Гены, мемы и знаки. Пер. С нем. В. С. Авдонина Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

В.Й. Патцельт

ГЕНЫ, МЕМЫ И ЗНАКИ I. Все начинается с Платона?

Для Платона было ясно, что у всего мысленно воспринимаемого имеются прообразы или строительные планы, названные им «идеями». Все, что существует, появляется в мире не иначе как в соответствии с неким строительным планом, т.е. является частью, копией некоего оригинала. Платон называет это «метексис». А поскольку человеческое сознание, названное «душой», хотя и находится в теле, пребывает задолго до того в мире строительных планов или идей, то каждому человеку в принципе давно известно, каков порядок построения мира. Находясь в «мире явлений», нужно лишь «вспомнить» о тех строительных планах, на основании которых все образуется.

«Образование» как воспитательный процесс можно рассматривать поэтому как прояснение уже пребывающих в сознании образцов всякой действительности; и их многообразные индивидуальные формы есть не что иное, как «образы» того, что создано по строительным планам (мироздания). В мысленно воспринимаемом мы находим, таким образом, только «знаки» того, что фактически действует; но мы можем о нем заключать -именно из его проявленности в образах, - потому что наше собственное мышление уже сформировано на запечатленных в нем образцах. Тем не менее мы нуждаемся в некоем воспитателе, чтобы упорядоченно объяснить и согласовать это предварительное знание внутри нас с явлениями вокруг нас. Если нам это надежно удается, то мы становимся «образованными». Таким образом, если мы стремимся к всеобъемлющей науке о реальности, то это должно начинаться с систематического «чтения знаков» в мире явлений, но также это должно сочетать чисто семиотический анализ с уже врожденными упорядочивающими знаниями.

Но откуда появляются такие строительные планы, т. е. сами эти образцы или архетипы? Как они попадают в человеческое сознание? И что именно означает «припоминание», названное Платоном «анамнезом», как образовательный опыт? Без эмпирически подкрепленных ответов это

185

«смелое» учение Платона о структурах сознания и структурах действительности, ведущее к подлинному образованию «действительного знания», остается в области метафорики и спекуляции. Если на эти вопросы попытаться ответить эмпирически правдоподобно, т.е. без ссылок на платоновское учение о «бессмертной душе», то будет ясно, что платоновское «учение об идеях» излагает вполне реальные взаимосвязи. Хотя и излагает их на непригодном для целей познания языке и без того знания о конструирующем реальность эволюционном процессе, которого 2,5 тыс. лет назад просто не существовало. Между тем благодаря пониманию, которое дает эволюционная теория социокультурных наук (расширяя генетику ме-метикой, она хорошо вписывается во всеобъемлющие семиотические соображения и очень полезна для анализа конструкций социокультурной реальности; обо всем этом см.: [Патцельт, 2012]), можно хорошо показать правоту Платона - хотя и не в деталях, но в принципе.

II. Слоеное строение реальности и его когерентность

14 млрд лет назад не было ничего. 1 млрд лет спустя уже имелись атомы, молекулы, межзвездные облака, а потом появились также звезды и планеты. 3 млрд лет назад появились одноклеточные, 400 млн лет назад - позвоночные, 23 млн лет назад - человекообразные обезьяны, 5 млн лет назад -предки нашего вида, а 200 тыс. лет назад - люди современного типа. Со времени их появления возникло сознание, целенаправленные образцы действий, социальность в малых группах. Уже давно над слоем неорганической реальности возник слой многообразных форм жизни, а над ним - слой культуры. Он состоит из навыков, которые могут передаваться без генетического наследования через примеры и подражание, через обучение и научение1. Он конкретизировался далее в течение сотен тысяч лет в орудиях и постройках, в течение десятков тысяч лет - в скульптурах, в течение нескольких тыс. лет -в письменности. В этом слое культуры, который становился все более мощным, а более 10 тыс. лет назад стал концентрироваться во все большем количестве мест «высоких культур», в новых поколениях вырастали новые индивидуумы нашего вида, которые благодаря накопленным в культуре знаниям могли строить все более сложные социальные системы.

Как шло развитие от одноклеточных до нас, людей, с нашими когнитивными возможностями, мы знаем достаточно хорошо. Мы понимаем также алгоритмы этого развития [Dennett, 1995]. И мы видим, что эволюционный алгоритм привел к появлению первых форм культуры уже у птиц и шимпанзе, т.е. задолго до того, как они появились у людей с их намного большими культурными способностями. Здесь мы приближаемся к вопросу, насколько вероятно то, что этот алгоритм прекращает свое действие

1 Технически это часто называется «имитацией» (см., напр.: [Richerson, Boyd, 2005]).

186

при возникновении слоя специфически человеческой культуры и социальной организации. Другими словами: будет ли информация по созданию (и воссозданию) структур действовать принципиально иначе, если речь пойдет не о строительстве биологических структур, которое осуществляется на основе химически кодированных «строительных планов» - т.е. генов, а о социокультурных структурах, строительные планы которых кодируются символически? Возможно ли, что старые химические и новые символические «строительные планы» будут функционально эквивалентно применимы и для биологических, и для социокультурных структур?

Если да, то построение всего слоя реальности1, начиная с появления жизни, будет основываться на общем механизме становления, а именно на эволюционном алгоритме. Но это будет означать, что природа и культура интегрируются без проблем. И это не может оставаться без последствий для интеграции тех наук, которые их изучают.

III. Культурные образцы и их анализ

Тот, кто посещает музеи, неизменно видит на картинах молодую женщину с младенцем, 13 принимающих пищу мужчин или человека, распятого на кресте. Хотя художественный стиль и композиция этих картин могут быть очень разными, многие посетители музея без труда находят в них следующие образцы2: Мария с младенцем Христом, Тайная вечеря, Иисус на кресте. Возможно, не без труда посетители восточно-азиатского отдела такого музея узнали бы и четырех стражей небес буддистской Ма-хаяны или (божество) Гуаньинь. Узнавание этих культурных образцов, конечно, не является врожденным. Тем не менее без хорошо известной врожденной способности видеть и узнавать что-то по образцам мы не смогли бы их узнать. В принципе об этом же идет речь, когда, гуляя по европейскому городу, мы видим такие «архитектурные образцы», как купола или дорические колонны. Тот, кто умеет танцевать, узнает движения фокстрота там, где другой видит лишь хождение по танцплощадке, или даже сможет отличить «фальшивые» движения в румбе от «правильных». И наряду со многими другими образцами - от техники и литературных мотивов до философских обобщений - имеются и такие образцы действий, которые иногда используются в качестве образца собственных действий в ролевых играх. Дети, например, делают так, играя в казаков-разбойников или подражая преступнику, совершающему убийство.

Все это не просто воображаемые образцы, но образцы «из внешнего мира». Они остаются существующими и тогда, когда их никто не распо-

1 Об этом концепте дальнейшие доказательства см.: [Ра17еИ, 2007, р. 184-193].

2 Образцом является структура, которая даже при изменениях может быть опознана и реконструирована как «та же самая».

187

знает (например, если европеец листает книгу на неизвестном ему китайском языке). Это образцы, для восприятия и воспроизведения которых, безусловно, требуются генетически возникшие условия / предпосылки; тем не менее они имеют место не только благодаря наличию этих предпосылок, но и потому, что люди их произвели как новые элементы реальности. Часто они существуют также до тех пор, пока люди их производят, например говорят на нигде не записанном языке или исполняют ритуалы, которые доступны лишь «посвященным», но нигде не зафиксированы. Это образцы того слоя реальности, который является культурой. Они имеют в качестве своих предпосылок те слои реальности, которые являются природой, но на их уровне не существуют. Они существуют только в (человеческой) культуре, которая в сущности из них и состоит. Обобщенно их можно назвать поэтому «культурными образцами» [Benedict, 1937].

Ими давно занимаются ученые в области искусства, архитектуры, литературы, музыки, техники, социологии и культурологии. Для конкретных предметных областей отдельных специализированных дисциплин ученые разработали ценные аналитические категории и убедительные упорядочивающие понятия. Но можем ли мы исходить из того, что эти специализированные понятия можно также привлечь для изучения культурных образцов в междисциплинарным сравнительном исследовании, т.е. одинаковым образом применить их, например, к поиску культурных образцов в истории музыки и техники? Вероятно, нет. Но можно ли все же сделать с этими многообразными культурными образцами нечто большее, чем только описывать и объяснять их использование и развитие в предметной специализированной области? Вероятно, да. Было бы полезно сравнительно изучить воззрения всех культурологических дисциплин на появление, поддержание и историчность культурных образцов, а также то, чему они нас учат относительно конструкции и развития слоя культурной реальности. Для этого понадобится развитие междисциплинарного аналитического языка - такого, как когда-то были у системной теории. Такой аналитический язык предлагает общая тория эволюции, а также меметика как ее часть (см.: [Lempp, Patzelt, 2007; Patzelt 2007 a; 2009; 2011]; обзор исследований см.: [Schurz, 2011]).

IV. Основные черты меметики

1. Что такоемемы?

Мемы - это «культурные образцы» в том смысле, в каком они представлены в вышеприведенных примерах1. Их производство и использова-

1 Современная меметика основывается на работах: [Campbell, 1965; Cloak, 1975]; см. также: [Schurz, 2010, p. 192-197; Costall, 1991; Buskes, 2013]. Ее базовый текст в главе 11 в:

188

ние предполагает наличие живых существ со сложной центральной нервной системой, а также с преднамеренно управляемой мелкой моторикой. Будучи однажды произведенными, мемы могут быть узнаны и репродуцированы.

Узнавание делает возможным существование не только узнаваемой структуры, но и помогающих этому «узнаваемому образу» способностей некоторого наблюдателя. Для мемов как культурных образцов требуется, таким образом, некая культурная компетенция в той культуре, в которой нечто может служить образцом. «Черный квадрат» Малевича 1915 г. мог стать «иконой современной живописи» только для тех, кому были известны принципы возникновения и основные идеи современного искусства. Дети просто видят здесь черный квадрат, а обыватели возмущаются тем, что «это не может быть искусством». На вопрос, что конкретно есть мем, никогда нельзя поэтому ответить «механически», но только - в нижеописанном виде - через референцию к некоторому наблюдателю, а также к тому социальному окружению, в котором мем применяется.

Будучи узнанными, мемы могут реплицироваться двояким образом [Richerson, Boyd, 2005]. Во-первых, культурные образцы можно имитировать1. Так воспроизводят танцевальное движение или напевают «на слух», не зная нотной грамоты [Barnett, 2002]. Во-вторых, благодаря соответствующему образованию и упражнению, узнают и применяют правило, согласно которому культурный образец может реплицироваться. Этим способом его заучивают, как школьник заучивает поздравительное стихотворение ко дню рождения или как студент музыкальной школы заучивает исполнение фуги. Также речь идет о заучивании, когда судья выносит типовые приговоры.

Некоторые мемы - краткие формулировки, популярные мелодии, впечатляющие картинки и т.д. - не только особенно легко запоминаются2, но и «никак не вылетают из головы». Возникающие вокруг них психические процессы могут создавать некий род внутреннего давления, толкающий к тому, чтобы поделиться ими с другими, - например, рассказать продолжение анекдота или отправить линк на веселый веб-сайт. Это действует так, как если бы произошло заражение мемом как вирусом, а рас-

[Dawkins, 1978] («Мемы, новые репликаторы»). Концепт мема популяризировался также [Dennett, 1995; Blackmore, 2005 (orig. 1999)]; другие влиятельные работы [Brodie, 1996; Lynch, 1996; The Electric Meme, 2002]. О походе в целом см.: [Gers, 2008; Kronfelder, 2011; Moritz, 1990]; о методологических вопросах: [Gill, 2012; McNamara, 2011]. Примеры применения дают [Beck, Cowan, 1996; Breitenstein, 2002]. В Интернете имеется не только богатый материал веб-сайтов по меметике, но и богатый материал «интернет-мемов» как доказательств - in vivo. В связи с этим в «существовании мемов» трудно сомневаться.

1 Это явление иногда ошибочно называют «копированием» (см. также: [Atran, 2001]).

2 Анализ «привлекательности» мемов предлагают [Breitenstein, 2002, p. 74-100; Heylighen, 2011; см. также: [Claidière, Sperber, 2007]. Хорошо разработанной и содержащей обобщения теорией дифференцированной привлекательности располагает также учение коммуникативной науки о ценности сообщений.

1S9

пространялись бы мемы как бациллы1. Вероятно, в этой способности наше врожденное эволюционное преимущество в узнавании образцов [Pinker, 1997] играет такую же роль, как тренируемая с детства способность поделиться в беседе чем-то красивым или поделиться пищей (дальнейшие ссылки об этом см.: [Jaeggi, Gurven, 2013]). Все же с помощью смысловой аскезы или интеллектуального самоконтроля можно действенно оградиться от собственной динамики мемов, так же как мы ограждаемся от вирусов и бацилл, соблюдая гигиену. Во всяком случае перед тем, что может нам сделать чужой мем, мы намного менее беспомощны, чем перед тем, что собственный ген сделал уже давно: против последствий «трисомии 21» (генетический дефект, вызывающий болезнь Дауна. - Прим. перев.) защиты пока нет, а против ужасов некоторых сцен фильмов Хичкока все же есть.

2. Есть ли мемы в действительности?

Нередко сомневаются в том, что мем «действительно есть», - примерно так, как есть ли в действительности «система». Их определяют как «метафизическое воображаемое» без научного основания и считают меме-тику бесплодной словесной игрой. Можем ли мы исходить из существования мемов? Да - отвечают те, кто верит, что можно усмотреть некое основание у используемых в танце движений, у материала литературных нарративов, у поэтических, художественных и архитектурных форм (о последних: [8аНп§аго8, М1кйеп, 2002]), у форм философской мысли, у ритмических, мелодических и гармонических выражений, у технических устройств или «чертежей» машин всех видов. Существование всего этого вряд ли кто-то будет оспаривать. И это делает весьма зыбким упрек в том, что якобы еще никто не смог показать, что такое мем и как его можно обнаружить.

И все же некоторые убеждены в том, что мемов не существует. Это похоже на то, как если бы в качестве мемов ожидали увидеть вещи, которые до сих пор были полностью неизвестны, как, например, когда-то ДНК. Но нет оснований полагать, что в саморефлексивном пространстве культуры можно рассчитывать на открытие каких-то совершенно неизвестных вещей. В конце концов, в ремесле и искусстве, в образовании и воспитании работа с культурными образцами уже тысячелетия назад стала делом

1 Так сенсационно звучал заголовок в [Brodie, 1996; Lynch, 1996]. Вместе с [Dawkins, 1978] многие авторы называют мемы «репликаторами» [например, Ball, 1984], что звучит как «активные существа». Они даже рассматривают мир «с точки зрения мемов» [Blackmore, 2005, Kap. 4]. Совсем в духе докинзовского «эгоистического гена» мемам приписывают роль «активного агента конструирования реальности», что не подкрепляется эмпирическими доказательствами. В [Wegener, 2001] это даже приводит к абсурдной «войне новых репликаторов против людей». О плодотворном пути исследований см.: [Breitenstein, 2002].

190

сознательной профессиональной практики. Но коль скоро аналитическая любознательность вновь начинает направляться на то, что же еще может скрываться за уже известным, возникает и готовность участвовать в этой новой перспективе. Хотя здесь будут видны не новые факты, а, скорее, новые взаимосвязи, а также определены те понятия, которые будут направлять эту новую перспективу. С этой точки зрения утверждение, что «ме-мов не существует», будет сводиться к следующему мнению: «Новая перспектива не может дать ничего, что добавляет новые знания к уже известному состоянию явлений; и поэтому понятия, направленные на такие новые знания, не имеют эмпирических референтов!» Но такое высказывание скорее представляет интерес только для психологии науки, чем имеет онтологическое значение.

Прояснению «онтологического статуса» мемов помогает онтология Карла Поппера [Popper, 1973]. В ней различаются «три мира». «Мир 1» -это мир материальных объектов, от субатомных частиц и тел живых существ до звезд и планет. «Мир 2» - это состояния сознания живых существ, или их «внутренняя жизнь», и то, что Платон зазывает «душой». Все это имеет свою основу в «мире 1», т.е. в тех физических данностях, которые образовались на основе генетических «строительных планов». Но при этом сознание не исчерпывается его материальными предпосылками. «Мир 3» -это структуры, которые живые существа произвели заново и впредь могут репродуцировать - но которые сами не прекращают существования, если они уже не репродуцируются и даже уже совсем забыты.

Что означает все это конкретно - и специально в отношении мемов? Это можно наглядно показать на примере Йозефа Гайдна, совершенно неизвестного до 1961 г. музыкальному миру. Тогда в Пражском национальном музее был найден его концерт для виолончели до-мажор. Сейчас, когда пишутся эти строки, главная тема первых тактов концерта звучит в голове автора, т.е. существует как элемент «второго мира». Конечно, соответствующее состояние сознания базируется на физиологических процессах в мозгу, т.е. основано на элементах «мира 1». В «мире 1» концерт Гайдна существует, конечно, и тогда, когда он - в форме звуковых волн -исполняется в концертном зале или воспроизводится на компакт-диске. Также на компакт-диске он существует как множество элементов «мира 1», когда технически кодируется или распознается машиной.

Начало существованию этого концерта в «мире 1» было положено также в той мере, в какой Гайдн создавал эту партитуру и на основе подходящих знаков - кода принятой в Европе нотной записи - записывал в нее то, что сначала имел в своем сознании. Тем не менее было бы ошибкой утверждать, что эта партитура, являясь со своей стороны не более чем семиотической структурой, является идентичной концерту. Во-первых, если бы появился кто-то, кто полностью чужд нотной грамоте, он бы даже не узнал, что здесь представлен «Концерт для виолончели». То есть этот концерт не смог бы ни быть феноменом «мира 2», ни даже об-

191

рести путь к тому, чтобы стать составной частью «мира 1», зазвучав физически. Он существовал бы «мире 1» только как непонятный и потому бесполезный код. Но в этом состоянии кодированное все же не является просто «удаленным / исчезнувшим из мира». Во-вторых, солист и оркестр, которые играют концерт, могут, например, делать очень много ошибок. Но что бы тогда «действительно» являлось концертом: то, что безошибочно записано в партитуре или то, что звучало в изобилующем ошибками исполнении? И каков «онтологический статус» музыкального произведения, чья партитура неизвестна или не может быть узнана как таковая или существенно искажается при исполнении1?

Забытый на 150 лет концерт Гайдна для виолончели до-мажор ни для кого в начале ХХ в. не был «миром 2». Он также не идентичен нотной бумаге и написанным на ней чернилами знакам, которые позволили все же вернуть его в «мир 1»2. Точно определить онтологический статус, в котором он между тем существовал, помогает попперовское понятие «мира 3»: это мир того, что живое существо с мощной центральной нервной системой и хорошо развитой мелкой моторикой выразило в знаковых структурах и чье существование не исчерпывается ни кодированием в «мире 1», ни представлением в «мире 2». Эти элементы «мира 3» могут все же передаваться далее через элементы «мира 1» и затем вновь возникать в других производящих их живых существах в качестве элементов «мира 2». Далее в статусе «понятого строительного плана» они могут опять намеренно становиться элементами «мира 1». Будучи понят таким образом, «мир 3» проявляет себя как «мир строительных планов» - «планов возможного возникновения» - также и в том случае, если никто в соответствии с этим планом ничего не строит и даже никто (до поры до времени) об этом плане не знает.

Отталкиваясь от этого не раз исследованного и выходящего за пределы традиционного спора материализма и идеализма понятия Поппера, можно вполне ясно определить, что же такое мем или мемплекс как «комплекс согласованных мемов3» в онтологическим смысле. А именно: мем -это культурный образец, который:

• может двояко проявляться как элемент «мира 1»: с одной стороны, как физически реализованный образец (например, как исполненное танго или спетая песня; специально выражаясь: как «фем»4); с другой стороны, как его физический код или передающий носитель, т.е. как его «перевозочное средство» (например, как видеоклип танго, или фотография, или партитура песни);

1 Ниже для этого вводятся термины «фемы» и «фенотипы».

2 Ниже для обозначения носителей кодирования и переноса мемов вводится термин «носитель».

3 О формальном анализе составных частей мемплекса см.: [Breitenstein, 2002, p. 74-87].

4 Систематическое введение в эти понятия см.: [Patzelt, 2007 а].

192

• может двояко проявляться как элемент «мира 2»: с одной стороны, как состояние сознания, в котором - все равно, каким образом он проникает в сознание, - опознается культурный образец; с другой - как такое состояние сознание, из которого этот культурный образец - через «имитацию» или «применение правила» - преобразуется в элемент «мира 1»;

• существует как элемент «мира 3», пока сохраняется хотя бы одним из четырех названных способов, имеющих физическую или психическую основу1. Таким образом, как элемент «мира 3» мем существует, даже если:

о никто его не опознает как таковой (например, египетские иероглифы были шрифтом содержащего информацию текста и в те века, когда в них видели только строительный декор);

о никто его не принимает к сведению (как, например, основной массив документов в архивах) или практически не использует (как множество неисполняемых музыкальных композиций);

о имеет только потенциальную возможность к репликации заключенного в нем содержания (как, например, песни и саги, которые передавались только устным путем и теперь молчат, так как их просто не помнят).

Часто выражаемое сомнение относительно такой теории мемов нетрудно опровергнуть, если принимается во внимание, что мемы являются онтологически комплексными, и к тому же допускается, что для достижения корректной интерпретации их многозначного смысла, для их «конкретного построения» требуются намного более сложные предпосылки, чем для химически кодированных генов при построении протеинов / белков. То есть если гены обходятся без умственных усилий, то мемы - ни в коем случае.

3. Сомнение в аналитической применимости меметики

Первое сомнение ведет к вопросу о том, имеются ли достаточно ясные границы между мемами и не-мемами или между различными мемами. Ответ будет положительным, если считать возможным различать, например, движения вальса и движения джаза, а также отличать то и другое от просто случайных вращений на танцплощадке; или если считать, что литературовед опознает и отличает представленные в разных романах и вариантах подборки текстов о встречах с дьяволом фаустовского типа от текстов о просто чисто случайных встречах с дьяволом.

Известно, что знатоки - и в основном только они - действуют на практике вполне уверенно. Тем самым «проблема разграничения» мемов возникает только для того, кто ищет границу с помощью «механического»

1 В данном случае ясно, что мемы не являются «метафизическими объектами», а имеют физическое основание, но не могут быть сведены к нему. Об этом см., напр.: [Calvin, 1996].

193

познавательного алгоритма, а не алгоритма, базирующегося на культурной компетенции.

Второе сомнение ведет к вопросу о том, являются ли мемы столь же «хорошо различимыми» строительными предписаниями для культурных и социальных структур, как это утверждается относительно роли генов в строительстве биологических структур1. Может ли это иметь место? Способность производить и использовать культурные образцы имеет своей предпосылкой развитую центральную нервную систему, которая возникла намного позднее, чем механизм химического кодирования генетической репликации. Коль скоро стало возможным2 на основе ее применения и благодаря продолжительной инкультурации использовать в коммуникации и интеракции многозначные культурные образцы - а последние также в символически кодированном виде, - множество производимых и используемых мемов быстро возросло. Это позволило слою культурной реальности стать более многообразным и быстро развивающимся, чем тот слой природной реальности, из которого он произрос. Неустранимая многозначность культурных образцов и вытекающее из этого появление особых интерпретационных компетенций и методов выражения вплоть до подверженной селекционному давлению «индексальности»3 - являются прямой причиной многообразия культуры и наличия многих культур. Проблема «постижимости» мемов существует поэтому только для тех, кто (вероятно, в силу зацикленности на способе функционирования генов) склонен упускать или недооценивать способы функционирования культуры.

Другие сомнения связаны с вопросом о том, насколько реалистичной может быть столь абстрактная и комплексная концепция, как концепция мема. По сути, концепция мема не нужна, если специалист, занимаясь своей специальной областью, вполне удовлетворен исследованием функций и свойств генов или правовых норм, технических средств или институциональных форм. Для этого вполне достаточно его собственного специального языка. И все же меметика очень нужна, если мы не хотим удовлетворяться ролью тех «слепцов» из известной восточной притчи, которые лишь по одной части ощупанного ими слона судили о нем как о целом; здесь и теперь они судили: один - по хоботу, другой - по передней ноге, третий - по уху. Но если стоит задача узнать «всего слона», то нужно -также и в понятиях - преодолеть специализации, направленные лишь на

1 Об этом см.: [Koch, 1986; Anderssohn, 2011; Carter, 2012].

2 Вероятно, что для развития человеческой культуры очень важным является то, что наш родовой процесс проходит через нерасширяемый женский таз. Это накладывает ограничения на пренатальный рост черепа, люди рождаются «незавершенными» в этом плане и поэтому особенно открыты для получения большого количества знаний через культуру, т.е. вне ограничений химико-генетического кодирования. Об этом см.: [Blackmore, 2005, p. 121-143].

3 Об этом центральном понятии семиотических и конструктивистских теорий, а также об относящихся к нему сопутствующих и контекстных понятиях см.: [Patzelt, 1987, p. 61-65]; (а также раздел IV/2 данной статьи).

194

отдельные части целого. Именно это помогает сделать меметика. На ее основе можно показать, что во всем том слое реальности, который возник с появлением жизни, действует один и тот же эволюционный алгоритм. Меметика также дает возможность соединять теории социокультурной реальности с общей теорией эволюции. И еще меметика позволяет проводить сравнительный анализ социокультурных структур - включая их глубинные природные слои - в очень широкой исторической перспективе.

V. Слоеное строение реальности в свете меметики 1. Культурная и институциональная эволюция

Ядром эволюции является передача строительных планов разного рода структур через индивидов одного поколения к индивидам следующего поколения. До тех пор пока, хотя в чем-то и изменяясь, тот же строительный план передается, имеется непрерывность связи между поколениями. На языке слоя природной реальности это называется «видом». На основе тех или иных модификаций строительного плана выделяют подвиды. В слое культуры все это в основном происходит так же, хотя и более сложно. Наиболее ярко - и к тому же дифференцированно - это можно видеть там, где необходимые в анализе эволюционного алгоритма понятия вводятся применительно к институтам (см. с последующими ссылками: [РаЬгеЙ, 2007 Ь]).

Институт - это некоторое социальное образование, как, например, армия или парламент, которое получило особую устойчивость, в том числе благодаря символическому выражению его организационных принципов и притязаний на значимость. Руководящая идея (идеи), вокруг которой возникает такое социальное образование, является мемом или мемплек-сом. «Господство рабочего класса» - было, например, руководящей идеей социалистических государств, а «объединение народа вокруг бога» - руководящей идеей христианской церкви. Конечно, мемами являются и те правила, по которым в социальном образовании, репродуцирующемся таким способом, осуществляются определенные действия. Мемами являются также и привычно использующиеся институционально специфические способы мышления и выражения, и внешне проявляющиеся институционально специфичные образцы поведения1. Таким образом, мемы или мем-плексы - это такие «строительные планы», на основе которых институты воспроизводятся и корректируются; эти планы передаются следующему поколению участников институтов и таким способом становятся на какое-то время «вечно установленными». При этом «поколение» на уровне социокультурного слоя реальности понимается не биологически. В боль-

1 О том, как все это стабилизируется и взаимодействует, см. в разделе У/2 этой статьи.

195

шей мере это есть институциональное поколение таких участников, к примеру, парламента или войсковой части, которые были там когда-то новичками, но в ходе институциональной эволюции и социализации внутренне усвоили «строительные планы» своего института1 и поэтому могут мыслить, интерпретировать и осуществлять на практике «смысл этой социальной структуры» [Сюоиге1, 1973]. С этого момента они в состоянии передавать эти «строительные планы» вновь вовлекаемым в этот институт «новичкам» - например, рекрутам или молодым парламентариям. До тех пор пока эта передача при смене институциональных поколений удается, институт существует как нечто сверхиндивидуальное - и является в слое культуры тем, чем в слое природной реальности является вид2. Конечно, не все социокультурные структуры имеют прочность институтов, так как в них указанные процессы протекают намного менее упорядоченно и успешно.

В функциональном плане нет различий между передачей генов от поколения к поколению как «строительных планов» новых организмов в природе и передачей мемов как «строительных планов» новых культурных единомышленников3 в культуре. В последнем случае процесс такой передачи даже называют «меметической репликацией». В быту это обычно протекает неупорядоченно, когда, например, распространяются анекдоты или видеоклипы. Но в институтах меметическая репликация, как правило, осуществляется посредством специально реализуемых и контролируемых образовательных и тренировочных программ. Независи-

1 Это значит: те, кто стали «компетентными членами», «культурными коллегами» (см.: [Patzelt, 1987]) и в этом смысле «приобрели специфичный для данного института ме-мотип» (см.: [Patzelt, 2007 b]).

2 В духе метафоры из римской басни «Желудок и части тела», приведенной Ливием, институты часто понимают как «организмы», их части - как «части тела», а людей, из которых они состоят, - как «клетки». Тогда понятие поколения, применяемое в эволюционном институционализме, становится излишним. Но метафора организма лишь подменяет проверяемую теорию образом. Это ведет на теоретическом уровне как минимум к трем проблемам. Во-первых, организмы не эволюционируют, а стареют. Институты между тем не просто стареют, а эволюционируют в ходе смены поколений - как, например, с течением времени менялся немецкий национальный парламент с 1871 г. Во-вторых, организм сохраняет (себя) либо не делает этого. Институт, напротив, есть не что иное, как временно консолидированное вокруг определенного «строительного плана» (основной идеи, основного принципа дифференциации) «агрегатное состояние социальной реальности» (см. с последующими ссылками: [Patzelt, 2007 b]), начало и конец которого представляют собой текучие переходы - такие как появление позвоночных или вымирание мамонтов. В-третьих, люди вовсе не клетки, а индивиды, которые способны создавать и поддерживать надындивидуальные социальные структуры, - так же как живые существа определенного вида поддерживают и передают надындивидуально телесные структуры своего вида. Правда, такой «строительный план» является генетическим, а у институтов - меметическим. См. об этом раздел IV/2.

3 См.: [Blute, 2005], а также из старой литературы, прежде всего [Campbell, 1965; Cloak, 1975].

196

мо от конкретной формы такого рода образовательные процессы эволюционного алгоритма включают следующие процедуры.

1. Вариация и рекомбинация. Некоторые мемы будут передаваться с ошибками из-за плохих учителей или плохих условий обучения, т.е. из-за «дефектов средства передачи» («дефектов носителя»). Некоторые мемы будут неправильно усвоены новичками или поняты неким новым, необычным образом. Другие будут помещены новичками в новые контексты, в силу чего приобретут новый смысл (как, например, гегелевская диалектика у Маркса). Некоторые мемы и мемплексы обретают новизну в ходе самого процесса передачи, так как при обучении и чтении, прослушивании и осмотре может возникать случайное или намеренное, познавательное или иронизирующее «искажение» передаваемых образцов, т.е. своего рода «отчуждение», «отрицание» или «отрицание отрицания». Таким образом, вследствие интуитивной прозорливости (Serendipity) и счастливой случайности могут возникать новые комбинации или расширения уже существующих мемов.

2. Селекция и сохранение. Некоторые из измененных или новых ме-мов остаются без последствий и быстро устраняются и забываются. Но некоторые другие легко усваиваются или становятся привлекательными по каким-то причинам1. Но смогут ли они сохраниться и плодотворно передаваться дальше, зависит от того, сможет ли их изменение удачно пережить двухэтапный процесс отбора:

o внутреннюю селекцию. Большие шансы на сохранение имеют изменения, которые подходят к уже существующим и передающимся структурным и смысловым построениям. Такое селекционное свойство присуще самим мемам2;

o внешнюю селекцию. Большие шансы на передачу при смене поколений имеют изменения, которые, с одной стороны, являются особенно привлекательными для новичков (например, те, которые соответствуют модным в данное время веяниям)3, с другой - те, которые обеспечивают средствам передачи измененных мемов лучший доступ к использованию ресурсов (например, новое свойство можно очень хорошо продавать)4. Это селекционное свойство присуще средствам передачи мемов5.

1 См. примеч. 8.

2 Например, либеральные разработки даже оригинальных социалистических или исламских идей имеют мало шансов на то, чтобы утвердиться в ортодоксальных коммунистических или исламистских дискурсах. Для более тщательного анализа факторов внутренней селекции используется теория генетических и меметических сохраняющих (закрепляющих) структур. См. об этом с дальнейшими ссылками: [БешиШ, 2007].

3 При биологической эволюции здесь речь бы шла о «сексуальном отборе».

4 В биологоческой эволюции здесь бы говорили о «естественно отборе».

5 На уровне биологической эволюции была бы формулировка: внешний отбор закреплен в фенотипе.

197

3. Дифференцированная репродукция. То, что в новых мемах выдержало двухэтапный процесс отбора, подходит, видимо, также и к существующим социокультурным структурам, к их экологической нише1. Некоторые мемы (например, идеи или табу) могут время от времени становиться привлекательными и распространяться за счет других мемов, что, в свою очередь, изменяет экологические ниши дальнейшей репродук-тивности мемов. И, конечно, также и некоторые средства переноса мемов (популярные личности, влиятельные «серые кардиналы» и т.д.) могут быть особенно успешными в том, чтобы распространять предпочтительные для них культурные образцы, но это также будет препятствовать распространению других мемов. Это изменяет экологические ниши дальнейшей репродукции мемов2. Этим способом эволюционируют и внешние факторы селекции новаций, возникают популяционная динамика и переход к процессам, характеризующимся внешней зависимостью.

4. Видообразование. Во взаимовлиянии новых мемплексных образований и их репродуктивно успешных носителей укрепляются вновь возникшие культурные «строительные планы», а также (ре)продуцированные на их укрепленной основе культурные и социальные структуры. В европейской истории музыки в XVI в. на место «мессы», бывшей до того главной музыкальной композиционной формой, в качестве наиболее передовой музыкальной формы пришел мадригал, исполнителями и заказчиками которого были уже не церковные хоры / капеллы, а образованные частные лица. Из драматизации и монодизации (одноголосное пение. - Прим. пе-рев) мадригала в начале XVII в. появилась опера, ставшая центральной формой музыкального развития, с дворами и частными предпринимателями в качестве ее носителей. В конце XVIII в. она вытесняется формой симфонии, носителями которой становятся государственные и городские оркестры. Таким способом развиваются внутренние факторы отбора новаций, возникает - через их носителей - популяционная динамика и происходит переход к «внутренним», зависимым от траектории развития процессам.

Все это можно описать и объяснить на предметно специализированном языке; эту функцию отлично выполняют соответствующие истории: музыки, искусства, техники, философии, литературы и культуры. Но всеобщий алгоритм этого становления, лежащий в его основе, обнаруживает междисциплинарный язык общей теории эволюции (см.: [Lempp / Patzelt, 2007; Patzelt, 2011; Schurz, 2011]). И его применение сулит троякую выгоду. Во-первых, он позволяет теперь анализировать взаимовлияние случайности и зависимости в масштабе всей культуры и поверх дисциплинарных

1 «Экологическая ниша» - это такая часть среды обитания системы, которая релевантна этой системе. Нишевое приспособление такого рода следует понимать как институциональное и организационное научение; см., например: [Price, 1995].

2 См.: [Lynch, Baker, 1993].

198

и предметных границ, а также обнаруживать явления «критических перепутий» развития.

Во-вторых, становится возможным понимать и объяснять различные случайности и нелинейности, а также ускорения в культурной эволюции и видообразовании, исходя из того, что мемплексы и их носители имеют собственные эволюционные процессы, которые могут протекать независимо друг от друга. Таким образом, оба эволюционных процесса влияют друг на друга непредсказуемым способом и с непредсказуемым результатом, который может быть понят часто лишь с помощью комплексной теории1.

То, что, например, в Европе почти 1000 лет назад возник нотный шрифт, позволяющий точно фиксировать высоту тона, продолжительность тона и ритм и потому способный выступать как носитель музыки (такого не было в других культурах), - стало предпосылкой для совершенно особого музыкального развития, а именно - для ориентированной на гармонию полифонии; и что - совершенно независимо от развития музыки и нотного шрифта - заложенные еще в ренессансной Европе технические предпосылки для почти мировой гегемонии Европы в конце XIX в. создали такие носители, как клавиры, миссионерские школы, концертный бизнес, которые проложили путь, сделавший европейскую музыку (с ее собственными мемами, такими как «тон» и «полутон», мажор, минор, основной ритм, синкопа) базовой системой сегодняшней мировой поп-музыки.

В-третьих, становится возможным все то, что - в силу историко-научных причин - сначала было достигнуто в понимании общего эволюционного алгоритма биологией, применить в качестве стартового капитала ко всем предметным специализациям общей эволюционной теории, и при этом не в качестве просто «эвристики» или «аналогии» [Ме8ои&, 2007; а также раздел У/3 данной статьи]. Разумеется, гены и мемы есть вещи совершенно различные, проявляющие себя в очень разнородных слоях реальности. Тем не менее оказывается, что все понятия и теоремы биологической эволюционной теории, являясь лишь предметно специфической конкретизацией много более общего положения дел, также и тогда остаются эмпирически истинными, когда их (через мем как базовую категорию анализа совершенно другого слоя реальности) применяют к конкре-тизациям в области культуры и институтов. Технически это происходит так, что понятия «гена» и «фена» просто заменяют понятиями «мема» и «фема». В итоге, в рамках некоей частной конкретизации уже хорошо проверенной общей теории, получают в распоряжение легко управляемый

1 Поскольку в общественных науках большое значение придается прогностической силе теорий, важно отметить, что предсказуемость - это прежде всего характеристика непрерывных или циклических процессов, но прерывистому или неустойчивому процессу с помощью теории вряд ли можно что-то приписать. Поэтому теория эволюции в этом смысле ничего не обещает.

199

аналитический язык для исследования культурных и структурных исторических процессов. Он включает помимо прочего следующие понятия: мем и фем, пул или комплекс мемов и пул или комплекс фемов, мемотип и фенотип, дрейф мемов и эмпирически содержательно выраженную «эпиме-метическую систему».

2. Производство и стабилизация социокультурной реальности

Слой социокультурной реальности, т.е. человеческих культур и социальных структур, - есть социальная конструкция, а не «природный факт». Ее основой тем не менее является слой природной реальности, и поэтому часть ее свойств можно объяснять биологически. Но центральный пункт процесса конструирования социокультурной реальности образуют мемы (так и в подзаголовке: [Breitenstein, 2002])1, а также такие властные практики (включая структуры, которые делают их возможными), которые сохраняют культурные образцы и поддерживают их применение. Именно структуры и ресурсы такой конструирующей действительность властной организации входят в понятие «эпимеметической системы».

В теориях конструирования социальной реальности2 в том же значении вместо мемов часто говорят о (канонизированном) содержании знания, схемах интерпретации, образцах действия, нормативных формах и т.д. Такие понятия, как «семантическая пунктуация», интерпретативный опыт, техника представления, порождение рефлексивности или сценически-практического действия как компетентного культурного партнера, служат для понимания таких процессов, в которых культурный образец опознается, интерпретируется, делается понятным, реагирует или используется в качестве примера для действия. И базовый процесс социокультурного конструирования реальности происходит следующим образом:

• в ходе инкультурации - будь то потомство в семье или новички в институтах - люди наследуют такое базовое (каноническое) знание, которое, как ожидается, будет компетентно применяться в мышлении, речи и действиях. Этим способом из детей становятся взрослыми или из студентов становятся врачами или судьями;

• пока на основе этого общего запаса знаний происходят коммуникация и интеграция, структуры многосторонних и находящихся во взаимном отношении ожиданий, интерпретаций и действий могут укрепляться. На них полагаются как на само собой разумеющиеся, до тех пор пока со-

1 В этом смысле можно говорить о «двух репликаторах», которые лежат в основе продолжения жизни и культуры: гены - более древние, мемы - дополнительные, новые «репликаторы».

2 Следующее изложение и все используемые термины основаны на этнометодоло-гическом конструктивизме; см., с дальнейшими ссылками: [Patzelt, 1987; 2007].

200

ответствующие базовые ожидания не будут дискредитированы. И тот, кто (будучи оснащен этими запасами знаний или их быстро осваивая) взаимодействует на их основе с «коллегами по культуре» (на футбольном поле, в хоровом пении, в офисе фирмы и т.д.), вносит свой вклад в поддержание социокультурной реальности. Так возникает (или существует) в культуре, времени и пространстве специфически групповой комплекс мемов, на общую принадлежность к которому рассчитывают и полагаются;

• внутри таких культурных очевидностей возникают реальные социальные структуры в виде ролей и наборов ролей. Они могут разными способами распространяться и закрепляться во времени и пространстве. Эти структуры - например, музыкальные училища или армии - становятся затем носителями тех очевидностей, на основе которых они сами произведены, поддерживаются и действуют1;

• внутри так сконструированной социокультурной реальности находятся люди, которые в ней рождаются или втягиваются в нее как новички, инкультурируются, социализируются, приобретают определенный «хабитус», т.е. оснащаются структурно или институционально специфическим мемотипом. Таким образом они становятся, при большем или меньшем собственном усилии, например, опытными офицерами или послушными заключенными. В зависимости от индивидуальных черт, врожденных или приобретенных в ходе социализации, а также в зависимости от различных внешних обстоятельств имеющийся общий стандартный мемотип проявляется в наборе отклоняющихся от стандарта вариаций, выраженных в индивидульном фенотипе.

Но как удается случайно появившимся мемам или случайным символическим кодированиям культурных образцов закрепиться таким определенным образом и получить такой совершенно особенный смысл, что это позволяет передавать социокультурную реальность и поддерживать ее в череде поколений посредством этого мема? Объяснение предлагает эт-нометодологическая теория «политики, конструирующей реальность». [Ра12е11;, 1987, р. 115-124; с примерами: Ра12е11;, 1998]. Эта теория эпиме-метической системы показывает, что социокультурные самоочевидности поддерживаются двояким способом: через управление мнениями и коммуникациями и через ограничение отклонений. Прежде всего, люди поддерживают общие запасы знаний и схемы интерпретации, т.е. общие пулы мемов и установившиеся мемотипы, с помощью восьми методов стабилизации, которые на бытовом уровне являются в большинстве случаев незаметными и рутинизированными: избегание внесения ясности в случайно сложившиейся конфигурации особенно важных культурных образцов; избегание новых, отклоняющихся от сложившейся практики интерпретаций;

1 Нередко для особенно важных мемов и мемплексов создают особые носители: каменные таблицы для законов, изображения для символов, библиотеки и базы данных для отдельных мемов всех видов.

201

избегание новых, отклоняющихся от сложившихся культурных образцов способов речи, поведения и кодирования; «уклонение от объяснения» сомнений в правильности или пригодности существующих культурных образцов, когда это сомнение возникает; интерпретация способности к такому «уклонению от объяснений» как свидетельство особой культурной компетентности; интерпретация смыслов (важных) культурных образцов как «безальтернативных» и «не подверженных сомнению»; устранение возможностей или блокирование попыток пересмотра утверждаемой без-альтернативности интерпретаций культурных образцов или их практической адекватности; интерпретация применяемых культурных образцов и связанной с ними практики применения как полностью соответствующих собственным интересам.

Все это можно делать, но этого не обязательно нужно придерживаться в первую очередь. То есть это «нужно» тоже есть нечто социально сконструированное. Этой цели служат четыре метода исключения, которые достаточно часто уже оказывают свой упреждающий эффект с помощью демонстрации примеров сдерживающего (устрашающего) применения:

• коммуникативная депривация: тот, кто говорит об отклонении от должного, не получает слова или сцены для выступления;

• создание стратегического контекста: о том, кто рассуждает об отклонении от должного, говорят, что он «не вполне нормален» и, вероятно, представляет опасность для своей группы или даже для всеобщего блага;

• деградирование: с отклоняющимся публично обходятся пренебрежительным и унизительным способом. С этой целью могут вынуждать кого-то через СМИ уйти в отставку с общественного поста или расправиться с кем-то через показательный процесс;

• уничтожение: отклоняющийся может быть объявлен психически нездоровым или изолирован, возможно, также отправлен в заключение как преступник или выслан, но в крайних случаях также и убит.

Те социальные и институциональные структуры, которые группа или общество содержат для того, чтобы посредством этих 12 методов охранять свою культурную самоочевидность или семиотическую матрицу, составляют «эпимеметическую систему». Она охватывает, как правило, предложения и запреты социально желательного и политически корректного, механизмы цензуры и самоцензуры, практики денунциации / доносительства и дискриминации, угрозы применения физического насилия. Эти методы действуют по всему спектру человеческой уязвимости: они нацелены на разум, на чувства, на тело и его болевые ощущения1. Имея в виду эти действенные методы, легко понять, почему социокультурная реальность так стабильна, - хотя, в рамках биологически возможного, на ее месте могла бы быть совсем другая реальность.

1 Пытки рассматриваются как нечто бесчеловечное именно потому, что с их помощью человек редуцируется до своей телесности.

202

С технической точки зрения эпимеметическая система обеспечивает функционирование таких структурных и регуляторных мемов, которые отвечают за то, чтобы множество культурных образцов использовались, понимались и применялись в совершенно определенном смысле, порядке и последовательности1.

Если изменяются структурные и регулятивные мемы, то изменяется, конечно, и то, что структурируется и регулируется на их основе. Такого рода структурный мем представлял собой первый абзац ст. 1 Конституции ГДР от 1968 г.: «Германская демократическая республика - социалистическое государство рабочих и крестьян. Она является политической организацией трудящихся города и села под руководством рабочего класса и его марксистско-ленинской партии». В силу этой интерпретации, действующей до 1989 г., ст. 19.1 конституции ГДР получала совершенно особое значение: «ГДР гарантирует всем гражданам выполнение их прав и их участие в управлении общественным развитием». То есть гарантирует, лишь если такое участие осуществляется под руководством рабочего класса и партии. Эта статья имела бы совершенно другое значение и звучала бы в «корректной интерпретации» регулирующего мемплекса так: «Достоинство человека неприкосновенно. Его уважение и защита является обязанностью всех органов государственной власти. Немецкий народ признает неприкосновенные и неотъемлемые права человека... Следующие основные права связывают законодательство, исполнительную власть и правосудие в качестве непосредственно действующего права» (ст. 1 Основного закона ФРГ).

В связи с этим надо изучать не только действие эволюционного алгоритма в меметических цепочках репликации, но и эпимеметическую систему, которая поддерживает центральные меметические процессы репликации для определенной социокультурной реальности, что имеет двойную аналитическую пользу. Во-первых, становится ясно, откуда появляется стабильность тех структур, которые обнаруживаются в слоях культурной реальности и социальной организации, и также откуда появляются самостоятельность и динамика происходящего на высших слоях реальности. Это происходит не благодаря непосредственному влиянию глубинных, несущих биологических и генетических слоев. Они устанавливают лишь пространство возможностей. А какое развитие в нем происходит, определяют или эпигенетическая система, или действие эволюционного алгоритма в тех условиях, в которых он применяется.

Во-вторых, при аналитическом включении эпимеметической системы можно хорошо объяснить как «застойные времена», так и «ускорения истории». Со своей стороны эпимеметическая система есть не что иное, как социокультурная система. То есть она сама включена в социокультур-

1 Похожую, но намного более подробную функциональную классификацию мемов и мемплексов см.: [Вгейет-Лет, 2002, р. 74-100].

203

ную смену поколений и, следовательно, в меметический эволюционный процесс. Через внутреннюю селекцию он создает особенно действенную зависимость от траектории развития и может (при нишевых турбулентно-стях) приводить при внешних селекционных воздействиях к критическим развилкам. Это верно для эволюционных процессов par excellence. Но все же усиливающие воздействия изменений в эпигенетической системе особенно велики: то, что на ее уровне происходит эволюционно, на подчиненном ей уровне управляемой репликации может легко стать революционным. Два примера: авторитет германской монархии постепенно снижался в условиях фактической диктатуры генералов Гинденбурга и Людендорфа, поэтому во время ноябрьской революции 1918 г. было достаточно небольшого толчка, чтобы столетняя монархия была свергнута; постепенное ослабление в условиях перестройки и гласности советской готовности поддерживать СЕПГ лишило последней возможности блокировать начавшуюся осенью 1989 г. мирную революцию методами исключения. Очевидно, что сравнительное исследование истории могло бы выиграть от такого теоретического потенциала [Shennan, 2002].

3. Морфология как сравнительное исследование культур и институтов

Можно ли систематически понять воздействие глубинных слоев реальности на более высокие, можно ли через меметическую репликацию понять возникающую взаимосвязь структур на высшем уровне реальности, можно ли понять выравнивающие и формообразующие воздействия нишевых условий на протекающие в них эволюционные процессы - и при этом понять так, чтобы порядок был виден везде, где он есть? Если да, то, конечно, только через сравнительное и междисциплинарное исследование. Но тот, кто сравнивает, не может уклониться от вопроса: откуда мы можем узнать, что видимое различие тем не менее имеет сходство - а видимое сходным все же различается. Такие вопросы становятся тем неудобнее, чем дальше друг от друга находятся сравниваемые области положения дел.

По счастью, общая эволюционная теория и меметика располагают аналитическим языком для таких сравнений. Он выводит нас из привычных дискуссий о «границах сравнимости» и делает возможными новые виды сравнительных исследований об общем строении слоев реальности. Он использует достижения такой морфологии, которая уже была в высшей степени успешной в ботанике, зоологии, лингвистике, а также (хотя и в других терминах) в истории музыки и изобразительного искусства1. Будучи в своей основе «сравнительным изучением образов», морфология имеет в своем ядре пять понятий, позволяющих характеризовать различающиеся

1 См. с дальнейшими ссылками: [Patzelt, 2007 a, p. 150-170]; также: [Lord, 2012].

204

формы сходства. Все они были блестяще доказаны в ботанике и зоологии в таких классификациях растений и животных, которые - задолго от открытий эволюционной теории - корректно воспроизводили структурные результаты понятого много позднее эволюционного процесса. В действительности морфология и эволюционная теория представляют собой две стороны одной медали: одна изучает подвергающиеся влиянию процессов структуры, вторая - подвергающиеся влиянию структур процессы.

Вот основные концепты морфологического анализа.

• Гомодинамические сходства («гомодинамия»): они характеризуют процесс, который возникает, поддерживается и, где возможно, структурируется благодаря таким человеческим способностям, которые присущи всем людям, т.е., по-видимому, имеет не только чисто культурные основания. Гомодинамические сходства имеют, например, многие процессы в области сексуальных отношений, к гомодинамии относится и то, что во всех культурах мы находим процессы переговоров и консультирования.

• Гомономические сходства («гомономия»): Они характеризуют структуры, которые, находясь ниже уровня производства культурных образцов, обычно / рутинно создаются и поддерживаются гомодинамиче-скими процессами. Как таковые они являются базовыми и лишь в некотором отношении направляемыми культурой «строительными блоками» социокультурной реальности. К ним, например, относятся отношения матери и детей, сообщества собирателей или сходные структуры разделения труда, т.е. «рабочие группы» для каких-либо целей.

Эти две формы сходств касаются, судя по всему, врожденных навыков. Исследования эволюционной биологии показывают, что обращение к ним может объяснить определенную в процентах часть вариаций человеческого поведения. Именно из гомодинамий и гомономий, вероятно, состоит так называемая «природа человека», на которую часто ссылаются в культурных и политических дебатах и которую многие классики политических или философских теорий брали за основу своих рассуждений. Совершенно справедливо, кстати, потому что именно через гомодинамию и гомономию слой природы воздействует на слой культуры.

• Гомологическое сходство («гомология»): она характеризует структуры, которые имеют общее происхождение. Имеет ли место общее происхождение (и насколько отдаленное), в области природы можно выяснить через реконструкцию генетических цепочек репликации, а в области культуры - на основе свидетельств меметических цепочек репликации. Последнее есть основная задача истории искусства, музыки и литературы. Этим способом выявляют «глубинные структурные отношения родства». Так как в ходе эволюции, в процессе игры вариаций и внутренней селекции изменяются даже те «строительные планы», которые исходно были общими, а в силу внешней селекции функциональные требования из экологических ниш оказывают сильное давление, нередко происходит так, что «исходное сходство» или «глубокое структурное родство» в «совре-

205

менных поверхностных структурах» не просматриваются и могут поэтому быть легко поставлены под сомнение. Например, вряд ли кто-то при внешнем взгляде сочтет гомологически сходными крыло птицы и переднюю лапу собаки или сочтет немецкий Бундестаг гомологически сходным с Рейхстагом Регенсбурга. Хотя такие, на первый взгляд сомнительные, отношения родства в действительности существуют, что можно подтвердить в области культуры указаниями на письменные источники. В области природы то же можно сделать посредством генетического анализа. Там, где прямое доказательство репликационной цепочки невозможно, можно -как в археологических или палеонтологических исследованиях - удовлетвориться вспомогательными критериями. К важнейшим из них относятся доказательства существования переходной формы или сохраняющееся на протяжении поколений положение определенного элемента на том же месте в общей структуре.

• Аналогичное сходство («аналогия»): оно характеризует структуры, которые стали похожи в силу параллельного приспособления к сходным нишевым требованиям, т.е. в силу параллельного воздействия одинаковых внешних факторов селекции, на структуры, имеющие совершенно иное происхождение. Это относится, например, к крыльям птиц и насекомых или к федеральным палатам Германии и Канады. Аналогии - это сходства внешних поверхностных структур, которые не имеют генетического или меметического родства, но подверглись лишь сходному адаптационному давлению. Вследствие этого аналогии исчезают, если изменяются нишевые условия1. Исследование аналогий требует поэтому особенно углубленного анализа динамики взаимодействий между системой и нишей. Это делает особенно интересными историко-сравнительные исследования таких предметов, которые, не имея общего происхождения, сталкиваются со сходными вызовами.

• Гомоаналогичное сходство («гомоаналогия»)2: оно характеризует структуры, которые и имеют общее происхождение, и подвергаются сходному адаптационному давлению. Например, современные парламенты западных демократий похожи друг на друга не только тем, что они имеют в основе своего происхождения существовавшие (или периодически созываемые) со времен позднего Средневековья собрания сословного представительства, но и тем, что они действуют в сходных внешних селекционных условиях партийного плюрализма, периодических выборов и свободных СМИ. В этом смысле гомо-аналогичные структуры являются «вдвойне сходными» или на практике «особенно похожими».

Поскольку они являются «более похожими», чем все другие формы сходства, гомоаналогии могут служить «масштабом» для таких «степеней

1 Гомологии, напротив, всегда сохраняются, но могут быть до неузнаваемости изменены поверхностными структурами.

2 Более раннее название для этой формы сходства - «гомойология».

206

сходства», сравнение которых вообще может быть целесообразным. По сравнению с гомоаналогиями именно гомологии и аналогии, как указывающие на «противоречие» между глубинной структурой и поверхностной структурой, более эффективны при сравнении, чем «слишком различные» гомономии и гомодинамии, еще чересчур сильно вовлеченные в естественно-научное поле исследований. Другие формы сходств, за исключением гомоаналогий, - и это распространенное заблуждение - якобы представляют собой лишь «хромающие примеры», «фальшивые параллели» или «недопустимые сравнения». Принятие подобных суждений ведет к откровенному ограничению научных поисков.

Порой для характеристики сходств применяется только одно понятие «аналогии». Вне контекста других форм сходств оно остается очень неточным или содержательно пустым. В этом случае оно едва ли сможет помочь, но лишь вовлекает в бесплодные дебаты. Ясное понятие аналогии можно получить только тогда, когда предварительно располагают ясным понятием гомологии. Но его нельзя получить на уровне культуры и социальных структур, до тех пор пока нет общего понятия «сходства в силу общего (базового) строительного плана». И это значит: без концепта мема -как и без ключевых выводов из общей теории эволюции - в культурологическом сравнительном исследовании отсутствуют крайне необходимые сравнительные понятия; в то же время с использованием концепта мема, а также в рамках общей теории эволюции становится возможной морфология, включающая все социально-культурные формы и их природные условия. Это также делает меметику одной из многообещающих и ориентирующих исследования теорией.

VI. Назад к Платону - и через него дальше!

В значительной степени Платон был прав в главной мысли своей теории идей: все, что существует, возникло в соответствии со «строительными планами». Они называются гены, когда речь идет о врожденных свойствах живых существ, и мемы, если они приобретаются в процессе образования и в итоге превращаются в культурные практики. Только неживая природа остается исключенной из этого рассмотрения, хотя, возможно, и связи элементарных частиц, и атомов, и молекул могут быть также подведены под понятие «строительного плана». Все, что существует, есть тогда «образ» или специфическая пространственно-временная и высоко индивидуализированная реализация некоего «прообраза», т.е. такого строительного плана, в результате которого что-то возникло: дом, рондо, сонет, танковый батальон, парламентская фракция.

Платон был прав и в главной интуиции своего учения о душе: имеются онтологические a priori, т.е. знания, моральные нормы и даже культурные образцы. Но все же они не пребывают вне времени и пространства

207

или вне мира, а являются не чем иным, как филогенетическими a posteriori: одни как гены, другие как культурные образцы того общества, в котором рожденный человек социализируется. Но о «филогенетическом априори» Платон за 2000 лет до появления эволюционной теории, конечно, ничего не знал. Только эволюционная теория познания, эволюционная этика и теория меметической культурной эволюции смогли эмпирически правдоподобно прояснить то, что Платон смог лишь гениально провидеть.

Хорошо понятна на этом фоне также платоновская концепция образования. С одной стороны, в живом существе уже существуют, как онтологические a priori, образцы ожиданий относительно природы реальности, которые соответствуют познаваемому внешнему миру - будь то трехмерность пространства или функциональные возможности мирного контакта с другими людьми. Образование, на самом деле, состоит в том, чтобы дать человеку осознание того, что уже запечатлено как в окружающем его мире, так и в его собственном запасе знаний. Фактически это может быть понято или по крайней мере описано как «воспоминание».

В свою очередь, такая двусторонняя запечатленность связана с тем, что в эволюционном процессе эволюционирующая система и ее системная среда настолько тесно взаимосвязаны, что они друг друга в буквальном смысле слова «ин-формируют», т.е. взаимно накладывают свои особенности друг на друга. В природе это делает с преобладающей силой соответствующая среда. Но и в сфере культуры все тоже становится средой. Все, что люди сами производят и поддерживают как культуру и общество, как экономические системы и политические порядки, - пока это не стало для последующих поколений онтогенетическим a priori: определенный язык, определенная религия, достигнутый уровень техники, ощущаемые в повседневной жизни экономические властные отношения, присутствие или отсутствие надежного государственного порядка. «Строительные планы» всего этого будут для вступающего в сознательную жизнь ребенка чем-то столь же само собой разумеющимся, как и природные явления. Тогда бог «есть», история «берет» определенное предустановленное направление, определенная династия или партия «имеют» право управлять - или же верно то, что противоположно всему этому, но также безальтернативно верно. Именно этот резонанс между опознанными фактическими «строительными планами» социокультурных структурных образований и направленными на их усвоение содержаниями знаний создает такие «доказательные впечатления», которые поддерживают рутинное продолжение социально конструктивных действий, что даже случайная социокультурная реальность начинает представать как направляемый людьми образ «вечно правильных принципов».

Анализ образцов случайного, но зависимого от связей системы и окружающей среды взаимодействия, т.е. образцов их взаимного «участия» в конкретной природе реальности, открывает нам «то, что скрепляет мир в его внутреннем основании» (J.W. v. Goethe). Это, с одной стороны, эволю-

208

ционный алгоритм, а с другой - те «строительные планы», которые возникают и продолжают себя менять в процессе его действия и таким образом производят открываемую морфологически цельность нашего мира. Понимание его поверхностной стороны как знаковой системы, за и вне которой находится нечто, приводит к таким исследованиям, которые называются «онтологическими». Тем не менее в такой онтологии разнообразие бытия уже не должно обосновываться «только философски», но - в свете теории, выходящей далеко за пределы платоновских предположений, - может исследоваться эмпирически.

Перевод с немецкого В. С. Авдонин

Список литературы

Andersson C. Splitting the replicator: Generalized Darwinism and the place of culture in nature // Journal of Economic Behavior & Organization. - Amsterdam, 2011. - N 80. - P. 657-669.

Atran S. The Trouble with Memes. Inference versus Imitation in Cultural Creation // Human Nature. -N.Y., 2001. - Vol. 12, Issue 4. - P. 351-381.

The Electric Meme. A New Theory of How We Think / Ed. Aunger R. - N.Y.: Free Press, 2002. -392 p.

Darwinizing Culture. The status of memetics as a science / Aunger R. (Ed.). - Oxford: Oxford univ. press, 2000. - 242 p.

Ball J. Memes as replicators // Ethology and Sociobiology. - N.Y., 1984. - Vol. 5, Issue 3. - P. 145-161.

Barnett S.A. How do we learn from each other? Memetics as a new view of human nature // Interdisciplinary Science Reviews. - L., 2002. - N 27. - P. 125-130.

Beck D.E., Cowan C.C. Spiral Dynamics. Mastering values, leadership, and change. - Cambridge: Blackwell Business, 1996. - 320 p.

BenedictR. Patterns of Culture. - L.: Routledge, 1937. - 290 p.

Blackmore S. Die Macht der Meme - oder: Die Evolution von Kultur und Geist. - München: Elsevier, 2005. - 413 S.

Blute M. Memetics and evolutionary social science // Journal of Memetics - Evolutionary Models of Information Transmission. - 2005. - N 9. - Mode of access: http://cfpm.org/jom-emit/2005/vol9/ blute_m.html (Zugriff am 20. Juni 2014.)

Breitenstein R. Memetik und Ökonomie. Wie die Meme Märkte und Organisationen bestimmen. -Münster: LIT, 2002. - 216 S.

Brodie R. Virus of the Mind. The new science of the meme. - Seattle: Integral Press, 1996. - 249 р.

Buskes Ch. Darwinism Extended: A Survey of How the Idea of Cultural Evolution Evolved // Philosophia. - N.Y., 2013. - N 41. - P. 661-691.

Calvin W.H. The Cerebral Code. Thinking a thought in the mosaics of the mind. - Cambridge; L.: MIT Press, 1996. - 256 p.

Campbell D. T. Variation and selective retention in socio-cultural evolution / Barringer H.R. et al. (Eds.) // Social Change in Developing Areas. A reinterpretation of evolutionary theory. - Cambridge, Mass.: Schenkman, 1965. - P. 58-79.

Carter B. Hominid evolution. Genetics versus Memetics // International Journal of Astrobiology. -Cambridge, 2012. - N 11. - P. 3-13.

Cicourel A. V. Die Aneignung der sozialen Struktur // Sprache in der sozialen Interaktion. -München: List, 1973.

Claidiere N., Sperber D. The role of attraction in cultural evolution // Journal of Cognition & Culturte. - Leiden, 2007. - N 7. - P. 89-111.

209

CloakF.T. Is a Cultural Ethology Possible? // Human Ecology. - N.Y., 1975. - N 3(3). - P. 161-182.

CostallA. The meme meme // Cultural Dynamics. - Thousand Oaks, 1991. - N 4. - P. 321-335.

Dawkins R. Das egoistische Gen. - Berlin: Springer, 1978. - 246 S.

Demuth Ch. Institutionen und ihre endogenen Systembedingungen. Die Ordnung des Institutionellen / Patzelt (Ed.) // Evolutorischer Institutionalismus. Theorie und exemplarische Studien zu Evolution, Institutionalität und Geschichtlichkeit. - Würzburg: Ergon, 2007. - S. 415-448.

DennettD.C. Darwin's Dangerous Idea. Evolution and the meanings of life. - N.Y. et al.: Simon & Schuster, 1995. - 586 p.

GersM. The Case for Memes // Biological Theory. - Cambridge, 2008. - N 3. - P. 305-315.

Gill J. An extra-empirical methodology to accompany theoretical memetics // International Journal of Organizational Analysis. - Bowling Green, 2012. - Vol. 20, Issue 3. - P. 323-336.

Heylighen F. What makes a meme successful? Selection criteria for cultural evolution. - 2011. -Mode of access: http://cogprints.org/1132/1/MemeticsNamur.html (Zugriff am 20. Juni 2014.)

JaeggiA.V., GurvenM. Natural cooperators: Food sharing in humans and other primates // Evolutionary Anthropology. Issues, News, and Reviews. - N.Y., 2013. - Vol. 22, Issue 4. - P. 186-195.

Jan St.B. The memetics of music. A neo-Darwinian view of musical structure and culture. - Alder-shot et al.: Ashgate, 2007. - 278 p.

Koch W.A. Genes vs. Memes. Modes of integration for natural and cultural evolution in a holistic model («ELPIS»). - Bochum: Studienverlag Dr. Norbert Brockmeyer, 1986. - 97 S.

Kronfeldne M. Darwinian creativity and memetics. - Durham (England): Acumen Publishing Ltd, 2011. - 165 p.

Lempp J., Patzelt W.J. Allgemeine Evolutionstheorie. Quellen und bisherige Anwendungen / Patzelt W.J. (Ed.) // Evolutorischer Institutionalismus. Theorie und exemplarische Studien zu Evolution, Institutionalität und Geschichtlichkeit. - Würzburg: Ergon, 2007. - S. 97-120.

LordA.S. Revieving organisational memetics through cultural linnsanism // International Journal of Organizational Analysis. - Bradford, 2012. - Vol. 20, Issue 3. - P. 349-370.

Lynch A., Baker A.J. A population memetics approach to cultural evolution in chaffinch song: Meme diversity within population // American Naturalist. - Chicago, 1993. - N 141. - P. 597-620.

Lynch A. Thought contagion. How belief spreads through society. The new science of memes. -N.Y.: Basic Book, 1996. - 192 p.

McNamara A. Can we measure memes? // Frontiers in Evolutionary Neuroscience. - Lausanne, 2011. - N 3. - P. 1-7.

Mesoudi A. A Darwinian theory of cultural evolution can promote an evolutionary synthesis for the social sciences // Biological Theory. - 2007. - N 2. - P. 263-275.

MoritzE. Memetic Science I. General Introduction // Journal of Ideas. - 1990. - N 1. - P. 1-23.

Patzelt W.J. Grundlagen der Ethnomethodologie. Theorie, Empirie und politikwissenschaftlicher Nutzen einer Soziologie des Alltags. - München: Fink, 1987. - 378 S.

Patzelt W.J. Wirklichkeitskonstruktion im Totalitarismus. Eine ethnomethodologische Weiterführung der Totalitarismuskonzeption von Martin Drath / Siegel A. Hrsg.) // Totalitarismustheo-rien nach dem Ende des Kommunismus. - Köln; Weimar: Böhlau, 1998. - S. 235-271.

Evolutorischer Institutionalismus. Theorie und exemplarische Studien zu Evolution, Institutionalität und Geschichtlichkeit / Patzelt W.J. (Hrsg.). - Würzburg: Ergon, 2007. - 739 S.

Patzelt W.J. Kulturwissenschaftliche Evolutionstheorie und Evolutorischer Institutionalismus / Patzelt W.J. (Hrsg.) // Evolutorischer Institutionalismus. Theorie und exemplarische Studien zu Evolution, Institutionalität und Geschichtlichkeit. - Würzburg: Ergon, 2007 a. - S. 121-182.

Patzelt W.J. Institutionalität und Geschichtlichkeit in evolutionstheoretischer Perspektive / Patzelt W.J. (Hrsg.) // Evolutorischer Institutionalismus. Theorie und exemplarische Studien zu Evolution, Institutionalität und Geschichtlichkeit. - Würzburg: Ergon, 2007 b. - S. 287-374.

Patzelt W.J. Perspektiven einer evolutionstheoretisch inspirierten Politikwissenschaft / Patzelt W.J. (Hrsg.) // Evolutorischer Institutionalismus. Theorie und exemplarische Studien zu Evolution, Institutionalität und Geschichtlichkeit. - Würzburg: Ergon, 2007 c. - S. 183-235.

210

Patzelt W.J. Die Evolution geht weiter - und weiter, als man denkt! // EvoEvo. 200 Jahre Darwin und 150 Jahre Evolutionstheorie. Zeitgenössische Beiträge aus Kunst und Wissenschaft. - Wien: k/haus, 2009. - S. 17-26.

Patzelt W.J. Allgemeine Evolutionstheorie und ihr Nutzen für die Sozialwissenschaften / Knofla-cher M. (Hrsg.) // Faktum Evolution. Gesellschaftliche Bedeutung und Wahrnehmung. - Frankfurt et al.: Peter Lang, 2011. - S. 217-246.

Patzelt W.J. Quellen und Entstehung des «Evolutorischen Institutionalismus» / Patzelt W.J. (Hrsg.) // Parlamente und ihre Evolution. Forschungskontext und Fallstudien. - Baden-Baden: Nomos, 2012. - S. 9-45.

Patzelt W.J. (o.J.). Die Ko-Evolution von Notenschrift und Musik. - Ppt-Präsentation, erhältlich vom Verfasser.

Pinker S. How the Mind Works. - N.Y.: W.W. Norton & Company, 1997. - 660 p.

Popper K.R. Zur Theorie des objektiven Geistes // Objektive Erkenntnis. Ein evolutionärer Entwurf. -Hamburg: Hoffmann & Campe, 1973. - S. 172-212.

Price I. Organizational Memetics. Organizational Learning as a Selection Process // Management Learning. - 1995. - Vol. 26, Issue 3. - P. 299-318.

Richerson P.J., Boyd R. Not by genes alone. How culture transformed human evolution. - Chicago; L.: Univ. of Chicago press, 2005. - 332 p.

Salingaros N., Mikiten T. Darwinian Processes and Memes in Architecture. A Memetic Theory of Modernism // Journal of Memetics - Evolutionary Models of Information Transmission. - 2002. -N 6. - Mode of access: http://cfpm.org/jom-emit/2002/vol6/salingaros_na&mikiten_tm.html (Zugriff am 20. Juni 2016.)

Schurz G. Evolution in Natur und Kultur. Eine Einführung in die verallgemeinerte Evolutionstheorie. - Heidelberg: Spektrum, 2011. - 435 S.

Shennan St.J. Genes, memes and human history. Darwinian archaeology and cultural evolution. -L.: Thames & Hudson, 2002. - 304 p.

Wegener F. Memetik. Der Krieg des neuen Replikators gegen den Menschen. - Gladbeck: Books on Demand, 2001. - 120 S.

211