Тавриде» (ок. 414-412 гг. до н. э.), также содержат сюжеты, которые связывают историю Афин с их империей14.
Таким образом, очевидно, что афинские драматурги от Эсхила до Еврипида создавали образ идеальных Афин. Это моральное превосходство можно наблюдать в обращении с просителями, как хорошо показано в исследовании Ангелики Тзанету. Стоит отметить, что в реальном мире, по меньшей мере в последней декаде V в. до н. э., афиняне практиковали систему переноса из городов союзников в афинские суды основных судебных дел, вроде смертных приговоров, изгнания или лишения гражданства15. Так, пятая речь Антифонта Афинского («Об убийстве Герода»), сочиненная, вероятно, между 417 и 414 гг. до н. э., затрагивает дело уроженца Митилены Евксифея, обвиненного в убийстве одного из своих сограждан, Герода. Евксифей заявляет, что невиновен, и жалуется на то, что его содержали в тюрьме в Афинах вплоть до дня судебного разбирательства, хотя он сам добровольно явился в суд (17). Тем не менее он решается восхвалять законодательство Афин, касающееся убийств (14):
Kaixoi тои^ ye vo^ou^ o'i Keivxai nepi xrav xoiouxrav, navxa^ av oi^ai o^oXoyqcai KaXkcxa vo^rav anavxrav KeicBai Kai ooiraxaxa. raapxei ^ev ye auxoi^ apxaioxaxoi^ eivai ¿v xfl yfi xauxfl, eneixa xow; auxou^ aei nepi xrav auxrav, onep ^eyicxov ¿cxi cn^eiov vo^rav Kalra^ Kei^evrav о yap xpovo^ Kai ^ e^neipia xa KG&rag exovxa ¿K5i5acKei xou^ avBpranou^
Следует согласиться, полагаю я, что законы, которые занимаются подобными случаями, достойны наибольшего восхищения и [что они] самые справедливые из всех законов. Они не только отличаются тем, что они самые старейшие в этой стране, но они изменились
13 См.: [^пЬ 2007; Moгwood 2012], где убедительно показано, что в «Просительницах» главной становится трансформация Тесея, который отказывается от узкого афиноцентриз-ма, чтобы принять панэллинскую мораль.
14 См. статью Б. М. Никольского в этом номере журнала.
15 См.: [Meiggs 1972: 220-233].
не больше преступлений, которые они судят; и это самый верный признак благих законов, поскольку время и опыт показали людям их превосходство.
Эта хвала Ареопагу напрямую вторит Эсхилу. Эта речь показывает, что (по крайней мере на словах) те, кто приезжали в Афины из других городов империи для защиты собственных дел в роли подсудимых или обвинителей, отмечали превосходство афинского судопроизводства — или, скорее, что они полагали, будто заявляют об этом в собственных интересах.
В заключение отметим, что, несмотря на очевидные различия, мы можем наблюдать преемственность между дискурсом историков или греческих надписей и трагедий V в. до н. э. в отношении империи. В трагедиях (исключая комедии Аристофана, где империя высмеивается, как, например, в «Птицах») речь впрямую не идет об Афинской архэ16. Однако Афины на сцене — великий преобразователь, который помогает свершиться правосудию. Это пространство равенства и умеренности, что соответствует определению, данному Периклом в надгробной речи, если верить Фукидиду. Напротив, для таких городов, как Фивы, характерны жестокость, беззаконие и даже убийство. Аттическая литература V в. до н. э. содержит сюжеты, вызывающие всеобщий интерес17. Однако аттическая литература воссоздает их, не только будучи заключенной в рамки демократических Афин, которые вполне узнаваемы с нашей перспективы, но и с точки зрения Афинской империи V в. до н. э., когда Афины стремились стать политическим, религиозным, культурным и интеллектуальным центром не только Эллады, но и всего средиземноморского мира своего времени.
Пер. с англ. Е. В. Илюшечкиной
16 В [DeLuca 2014: 96] показано, что цель Писфетера состоит в том, чтобы создать «самую универсальную империю всех времен»: «Объединяя Афины (или, по крайней мере, наиболее фундаментальную и универсальную черту Афин [т. е. logos] и птиц, "Птицы" создают не просто империю, но самую универсальную империю всех времен, самую универсальную империю из всех известных». Однако эту же самодовольную цель преследуют Афины в 414 г до н. э., когда «Птицы» были представлены публике. О критической стороне Аристофана см.: «Читая "Всадников", мы видели мнение Аристофана об афинской иррациональности как демократии. В "Ахарнянах" мы видели в афинской иррациональности полис. Рассматривая "Птиц", мы видим, что афинская иррациональность — это сами Афины» [Nelson 2014: 73]. Как и в отношении «Птиц», следует подчеркнуть, что эта критика направлена против имперских Афин.
17 См.: [Osborne 2012] по поводу Софокла.
Литература
Фукидид 1981 — Фукидид. История / Изд. подгот. Г. А. Стратановский, А. А. Нейхард, Я. М. Боровский. Л.: Наука, 1981.
Currie 2012 — Currie B. Sophocles and hero cult // A companion to Sophocles / Ed. by K. Ormand. Chichester, West Sussex; Maiden, MA: Wiley-Blackwell, 2012. P. 331-348.
DeLuca 2014 — DeLuca K. Aristophanes' Herodotean inquiry. The meaning of Athenian imperialism in the Birds // The political theory of Aristophanes. Explorations in poetic wisdom / Ed. by J. J. Mhire, B.-P. Frost. Albany, NY: SUNY Press, 2014. P. 161-182.
Harris 2012 — Harris E. Sophocles and Athenian law // A companion to Sophocles / Ed. by K. Ormand. Chichester; Malden, MA: Wiley-Blackwell, 2012. P. 287-300.
Meiggs 1972 — Meiggs R. The Athenian empire. Oxford: Clarendon Press, 1972.
Morwood 2012 — Morwood J. Euripides' Suppliant Women, Theseus and Athenocentrism // Mnemosyne. Vol. 65. No. 4-5. 2012. P. 552-564.
Müller 2010 — Müller C. D'Olbia à Tanaïs: territoires et réseaux d'échanges dans la mer Noire septentrionale aux époques classique et hellénistique. Bordeaux: Ausonius, 2010.
Nelson 2014—Nelson S. Aristophanes and the Polis // The political theory of Aristophanes. Explorations in poetic wisdom / Ed. by J. J. Mhire, B.-P. Frost. Albany, NY: SUNY Press, 2014. P. 109-136.
Osborne 2012 — Osborne R. Sophocles and contemporary politics // A companion to Sophocles / Ed. by K. Ormand. Chichester, West Sussex; Malden, MA: Wiley-Blackwell, 2012. P. 270-286.
Tzanetou 2012 — Tzanetou A. City of Suppliants: Tragedy and the Athenian empire. Austin: Univ. of Texas Press, 2012.
Van Nortwick 2012 — Van Nortwick T. Last things: Oedipus at Colonus and the end of tragedy // A companion to Sophocles / Ed. by K. Ormand. Chichester, West Sussex; Malden, MA: Wiley-Blackwell, 2012. P. 141-154.
Vinh 2007 — Vinh G. Athènes dans les Suppliantes d'Euripide: de la cité historique aux cités dramatiques // Loxias. Vol. 18. 2007. URL: http://revel.unice.fr/loxias/index.html?id=1858.
The words of empire: The Athenian arche of the Fifth Century B.C.
Bresson, Alain
PhD
Professor,
Department of Classics, University of Chicago
1010 East 59th Street Chicago, IL 60637, USA
Tel.: 773-702-8514
E-mail: [email protected]
Abstract. The Athenian Empire was not only an empire of triremes and owls. It was also an empire of words. Beyond material forms of domination, Athenians developed a discourse that made of their city the center of the world of their time. If we are to believe Thucydides, Athenian political leaders presented their city as a model of self-restraint and moderation, thus asserting its moral superiority over the rest of the Greek world. Besides, from Aeschylus to Euripides, a series of tragedies makes of Athens the solution to the legal, religious or political challenges faced by various heroes of the common Greek mythology. The universalizing ambition of
this discourse has, in fact, a performative aspect. The ethical superiority of the Athenians justifies their political superiority. The success of this performative discourse can be traced in the speech of Antiphon On the murder of Herodes, where before the Athenian court the Mytilenian Euxitheos praises the laws of Athens with a tone that directly echoes the praise of the Areopagus in Aeschylus's Suppliants. The defendant had seemingly perfectly internalized the superiority of the Athenian courts — or rather he thought it was his best interest to proclaim he had.
Keywords: Athenian Empire, Areopagus, Aeschylus, Euripides, Aristophanes, Thucydides, Antiphon, Old Oligarch, courts, laws
References
Currie, B. (2012). Sophocles and hero cult. In K. Ormand (Ed.). A companion to Sophocles, 331-348. Chichester, West Sussex; Maiden, MA: Wiley-Blackwell.
DeLuca, K. (2014). Aristophanes' Herodotean inquiry. The meaning of Athenian imperialism in the Birds. In J. J. Mhire, B.-P. Frost (Eds.). The political theory of Aristophanes. explorations in poetic wisdom, 161-182. Albany, NY: SUNY Press.
Harris, E. (2012). Sophocles and Athenian law. In K. Ormand (Ed.). A companion to Sophocles, 287-300. Chichester; Malden, MA: Wiley-Blackwell.
Meiggs, R. (1972). The Athenian empire. Oxford: Clarendon Press.
Morwood, J. (2012). Euripides' Suppliant Women, Theseus and Athenocentrism. Mnemosyne, 65(4-5), 552-564.
Müller, C. (2010). D'Olbia à Tanaïs: territoires et réseaux d'échanges dans la mer Noire septentrionale aux époques classique et hellénistique. Bordeaux: Ausonius. (In French).
Nelson, S. (2014). Aristophanes and the Polis. In J. J. Mhire, B.-P. Frost (Eds.). The political theory of Aristophanes. Explorations in poetic wisdom, 109-136. Albany, NY: SUNY Press.
Osborne, R. (2012). Sophocles and contemporary politics. In K. Ormand (Ed.). A companion to Sophocles, 270-286. Chichester, West Sussex; Malden, MA: Wiley-Blackwell.
Stratanovskii, G. A., Neikhard, A. A., Borovskii, Ia. M. (Eds.) (1981). Fukidid. Istoriia [Trans. from Thucydides' History]. Leningrad: Nauka. (In Russian).
Tzanetou, A. (2012). City of Suppliants: Tragedy and the Athenian empire. Austin: Univ. of Texas Press.
Van Nortwick, T. (2012). Last things: Oedipus at Colonus and the end of tragedy. In K. Ormand (Ed.). A companion to Sophocles, 141-154. Chichester, West Sussex; Malden, MA: Wiley-Blackwell.
Vinh, G. (2007). Athènes dans les Suppliantes d'Euripide: de la cité historique aux cités dramatiques. Loxias, 18. Retrieved from http://revel.unice.fr/loxias/index.html?id=1858. (In French).
To cite this article:
Bresson, A. (2017). Govorit imperiia: Afinskaia arkhe v v v. do n. e. [The words of empire: The Athenian archë of the Fifth century B.c.]. Trans. by E. V. Iliushechkina. Shagi / Steps, 3(4), 21-34. (In Russian).
Received August 2017
