CC BY
112
Ю. В. КУЗНЕЦОВ
ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ ИДЕИ И ЭКУМЕНИЗМ В. С. СОЛОВЬЕВА
Ключевые слова: экуменизм, христианство, геополитическая концепция В. С. Соловьева, русская религиозная философия
Key words: ecumenism, Christianity, geopolitical conception of V. S. Solovyov, Russian religious philosophy
Сближение и взаимное обогащение православия и русской светской культуры было одной из важнейших идей русской религиозной философии. Такое обогащение рассматривалось (и рассматривается) как результат своеобразной миссионерской деятельности, одной из задач которой было воцерковление русской интеллигенции. Экуменические идеи становились объектом религиозно-философской рефлексии вследствие осмысления природы, целей и задач этого миссионерства. Теоретическое осмысление предпосылок и перспектив православного экуменизма, помимо прочего, привело к появлению ряда оригинальных геополитических идей.
Бесспорно, первым в ряду теоретиков православного экуменизма был В. С. Соловьев. Экуменизм как сторона его религиозно-философского мировоззрения был закономерным следствием не только глубокой христианской веры мыслителя, но и его миссионерского призвания. Религиозно-философская система и художественно-поэтическая одаренность В. С. Соловьева были нацелены на широко понимаемую миссионерскую работу среди русской интеллигенции, которая во второй половине XIX в. в основном не была воцерков-ленной. Хотя русскую интеллигенцию отличали глубокие религиозные искания, поиск абсолютных принципов, однако они не связывались с Церковью, к которой образованный класс России относился довольно прохладно. Были распро-
КУЗНЕЦОВ Юрий Валентинович, заведующий кафедрой социальной работы и теологии Мурманского государственного технического университета, кандидат философских наук, доцент.
странены представления о Церкви как о бюрократическом институте, организации, имеющей политические интересы и тесно связанной с государством. Следуя А. А. Хомякову, В. С. Соловьев отстаивал взгляд на Церковь как богоче-ловеческий организм, как Тело Христово. В определенных кругах русской дореволюционной интеллигенции, хотя и относительно немногочисленных, усилия В. С. Соловьева нашли понимание и поддержку. «Соловьеву как воспитателю удалось внедрить в наше религиозное сознание мысль в том, что оно всецело обусловлено степенью усвоения истины о Церкви»1.
Характерно, что в системе религиозно-философского мировоззрения В. С. Соловьева центральное место занимала идея Богочеловечества, которую, при определенных оговорках, можно рассматривать как идею, тождественную по своему содержанию идее Церкви, также нередко понимаемой как богочеловеческий организм. Более того, философ был убежден, что Восток, православный в богословии и неправославный в жизни, понял богочеловечность Христа, но не мог понять богочеловеческого значения Церкви. Для Востока она была только святыней, данной свыше, сохраняемой преданием и усваиваемой благочестием. Для Востока, полагал мыслитель, истина христианства, представляемая Церковью, ставилась выше человечества, что в итоге было определенным искажением. Истина христианства есть истина Богочеловечества, Церковь не должна ставить себя выше человечества в том смысле, что она не должна оставаться только объектом почитания и поклонения. Церковь должна быть одновременно и выше человечества, и равна ему, так как она должна быть для всего человечества правящей силой, ведущей к свободной и истинной жизни. «Церковь не есть только святыня, она также есть власть и свобо-да»2, — писал В. С. Соловьев. Таким образом, с деятельностью Церкви связываются не только чисто религиозные, но и широко понимаемые политические задачи.
В. С. Соловьев ставил перед собой задачу приведения христианства в новую, соответствующую требованиям времени и, безусловно, разумную форму. Для него это была не только отвлеченная цель его собственного религиозно-философского мышления, но и важная духовно-нравственная задача, соответствовавшая потребностям и верованиям русского народа.
Мыслитель занимался не только религиозно-философским и поэтическим творчеством, но и политической борьбой, активно выступал с публицистическими статьями. Он сравнивал свое политическое служение с трудом послушника, выметающего сор из монастырской ограды3. Эта метафора довольно точно определяет роль политики в теократических воззрениях философа.
Так получилось, что благодаря своей биографии В. С. Соловьев был связан с отечественной культурой. Известно, что он был сыном выдающегося отечественного историка С. М. Соловьева, и в их доме бывали многие знаменитые общественные деятели и мыслители XIX в. Складывавшийся здесь круг общения был чрезвычайно широк и никогда не определялся какими-либо политическими пристрастиями. Здесь встречались друг с другом консерваторы (Н. Н. Страхов, К. Н. Леонтьев, М. Н. Катков), либералы (Н. И. Кареев, М. М. Ковалевский, М. М. Стасюлевич) и философы самых различных ориентаций (Э. Л. Радлов, С. Н. и Е. Н. Трубецкие, Д. Н. Цертелев). Сам В. Соловьев положительно отзывался об А. И. Герцене и Н. Г. Чернышевском. В личности В. С. Соловьева удивительным образом сочетались свобода от политических и партийных пристрастий и широкая вовлеченность в общественно-политическую жизнь. Достаточно вспомнить его заступничество за приговоренных к смертной казни цареубийц в 1881 г.
Такая позиция мыслителя была связана с его пониманием миссии русского православия: «Идея православной культуры светит нам, как огненный столб, указывающий нам путь вперед... Сближение Православия и культуры, раскрытие культурных сил Православия, осияние исторического движения светом Православия — такова, по нашему убеждению, историческая тема нашей эпохи. Система православной культуры должна быть построена совокупными творческими усилиями не одного, а ряда поколений, но бесконечно важно уразуметь направление творчества, ясно осознать его задачи. Мы стоим лишь на пороге строительства православной культуры и быть может никто из нас не войдет в ее обетованную землю, но с тем большей ясностью встает перед нами сама идея православной культуры, встает грандиозный замысел, который зовет к себе всех, в ком бьется пульс исторической активности.»4.
Судьба распорядилась так, что многие последователи В. С. Соловьева уехали за границу, и тем самым его идеи оказали влияние на философскую и религиозную мысль не только православия, но и различных интеллектуальных течений. Так, почти бесспорно влияние Н. А. Бердяева на его европейский экзистенциализм, в том числе и на атеистический. Интересно следующее высказывание о роли русских религиозных философов ХХ в.: «Русские в наше время сыграли роль, подобную византийским гуманистам, пришедшим на Запад после падения Константинополя. Гуманисты много сделали для подъема Ренессанса, этого открытия красоты мира и творческой мощи человека, коими отчасти пренебрегало средневековье, обращенное исключительно к Богу. Русские религиозные мыслители, рассеянные по всему Западу после Революции, были носителями великого христианского возрождения, в котором божественное и человеческое обретало свою полноту друг в друге, и все значение которого еще не до конца открылось нам»5. Такое сравнение кому-то может показаться преувеличением, но исходный импульс этого влияния мы обнаруживаем именно у В. С. Соловьева.
Его экуменические идеи вряд ли можно понять, не выяснив его отношение к «русской идее», т. е. к тому, что, на первый взгляд, противостоит экуменизму. По мнению Вяч. Иванова, «значительнее и святее всех его других дел было то самоопределение нашей национальной души, которое говорило его устами»6. Национальная идея, русская идея, душа народа — понятия, которые у В. С. Соловьева неразрывно связаны с осмыслением христианской культуры. Вяч. Иванов определяет его миссию в истории русской культуры предельно широко: «Через Соловьева русский народ действием Логоса осознал свое призвание: до потери личной души своей служить началу Церкви вселенской»7. Иными словами, миссия русского народа в том и состоит, чтобы объединить расколовшиеся религиозные конфессии и создать единую вселенскую Церковь. К исполнению этой миссии русский народ предрасполагает не только характерная для него всемирно-историческая отзывчивость и восприимчивость, но и географическое положение России, т. е. геополитические факторы.
Одними из факторов, которые будут в ближайшем будущем влиять на ускорение экуменических процессов, являются растущая угроза панмонголизма и необходимость объединения православного Востока и католического Запада перед лицом этой угрозы. Философ в «Краткой повести об Антихристе», одной из своих последних работ, за четыре года до русско-японской войны описал основные контуры панмонголизма и будущего «нашествия» восточной орды на Запад, которая поставит перед собой цель изгнать белых дьяволов из Азии и возродить «истинное Срединное царство», которое будет включать в себя весь мир. Интересно, что, находясь на заседании Географического общества в Париже, В. С. Соловьев следующим образом интерпретировал рассуждения китайского военного атташе, обращенные к европейцам: «Вы истощаетесь в непрерывных опытах, а мы воспользуемся плодами этих опытов для своего усилия. Мы радуемся вашему прогрессу, но принимать в нем участие у нас нет ни надобности, ни охоты: вы сами приготовляете средства, которые мы употребим для того, чтобы покорить вас»8. В связи с этим мыслитель предвидел будущую роль Восточной Азии и считал, что именно туда всемирная история перенесет центр тяжести. Поэтому Россия останется великой окраиной Европы, граничащей с Азией, и ей суждено будет играть одну из важнейших ролей в противостоянии Запада и Востока. С этим же была связана соловьевская критика славянофильства, которое, по его мнению, недальновидно противопоставляет славянский мир западноевропейскому. Русские давно уже сделали свой выбор в пользу Запада, они являются европейцами, но «только с азиатским осадком на дне души». Будущая Европа XXI в. виделась ему союзом демократических государств, европейскими соединенными штатами.
Интересно, что угроза с Востока связывалась В. С. Соловьевым не столько с религиозным противостоянием христианства и ислама, сколько с экспансией Дальнего Востока, который с религиозной стороны ни в какие конфликты с православием не вступал. После поражения Турции в 1877 г. философ увидел в исламе не столько противника, сколько потенциального союзника. В работе «Китай и Европа» он связывал главные угрозы для христианского единства с Дальним Востоком9. Но если вначале В. С. Соловьев считал,
что Япония бесповоротно попала под влияние Запада и в самом ближайшем будущем станет союзником христианской Европы, то позже он называл Японию вождем военной и культурной экспансии объединенной Азии.
Сам принцип социальной организации дальневосточной цивилизации свидетельствует для мыслителя о ее глубокой чуждости и потенциальной враждебности христианскому миру. В основе общественного строя этой цивилизации лежит культ Семьи, под которой на Востоке понимают не скрепленный любовью союз, а разветвленную социальную иерархию, поднимающуюся от сына к отцу, от отца к деду, от деда к прадеду и т. д. Умершие предки не теряют своего значения и власти, они наделяются сакральным авторитетом и абсолютной властью. «И частный быт, и государственный строй, и религия, и нравственное миросозерцание Китайцев, все это выросло и развилось из одного общего корня, из семейного начала, или точнее из абсолютизма отеческой власти. Благодаря непоколебимой верности этому началу „стосемейный" клан „черноголовых", спустившийся в доисторические времена из Монголии вниз по Желтой Реке, мог, разрастаясь в четырехсотмиллионный народ, не утратить характера единой тесно сплоченной и однородной семьи. Вся сложная политическая организация нынешнего Китая рассматривается самими Китайцами лишь как концентрическое расширение отцовской власти: сельский староста есть отец своего села, окружной начальник — отец своего округа, губернатор — отец своей провинции и наконец богдыхан — отец всего срединного царства, всего бесчисленного потомства „ста семейств"...»10. Стоит обратить внимание на тот факт, что отец семейства обладал всей полнотой власти над своими детьми, но сам он признавал над собою полную власть умершего родителя, а через умершего родителя и власть всего восходящего в глубокую древность рода. При этом любая добродетель и идея Порядка основывались на сыновьем благочестии, которое относится не только к живым, но и умершим предкам. Таким образом, китаец никогда не пользовался своей самостоятельностью, не действовал от своего лица, а всегда исполнял волю своих предков. Получается, от прошлого зависело и настоящее, и будущее, поэтому дальневосточная цивилизация — это цивилизация, устремленная в прошлое, тогда как христианский мир отнюдь не мыслим без будущего.
Вместе с тем китайское общество оказывается удивительно сплоченным: «Каждый китаец, тесно связан, во-первых, с теми лицами, которые составляют круг его родства определяемого степенями траура, во-вторых, с членами той корпорации, картели, компании, общества и т. п., к которой он принадлежит по своим занятиям, в-третьих, с жителями своей деревни, местечка, города, волости и т. д.»11. В то же время такая сплоченность сочетается с тем фактом, что китаец совершенно чужд гуманистическим универсалиям западного человека: «Цай-нго сделал такой вопрос: „Если муж, исполненный добродетели человеколюбия, услышит, что кто-то упал в колодезь, проявит ли он добродетель человеколюбия, если бросится спасать утопающего?". Мудрец отвечал: „Зачем станет он так действовать? В таком случае муж превосходный должен удалиться, он не должен бросаться за утопающим, ему не следует ошибаться относительно объема нравственного долга, который вовсе не обязывает его терять жизнь (для спасения другого), что было бы противно началам разума"»12.
Подозрение В. С. Соловьева распространяется и на непостижимое для него сочетание религиозности и практицизма у китайцев. Он полагает, что вера в загробную жизнь у китайцев лишена мистицизма и интересует их лишь вытекающими из нее морально-практическими последствиями. Реальность существования предков ограничивается, так как основанный на вере культ предков был бы слишком разорителен для китайцев. Однако и полное отрицание этой реальности недопустимо, так как привело бы к грандиозному падению нравов. Учение китайских мудрецов о Дао обладает, согласно мыслителю, нелепыми противоречиями, так как содержит в себе одновременно призывы к простоте, не искушенной ученостью, и к мудрости, основанной на глубоком знании книг. Две цивилизации абсолютно противоположны: «Противоположность двух культур — китайской и европейской — сводится в сущности к противоположению двух общих идей: порядка, с одной стороны, и прогресса, с другой. С точки зрения порядка важнее всего прочность социальных отношений, идея прогресса требует их идеального совершенствования. Прочный порядок есть состояние, которое держится силой прошедшего, прогрессивное совершенствование есть деятельность, определяемая идеалом
будущего. Что Китай достиг прочного порядка — это, несомненно, насколько европейский прогресс ведет к социальному совершенству — вот вопрос. Истинный прогресс не может иметь исключительно критического, разрушительного характера, не может быть только противоположностью порядку, истинный прогресс есть прогресс порядка»13.
Теме панмонголизма и дальневосточной геополитики посвящено последнее, предсмертное, философское произведение В. С. Соловьева «Три разговора», которое заканчивается «Краткой повестью об Антихристе». Философ в подробностях описывает, как именно, по его мнению, произойдет вторжение Китая и Японии в Россию, после чего закономерно будет установлено «новое монгольское иго над Европой». Эти события на религиозно-мистическом уровне соответствуют пришествию Антихриста и концу времен. Это произведение он читал на публичной лекции в 1900 г. По свидетельству слушателей, большинству публики эта лекция показалась совершенным безумием, хотя некоторые, наоборот, аплодировали философу. Газеты также весьма критично и язвительно отреагировали на доклад В. С. Соловьева. Дальнейшие события в Китае подтверждали пророчества философа. На отправку германских войск на Дальний Восток императором Вильгельмом мыслитель отреагировал следующим предсмертным стихотворением:
«Наследник меченосной рати! Ты верен знамени креста, Христов огонь в твоем булате, И речь грозящая свята.
Полно Любовью Божье лоно, Оно зовет нас всех равно... Но перед пастию дракона Ты понял: крест и меч — одно»14.
Таким образом, В. С. Соловьев был убежден, что история подошла к своему концу, и он присутствует при начавшейся агонии европейской цивилизации, которой в самом ближайшем будущем суждено погибнуть в столкновениях с желтой расой15. Этот вывод актуален и для современного миропорядка, особенно России. Остается догадываться, верил ли философ в жизнеспособность христианского мира.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Иванов Вяч. О значении Вл. Соловьева в судьбах нашего религиозного сознания // Сборник статей о Соловьеве. Брюссель: «Жизнь с богом», 1994. С. 50.
2 Цит. по: Новгородцев П.И. Существо русского православного сознания // Православие и культура: сб. религ.-филос. ст. / сост. В.В. Зеньковский. Берлин: Рус. кн., 1923. С. 15.
3 См.: Соловьев В.С. Спор о справедливости // В.С. Соловьев. Сочинения: в 2 т. М.: Мысль, 1989. Т. 2. С. 509.
4 См.: Зеньковский В.В. Идея православной культуры // Православие и культура: сб. религ.-филос. ст. / сост. В.В. Зеньковский. Берлин: Рус. кн., 1923. 264 с.
5 Клеман О. Беседы с Патриархом Афинагором / пер. с фр. В. Зелинского. Брюссель: «Жизнь с Богом», 1993. С. 322.
6 Иванов Вяч. О значении Вл. Соловьева ... С. 60.
7 Там же. С. 61.
8 Юзефович Л. Самодержец пустыни (феномен судьбы барона Р.Ф. Ун-герн-Штернберга). М.: Эллис Лак, 1993. С. 7.
9 См.: Соловьев В.С. Китай и Европа: краткая повесть об Антихристе; По поводу последних событий // Проблемы Дальнего Востока. 1990. № 2. С. 182—194.
10 Там же. С. 184.
11 Там же. С. 185.
12 Там же. С. 186.
13 Там же. С. 188.
14 Соловьев В.С. Избранное / предисл., сост. А.Ф. Заиванского. СПб.: Диамант, 1998. С. 188.
15 См.: Молодяков В.Э. Восток Ксеркса (Япония в философии истории Владимира Соловьева и Андрея Белого) // Проблемы Дальнего Востока. 1991. № 1. С. 61—68.
Поступила 03.02.11.
