CC BY
37
ендерные метафоры в образе науки ф. бэкона
1
Наталья Ивановна Мартишина - доктор философских наук, профессор Сибирского государственного университета путей сообщения. E-mail:
nmartishina@yandex.ru
Обсуждается тезис феминистской философии науки о том, что классическая наука - это маскулинное предприятие. Предложена интерпретация этой оценки как ключевой метафоры, которая может быть использована для описания классической науки. Показано, что маскулинность является характеристикой не только классической науки, но и образа науки - совокупности представлений о природе, сущности и месте науки в человеческом бытии. Гендерные особенности философского образа классической науки выявляются на материале анализа языковых средств описания науки у Ф. Бэкона.
Ключевые слова: образ науки, философские метафоры, классическая наука, Ф. Бэкон.
Gender metaphors in Francis bacon's image
of science
Natalya Martishina -
PhD, Professor of Siberian Transport University
The idea of the feminist philosophy of science about classical science as masculine enterprise is discussed An interpretation of this evaluation as a key metaphorthat can be used for description of the classical science is proposed. It is demonstrated that masculinity is a characteristic not only of classical science, but also of the image of science - the whole representation about the nature of science and it's place in human existence. Gender features of philosophical image of the classical science are identified on the base of analysis of linguistic tools which Francis Bacon has used for the description of science.
Key words: image of science, philosophical metaphors, classical science, Francis Bacon.
Одним из базовых тезисов конструктивистской эпистемологии является тезис о неизбежности дистанции между складывающимся в познании образом и объектом, к которому этот образ относится. Отражение собственных свойств объекта -процесс, который лишь в абстракции может быть выделен из контекста многообразных способов достраивания образа; образ объекта даже в самых простых случаях - «результат интерпретации воздействий внешнего мира с помощью органов чувств и знания, воплощенного в смысле языковых выражений» [Никифоров, 2011: 50]. В данном контексте оказывается достаточно содержательным понятие образа науки как специфического феномена, представляющего собой одну из сторон бытия науки. Образ науки - это совокупность представлений о природе, сущности, направленности, средствах и це-
1 Подготовлено при поддержке РНФ, проект № 14-18-02227 «Социальная философия науки. Российская перспектива».
Case-studies - Science studies 127
лях научного познания, а также о месте науки в системе видов познания и в жизни человека. Такие представления складываются в сознании определенного общества и определенной эпохи; они формируются под влиянием спектра факторов, лишь частью которых является объективное состояние науки. Как справедливо отмечает Е.А. Терпиловская [Терпиловская, 2012: 132], «образы науки представляют собой своего рода концепции, абстрактную составляющую конкретного аспекта науки».
Образ науки имеет выраженную историко-культурную размерность; не менее важно, что он играет программирующую роль в построении научной деятельности. И. Элкана, разграничивающий «корпус знания» и «образы знания», считает, в частности, что именно на складывающемся образе науки строится идеология научного сообщества, разделяемые им когнитивные ценности и нормы [Е1капа, 1981: 21]. Безусловно, должны быть разделены образ науки, складывающийся в массовом сознании определенного общества, и образ науки профессионального сообщества, причем первый также достаточно значим - например, он часто служит основой властных решений.
Исторически существующий в данном сообществе образ науки конструируется на социальном уровне (например, через трансляцию в СМИ определенных программных утверждений относительно статуса науки и ученых [см. о связанных с этим проблемах: Юревич 2002]); на культурном уровне (например, существуют устойчивые особенности восприятия науки и ученых в российской культуре [см.: Баженов, 1999; Лаптев, 2013]); на внутрикогнитивном уровне (в частности, в диалогах ученых и философов); на микросоциальном уровне научной школы, лаборатории, наставничества, «незримого колледжа»; наконец, на личностном уровне рефлексии над опытом бытия в сфере науки. При этом конструирующие факторы переплетаются и активно взаимодействуют между собой, и ни к одному из них не безразлично не только массовое, но и профессиональное сознание. Фор-ф мирование образа науки и его функционирование в качестве одного ^ из оснований деятельности ученого представляются, таким образом, ф процессами, заслуживающими внимания социальной эпистемологии. О Поскольку факторы конструирования образа науки тесно взаимосвязаны, представленный вариант их группировки относителен и нужда-
Ф
3
(А
(О
ется прежде всего в конкретизации за счет фактологического изуче-® ния оснований для формирования различных образов науки.
Обращает на себя внимание одна из ключевых идей, получивших распространение в феминистской философии науки. Представители
(О
Ф (значительно чаще представительницы) этого направления считают одним из ключевых факторов формирования образа науки гендерные позиции, утверждая, в частности, что идеология науки, прежде всего классической, - это маскулинная идеология [Potter, 2006]. Данный те-
зис в контексте феминистской философии науки представляет интерес как философская идея достаточно общего характера, выгодно отличающаяся в этом плане от обычных рассуждений о трудностях женского пути в науку. Речь идет не о том, что науку делают (или делали на протяжении всей ее прежней истории) мужчины, а о том, что одним из компонентов образа науки в течение того же времени являлся и до сих пор сохраняется ее образ как мужского дела, мужского предприятия, требующего соответствующего стиля поведения.
Данное положение базируется на достаточно общей трактовке термина «маскулинное». Это не обыденное толкование его как комплекса телесных, психических и поведенческих особенностей (вторичных половых признаков), рассматриваемых как мужские (т.е. внешне отличающих мужчину от женщины); это стратегический набор установок, определяющих способ деятельности. Маскулинность «ассоциируется с инициативностью в отношениях, агрессивностью, авантюризмом, авторитаризмом, стремлением к лидерству, рациональностью в мыслях и действиях, монизмом в поведении, стремлением к монологу, вызову и утверждению собственного Я» [Всемирная философия, 2001: 221]; ей противопоставляются как феминные (фемининные) характеристики ненасилие, терпимость, альтруизм, эмоциональность, стремление к поиску компромисса и т.п. Маскулинность - это активность и независимость, отношение к внешнему миру как к объекту своей деятельности, склонность к силовым решениям и к обязательному достижению поставленных задач. Квалификация науки как маскулинного предприятия означает, что таков господствующий в ней, по крайней мере на определенном этапе, стиль деятельности; оценка ее образа как маскулинного предполагает, что этот стиль рассматривается как правомерный и даже единственно возможный для науки.
Во многом ассоциированные с маскулинностью характеристики действительно перекликаются с ценностными ориентирами классической науки. Начиная с Нового времени наука трактовалась в пер- ф вую очередь как объективное познание, что требовало отчетливо вы- ^ раженной рациональности и прямо отрицало фемининную эмоцио- ф нальность и эмпатию, а заодно и идею сочетания различных О позиций - ведь объективная истина единственна: «Возможно, наиболее фундаментальным аспектом научного метода является то, что, несмотря на личную одержимость ученого и экстаз научного творчества, его результаты всегда остаются полностью инвариантными относительно частных мнений, пристрастий и индивидуальных
Ф
(Л Ф
(О
различий», - пишет Дж. Холтон, характеризуя классическую рацио- ф
нальность [Холтон, 1992: 47-48]. Важными составляющими этого ®
эталона рациональности являлись логицизм, фундаментализм и «ан- (ф тисентиментализм» (термин Дж. Холтона), а всегда рассудительный
исследователь, не подверженный порывам страстей, представлял собой также и этический идеал ученого данной эпохи (например, у Б. Спинозы и Р. Декарта). У истоков классической науки Новое время сформировало образ независимого исследователя, для которого мир - мастерская в практическом плане и пространство свободной, не знающей внешних ограничений теоретической деятельности. Он, бесспорно, самодостаточен, активен и свободен в своем поиске, и его отношение к миру - стремление утвердить себя, занять определенные позиции, сформировать правильный с его точки зрения расклад событий, т.е. практически уже хайдеггеровский «постав»: «В чем сущность исследования? В том, что познание утверждает само себя в определенной роли сущего, природы или истории в качестве предприятия» [Хайдеггер, 1993: 42].
Целью научного исследования является покорение природы, обретение над ней господства посредством знания, причем не только в метафизическом смысле, но и в прагматическом плане реализации своих жизненных предпочтений: «Ясное и отчетливое понятийное мышление, проанализированное в XVII в., является ступенью развития мышления, необходимой для утилитарных целей» [Ллойд, 2005: 150]. Это, безусловно, позиция силы: «Природа... является тем, чему надлежит быть постигнутым математическим образом; что тому противится, все неразложимое и иррациональное подвергается травле со стороны математических теорем» [Хоркхаймер, Адорно, 1997: 41]. Деятельная познавательная активность принимает форму стремления к технологиза-ции познания прежде всего за счет поисков универсального метода, с помощью которого могли бы эффективно производить знания разные исследователи, даже относительно независимо от их подготовленности (Р. Декарт: «Под методом я разумею точные и простые правила, строгое соблюдение которых всегда препятствует принятию ложного за истинное и, без излишней траты умственных сил, постепенно и непрерывно увеличивая знания, способствует тому, что ум достигает ис-ф тинного познания» [Декарт, 1989: 89]). К характеристикам, несущим ^ на себе явный отпечаток маскулинного стиля деятельности, можно от-ф нести также установку на экспансию научного знания во все сферы бы-О тия и на социальный прогресс, достигаемый на основе прогресса познания. Как написал уже в конце классического периода О. Конт, когда ад «всеобщее преобладание положительного духа распространится нако-® нец на самые важные умозрения. будет повсюду на самом деле господствовать в различных видах и в различных степенях то удивительное логическое построение, знания которого единственно могут нам Ф дать теперь справедливое понятие» [Конт, 2003: 89]. Получается, что применение категории «маскулинность» для характеристики стиля по-ф) знавательной деятельности в классической науке резюмирует целый комплекс ее действительных особенностей.
Ф
V 3
(А
Приведенные выше описания отражают оценку идеологии классической науки с точки зрения более поздних комментаторов. Существуют ли основания рассматривать эту позицию как образ науки, действовавший в классический период, т.е. совокупность представлений о науке, составлявших актуальное мировоззрение данного периода? На мой взгляд, это тоже возможно, и я постараюсь это продемонстрировать на основе текстов Ф. Бэкона, рассмотренных под несколько специфическим углом. Разумеется, прежде всего у Бэкона можно обнаружить явные и многократно воспроизведенные прямые формулировки указанных позиций, присутствующие в текстах: Бэкон декларирует, что знание - ключ к могуществу человека; говорит о необходимости радикально перестроить комплекс познания, используя принципиально новый инструментарий; видит главную цель науки в покорении природы и обретении господства над ней; и предупреждает об опасностях окропления разума страстями (проходящими по разряду идолов). Все это хорошо известно, и в этом отношении характеристика данных познавательных установок как маскулинных мало что добавляет к их сложившемуся пониманию. Но идеологический настрой, стоящий за логическим развертыванием этой позиции, проявляется не только в том, что говорится, но и в том, как говорится. Что думает философ - выражается в речи, как он думает об этом - отражается в языке. Стиль научного изложения в Новое время стремительно унифицируется. В стремлении к объективизму «нововременная наука... постепенно - первоначально лишь в форме выражения - начинает избавляться от метафизических рассуждений и эпистолярного стиля - непременных спутников ренессансной образованности. Текстовым идеалом становится "естественная история" - довольно нудный перечень эмпирических фактов» [Касавин, 2008: 185]. Возникает некий стандарт изложения; и личное отношение мыслителя к исследуемому предмету «прорывается» в большей степени как раз за слоем общей риторики, за общепринятыми рациональными оборотами речи, в еще сохраняющихся авторских, художественно-вырази- ф тельных средствах представления идеи. С этой точки зрения обраща- ^ ют на себя внимание языковые особенности текстов Бэкона о науке, ф более конкретно - бэконовская метафористика. Именно те образные О выражения, которые периодически использует Бэкон в рассуждениях
Ф
V 3
О)
о природе научного знания (притом, что за «нудными перечнями» в его текстах далеко ходить не приходится), придают неожиданную точность обозначению указанного круга идей как маскулинного. Отношение к метафорам и фигурам речи у Бэкона двойственное.
(О
С одной стороны, образные выражения и красивые, но требующие ф
разъяснений обороты - это «идолы площади», как раз те слова, кото- ^
рые «прямо насилуют разум» с его точки зрения. С другой стороны, (ф Бэкон, опытный оратор и человек, думающий о светском успехе сво-
их произведений (Б. Рассел даже заметил в «Истории западной философии», что лучше бы Бэкон поменьше об этом заботился), хорошо знает, что «на разум человеческий больше всего действует то, что сразу и внезапно может его поразить; именно это обыкновенно возбуждает и заполняет воображение» [Бэкон, 1978а: 21], и потому риторическими фигурами все-таки не пренебрегает. Возникает противоречие, аналогичное тому, что заметил И.И. Лапшин: «По странной иронии судьбы та интуитивная догадка, значение которой в творчестве было упущено из виду Ф. Бэконом, была в высшей степени присуща его собственной натуре» [Лапшин, 1999: 316]: в реальности Бэкон эффективно использует метафоры, которым нет особого места в его теории. «Идолы», мешающие познанию, и насекомые, иллюстрирующие три основные познавательные стратегии, - это прежде всего запоминающиеся метафоры, без которых общие идеи, возможно, не стали бы столь популярными.
Наиболее распространенной из метафор, посредством которых Бэкон конструирует свой образ науки, является, по-видимому, метафора пути. Бэкон говорит о путях для отыскания истины; о пути, по которому идет разум; о светоносных опытах, озаряющих и указывающих дорогу; о «путях опыта, которые заграждены и затруднены не меньше, чем пути суждения» [Бэкон, 1978а: 35]; о «неизменной стезе» [Бэкон, 1978а: 45], по которой ведет правильный метод, и т.д. Расширением тропа является метафора познания как путешествия, даже с прямой отсылкой к «Одиссее»: в эссе «Сцилла и Харибда» Бэкон пишет: «Во всякой науке. нужно сохранять меру, осторожно выбирая путь между скалами расчленений и пропастями обобщений» [Бэкон, 1978б: 291]. Отголосок эпохи Великих географических открытий слышится в метафоре расширения горизонта: в результате путешествия перед человеком распахивается новый, неизведанный мир, его география оказывается куда обширнее, чем человеку представлялось Ф первоначально, и путешественник торжественно вступает на вновь ф открытые им благодатные земли: «И мы больше не будем как заколдованные плясать все в одном и том же узком кругу, но охватим своей
Ф
О
ф мыслью весь мир» [Бэкон, 1978а: 223].
О Почти так же широко распространены и несколько более разно-
образны метафоры, соотносящие познание с практической рабо-
той - возведением здания (дополнением тогда становятся метафоры, касающиеся использования различных познавательных приемов, -для строительства требуются леса, которые затем убирают), засеванием пашни (поля) и последующим сбором урожая, и даже с трудом в Ф шахте: «В науках и искусствах, как в рудниках, все должно шуметь новыми работами и дальнейшим продвижением вперед» [Бэкон, ф) 1978а: 53]. Работа требует соответствующего оснащения, и едва ли не самая развернутая (и вынесенная в заглавие) метафора Бэкона описы-
10
вает в связи с этим роль метода как инструмента. Познание, не вооруженное методом, - это работа «голым разумом», аналогичная работе «голой рукой». «Как орудия руки дают или направляют движение, так и умственные орудия дают разуму указания или предостерегают его» [Бэкон, 1978а: 12]. При этом Бэкон отмечает различные аспекты использования «умственных орудий»: с их помощью можно сделать труд более производительным (узнать больше); изготовить (узнать) то, что раньше было недостижимым; получить качественный (в познании - более надежный и обоснованный) результат; наконец, сделать труд более технологичным и в меньшей степени зависящим от индивидуальных особенностей: «Для проведения прямой линии или описания совершенного круга много значат твердость, умелость и испытанность руки, если действовать только рукой, - мало или совсем ничего не значит, если пользоваться циркулем и линейкой. Так обстоит дело и с нашим методом» [Бэкон, 1978а: 27].
Оба указанных метафорических ряда не обязательно должны оцениваться в гендерных категориях, но если уж подвергать их такой оценке, то они однозначно окажутся маскулинными, а не феминны-ми. В путешествие отправляется мужчина, женщина остается его ожидать за порогом дома; производительным трудом вне дома занимается мужчина, работа женщины - домашнее хозяйство; это самое что ни на есть традиционное гендерное распределение ролей.
Маскулинную окраску имеют и следующие метафоры, используемые Бэконом для описания научного познания. Достаточно часто оно сравнивается с войной; при этом войну Бэкон воспринимает более или менее позитивно, в контексте политических представлений эпохи: «Нет здоровья без упражнения. а лучшим упражнением для государства служит справедливая и почетная война» [Бэкон, 1978в: 421]. Действия человека в познании - это практически военные маневры: «Хорошо проверенное и определенное познание. могущественно охватывает и влечет за собой все колонны и войска приложений» [Бэкон, 1978а: 71]; «Если. войско частностей столь велико ив ф такой степени рассеяно и разбросано. не следует ожидать добра от ^ легких движений и перебежек разума» [Бэкон, 1978а: 60]. Ведение во- ф енных действий требует, например, «допросить по каждому из пунк- О тов саму природу» [Бэкон, 1978б: 229]. Себя Бэкон соотносит в этом
Ф
V 3
О)
контексте с Александром Македонским: «Мы как бы одним ударом и натиском ниспровергаем все науки и всех авторов» [Бэкон, 1978а: 72].
Столь же регулярно используется метафора охоты: «Действительно, науки и искусства охотятся за своими созданиями» [Бэкон,
(0
1978б: 251]. К открытиям ведет «охота за фактами» - это выражение ф
постоянно сопровождает рассуждения Бэкона о том, что прироста Й
знаний следует ожидать не от схоластической логики, а от экспери- (ф ментальных исследований. В том же ассоциативном поле находятся
близкие друг к другу метафоры спортивного состязания (Бэкон говорит: хорошо бы, чтобы «снова вернулись состязания, соревнования и добрая удача в науке» [Бэкон, 1978б: 289]), чуть ли не вплоть до олимпийской символики («Передача знания подобна бурно вспыхнувшему пламени, зажженному от другого пламени» [Бэкон, 1978б: 292]), и игры с природой, в которой, разумеется, также следует стремиться взять верх в каждой партии.
Несколько более сложным делают этот однозначный гендерный расклад развернутые метафоры, которые Бэкон использует для описания природы и науки. В сочинении «О мудрости древних» он отождествляет природу с Паном, в результате чего ее образ приобретает «мужские» характеристики (поддержанные описанием Пана, например, в категориях самодостаточности, активности, роли повелителя и господина). В этом контексте познание и наука, которые, по мысли Бэкона, приспосабливаются к природе, получают выраженную фе-минную интерпретацию с соответствующей окраской метафор. Образом истины становится, в частности, нимфа Эхо - подруга Пана (Бэкон поясняет, что истина - отображение мира, его отзвук, повтор того, что в нем происходит). Использован даже такой образ: «Искусство оказывается во власти природы и подчиняется ей, как замужняя женщина своему супругу» [Бэкон, 1978б: 281]. Кроме того, науку олицетворяет Сфинкс - божество, как известно, женское. А поскольку у Бэкона получили какую-нибудь интерпретацию применительно к науке самые разные подробности описания Сфинкс (крылья, когти, обитание на высокой горе, манера нападать на путников в дороге), он отнюдь не случайно подчеркнул и «женский» характер мифологического персонажа, связав с этим обстоятельством, в частности, изменчи-ф вость науки.
^ Образ науки и истины, таким образом, приобретает явную фе-
минную определенность. Но характеристика научной деятельности остается «мужской»: в развернутой метафоре присутствует третий
(А
О компонент - субъект познания, исследователь, который является ак-Ф тивным, действующим началом. Он побеждает Сфинкс (и Бэкон рас-"3 суждает о том, какие качества ему для этого нужны) и покоряет исти-& ну, овладевает ею. Его образ в результате обретает еще более явную ^ маскулинную окраску, что отчетливо прорывается в использованных ф Бэконом метафорах, раскрывающих его отношение к истине: «Поиски истины, т.е. любовь к ней и ухаживание за нею, знание истины, т.е. ее присутствие, и вера в истину, т.е. наслаждение ею, составляют высшее благо человеческой натуры» [Бэкон, 1978в: 355]. Поставим ря-
(0 Ф
дом и знаменитую триаду: «Науками занимаются ради удовольствия, ф) ради украшения и ради умения» [Бэкон, 1978в: 464] - в сочетании со всеми приведенными метафорами она ассоциируется с мужской мо-
тивацией выбора супруги, которая будет выполнять свои функции, по классической формулировке, в спальне, в гостиной и на кухне.
Итак, некоторые основания для обнаружения гендерного среза образов науки и ученого в концепции Бэкона найти возможно. Эта интерпретационная окраска сквозит через ткань рационального изложения, прорывается в языке - а поскольку мы имеем дело с достаточно характерной для эпохи риторикой, является более или менее универсальной. Но в чем же значение этого подмеченного - конечно, тоже в контексте некоторой интерпретации - факта? Стоит ли вообще обращать внимание на этот момент?
Разумеется, не следует относиться к опыту «гендерного препарирования» бэконовских метафор чересчур серьезно. Но, на мой взгляд, к простому курьезу сделанное наблюдение тоже не сводится. Во-первых, гендерный аспект образа науки Нового времени - одно из многочисленных проявлений социальности познания на уровне личности. Одна из главных интенций социальной эпистемологии - рассмотреть в субъекте познания реального человека, идентифицированного в социальном пространстве и действующего в социальном контексте, -обнаруживается в том числе и в этом кусочке мозаики. Из вспыхивающих то там, то здесь пробоев социокультурной размерности там, где чисто теоретически совершается логический процесс, и складывается в конечном счете социальный образ познания.
Во-вторых, гендерные категории применительно к описанию науки и познания, конечно, адекватно могут быть рассмотрены только в качестве метафор, как и во всех случаях, когда понятия маскулинного и феминного не применяются к людям, а используются для концептуализации феноменов культуры. Но эти метафоры оказываются удачными средствами описания стиля деятельности классической науки и специфики неклассического периода, парадоксальным образом схватывая суть.
Характеристика когнитивной установки классической науки как маскулинной позволяет собрать вместе целый ряд ее познавательных ф интенций: стремление к существенному обновлению познания, к про- ^ рыву на качественно новый уровень; активные, конструктивные стра- ф тегии познания, распространение экспериментальной методологии; О отношение к природе как к мастерской; уверенность в неограниченности познавательных возможностей человека; склонность к методо- ф логическому нормированию и технологизации познавательного процесса; социальное утверждение ценности знания и разума; прагматизм в отношении результатов науки и убежденность в историческом ^ торжестве научного и социального прогресса. Не все эти установки ф сейчас оцениваются одинаково; как справедливо отмечает Л.А. Мар- Й кова, «взгляд на классическую науку с позиций философии и естест- (ф вознания ХХ в. высвечивает в ней и делает проблемными такие ее
Ф
V 3
0)
черты, которые прежде воспринимались как само собой разумеющиеся и не требующие обоснования» [Маркова, 2011: 51]. Но как раз эту двойственность - значимость и характер такой познавательной стратегии и неправомерность ее рассмотрения в качестве универсальной, единственно возможной - очень удачно передает метафора маскулинности. Характеризуя таким способом стиль классической науки, мы получаем логический каркас, который может служить конструктивной основой для построения образа науки.
И тогда обнаруживается, что парная к маскулинности категория феминности (фемининности) столь же удачно стягивает и центрирует многие особенности неклассической науки. Отказ от противопоставления субъекта и объекта, стремление к взаимодействию с предметом познавательной деятельности; допущение многовариантности истины и склонность разрабатывать и сочетать различные подходы в познании, а не отбрасывать проигравшие в конкурентной борьбе; необходимость учитывать ценностные аспекты науки, ее этическое регулирование и многоаспектную ответственность - те характеристики, которые чаще всего выделяются в качестве новых ориентиров научности неклассического и постнеклассического периодов. Обратив внимание на возможность характеристики этих стратегий как в большей степени «женских» - направленных на сотрудничество, а не доминирование, дополнительность, а не жесткий выбор, внимание к последствиям, а не тягу к радикальным сдвигам, - мы получим новый инструмент для центрирования описаний неклассической науки, одновременно наглядный и достаточно содержательный, позволяющий строить развертывающуюся интерпретацию. И тогда вопрос о реальном содержании перехода в науке от классики к неклассике, который продолжает разрабатываться в современной эпистемологии, приоб-_Ф ретет еще один вариант рассмотрения и, таким образом, дополнитель-' ный способ высветить направленность этого перехода.
(А
Ф О
с
ф
О
СО
Библиографический список
Баженов, 1999 - Баженов Л.Б. Анализ антисциентистских тенденций в общественном сознании // Проблема ценностного статуса науки на рубеже Ф XXI в. СПб. : Изд-во РХГИ, 1999. С. 209-221.
Бэкон, 1978а - Бэкон Ф. Новый Органон // Ф. Бэкон. Соч. В 2 т. Т. 2. М. : ^ Мысль, 1978. С. 5-214.
^ Бэкон, 1978б - Бэкон Ф. О мудрости древних// Ф. Бэкон. Соч. В 2 т. Т. 2.
«Я М. : Мысль, 1978. С. 231-300.
Ф Бэкон, 1978в - Бэкон Ф. Опыты или наставления нравственные или поли-
су тические // Ф. Бэкон. Соч. В 2 т. Т. 2. М. : Мысль, 1978. С. 349-480. (в) Декарт, 1989 - Декарт Р. Правила для руководства ума //Р. Декарт. Соч.
В 2 т. Т. 1.М. : Мысль, 1989. С. 77-153.
Касавин, 2008 - Касавин И. Т. Текст. Дискурс. Контекст: введение в социальную эпистемологию знания. М. : Канон+ : Реабилитация, 2008.
Конт, 2003 - Конт О. Дух позитивной философии. Ростов н/Д : Феникс, 2003.
Лаптев, 2013 - Лаптев В.В., Писарева С.А., Тряпицина А.П. Ученая степень в России: проблемы и перспективы // Высшее образование в России. 2013. №4. С. 26-37.
Лапшин, 1999 - Лапшин И.И. Философия изобретения и изобретение в философии. М. : Республика, 1999.
Ллойд, 2005 - Ллойд Ж. Человек рациональный // Женщины, познание и реальность: исследования по феминистской философии. М. : РОССПЭН, 2005. С. 132-151.
Маркова, 2011 - Маркова Л.А. Наука без истины, субъекта и объекта: что дальше? // Эпистемология и философия науки. 2011. № 4. С. 51-59.
Всемирная философия, 2001 - Маскулинность // Всемирная философия : энциклопедия ; гл. ред. A.A. Грицанов. М. : АСТ ; Минск : Харвест, 2001. С. 221.
Никифоров, 2011 - Никифоров А.Л.Чувственно-вербальное построение предметного мира//Эпистемология и философия науки. 2011. № 1. С. 34-54.
Терпиловская, 2012 - Терпиловская Е.А. Образ науки как концепт в отечественной философии // История и философия науки : сб. статей по материалам Всероссийской научной конференции. Ульяновск : Издатель Качалин Александр Васильевич, 2012. С. 129-132.
Хайдеггер, 1993 - Хайдеггер М.Время картины мира // М. Хайдеггер. Время и бытие. М. : Республика, 1993. С. 41-62.
Холтон, 1992 - Холтон Дж. Что такое антинаука? // Вопросы философии. 1992. №2. С. 26-58.
Хоркхаймер, Адорно, 1997 - Хоркхаймер М., Адорно Т.В. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. М.; СПб. : Медиум ; Ювента, 1997.
Юревич, 2002 - Юревич А.В. Наука при медиакратии // Науковедение. 2002. № 1. С. 69-85.
Elkana, 1981 - Elkana Y. A Programmatic Attempt at an Anthropology of Knowledge // Sciences and Cultures: Anthropological and Historical Studies of the Sciences ; E. Mendelssohn and Y. Elkana (eds.). Boston : D. Reidel Publishing Company, 1981.
Potter, 2006 - Potter E. Feminism and Philosophy of Science: An Introduction. L.; N.Y. : Routledge : Taylor & Fransis Group, 2006.
Ф
V 3
0)
Ф
о e Ф
О CO
tf) Ф
(0
Ф
(A
Я
®
