CC BY
86
IV. Военная тема в славянских литературах
Н.Д. Блудилина (Институт мировой литературы РАН / Ггосударственная академия славянской культуры,
Москва)
Генезис и поэтика архетипа воина в древнерусской литературе
Abstract:
Bliidilina N.D. Genesis and Poetics of the warrior archetype in the ancient Russian literature
The article deals with the problem of the genesis and poetics of the warrior archetype in the ancient Russian literature of different genres (Chronicle, teaching, lives, word, chronograph) and eventually identifies such «roots», as folklore, Biblical, classical, European Middle Ages and national literary tradition of the first hundred years. The system, it suggests, falls within general trends of development of the literary process of the old Russian literature.
Ключевые слова: древнерусская литература, Повесть временных лет, Поучение Владимира Мономаха, Слово о полку Игореве, Житие Александра Невского, Александрия, Прение живота со смертью, генезис, поэтика, архетип, воин, мужество, отвага, премудрость.
Древнерусский «субстрат» буквально пропитывает поэтику
русской литературы нового времени1, особо актуальной является
" 2 продолжение и развитие неисчерпаемой темы ратного подвига2 во
многих замечательных произведениях3, достаточно упомянуть эпопею Л.Н. Толстого «Война и мир». В Ипатьевской летописи за 1148 г. сказано: «Мир стоит до рати, а рать до мира»4, и новейшая история свидетельствует, что, увы, наша действительность по-прежнему дает драматичный материал для этой темы в литературе. Проблема генезиса и поэтики архетипа воина в нашей начальной словесности в связи с выше сказанным представляет особую важность и актуальность. Проанализировав историю вопроса мы выявили, что объектом изучения чаще всего являлись воинские
повести5 и княжеские жития6, исследователи касались в своих работах лишь общих аспектов указанной проблемы7.
В данной статье в качестве объектов текстологического анализа мы выбрали произведения древнерусской литературы разных жанров (летописи, «поучения», жития, «слова», «хронограф») и конкретизировали задачи и аспекты исследования для более точного решения заявленной проблемы.
Обратимся к истокам русской словесности - «Повести временных лет», самому значительному произведению Киевской Руси, обладающему исключительными особенностями: «патриотической возвышенностью рассказа, широтой политического горизонта, живым чувством народа и единства Руси» утверждением «значения русского народа в мировом историческом процессе»8.
Нестор приводит в летописи много примеров ратного подвига древних русичей9. Проанализируем следующий эпизод нашей древнейшей истории, описанный в «Повести временных лет»: «хозары» нашли полян, «сидящими» на горах в лесах «над рекою Днепром» и велели платить им дань, посовещавшись, наши предки «дали от дыма по мечу», «хозары» отнесли их к своему князю и к своим старейшинам и сказали им, что «новую дань нашли мы» и показали меч, и сказали старцы «хозарские»: «Не добра дань та, княже: мы доискались ее оружием, острым только с одной стороны, - саблями, а у этих оружие обоюдоострое - мечи: станут они, когда-нибудь собирать дань и с нас. И с иных земель»10. Летописец Нестор далее констатирует: «И сбылось сказанное ими, так как не по своей воле говорили они, а по Божьему повелению»11. Далее он подтверждает сказанное, ссылаясь на священную историю, что так вот было и при фараоне, царе египетском, когда привели к нему Моисея и сказали старейшины фараона, что этот унизит когда-нибудь Египет: «Так и случилось. [...] Тоже и эти:
сперва властвовали, а после над ними самими властвуют; так и
" 12
есть: владеют русские князья хозарами и по нынешний день»12. Вывод относительно воинского духа наших предков однозначен: стойкость и непобедимость, здесь и далее главный ее символ (а не просто некий брутальный «атрибут» воина) - меч, «как дань», которую получат завоеватели пришедшие на русскую землю. Отсылка к библейским событиям13 придает этому художественному утверждению летописца особый статус сакральности, вечной сущности, прозреваемой в земном событии.
Другой характерный для нашей темы легендарный известный эпизод летописи - поход дружины князя Святослава на греков, унизивших Русь коварством и данью. У врат Царьграда сошлись 10 тыс. русского войска против 100 тыс. греков. Нестор честно описывает испуг русских воинов, увидевших «великое множес -тво» их воинов, и приводит исторически значимые слова князя Святослава: «Нам некуда уже деться, хотим мы или не хотим -должны сражаться. Так не посрамим земли Русской, но ляжем здесь костьми, ибо мертвые не знают позора. Если же побежим -позор нам будет. Так не побежим же, но станем крепко, а я пойду впереди вас: если моя голова ляжет, то о своих сами позаботьтесь», и достойный ответ русских воинов: «Где твоя голова ляжет, там и свои головы сложим» 14. Летописец в этом лаконичном описании эпизода главную идейно-эмоциональную доминанту «отдал» мужественным речам воинов, которые их характеризуют лучшим образом. Мы видим здесь важное исконное качество му -жества русского воина: принимать сражение даже в абсолютно неравных и пагубных условиях, сознательно идти на смертный бой, готовность «головы сложить», но не посрамить свою воинскую честь: позор страшнее смерти. Благодаря этому геройству всегда будет победа «за нами»: «И исполчились русские, и была жестокая сеча, и одолел Святослав, а греки бежали»15. Рассмотренные эпизоды относились к эпохе язычества, с Крещением Руси наступает качественно иная эпоха с другим христианским мировоззрением16, иной взгляд русской словесности и на главные достоинства воина.
От летописного эпоса перейдем к другому жанру - к «Поучению» Владимира Мономаха (из Лаврентьевской летописи 1117 г.)17. Владимир Всеволодович Мономах (1053-1125), с 1113 г. князь Киевский, всю жизнь провел в борьбе с половцами, против которых организовал несколько походов объединенных сил русских князей18, но при этом идейным лейтмотивом его «Поучения» является вовсе не воинственность, а милосердие, что подтверждается цитатой из «Псалтыри»: «Кроткие же наследуют землю и насладятся миром. Злоумышляет грешный против праведного и скрыжещет на него зубами своими; господь же посмеется над ним, ибо видит, что настанет день его. Оружие извлекли грешники, натягивают лук свой, чтобы пронзить нищего и убогого, заклать правых сердцем. Оружие их пронзит сердца их, и луки их со-
крушаться. [...] Ибо сила грешных сокрушится, праведных укрепляет же господь. Ибо грешники погибнут, - праведных же милует и одаривает. Ибо благословляющие Его наследуют землю, клянущие же Его истребятся. Господом стопы человека направляются»19. В соответствие с этим спокойно и достойно, почти буднично рассказывает автор «Поучения» о своих военных подвигах и победах, как о констатации свершившегося наказания «грешных», поднявших оружие против «праведных»: «.и много бед приняли мы от войны.»20, «А врозь перебил их в то время около двухсот лучших мужей»; и главное для него, христианина: «И миров заключил с половецкими князьями без одного двадцать.»21. Среди «сокрушенных» злоумышленников оказались и свои князья, кто с врагами-половцами вступил в союз и разорял Русскую землю ради своего властного честолюбия: «... и Бог нам помог, и полки их победили»22. Далее Владимир Мономах приводит слова библейского пророка: «Что лучше и прекраснее, чем жить братьям вместе», и по-христиански заключает: «Дьявол ведь ссорит нас, ибо не хочет добра роду человеческому»23.
Стоическая жизнь автора «Поучения» - лучший пример потомству: «.сам делал - на войне и на охотах, ночью и днем, в жару и стужу, не давая себе покоя»24. Владимир Мономах воин-христианин, это единство качеств он и передает в своем наставлении: «Смерти, дети, не бойтесь, ни войны, ни зверя, дело исполняйте мужское, как вам Бог пошлет. Ибо если я от войны, и от зверя, и от воды, и от падения с коня уберегся, то никто из вас не может повредить себя или быть убитым, пока не будет от Бога велено»25. Христианство вносит новое качество26 отношения русского воина к жизни и смерти: «Божие обережение лучше человеческого»; «А мы что такое люди грешные и худые? Сегодня живы, а завтра мертвы, сегодня в славе и чести, а завтра в гробу и забыты»27; но сохраняется и исконное, как в летописях: «Разве удивительно, что муж пал на войне? Умирали так лучшие из предков наших»28.
«Слово о полку Игореве», написано в конце XII в. - вскоре после похода Игоря Святославовича Новгород-Северского на половцев в 1185 г. Об идейной стороне «Слова» и о его художественной форме накопилась огромная литература29. В этом произведении очень сильна фольклорная основа, и, вместе с тем, оно тес -но связано с книжностью своего времени30. Это произведение ли-
рическое и эпическое одновременно. «Слово» в сильнейшей степени повлияло на памятник XV в. «Задонщина». Поэтичность «Слова» захватила многих русских поэтов. В русской поэзии неоднократны отражения образов «Слова», его мотивов, метафор, приемов речи и т.п.31
В этом поэтическом шедевре древнерусской словесности заключены горькие раздумья автора о судьбах Русской земли, ибо описывается страшное поражение княжеской дружины, такое было впервые: войско почти все было уничтожено и князь Игорь ранен и захвачен в плен.
Поэтика «Слова» построена на контрастах света, озаряющего радости предвкушения воинской победы и тьмы, предсказывающей и укрывающей трагедию поражения и унижения, что создает особый драматизм повествования о русском князе-воине. В начале «Слова» нам показано войско князя Игоря в полной боевой готовности, это поэтически высоко и пафосно воссоздано благодаря точным и ярким фольклорным сравнениям и метафорам: «А мои-то куряне опытные воины: под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, а с конца копья вскормлены, пути им ведомы, овраги им знаемы, луки у них натянуты, колчаны отворены, сабли навострены; сами скачут как серые волки в поле, ища себе чести, а
32
князю славы»32.
Но по пути к битве в чужих пределах настигает иная стихия - тьмы: «Тогда вступил Игорь-князь в золотое стремя и поехал по чистому полю. Солнце ему тьмою путь заграждало, ночь стонами грозы птиц пробудила, свист звериный поднялся, встрепенулся Див, кличет на вершине дерева, велит послушать земле неведомой ... Тмутороканский идол»33. Психологически точно нагнетается у читателя предчувствие будущей трагедии. Возможна сложная двойственность интерпретации текста: как преодоление враждебных человеку природных (языческих!) стихий или предупреждение всего Божьего мира о неминуемом поражении: «А Игорь к Дону войско ведет. Уже беду его подстерегают птицы по дубравам, волки грозу накликают по оврагам, орлы клекотом зверей на кости зовут, лисицы брешут на червленные щиты»34.
В описании первого победного сражения княжеской дружины, когда «потоптали они поганые полки половецкие...», алый свет зари озаряет червленные щиты воинов, знаки воинской победной славы князю Игорю: «Червленный стяг, белая хоругвь, чер-
вленный бунчуг, серебряное древко»35. Солярное начало вдохновляет воинов и венчает их победу. Огненная энергия ярости (Ярило-солнце) воина в бою - чистая поэзия отваги, ратного подвига вне забот «мира сего»: «Яр Тур Всеволод! Бьешься ты впереди, прыщешь на воинов стрелами, гремишь о шлемы мечами булатными. Куда Тур поскачешь, своим золотым шлемом посвечивая, - там лежат поганые головы половецкие. Расщеплены шлемы аварские твоими саблями калеными, Яр Тур Всеволод! Что тому раны, дорогие братья, кто забыл честь и богатство, и города Чернигова отчий золотой престол, и своей милой жены, прекрасной Глебовны, свычаи и обычаи!»36 Святость ратного подвига воина -то же творчество духа, выход за иные пределы «мира сего», трансцендентность и великое искупление. В имени воина «Буй Тур Всеволода» - фольклорная аллегория его мужества: тур первобытный бык, зубр, в Древней Руси символ мужества и могучей силы. Сопрягая описываемые события и прошлое, автор «Слова» вспоминает и военные подвиги отцов: «Были века Трояновы, минули годы Ярославовы, были и войны Олеговы...»37 - даны три этапа русской истории: языческие времена, Ярославово время, как время христианской и единой Руси, и время междуусобий Олега «Гориславича»38.
На поэтику и семантику «Слова» влияет и фольклорное
39
восприятия автором истории,39 и соответственно ратного подвига «русичей». Когда описывается, что на третий день битвы «пали стяги Игоревы», и ритм, и пафос, и поэтическая фольклорная символика «Слова» меняется на трагический лад: «.тут кровавого вина недостало; тут пир закончили храбрые русичи: сватов напоили, а сами полегли за землю Русскую. Никнет трава от жалости, а древо с тоскою к земле приклонилось»40. Метафоры «кровавое вино», «пир» и психологический параллелизм «жалости» природы к павшим художественной образности в этом фрагменте текста сродни поэтики «плачей» народного творчества. Фольклорная поэтика и далее в «Слове» присутствует при описании пленения русских князей Игоря и Всеволода и княжичей: «Уже соколам крылья подсекли саблями поганых, а самих опутали в путы железные. Темно ведь было в третий день: два солнца померкли, оба багряные столпа погасли и в море погрузились, и с ними оба молодых месяца, Олег и Святослав, тьмою заволоклись»41. Эти трагичные образы из речи бояр замечательно вписываются в продолже-
ние мистической символики «смутного сна», который привиделся Святославу: «.одевали меня, говорит, черным саваном на кровати тисовой, черпали мне синее вино, с горем смешанное», и «горе ум полонило»42. В народной поэзии подобное воплощение горя, злой судьбины, кручины встречается очень часто. Но здесь входит в повествование и другое, сущностное для «Слова» - мистическое, трансцендентное: «Уже пала хула на хвалу; уже ударило насилие по свободе; уже бросился Див на землю»43. Явлен вновь образ того таинственного «Дива» (исследователи так и не сошлись во мнении, кто это мифическое существо44, которого можно трактовать и как «змия-искусителя»), который в начале пути князя Игоря, пророчески кликал на вершине дерева, велел «послушать земле неведомой».
Профетическое значение «Слова» в контексте христианской историософии отмечалось исследователями45, но без сопряжения с народной мифологической основой, что дает особый двуединый сплав глубины и многозначности художественного миро-видения автора повествования о трагедии «розни» и своеволия в русском мире, что порождает «хулу», насилие и несвободу, когда «худо времена обернулись» («бросился Див на землю»). И тогда властвует смерть, жнет и сеет: «снопы стелят из голов, молотят цепами булатными, на току жизнь кладут, веют душу от тела», «берега не добром были засеяны, засеяны костьми русских сынов»46. Что и произошло на Немиге с русской дружиной, ибо славные воины князья Игорь и Всеволод, чьи «крепкие сердца из крепкого булата скованы и в отваге закалены»47, проиграли битву, проявив своеволие, чтобы «себе славы искать», и отсутствие мудрости стратегической, рано они начали «Половецкой земле обиду творить», до объединения сил русских княжеств воедино.
Автор и призывает в заключительной части «Слова» русских князей, славных своей храбростью и подвигами: «Вступите же, господа, в золотое стремя, за обиду нашего времени, за землю Русскую, за раны Игоря, буйного Святославича!»48. В обращениях даны замечательные по своей яркости портретные характеристики каждого князя-воина, вместе они служат собирательным образом лучших качеств и воинских деяний русских витязей: «воины злачеными шлемами в крови плавали», «храбрая дружина рыкает, как туры, раненные саблями калеными, на поле незнаемом»; «храбрая мысль влечет ваш ум на подвиг»; «Высоко взмываешь на
подвиг в отваге, точно сокол на ветрах паря, стремясь птицу в смелости одолеть»; «меча бремена через облака», «стреляешь с отцовского золотого престола салтанов за землями»49. Слова вещего Баяна приводятся в поучение будущим воинам: «Ни хитрому, ни умелому, ни птице умелой суда Божьего не миновать!»50 Богу угодно - братское единение воинов, соборность лучших - сила, которую не одолеть врагу.
«Житие Александра Невского» («Повесть о жизни и о храбрости благоверного и великого князя Александра») создано в начале 70-х годов XIII в. в стенах Владимирского Рождественского монастыря, где князь Александр был похоронен51; литературные приемы юго-западной, галицкой школы; автор предположительно
52
владимирский монах52, ранее из числа домашних слуг князя: «сам был домочадцем и очевидцем жизни его» и он «рад был поведать о святой и благородной и славной его жизни»53. И в первых же строках жития он утверждает главное духовное качество могущества святого князя-воина54 - премудрость, указывая из «Книги притчей Соломоновых»: «В лукавую душу не войдет премудрость: становится она на высоких местах, стоит же посреди дорог, у ворот могущественных мужей садится»55. В портрете-описании героической внешности князя Александра автор дает сравнения с библейскими образами: «.ростом он был выше других людей, и голос его - как труба в народе, лицо же его - как лицо Иосифа. Сила же его была частью силы Самсона. И дал ему Бог премудрость Соломона, а храбрость его - как у царя римского Веспа-сиана, который пленил всю землю Иудейскую»56. Он - царь «среди царей» и князь «среди князей» даже для врага из «Западной страны» , как подчеркивает владимирский монах57.
По словам автора «Жития», поэтому, «возгордившись» и «влекомый безумием», шведский король (Эрик Эриксон) посылает вызов к князю Александру: «Если можешь, то сопротивляйся мне, - я уже здесь и беру в плен землю твою»; и отправляет в поход войско под предводительством своих ярлов (Биргера и Ульфа Фаси)58. Гордыня и безумие врага будут вскоре наказаны, ибо «Боже превечный, сотворивший небо и землю и поставивший пределы народам, Ты повелел жить, не вступая в чужие преде-лы!»59, - сказано и осознано как заповедь в молитве «премудрого» князя Александра в соборе св. Софии перед Невской битвой. Он
Андреас фон Фельвен, магистр Ливонского ордена рыцарей крестоносцев.
уповает на божественную защиту, вспоминая слова псалма: «Су ди, Господи, обидящим меня и побори борющихся со мною, возьми оружие и щит, восстань на помощь мне»60. Другая священная заповедь русского воина-князя: «Не в силе Бог, а в правде»61, с которой он обращается к своей небольшой дружине, духовно наставляя и ободряя ее перед походом на иноземное великое войско, упоминая и слова «Песнотворца», библейского царя Давида: «Иные - с оружием, иные - на конях, а мы имя Господа Бога нашего призовем, они поколебались и пали, мы же восстали и стоим прямо»62. Далее автор разовьет эту священную мысль, сопоставив: «У князя Александра было так же много храбрых мужей, как в древние времена у Давида царя.»63. И ответ «храбрых мужей» в согласии с евангельской заповедью: «О княже наш славный! Ныне настало время нам положить свои головы за тебя»64.
Невская битва произошла 15 июля 1240 г., в «Житии» это сражение описано лаконично, но ярко и образно: «И была сеча великая с латинянами, и перебил их бесчисленное множество. [...] и раздавался такой треск от ломающихся копий и звон от мечей, будто замершее озеро двинулось, и не было видно льда, ибо покрылся он кровью»65. Лично Александр Невский «самому королю возложил печать на лицо острым своим копьем»66. Автор «Жития» намекает на обычай древних римлян ставить знак собственности - клеймо на лицо своего раба - и дает читателю понять, что предводитель «римлян» попал в положение раба русского князя, ранее «безумно» мечтая стать властителем русских земель. Такими же рабами русского войска стали пленные воины шведского войска, кто называл себя «божии рыцари», и «которых вели босыми возле коней их»67. В «Житии» представлена зеркальная композиция развития событий: возгордившиеся, вступившие в чужие пределы и похвалявшиеся захватить Русскую землю воинственные латиняне побеждены силами малой русской дружины благодаря тому, что «мужи Александровы исполнились духа ратного, ибо сердца их были как у львов»68.
Особо отмечает автор «Жития», что в полку Александро-вом отличились «шесть мужей храбрых, которые крепко бились вместе с ним», и дает достоверное описание, со слов участников битвы, их воинских подвигов: «Один - по имени Гаврило Олек-сич» напал на вражеское судно, «бился крепко с самим воеводою, окруженным воинами»; «Другой - новгородец, по имени Сбыслав
Якунович, не раз нападал на войско их и бился одним топором, не имея страха в сердце своем. И многие пали от руки его и подивились силе его и храбрости»; «Третий - Иаков, полочанин, был ловчим у князя. Этот напал на врагов с мечом и мужественно бился, и похвалил его князь»; «Четвертый - новгородец, по имени Миша. Этот пеший с дружиною своею напал на корабли и потопил три корабля латинян»; «Пятый - из младшей дружины, по имени Савва. Этот напал на большой, златоверхий шатер и подрубил столб шатерный. Воины же Александровы, увидев падение шатра, обрадовались»; «Шестой - из слуг его, по имени Ратмир. Этот бился пешим и окружило его много врагов. Он же от многих ран
69
пал и скончался»69.
Ранее мы видели изображение образов князей-воинов в «Слове о полку Игореве» иного художественного качества, там была возвышенная фольклорная поэтика. В «Житии» всё более приземлено и реалистично: нет ни ярких метафор и сравнений, лишь скупые детали и конкретные действия в описании ратных подвигов «мужей храбрых»; неизменно осталось лишь их сущностное отличие от прочих смертных - главные их воинские качества - стойкость, мужество, отвага, смекалка.
В «Житии» представлена зеркальная композиция развития не только реальных событий, но и мистических. В начале повествования малой русской дружине в поддержку спешит небесная помощь, которую дано зреть крещенному старейшине земли Ижор-ской Пелгую, мужу богоугодной жизни: «.услышал на море страшный шум и увидел ладью, плывущую по морю, а посредине ладьи - святых мучеников Бориса и Глеба, стоящих в одеждах багряных и держащих руки на плечах друг друга. А гребцы сидели, словно окутаны облаком. И сказал Борис: "Брат Глеб, вели грести, да поможем сроднику своему Александру"» (Борис и Глеб считались военными покровителями Русской земли)70. Упование на святую Троицу в молении князя Александра Невского мистически воплощается в действие: «.было чудо дивное, как в древние времена при Езекии царе»71. Перекличка с библейским событием (740 г. до н.э.) из священной истории, протягивает связующую нить между земным и небесным. В «Житии» также рассказывается, что очевидец «видел воинство Божье в воздухе, пришедшее на помощь Александру», а на другом берегу реки Ижоры, где полки Александра не могли пройти, «.нашли многое множество вра-
гов, перебитых ангелом Божиим»72. Победили с «помощью Божьей»: «Здесь же прославил Бог Александра перед всеми полками, как Иисуса Навина у Иерихона»*; врагов «предал Бог ему в руки». Так в повествовании о ратных подвигах русских воинов замкнулся круг земного бытия и небесного промысла, как и в самом «Житии» святого великого князя-воина Александра Невского, который «ревнуя Господу крепко, оставил земное царство и стал монахом, ибо было его самым большим желанием принять ангельский образ. Сподобил же его Бог и высший чин принять - схиму. И так Господу дух свой придав, с миром скончался.»73
Круг рассмотренных памятников будет неполным, если мы не обратимся к «Александрии». Этот позднеэллинистический роман о жизни и подвигах Александра Македонского (356-323 до н.э.) был создан во П-ПП вв. н.э. на основе легенд и преданий о великом полководце. Его автором согласно средневековой традиции считался Каллисфен, что не соответствует действительности. Греческий историк Каллисфен, двоюродный племянник Аристотеля, действительно сопровождал Александра и был историографом его похода, но еще до его окончания в 327 г. до н.э. он был обвинен в заговоре против Александра и казнен, поэтому его называют Псевдокаллисфеном. «Александрия» была переведена на Руси в ХП-ХШ вв. и вошла в состав обширного хронографического свода - «Летописца Еллинского и Римского»74. Эта редакция «Александрии» (текст которой мы исследуем) называется «хронографической» в отличие от другой редакции, пришедшей на Русь из Сербии, - так называемой «Сербской Александрии»75.
Исследование текста «Александрии» в сопоставлении с рассмотренными выше памятниками позволяет нам выявить античные традиции76 в генезисе архетипа воина и преломление их в древнерусской литературе.
В романе «Александрия» утверждается, что доблестным и храбрым был Александр Македонский, «раз во всем ему сопутствовала удача, и всегда он стремился ко славным делам»77. Благоверный Александр Невский так же доблестен и храбр и славен делами, но не по позволению фортуны, а согласно своей исконной премудрости, данной ему по промыслу Божьему. В отличие от «Жития» русского князя, которого по его молению поддерживает
Ветхозаветный пророк, преемник Моисея, стены крепости Иерихон пали от звука его горна.
святая Троица во время битв; в «Александрии» рождение «отрока счастливой судьбы» Александра Македонского сопровождается знамениями его божественного происхождения: «.и едва коснулся он земли, как загремели могучие раскаты грома и заблистали молнии, так что весь мир содрогнулся»78. Божественность его происхождения подчеркивается дважды и в его портрете-описании: «С виду он был как человек, но волосы у него точно львиная грива, а глаза были разные: правый глаз - черный, левый -серый. Зубы у него были остры, как у змеи. Видом же напоминал льва, в движениях быстр и лицом светел»79, и в портрете-впечатлении: «Персы же, глядя на Александра, удивлялись его небольшому росту, но не ведали, что в небольшом сосуде скрыта небесная сила»80. Внешность Александра Невского, который отличался большим ростом, тоже весьма значительна и сравнивается в «Житии» с библейскими героями «как князя среди князей» и «царя среди царей» (см. выше). Но абсолютно едино для судеб обоих героев - их мистическая сопричастность транцендентному: «Имя Божества, когда прилагается к человеку, то великую силу и мудрость ему придает»81. Ответ Александра Македонского царю Да-рию на его слова «окажешься в рабстве»: «Я же иду на тебя войной как на простого смертного, а кто победит - это в руках Божественного промысла»82, мог вполне прозвучать и в устах Александра Невского на вызов шведского короля. В романе также неоднократно подчеркивается, что Александр Македонский поступал «как эллинский царь, а не как варвар-мучитель», не допуская никаких жестокостей, был милостив со своими врагами почти по-христиански: благородно отпустил послов Дария, велел похоронить убитых персов, а «мать Дария, жену и детей его с почестями привел с собой, также и остальных пленников утешил словом»83. Христианское милосердие к побежденным, плененным и униженным врагам - естественное свойство и Александра Невского.
Но во время битвы пощады враги не получат ни у русской дружины, ни у войска Македонского. Битва с персами в «Александрии» напоминает многие описания кровопролитных сражений в русских памятниках (см. выше), та же стилистика жесткой энергетики боя: «.и началась жестокая битва, и, сражаясь, то одни преследовали противника, то другие. И, неся большие потери, вновь расходились. Но воины Александра далеко погнали воинов Дария и жестоко крушили их, и рубили. И падали друг на друга
бесчисленные воины. Ничего не было видно вокруг: только лежащие на земле кони да убитые мужи, - и невозможно было узнать ни перса, ни македонянина, ни боярина, ни пешего, ни конника. В густой пыли не видно было неба и земли, залитой кровью. И даже само солнце, скорбя о погибших и не в силах видеть эту сечу, скрылось в облаках»84. Последнее предложение, очевидно дописанное одним из переписчиков хронографа, по красочности фольклорной поэтики, психологического параллелизма явно сближается со стилистикой текста «Слова о полку Игореве». Так же идейно и стилистически близка отечественным памятникам характеристика врагов-персов в «Александрии»: «И псы иные, велики ростом, а слабы, громко лают, чтобы по лаю приняли их за сильных. на деле не могут ничего»85, подобное о половцах или о шведах писали и могли сказать русские авторы.
Смерть венчает жизнь любого смертного человека, но для героев-воинов приходит небесное бессмертие. В «Александрии» смерть Александра Македонского сопровождают мистические знамения: «.как вдруг потемнело вокруг, появилась огромная звезда, катившаяся с неба на море, и с нею орел. И зашатался кумир вавилонский, называемый Зевс. А звезда снова вознеслась на небо. И тогда почил Александр вечным сном»86. Птоломей, согласно пророчеству: «И где будет лежать его тело, тому граду не страшны будут ни войны, ни рати», - повез тело Александра в Александрию, в город, им созданный, «и воздвиг гробницу в святилище, называемом Тело Александрово, и здесь положил его мо-щи»87. «Житие» Александра Невского заканчивается так же свидетельством о чуде при его погребении в церкви Рождества Богородицы во Владимире: «Когда было положено святое тело его во гроб, Севастьян эконом и Кирилл митрополит хотели разжать его руку, чтобы вложить в нее духовную грамоту. Он же сам, как живой, протянул руку и взял грамоту из рук митрополита. [.] И так прославил Бог угодника своего»88.
Рассмотрение исследуемой проблемы завершим вечной темой - спора человека со смертью, пользовавшейся известностью в литературе и искусстве позднего средневековья. Перевод одного из немецких фантастических диалогов жизни со смертью появился на Руси в конце XV в.: «Повесть и сказание о прении живота со смертию и о храбрости его и о смерти его»89. Оригиналом послужил текст, напечатанный в Германии и перевезенный в Нов-
город любекским типографом Бартоломеем Готаном. «Прение живота со смертью» в XVI в. стало популярнейшим произведением. На русской почве произошла значительная переработка оригинала. Абстрактные образы собеседников были персонифицированы. Смерть предстала в человеческом, женском, обличии, «образ имя страшен», с большим запасом разного оружия, сидящей на тощем коне. Неопределенный «живот» превратился в собирательный образ удалого воина: «Человек некий ездяше по чисту полю и по раз-долию широкому, конь под собою имея великою крепостию, зверовиден, а мечь имея у себе остр обоюду, аки лед видением, а змиино имея жало, разсекая железо и великое твердое камение, оболчен во оружие твердо»90. Образ вполне мифологический, напоминает русских былинных богатырей, особенно в фольклорной стилистике зачина и описания брутальных «атрибутов» его воинственности, используются точные и впечатляющие сравнения -коня и меча (о символическом значении меча см. выше). Так же сей воин впечатляет и своими грандиозным деяниями, в их описании используется обязательный здесь троп гипербола: «И мно-гия полки человек той побивая, и многия силныя цари прогоняя и побеждая, и многия силныя богатыри побивая»; и знакомыми нам уже по другим памятникам воинскими качествами: «.имея в себе велию силу и храбрость, и разума исполнен и всякая мудрости». Но дано далее важное авторское примечание: «помышляше в себе»91. Ибо сего воина одолевает смертный грех гордыни, он похваляется своей силой и ратными подвигами, «глаголя высокая и гордая словеса»: «Если убо на сем свете, на всей подънебесней кто бы могл со мною битися или противу мене стати, - царь, или богатырь, или зверь сильный? ... Аще бы был аз на облацех небесных, а в земли бы было колце утверждено, и аз бы всею землею подвизал»92. Последнее его утверждение есть посягательство на высшую волю Господа, что тотчас наказуемо в явлении смерти, с которой храбрец начинает препираться и даже угрожать («проткну тя мечем своим»), но которую, как мы помним, по словам воина-мудреца Владимира Мономаха никому не избежать (см. выше). Аллегория власти смерти явлена не только в ее гротескно ужасном описании, но главное в «скромных» (в противоположность воину!) по пафосу речах, поучительных для смертного гордеца: «Аз есть ни сильна, ни хороша, ни красна, ни храбра, да сильных, и хороших, и красных, и храбрых побораю, да скажу ти,
человече, послушай мене: от Адама и до сего времени сколко было богатырей силных, никто же смел противу мене стати» и далее идет перечисление заслуг легендарных полководцев-царей и воинов: Александр Македонский, библейские - Давид и Соломон, богатырь Самсон, которые не смели с ней «братися»93. После сего ужасного явления грозной сущности: «Аще ты, человече, не ведаеш, кто есмь аз, аз есми смерть», наконец сей «отважный» воин, «устрашися сердцем своим и ужасеся умом своим», начинает пред смертью лебезить и подкупать ее94. Но его речи «всуе сия глаголы безумныя», как и просьба о помиловании при его покаянии, пред ликом смерти, которая как придет так и возьмет, но только ждет «от Господа Бога повеления, как господь повелит в
95
мегновении ока возму, в чем тя застану, в том ти и сужду». Смерть приводит в подтверждение евангельское изречение Иисуса Христа: «.когда приидет смерть, приходит смерть аки тат, смерть вам грамоты не пошлет, ни вести не подаст», но в отличие от Господа Бога, от нее милости никто «не ищи»96. И вот воин повержен с коня на землю и предал дух свой Богу: «Так сконча
97
воин жизнь свою»97.
Притча «Прение живота со смертью» пришла в русскую литературу с латинского Запада в составе переводных произведений, варьировалась и русифицировалась, но сохранилось главное - традиционная и вечная тема христианского отношения к смерти. Эта поучительная притча - художественная выдумка, но принадлежат традиционной словесности, ибо рассказывает сущностную правду, пытаясь отразить божественный замысел, образно формулируя вечные законы человеческого бытия и истории народов, которыми управляется мир.
Подведем итоги нашего небольшого исследования. В генезисе и поэтике архетипа воина в древнерусской литературе разных жанров можно выделить следующие «корни»: фольклорные, библейские, античные, европейское средневековье и отечественная литературная традиция первых сотен лет, что системно укладывается в общие тенденции развития литературного процесса в древнерусской словесности. Эти «корни» повлияют и на развитие новой русской литературы вплоть до современности, что предстоит дальнейшему изучению.
примечания
См.: Синенко С.Г. Древнерусский субстрат русской литературы XX века как проблема исторической поэтики // Поэтика русской советской прозы: Межвуз. науч. сб. / Отв. ред. К.С. Синенко. Уфа, 1989. С. 113-120.
2 См.: ПутиловБ.Н. Древняя Русь в лицах: Боги, герои, люди. СПб., 2001.
3
См.: Сердца из крепкого булата / Ред.-сост. Т.А. Соколова; предисл. Д.М. Балашова; словарь и коммент. С.В. Ильинского. М., 1990. (Библиотека «Отчизны верные сыны»).
4 «Изборник». Сборник произведений литературы Древней Руси. М., 1969. Т. 15. С. 220. (Библиотека всемирной литературы).
5 См.: Устинов М.Е. По правде и по совести (о воинских повестях Древней Руси) // Осмысление: Сборник литературно-критических статей / Сост. В. Карпец. М., 1989. Вып. 2. С. 22-28. (Библиотека журнала ЦК ВЛКСМ); Мелихов М.В. Древнерусские воинские повести: Проблемы сюжетосложения и идейно-художественная трансформация жанра в книжной и рукописной традиции XV-XVIII веков. Сыктывкар, 2001.
6 Древнерусские княжеские жития / Сост., вступ. ст., подгот. текстов, пер. и коммент. В.В. Кускова. М., 2001.
7 Ольшевская Л.А., Травников С.Н. «О доблестях, о подвигах, о славе...» // Древнерусская литература / Сост., коммент. С.Н. Травникова, Л.А. Ольшевской, Е.Г. Июльской; вступ. ст. Л.А. Ольшевской, С.Н. Травникова. М., 2002. С. 5. (Библиотека отечественной классической художественной литературы в 100 томах); Синенко С. Г. Древнерусский субстрат русской литературы XX века как проблема исторической поэтики. С.5-59.
8 Лихачев Д.С. Первые семьсот лет русской литературы // «Изборник». С. 700, 703.
9
См.: ШайкинА.А. Эпические герои и персонажи «Повести временных лет» и способы их изображения // Русская литература. 1986. № 3. С. 89108.
10 «Изборник» / Перевод Д.С. Лихачева. С. 33.
11
Там же.
12
Там же.
13 Замалеев А. Ф. Библейские основы историософии Повести временных лет // Отечественная общественная мысль эпохи средневековья. Киев, 1988. С. 147-151.
14 Там же. С. 53.
15 ,,,
Там же.
16 См.: Лихачев Д.С. Крещение Руси и государство Русь // Новый мир. 1988. № 6. С. 249-258; Шаховской Д. М. Значение крещения Руси в развитии русской культуры // Тысячелетие крещения Руси. М., 1988. С. 206-211.
17 Кучкин ВА. Поучение кн. Владимира Мономаха, 1117 г. // Древнерусские письменные источники: Информационные материалы к совещанию / Под ред. Я.Н. Щапова. М., 1988. С. 12-14.
Филипповский ГЮ. «Украшенный добрыми нравы...» // Владимир Мономах: Завещано потомкам / Сост., вступ. ст. и примеч. Г.Ю. Филипповского. Ярославль, 1999. С. 5-18.
19 «Изборник» / Перевод Д.С. Лихачева. С. 149. См.: Луцевич Л.Ф. Псалтырь в ранней книжности и литературе XVII века // Христианство и русская литература. СПб., 2002. Сб. 4. С. 24-67.
«Изборник» / Перевод Д.С. Лихачева. С. 161. 21 Там же. С. 163.
26 Дёпман Г.-Д. Древнерусское благочестие в «Поучении» Владимира Мономаха // Тысячелетие крещения Руси. М., 1988. С. 199-205; дискуссия по докладу. С. 236-237.
27 «Изборник» / Перевод Д.С. Лихачева. С. 165.
28 Там же. С. 167.
29 См.: Гаспаров Б.М. Поэтика «Слова о полку Игореве». М., 2000.
30
См.: Лихачев Д.С. Избранное: «Слово о полку Игореве» и культура его времени. Работы последних лет. СПб., 1998.
31 См. Никитин А.Л. Слово о полку Игореве. Тексты. События. Люди. М., 1998.
32 «Изборник» / Перевод Д.С. Лихачева. С. 199.
33
Там же.
34 Там же. См.: Алейников О.Ю. Об аллегорических образах в «Слове о полку Игореве» // Филологические записки. Воронеж, 2000. Вып. 15. С. 29-38.
35 «Изборник» / Перевод Д.С. Лихачева. С. 199.
36 Там же. С. 201.
37
Там же.
38 См.: Ужанков А.Н. «От старого Владимира до нынешнего Игоря». Принцип ретроспективной исторической аналогии в «Слове о полку Игореве» // Кусковские чтения: Культурное наследие Древней Руси. Материалы науч. конф., посв. памяти В.В. Кускова (9 нояб. 2000 г.) / Отв. ред. А.Н. Ужанков. М., 2001. Вып. 1. С. 25-35:
39 См.: Алпатов С.В. «Слово о полку Игореве» в системе христианского мироведения Средневековья // Вестник МГУ. Сер. 9: Филология. 2001. № 3. С. 7-14.
40 «Изборник» / Перевод Д.С. Лихачева. С. 203.
41
41 Там же. С. 205.
44 Алейников О.Ю. Об аллегорических образах в «Слове о полку Игореве». С. 30.
Там же. С. 161
Там же. С. 165
Там же. С. 163.
Там же. С. 165
42
Там же
43
Там же
См.: Кожевников В.А. Игореви князю Богъ путь кажетъ (к проблеме главной идеи «Слова о полку Игореве») // Ежегодная Богословская конференция Православного Свято-Тихоновского Богословского Института. М., 2000. С. 452-463; Ужанков А.Н. В свете затмения: Христианская основа «Слова о полку Игореве» // Образ Спасителя в мировой культуре. М., 2000. С. 32-49.
46 «Изборник» / Перевод Д.С. Лихачева. С. 207.
51 См.: Князь Александр Невский: Матер. науч.-практич. конф. 1989 и 1994 гг. / Отв. ред. Ю.К. Бегунов и А.Н. Кирпичников. СПб., 1995. Ч. 1: Александр Невский и его эпоха: Тез. науч.-практич. конф. Колпино - Усть-Ижора. 10-11 сент. 1994г.; Ч. 2: Александр Невский: Личность и деяния: Матер. науч.-практич. конф. Ленинград. 6 дек. 1989 г. Князь Александр Невский и его эпоха: Исследования и материалы / Под ред. Ю.К. Бегунова и А.Н. Кирпичникова. СПб., 1995.
52
Бегунов Ю.К. Примечания // «Изборник» / Перевод Д.С. Лихачева. С. 739. См.: Житие Александра Невского: Первая редакция. 1280-е годы // Князь Александр Невский и его эпоха. СПб., 1995. С. 190-203; Лихачев Д.С. Слово об Александре Невском // Князь Александр Невский и его эпоха. СПб., 1995. С. 13-14;. ДеминА.С. «Житие Александра Невского» и летописание XII в. // Мир житий. М., 2002. С. 83-90.
53 «Изборник» / Перевод Ю.К. Бегунова. С. 329.
54
Кусков В. В. Святой князь - воин // Сов. библиография. 1992. № 3-4. С. 53-56. См.: Кусков В.В. Идеальные правители Древней Руси // Древнерусские княжеские жития. С. 7-22; Святые Земли Русской: Тысячелетие русской святости. Жития и жизнеописания / Сост. С.С. Бычков. М., 2002.
55 «Изборник» / Перевод Ю. К. Бегунова. С. 329.
56 ,,,
Там же.
57 Там же. С. 331, 740.
58 Там же. См.: Ревели Дж. Образ «христианского государя» в Житии Александра Невского и в латинской средневековой литературе // Contribute Italiani al XII Congresso Internazionale degli Slavisti (Cracovia 26 Agosto - 3 Settembre 1998) / Associazione Italiana degli Slavisti; A cura di F. Esvan. Napoli, 1998. P. 183-220.
59 «Изборник» / Перевод Ю.К. Бегунова. С. 331.
60 ,,,
Там же.
63 Там же. С. 335. См.: Химич ГА. История библейского царя Давида как образная параллель «Жития Александра Невского» // Вестн. Рос. ун-та дружбы народов. Сер.: Литературоведение. Журналистика. 2001. № 5. С. 52-58.
64 «Изборник» / Перевод Ю.К. Бегунова. С. 335.
65 Там же. С. 333, 335. См.: Святой Александр Невский: Сб. статей к 760-летию Невской битвы, исполняющемуся в 2000 году / Сост. А.М. Сушко; Отв. ред. Ю.К. Бегунов. Усть-Ижора, 1999.
66 «Изборник» / Перевод Ю.К. Бегунова. С. 333.
67 Там же. С. 335.
70 Там же. С. 333, 740.
71 Там же. С. 335.
72 Там же. С. 337, 335.
73 Там же. С. 341.
74 См.: ПауткинА.А. Южнорусские летописцы XIII века - переводная историческая литература // Герменевтика древнерусской литературы. М., 1998. Сб. 9. С. 127-134.
75 Василевская И. «Александрия» на славянской почве: Трансформация текста // «Юрьевские чтения». Материалы междисциплин. конф. молодых филологов / Сост. Д.В. Устинов. СПб., 1999. С. 66-73.
76 См.: Буланин Д.М. Античные традиции в древнерусской литературе Х1-ХУ1 вв.: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук / АН СССР. ИРЛИ. Л., 1989.
77 «Изборник» / Перевод О. В. Творогова. С. 237.
88 «Изборник» / Перевод Ю.К. Бегунова. С. 343. О каноне Александру Невскому и др. литургических текстах см.: Мумриков А., диакон. Святой благоверный князь Александр Невский: К 750-летию Невской битвы // Журнал Московской патриархии. 1990. № 12. С. 70-72.
89
См.: Дмитриева Л.А. Комментарий. Повесть о споре жизни и смерти / Подгот. текста, пер. и коммент. Л.А. Дмитриева. Сказания о чудесах: Русская фантастика XI-XVI вв. Т. 1. М., 1990. С. 168-170. (Библиотека русской фантастики: в 20-и т.).
90 «Изборник». С. 464.
47 Там же. С. 205.
48 Там же. С. 207
49
Там же
50
Там же
61
Там же
62 ,,, Там же
68
Там же
69 Там же. С. 332-333.
78 Там же. С. 247
79 Там же. С. 249
Там же. С. 261
81 Там же. С. 253.
82
Там же
83 Там же. С. 251, 257
84 Там же. С. 257.
85 Там же. С. 251.
86 Там же. С. 280.
87
Там же
Там же
Там же.
93 Там же. С. 465.
94
Там же.
95 Там же. С. 466.
96 ,,,
Там же.
97
Там же.
