CC BY
84
Гусейнов Александр Шамильевич - кандидат психологических наук, доцент кафедры психологии Кубанского государственного университета физической культуры, спорта и туризма, г. Краснодар, тел.: 8 (861) 262 23 21, е-шаП: AGuseinov@yandex.ru.
Гусейнов А. Ш.
ГЕНЕЗИС РАДИКАЛЬНОЙ ПРОТЕСТНОЙ АКТИВНОСТИ
ЛИЧНОСТИ
За последние два года (2013-2014 гг.) количество экстремистских организаций в России увеличилось почти в два раза, зафиксирован значительный рост экстремистских преступлений. Инфантильность и отсутствие жизненного опыта, свойственные некоторым молодым людям, препятствуют пониманию всей сложности социальных процессов, происходящих в глобализированном мире, адекватному восприятию неоднозначной картины геополитического противоборства. Лидеры радикальных группировок, используя личностную незрелость молодежи, на основе манипулятивных технологий, активно внедряют в неокрепшее сознание молодежи нигилистические профашистские ценности. Наибольшую опасность для общества и личности представляют религиозные экстремистские организации, где под видом опеки и обеспечения «духовного водительства» сознание подвергается глубинной трансформации на религиозной основе. Членство в них означает выпадение из общества, утрату культурных и социальных корней, уход из семьи, замену прежнего круга друзей «идейными сторонниками» [10].
М.М. Решетников, отмечая актуальность проблемы терроризма и экстремизма и отсутствие дефицита теорий в этой области, считает, что прагматически ценного для преодоления этих явлений предложено немного, поскольку теории разрабатываются на уровне здравого смысла, в то время как феномены выходят далеко за рамки обыденной жизни. Подобная исследовательская ориентация является неадекватной предмету исследования, так как совершенно не принимает во внимание исторический контекст ситуации, не учитывает сферу иррационального [8, с. 142]. По В.В. Знакову, участники резонансных протестных акций не слушают рациональных доводов, а осно-
вываются на плохо осознаваемых невербализуемых аргументах и обращаются к экзистенциальным переживаниям. Поэтому он предлагает «понимать-постигать» протестные настроения в контексте экзистенциальной реальности человеческого бытия, которая «основана на таком единстве познания и переживания, в результате которого порождается опыт, имеющий смысл для субъекта» [5, с.19].
Очевидно, что феноменология протестной активности личности выходит за рамки традиционных представлений о личности и рассмотрение проблемы протеста в узких рамках адаптивной парадигмы в связи с его соотнесенностью с дезадаптацией и девиантностью вряд ли уместно. При механистическом рассмотрении явления сложная диалектика внешнего и внутреннего, динамика этого взаимодействия, порождающая различные протестные формы, выпадает из психологического анализа. А.В. Петровский и В.А. Петровский подчеркивают: «Мысля личность свободной, мы раскрываем перед ней простор самоопределения..., привязывая ее (личность - А.Г) к решению задач адаптации, мы сковываем личность, лишаем ее спонтанности [7, с. 96].
Методология субъектно-бытийного подхода, которая лежит в основе нашего видения проблемы протестной активности личности, позволяет рассматривать эту проблему в широком онтологическом горизонте, включая в поле изучения социокультурный, исторический и экзистенциальный аспекты реальности. Протест рассматривается нами как сложный интегральный психологический феномен, проявляемый в конкретно-историческом контексте и варьируемый вокруг двух полюсов психодуховной жизни личности (конструктивного/деструктивного), результирующих в различные протестные формы посредством определенного рода организованной субъектной активности и экзистенциального самоопределения. Протестная активность личности -это процесс, имманентно свойственный личности, протекающий в латентном виде (опосредованно влияя на специфику субъектной активности личности) или актуализированном виде, характерном разной субъектной направленностью и различной степенью выраженности, который сопровождается субъективными переживаниями несправедливости, унижения, угрозы потери благ, свободы, утраты достоинства и личностно значимых ценностей.
Отметим, что в субъектно-бытийном подходе неуспешность процесса самоопределения личности в макросоциальных координатах рассматривается как общая психологическая основа различных социально-деструктивных фе-
номенов [13]. Действительно, у террористов проблем с психическим здоровьем и «патологическим нарциссизмом» не обнаруживается [10]. Целесообразно обратить внимание на причины, заставляющие человека делать в пользу манифестации радикальной протестной активности личности. Э. Фромм считает, что не только материальные лишения заставляют человека протестовать, но также специфические человеческие потребности являются не менее сильными побудительными причинами протеста [15, с. 266]. Поэтому понимание человеческой души должно основываться на анализе человеческих потребностей, вырастающих из условий его существования [17, с.128]. С.Л. Рубинштейн подчеркивал, что смысловой анализ человеческого поведения предполагает раскрытие духовной жизни человека для определения того, что для человека значимо, как происходит изменение акцентов, переоценка ценностей [9].
Полагаем, что анализ этой проблемы в контексте субъектно-бытийного подхода, который учитывает духовное измерение личности и соотносится с уровнем личностно-смысловых образований, неизбежно диктует рассмотрение личности в экзистенциальном аспекте, со стороны экзистенциальных потребностей, поскольку предпочтение радикальных форм протеста можно рассматривать как «лакмус», в предельном варианте проявляющий эти потребности и способы их удовлетворения. Выяснение того, на какой основе удовлетворяются данные потребности в случае предпочтения радикальных форм протеста, сопряжено с анализом механизмов смещения, искажения, инверсии и подмены, действие которых создает видимость разрешения ключевых экзистенциальных вопросов бытия. Анализ проблемы в таком русле позволит приблизиться к пониманию истинных мотивов, побуждающих к экстремизму и терроризму, даст возможность заострить деформационные изменения личности, которые очевидны при избранном способе существования.
Напомним, что экзистенциальные потребности, закрепляющиеся эво-люционно, сопряжены с базовым противоречием человеческого бытия - необходимостью быть частью природы и в то же время отдельным от нее. Это противоречие, подчеркивающее двуаспектность человеческого бытия, диктует необходимость удовлетворения разнородных потребностей [15; 17]. Э. Фромм выделяет пять объективно существующих потребностей, исходящих из условий человеческого существования: потребностей в связи, трансценденции, укорененности в мире, в самоидентичности и системе
ориентации. Специфика удовлетворения этих потребностей, способы реализации внутреннего потенциала человека определяется социальным порядком, в соответствии с которым живет человек [15; 16].
Потребность в связи (в привязанности) исходит из утраты людьми инстинктивных связей и призывает человека к созданию отношений, основанных на продуктивной любви к людям - взаимной заботе, ответственности, уважении и понимании [17, с.130]. В противном случае, потребность в межиндивидуальных узах искажается, извращается и желание принимать участие в жизни другого человека.
По мнению М. Сейджмана, одной из главных причин присоединения к джихаду является желание остаться в компании друзей, где члены этих организаций приобретают такое чувство социальной общности, которое они не смогли получить нигде. Парадоксально, но молодые люди совершают теракты не по идейным соображениям и не из чувства ненависти к западным ценностям, стремление к джихаду основано на любви к членам своей группировки [10, с. 165]. Следовательно, полное взаимопонимание реализуется только в результате обособления в замкнутой группе, демонстрации клановой солидарности. Причем, у лидеров группировок данная потребность, посредством инверсии (от лат. туегао — переворачивание) трансформируется в невротическое стремление эксплуатировать других, которое связано с восприятием людей в качестве объектов, «орудий», позволяющих осуществить собственные замыслы по переустройству мира. Грандиозное чувство самозначимости, манипуляция, импульсивность, безответственность указывают на признаки глубокой личностной аномалии - антисоциальное расстройство личности [22].
Следующая потребность - потребность в трансценденции (от лат. 1гапвсепёеге — переступать) обусловлена необходимость преодоления животной природы, т.е. не оставаться созданием, объектом, а становиться творцом, субъектом своей жизни. Поэтому «все человеческие страсти, «хорошие» и «дурные», следует понимать не иначе как попытку человека преодолеть собственное банальное существование во времени и перейти в трансцендентальное бытие» [14, с. 27]. В оптимальном варианте эта потребность удовлетворяется посредством творческой активности, которая способствует максимальному развитию способностей в процессе самореализации [21]. Возможность реального самоосуществления в мире приносит глубокую удовлетво-
ренность жизнью, ощущение собственной значимости и полезности, способствует развитию внутренней свободы. А.А. Деркач и Э.В. Сайко, ссылаясь на определенные В.А. Петровским уровни состоятельности (самореализация, самопрезентация, самотрансляция, самотрансценденция), отмечают, что последние фиксируют психологическую лестницу структурирования пространства творческого восхождения субъекта в процессе самореализации как выхода за пределы самого себя, предполагающей, прежде всего, «принятие социумом такой презентации и осознание своей значимости, значимости своей творческой деятельности для других» [3, с. 233-244].
Экстремистская деятельность не только искажает содержание экзистенциальных потребностей, полностью блокируются ключевые интенции человека - жизнеутверждение, созидание, способность к творчеству. Несмотря на то, что привлекательность террора как сферы деятельности тоже связана с мотивом преобразования, активного изменения мира, в самореализации присутствует двойственность и противоречивость. По мнению Д.В. Ольшанского, самореализация, завершающаяся самоуничтожением, указывает на ограниченность возможностей и констатацию несостоятельности человека, не находящего других способов воздействия на мир, кроме насилия и деструкции [6, с.119].
Э. Хоффер, изучая мотивы фанатиков, отмечает параметры смещения от подлинной реализации к ложной, связанного с безнадежностью - оценкой своей жизни как непоправимо испорченной и невозможностью определения достойной цели в самопродвижении, в результате чего заметно снижаются перспективы личной карьеры. В случае, когда личная заинтересованность воспринимается как нечто позорное, недостойное и порочное, все, что предпринимается для собственного успеха, укрепления своего «Я», кажется человеку заведомо обреченным [18, с. 28]. Т. Шибутани добавляет: чрезмерные амбиции, на фоне личностной несостоятельности, активизируют острую борьбу за власть и признание и становятся способом компенсации низкого уровня собственного достоинства, а власть рассматривается как страхование от подспудного чувства неполноценности [20, с. 395].
Следовательно, организация дает возможность неудовлетворенным самореализацией стать другими людьми, исполнить видную роль и приобрести качества, которые они не могли обрести ранее в связи с ограниченными ресурсами собственного «Я». Массовое движение, особенно в фазе его подъе-
ма, привлекает и удерживает не тех, кто хочет продвинуть свое «Я», а тех, кто старается освободиться от своего нежеланного «Я» и удовлетворить страсть к самоотверженности [18]. Таким образом, создается субъективно достоверная иллюзия реализованности лучших качеств своей личности. В отличие от подлинной самореализации, требующей духовных усилий, «фан-тазматическая самореализация фанатика лишена этих обременяющих обстоятельств, она быстра, субъективно достоверна, надежна, проста и понятна и возносит его на самый верх пантеона героев» [12, с. 31].
Эти представления согласуются с предложенной нами иерархической моделью протестной активности личности. При «стертом» Я, слабой воле и низком самоконтроле, утрате самоуважения, возрастает потребность во внешнем контроле, к примыканию к массе, толпе, мощной организации, что активизирует действие подпольных сил, сосредоточенных в структурных компонентах системы протестной активности Экзо Я и Прото Я [1; 2].
Далее, потребность в укорененности в мире связана с желанием ощущать свои природные корни, чувствовать себя неотъемлемой частью мира, «принадлежать» ему. Гарантируя прочность и безопасность бытия, она формируется с самого рождения, на основе коренной связи ребенка с матерью, но на следующих этапах онтогенеза (за границами детства) сохранение отношений диадной зависимости расценивается как нездоровая, невротическая фиксация [17, с.130]. В оптимальном варианте удовлетворение данной потребности связано с переживанием слитности, близости и родственности с другими людьми, дающем ощущение стабильности и предсказуемости мира.
На какой же основе удовлетворяется данная потребность в деструктивном варианте? Обратим внимание на единомыслие исследователей относительно того, что секты и экстремистские организации обеспечивают чувство принадлежности [1; 2; 9;12]. Э. Хоффер указывает на «семейное сходство» массовых движений, причем понятие «семья» употребляется им в таксономическом смысле. В том случае, когда адепты примыкают к движению как союзники до конца, то они находят возрождение к новой жизни в тесно сплоченном коллективе [18].
Смысл сопричастности к этой силе заключается в том, что человек приобщаясь к этой мощи и славе, идентифицируется с ними. Отказавшись от собственной свободы, независимости и уничтожив собственное Я, индивид приобретает новую уверенность, защиту от мучительного сомнения, невыно-
симой беспомощности и депрессии. Одновременно снимается проблема принятия самостоятельных решений и сомнений, сопряженных с этим выбором.
Однако за выбор, связанный с отчуждением от себя, приходится дорого платить. Э. Фромм доказывает, что попытки полностью «стереть» личность удаются только частично, временно и появление собственного Я необратимо. На уровне сознания индивид может чувствовать себя уверенным, принадлежащим целому, «но в действительности он сильно страдает от поглощения своего Я и никогда не сливается в одно целое с той силой, к которой прилепился, между ними всегда остается фундаментальное противоречие, а вместе с тем и побуждение, хотя бы и неосознанное, преодолеть мазохистскую зависимость и стать свободным» [16, с. 135-136].
Далее потребность в самоидентичности, предполагающая стремление к сохранению и подчеркиванию уникальности своей индивидуальности. Ее оптимальная реализация связана с достижением автономности, самостоятельности, с самоуважением, самоутверждением и ощущением контролируемости жизни. В случае неудовлетворительного решения этой проблемы, человек идентифицируется с другим человеком или с группой и чувство идентичности и самотождественности исходит не из собственного выбора, а из отождествления с другими лицами.
Присоединение к организациям даже в виде сочувствия и принятия идей позволяет обрести гордость, уверенность, целеустремленность, способствует отождествлению себя с усилиями, достижениями и перспективами движения [18]. Чувство причастности к клановым ценностям снимает проблемы, спровоцированные неудавшимся процессом идентификации, позволяет почувствовать определенность в ситуации неопределенности бытия, дает шанс для формирования и удержания «новой» позитивной идентичности.
Напомним, что исключение из политической и социальной жизни явилось причиной протеста французских граждан в 2005 году, описанного как странный случай фатической коммуникации. Эта необычная форма протеста представляла собой то, что Ж. Лакан определил «как импульсивный переход к действию, который невозможно перевести в речь или мысль и который несет с собой невыносимую фрустрацию» [4, с. 64]. С. Жижек подчеркивает не столько беспомощность протестующих, сколько отсутствие «когнитивного картографирования», их неспособность поместить опыт своей ситуации внутрь значимого целого [там же]. Следовательно, самоутверждение, встро-
енность в социум, желание влиять на социальные процессы является одной из актуальных потребностей личности, необходимой предпосылкой существования.
Далее, потребность в системе ориентации и служении, которая актуализирует мощный энергетический потенциал личности. Ее интенсивность и значимость для человека связана с тем, что люди чувствуют необходимость в определенной системе ориентиров, нуждаются в стабильном, понятном и последовательном способе восприятия и понимания окружающего мира. Система ориентиров изначально может быть рациональной или иррациональной, но может содержать элементы того и другого, в зависимости от того, в какие идеалы верит человек. Различия в удовлетворении данной потребности определяются жизненными целями, ценностно-смысловыми приоритетами личности. Человек способен выбирать между служением власти и разрушению или служением разуму и любви, именно выбор проявляет истинность/ложность идеалов, их способность к максимальному раскрытию возможностей человека и гармонизации его внутреннего мира [11].
Вследствие чего искажается удовлетворение данной потребности? Выбирая себе кумира (государство, партию, идею, Бога или церковь), фанатик абсолютизирует этого идола и абсолютно ему подчиняется, обретая смысл жизни и расчетливый душевный подъем [14]. Высокую устремленность к «новой» жизни, возрождению обеспечивает сотериологический мотив. Посредством самоотождествления со «священным делом», приобретается основа для гордости, уверенности, надежды [18].
Рассмотрение личности с позиции субъектно-бытийного подхода акцентирует тему противоречий личности в различных пространствах ее бытия [13]. В радикальных протестных формах обнаруживается система противоречий: между желанием самореализации и отказом от творческого самовыражения; между желанием жить яркой, насыщенной жизнью и ее обесценен-ностью, поскольку субъектная активность личности сопряжена с концентрацией на теме смерти.
Обратим внимание еще на ряд парадоксов и противоречий: радикальное требование свободы сочетается с непониманием ее истинного смысла; интенсивная зависимость от авторитетов сочетается с настойчивым требованием абстрактной свободы и независимости. Это противоречие дополняется отказом от проживания собственной судьбы, характерного для всех выделен-
ных и описанных нами деструктивных протестных форм (нигилизм, оппозиция, негативизм, эскапизм). Кроме того, выделено противоречие несоответствия между имеющимися ограниченными ресурсами собственного «Я» и неадекватными амбициями и представлениями о себе, вплоть до ощущения богоподобия, собственной грандиозности и восприятия себя как мессии и сверхчеловека.
Г.Ю. Фоменко связывает осуществлённый выбор в пользу социально-деструктивных объединений с приобретением духовных выгод, которые приводят к исчезновению испытанных личностью в прошлом внутренних противоречий. Молодые люди, посредством этого выбора, преодолевают неудовлетворяющий их индивидуализм обретением «понимающей и поддерживающей» новой социальной общности; формируют новое мировоззрение, выводящее за узкие пределы обыденного существования; расширяют общность мы-идентичности за рамки повседневного межличностного общения [19, с. 46].
Таким образом, личностная незрелость и бездуховность молодых людей, социальная непродуктивность, неудачные попытки справиться с экзистенциальными дихотомиями, не позволяющие удовлетворительно разрешать бытийные противоречия, приводит к ценностно-смысловым искажениям и неуспешности процесса экзистенциального самоопределения, результатом которого становится предпочтение радикальных, деструктивных форм протестной активности личности.
•к к к
1. Гусейнов А.Ш. Негативный потенциал протеста: психологический анализ. Журнал «Армия и общество». М.: «Наука-ХХ1». 2013 № 1. С.169-175.
2. Гусейнов А.Ш. Феномен протестного поведения // Человек. Сообщество. Управление. КубГУ. 2012. № 2. С. 82-96.
3. Деркач А.А., Сайко Э.В. Самореализация как структурообразующий конструкт и процесс в онтогенезе (теоретико-методологическое обоснование) // Мир психологии № 2. 2009. С. 222 -234.
4. Жижек С. О насилии. М.: Европа, 2010.
5. Знаков В.В. Многомерный мир человека: типы реальности, понимания и социального знания // Вестник Московского университета. Серия 14. Психология. 2012. №3. С. 18-29.
6. ОльшанскийД.В. Психология терроризма. СПб.: Питер, 2002.
7. Петровский А.В., Петровский В.А. Категориальный строй психологии сегодня // Развитие личности. № 2. 2014. С. 92-124.
8. Решетников М.М. Психическая травма. СПб.: Восточно-Европейский Институт Психоанализа, 2006.
9. Рубинштейн С.Л. Бытие и сознание. Человек и мир. М.: Питер, 2003.
10. Сейджман М. Сетевые структуры терроризма. М.: Идея-Пресс, 2008.
11. Сумерки богов. Ф. Ницше, З. Фрейд, Э. Фромм, А. Камю, Ж. П. Сартр / сост. и общ. ред. А.А. Яковлева. М.: Политиздат, 1990.
12. Тхостов А.Ш., Сурнов К.Г. Мотивация террориста // Национальный психологический журнал. № 1 (2). 2007. С. 27-32.
13. Фоменко Г.Ю. Психология безопасности личности: теоретико-методологические основания институционализации // Человек. Сообщество. Управление. Краснодар.: КубГУ. 2010. № 1. С. 83- 99.
14. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М.: Республика, 1994.
15. Фромм Э. Революция надежды. Навстречу гуманизированной технологии // Психоанализ и этика. М.: Республика, 1993. С. 217-356.
16. Фромм Э. Бегство от свободы / пер. с англ. М.: Прогресс, 1989.
17. Холл К.С., Линдсей Т. Теории личности. М., 1997.
18. Хоффер Э. Истинноверующий. Мн.: ЕГУ, 2001.
19. Человек, субъект, личность в современной психологии // Материалы Международной конф., посвященной 80-летию А.В. Брушлинского. Том 1. / под. ред. А.Л. Журавлев, Е.А. Сергиенко. М.: ИП РАН, 2013.
20. Шибутани Т. Борьба за признание и власть // Психология и психоанализ власти. Т. 2. Самара: «БАХРАХ», 1999. С. 394-398.
21. Шиповская В.В. Модусы преодолевающей активности личности в контексте субъектно-бытийного подхода // Известия Сочинского государственного университета. 2013. № 4-2 (28). С. 89-93.
22. Cleckley H.M. The Mask of Sanity: An Attempt to Clarify Some Issues About the So-Called Psychopathie Personality. 5th edition, Copyright Emily S. Cleckle. 1988.
