CC BY
15
Chukueva Zarema Najmudinovna HEROISM IN THE DOMESTIC ..
philological sciences
УДК 821.35
ГЕРОИЗМ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ (КАК СЕВЕРОКАВКАЗСКОЙ, ТАК И ЧЕЧЕНСКОЙ)
ПРОЗЕ КОНЦА XX - НАЧАЛА XXI ВВ
© 2017
Чукуева Зарема Нажмудиновна, старший преподаватель, кандидат филологических наук Чеченский государственный педагогический университет (364031, Россия, Грозный, улица Киевская, дом 33, e-mail: turkdgpu@mail.ru)
Аннотация. В статье излагаются героические поступки литературных персонажей. Существенной целью подобной литературы показывается здесь именно оптимальное присутствие автора-повествователя. Однако имеем в виду наличие отнюдь не писательского лица, а мобильного и душевно цельного его проявления в собственном диалоге или полилоге с мирозданием. В настоящих автобиографически и личностно-обусловленных качествах и состоит в данном случае художественный резерв событийно-хроникального творения. Посредством такого личностного приема выводимый автором настоящий, в первый момент настораживающий и, возможно, пугающий вождь и его, до такой степени пропитанная документальными и историческими деталями судьба, оказываются в нужной мере недалеки и приближены к каждому, пытающемуся понять читателю. Именно в подобном приближении и заключается бесспорное достижение событийно-хроникальной прозы чеченского писателя, получающее развитие и в его романах.
Ключевые слова: героизм, исторический персонаж, собственная отчизна, идеал, чеченский вождь, литературные герои, репатриация.
HEROISM IN THE DOMESTIC (AS THE NORTH CAUCASIAN, SO AND CHECHEN) PROSE THE END OF THE XX - THE BEGINNING OF THE XXI CENTURY
© 2017
Chukueva Zarema Najmudinovna, senior lecturer, candidate of philology Chechen State Pedagogical University (364031, Russia, Grozny, Kievskaya st., 33, e-mail: turkdgpu@mail.ru)
Abstract. In article, the heroic deeds of literary characters are described. The essential purpose of such sort of literature is shown here precisely the optimal presence of the author-narrator. However, we have in mind not the presence of a writer himselfbut his mobile and spiritually integral manifestation in his own dialogue or polylogue with the universe. Here in these autobiographically and personally-conditioned qualities the artistic reserve of the event-chronicle creation is revealed. By means of such a personal method, the leader described by the author as alarming at first glance and perhaps frightening and his fate, full of documentary and historical details, are, to the right extent, close to reader. It is precisely in this approach that the indisputable achievement of the event-chronicle prose of a Chechen writer lies, which also develops in his novels.
Keywords: heroism, historical character, own homeland, ideal, Chechen leader, literary heroes, repatriation.
Сегодняшний день уже на другом, более возвышенном слое производит сотворение многосторонних, полных типажей, совершенствуя тем самым поэтику событийно-хроникальной литературы. К ним своеобразное, бережное отношение, как и к тем вооруженным персонам, каковые десятилетиями, безвыходно располагаются в своей хате (или сакле) и дожидаются личной доли быть обязательно настигнутым и умерщвленным (оттого, что за ним значится убитый им человек). Нередко практически на подробностях репатриации сооружена вся сюжетная линия средней эпики (повесть С.-Б. Арсанова), взаимозаменяемая и переключающаяся от одних героев к иным. К примеру, фактически по аналогичной причине очутился в горах ее герой - пятнадцатилетний отшельник Муса. Предсказуемость сюжетной обстановки - лишение действующих лиц Родины - предполагает установленный тип их самореализации. Вообще чеченский писатель нередко выделяет небольшие немногочисленные «новые» группы людей, представители которых держатся независимо и обособлено. Писателю достаточно одного портретного описания, чтобы передать эту отчаянную готовность. Портретная характеристика героя, детализация в данном случае играет исключительную роль в раскрытии его характера и даже его судьбы, в чем возможна аналогия с общекавказской литературой времен революции. Так, Джан-Гирей в одноименной повести ингушского автора А.-Г. Гойгова - «молодой худощавый человек со смуглым горбоносым лицом» и «глубоко печальными глазами», «обнаженные до локтей мускулистые руки и обнажённая грудь, виднеющая в разрезе рубахи, говорят о недюжинной силе» [83; 75]. Ассоциация в момент восприятия подобного портретного описания несомненна: мрак и безнадежность. Так и есть: труднее трудного складывается его судьба вследствие обрушившейся на его родину засухи. Он оказался отверженным, изгнанником, которого и семью которого презирают соплеменники, а это, в свою очередь, мотивирует его к бесчеловечным нарушениям и преступлениям.
Аналогично выходит на преступную стезю и герой А. Айдамирова («Один день судьбы»). Обнаружив себя не в состоянии высидеть дома с собственными родителями-стариками, Муса осознал, что только в его обязанность входит во что бы ни стало для них обогатиться, и потому двинулся к реке срубать деревья. Воспроизводя персонажный образ жизни (в его числе, - и образ мысли), А. Айдамиров опускает читателя в нелегкие раздумья подростка о собственном безотрадном существовании. С приходом зимнего сезона оказавшееся без единственного «зернышка хлеба» семейство разрушается вследствие того, что мачеха принимается принуждать пасынка протянуть руку за подаянием. Собственно данный факт преимущественно оскорбляет парня, принадлежащего к народу, представитель коего с протянутой за подаянием рукой - это некий нонсенс в национальном менталитете. Потому в данном отрезке повествования событийно-хроникальный текст пропитывается восклицаниями, аккомпанирующими оживленно излагаемым чувствам, исходящим от героя, откровенно испугавшегося подобной будущности.
Описываемое А. Айдамировым в данном эмоциональном комплексе гораздо более художественно, чем достоверно, тем не менее, в этом месте измышление зиждется на датах хронологии, определенных состоявшимся в свое время исторически-достоверным изгнанием нации.
Ничуть не менее доказательными выглядят у чеченского автора А. Айдамирова и отдельные, обязанные быть негативными, отрицательные образы.
К примеру, изображая энергично функционирующего в чеченском селе доносчика, очутившегося на встрече с вручающим ему задания комендантом, автор-рассказчик не хоронит личных переживаний.
Не менее выразителен и своенравен, но при этом столь же патриотичен А. Айдамиров и в других своих произведениях, посвященных историческим событиям. Так, вновь национальный герой Зелимхан народным движением строит далеко идущие стратегические планы
220
Baltic Humanitarian Journal. 2017. Т. 6. № 4(21)
филологические науки
Чукуева Зарема Нажмудиновна ГЕРОИЗМ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ...
для собственной нации («Буря»), а в ответ на это имеются повествования автора о разработке и реализации знаменитым абреком смелых планов, которые завершаются приведением целого текста документального (даже с указанием хроникальной даты) донесения, написанного служащим в канцелярию по поводу происходящих событий. [8; 351]
Поставленные писателем в этих и в иных аналогичных кадрах болезненные и ощутимые как для минувшего, так и для грядущего (то есть чеченского народа всех времен) проблемы соответствия существовавших (и, вероятно, существующих) вождей распространяются и в фабуле иной повести А. Айдамирова «Калужский пленник». В данном случае, когда центральным персонажем предпочтительно оказывается общенародный чеченский вождь периодов Кавказской войны (великодушный имам Шамиль), писатель закономерно обеспечивает себя возможностью давать комментарии.
Как говорит К. Султанов, «В наши дни «смена вех» в оценке Шамиля - от полной дискредитации до этноцентристского панегирика - нисколько не изменила сам характер историко-культурного «маятника», действие бинарной системы противоположных оценок, возникшей еще в годы имамата» [266; 271]. В частности, рассказывая о данных хронологической биографии чеченского лидера, внедряя интересующегося читателя в течение его раздумий, вынуждая и его сомневаться в счастливом завершении доблестной защитнической фортуны, писатель неизменно дополняет: «Бог не обделил Шамиля мудростью, мужеством, волей, терпением и другими высшими качествами. Они постепенно, понемногу проявлялись у него в последние десять лет» [9; 244].
Формирующееся в подобных обстоятельствах и оттого такое позитивное понимание читателем изображаемого героя продолжает закрепляться и в его нижеприводимых заключениях, традиционных для общемировых духовно-нравственных истин: «Потому и говорят издревле, что ни один человек на своей родине не стал пророком. А я лишь простой смертный, покорный раб Аллаха» [9; 244]. Таким образом снова эффективно присутствует такая обязательная и веками проверенная в России аксиома «Нет Бога в своем Отечестве». Посредством такого личностного приема выводимый автором настоящий, в первый момент настораживающий и, возможно, пугающий вождь и его, до такой степени пропитанная документальными и историческими деталями судьба, оказываются в нужной мере недалеки и приближены к каждому, пытающемуся понять читателю. Именно в подобном приближении и заключается бесспорное достижение событийно-хроникальной прозы чеченского писателя, получающее развитие и в его романах. Не всегда автор резко одобряет или резко осуждает очерчиваемого им исторического персонажа, подобного отчаянному Шамилю. Чаще он просто предоставляет в распоряжение читателя факты биографии такового, оставляя читателю право на оценку, лишь порой разрешая себе некую тональность в описании подобных фактов. Так, напрямую представлен рассуждающий о произошедшем на очередном ратном поле Шамиль, призывая соратников к действиям, не обделяет и себя в посылах: «Народы устали... обескровились... Зачем ненужные жертвы? В жертву я принесу себя и свою семью... Может быть, тогда генерал пощадит народ...» [6; 112].
Произведения русскоязычных писателей не повторяют друг друга, располагающийся веками в распоряжении народа фольклор, каковой не преминули применить русскоязычные чеченские авторы, живописно и эпизодично обогащает литературно-художественные холсты.
Но основополагающее в них то, что они содержат максимум раздумий о душе, созданной неведомыми вящими духами для неизвестных рядовым обывателям намерений.
Относительно искомой нами героики традиционно известно, что в романе Т. Манна «Волшебная гора», в
одном из героев прозы прошедшего века фактически стержневым случаем выступает «прелестный и страшный» сон персонажа, очутившегося в ненастной зимней буре (раздел «Снег» из шестой главы). Существование в ходе данного сна обнаруживается Гансу Касторпу совершеннее и нерушимее, нежели в его реальности, зафиксированной активной позицией в философских диспутах. Бытие вырастает и в его привлекательно-слаженной грани («обычай разумно-дружеского общения», «радость при виде счастья и добродетели светлого народа»), и с его негативными основаниями, т.е. с тем, что инициирует отвращение и страх. Подобное развитие мировоззрения внутренне усиливает персонаж Т. Манна. Аналогично усугубленными выступают в оборудованной хроникальностью повести А. Айдамирова «Один день судьбы» кадры, затрагивающие пятнадцатилетнего юношу Мусу, взирающего на то, как рядом с ним отходят в мир иной бывшие вчера еще живыми родные - и отец, и мачеха. Юному герою страшно терять их, уходящих, и он проливает слезы, не понимая, что ему предпринимать дальше, если они скончаются: как производить захоронение; кто успокоит его и его понесшее горе сердце
Или иная героикальная направленность той же повести А. Айдамирова («Один день судьбы»), в которой стержневым действующим лицом выступает достаточно знакомая читателю по прочим кадрам чеченка Зану. Являясь особой, воплощением умноженной энергичности в прочих эпизодах, она в настоящей сцене оказывается лежащей и умирающей в заброшенном домике на окраине села.
На протяжении всей второй половины прошлого века энергично и деятельно возникает и обнаруживается как в северокавказских, так и непосредственно в чеченской, новописьменных изданиях следующая тенденция. Активно имеет место не просто позитивное, но и искренне уважительное восприятие (и автором, и сопровождающим его читателем) включаемого в изложение умного и благородного пожилого старца. Фактически эпизоды и кадры одного только представления данного персонажа А. Айдамирова в его повести «Один день в горах» (написанная в 60-х гг, но вышедшая в 90-х гг.) благодарному читателю уже настраивают на обязательное, устойчиво положительное воззрение на героя, персонифицирующего собой действующий образец северокавказского рыцаря. Активно музицируемая, но не скрывающая ни своего, ни хозяйского настроения, грустная народная музыкальная зарисовка прокатывается в беспросветной ночной тьме и достигает голов слушателей. Она энергично сосредоточивает в больничной палате массу находящихся в лечебном заведении людей, выстраивая их в окружении музицирующего старца. Будучи сплоченными палатной площадью, они с отрадой подхватывают свою национальную песню и увлеченно упиваются ею. Очутившиеся властью писателя и силой фабульной линии в этом лечебном заведении соплеменники такого действующего лица, ненасытно поглощающие данное неосознанное, но меткое обозначение творящим старцем ведущегося им печального больничного существования. Персонаж А. Айдамирова, аналогично и классическому пушкинскому герою «Поэта», фольклоризированного «Бородино» и «Песни про царя Ивана Васильевича», превосходно осознает, насколько существенна миссия лирика (певца, выразителя хорового народного начала) в вырабатывании иконы эпического минувшего. Он подразумевает также, что хроника не только лишь случается и вершится, но к тому же и создается, и напевается. Собственно это и удостоверяет чеченский писатель, вынося такие положения на суд читателя. Превозносящий в песне верность и истину философствующий старец напевает истории, включающие участь его прародителей, заставшие их тяжести. Причем он упоминает и одоление ими таких настоящих тягот, случавшееся под знаменем защиты ими собственной отчизны, делая их подлинны-
Балтийский гуманитарный журнал. 2017. Т. 6. № 4(21)
221
Chukueva Zarema Najmudinovna philological
HEROISM IN THE DOMESTIC ... sciences
ми общенародными чеченскими идеалами. Сообщает аксакал, таким образом, собственным соплеменникам первостепенные правила менталитета, обязательные для успешного жизнеустройства народа, сосланного из отчей вселенной в казахские степи, но при этом наказанного «быть послушным».
В другом произведении А. Айдамирова - романе 90-х гг. «Молния в горах» - идеологические функции исполняет занимающийся разбором факторов восстания в Чечне Яков Степанович Абросимов, журналист, передовой активист, жизненные позиции которого сходны с революционными. Собственно ему автор поручает стержневые раздумья о судьбине чеченского народа. Не стоило тогда перерабатывать тысячи тонн словесной массы для выковывания даже самого горячего слова. При этом имеется в виду та мысль, которая способна обжечь, которая заставляет с повышенным вниманием вникать в художественное произведение, чтобы вместе с автором искать и верить. Слова тогда были раскалены ураганным свинцовым дождем до обжигающей силы. Поэтому образ Якова Абросимова значителен для осознания вопроса попадания на Кавказе думы, прогрессивной для своей эпохи. Подведомственные событийно-хроникальным романам данные персонажи и главы, такие как «Друзья и враги», «Преступление и его корни», «Казнь» можно смело считать философским средоточием вечных общечеловеческих ценностей и приоритетов. «Записки Абросимова», вводимые автором в повествование, можно находить дорогостоящим и немаловажным веществом, в коем заключается не только бессердечная и безжалостная истина, но и стремление изучить и рассмотреть обстоятельства, сориентироваться в тягчайших проблемах истории, не менее интенсивно беспокоящих сегодняшнего современника, а тем более, - соплеменника писателя. Начиная с эпиграфа ко главе «Друзья и враги» «Дайте Кавказу мир, и не ищите земного рая на Евфрате он здесь, он здесь» [7; 278], произнесенного в свое время А. Бестужевым-Марлинским, автор, находясь в образе Абросимова, уже одним таким высказыванием выражает собственную позицию по злободневной в долгие века русско-кавказской проблематике. Однако в авторских рассуждениях на жгучие темы имеет место и позиция редакции ГУП «Книжное издательство» (Грозный), неоднократно исключающей фрагменты рукописи при подготовке текста.
Так и автор книги «Мой Дагестан» Р. Гамзатов распахнул много свежих потенциалов бессюжетной прозы, что разрешило его тексту стать книгой созерцаний и размышлений автора. В лексике цементируются архаи-заторски-стилизаторская направленность и оживленная народная речь; в поэтике отмечается родственность с фольклором, в частности, преобладание таких общих средств выразительности, как сопоставления, традиционные метафоры и синтаксический параллелизм и т.д. Подобным же образом случается и в исторической повести балкарского писателя О. Этезова «Камни помнят» (1976), где наблюдаются ингредиенты лирической структуры. Малая по размеру повесть адресована одному из северокавказских кадров событий гражданской войны. В данном ракурсе она позволительно пропитана документальными фактами общественной распущенности прежнего режима, чаяниями о позитиве в соответствии с приходящей революцией и кадрами-аргументами всенародной дружбы. В случае изложения материала данного произведения от зачина к почину «непрерывным текстом» очевидно, что она могла бы в чем-либо потерять, особенно в смысле читательской заинтересованности. Однако, невзирая на собственный преимущественно описательно-эпический, и временами публицистический, нрав настоящая средняя эпика О. Этезова включает, хоть и не часто встречаемые, но осязаемые для того времени лирические мотивы.
Непростое эмоциональное давление многомерного плена, под грузом какового оказался в свое время 222
любой безоружный чеченский соплеменник, воспроизводится и далее в национальной эпической прозе посредством внутренних монологов центрального персонажа. Своеобычием такого выразительного и активного писательского слога отличаются, к примеру, такие эпические тексты малой и средней северокавказской прозы, как рассказы А. Шатаева «Проклятый», «Предчувствие» («Вайнах», №8, 2005) и рассказы-анекдоты в стиле «черного юмора» - «Граммофон» А. Денисултанова («Вайнах», №1, 2005) и «Трижды воскресший» А. Шатаева («Вайнах», №3, 2007) и др. В рассказе И. Закриева «В огне» («Вайнах», №4, 2008) главный герой Салман, находя умирающего раненого и планируя содействовать ему в выживании, идет на серьезную опасность, причем весьма многомерную: «Если это боевик - товарищи раненого обвинят, что не оказал ему помощь, а федералы объявят «пособником боевиков». Если федерал - русские будут требовать, чтобы он вернул оружие солдата, а боевики обвинят в помощи неверному» [117; 41].
Следовательно, если обобщать, собственно следуя существовавшей по всей стране общенациональной нужде в «славном вожде», анализируемая событийно-хроникальная отечественная, северокавказская проза, а с ней и чеченское ее ответвление второй половины XX века также утверждает образец доблестной фигуры, противоположившей сокрушительной беспощадности войны человечность, благородные морально-этические нормы, непритворный гуманизм. Таким образом, для эпохальной эпичности в целом стержневой здесь выступает тема духовного и физического лидера, то есть фигуры, которая, находясь в фокусе изложения, сумела бы содействовать постижению эры, что и происходило довольно активно как в северокавказских, так и в чеченских вышерассмотренных произведениях.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Гойгов, А.-Г. Избранное [Текст] / А.-Г.Гойгов. -Грозный: ЧИКИ, 1961. - 218 с.
2. Айдамиров, А.А. Собр. соч. в 6-ти тт. [Текст] / А.А.Айдамиров. - Т. 3. - Грозный: Книжное издательство, 2004. - 572 с.
3. Султанов, К. Идеализация, развенчание и сопричастность: образ Шамиля как репрезентация национального самосознания в литературах Северного Кавказа [Текст] / К.Султанов// НЛО. - 2004. - № 70. - С. 246-272.
4. Айдамиров, А.А. Собр. соч. в 6-ти тт. [Текст] / А.А.Айдамиров. - Т. 4. - Грозный: Книжное издательство, 2005. - 25 п.л.
5. .Айдамиров, А.А. Собр. соч. в 6-ти тт. [Текст] / А.А.Айдамиров. - Т. 1. - Грозный: Книжное издательство, 2004. - 592 с.
6. Айдамиров, А.А. Собр. соч. в 6-ти тт. [Текст] / А.А.Айдамиров. - Т. 2. - Грозный: Книжное издательство, 2004. - 720 с.
7. Закриев, И. В огне: Рассказ [Текст] / И.Закриев // Вайнах. - 2008. - №4. - С. 32-115.
8. Дубин, Б. Риторика преданности и жертвы: вождь и слуга, предатель и враг в современной историко-па-триотической прозе [Текст] / Б. Дубин// Знамя. - 2002. - №4. - С. 102-110.
9. Великая Отечественная война в чеченской литературе (по материалам «Круглого стола») [Текст] // Вайнах. - 2005. - №5. - С. 53-56.
Статья поступила в редакцию 27.09.2017
Статья принята к публикации 26.12.2017
Baltic Humanitarian Journal. 2017. Т. 6. № 4(21)
