CC BY
255
Примечания
1. Малашенко И. Е. США: в поисках консенсуса. Внешнеполитические ориентации в американском массовом сознании. М.: Наука, 1988. С. 19-36; Категории политической науки / под ред. А. Ю. Мельвиля. М.: МГИМО (У) МИД РФ, РОССПЭН, 2002. C. 593-608; Encyclopedia of American Foreign Policy: Studies of the Principal Movements and Ideas / еd. by A. DeConde [et al.]. Vol. 1-3. N. Y.: Charles Scribner's Sons, 2002. Vol. 2. P. 241-258, 337-352. Vol. 3. P. 311-328.
2. См.: Цыганков П.А. Теория международных отношений. М.: Гардарики, 2002; Современные теории международных отношений / под ред. В. Н. Коныше-ва, А. А. Сергунина. М.: РГ-Пресс, 2013.; Crawford R. M. A. Idealism and Realism in International Relations. Beyond the Discipline. L.; N. Y.: Routledge, 2000; Griffiths M. Realism, Idealism and International Politics. A Reinterpretation. L.; N. Y.: Routledge, 2002.
3. См.: Робертис А. Д. М. Администрация Рузвельта и коллективная безопасность. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2003; Романов В. В. В поисках нового мирового порядка: внешнеполитическая мысль США (1913— 1921 гг.). М.; Тамбов: Изд-во ТГУ, 2005; Юнгблюд В. Т. Внешнеполитическая мысль США 1939-1945 гг. Киров: Изд-во ВГПУ, 1998; Ambrosius L.E. Wilsonianism: Woodrow Wilson and His Legacy in American Foreign Relations. N.Y.: Palgrave Macmillan, 2002; FDR's World: War, Peace, and Legacies / еd. by D. B. Woolner, W. F. Kimball, D. Reynolds. N.Y.: Palgrave Macmillan, 2002; Steigerwald D. Wilsonian Idealism in America. Ithaca: Cornell University Press, 1994.
4. Баталов Э. Я. Мировое развитие и мировой порядок (анализ современных американских концепций). М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2005. С. 240.
5. Posen B. R, Ross A. L. Competing Visions for U. S. Grand Strategy // International Security. Vol. 21. № 3. Winter 1996/97. P. 7; Баталов Э. Я. Указ. соч. С. 236.
6. Herring G. C. From Colony to Superpower: U. S. Foreign Relations Since 1776. Oxford: Oxford University Press, 2008. P. 6.
7. Cole W. S. Determinism and American Foreign Relations during the Franklin D. Roosevelt Era. Lanham, Maryland: University Press of America, 1995. P. 92.
8. Buchanan P. J. A Republic, Not an Empire: Reclaiming America's Destiny. Washington, D. C.: Regnery Publishing, inc., 1999. P. 49.
9. McDougall W. A. Promised Land, Crusader State: the American Encounter with the World since 1776. N. Y.: Houghton Mifflin Company, 1997. P. 40.
10. Nordlinger E. A. Isolationism Reconfigured: American Foreign Policy for a New Century. Princeton: Princeton University Press, 1995. Р. 4-5.
11. Smith M. The Myth of American Isolationism. Part I: American Leadership and the Cause of Liberty. Washington D. C.: The Heritage Foundation, 2010. P. 2.
12. Smith M. Neither Isolationist nor Noninterventionist: The Right Way to Think About Foreign Policy. Washington D.C.: The Heritage Foundation, 2011. P. 1-2.
13. Smith M. The Myth of American Isolationism. P. 2; Idem. Neither Isolationist nor Noninterventionist. P. 1.
14. Braumoeller B.F. The Myth of American Isolationism. Cambridge: Harvard University Department of Government, 2010. P. 7-8, 10.
15. Posen B.R, Ross A. L. Competing Visions for U.S. Grand Strategy // International Security. Vol. 21. № 3. Winter 1996/97. P. 6, 11.
16. Ibid. P. 11-12.
17. Schlesinger A. M. The Cycles of American History. Boston: Houghton Mifflin Company, 1999. P. 58.
18. Smith M. The Myth of American Isolationism. P. 4.
19. Braumoeller B. F. Op. cit. P. 8.
20. Art R. J. A Defensible Defense: America's Grand Strategy after the Cold War // International Security. Vol. 15. № 4. Spring 1991. P. 6.
УДК 327.2:32.001
Т. А. Грищенко
«ГЕОСТРАТЕГИЧЕСКАЯ СОВЕТОЛОГИЯ» 3. БЖЕЗИНСКОГО: ИСТОРИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ И ОСНОВНЫЕ ИДЕИ
В статье исследуются политические и личностные факторы, а также некоторые компаративные аспекты возобновленного интереса 3. Бжезинского к советологии в середине 1980-х гг., его взгляды на СССР как долговременного геостратегического соперника США и выдвигавшееся им предложение Америке придерживаться геополитических установок в ее усилиях взять верх над Советским Союзом.
Political and personal background, as well as some comparative aspects of Z. Brzezinski's renewed interest in the Soviet studies in the middle of the 1980's, his perception of the USSR as a long term geostrategic rival of the USA and his suggestion, that the latter might adhere the geopolitical tenets in it's own efforts to prevail over the former are studied in the article.
Ключевые слова: Збигнев Бжезинский, геостратегия, советология, геополитические концепции.
Keywords: Zbigniew Brzezinski, geostrategy, Soviet studies, geopolitical concepts.
В конце XX - начале XXI столетия 3. Бжезинский прочно закрепил за собой репутацию ведущего международного стратега, к мнению которого прислушивается вся американская поли-тико-формирующая элита. Его «новая геостратегия» стала едва ли не наиболее известной системой взглядов, объясняющей состояние международных отношений и предлагающей интеллектуальные ключи к реализации интересов США в мире. Между тем обращение 3. Бжезинского к геостратегической проблематике произошло еще в первой половине 1980-х гг., и знание того, каковы были исторические и личностно-интеллек-туальные обстоятельства этого события, немаловажно не только для объяснения дальнейшего развития его международно-теоретических воз-
© Грищенко Т. А., 2013
зрений, но и для понимания истории американской внешнеполитической мысли.
Поворотное событие в биографии 3. Бжезин-ского — завершение правительственной деятельности в связи с поражением команды Дж. Картера на выборах 1980 г. — совпало с важными сдвигами в мировой политике и соответствующими им действиями рейгановской администрации. Второй раз за годы своей общественно-политической деятельности 3. Бжезинский оказался в оппозиции к Белому дому (первый — во времена Р. Никсона — Г. Киссинджера). Но если несогласие с рейганистами было неабсолютным и недолговременным, то интеллектуальный вызов, брошенный международными реалиями недавнему «великому визирю» Белого дома (так полушутя величал он себя в одном из интервью конца 1980 г.) [1], был куда более серьезным. Войдя в коридоры верховной власти с признанной репутацией яркого советолога 1960-х гг., а в первой половине 1970-х гг. — толкователя американских интересов и возможностей в «технотронную эру», теперь 3. Бжезинский нуждался в обновлении своих аналитических и концептуальных ресурсов.
Между тем в начале 1980-х гг. Москва снова начала приковывать к себе озабоченное внимание политиков мира. Углубление внутреннего кризиса СССР (экономика, геронтократический Кремль, общественный скептицизм), умноженного на все еще значительные возможности страны влиять на мировую историю (Афганистан, Польша, сател-литные режимы и политические силы) не могли оставить 3. Бжезинского равнодушным к сверхдержаве, которая, ко всему прочему, непосредственным образом была причастна к драматическим поворотам в судьбе его польской родины. Сумма вышеупомянутых факторов, а также стремление 3. Бжезинского раскрыть новую страницу в своей интеллектуальной биографии и сформировали исходные условия для его обращения к анализу природы и проблем советской сверхдержавы, а следовательно, и американо-советских отношений под новым углом зрения.
Первым значительным шагом на пути выполнения этой задачи стал доклад, представленный им на научной конференции в Оттаве, состоявшейся в ноябре 1983 г. [2] Своими положениями он, несмотря на ассоциативную связь с хрестоматийными идеями Дж. Ф. Кеннана, производил впечатление весомой попытки выдвинуть новую версию теории внешнеполитического поведения СССР. Экономическая второстепенность и идеологическая недееспособность СССР, полагал 3. Бжезинский, свели его возможности к военной «одномерности», а следовательно, лишили возможности действовать «в способ, традиционный для мировых держав». Самым главным сво-
им следствием для мира эти реалии имели неспособность СССР к «конструктивному и постоянному лидерству» в случае занятия места США как первостепенной мировой державы. Ущербность советской сверхдержавы, полагал аналитик, усиливает традиционные доктринерско-со-ветские подозрения относительно близлежащего мира и, что является особенно опасным, приводит к отрицанию мирового статус-кво, «бессмысленному поведению» в отношениях с Америкой и в конечном итоге к тому, что «политика последовательного подрыва американского глобального первенства является ключевым аспектом исторического самоопределения Советского Союза как глобальной силы» [3]. Все это подводит, — отмечал исследователь, — к более широкому обобщению. Реальную угрозу 3ападу составляет не то, что Советский Союз когда-то построит Пакс Советика, а то, что в желании занять место США он приведет к «глобальной анархии, от которой будут страдать все» [4]. Одновременно «одномерная» советская сверхдержава подвергает себя риску перенапряжения и крупномасштабной катастрофы внешнего происхождения. «Учитывая это, — резюмировал 3. Бжезинский, — осуществляемая Москвой стратегия преднамеренной эксплуатации глобальной неразберихи может обернуться для нее исторической катастрофой» [5].
Отмечая фундаментальные слабости СССР, 3. Бжезинский, однако, не допускал в первой половине 1980-х гг., что главный антагонист Америки сойдет с исторической арены в предсказуемом будущем. По мнению стратега, в конце 1980-х Советский Союз мог погрузиться в масштабный внутренний кризис, который, тем не менее, «вероятно будет сдержан чрезвычайно структурированной и бюрократически догматичной советской политической системой» [6]. 3ато советский антагонист имел перспективу маргинализации в глазах Вашингтона, который с растущим вниманием должен был присматриваться к новому «определяющему конструктивному фокусу мировой политики» — тихоокеанскому региону. 3. Бжезин-ский придавал этой тенденции такой вес, что даже приходил к выводу, что «новый стратегический треугольник — Соединенные Штаты, Япония и Китай » — должен был приобрести большее значение, чем НАТО [7]. Эти свои тезисы аналитик вмещал в контекст более широкой концепции формирования в 1980-х гг. «постевропейского » (то есть такого, который определялся свертыванием американо-советского противостояния в Европе) международного порядка и «подлинно глобальной международной системы». Единственно для США оправданной политикой при таких обстоятельствах, по его мнению, была политика «конструктивного глобализма» [8].
Изменения в мире и трансформация американского общества в годы правления президента Р. Рейгана наряду с осмыслением собственного правительственного опыта создали почву для поисков 3. Бжезинским обновленных теоретических подходов. Ни одна из методологических позиций, исходя из которых в прошлом он выстраивал свой мирополитический анализ, в новых условиях не выглядела оригинальной и общественно продуктивной. Вот почему 3. Бжезин-ский решил презентовать свой консолидированный взгляд на отношения из СССР в первом значительном послевластном труде, который, как было понятно уже с его первых страниц, базировался на традициях классической англо-американской геополитики первой половины XX в.
В текстах 3. Бжезинского конца 1970-х — первой половины 1980-х гг. встречалась терминология, которая лексически и семантически воспринималась как геополитическая («геополитический», «дуга кризиса», «три стратегические взаимосвязанные зоны» и тому подобное). Однако опубликованная в 1986 г. монография «План игры. Геостратегические рамки ведения Америкой соревнования с Советским Союзом» была отмечена новаторством, которое действительно делало ее значительным событием в процессе поиска американским политико-формирующим слоем ответов на вызовы мирового развития. Книга основывалась на трех главных посылках и содержала ряд рекомендаций для Америки. Во-первых, автор стремился убедить в том, что истинный государственнический подход предусматривает осознание всей значимости пространственно-географических факторов большой международной политики. Во-вторых, он выдвигал концепцию, согласно которой американо-советское противостояние было столкновением двух империй, которому были присущие черты как классических межимперских поединков, так и уникальные особенности. В-третьих, отмечал исследователь, главной сценой, на которой разворачивается американо-советское соревнование, является Евразия, и в этом соревновании задействованы другие страны-участницы, часть из которых имеет особые геополитические ролевые функции [9].
Свою книгу 3. Бжезинский начал с эпизода, о котором ему, как он будет вспоминать позднее, рассказал министр иностранных дел ФРГ Г. Д. Геншер [10]. Когда в начале 1985 г. последний посетил с визитом Москву, его принял в служебном кабинете глава советской дипломатии А. Громыко. В порыве неожиданной дружественности хозяин отворил одну из дверей в комплексе служебных помещений министра и пригласил его в небольшую комнату, оказавшуюся вторым рабочим кабинетом. Удобное кресло в нем расположилось напротив повешенной на сте-
не большой карты мира. «Около часа, — сказал А. Громыко, — я ничего, не делая, просто сижу, рассматривая карту, и размышляю» [11]. «Просто, но впечатляюще!» — восхищался 3. Бжезин-ский советским внешнеполитическим старейшиной, работавшим с девятью американскими госсекретарями, и отмечал, что вряд ли многие из них «потратили долгие часы в глубоких размышлениях об исторических и геополитических императивах, которые формируют отношения страны с миром» [12]. «Вероятно, — продолжал 3. Бжезинский, — карта может не только учить, но и дезориентировать, она не способна отобразить экономическое могущество, отразить такие невещественные факторы, как социальная креативность и инновационность в высоких технологиях или культурный динамизм. Однако отбрасывание "территориального взгляда на внешнюю политику" является другой распространенной ошибкой государственных мужей. Этот взгляд позволяет сосредоточиться на потаенной связи между географией и политическим могуществом, территорией и народом, историческими импульсами и геополитическими приоритетами». «Без нее, — отмечал исследователь, — внешней политике недостает крайне необходимой связи между национальным могуществом и глобальной стратегией» [13].
Переходя к своей концепции «двух империй», 3. Бжезинский констатировал то, что американо-советские отношения были не просто классическим историческим конфликтом между двумя сверхдержавами, но и противостоянием двух имперских систем, которое впервые в истории велось за глобальное господство. Примечательной чертой конфликта Вашингтона и Москвы было и то, что он был «наследником» старых, традиционных и геополитических столкновений между большими океаническими и господствующими сухопутными державами. В этом смысле Соединенные Штаты были наследниками Великобритании, которой предшествовали Испания и Голландия, а Советский Союз имел своими предшественниками Германию или наполеоновскую Францию. Кроме такой геополитической несовместимости, которая, исходя из исторического опыта, отличалась особенно длительным и непреодолимым характером, две новейшие сверхдержавы были разделяемы рядом глубоких отличий. Они касались: 1) исторического опыта, который сформировал «политическое подсознательное» каждой нации; 2) философских ценностей, которые или формируют национальное мировоззрение, или «формализируются через идеологию»; 3) политической организации и политической культуры, которые определяют то, как принимаются решения; 4) взаимосвязи между «духовным и политическим, которая помогает
определить внутреннее содержание человеческого индивидуума»; 5) экономической организации; 6) жизненных стилей, которые отражают личностное стремление к самовоплощению; 7) идеологической привлекательности двух систем, которая определяется тем, как они воспринимаются в мире; 8) исторических циклов, через которые прошли две большие нации в процессе подъема, пребывания в расцвете и упадка их витальности и могущества (Америка — на вершине или даже прошла ее, а Советский Союз все еще в состоянии стремления состояться как Третий Рим, а следовательно, жаждет преобладания и готов ради этого идти на жертвы); 9) дефиниции исторической победы, которая опосредованно влияет на формирование текущей цели (американский идеал «всемирного мира» и демократии против советского стремления «обогнать Америку» и превратиться в центр социалистического мира и Евразии, свободной от присутствия американского соперника) [14]. Соперничества такого размаха, отмечал автор, исторически выливались в войну. К счастью, этого не случилось из-за действия могучего сдерживающего фактора — ядерного оружия.
Имперский аспект американо-советского соперничества, — подчеркивал 3. Бжезинский, — добавляет последнему свои важные характеристики. Употребляя термин «империя» как «морально нейтральный» и необходимый для описания «иерархической системы политических отношений, которые идут от центра», исследователь акцентировал внимание на принципиальных отличиях между двумя имперскими образованиями. Московская империя имела три слоя: Великороссийскую империю, в которой 135 млн великороссов доминировали над 140 млн нерусских; Советскую империю, которую формировали сателлитные восточноевропейские государства, Афганистан и Монголия; Коммунистическую империю, к которой принадлежали советские клиенты наподобие Кубы, Вьетнама, Анголы и Северной Кореи. Американская имперская система, которая на началах своего формирования напоминала русскую, сформировалась в полной мере лишь после Второй мировой войны. Ее примечательной чертой был«неохотный империализм», проявлением которого стали перманентные дискуссии в американском обществе относительно целесообразности владения имперской структурой. По своему строению она характеризовалась географической разбросанностью и цементировалась через множество непрямых связей. В ее составе были «протектораты» (Западная Европа, Канада, Япония, Южная Корея) и «зависимые клиенты» (Израиль, Египет, Пакистан, Таиланд, Филиппины). Гибкость американской империи предопределялась вне-
шними и внутренними факторами. Внешние порождались взаимными интересами безопасности «метрополии» и «периферии». Внутренние возникали через полиэтничность американского общества. «В противовес Советскому Союзу, где полиэтничность подчинена господствующей нации и может вызывать опасный внутренний взрыв, - утверждал аналитик, - американская полиэтничность породила обратный культурный "взрыв", влияя на страны происхождения многих американцев» [15]. Еще одной типологической чертой обеих империй был дуалистический этап в их истории. Американо-британский дуализм, олицетворяемый в первую очередь союзом Ф. Д. Рузвельта и У. Черчилля, постепенно отошел на задний план в связи с потерей Британией своего веса в мире. 3ато советско-китайский дуализм в коммунистическом мире переродился во вражду, которая существенно ослабила позиции Кремля. Подытоживая свое компаративное исследование двух империй, 3. Бжезинский отмечал, что американо-советский конфликт был «длительным историческим соревнованием на выносливость», в котором участникам ядерное оружие диктовало осмотрительность и результат которого впервые в истории подобных противостояний «вряд ли определится в непосредственном вооруженном столкновении» [16].
Признавая глобальный размах американо-советского противостояния, исследователь настаивал на том, что оно имеет «центральный приоритет» -Евразию. «Этот массив суши является геостратегическим фокусом соревнования и его геополитическим призом. Борьба за Евразию всеобъемлюща и ведется на трех центральных стратегических фронтах - далекозападном, дальневосточном и юго-западном», - отмечал 3. Бжезинский [17]. Концепция трех стратегических фронтов была не новой для ее автора, который еще в 1980 г., работая в Белом доме, говорил о западноевропейской, дальневосточной и юго-западно-азиатской «центральных стратегических зонах» [18]. Наряду с ней в «Плане игры» он сформулировал концепцию «страны-чеки» (linchpin state). Такая страна определялась по признакам ее существенной важности и привлекательности быть взятой под контроль, геостратегического расположения, делавшего ее значимой с военной точки зрения, геополитической позиции, которая предоставляла этому государству возможность оказывать региональное политическое влияние. Согласно 3. Бжезинскому, в перечень таких стран попадали Польша и Германия на дале-козападном фронте, Южная Корея и Филиппины на дальневосточном, Иран или комбинация Пакистана с Афганистаном на юго-западном фланге Евразии. Очевидным было то, что решающее значение для зачисления большинства вышеотмеченных государств в особый список имела их потенциаль-
ная роль в противостоянии США с СССР. Естественно, что первостепенное внимание автором уделялось Польше относительно которой он, в частности, отмечал: «Более автономная Польша неотвратимо нарушила бы советский контроль над Литвой и Украиной. Польские религиозные и исторические связи с этими странами глубоко укоренены, и свободная от контроля Москвы Польша, вероятно, электризовала бы установки на независимость во вред великороссийскому господству» [19]. В контексте таких реалий советская евразийская стратегия имела двуединое задание. Москва стремилась к предотвращению окружения Советского Союза Америкой и ее союзниками в Евразии, а с другой стороны, пыталась разрушить связь Соединенных Штатов со всеми флангами материка [20].
Изложив принципы своего восприятия противостояния с СССР в геополитическом смысле и посвятив отдельный раздел книги изображению Советского Союза как «одномерной сверхдержавы», 3. Бжезинский перешел к рекомендательной части своей книги. По его убеждению, Америка должна была руководствоваться четырьмя широкими геополитическими приоритетами: 1) ускорить возникновение более самодостаточной 3ападной Европы и в конечном итоге единой Европы, которая преодолела послевоенное разделение; 2) способствовать «неформальному стратегическому треугольнику» на Дальнем Востоке путем расширения экономического и политического сотрудничества между Соединенными Штатами, Японией и Китаем; 3) «подпереть» зону риска юго-западной Азии путем политического укрепления и предоставления военной подмоги южным соседям Советского Союза; 4) поддержать внутреннее напряжение в подчиненных Москве восточноевропейских государствах и даже в самом СССР с целью достижения в них большего политического разнообразия и толерантности. Похоже, 3. Бже-зинский верил в то, что в исторических условиях середины 1980-х гг. максимальным достижением для Америки могло бы стать ослабление контроля Москвы над Восточной Европой, в частности Польшей, в которой, по его оценке, для этого «созрели условия» [21].
3авершая свой анализ закономерностей американо-советского поединка, аналитик изложил свое видение самого главного вопроса, который возникал у каждого, кто интересовался перспективами отношений между Вашингтоном и Москвой: когда и как определится победитель в этом самом грандиозном в истории соревновании великих держав? Относительно временных рамок суждения 3. Бжезинского были неизменными: соревнование является исторически длительным, и Америка должна быть готовой вести его по меньшей мере «несколько десятилетий». Но даже
тогда, когда чаша весов истории качнется в пользу США, это не будет выглядеть как победа в привычном понимании. Даже более, не «победа», а «превалирование» было тем понятием, которое лучше всего соответствовало сущности проблемы. «Для Соединенных Штатов, — отмечал исследователь, — превалировать означает трансформировать международное поведение Москвы, а также предусматривает определенную степень внутренней эволюции советской системы в направлении меньшей закостенелости» [22]. 3ато, считал 3. Бжезинский, долгосрочное будущее Советского Союза было неопределенным в связи с его имперской природой. Соперник Америки мог потерять территориальную целостность вследствие выхода из-под подчинения Москве нерусских народов. Это, в свою очередь, повлечет за собой ослабление «внешнего великороссийского имперского импульса». «Прогресс в направлении этой отдаленной цели, терпеливо преследуемой на протяжении нескольких десятилетий, — отмечал аналитик, — станет конкретным проявлением того, что я формулирую как историческое превалирование» [23].
«План игры» вызвал во властном Вашингтоне реакцию, которой давно уже не удостаивалась публикация, посвященная мировой политике. Президент Р. Рейган лично позвонил ее автору, чтобы выразить благодарность. Шеф Пентагона К. Уайнбергер прислал благодарственное письмо, а президентский помощник по вопросам национальной безопасности Дж. Пойндекстер распорядился, чтобы аппарат СНБ в обязательном порядке ознакомился с книжкой [24]. Широкий резонанс, порожденный публикацией, содержал, как и следовало ожидать, большой диапазон оценок. Старый гарвардец с репутацией бескомпромиссного критика русского экспансионизма Р. Пайпс в рецензии, опубликованной в «Уолл Стрит Джорнал», писал о том, что «План игры» может быть «с удовольствием рекомендован как реалистичный и хорошо обоснованный подход к центральной проблеме американской внешней политики» [25]. 3ато московская «Литературная газета», которая к тому времени уже обрела репутацию главной трибуны советского «бжезинско-ведения», поместила острый комментарий за подписью своего ведущего журналиста-международника А. Сабова. В материале под заглавием «Топор под компас» рецензент отмечал, что, по его мнению, настоящая геополитика — это «компас с топором», и завершал свои размышления в вульгарно-критическом стиле: «Вон едва узнаваемый во мгле десятилетий Макиндер, верхом на нем теоретики из геббельсовского министерства пропаганды, а выше всех на пирамиду пристраивается наш современник (считается, что современник) Бжезинский» [26].
Книжный успех 3. Бжезинского не гарантировал, однако, того, что формулировки и рекомендации его бестселлера в полном объеме будут отвечать запросам времени. Исторический момент, в который увидел свет «План игры», характеризовался невероятным динамизмом политических изменений в СССР и социалистическом лагере. 3. Бжезинский замечательно чувствовал дух времени, хотя и не был склонен спешить со своим некрологом «холодной войне». Это объяснялось тем, что для него эта страница истории могла считаться перевернутой лишь в случае появления явных признаков приобретения Восточной Европой высокой степени независимости от Москвы, а также отказа последней от целого ряда кардинальных принципов своей внешней политики. Как дал он понять в своем выступлении на конференции «90-е годы: судьбоносные изменения», состоявшейся в Брюсселе в апреле 1989 г., завершение «холодной войны» было, по его мнению, больше многомерным процессом, а не фиксированным событием. Он четко говорил о конкретных свидетельствах завершения большого международного противостояния. «Берлинская стена и свободные выборы — это не просто лозунги, они в основании политического противостояния. Следовательно, — делал вывод 3. Бжезинский, — окончательная дата завершения "холодной войны" станет известной в случае, когда будет определена дата снесения стены и когда в некоторых (даже если не во всех сразу) восточноевропейских странах будет четко установлено время свободных выборов» [27]. Примечательно, что брюссельский доклад лег в основу статьи, напечатанной ее автором в журнале советского МИД «Международная жизнь» [28]. Впрочем, эта публикация не была свидетельством подлинного сближения взглядов автора «Плана игры» и Кремля.
Казалось, что исчезновение с политической карты мира СССР с неизбежностью отводило «Плану игры» и идеям его автора единственное место — на полках хранилищ университетских библиотек. Однако если сама книга осталась в большей мере интересной историкам, то многие ее мысли и подходы в переработанном виде вскоре возвратятся в центр процесса поисков оптимальной внешнеполитической стратегии США, чему в немалой степени будут способствовать новые резонансные книги самого 3. Бжезинско-го. В связи с этим вопрос относительно того, почему в первой половине 1980-х гг. 3. Бжезинский решил прибегнуть к геополитическому понятийному аппарату и поместить проблему американо-советских отношений в плоскость пространственно-географических реалий, приобретает новое звучание. В своем монографическом исследовании масштабной панорамы формирования и
борьбы внешнеполитических концепций в США эпохи Второй мировой войны В. Т. Юнгблюд, в частности, рассматривает феномен геополитического анализа тех лет. Исследователь замечает, что часть американских участников борьбы внешнеполитических идей в условиях, когда «послевоенный мир сулил полное крушение старых схем безопасности»,сосредоточились на наиболее устойчивых факторах, определявших судьбу мирового сообщества. Немалую роль в распространении интереса к геополитике сыграли и предпосылки тактического характера. Так, убежденный антивильсонист У. Липпман в своей полемической борьбе с оппонентами брал на вооружение результаты «еще не очень распространенных, но с каждым днем завоевавших новых сторонников, теорий», среди которых были и геополитические [29]. В определенной степени 3. Бжезинский в первой половине 1980-х гг. оказался в положении, схожем с тем, в котором задолго до него пребывали У. Липпман и другие внешнеполитические стратеги, попытавшиеся найти новое применение классической геополитике, являвшейся продуктом позднепозитивистского рубежа XIX— XX столетий. Интуитивное предвосхищение краха СССР (вероятно, не следует излишне доверять в связи с этим прогнозированию им его долголетия), усиленное непоколебимым антисоветизмом, подталкивало 3. Бжезинского к формулированию новых трактовок состояния СССР и определению путей и инструментов, суливших Америке победу в поединке со своим исторически наиболее грозным соперником. Таким образом, «геостратегическая советология» 3. Бжезинского предстала не только как новый подход ее творца к СССР, но и стала его первым весомым достижением в деле осмысления закономерностей и противоречий мира конца XX — начала XXI столетий, осуществляемого на новых методологических основаниях. Ели уже продолжить сравнение рассматриваемой страницы в творчестве 3. Бжезинского с американской «геополитикой» эпохи Второй мировой войны, то нельзя не сделать еще одного вывода. Как в первом случае с 3. Бжезинским, так и в случае с международными стратегами тех далеких лет, мы обнаруживаем скорее не признаки последовательного развития классической геополитики конца XIX в. — 1930-х гг. с присущими ей пространственно-географическим редукционизмом и социал-дарвинизмом (особенно характерным для Р. Челлена и учеников К. Хаусхоффера), а примеры использования геополитической стилистики и аналитических приемов, позволявших предложить на рынке внешнеполитических идей концепции, приемлемые для максимально широкого спектра американского общества. В обоих упоминаемых случаях такие интеллектуальные усилия имели одну
политическую цель — консолидацию внешнеполитического консенсуса Америки в эпоху создания нового международного порядка.
Примечания
1. Urban G. A Long Conversation with Dr. Zbigniew Brzezinski 'The Perils of Foreign Policy' // Encounter. 1981. V. LVI. № 5. P. 15.
2. Brzezinski Z. The Soviet Union : World Power of a New Type. Address presented at the International Institute of Strategic Studies, Silver Jubilee Annual Conference, Ottawa, Canada, 8-11 September 1983 // Proceedings of the Academy of Political Science. 1984. Vol. 35. № 3.
3. Op. cit. C. 154.
4. Op. cit.
5. Op. cit. C. 158.
6. Brzezinski Z. From Loss of Nerve to Loss of Control. Keynote address at the twenty-fifth anniversary conference of the Center for International Affairs at Harvard University on June 9, 1983 // Brzezinski Z. In Quest of National Security. Boulder and L., 1988. P. 14.
7. Там же.
8. Там же. C. 19.
9. Brzezinski Z. Game Plan. A Geostrategic Framework for the Conduct of the U. S. Soviet Contest. N. Y., 1986. C. 8, 30.
10. Interview #2 given by Dr. Z. Brzezinski to T. Hryshchenko. Audiotaped July 7, 1998, CSIS, Washington D. C.
11. Brzezinski Z. Game Plan. P. 3.
12. Op. cit. P. 3-4.
13. Op. cit. P. 7-8.
14. Op. cit. P. 12-15.
15. Op. cit. P. 25.
16. Op. cit. P. 29.
17. Op. cit. P. 41-49.
18. National Security Adviser Brzezinski Interviewed on "Issues and Answers" // Department of State Bulletin. 1980. V. 80, № 2039. P. 49.
19. Brzezinski Z. Game Plan. P. 55.
20. Op. cit. P. 65.
21. Op. cit. P. 196.
22. Op. cit. P. 244.
23. Op. cit. P. 249-250.
24. Lubowski A. Zbig. Cziowiek, ktyry podminowai Kreml. W., 2011. P. 222.
25. Pipes R. Making Moves on the Geopolitical Chessboard // The Wall Street Journal. 1986. July 15.
26. Сабов А. Топор под компас // Литературная газета. 1986. 5 ноября.
27. Brzezinski Z. Ending the Cold War // The Washington Quarterly. 1989. Vol. 12, № 4. P. 33.
28. Бжезинский 3. Окончилась ли «холодная война»? // Международная жизнь. 1989. № 10.
29. Юнгблюд В. Т. Внешнеполитическая мысль США 1939-1945 годов. Киров, 1998. P. 140-141.
УДК 94
А. А. Калинин
ОТ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ К ПОЛИТИЧЕСКОЙ СТАБИЛИЗАЦИИ: АМЕРИКАНСКОЕ УЧАСТИЕ ВО ВНУТРИПОЛИТИЧЕСКИХ ПРОЦЕССАХ В ГРЕЦИИ В 1949-1952 гг.
В статье рассматривается американское вмешательство во внутриполитическую борьбу в Греции в 1949-1952 гг. Усилия американских дипломатов привели к формированию в 1952 г. правоцентристского правительства во главе с маршалом А. Папагосом.
The article deals with American intervention in the internal political struggle in Greece in 1949-1952. U. S. di plomatic efforts led to the formation of the center-right government at the head of Marshal A. Papagos in 1952.
Ключевые слова: внешняя политика США, гражданская война в Греции, холодная война, правительство Греции, избирательная система, А. Папа-гос.
Keywords: U. S. foreign policy, Greek Civil War, Cold War, Government of Greece, electoral system, A. Papagos.
Реализация доктрины сдерживания коммунизма в Греции потребовала масштабной финансовой помощи со стороны Соединенных Штатов. Наращивая помощь этой стране, Вашингтон столкнулся с проблемой неэффективности греческих властей, что заставило американцев пойти на серьезное вмешательство в греческие внутренние дела и способствовать изменению политической системы страны. Американское вмешательство в греческую внутреннюю политику оказало серьезное влияние на развитие страны в 1950-1970-е гг.
Оценка американского участия во внутренних делах Греции в конце 1940-х - начале 1950-х гг. стала дискуссионным вопросом в историографии. Греческая политика США в американской историографии была подвергнута критике представителями радикально-критической школы. Вашингтон был обвинен в потворстве консервативным силам, способствовавшим установлению в Греции правоконсервативного режима [1]. Весьма
* Статья подготовлена в рамках выполнения программы «Государственные задания высшим учебным заведениям на 2012 и на плановый период 2013 и 2014 годов в части проведения научно-исследовательских работ» ФГБОУ ВПО «Вятский государственный гуманитарный университет», рук. В. Т. Юнгблюд
© Калинин А. А., 2013
