CC BY
82Яницкий Олег Николаевич, доктор философских наук, профессор, главный научный сотрудник, Институт социологии ФНИСЦРАН,
Москва.
Глобализация:
от теории к измерению DOI: 10.19181/ezheg.2018.7
Аннотация. Сегодня глобализация является важнейшим объектом теоретической мысли и социального действия.Из-мерения глобализации необходимы для понимания ее общих и особенных трендов и перспектив развития. Статья посвящена зависимости аппарата ее измерения от ее информационно-коммуникационной и ресурсной природы. Рассматриваются такие вопросы, как: проблема ее устойчивости; соотношения ее универсального, национального и локального начал; ее пространственно-временные тренды, сетевой и метаболический характер; процессы трансформации социальных институтов в условиях перманентных изменений среды обитания, носящих к тому же нелинейный характер; изменения поведения различных групп населения в условиях жизни в материальном и виртуальном пространствах и разрушения приватности индивидуальной жизни как одного из основополагающих принципов демократии; проблема изменения функций городов, их превращения в систему изолированных «оазисов благоденствия» только для богатых и всех остальных. Основной акцент сделан на анализе метаболических процессов, как внутри глобальной социобиотехнической системы (далее СБТ-системы), так и на процессах собственно социального метаболизма. Для их изучения еще предстоит создать систему показателей (индикаторов) именно потому, что это не чисто социологический, но междисциплинарный и межсекторальный процесс. На данном этапе представляется, что главным инструментом всеобъемлющего измерения современной глобализации является ее непрерывный и многосторонний
мониторинг, требующий методики обработки и анализа полученных данных.
Ключевые слова: глобализация, город, измерение, индивид, информационно-коммуникационные процессы, локализация, масс-медиа, метаболизм, пространство и время, сеть, социальная среда, устойчивость
Yanitsky Oleg Nikolaevich Doctor of Philosophy, Professor, Main Researcher, Federal Center of Theoretical
and Applied Sociology of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia E- mail:oleg.yan itsky @yan dex.ru
Globalization: from the Theory to Measurement
Abstract. Today, a globalization is an important subject matter of theoretical thought and social activity. A measurement of this process is necessary for a comprehension of its general and particular current trends and prospects. The article is aimed at understanding of dependence of the instruments for its measurement and on their dependence on its resource and information-communication nature. The issues of the globalization sustainability, relationships between its universal, national and local trends, of its space-time trends, its network and metabolic character, nonlinear processes of transformation of social institutions under permanent environmental changes as well changes of various social groups behavior under the impact of a virtualization of everyday life, destruction of a privacy of individual life as one of the underpinnings of its democratic quality, and the changes in social-functional structure of cities which are gradually transformed into a set of 'oases of wellbeing' of the reach and 'ghetto-like' neighborhoods for the poor. The article is focused on an analysis of metabolic processes both inside and outside of the global sociobiotechnical system (hereafter the SBT-system) and of the processes of social metabolism as such. We are needed in the creation of the system of indexes not only sociological ones but
interdisciplinary ones. Recently, we are needed in construction an instrument allows us to measure the globalization process. It seems that it has to be uninterrupted and multisided monitoring.
Keywords: city, environment, globalization, indexes, individual, information-communication processes, institutions, mass-media, measurement, metabolism, the SBT-system, sustainability, theory.
Чтобы измерить некоторое явление или процесс, необходимо знать его основные структурно-функциональные характеристики (параметры). Если мы имеем в виду глобализацию, то ни мировая, ни российская наука до сих пор не дали ответа на этот вопрос. Объяснение здесь простое: глобализация есть многосторонний и многофакторный процесс, для адекватного измерения которого пока нет ни междисциплинарной теории и методологии, ни соответствующего измерительного инструментария. Измерение глобализации осложняется следующими обстоятельствами. Во-первых, глобализация — неравномерный и тем более нелинейный процесс. Напротив, он изобилует неожиданными рывками и столь же непредсказуемыми возвратными ходами. Во-вторых, темпоритмы его динамики различны не только в различных странах, но и в разных сферах производственной и социальной деятельности. В-третьих, очень трудно подобрать необходимые показатели (индикаторы), которые бы схватывали динамику глобализации во всем ее многообразии.
Вероятно, поэтому многие западные теоретики глобализации предпочитают ее определять как некоторую следующую за модерном фазу, т.е. как постмодерн. Ведь для того чтобы раскрыть качественную новизну глобализации XXI в., необходимо владение многими специальностями — от информатики до биохимии, от социологии до геополитики. И не просто владеть некоторым набором знаний, а уметь их переводить в понятия и представления, схватывающие интегративную сущность процесса глобализации. Здесь необходимы некоторые пояснения. Одно дело — экспедиции века великих географических открытий, эмпирически подтвердившие концепцию геоцентрической природы глобализации, и совсем другое — производить измерения социальных, биохимических или
иных процессов, когда заранее известно, что «все связано со всем и все куда-то попадает, и ничто не дается даром» (Б. Ком-монер). Одно дело — видеть мир как статичный и неизменный, т.е. как географическую карту, и совсем другое — отразить в системе показателей ее мобильную нелинейную природу. Одно дело — видеть в природе неисчерпаемый источник ресурсов для жизни и деятельности, другое — жить в условиях перманентного дефицита энергетических ресурсов. Наконец, если средневековые алхимики пытались осуществить метаболические трансформации в пределах своей лаборатории, то сегодня метаболические процессы осуществляются в глобальных масштабах, от ближнего космоса до литосферы. И все эти процессы воздействуют на социальную среду. Иными словами, сегодня мы имеем дело с научной задачей гораздо более высокой сложности.
Если ее сформулировать предельно кратко, то это означает, что для познания и измерения глобализации нужен столь же глобальный, многосторонний и непрерывный мониторинг ее динамики. Значит, суть глобализации социальной сферы, по крайней мере, двойная: эта сфера, будучи глобально взаимозависимой, одновременно связана прямыми и обратными связями не только с геосферой и биосферой, но и с ближним и дальним космосом. Сказанное подтверждает мысль о том, что, согласно второй теореме Геделя, никакая глобальная проблема не может быть решена человеком «окончательно», т.е. всякое измерение глобализации будет носить вероятностный характер и будет валидно только в течение некоторого времени. Поэтому для каждого показателя (индикатора) должен быть определен отрезок времени, в пределах которого тот или иной показатель будет отражать реальность или ее восприятие отдельным индивидом.
Немного истории
Уже в ранних своих работах К. Маркс подчеркивал важность понимания связи времени и пространства как момента динамики капиталистического производства. Он отмечал, что «в то время как капитал, с одной стороны, должен стремиться к тому, чтобы сломать все локальные границы обращения,
т.е. обмена, завоевать всю Землю в качестве своего рынка, он, с другой стороны, стремится к тому, чтобы уничтожить пространство при помощи времени... Чем более развит капитал, чем вследствие этого обширнее рынок, на котором он обращается. тем сильнее он стремится к еще большему пространственному расширению рынка и к еще большему уничтожению пространства посредством времени» [Маркс, Энгельс 1968: 32]. Фактически, более 150 лет назад К. Марксом была предложена общая формула процесса глобализации. В последующее время интернационализм как идеология и практика стал одним из краеугольных камней последователей марксизма, но, однако, глобальный капитал в форме транснациональных корпораций пока одерживает в этой борьбе труда и капитала одну победу за другой.
Способы производства, накопления и использования капитала — одни из ключевых моментов глобализации. Рынок есть универсальный механизм для производства капитала, зависящий от развития науки и технологий. Критика разрушительного воздействия этого производства на человека и среду его обитания была дана не только К. Марксом, но и западными учеными ХХ в. [Bauman 2011; Wallerstein 1994; Hardt, Negri 2004; и др.] и их объединениями, например Римским клубом. Начиная с первого доклада Римскому клубу 1968 г.его члены не только демонстрировали механизмы этого негативного воздействия, но и обозначили пределы развития капиталистического способа производства в его нынешней форме. Диктат финансового капитала, разрушение среды обитания, изменение климата, сохранение социального неравенства, социальная напряженность, военные конфликты, включая гражданские войны, распад государств, снижение природного и социального разнообразия, а также близорукая политика лидеров глобального капитализма — вот далеко не полный перечень проблем, которые лишь усугубляются на протяжении полувека [Weizsäcker, Wykman 2018].
Начиная с 1970-х гг. советская общественная наука интенсивно исследовала воздействие научно-технической революции на общественное производство и общество в целом. Всеобщий «характер научно-технической революции объясняется тем, что специфика производства знаний, ранее
скрытая за производством вещей, начинает все с большей силой определять весь образ жизни нашего общества. Специфика производства знаний заключается, прежде всего, в том, что предъявляются существенно иные требования к формам общения людей в процессе производства». Она также заключается в том, что «потребные для нее форы общения людей, участвующих в производстве знаний, должны быть ориентированы на формирование творческого потенциала каждого человека» [Румянцев 1972: 20]. Сходную мысль высказал и Ю.А. Левада: «В современной науке опыт, знания, навыки, накопленные человечеством (культура), выступают в объективированном виде — как особая система... которая подлежит усвоению индивидуальным сознанием. Возможности разумной, сознательной деятельности людей невообразимо расширились, не благодаря тому, что люди стали "умнее", но благодаря тому, что социальная информация приобрела иную структуру» [Левада 1965: 183-184].
Однако эти процессы имеют сегодня оборотную сторону. Современная глобализация, призванная «объединить мир в единое целое, распространить по всему миру. универсальные ценности рыночной экономики, прав человека, свободы и демократии», на поверку оказалась сопряженной с оборотной стороной - тенденциями и процессами «локализации, фрагментации, деконструкции, стремлением народов к этно-национальной, культурной, государственно-политической индивидуальности...» [Гаджиев 2017: 7]. Ранее попытка типизировать макрорегионы мира по характеру влияния на них современной глобализации была предпринята Г. Терборном [Therborn 2000: 169]. Важность локализации, ее социальная значимость были отмечены еще раньше [Brush 1996].
В тот же период мною были выделены основные направления воздействия научно-технической революции на общение индивидов (в современной терминологии — на их коммуникацию). Во-первых, это сдвиг от общения с природой к общению между людьми и между человеком и техническими системами. Во-вторых, это универсализация социальных связей под воздействием современного производства и товарно-денежного обращения. В-третьих, это «очищение» этих связей от любых форм традиции и ритуала. В-четвертых, это
непрерывно растущая автономизация социально-информационной деятельности. В-пятых, это нарастание разнообразия связей общения и их индивидуализация. В-шестых, знание, освобождаясь от личностной формы коммуникации, становится все более мобильным. В-седьмых, под воздействием НТР культура становится все более «алгоритмизированной», превращаясь в хранилище множества программ человеческой деятельности. Наконец, производство, хранение, обработка и распространение информации стали самостоятельной сферой общественного производства и одновременно проблемой, как оперировать с непрерывно растущим потоком информации [Яницкий 1972: 38—75]. В те годы, когда социология в России только начиналась, эмпирически верифицировать эти и другие положения марксистской теории глобализации не было возможности. В частности, именно поэтому это весьма актуальное направление отечественной социологии постепенно сошло на нет (в чем есть и моя вина) и возродилось только лишь в последние годы.
Рыночная иинформационно-коммуникационная природа глобализации
Исходная формула достаточно проста: «капитал—рынок— дальнейший рост капитала». Капитал приносит прибыль, последняя позволяет осваивать новые рынки, открывает доступ к новым ресурсам и, в конечном счете, увеличивает геополитическое могущество глобальных рыночных игроков. Под ресурсами я подразумеваю материальные, информационно-коммуникационные и человеческие ресурсы. В этой сфере шла и идет жестокая борьба [Кьеза 2006], причем потребность в ресурсах и сам характер этих войн постоянно меняются. Например, это продолжающийся рост потребности социума в природных ресурсах и прежде всего в энергоресурсах, развитие форм альтернативной энергетики, изменение энергетической политики вследствие угрозы изменения климата, борьба за доступ к новым источникам природных ресурсов, например в Арктике, и т.д. Естественно, что борьба за ресурсы ведет к изменению форм геополитики (создание межгосударственных союзов и альянсов, использование экономических и полити-
ческих форм давления на конкретные страны, введение санкций и применение кибератак), к пересмотру существующих норм миропорядка и их институциональных форм. Оборотная сторона той же медали — это феномен «инфраструктурных войн» с целью обеспечения надежного доступа к источникам сырьевых ресурсов, а также к дешевой рабочей силе.
Всякая борьба за природные и человеческие ресурсы имеет не только информационную, но и инфраструктурную составляющую ^апИБку 2016а]. Тренд ближайшего будущего — это перемещение этой борьбы в ближайший и более отдаленный космос, но также в мантию земли и глубины мирового океана. Иными словами, борьба за доступ к новым природным ресурсам — это всегда многосторонняя деятельность: экономическая, политическая, пропагандистская и силовая. Поскольку это перманентная деятельность, ее одномоментные замеры не имеют смысла, нужен ее постоянный мониторинг, который, в свою очередь, должен соотносить цели, средства и результаты этой деятельности. Главный вопрос здесь не столько в процедурах измерения добычи и потребления природных ресурсов, сколько в их интерпретации посредством масс-медиа и в последующей конвертации полученных данных в политические, пропагандистские и иные «ответные» действия других заинтересованных сторон.
Теперь об информационных ресурсах и способах их измерения. Характерная и главная черта современного этапа процесса глобализации — это его информационная трансфор-мативность. Сегодня любая сторона этого процесса может быть трансформирована в информацию, а последняя — в политическую доктрину или практическое (политическое или иное) действие. Информационная фаза глобализации заключается в потенциальной возможности конвертирования ее любой стороны в информацию. То, что на обыденном языке сегодня именуется «оцифрованием» общества, как раз и означает эту способность к конвертации. Некоторые западные исследователи называют современную эпоху антропоценом. Это слишком«статичное» определение, сконструированное по аналогии с принципами археологической периодизации других исторических эпох, сегодня недостаточно, потому что оно не отражает той динамики, о которой идет речь. А суть
дела состоит именно в том, что сегодня «между» глобальным миром и его научной интерпретацией вклинился самостоятельный глобальный агент действия — масс-медиа (см., например: [Mander 1996; Arsenalt,Castells 2008]). Этот агент формирует взгляд на процессы глобализации в соответствии с интересами своих заказчиков. Такими заказчиками являются наиболее сильные, как правило, транснациональные игроки на международной геополитической арене. Выражаясь языком политэкономии, это — все тот же рынок, только глобальный, на котором торгуются не только «товары», но и информация. Поэтому, в частности, «драма» современных гуманитарных наук и человечества в целом не столько в том, что гуманитариям не хватает информации, сколько в том, что эта информация конструируется их же PR-коллегами по гуманитарному цеху. А затем посредством медиа навязывается массовому потребителю в качестве истины в последней инстанции. Оборотная сторона того же процесса заключается в массовом производстве социальных кодексов поведения, начиная от так называемых протоколов (т.е. стандартных схем лечения) в медицине и до конструирования потребительских стилей жизни.
Наконец, о трудовых ресурсах. Нас ожидает сокращение рынка трудовых ресурсов под воздействием информационных технологий, его изменчивость вследствие появления новых отраслей производства и потребления, рост корпуса фрилансеров и дистанционных форм труда и обучения, необходимость периодической переподготовки как работников, так и тех, кто их обучает, и т.д. Сегодня ни отдельный человек, ни глобальная система промышленного производства, не может существовать автономно, без включения в глобальную коммуникационную сеть, которая информирует и предупреждает, обучает и ориентирует. И чем более индивид образован и занят в сфере новых технологий, тем более он зависим от этой сети, от степени ее доступности и ее обратного воздействия на все сферы его жизнедеятельности. Так что первый вывод заключатся именно в этой двойственной зависимости. И если мы хотим измерить степень этой зависимости, следует одновременно изучать и оценивать степень ее доступности, достоверности и т.д.
Но информация — лишь один из множества ресурсов, необходимых человеку. Ему требуетсяи множество других ресурсов для поддержания жизнедеятельности, для самосохранения и интеллектуального развития. Поэтому сегодня для производства и воспроизводства человеческих ресурсов (их совокупность иногда называют человеческим, или социальным капиталом) необходимы все те же сети — информационные, транспортные, образовательные, обслуживающие и т.д. Трудовой ресурс есть величина непостоянная, зависящая от качества и доступности множества других ресурсов. То, что К. Шваб и другие [Шваб 2017] предрекают замещение интернета людей интернетом вещей, справедливо лишь отчасти. Можно воспроизвести какую угодно обстановку информационными средствами, но она никогда не заменит потребности человека в пребывании в реальной природной, социальной, психологической и иной средах. Самая изощренная имитация не может заменить реального бытия, поскольку человек должен есть, пить, отдыхать, общаться и т.д. Это — реальный парадокс современности. Погружаясь в ту или иную информационную имитацию действительности, человек не может обойтись без удовлетворения своих естественных потребностей.
Если взглянуть на сумму названных процессов с некоторой дистанции, то становится ясным, что современный человек живет уже не на природе и не в городах, а в некотором интегрированном мире, который я называю СБТ-системой (социобиотехнической системой) [Яницкий 2016]. Всякая, в том числе глобальная СБТ-система, подвижна, изменчива, причем, как уже отмечалось, ее темпоритмы тоже непостоянны, а изменяются с разной скоростью. Как измерить динамику подобных систем? Представляется, что за исключением наблюдения за последствиями изменения климата, которые уже фиксируются системами Б1£Ба1а, здесь вначале можно ограничиться качественными показателями. Это, в частности, простое и включенное наблюдение, участие в экспертизе сложных проектов, особенно затрагивающих несколько стран (как, например, разрабатываемый Китаем проект Нового шелкового пути, непосредственно затрагивающий десять стран Северо-Восточной Азии). Другой пример — это воздействие больших лесных пожаров начала 2000-х гг. на флору и фауну
оз. Байкал, а через них и на население прилежащего к озеру региона. Так, во всяком случае, полагали ученые. Однако потом выяснилось, что массовая гибель части фауны этого озера связана с аномальными периодами выброса энергии солнца.
Еще два принципиальных момента. Первый, нынешний глобальный мир — это неравновесный мир, потому что мощные финансовые потоки всегда могут быть конвертированы в то или иное геополитическое действие, нарушающее хрупкий баланс глобальной СБТ-системы. Но в конкурентном рыночном мире нет консолидирующей силы, способной замедлить это разрушительное воздействие на биосферу и встроенный в нее социум. Отходы промышленного производства и жизнедеятельности человека до сих пор не встали на глобальную повестку дня. Химическое загрязнение планеты давно изучается [Здоровье населения... 1994; Федоров 2005], но частично (по отраслям), тогда как сегодня главной проблемой является совокупный глобальный ущерб «химизации» жизни на Земле.
Второй, социальное напряжение сегодня может измеряться не только (и даже не столько) уличными протестами, но и степенью противостояния в социальных сетях. Однако «впрямую» эту напряженность измерить нельзя, поскольку сети носят внелокальный характер. Поэтому, скорее, актуальным является измерение (ранжирование) самих социальных проблем, о которых в сетях идут дискуссии и споры. Наиболее сложная проблема — это внутренняя неудовлетворенность граждан своим социальным положением, поскольку она внешне почти никак не проявляется, и массовыми опросами может быть выявлена лишь частично. По моему мнению, эта неудовлетворенность может быть выявлена методами качественного анализа (например, через фокус группы).
В современном перенаселенном и основанном на капиталистическом способе производства глобальном социуме доступность природных ресурсов становится предметом жестокой конкуренции и борьбы, включая войны. Причем, как это происходит с некоторыми природными ресурсами, производство одних из них сокращается под воздействием экологического законодательства, тогда как добыча других, в значительно меньших масштабах, как, например, лития, резко возрастет, так как литий необходим для производства
гаджетов и других инструментов информационных систем. В других случаях таким необходимым и весьма ценным ресурсом становится сама территория, пусть даже и безлюдная, незаселенная, поскольку по ней проходят нефтегазовые трубопроводы третьих стран. Измерителем степени напряженности может служить частота и характер локальных вооруженных конфликтов. Но опять же, одно дело — межплеменные или межконфессиональные конфликты, и совсем другое — столкновение глобальных геополитических игроков, как это происходит сегодня на Ближнем Востоке, Корейском полуострове или на Украине. Я не рассматриваю здесь специально различные стратегии противостояния и конфронтации, поскольку это сфера национальных спецслужб.
Борьба универсального и локального начал глобализации. Проблема устойчивости
Борьба этих двух начал характерна в той или иной мере для всех этапов человеческой истории. Однако в ходе первой промышленной революции она приобрела всеохватывающий характер, поскольку оказалась тесно связанной с проблемой устойчивости государств, локальных сообществ и других социальных образований. Так, в процессе освоения европейцами американского континента было уничтожено множество эндемичных культур, включая их носителей. Расширение сферы влияния какого-то одного социально-экономического уклада всегда было связано с уничтожением или трансформацией множества местных укладов.
Сегодня в условиях четвертой промышленной революции в российской и англосаксонской социологии конкурируют, казалось бы, два несовместимых подхода. Это — стремление к сохранению устойчивости социумов разного масштаба, к тому же находящихся на разных ступенях исторического развития, и стремление к всеохватывающей динамике глобального социума, т.е. стремление к территориальной локализации каких-то социальных процессов противопоставляется интернациональной и потому унифицирующей глобальной динамике. Устойчивость (Б^атаЫШу) как универсальная цель развития стала сегодня уже настоящей мантрой, так и не
превратившись, однако, в теоретически обоснованную и эмпирически верифицированную концепцию. Но и глобальный тренд универсализации / информатизации уже невозможно отрицать. Принятие концепции «устойчивости» как официальной международной доктрины, хотя и привело к финансированию ряда национальных и интернациональных проектов, но в целом сослужило плохую службу как общественным, так и естественным наукам и, в частности, экосоциологии. Между тем диалектика локального и глобального, территориально-ограниченной деятельности человека и ее всеохватывающего характера налицо. Смысл этой диалектики предельно прост: устойчивость любых социальных образований, включая большие и малые города, их агломерации, региональные системы и т.п., невозможна без их динамики, без ресурсных, информационных и иных связей с глобальным социумом. Равно как эта устойчивость невозможна и без внутренних трансформаций этих социальных организмов.
Что значит «устойчивость» в современном глобальном мире? Это есть сохранение самоидентичности отдельных его элементов посредством изменений, т.е. сохранение посредством самоизменения. В условиях глобализации сам термин устойчивость подразумевает способность к изменению социальных агентов. Однако у изменений есть предел. Глобализация не может развиваться, если она теряет свою структурно-функциональную организацию и превращается в хаос, в броуновское движение, в борьбу всех против всех. Другой предел заключен в «эффекте бумеранга», когда неограниченное вмешательство человека в природные и социальные процессы провоцирует возникновение катаклизмов такого масштаба, против которых человек бессилен.
Но здесь возникает еще один принципиальный вопрос, в каком именно качестве сегодня сохраняются территориаль-но-локализованные образования? Вариантов, как минимум, три. Первый — как опорная точка глобальных процессов и их сетей. Второй — это некоторое «переходное» состояние, когда такое образование «служит» и специфическим локусом, и транзитной территорией для глобальных информационных и других потоков. Третий — это превращение некоторого ло-куса (обычно это малый город) в средство сохранения истории
и национальной культуры данного общества [Лихачев 1980, 1982]. Именно поэтому академик Д.С. Лихачев так ратовал за развитие краеведения как комплексной дисциплины и способа жизни. В этом случае «устойчивость» приобретает еще один, этический смысл. Как писал Лихачев, «краеведение принадлежит к типу комплексных наук. Оно соединяет в себе сведения природоведческие (в свою очередь комплексные), исторические, искусствоведческие, по истории литературы, науки и т.д. Объединяющее начало <краеведения>состоит в том, что все эти сведения относятся к одной местности» (цит. по: [Кобак, Лейкинд 2004:246]).
Показатели «устойчивости» специально не изучались и не конструировались. Поэтому можно только предположить, что здесь требуется двойное измерение: степени удовлетворенности жителя в непрерывно изменяющейся среде обитания и степени устойчивости самого территориального образования. Степень удовлетворенности социологи умеют определять. Второе измеряется обычно соотношением притока и оттока населения, направлением изменения социально-функциональной структуры поселения и другими инструментами.
Сетевой и метаболический характер глобализации
Современная глобализация существует только в сетях и действует посредством распространения, переключения, продвижения своих товаров, идей и т.д.Глобализация есть всеобщий сетевой феномен, что не противоречит существованию «локусов глобализации» посредством пересечения ресурсных, информационных и других сетей. Как показали эмпирические исследования глобальных процессов, именно на пересечении сетевых (силовых) структур возникают узлы противоречий и другие формы критических состояний мировой системы ^оЬа^Бк... 2016]. Под глобальным метаболизмом я понимаю не просто взаимодействие глобальных игроков, но их взаимное изменение.
Пространственный фактор не менее важен. Если в течение многих столетий глобальные связи могли развиваться относительно свободно в природной и незаселенной среде, то
сегодня на глобальном поле появилось множество игроков, ресурсные, геополитические и иные интересы которых постоянно сталкиваются. Наша планета перенаселена не только демографически, но и в социальном и политическом смыслах. Борьба за ресурсы, жизненное пространство и геополитическое доминирование обостряется ^йгБаскег^укшап 2018]. И эта борьба проявляется, прежде всего, в столкновении интересов глобальных игроков, «носителями» которых являются сетевые системы, т.е. плотность взаимодействия глобальных игроков и их взаимное влияние усиливаются. Поэтому если ранее глобальная экосистема (биосфера) была способна нейтрализовать нанесенный ей урон, то сегодня она этого сделать уже не может. Постепенно происходит превращение биосферы в глобальную СБТ-систему, в которой периодически возникают напряжения, конфликты и войны, т.е. возникает именно то, что я называю критическими состояниями разного рода, масштаба и интенсивности. Соответственно, и метаболические процессы подчиняются не только механизмам, выработанным природой и человеком в ходе их эволюции, но и социальным и политическим силам, с одной стороны, и природным катастрофам и техногенным авариям, с другой стороны. Значит, они тоже могут быть критическими. Второе их отличие — это их междисциплинарный характер, понимаемый здесь как взаимодействие сущностей или агентов разной природы: социальных, природных, технических, а также их гибридных форм, сконструированных человеком.
Под критическим метаболизмом я понимаю случай, когда нормальное воспроизводство человека, социальных институтов и среды обитания серьезно нарушено. Обзор отечественной и зарубежной литературы по социальным, биохимическим и технологическим проблемам городов показало, что основным инструментом их изучения являются сетевые системы. Метаболизм современного города имеет, как минимум, двухуровневый характер. Один уровень — это ресурсные, информационные, человеческие, политические и иные связи с внешним миром, тогда как второй уровень — это, прежде всего уровень биологических, биохимических, социальных и технологических трансформаций внутри самого города [Яницкий 2013; 2016Ь]. Если первый уровень в мировой ли-
тературе изучен достаточно полно (хотя исчерпывающим это изучение не может быть никогда), то второй, внутригородской уровень, изучен гораздо меньше по многим причинам: новизна этой междисциплинарной проблемы, вмешательство новых технологий, жизнь населения и города и его структурно-функциональных элементов осуществляется в двух «плоскостях» — материальной и виртуальной. И, наконец, собственно социальный метаболизм, под которым я понимаю изменение самих индивидов и их групп, как под воздействием внешних сил, так и их интеракций в самой городской среде. Оказалось критически важным не только то, в какие группы и сети объединяются эти индивиды, но цели и средства этих объединений (и разъединений тоже) под воздействием внешних сил, и каков их метаболический эффект. В итоге мною было предложено различать нормальное, мобилизационное, критическое состояние метаболизма города, а также тот метаболизм, который складывается после распада городской экосистемы. Другой новацией в понятийном аппарате является разделение метаболических процессов города на непосредственные (контактные) и дистанционные (бесконтактные) взаимодействия посредством информационных импульсов. Третий важный момент — это темпоритмы метаболических процессов. Одни из них совершаются практически мгновенно, другие постепенно накапливаются, третьи способны оказывать свое влияние через большой промежуток времени (месяцы и годы).
Метод измерения метаболических процессов зависит от их характера. Способов измерения социального метаболизма много: уровень благосостояния, миграционные процессы, число беженцев и вынужденных переселенцев и т.д. Здоровье и самочувствие человека— наиболее распространенные инте-гративные показатели, которые могут быстро меняться в зависимости от окружающей среды, физической, социальной или психологической. Поэтому сегодня уже существуют датчики, прикрепляемые к телу человека, которые снимают показатели самочувствия в непрерывном режиме и транслируют их в некоторый аналитический центр. Гораздо сложнее, когда надо измерить воздействие на человека им же сконструированных препаратов, например лекарств. Еще более сложная задача —
это измерение взаимодействие человека и им же сконструированных технических систем.
Измерение политического метаболизма — задача относительно новая, хотя сами политики и политологи используют хорошо известные инструменты: массовые опросы, интервью, анализ прессы и других вторичных источников информации. Главная проблема здесь в том, что сам любой политический процесс чрезвычайно изменчив, подвижен. Поэтому одно дело — измерение текущей политической конъюнктуры, и другое — измерение стратегических политических трендов той или иной страны или их альянса.
Динамика пространства-времени и проблема социальных институтов
Сетевой характер глобализации выражается, прежде всего, в изменении пространственно-временных характеристик социальных процессов. Если кратко, то суть произошедших перемен — в уничтожении пространства посредством времени. Мир сжался до предела. Пространство более не является барьером для проникновения социальных или экономических игроков в «тело» других обществ, отделенных тысячами километров от глобальных игроков, стремящихся к расширению сферы своего влияния. На первый план выходят темпоритмы глоболокальных процессов. Конечно, время и сегодня остается одним из важнейших социальных ресурсов, но время на принятие решений, на перестройку каких-то отраслей производства, на переобучение персонала, на мобилизацию ресурсов для практической политики с каждым днем сокращается.
Именно ускорение перемен и увеличение числа игроков на глобальном поле, где два процесса — сжатие мира посредством информационно-коммуникационных технологий и необходимость принятия политических решений с их реализацией в кратчайшие сроки — поставили под вопрос существующую систему международных институтов и принятые в них процедуры принятия решений. Замечу, что эта международная институциональная система существует практически без изменений уже более 70 лет. Однако на деле он постепенно разрушается, заменяясь временными условиями и догово-
ренностями (соглашениями о намерениях, перемириями, «дорожными картами», разделением зон влияния, гуманитарными паузами и т.д.). С институциональной точки зрения мир сейчас существует в двух темпоритмах. Первый из них обусловлен существующими нормами международного права и вытекающими из них процедурами их реализации. Второй, который все чаще используется противоборствующими сторонами, — это формальное признание (или уже непризнание) этих международных норм при том, что действия глобальных игроков или их союзов осуществляются, прежде всего, в своих интересах и «по обстановке», т.е. глобальные нормы замещаются ситуативными решениями. Вследствие процесса «сжатия пространства посредством времени» названные выше перемены происходят также на национальном, городском и локальном уровнях.
Следуя этой логике «сжатия» пространства посредством времени, остается только один способ измерения все время ускоряющихся институциональных процессов: переход на их непрерывный мониторинг и столь же непрерывную обработку поступающей информации. Конечно, мониторинг — очень дорогое удовольствие, и он не исключает единовременных замеров, например, социальной напряженности. Но замеры — это единичные действия, а мониторинг — это социальный институт, данные которого способны зафиксировать нелинейную динамику глобальных процессов.
Индивид и его приоритеты
в динамичной и «открытой» социальной среде
Эта проблема наиболее полно разработана в мировой социально-экологической литературе. Индивид благодаря сетям, объемлющим весь мир, потенциально становится глобальным индивидом. Это одновременно и благо, и бедствие. Благо, потому что потенциально ему открыт доступ к невиданным ранее возможностям труда, обучения, отдыха, человеческого общения и т.д. Но, как справедливо заметил З. Бауман, одни имеют такую возможность, тогда как другие остаются на всю жизнь прикованными к одному месту жительства с ограниченным кругом местных коммуникаций [Баишап 2001,
2011]. Безработица, бедность, необразованность, непрерывные этноконфессиональные конфликты и геополитические войны превращают людей в беженцев и вынужденных переселенцев, бегущих в Европу и США, но не стремящихся адаптироваться к их культуре. Их цель — вернуть то, что было у них отнято в ходе колониальных войн и захватов. При этом получить все европейские блага «здесь и сейчас», в том числе насильственными методами. Поэтому, по моему глубокому убеждению, только «цифровая революция», без ликвидации безработицы, бедности и социальной несправедливости, лишь усилит конфликтный характер современного этапа глобализации.
Оборотная сторона той же проблемы — это всеобщая мобильность, причем не только людей, информации или грузов [№гу 2008], но и следующая за ней универсализация и стандартизация всей общественной жизни. И как неизбежный результат — превращение индивидов в «перекати-поле» (О. Шпенглер), с одной стороны, и уничтожение социокультурной и природной специфики «места» — с другой. Часто говорят, что скорость адаптации человека к социальным изменениям — важный индикатор его индивидуальной устойчивости, т.е. приспособляемости. Но возникает вопрос: должен ли человек всегда стремиться адаптироваться к быстроменяющемуся миру его жизни, или же нужно искать разумный баланс между универсализацией (унификацией) и сохранением разнообразия глобальной среды обитания, которая является важнейшим фактором поддержания ее устойчивости (Б^атаЫШу)? Ученые давно научились измерять степень глобального разнообразия, но их предупреждения о его критическом уменьшении транснациональным капиталом и политиками не принимаются в расчет.
Что же происходит под воздействием глобализации в микросреде обитания индивида, которую я называю первичной экоструктурой? Следующие сдвиги представляются критически важными. Во-первых, в течение многих веков в системе трех важнейших параметров этой микроструктуры — прошлое, настоящее, будущее — прошлое (в форме норм, обычаев, ритуалов) всегда занимало главенствующее положение. В процессе перехода к следующим промышленным революциям акцент постепенно смещался к настоящему и затем— к будущему.
Сегодня, в условиях четвертой промышленной революции этот акцент не только сместился к будущему. Во-вторых, на наших глазах происходит вытеснение человека робототехникой из им же созданного глобального социума. Быстро формируется технократическая элита, которая узурпирует ключевые креативные функции человека, превращая остальных в обслуживающий «прекариат» или в социальный мусор (Иишап-»а81е8) навсегда [Баишап2004,2011]. Причем об этой опасности пишут не только критики технократической цивилизации, но и ее идеологи, например К. Шваб [Шваб 2017]. В-третьих, возникают «гибридные войны», т.е. агрессивные разрушительные действия, основой которых являются те же информационно-коммуникационные системы [«Гибридные войны»... 2015]. Современные технократы не учли элементарных правил диалектики: всякое действие не только двусто-ронне, т.е. может быть использовано во благо и во вред, но оно рождает противодействие. В-четвертых, оказалось, что созданные человеком глобальные информационные сети не только весьма уязвимы, но могут быть использованы против любого из нас. Я имею в виду известный феномен «силы слабости», когда один человек может надолго остановить нормальное функционирование любых организаций и институций (школ, больниц, корпораций, атомных станций), но и разрушить краеугольный камень западной демократии, принцип приватности ^пеё'дааИ,РоИогу1е8 2013]. Наконец, в-пятых, выяснилось, что привычные формы нашего бытия, например: ежедневный ритм городской жизни, расписание движения поездов, вылет и прилет самолетов, могут быть вмиг разрушены террористом, сидящим за рулем тяжелого грузовика.
Город в эпоху глобализации
Уже во второй половине ХХ в. было показано, что современный город, в особенности большой, есть глобально-локальная сетевая система, находящаяся если не в состоянии перманентного кризиса, то испытывающая постоянные перегрузки его сетевых структур [Meier 1965; Forrester 1969, 1971; Yanitsky 1970]. Поэтому сегодня ошибочно говорить просто о «кризисе города». Современные города, в особенности мега-
полисы, находятся в процессе качественной трансформации. Формула К. Маркса, согласно которой воздух города делает человека свободным, уже не соответствует действительности. Современную диалектику его глобально-локальных функций наиболее точно описала американская исследовательница С. Сассен: «Хотя процессы глобализации существенно не затрагивают национальные территории, они оказывают фундаментальное воздействие на сам феномен территориальности национального государства. Она воздействует не столько на его территорию как таковую, сколько на его институциональные структуры, и, тем самым, дестабилизирует именно те практики, которые конституируют национальный суверенитет» [Sassen 2000: 374]. Иными словами, национальное государство более не является «контейнером» происходящих в нем социальных процессов. Что из этого следует?
Прежде всего, сама социальная, экономическая и политическая суть города более не сосредоточена в его территориальных границах. Все виды сетевых систем (ресурсные, информационные и др.) являются одновременно и транзитными, и локализованными в данном поселении. Затем, именно города сегодня служат узлами пересечения сетевых систем разного рода и назначения, что является потенциальной основой экономических, геополитических и конфессиональных конфликтов, включая их специфический вид, именуемый городскими войнами. Потом, современные мегаполисы являются центрами притяжения как внутренних мигрантов (из соседних городов и сел), так и внешних, которые ищут в городах работы и убежища. В результате многие большие города сегодня превращаются в сеть закрытых «оазисов благоденствия» для богатых и в гетто для бедных, будь то эмигранты или безработные. Так было сто лет назад, так есть и сегодня, тут я могу опираться на собственный опыт пребывания в Европе. Еще один негативный момент — это сокращение рынка труда в городах вследствие замены живого труда робототехникой, с одной стороны, и распространение системы временной занятости (фрилансинг) без надежды на достойную пенсию и другие социальные льготы — с другой. Современному капиталисту выгоднее отчислять долю своей прибыли в форме пожертво-
ваний в фонды гуманитарной помощи, нежели тратиться на обучение квалифицированному труду вчерашних мигрантов и на их социальное обеспечение. Такая же «сегрегация» происходит и в социокультурной сфере: есть дни посещения выставок или других публичных мест для элиты и дни для массового туризма «среднего класса» и пенсионеров. По имущественному принципу разделен и городской транспорт на индивидуальный и общественный и т.д.
Исходя из сказанного, единого показателя (индекса) качества городской жизни не существует. Состоятельные горожане могут обеспечить себе нужный комфорт и безопасность на работе и дома, могут отдыхать на лучших курортах мира, лечиться в лучших клиниках мира и т.д. Остальные должны довольствоваться тем, что им доступно по средствам. К сожалению, к этому разделению прибавляется еще эффект асоциального поведения «золотой молодежи», по вине которой происходит множество аварий и катастроф. Остается пользоваться агрегированными показателями качества атмосферного воздуха, воды, продуктов питания. Однако качество воды и продуктов массового потребления оказалось настолько низким и химизированным, что уже стало привычной темой для публичного обсуждения в СМИ. Но СМИ лишь фиксируют отклонения от нормативов, а насколько этим обеспокоены наши производители — вопрос открытый.
Заключение
Современная глобализация есть многосторонний и многоуровневый процесс, для адекватного измерения которого пока нет ни развитой междисциплинарной теории и методологии, ни соответствующего многомерного измерительного инструментария. Проблема в том, что сама теория глобализации развивается медленнее, чем изучаемый ею процесс. Поэтому у тех, кто обеспокоен проблемой его измерения, включая индикаторы качества жизни и состояния среды обитания, пока нет адекватного инструментария для количественной оценки ее текущего состояния. Тем более что институты, создающие соответствующие нормы и правила, не успевают за скоростью перемен. В частности, существующие концепции
глобализации лишь начинают осмысливать ее сетевой характер. А к построению комплексных индикаторов динамики глобальных СБТ-систем, учитывающих их сложность, быструю изменчивость и ее нелинейный характер, современная наука еще не приступала. Инструменты для измерения динамики глобализации, ее противоречивого, одновременно универсализирующего и локализирующего характера еще предстоит разработать. В целом наиболее общей мерой глобализации социальных агентов любого масштаба является степень безопасности их жизнедеятельности и среды обитания, т.е. знание глобальных рисков и защита от них.
Об измерении метаболических процессов нужно сказать особо. Поддается измерению лишь их видимый (ощущаемый) результат, однако чаще всего воздействие этих процессов на человека и среду его обитания может быть выявлено только специальными приборами. Лаг времени здесь имеет ключевое значение, поскольку одни вещества могут оказать негативное воздействие на человека лишь по истечении времени, тогда как критически опасное воздействие других измеряется секундами. Кроме того, современные средства измерения не всегда могут учесть момент «переноса» опасного реагента через воду, атмосферу, почву, контакты с другими людьми и т.д. Несмотря на наличие обширного измерительного инструментария, созданного современной социологией, инструменты для изучения собственно социального метаболизма еще предстоит создать именно потому, что это не чисто социологический, но междисциплинарный процесс. Представляется, что главной идеей всеобъемлющего измерения современной глобализации является ее непрерывный и многосторонний мониторинг.
Подводя итог сказанному, можно утверждать, что «стабильность» жизни на планете — важнейший индикатор глобализации, достижение которой требует от мирового сообщества постоянных усилий и ресурсов. Чем меньше разрыв между бедностью и богатством, чем меньше войн и вооруженных конфликтов и, наконец, чем менее человек будет вмешиваться в природные экосистемы, тем устойчивее будет глобальный социум и тем больше ресурсов можно будет направить на поддержание здоровья и благосостояния его населения.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Гаджиев К.С. О единстве и фрагментации современного мира // Власть. 2017. № 9 (25). С. 7-8.
«Гибридные войны» в хаотизирующемся мире XXI века / [В.А. Ачка-сов и др.]; под ред. П.А Цыганкова. М.: Изд-во МГУ, 2015. 384 с.
Здоровье населения и химическое загрязнение окружающей среды в России / под ред. Б.А. Ревич. М.: Центр экологической политики России, 1994. 97 с.
Кобак А.В., Лейкинд О.Л. Краеведческие программы Фонда Лихачева // Краеведение в России. История, состояние, перспективы развития / отв. ред. С.О. Шмидт. М.: АНО «Москвоведение», 2004. С. 246-252.
Кьеза Д. Война империй: Восток — Запад. Раздел сфер влияния. М.: Эксмо, 2006. 319 с.
Левада Ю.А. Социальная природа религии. М.: Наука, 1965. 261 с.
Лихачев Д.С. Экология культуры // Знание-сила. 1982. № 6. С. 22-24.
Лихачев Д.С. Экология культуры // Памятники Отечества. Альманах. 1980. № 2. С. 3-7.
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения: в 50 т. Т. 46. Ч. II. М.: Издание политической литературы, 1968. 626 с.
Румянцев А.М. Урбанизация и общество // Урбанизация, научно-техническая революция и рабочий класс / отв. ред. О.Н. Яницкий. М.: Наука, 1972. С. 12-37.
Федоров Л.А. Советское биологическое оружие: история, экология, политика. М.: МСоЭС, 2005. 302 с.
ШвабК. Четвертая промышленная революция. М.: Издательство «Э», 2017. 208 с.
Яницкий О.Н. Метаболическая концепция современного города // Социологическая наука и социальная практика. 2013. № 3. С. 16-32.
Яницкий О.Н. Социально-информационные процессы в обществе и урбанизация //Урбанизация, научно-техническая революция и рабочий класс / отв. ред. О.Н. Яницкий. М.: Наука, 1972. С. 38-75.
Яницкий О.Н. Социобиотехнические системы: новый взгляд на взаимодействие человека и природы // Социологическая наука и социальная практика. 2016. № 3. С. 5-22.
Arsenault A.,Castells M. Switching Power: Rupert Murdoch and the Global Business of Media Politics // International Sociology. 2008. № 23 (4). P. 488-513.
Bauman Z. Collateral Damage. Social Inequalities in a Global Age. Cambridge: Polity Press, 2011. 182 p.
Bauman Z. On Glocalization: Or Globalization for some, localization for some others // Bauman Z. The Bauman Reader. Malden: Blackwell Publishers Inc., 2001. P. 298-311.
Bauman Z. Wasted Lives. Modernity and its Outcasts. Cambridge: Polity Press, 2004. 140 p.
Beck U. Risk Society. Toward a New Modernity. London: SAGE, 1992. 260 p.
Beck U. World Risk Society. Malden: Polity Press, 1999. 184 p.
Brush S.B. Is Common Heritage Outmoded? // Valuing local Knowledge. Indigenous People and Intellectual Property Rights / ed. by S.B. Brush, D. Stabinsky. Washington: Island Press, 1996. P. 143-164.
Forrester J.W. Urban Dynamics. London: The M.I.T. Press,1969. 290 p.
Forrester J.W. World Dynamics. Cambridge: Wright-Allen Press, 1971. 142 p.
Friedwald M., Pohoryles J. Technology and Privacy // Innovation: The European Journal of Social Science Research. 2013. № 26 (1/2). P. 1-6.
Global Risk Report. 2016. [Электронный ресурс] URL: http:// www.weforum.org/reports/the-global-risk-report-2016 (дата обращения: 03.03.2018).
Hardt M., Negri A. Multitude. World and Democracy in the Age of Empire. N.Y.; London: Penguin, 2004. 448 p.
Mander J. The Dark Side of Globalization: What the Media Are Missing // Surviving Together. 1996. Vol. 14 (3). P. 3-5.
MeierR. The Communication Theory of Urban Growth. Mass.: MIT Press, 1965. 256 p.
Sassen S. Territory and Territoriality in the Global Economy // International Sociology. 2000. Vol. 15 (2). P. 372-393.
Therborn G. Globalizations: Dimensions, Historical Waves, Regional Effects, Normative Governance // International Sociology. 2000. Vol. 15 (2). P. 151-179.
Urry J. Mobilities. Cambridge: Polity Press, 2008. 275 p.
Wallerstein I. World-system Analysis // The Polity Reader in Social Theory. Cambridge: Polity Press, 1994. P. 276-286.
Weizsäcker E.U. von, Wijkman A. Come on! Capitalism, Short-termism, Population and the Destruction of the Planet. N.Y.: Springer, 2018. 220 p. URL: https://batrachos.com/sites/default/ files/pictures/Books/Weizsacker_Wykman_2018_Come%20on. pdf (дата обращения: 03.03.2018).
Yanitsky O. Metabolism as a master frame for globalization analysis. 2016a. URL: http://www.isras.ru/publ.html.?id=4930 (дата обращения: 03.03.2018).
Yanitsky O. Modern Networks and Infrastructures inthe Light of Risk-Society Theory // Mir Rossii. 2016b. Vol. 25. № 3. P. 3755. URL: http://mirros.hse.ru/data/2016/07/05/1116682238/ mr16_3_2.pdf (дата обращения: 03.03.2018).
