CC BY
33
О.И. КАРИНЦЕВ
ГОСУДАРСТВЕННАЯ СОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ В ОРГАНИЗАЦИОННОМ ИЗМЕРЕНИИ: К КОНЦЕПТУАЛЬНОЙ МОДЕЛИ СРАВНИТЕЛЬНОГО АНАЛИЗА ЭФФЕКТИВНОСТИ ГОСУДАРСТВ
В современной политической науке эффективность государств рассматривается как один из наиболее важных параметров государственной состоятельности. В этих условиях становится актуальной задача операционализации и измерения государственной эффективности, решение которой необходимо для проведения систематических сравнительных исследований в данной области. Необходимость операционализации вызвана также тем, что простое различение «слабых» и «сильных» государств не удовлетворяет исследователей, так как при этом упрощается определяющая государственную эффективность институциональная сложность [Doner, 1992; Beeson, 2002, p. 13], а сами формулировки носят расплывчатый и метафорический характер [Ильин, 2008].
Важность сравнительного изучения государственной эффективности обусловлена также тем фактором, который Хендрик Спрюйт рассматривает как причину триумфа государств над своими соперниками. Согласно Х. Спрюйту, «иерархическая и централизованная организация сделала государства более эффективным и более действенным средством обуздания паразитизма (freeriding) и ренегатства (defection) и, следовательно, оказалась лучшим средством для мобилизации ресурсов своих обществ» [Spruyt, 1996, p. 155]. Отсюда следует, что современные государства обязаны своим положением именно организационной эффективности, бла-
годаря которой им удалось завоевать и отстоять монополию на легитимное принуждающее насилие, согласно известной веберов-ской формулировке [Вебер, 1990, с. 645].
Используемый в данной статье ракурс рассмотрения во многом вытекает из самой природы государств, которые часто трактуются как организации, принимающие и контролирующие исполнение обязательных решений в рамках определенной территории. Анализ организационного измерения государственной состоятельности может внести значительный вклад в понимание того, как государства формируются, консолидируются и управляются.
Сравнительные исследования государственной эффективности перекликаются с изучением государственной способности (state capacity), однако эти понятия исследователи относят к разным явлениям. Государственная эффективность отличается от государственной способности: «Способность применительно к государствам означает продуктивную организацию коллективных действий, в том числе поддержание закона и порядка, общественного здоровья и базовой инфраструктуры, а эффективность является результатом использования этой способности в плане соответствия требованиям общества по отношению к этим благам» [World Bank, 1997, p. vii]. С этим согласуется и вывод специалистов по сравнительно-историческому анализу государств Мэттью Ланджа и Дитриха Рюше-мейера по результатам работы организованной ими группы по изучению государств и развития: «Государство как эффективный инструмент в руках правителей - способное осуществлять принуждение или жесткую силу, равно как и инфраструктурную или мягкую силу - необходимое, если не достаточное условие успешного развития» [Lange, Rueschemeyer, 2005, p. 248-249].
Наличие эффективного государства особенно важно для развивающихся стран, в которых многие задачи нациестроительства и создания дееспособных государственных структур остаются нерешенными. В связи с этим показательно, что главный тезис сравнительно-исторического исследования государственно-направляющего развития (state-directed development) в глобальной периферии, проведенного специалистом по сравнительной политической экономии развивающихся стран Атулом Коли, говорит о том, что «создание эффективных государств в развивающемся мире в основном предшествовало появлению индустриализированных экономик»
[Kohli, 2004, p. 2]. В том же духе рассуждает и американский компаративист и латиноамериканист Сатья Паттнаяк, который определяет государственную эффективность как «способность и стремление государственной элиты преследовать цели развития, исходя из интересов большинства населения, проживающего в официально установленных территориальных пределах... государственная эффективность должна содержать в себе два в равной степени ключевых элемента: способность (capacity) и активизм» [Pattnayak, 1996, p. 208].
В данной статье предпринимается попытка наметить контуры аналитической модели сравнительного эмпирического исследования эффективности государств как одного из важных факторов государственной состоятельности.
Состояние проблемы
Несмотря на наличие ряда важных результатов, исследования государственной эффективности находятся в стадии разработки. Это объясняется тем, что до 70-80-х годов XX в. внимание на государствах как организационных структурах или потенциально автономных акторах не акцентировалось [Evans, Rueschemeyer, Skocpol, 1985, p. vii], а сами правительственные институты не рассматривались в качестве связанных (coherent) и единых (unitary) субъектов [Ellis, 1992, p. 569]. Лишь после вступления политической науки в постбихевиоральный этап развития с «переоткрытием» политических институтов [см.: March, Olsen, 1989] стал появляться устойчивый интерес к государствам как институтам и структурам.
После отдельных прорывных работ Джона Неттла [Nettl, 1968] и Чарльза Тилли [Tilly, 1975] начало традиции систематических сравнительных исследований государств было положено созданием в 1983 г. Комитета по исследованию государств и социальных структур американского Совета по исследованиям в социальных науках (SSRC) и выходом знаменитого сборника «Возвращая государство назад» (Bringing the state back in) [Evans, Rueschemeyer, Skocpol, 1985].
С этого времени интерес к сравнительному изучению государственного строительства, состоятельности и эффективности государств все более усиливался и к концу XX - началу XXI в.
стал общепризнанным явлением [Evans, 1997, p. 62]. В 2005 г. выходит представительный сборник «Государства и развитие: исторические предшественники стагнации и подъема» под редакцией М. Ланджа и Д. Рюшемейера. В нем на основе объединения сравнительно-исторической методологии со статистическим анализом анализируются демократические условия государственной эффективности и вклад государства в создание благоприятных для развития коллективных благ [States and development, 2005]. Это коллективное издание стало результатом масштабного исследовательского проекта «Эффективные и дефектные государства» (Effective and Defective States) и работы уже упоминавшейся исследовательской группы по изучению государств и развития Уотсоновского института международных исследований Университета Брауна (2001-2004).
Мировой финансовый и экономический кризис еще более обострил проблему эффективности государств в плане преодоления негативных последствий рецессии, безработицы и социальной напряженности. Не случайно Жозеп Коломер обращает внимание на то, что «те институты, которые способствуют государственной эффективности и эффективной судебной системе... могли бы быть более релевантными для объяснения экономического роста, чем определенные варианты конституционных формул, и они не обязательно тесно связаны с этими формулами» [Colomer, 2006, p. 228-229]. Еще ранее, в докладе о мировом развитии Всемирного банка, было признано, что «развитие требует эффективного государства, которое играет роль катализатора и инструмента, стимулирующего и дополняющего деятельность частного бизнеса и индивидов» [World Bank, 1997, p. iii].
Несмотря на ряд важных достижений, систематические глобальные сравнения государственной эффективности пока еще только начинают входить в арсенал современных компаративистов. Можно отметить близкое к этой тематике исследование Всемирного банка, где используется индикатор «правительственная эффективность» (government effectiveness). Этот показатель отражает «восприятие качества государственных услуг, качества гражданской службы и степени ее независимости от политического давления, качества формулирования и реализации политики и достоверности приверженности правительства подобной политике» [World Bank, undated]. Вместе с тем индикатор правительственной
эффективности охватывает в основном переменные качества государственного управления, в то время как эффективность государства в целом как политической единицы остается вне сферы рассмотрения.
В некоторых сходных индексах используются также переменные эффективности, однако они носят, как правило, частный или вспомогательный характер и охватывают в основном отдельные направления правительственной политики или экономики. К ним относятся, например, «эффективность антитрестовской политики» в Индексе государственных институтов Доклада о мировой конкурентоспособности Мирового экономического форума [The global competitiveness report, 2003-2004], государственная эффективность как индикатор «политического контекста» в Индексе гражданского общества CIVICUS [CIVICUS global survey of the state of civil society, 2007], эффективность государства в контексте экономической зависимости [Delacroix, Ragin, 1981] и т.п.
Необходимость формирования комплексной рамки для глобальных сравнений эффективности государств была сформулирована Всемирным банком в Докладе о мировом развитии «Государство в меняющемся мире» [World Bank, 1997]. Эта идея была во многом мотивирована осмыслением опыта «восточноазиатского чуда», попытка объяснения которого выявила ограничения применявшихся ранее подходов. В результате возникла необходимость формирования новых моделей, где бы адекватно оценивалась роль государства в стимулировании экономического роста [World Bank, 1993].
Мотив поиска во многом определялся осознанием того, что «без эффективного государства невозможно устойчивое развитие, как экономическое, так и социальное» [Wolfensohn, 1997, p. iii ]. Обозначилась необходимость формирования институциональных условий эффективного государства. Это повлекло за собой потребность в новой аналитической модели, которая могла бы быть пригодной для объяснения государственной эффективности в условиях как «индустриальной революции» в Европе XIX в., так и послевоенного «экономического чуда» восточноазиатских государств. При этом была разработана классификация функций государства, в которой выделялись минимальные (порядок), промежуточные (образование) и активные (развитие рынка) функции [World Bank, 1997, p. 27].
Известная попытка концептуального осмысления государственной эффективности принадлежит Ж. Коломеру, который рассматривает ее пространственные аспекты. В частности, он считает создание новых средних и больших суверенных и эффективных государств крайне маловероятным. Ж. Коломер объясняет это тем, что «эффективное государство требует чрезвычайно дорогостоящего начального накопления ресурсов в руках государственной власти, что неблагоприятно для частных инициатив, по крайней мере в начальной стадии» [Со1ошег, 2007, р. 12]. При этом Ж. Коломер ссылается на опыт «больших европейских государств, достигших эффективности посредством длительных, сопровождавшихся насилием и большой жестокостью процессов внутренних и внешних военных действий и концентрации власти за счет подвластных» [Со1ошег, 2007, р. 12].
Важным вкладом российской политической науки в становление систематических глобальных сравнений государств, в том числе их состоятельности и эффективности, является масштабный исследовательский проект «Политический атлас современности» [Политический атлас современности, 2007]. В частности, в нем разработан «индекс государственности», использование которого позволило продвинуть разработку проблематики государственной эффективности.
Таким образом, проблема государственной эффективности пользуется устойчивым интересом современных компаративистов. Вместе с тем очевидное несоответствие между интересом исследователей к сравнительному изучению государственной эффективности и степенью изученности этой проблемы обусловливает потребность в новой аналитической модели, которая учитывала бы предыдущие наработки, но при этом носила бы более комплексный характер.
Формирование государств и теория организаций
Формирование аналитической модели требует прежде всего формулировки методологических ориентиров исследования. Поскольку анализ государственной эффективности предполагает обращение к организационному измерению функционирования современных государств, то представляется оправданным опереться на
богатый опыт сравнительного изучения организаций, который уже несколько десятилетий составляет важный элемент мировой компаративистики [см.: Lammers, 1978]. Учитывая, что организационная эффективность занимает центральное место в теориях и моделях организаций как базовая зависимая переменная [Whetten, Cameron, 1994, p. 135-136], использование теории организационной эффективности могло бы способствовать лучшему пониманию того, почему одни государства эффективны, а другие - нет, и от чего зависит успех государственного строительства во многих сложных случаях.
Попытка применения достижений организационной теории к анализу государственного строительства наталкивается и на ряд методологических проблем, которые вытекают из самого состояния теории организаций.
Во-первых, среди исследователей нет согласия по поводу определения и измерения организационной эффективности [Whetten, Cameron, 1994, p. 139; Drury, 2004, p. 68; McGill, Klobas, Hobbs, 1996, p. 106; Campbell, 1977; Kirschenbaum, 2004], отчего страдают как кумулятивность исследований, так и формирование теории (theory-building). Особенно затруднены концептуализация и опера-ционализация организационной эффективности для случаев нерыночных организаций, для которых не сформулированы отчетливые критерии прибыли и затрат. Это заставляет ученых идти по пути минимальных и широких определений. Например, американский специалист Уильям Торберт определяет эффективность как «соответствие целей и результатов», включая «намеренные и непредусмотренные, человеческие или материальные» [Torbert, 1983, p. 276].
Во-вторых, неравномерная концентрация внимания исследователей на коммерческих организациях привела к некоторым диспропорциям и недостатку внимания к организациям иного типа. В результате на сегодняшний день теория организаций представляет собой скорее совокупность слабо согласованных между собой концепций и моделей вроде алмондовских «отдельных столиков» [см.: Алмонд, 2000], нежели связную и унифицированную дисциплину.
Таким образом, проблему определения организационной эффективности нельзя назвать окончательно решенной. Вместе с тем необходимость использования этого понятия в исследованиях
и его дальнейшего совершенствования очевидна для любой области, в которой оно применяется. Не стала исключением и политическая наука, которая также взяла на вооружение концепт организационной эффективности и близкие к нему категории для исследования политической сферы, например деятельности политических партий [см.: Sartori, 1968; Wright, 1971; Wellhofer, 1979; Deschouwer, 1994; Janda, 1980; Janda, 1983; Gibson, Cotter, Bibby, Huckshorn, 1983; Cotter, Gibson, Bibby, Huckshorn, 1984; Jankowsky, 1988; Strom, 1994; Harmel, Janda, 1994; McAtee, 2005; Дюверже, 2007; Brechon, 1999; Seiler, 2003].
Основное преимущество организационного подхода в политической науке состоит в том, что он несет в себе потенциальную способность обеспечить хорошую систему логически связанных и операционализированных переменных [Crotty, 1969, p. 384]. Очевидно, что государство удовлетворяет критериям, применимым к организациям, и, следовательно, может быть поставлен вопрос о государственной организационной эффективности. Как справедливо отмечала Тэда Скочпол, «необходимо всерьез отнестись к государству с точки зрения теории организации, т. е. рассмотреть государственные структуры как акторов, действующих в определенном правовом поле, обладающих ресурсами и преследующих собственные цели» [Скочпол, 2010, с. 20]. Несмотря на наличие методологических трудностей применения организационных моделей в сравнительных исследованиях государств, есть основания предполагать, что они компенсируются той пользой, которую может принести организационный ракурс рассмотрения государств в сравнительном изучении их эффективности. Теория организаций оказалась востребованной политической наукой, так как она позволяет ответить на вопросы о том, что происходит внутри политических институтов.
Подходы к измерению эффективности государств: Преимущества и ограничения
Учитывая предшествующий опыт изучения эффективности, представляется важным исходить из специфики изучаемого объекта, используя различные подходы и методы в зависимости от контекста. Показательно, например, что современные исследователи
организаций Джеймс Катт и Вик Маррей предложили собственную модель для оценки эффективности некоммерческих организаций, которая «начинается с различных допущений об объекте оценки (границы), затем следуют различные подходы в отношении того, что должно быть оценено (фокус), а задача выполняется с использованием различных методов» [Cutt, Murray, 2000, p. 59]. Ориентация на комбинирование в одном исследовании различных подходов с учетом их преимуществ и ограничений соответствует методологическим тенденциям современного этапа развития сравнительной политологии и представляется оправданной в контексте наших задач.
Очевидно, что продуктивность применения категории эффективности к государству зависит не только от успешности попыток более строгого определения эффективности, но и от используемого подхода к концептуализации и операционализации. Например, рационально-целевой подход основан на понимании организации как инструмента и представлении о том, что организационная эффективность должна оцениваться согласно степени реализации организацией своих целей. Сторонники рационально-целевого подхода рассматривают организации лишь как инструмент целедостижения, а не как цель саму по себе. При этом цель вслед за Амитаи Этциони часто трактуется как «желаемое состояние дел, которое организация стремится достичь» [цит. по: Price, 1970, p. 3].
Исследователи организационной эффективности Эфраим Яхтман и Стенли Сишор выделяют две разновидности рационально-целевого подхода [Yuchtman, Seashore, 1967, p. 892]. Одна из них - «подход предписываемой цели» - концентрирует внимание на формальных аспектах организации и ее компонентах как наиболее подходящем источнике информации о целях. Другая разновидность - «подход выводимой цели» - предполагает, что исследователь «выводит» организационную цель из своей теории и считает эту цель независимой от того, осознает ее организация или нет. Как отмечает в связи с этим специалист по менеджменту, стратегии и устойчивости Рей Замутто, «одни утверждают, что нужно исходить из целей менеджеров <...> другие - что цели должны быть выведены на основе представления исследователей о природе функциональных взаимоотношений между организацией
и более крупной социальной системой» [Zammuto, 1982, p. 31]. Можно предположить, что наличие как относительно надежной информации о практических целях акторов, так и хорошо развитой теории об этих целях может способствовать использованию обеих разновидностей подхода.
В то же время, как замечает Джеймс Прайс, рационально-целевой подход испытывает недостаток в инструментах идентификации организационных целей и использует общество, а не организацию как базу для оценки эффективности [Price, 1972, p. 12]. Вместе с тем с точки зрения исследования государственной эффективности это ограничение рационально-целевого подхода не столь существенно, поскольку в данном случае общество становится важным для оценки эффективности.
Помимо рационально-целевого, широкое распространение в организационной науке получил системно-ресурсный подход. Разработчики этого подхода Э. Яхтман и С. Сишор описывают эффективность как способность организации успешно использовать ресурсы своего окружения [Yuchtman, Seashore, 1967]. Авторы указывают следующие преимущества системно-ресурсного подхода: рассмотрение организации как системы отсчета, акцент на отношениях между организациями, релевантность для организаций различного типа, вариативность методов измерения в сравнительной оценке и наличие принципов отбора эмпирических измерений показателей эффективности [Yuchtman, Seashore, 1967; цит. по: Molnar, Rogers, 1976, p. 403]. Однако и этому подходу присущи ограничения: он не может измерить оптимизацию, использует всего несколько общих показателей и содержит серьезные логические противоречия в определении эффективности [Price, 1972, p. 13].
Принципиально отличающийся от предыдущих подход предлагает ситуационная теория (contingency theory). Согласно ей, организационная эффективность не может быть измерена с помощью «идеальных типов», так как она в каждый момент времени зависит от конкретных меняющихся внешних условий. Поэтому в исследовании организационной эффективности следует выявлять «релевантные организационные и внешние показатели и создавать теорию соответствия» [Whetten, Cameron, 1994, p. 139].
Преимущества ситуационного подхода позволили бельгийскому компаративисту Кристиану Дешауэру успешно применить
его для исследования эффективности бельгийских партийных организаций [Deschouwer, 1994]. К. Дешауэр особо подчеркивает, что рассматривает ситуационную модель как «способ мышления», ссылаясь на тезис специалиста по теории организаций Ричарда Скотта о том, что «хорошее» организационное устройство зависит от условий [Deschouwer, 1994, p. 181]. Вместе с тем, несмотря на свои преимущества, ситуационная теория не позволяет делать широкие обобщения и формировать более универсальные теории, что сужает сферу ее применимости в качестве рамки для глобальных сравнений.
Одним из наиболее современных подходов к исследованию организационной эффективности является «теория множества групп конституентов» (multiple-constituency theory), который как инструмент измерения организационной эффективности стал активно использоваться с конца 70-х - начала 80-х годов XX в. [см.: Connolly, Conlon, Deutsch, 1980; Zammuto, 1982; Tsui, 1990].
Исследователи, применяющие этот подход, разделяют мнение, согласно которому «организация эффективна в той степени, в которой она удовлетворяет интересам одной или более ассоциированных с ней групп конституентов» [Tsui, 1990, p. 458]. По определению американской исследовательницы организационной эффективности Анне Тсуи, группой конституентов (constituency) называется «группа индивидов, имеющих сходные предпочтения или интересы и относящихся к деятельности центральной организационной единицы» [Tsui, 1990, p. 459]. В свою очередь, термин «конституент» (constituent) или близкое ему по смыслу понятие stakeholder (пайщик, участник совместного дела) обозначает отдельного индивида такой группы [Tsui, 1990, p. 459].
Модель множества групп конституентов можно использовать в дополнение к другим подходам, синтезируя различные модели и методы измерения организационной эффективности и усиливая кумулятивность исследовательских результатов. При этом необходимо учитывать, что способность государства эффективно взаимодействовать со своими конституентами имеет определяющее значение для развития и модернизации. Не случайно еще Стейн Роккан отмечал, что «для проведения целенаправленной политики развития правительство должно быть способно взаимо-
действовать с обществом на самых разных уровнях» [Роккан, 2006, с. 124].
Теория множества групп конституентов также имеет свои ограничения, одно из которых состоит в том, что различные кон-ституенты могут иметь различные мнения об эффективности реализации одних и тех же целей [Kirschenbaum, 2004, p. 77]. В этом смысле данный подход близок к модели «конкурирующих ценностей» или «парадоксальной» модели организационной эффективности, предложенной специалистами по теории организаций Робертом Куинном и Кимом Кэмероном [Quinn, Cameron, 1983]. Эта модель допускает вероятность функционирования организации одновременно в нескольких внешних окружениях, каждое из которых имеет различные и противоречащие другим ожидания [Whet-ten, Cameron, 1994, p. 140].
Основная проблема применения этого подхода состоит в том, что предпочтения конституентов трудно поддаются измерению. Как отмечает А. Тсуи, в эмпирическом исследовании необходимо ответить на вопросы: «1) какие в конкретном случае имеются конститу-енты; 2) как они оценивают организационную эффективность; 3) какие факторы влияют на эти оценки?» [Tsui, 1990, p. 458-459]. Ответы на эти вопросы могут помочь в формировании аналитической рамки для каждой конкретной области исследований.
Несмотря на значительный прогресс в изучении организационной эффективности, исследователи организаций пока не имеют общей модели, которая могла бы играть роль основы для консенсуса. В то же время многие специалисты разделяют мнение, согласно которому «проблемы вокруг методологий оценки эффективности на самом деле настолько центральны, что они нуждаются в более детальной проверке» [Whetten, Cameron, 1994, p. 142]. Это особенно важно, учитывая роль организационной эффективности как основной переменной во многих теориях организационного поведения [Cutt, Murray, 2002, p. 58].
Предварительные замечания
Основываясь на достижениях организационных исследований и опыте их применения в политической науке, можно перейти к формированию аналитической модели для сравнительного ана-
лиза государственной эффективности. Очевидно, что в данном случае следует принимать во внимание специфику политической сферы, поэтому необходимо ориентироваться на описание релевантных политических акторов, выступающих в роли конституен-тов по отношению к государству как организации.
Как отмечалось в предисловии к Докладу о мировом развитии Всемирного банка 1997 г., при различии путей достижения эффективности для эффективных государств характеры общие способы «установления правительством правил для частных транзакций и, шире, гражданского общества» и «соблюдения самим правительством правил, действуя надежно, предсказуемо и контролируя коррупцию» [Wolfensohn, 1997, p. iii]. Отмечают важность этого аспекта и другие исследователи. Так, Атул Коли и Вивьен Шу подчеркивают перспективность анализа государственной эффективности путем «выяснения способов, посредством которых государство и общество связываются друг с другом, включая связи между государственными элитами и доминантными социальными классами» [Kohli, Shue, 1994, p. 322].
В связи с этим особого внимания заслуживает концепт «политическая взаимосвязь» (political linkage), который используется в политической науке [см.: Lawson, 1980; Lawson, 2005]. Политическая взаимосвязь характеризует «любые средства, с помощью которых политическое действие лидеров соответствует желаниям, нуждам и требованиям общества в определении политики правительства» [Luttbeg, 1981, p. 3] или, говоря кратко, «взаимосвязи (interconnections) между массовым мнением и публичным решением» [Key, 1961, p. 409; см. также: Poguntke, 2005, p. 43].
Кей Лоусон различает два вида взаимосвязи: 1) посредством проникновения (penetration), когда: а) правительства «проникают» в гражданские организации, б) граждане «проникают» в правительство; 2) посредством отклика (reaction), при котором правительства: а) адекватно реагируют на политическую позицию граждан, б) налагают санкции на граждан, в) дают гражданам поощрения в обмен на поддержку [Lawson, 1980, p. 11]. При этом К. Лоусон опирается на идеи коллег и предшественников. Так, например, в парадигме кризисов развития Габриэла Алмонда, Люсьена Пая и их коллег кризис проникновения рассматривается как один из основных. C. Роккан рассматривает вызов «проникновения» в кон-
тексте увеличения степени контроля центра над периферией [Рок-кан, 2006, c. 121]. Его решение может включать такие меры, как «создание рациональной бюрократии для мобилизации ресурсов (налоги, рабочая сила), формирование общественного порядка, координация совместных усилий (развитие инфраструктуры, деятельность в чрезвычайных ситуациях, оборона)» [Роккан, 2006, c. 121].
Действительно, эффективность государств можно оценивать с точки зрения удовлетворения запросов его конституентов. В качестве примеров различных групп конституентов государства можно выделить политические партии, некоммерческие организации, профсоюзы, бизнес-структуры, работников государственного сектора, пенсионеров, сельских жителей и т.д. При этом необходима дифференциация показателей эффективности в зависимости от групп конституентов в дополнение к тем трактовкам, которые рассматривают эффективность как степень вклада различных внутриорганизационных групп в общую эффективность организации [по поводу последних см.: Doyle, 2003, p. 322].
Полезным для разработки концептуальной и операциональной моделей государственной эффективности является, на наш взгляд, учет эволюции фокуса исследования государственной эффективности. С середины 90-х годов внимание ученых все больше сосредоточивается на анализе «государства-в-обществе» (state-insociety), «встроенной автономии» (embedded autonomy) или государственно-общественной синергии (state-society synergy) [см.: Evans, 1996]. Эффективность государства все чаще начинает измеряться не степенью его автономии, а тем, насколько оно «встроено» (embedded) в группы гражданского общества [Buttel, 2001, p. 27]. При этом «и государственные акторы, и представители гражданского общества могут, с одной стороны, приобретать влияние или автономию и, с другой стороны, достигать своих целей посредством установления синергетических (хотя часто конфликтных) взаимных отношений...» [Buttel, 2001, p. 27].
Можно согласиться с американским компаративистом Аб-дуллахи Ахмедом Ан-Наимом, что государственная эффективность, как и легитимность, зависит от балансирования связи государства с социальными и политическими акторами в противовес необходимости поддерживать собственную автономию по отно-
шению к ним. Как справедливо отмечает исследователь, «большое разнообразие конкурирующих групп интересов будет помогать поддерживать баланс в терминах относительного влияния каждой группы» [An-Na'im, 2008, p. 91]. Это соответствует и позиции австралийского политолога Грэма Джилла о рассмотрении государства как арены, на которой «акторы могут конкурировать за достижение своих целей, но само разнообразие этих акторов обеспечивает государственную автономию» [Gill, 2003, p. 18-19].
Приведенные предварительные замечания позволяют перейти к формулированию переменных аналитической модели для сравнительного анализа эффективности государств. Операционализа-ция соответствующих понятий необходима для их использования в сравнительных исследованиях, проверки гипотез и формулирования выводов. Это также может играть роль «отправного пункта» для очерчивания контуров дальнейшего развития исследования.
Переменные
Эффективное государство, нацеленное на развитие и модернизацию, - это хорошо информированное государство, поскольку для эффективного управления необходимо наличие максимально точной информации об объектах управления. Как справедливо замечает в связи с этим австралийская исследовательница Линда Вайс, «для того, чтобы быть эффективным, государство развития нуждается не только в независимом чувстве цели, оно также нуждается в доступе к информации от экономических акторов, на которых оно хочет оказывать влияние» [Weiss, 2010, p. 197]. Л. Вайс обращает внимание на то, что эта идея, хотя и в разных формулировках, проводится «во многих сравнительных исследованиях, в которых подчеркиваются регулярные формы взаимодействия и постоянное приспособление политики... в том числе по мере того, как задачи технологической инновации все более усложняются» [Weiss, 2010, p. 197].
Учитывая вышесказанное, в роли первой переменной государственной эффективности можно предложить информированность государства об ожиданиях граждан. В качестве ее операционального определения можно рассматривать степень развитости каналов связи и взаимодействия между государством и негосудар-
ственными структурами, гражданским обществом и отдельными гражданами. Выраженность этого признака может быть операцио-нализована по следующей схеме: 1) каналы связи имеют устойчивую, разветвленную институциональную основу; 2) каналы связи устойчивы, регулярны, однако имеют недостаточно развитую институциональную основу; 3) каналы связи устойчивы, но нерегулярны и имеют слабое институциональное выражение; 4) каналы связи неустойчивы, нерегулярны и формально не закреплены; 5) каналы связи отсутствуют. Конечно, приведенный набор критериев нуждается в дальнейшем уточнении, разработке набора конкретных эмпирических показателей. Вместе с тем предлагаемый первоначальный вариант может служить «отправной точкой» для последующего развития.
Данная переменная согласуется с подходом множества групп конституентов: согласно ему, эффективными организациями следует признать те, которые имеют «точную информацию об ожиданиях стратегически важных конституентов» и которые «адаптировали внутриорганизационную деятельность, цель и ценности к этим ожиданиям» [Whetten, Cameron, 1994, p. 140]. В соответствии с этой трактовкой организации рассматриваются как «крайне эластичные единицы, действующие в динамичном силовом поле, которое подталкивает организацию в различных направлениях и формирует ее в интересах влиятельных заинтересованных групп» [Whetten, Cameron, 1994, p. 140].
Информированность государства о требованиях своих кон-ституентов, таким образом, имеет важное значение не только для показателей демократии и подотчетности, но и для повышения государственной эффективности. Одной из распространенных причин снижения эффективности новых демократических государств является несоответствие между необходимостью удовлетворения быстро растущих общественных ожиданий и количеством экономических и технических ресурсов [Fuller, 1999, p. 325].
Адаптация к ожиданиям означает не только готовность государства действовать в соответствии с ними, но и создание условий для того, чтобы граждане сами могли действовать в соответст-
вии со своими предпочтениями и получать общественные блага1. Можно согласиться с американским компаративистом и африканистом Уильямом Манро, относящим к эффективным государствам те из них, которые «обеспечивают благоприятную среду для действия частных экономических и социальных интересов» [Munro, 1998, p. 362].
Поэтому в качестве второй переменной можно предположить адаптированность к ожиданиям, отражающую степень оснащенности институтов государства инструментами, необходимыми для выполнения требований конституентов. Эта переменная может быть представлена с помощью следующего набора характеристик: 1) государство полностью адаптируется к ожиданиям группы; 2) государство в значительной мере адаптируется к ожиданиям группы; 3) государство в основном адаптируется к ожиданиям группы; 4) государство слабо адаптируется к ожиданиям группы; 5) государство не адаптируется к ожиданиям группы. Как и в предыдущем случае, формулировка определения и набора эмпирических показателей нуждается в дальнейшем развитии и прояснении. В частности, это относится к понятию «оснащенность институтов». Ясно также, что от подхода к определению этого понятия зависит и методика его измерения.
Г. Джилл обращает внимание на то, что наличие или отсутствие институциональных средств «переговоров» с социальными группами составляет важное отличие двух типов власти - деспотической и инфраструктурной. Последнюю он определяет как «способность государства фактически проникать в гражданское общество и логистично исполнять политические решения на всей своей территории» или «проникать и координировать из центра деятельность гражданского общества посредством своей собственной инфраструктуры»; это представляет собой, как он обозначает, «логистику политического контроля» [Gill, 2003, p. 23].
1 Как отмечает М.В. Ильин, «под общественными благами понимаются те полезные результаты, которые, с одной стороны, соответствуют ожиданиям индивидов или групп людей, а с другой - обретаются благодаря управляющим и / или координирующим действиям центров власти или институциональным возможностям для инициативных действий самих реципиентов благ» [Ильин, 2008, с. 21].
В отличие от инфраструктурной, деспотическая власть, по определению Г. Джилла, осуществляется без институциональных переговоров с группами гражданского общества. Исследователь делает вывод, что «чем более инфраструктурной и менее деспотической является власть государства, тем выше уровень взаимозависимости отношений между государством и обществом и тем большей способностью обладает государство» [Gill, 2003, p. 23-24].
Переменная адаптированности согласуется с натурально-системным подходом в теории организаций, согласно которому организация стремится поддерживать свой баланс посредством адаптации к требованиям различных заинтересованных сторон [Abrahamson, 1977, p. 118; цит. по: Panebianco, 1988, p. 7]. В этом случае организация играет роль посредника с помощью «взвешивания» требований заинтересованных сторон относительно друг друга [Abrahamson, 1977, p. 118; цит. по: Panebianco, 1988, p. 8]. При оценке государства с точки зрения натурально-системного подхода необходимо также учитывать, что сторонников последнего можно подразделить на тех, кто определяет эффективность как оптимизацию, и тех, кто рассматривает ее в терминах максимизации [Price, 1970, p. 4]. Можно сказать, что сфера применения категории адаптации очень широка, так как этот концепт отражает одно из фундаментальных свойств организаций, взаимодействующих с внешним окружением, и от этого свойства зависят устойчивость и выживание организаций.
Эффективность государства, как и любой организации, зависит от способности к самообучению и непрерывному извлечению уроков из ошибок, а также от внедрения удачного опыта. Не случайно У. Торберт подчеркивает, что эффективная организация предполагает «институциональный процесс самообучения, посредством которого любая организация может развивать и обновлять свою приверженность все более конкретным целям, определять свои особые критерии эффективности и повышать уровень соответствия между этими конкретными целями (и критериями эффективности) и результатами» [Torbert, 1983, p. 276].
Исходя из этого, третья переменная может быть обозначена как обучаемость, т.е. способность государства непрерывно повышать продуктивность своей работы для групп конституентов. Она, в свою очередь, зависит от того, насколько государство способно
предпринимать систематические усилия по организации такой работы. Степень выраженности этого признака может быть представлена в виде следующего набора характеристик: 1) государство предпринимает систематические усилия для повышения продуктивности своей работы для групп конституентов; 2) государство предпринимает определенные усилия для повышения продуктивности своей работы для групп конституентов; 3) государство время от времени предпринимает усилия для повышения продуктивности своей работы для групп конституентов; 4) государство предпринимает минимальные усилия для повышения продуктивности своей работы для групп конституентов; 5) государство не предпринимает усилий для повышения продуктивности своей работы для групп конституентов.
При решении задачи измерения данной переменной возникает также проблема «условных единиц», которые бы позволили «посчитать» усилия. Однако решение этой методологической проблемы, по всей видимости, возможно только на этапе первичного осмысления эмпирических данных относительно обучаемости.
Обучаемость можно рассматривать как одну из наиболее важных характеристик государства, которое стремится к увеличению собственной эффективности в условиях динамично изменяющегося мира. Не случайно американские исследователи организаций Дэвид Уэттен и Ким Кэмерон рассматривают обучаемость как одно из ключевых организационных качеств, по отношению к которым эффективность выступает как функция [Whetten, Cameron, 1994, p. 140]. От способности к самообучению во многом зависит и исход противостояния государства со своими соперниками.
Трактовка государственной эффективности с точки зрения восприимчивости к социальным требованиям близка к тому, что понимают под ней представитель конструктивистского направления в международных исследованиях Майкл Барнетт и швейцарский компаративист Кристоф Цюрхер, т.е. «способность обеспечить базовые услуги и общественные блага» [Barnett, Zürcher, 2009, p. 28]. В том же ключе рассуждает и чилийский исследователь Марио Марсел, который характеризует эффективность государства как «способности государственных институтов доставлять общественные блага и услуги, в которых нуждаются его граждане» [Marcel, 1999, p. 265].
Исходя из этого, четвертая переменная соответствует восприимчивости или «чувствительности» государственной организации. Она тесно связана с другими переменными государственной эффективности и означает степень, с которой государство удовлетворяет требования группы конституентов. В соответствии с этим можно выделить следующие ситуации: 1) государство полностью удовлетворяет требования группы конституентов; 2) государство в значительной степени удовлетворяет требования группы конституентов; 3) государство в основном удовлетворяет требования группы конституентов; 4) государство в минимальной степени удовлетворяет требования группы конституентов; 5) государство не удовлетворяет требования группы конституентов.
Как и в случаях с предыдущими переменными, уточнение содержания, методика измерения и последующая конкретизация «восприимчивости» будут во многом зависеть от контекста, а «единицы измерения» могут уточняться в ходе первоначального осмысления эмпирических данных.
Это находит подтверждение и в работах политологов. Специалисты по организационной теории Джозеф Молнар и Дэвид Роджерс предприняли важную попытку разработать инструменты измерения организационной эффективности государственных органов (public agencies). Авторы пришли к выводу, что, признавая различные цели и особенности государственного сектора, следует определять эффективность государственных органов не в терминах извлечения прибыли, а в терминах способности распределять ресурсы (поток на выходе вместо потока на входе) и обеспечивать услуги для своего окружения [Molnar, Rogers, 1976]. Важно, что применительно к государствам как акторам и институтам подобный подход может также способствовать выяснению их восприимчивости.
Можно предположить, что конкретные «единицы измерения» удовлетворения конституентов зависят от того, о какой их группе идет речь. Например, для политических партий (особенно программно-ориентированных, policy-seeking) это может быть корректировка политического курса в желаемом для них направлении, а для бизнеса - изменение экономической политики, например в области налогообложения. Поэтому построение соответ-
ствующих методик измерения возможно на этапе конкретизации объектов, т.е. групп конституентов.
Не случайно А. Коли и В. Шу предположили, что государственная эффективность может варьироваться не только между странами, но и в одной и той же стране как во времени, так и в направлениях политики. Авторы справедливо предполагают, что эффективность может оказаться результатом «едва заметного сложного сочетания того, как государства одновременно удовлетворяют одни социальные требования и самоустраняются от других», а для подтверждения этих предположений, «очевидно, необходимо больше исследований» [Kohli, Shue, 1994, p. 322]. Как отмечает политолог-международник и японовед Ричард Сэмьюэлс, эффективность государства возникает «не из собственной присущей ему способности, а из сложности и стабильности его взаимодействий с рыночными игроками» [Samuels, 1987, p. 262; цит. по: Evans, 1995, p. 50].
Связь эффективности государства с другими
показателями общественно-политического развития
Предложенные переменные, их предварительная операцио-нализация и контуры возможного дальнейшего развития методик измерения позволяют обозначить круг вопросов о связи между государственной эффективностью и другими важными параметрами общественно-политического развития, которые могут составить основу дальнейших эмпирических исследований в этой области. Эти вопросы предусматривают рассмотрение государственной эффективности в качестве как независимой, так и зависимой переменной.
Как уже подчеркивалось ранее, государственная эффективность имеет тесную связь с другими ключевыми параметрами социальной и политической жизни, такими, как свобода, демократия, социальные стандарты, уровень безопасности и т. д. В связи с этим возникает задача проверки того, как уровень организационной эффективности государств влияет на эти и другие параметры, и наоборот. Очевидно, что в этой сфере существует множество проблем, дискуссии по которым находятся в центре внимания современной политической науки. На представительных национальных и международных конференциях регулярно поднимаются такие вопро-
сы, как «Означает ли повышение эффективности государств автоматическое увеличение жизненного уровня, экономический рост и усиление безопасности?», «Работает ли демократия?», «Обязательно ли эффективное государство является одновременно демократическим?» и т.д.
В частности, в центре внимания ряда авторов оказывается последний вопрос. При ответе на него следует, вероятно, учитывать тот факт, что эффективные государства могут иметь различный уровень демократии и эти уровни не обязательно повышаются или снижаются равномерно. Поэтому необходимо проверить совокупное влияние государственной эффективности и других параметров на демократизацию, и наоборот.
Над этой задачей работает, например, китайский политолог Шаогуанг Уанг, который анализирует проблему сильной корреляции качества демократии и государственного управления, выявленную в Индексе трансформации Бертельсманна (BTI) 2006 г. Ш. Уанг стремится уточнить взаимосвязь между параметрами качества демократии и государственного управления. Он использует базу данных BTI, чтобы установить, каким образом компоненты государственной эффективности влияют на различные измерения качества демократии [Wang, 2007, p. 141]. Вместе с тем результаты его работы не дают всеобъемлющий ответ на вопрос о связи качества государственного управления и демократии. Они скорее свидетельствуют в пользу необходимости проведения более широкомасштабных исследований с применением различных методик.
Если рассматривать государственную эффективность как зависимую переменную, то роль независимых переменных могут играть самые различные факторы не только политического, но и социально-экономического и иного порядка. Например, по мнению Габриэла Бен-Дора, государственная эффективность зависит от исторических, культурных, экономических и политических обстоятельств в каждый момент времени [Ben-Dor, 1983, p. 1-34; цит. по: Khoury, Kostiner, 1990, p. 7].
Попытка проверки гипотез о соотношении государственной эффективности и социального доверия была предпринята испанским компаративистом Франсиско Херреросом [Herreros, 2009]. Исследователь исходит из того, что «эффективное государство создает "среду" для роста доверия, а неэффективное его разруша-
ет» [Herreros, 2009, p. 188]. В исследовании Ф. Херрероса государственная эффективность выступает в качестве независимой переменной, а социальное доверие - зависимой, и автор эмпирически устанавливает связь между ними. При этом Ф. Херрерос исследует в качестве переменной государственной эффективности Индекс государственных институтов (Public Institutions Index), использованный в Докладе о глобальной конкурентоспособности Мирового экономического форума 2003-2004 гг. [The global competitiveness report, 2003-2004]. Этот индекс включает в себя субиндекс, отражающий независимость судебной системы, защиту прав собственности, нейтральность правительства в распределении государственных контрактов и распространение организованной преступности, и субиндекс коррупции, измеряющий распространенность взяток при экономическом обмене [Herreros, 2009, p. 188]. Несмотря на интересные выводы этих и иных подобных работ, вопрос о комплексном влиянии социокультурных факторов, роли исторического и экономического развития остается недостаточно проясненным.
Открытым остается вопрос и о соотношении эффективности государства с национальной интеграцией. Например, американская компаративистка Кирен Азиз Чоудри считает, что на начальных этапах государственного строительства эти характеристики не обязательно усиливают друг друга. По ее мнению, если в краткосрочной перспективе новые государства могут реализовывать свои цели и быть эффективными, то в долгосрочной возможно возобновление этнического конфликта с новой силой [Chaudhry, 1997, p. 318]. Однако и этот вопрос нуждается в дальнейшем прояснении с помощью широкомасштабных эмпирических исследований.
Рассмотрение государственной эффективности в качестве зависимой переменной может предполагать выяснение влияния одновременно нескольких факторов на эффективность государств. Поэтому критерии оценки эффективности также будут носить комплексный характер и включать в себя, например, «степень достижения поставленных стратегических целей; успешность реагирования на форсмажорные ситуации; ресурсоемкость внешнеполитических действий в сравнении с достигаемыми результатами; соразмерность внешнеполитических усилий и их результатов; приемлемость складывающейся в результате предпринятых дейст-
вий ситуации для руководства страны и др.» [Ильин, Мелешкина, Мельвиль, 2010, с. 31].
Итоги и выводы
Как показывает исследование, эффективность государства зависит от взаимодополняющих характеристик, отражающих его социальное предназначение. Как утверждают американские компаративисты Карен Кук, Рассел Хардин и Маргарет Леви, «ответственное, справедливое, компетентное и благосклонное государство - это надежное, заслуживающее доверия государство и, следовательно, способное добиться согласия и одобрения граждан. Именно в этом смысле государственная эффективность зависит от признания и доверия граждан» [Cook, Hardin, Levi, 2007, p. 165].
Это означает, что государственная эффективность определяется не только способностью поддержания порядка, но и соответствием потребностям граждан. Поэтому среди характеристик эффективности можно выделить информированность, адаптированность, обучаемость и восприимчивость.
В основе предложенной аналитической модели лежит представление о тесной связи между государством и обществом. Это соответствует распространенной среди компаративистов точке зрения, согласно которой «государства всегда встроены в общество и взаимодействуют с разной степенью интенсивности с социальными акторами, и эти отношения оказывают влияние на государственную эффективность» [Lange, 2009, p. 271].
Очевидно, что нуждаются в исследовании «различия в способности государств обеспечить эффективное функционирование и воспроизводство политических, экономических, социальных и иных институтов, выполнять свои функции в отношении собственного населения и др.» [Ильин, Мелешкина, Мельвиль, 2010, с. 31]. Поэтому данная модель представляется полезной с точки зрения дополнения к другим существующим моделям государственной эффективности и государственной состоятельности.
Наличие нескольких индикаторов государственной эффективности представляется оправданным также в силу сложности самого явления. Подобный подход применяется в научной литературе. Его, например, использует американский специалист по го-
сударственному строительству в демократизирующихся странах Конор О'Дуайер, который относит к эффективным государствам те из них, в которых администрация отражает четыре характеристики, - предсказуемые карьерные траектории, этику профессионализма, четкое признание и обеспечение различия между общественным богатством и частной выгодой, политическую автономию [О'Б^ег, 2006, р. 5].
Использование предложенной нами модели для широкомасштабных эмпирических сравнений, необходимость которых следует из анализа результатов имеющихся исследований в этой области, позволило бы продвинуться в понимании того, какие государства являются эффективными, а какие нет, в том числе с помощью построения соответствующей карты государственной эффективности с присутствием всего разнообразия существующих в мире политий.
Литература
Алмонд Г. Отдельные столики: Школы и секты в политической науке: Перевод // Политическая наука на рубеже веков: проблемно-тематический сборник. - М., 2000. - № 4. - С. 63-77. Вебер М. Политика как призвание и профессия // Избранные произведения / Ю.Н. Давыдов (сост., общ. ред. и послесл.), П.П. Гайденко (предисл.). - М.: Прогресс, 1990. - С. 644-706. Дюверже М. Политические партии. - М.: Академический проект, 2007. - 540 с. Ильин М.В. Возможна ли универсальная типология государств? // Политическая
наука. - М., 2008. - № 4. - С. 8-41. Ильин М.В., Мелешкина Е.Ю., Мельвиль А.Ю. Формирование новых государств: Внешние и внутренние факторы консолидации // Полис. - М., 2010. - № 3. -С. 26-39.
Интервью с Тедой Скочпол «Я всегда была частью двух профессиональных областей: социологии и политологической науки». Беседовали Дмитрий Крылов, Георгий Логинов // Экономическая социология. - М., 2010. - Т. 11, № 5. -С. 19-25. - Режим доступа: http://soc.hse.ru/data/2010/12/05/1209604359/Skocpol-RUS-EcSoc.pdf (Дата посещения: 03.01.2011.) Политический атлас современности: Опыт многомерного статистического анализа политических систем современных государств / А.Ю. Мельвиль, М.В. Ильин,
Е.Ю. Мелешкина, М.Г. Миронюк, Ю.А. Полунин, И.Н. Тимофеев (при участии Я.И. Ваславского). - М.: МГИМО-Университет, 2007. - 272 с.
Роккан С. Методы и модели в сравнительном исследовании формирования наций: Перевод // Политическая наука. - М., 2006. - № 4. - С. 102-134.
Abrahamson B.O. Bureaucracy of participation: the logic of organization. - L.: Sage, 1977. - 236 p.
An-Na4m A.A. Islam and the secular state: Negotiating the future of Shari'a. - Cambridge, MA; L., UK: Harvard univ. press, 2008. - 324 p.
Barnett M., Zürcher C. The peacebuilder's contract: How external statebuilding reinforces weak statehood // The dilemmas of statebuilding: Confronting the contradictions of postwar peace operations / R. Paris, T.D. Sisk (eds.). - L.: Routledge, 2009. - P. 23-52.
Beeson M. Theorising institutional change in East Asia // Reconfiguring East Asia: Regional institutions and organizations after the crisis / M. Beeson (ed.). - L.: Routledge Curzon, 2002. - P. 7-27.
Ben-Dor G. State and conflict in the Middle East: Emergence of the postcolonial state. - N.Y.: Praeger, 1983. - 270 p.
Bréchon P. Les partis politiques. - P. : Montchrestien; Cleffs-Politique, 1999. - 158 p.
Buttel F.H. Environmental sociology and the sociology of natural resources: Strategies for synthesis and cross-fertilization // Environment, society and natural resource management: Theoretical perspectives from Australia to Americas / J. Lawrence, V. Higgins, S. Lockie (eds.). - Cheltenham: Edward Elgar, 2001. - P. 19-37.
Campbell J.P. On the nature of organizational effectiveness // New perspectives on organizational effectiveness / P.S. Goodman, J.M. Pennings (eds.). - San Francisco: Jossey-Bass, 1977. - P. 13-55.
Chaudhry K.A. The price of wealth: Economies and institutions in the Middle East. -Ithaca: Cornell univ. press, 1997. - 330 p.
CIVICUS global survey of the state of civil society: Comparative perspectives / V.F. Heinrich, L. Fioramonti (eds.). - Bloomfield, CT: Kumarian press, Inc., 2007. -Vol. 2. - 454 p1.
1 Об используемом в этом проекте Индексе гражданского общества см.: Научный семинар Центра исследований гражданского общества и некоммерческого сектора ГУ-ВШЭ «Индекс гражданского общества в России: методология и результаты исследования», 2009. - Режим доступа: http://www.hse.ru/news/ 12173011.html (Дата посещения: 03.01.2011.)
Colomer J.M. Comparative constitutions // The Oxford handbook of political institutions / R.A.W. Rhodes, S.A. Binder, B.A. Rockman (eds.). - N.Y.: Oxford univ. press, 2006. - P. 217-2381.
Colomer J.M. Great empires, small nations: The uncertain future of the sovereign state. - L.; N.Y.: Routledge, 2007. - 114 p.2
Connolly T, Conlon E.J., Deutsch S.J. Organizational effectiveness: A multiple-constituency approach // The academy of management review. - N.Y., 1980. -Vol. 5, N 2. - P. 211-217.
Cook K.S., Hardin R., Levi M. Cooperation without trust? - N.Y.: Russell Sage Foundation, 2007. - 253 p.
Cotter C.P., Gibson J.L., Bibby J.F., Huckshorn R.J. Party organizations in American politics. - N.Y.: Praeger, 1984. - 203 p.
Crotty W.J. The Quest for scientific meaning in analyses of political parties // A methodological primer for political scientists / R.T. Golembiewski, W.A. Welsh, W.J. Crotty (eds.). - Chicago: Rand McNally, 1969. - P. 356-388.
Cutt J., Murray V. Accountability and effectiveness evaluation in non-profit organizations. - L.: Routledge, 2000. - 312 p.
Delacroix J., Ragin Ch. Structural blockade: A cross-national study of economic dependency, state efficacy, and underdevelopment // American journal of sociology. -Chicago, 1981. - Vol. 86, N 6. - P. 1311-1347.
Des^ouwer K. The internal dynamics and external effectiveness of local party sections in Belgium // How political parties work: Perspectives from within / K. Lawson (ed.). - Westport: Praeger, 1994. - P. 153-177.
Doner R.F. Limits of state strength: Towards an institutionalist view of economic development // World politics. - Princeton, 1992. - Vol. 44, N 3. - P. 398-431.
Doyle C.E. Work and organizational psychology: An introduction with attitude. -Hove: Psychology press, 2003. - 483 p.
Drury C. Management and cost accounting. - L.: Thomson learning, 2004. - 1280 p.
Ellis R.J. Pluralist political science & «The state»: Distinguishing between autonomy and coherence // Polity. - Amherst, MA, 1992. - Vol. 24, N 4. - P. 569-589.
1 Реферат книги см.: Филиппова Л.Е. Оксфордский энциклопедический справочник по политическим институтам: Реферат // Политическая наука. - М., 2009. - № 3. - С. 180-192.
2 Реферат книги см.: Ильин М.В., Коломер Ж. Великие империи, малые нации: Неясное будущее суверенного государства: Реферат // Политическая наука. - М., 2008. - № 4. - С. 119-137.
Evans P. Embedded autonomy: States and industrial transformation. - Princeton: Princeton univ. press, 1995. - 323 p.
Evans P. Government action, social capital, and development: Reviewing the evidence on synergy // World development. - L., 1996. - Vol. 24, N 6. - P. 1119-1132.
Evans P. The eclipse of the state? Reflections on stateness in an era of globalization // World politics. - Princeton, 1997. - Vol. 50, N 1. - P. 62-87.
Evans P., Rueschemeyer D., Skocpol T. Preface // Bringing the state back in / P. Evans, D. Rueschemeyer, T. Skocpol (eds.). - Cambridge: Cambridge univ. press, 1985. -P. VII-X.
Fuller B. Government confronts culture: The struggle for democracy in Southern Africa. - N.Y.; L.: Garland Pub., 1999. - 364 p.
Gibson J.L., Cotter C.P., Bibby J.F., Huckshorn R.J. Assessing party organizational strength // American journal of political science. - Austin, 1983. - Vol. 27, N 2. -P. 193-222.
Gill G. The nature and development of the modern state. - Houndmills; Basingstoke; Hampshire; N.Y.: Palgrave MacMillan, 2003. - 301 p.
Harmel R., Janda K. An integrated theory of party goals and party change // Journal of theoretical politics. - L., 1994. - Vol. 6, N 3. - P. 259-287.
Herreros F. The state // Handbook of social capital: The troika of sociology, political science and economics / G.T. Svendsen, G.L.H. Svendsen (eds.). - Cheltenham: Edward Elgar Publishing Ltd., 2009. - P. 179-196.
Janda K. Cross-national measures of party organizations and organizational theory // European journal of political research. - Amsterdam, 1983. - Vol. 11, N 3. - P. 319332.
Janda K. Political parties: A cross-national survey. - N.Y.: The free press, 1980. - 960 p.1
Jankowski R. Preference aggregation in political parties and interest groups: a synthesis of corporatist and encompassing organization theory // American journal of political science. - Austin, 1988. - Vol. 32, N 1. - P. 105-125.
Key V.O., jr. Public opinion and American democracy. - N.Y.: Alfred A. Knopf, 1961. - 566 p.
Khoury Ph.Sh., Kostiner J. Tribes and state formation in the Middle East. - Berkeley: Univ. of California press, 1990. - 351 p.
Kirschenbaum A. Chaos organization and disaster management. - N.Y.: CRC press, 2004. - 328 p.
1 Об этом проекте см.: Кулик А.Н. Сравнительный анализ в партологии: Проект К. Джанды // Полис. - М., 1993. - № 1. - С. 92-98.
Kohli A. State-directed development: Political power and industrialization in the global periphery. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2004. - 466 p.
Kohli A., Shue V. State power and social forces: On political contention and accommodation in the Third World // State power and social forces: Domination and transformation in the Third World / J.S. Migdal, A. Kohli, V. Shue (eds.). - Cambridge, UK: Cambridge univ. press, 1994. - P. 293-326.
Lammers C.L. The comparative sociology of organizations // Annual review of sociology. - Palo Alto, Calif., 1978. - Vol. 4, N 1. - P. 485-510.
Lange M. States and economic development // Handbook of politics: State and society in global perspective / K.T. Leicht, J.C. Jenkins (eds.). - N.Y.: Springer Publishing, 2009. - P. 263-278.
Lange M., Rueschemeyer D. States and development: What insights did we gain? // States and development: Historical antecedents of stagnation and advance / M. Lange, D. Rueschemeyer (eds.). - N.Y.; L.: Palgrave MacMillan, 2005. - P. 239-258.
Lawson K. Linkage and democracy // Political parties and political systems: The concept of linkage revisited / A. Rommele, D. Farrell, P. Ignazi (eds.). - Westport, CT: Praeger, 2005. - P. 161-170.
Lawson K. Political parties and linkage // Political parties and linkage: A comparative perspective / K. Lawson (ed.). - New Heaven; L.: Yale univ. press, 1980. - P. 3-24.
Luttbeg N.R. Political linkage in a large society // Public opinion and public policy: Models of political linkage / N.R. Luttbeg (ed.). - Ithaca, Ill: F.E. Peackock publishers, 1981. - P. 1-10.
Marcel M. Effectiveness of the state and development lessons from the Chilean experience // Chile: Recent policy lessons and emerging challenges / G. Perry, D.M. Leipziger (eds.). - Washington, DC: World Bank Publications, 1999. - P. 265-326.
March J.G., Olsen J.P. Rediscovering institutions: The organizational basis of politics. - N.Y.: The free press, 1989. - 227 p.
McAtee A. An environmental theory of party organization: PhD thesis. - Chapel Hill, North Carolina, 2005. - Unpublished.
McGill T.J., Klobas J.E., Hobbs V.J. Perceptions, user satisfaction and success: Testing the DeLone and McLean model in the user developed application domain // Advanced topic in information resource management / Mehdi Khosrow-Pour (ed.). - L.: Idea group publishing, 2004. - Vol. 3. - P. 87-116.
Molnar J.J., Rogers D.L. Organizational effectiveness: An empirical comparison of the goal and system resource approach // The sociological quarterly. - Wiley-Blackwell, 1976. - Vol. 17, N 3. - P. 401-413.
Munro W.A. The moral economy of the state: Conservation, community development, and state-making in Zimbabwe. - Athens, Ohio: Ohio univ. press, 1998. - 461 p.
Nettl J.P. The state as a conceptual variable // World politics. - Princeton, 1968. -Vol. 20, N 4. - P. 559-592.
O'Dwyer C. Runaway state-building: Patronage politics and democratic development. -Baltimore, MD: The John Hopkins univ. press, 2006. - 278 p.
Panebianco A. Political parties: Organization and power. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1988. - 318 p.
Pattnayak S. Economic globalization and the urban process: Political implications for the state in Latin America // Pattnayak S. Globalization, urbanization, and the state: Selected studies in contemporary Latin America. - Lanham, MD: Univ. press of America, 1996. - P. 203-222.
Poguntke T. Party organizational linkage: Parties without firm social roots? // Political parties in the new Europe: Political and analytical challenges / K.-R. Luther, F. Müller-Rommel (eds.). - N.Y.: Oxford univ. press, 2003. - P. 43-621.
Price J.L. The study of organizational effectiveness // The sociological quarterly. -Wiley-Blackwell, 1972. - Vol. 13, N 1. - P. 3-15.
Quinn R.E., Cameron K.S. Organizational life circles and shifting criteria of effectiveness: Some preliminary evidence // Management science. - Hanover, MD, 1983. -Vol. 29, N 1. - P. 33-51.
Samuels R.J. The business of the Japanese state: Energy markets in comparative and historical perspective. - Ithaca, N.Y.: Cornell univ. press, 1987. - 376 p.
Sartori G. European political parties: The case of polarized pluralism // Readings in modern political analysis / R.A. Dahl, D.E. Neubauer (eds.). - N.Y.: Prentice-Hall, 1968. - P. 115-149.
Seiler D.-L. Les partis politiques en occident: Sociologie et histoire du phénomène partisan. - Paris: Ellipses Marketing, 2003. - 479 p.
Spruyt H. The sovereign state and its competitors: An analysis of systems change. -Princeton: Princeton univ. press, 1996. - 302 p.
States and development: Historical antecedents of stagnation and advance / M. Lange, D. Rueschemeyer (eds.). - N.Y.; L.: Palgrave MacMillan, 2005. - 269 p.
Str0m K. Party leadership in theory and in Norway: An entrepreneurial perspective // How political parties work: Perspectives from within / K. Lawson (ed.) - Westport: Praeger, 1994. - P. 103-131.
1 Реферат статьи см.: Погунтке Т. Партии без устойчивой социальной опоры? Партийная организационная взаимосвязь. (Реферат) // Партии и выборы: Хрестоматия / Г.Н Андреева, Н.В. Анохина, Е.Ю. Мелешкина (отв. ред. и сост.). -М.: ИНИОН, 2004. - Ч. 2.
The global competitiveness report, 2003-2004 / M.E. Porter, K. Schwab, X. Sala-i-Martin, A. Lopez-Claros (eds.). - N.Y.; Oxford: Oxford univ. press, 2004. - 606 p.1
Tilly Ch. Reflection on the history of European state-making // Formation of national states in Western Europe / Ch. Tilly (ed.). - Princeton: Princeton univ. press, 1975. -P. 3-84.
Torbert W.R. Initiating collaborative inquiry // Beyond method: Strategies for social research / G. Morgan (ed.) - Beverly Hills, Calif.: Sage, 1983. - P. 272-291.
Transformation index 2010: Political management in international comparison / Bertelsmann Stiftung (ed.). - Gütersloh, Bertelsmann Foundation, 2010. - 248 p.2
Tsui A.S. A multiple constituency model of effectiveness: An empirical examination at the human resource subunit level // Administrative science quarterly. - Ithaca, NY, 1990. - Vol. 35, N 3. - P. 458-483.
Wang Sh. Democracy and state effectiveness // Political institutions and development: Failed expectations and renewed hopes / N. Dinello, V. Popov (eds.). - Cheltenham, UK: Edwar Elgar Publishing, 2007. - P. 140-168.
Weiss L. The state in the economy: Neoliberal or neoactivist? // The Oxford handbook of comparative institutional analysis / G. Morgan, J. Campbell, C. Crouch, O.K. Pedersen, R. Whitley (eds.). - Oxford: Oxford univ. press, 2010. - P. 183-210.
Wellhofer E.S. The effectiveness of party organization: A cross-national time series analysis // European journal of political research. - Amsterdam, 1979. - Vol. 7, N 2. - P. 205-224.
Whetten D.A., Cameron K.S. Organizational effectiveness: Old models and new constructs // Organizational behavior: The state of the science / J. Greenberg (ed.). -HillsDale, NJ: Lawrence Erlbaum Associates, 1994. - P. 135-154.
Wolfensohn J.D. Foreword // World Bank. World development report 1997: The state in a changing world. - N.Y.: Oxford univ. press for the World Bank, 1997. - P. III-IV.
World Bank. - Mode of access: http://info.worldbank.org/governance/wgi/pdf/ge.pdf (Дата посещения: 11.01.2011.)
World Bank. The East Asian miracle: Economic growth and public policy (A World Bank policy research report). - N.Y.: Oxford univ. press for the World Bank, 1993. -408 p.
World Bank. World development report 1997: The state in a changing world. - N.Y.: Oxford univ. press for the World Bank, 1997. - 280 p.
1 Об используемом в этом докладе Индексе государственных институтов см.: Политический атлас современности. - 2007. - С. 47-49.
2 Об Индексе трансформации Бертельсманна см.: Политический атлас современности. - 2007. - С. 47-49.
Wright W.E. Environmental change and party effectiveness // A comparative study of party organization / W.E. Wright (ed.). - Columbus, Ohio: Charles E. Merrill publishing company, 1971. - P. 514-522.
Yuchtman E., Seashore S.E. A system resource approach to organizational effectiveness // American sociological review. - Sage, 1967. - Vol. 32, N 6. - P. 891-903.
Zammuto R.F. Assessing organizational effectiveness: Systems change, adaptation and strategy. - Albany, N.Y.: State univ. of New York press, 1982. - 181 p.
