CC BY
352
Переводы
160
Терезе Гарстенауэр
Университет Вены, Австрия
Гендерные и квир-исследования в России
doi: 10.22394/2074-0492-2018-1-160-174
Описывать актуальное положение гендерных и квир-исследова-ний в России не означает рассказывать историю успеха. Скорее, требуется провести опись того, к чему привело «бурное развитие» и «стремительное становление гендерных исследований в России» [Khmelevskaja, Nikonova, 2003, p. 357]. При этом следует принять во внимание как общественные, так и гендерно-политические тенденции развития с наступлением нового тысячелетия. Кроме того, важно описать структуру междисциплинарного и мультидисци-плинарного поля, его позицию в науке и образовании, а также предметные области, в которых оно сегодня существует.
1. Гендерные режимы и гендерная политика в сегодняшней России
Во времена гласности и перестройки, особенно в первые постсоветские годы, Россия во многом считалась страной особых надежд, в том числе в сфере развития демократии и гражданского общества. Но эти надежды себя не оправдали [Johnson, Saarinen, 2013, p. 543]. В настоящее время Россия формально является демократическим государством, однако эта демократия оценивается как нелиберальная, управляемая или «полуавторитарная» [Ibid., p. 546] по причине
Терезе Гарстенауэр — PhD in History, ведущий научный сотрудник Департамента экономики и социальной истории Университета Вены, Австрия. Therese Garstenauer — PhD in History, senior research fellow at the University of Vienna (Department of Economic and Social History).
Перевод c немецкого выполнен Дарьей Рыбаковой по изданию: Garstenauer Th. (2017) Gender und Queer Studies in Russland. L'Homme, 28: 127-136. Мы благодарим редакцию журнала L'Homme и лично Михаэлу Хафнер, а также автора статьи за предоставленные права на перевод.
Социология
ВЛАСТИ
Том зо № 1 (2018)
централизации власти в руках президента и ограничений свободы прессы и гражданских прав.
С начала нулевых годов многие исследователи и исследовательницы в области социологии и культурологии стали отмечать политические тенденции, которые ставили гендерную проблематику в центр внимания после периода отсутствия политического интереса к ней. Эти процессы окрестили «биополитическим поворотом» (biopolitical turn), они стали более очевидны после того, как Владимир Путин решил пойти на третий президентский срок в 2012 г. [Temki-na, Zdravomyslova, 2014; Stella, Nartova, 2016; Makarychev, Medvedev, 2015].
Политика поощрения роста рождаемости и национальная политика, проводимые путинской администрацией, проявились в таких мерах, как введение в 2007 г. материнского капитала: матерям двух и более детей полагается значительная денежная сумма, предназначенная для улучшения жилищных условий, пенсионных накоплений или образования детей. И действительно, рождаемость за этот период выросла: с 1,2 ребенка на женщину в 2000 г. до 1,78 в 2015 г. [Росстат, 2016 c. 28]. Низкий уровень влияния демографической политики на уровень рождаемости статистически доказан 161 [Miljkovica, Glazyrina, 2015, p. 970]. Представление о том, что материнство играет центральную роль в жизни большинства российских женщин, по утверждению Ольги Здравомысловой, является конституирующим для российской культуры и истории [Здраво-мыслова, 2017]. Вопрос о том, насколько такое обобщение валидно в исторической перспективе, я оставлю открытым. Можно найти социологические доказательства значимости материнства в жизни российских женщин [Исупова, 2000; Temkina, 2010; Rivkin-Fish, 2013, p. 580], но есть также подтверждения, что для более молодого поколения оно (уже) не является столь обязательным: «Тем не менее более молодые респонденты были, скорее, готовы согласиться с тем, что жизнь женщины не обязательно должна включать в себя материнство» [Rotkirch, Kesseli, 2010, p. 213].
Если рассматривать репрезентации и практики маскулинности, то обнаруживается ее кризис, берущий начало в позднесоветский период: реальные мужчины не могут состязаться с гегемонными представлениями о маскулинности времен героического отцовского поколения (герои войны, строители Советского Союза) или со сте-реотипизированной западной мужественностью [Zdravomyslova, Temkina, 2012]. Новый тренд приводит к росту ценности специфической мужественности, которая во многом отсылает к позитивному образу, созданному вокруг президента [Riabov, Riabova, 2014a]. Этот тренд имплицитно подразумевает отвержение Запада, который рассматривается как декадентский и деградирующий, как благо-
SOCIOLOGY
of Power Vol. зо
№ 1 (2018)
приятная среда для гомосексуальности, педофилии и прочих нежелательных «отклонений».
Россия представляет себя на этом фоне последним бастионом «нормальности» [Riabov, Riabova, 2014b]1. Гендерные и квир-исследо-вания дискредитируются как «мягкая власть» («soft power»), которая якобы разрушает российские ценности и угрожает демографическому развитию — эта точка зрения озвучивается даже в академических журналах [Устинкин, 20162]. Речь идет не о специфически российском явлении: аналогичную аргументацию легко услышать и в европейских странах, где раздаются голоса консерваторов и правых популистов, негодующих из-за «гендерного сумасшествия» [Hark, Villa, 2015].
Было бы опрометчивым полагать, что население России полностью подчинено этому биополитическому повороту. Андрей Мака-рычев и Сергей Медведев, авторы статьи о биополитике и власти, считают именно так: «[...] остается под вопросом эффективность и применимость биополитики в современной России, в современном, секуляризированном городском обществе со значительным уровнем разнообразия социальных норм, особенно в отношении 162 секса, воспроизводства и семьи» [Makarychev, Medvedev, 2015, p. 51]. Я укажу здесь на две инициативы в контексте социальных медиа, которые открыто направлены против патриархатной и гетеронор-мативной политики. Во-первых, журналистка Лена Климова создала платформу для несовершеннолетних представителей ЛГБТ под названием «Дети-404» (отсылка к коду ошибки, отображающемся на интернет-странице, когда она [больше] не доступна), которая дает им возможность (анонимно) стать видимыми [Климова, 2017]. Во-вторых, украинская журналистка Настя Мельниченко запустила в 2016 г. инициативу, аналогичную немецкой инициативе #aufschrei3 2013 г., обозначив ее тэгом #яНеБоюсьСказати. Под этим хэштегом множество женщин постсоветского пространства рассказали про свой опыт столкновения с сексуальным насилием [Walker, 2016].
1 Здесь также обращается внимание на законы о запрете «пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений», которые вступили в силу в 2011 г. на региональном и в 2013-м на федеральном уровне и которые осложняют или делают невозможной работу ЛГБТ-организаций.
2 Эта статья раскритикована из-за недостаточной научной обоснованности алармистских аргументов [Кашина, 2016].
3 «Возглас», инициатива, имевшая место в немецкоязычном твиттере, которая была направлена против сексизма. — прим. пер.
Социология
ВЛАСТИ
Том зо № 1 (2018)
2. Гендерные и квир-исследования как академический и политический проект
2.1. Академическое поле гендерных и квир-исследований в России
Гендерные и квир-исследования в России поначалу практически приравнивались к женским исследованиям. Лишь к концу 1990-х возник растущий интерес к исследованию мужчин и мужествен-ностей [Тартаковская, 2002, с. 112; Garstenauer, 2010]. Единичные исследования лесбийских «жизненных миров» существуют с начала 2000-х годов [Nartova, 2007], а непосредственно квир-исследования — это достижения последних пяти лет [Kondakov, 2016]. Исключение из описанной последовательности представляют собой работы Игоря Кона (1928-2011), который еще до 1991 г. изучал историю сексуальности, и чьи книги о сексуальной культуре и однополой любви, изданные в 1990-е годы, считаются классикой [Кон, 1997; 1998].
С тех пор как в России появляются гендерные исследования — именно под этим названием (в 1990 г. был основан Московский центр гендерных исследований) этот академический и политиче- 163 ский проект обвиняют в том, что он якобы является инородным телом, импортированным с Запада, непригодным для российской действительности. И действительно, молодое междисциплинарное направление гендерных исследований практически полностью базировалось на западной литературе, теориях и методологии; кроме того, основную поддержку его развитию оказывали гранты международных фондов (MacArthur Foundation, Ford Foundation, HeinrichBoll-Stiftung и др.).
Полученные средства давали возможность основать исследовательские центры, осуществлять исследовательские проекты, издавать специализированные журналы1 и вести преподавание в области гендерных и квир-теорий. Можно возразить, что женская история была тематизирована еще в предсоветские времена (это довольно давно доказала Наталья Пушкарева [2002]), хотя и представляла собой маргинальную тему; кроме того, в Советском Союзе этнографы занималась вопросами гендерных отношений [Там
Например, журнал «Гендерные исследования», выпускаемый с 1998 г. Центром гендерных исследований в Харькове, Украина. С 2010 г. не вышло ни одного номера, в настоящий момент, однако, готовится выпуск на тему феминизма и марксизма в бывшем СССР (личное сообщение издательницы Ирины Жеребкиной от 09.06.2017). Кроме того, единственным русскоязычным специализированным изданием является журнал «Женщина в российском обществе», издаваемый с 1996 г. в Иванове.
Sociology of Power
Vol. 30 № 1 (2018)
1
же, с. 11]. Сама Пушкарева с 1970-х годов изучает женскую историю русского средневековья и раннего Нового времени. Гендерные исследования, а в последние пять лет квир-исследования являются качественно новым феноменом и функционируют, как утверждает социальный антрополог из Новосибирска Татьяна Барчунова, прежде всего в формате рискованного транснационального предприятия [Barchunova, 2009].
Елена Гапова предложила в этом контексте ясный анализ российских социальных наук в целом и гендерных исследований, в частности, используя инструментарий Бурдье [Гапова, 2010]. Га-пова описывает рынок символических капиталов, который характеризуется наличием двух противоположных полюсов. С одной стороны, сохраняется ориентация на традиционную, в том числе пришедшую из советских времен академическую культуру и методологию [Iukina, 2014]. Этому направлению принадлежит главным образом российское академическое сообщество, институционально локализованное в государственных университетах и институтах Академии наук. С другой стороны, часть социальных ученых нацелена на встраивание в международную академическую аудиторию.
164 Это объясняется господством глобального разделения труда в социальных и гуманитарных науках, в рамках которого Россия находится на полупериферии [Blagojevic, 2009], а также материальной поддержкой [второго полюса] со стороны западных стран. С точки зрения институтов, фактор материальной поддержки более значим для частных университетов и исследовательских центров (например, Европейского университета в Санкт-Петербурге или Центра независимых социологических исследований, который расположен там же).
Эта поддержка прекратились, когда в мае 2015 г. принят закон о «нежелательных организациях». После этого большинство организаций, которые с 1992 г. предоставляли средства для академических и гражданских проектов, прекратили свою деятельность в России [Сташ, 2015]. Закон против «иностранных агентов», принятый в 2012-м и ужесточенный в 2014 г., стал очередным ударом по гендерным и квир-исследованиям, которые проводились не только в университетах, но и некоммерческих исследовательских центрах. Организация, внесенная Минюстом в реестр НКО, «иностранных агентов», должна быть готова к бюрократическим издержкам. Кроме того, и это еще ощутимее, страдает репутация организации, которая получает клеймо «иностранного агента» [Город 812, 2016]. Многие прежде активные центры, к примеру, Московский центр гендерных исследований или Саратовский центр гендерных исследований и социальной политики, были вынуждены прекратить свою деятельность [Romanov, Iarskaia-Smirnova, 2015].
Социология власти Том 30 № 1 (2018)
2.2. Гендерные и квир-исследования: социология, история и лингвистика
В российских университетах не существует программ подготовки бакалавров или магистров по гендерным и квир-исследованиям, однако они интегрированы, например, в программу магистратуры по социологии в Санкт-Петербургском государственном университете. Наряду с социологией история и лингвистика — важнейшие дисциплины, в рамках которых осуществляются гендерные и квир-исследования.
В области социологического образования происходит нечто похожее на то, что Елена Гапова обнаружила в связи с тендерными исследованиями. Продолжают существовать два направления, которые редко соприкасаются друг с другом. Давид Константинов-ский из Института социологии Российской Академии наук охарактеризовал ситуацию следующим образом: «Есть официальная социология, не столько марксистская, сколько услужливая — она предоставляет то, что от нее требуется. Уровень методологии примитивен, но она произносит нужные слова. Подлинная социология, настоящие аналитические методы существуют лишь благодаря 165 фондам» [цит. по Kotkin, 2006, p. 99]. Второе, «подлинное» направление, реализуется прежде всего в частных университетах и центрах. Вероятно, под воздействием актуальных общественных тенденций там активно реализуются социальные исследования в области сексуальности, репродуктивных прав и репродуктивного здоровья [Здравомыслова, Тёмкина, 2011]. Применяются преимущественно качественные исследовательские методы, такие как биографические интервью и фокус-группы1. Социальные исследования жизненных миров лесбиянок и геев принесли известность прежде всего Наде Нартовой [Nartova, 2007] и Александру Кондакову [Кондаков, 2014; 2017].
В российской исторической дисциплине гендерные исследования относительно востребованы. Ирина Юкина в своем убедительном анализе отводит особое место работе историков в российских университетах за пределами столиц. В ее исследовании делается акцент на истории российского женского движения с XIX века до настоящего времени [Iukina, 2014]. Сборник, вышедший в 2014 г. на английском языке, содержит статьи об истории сексуального насилия, дискурсах о проституции в начале XX века, предпринимательни-
1 Это было подвержено критике со стороны Марины Кашиной в ее рецензии на выпущенную под редакцией Елены Здравомысловой и др. книгу «Практики и идентичности: гендерное устройство» [Кашина, 2012, с. 139].
Sociology of Power
Vol. 30 № 1 (2018)
цах в дореволюционной России и социальной практике набожности женщин в постреволюционной России [Muravyeva, Novikova, 2014].
Российская ассоциация исследователей женской истории, являющаяся национальным представительством Международной федерации исследований женской истории, ежегодно проводит конференцию, в которой принимают участие зарубежные историки. Если брать сборники, выпущенные по результатам мероприятий ассоциации в прошлые годы, то можно зафиксировать явное преобладание материалов по женской истории1. Примером может служить статья Пушкаревой и Золотухиной о положении женской и гендерной истории в России, само название которой предполагает, что речь должна идти в том числе о гендерной истории (gender history), однако в тексте в основном говорится о женской истории (women's history). Авторы идентифицируют два основных направления российской женской и гендерной истории, одно из которых представляет традиционное и эссенциалистское видение гендера, а другое, напротив, ставит под сомнение гендерные различия и, кроме того, активно продвигает феминистскую исследовательскую парадигму [Pushkareva, Zolotukhina, 2017].
166 В языкознании Алла Кирилина и Мария Томская [2005] изуча-
ют взаимосвязь языка и гендера. В Московском государственном лингвистическом университете в 2000 г. создана Лаборатория лингвистических гендерных исследований, которая ориентируется на подходы когнитивной лингвистики, исследования дискурса и социального конструктивизма. Язык при этом рассматривается как инструмент, который открывает доступ к познанию нелингвистических феноменов2. Однако подобные подходы занимают в постсоветской лингвистике маргинальное положение: специфические гендерные различия в языке рассматриваются как экстралингвистические факторы, которые не могут быть предметом «настоящих» языковых исследований [Першай, 2002, с. 243].
В целом [в постсоветском языкознании] очень сильны структуралистские традиции. Постструктуралистские подходы, которые базируются на понимании взаимного влияния языка и не-языко-вой реальности, до настоящего времени не смогли добиться признания [Scheller-Boltz, 2015a, p. 96]. Использование мужского рода распространено и в общей языковой практике рассматривается как
1 Название конференции 2016 г. звучало «Материнство и отцовство сквозь призму времен и культур», в статьях рассматривалось, однако, преимущественно материнство [Пушкарева, 2016].
2 См. интернет-страницу Лаборатории: https://Hnguanet.ru/science/nauchno-issledovatelskaya-deyatelnost/tsentr-sotsiokognitivnykh-issledovaniy-diskur-sa/laboratoriya-gendernykh-issledovaniy/.
Социология власти Том 30 № 1 (2018)
правильное и нормальное, в то время как феминитивы воспринимаются как стигма или в некоторых случаях как нечто уничижительное [Scheller-Boltz, 2015b, p. 16]. Соответствующий гендеру язык и видимость женщин на уровне языка проявляются очень редко и рассматриваются в основном как ненужные [Кронгауз, 2015, с. 165].
3. Заключительные замечания
В целом нынешнее положение гендерных и квир-исследований в России можно описать скорее в мрачных тонах. От ранних 1990-х, полных надежд и прорывов, осталось немного. Прекращение финансовой поддержки иностранных и международных организаций и закон об «иностранных агентах» поставили точку в существовании практически всех независимых центров гендерных и квир-исследований. Сергей Ушакин, культуролог из Барнаула, который недавно стал профессором в Принстоне, привнес на стыке тысячелетий значительный вклад в гендерные исследования в России. В 2012 г. он отметил в интервью, что российские гендерные исследования, на его взгляд, стали скучными, предсказуемыми и «неустойчивыми» [Polit.ru]. 167
Сьюзан Циммерманн некоторое время назад критически оценила масштабную поддержку западными инвесторами гендерных и квир-исследований на постсоветском пространстве, а также других исследовательских проектов, рассматриваемых как прогрессивные и демократичные. Темы и ценности заданы по умолчанию в гегемонном ключе, речь шла о том, чтобы удержать постсоветское пространство в сфере западного влияния [Zimmermann, 2007-2008, p. 157]. Эта критика может быть оправданной. Неспособные к международной интеграции или вовсе забытые провинциальные наука и образование вряд ли нуждаются в гендерных и квир-исследова-ниях даже в качестве безвредного придатка к устаревшим теоретическим изысканиям социальных ролей, а то и вовсе к биологически детерминированным исследованиям [Воронцов, 2014]. Посмотрим, как будут развиваться гендерные и квир-исследования после ухода иностранных фондов из России1.
Пришел ли конец гендерным и квир-исследованиям в России? Об этом пока еще рано говорить. Безусловно, они являются нишевой
1 Мое несистематическое наблюдение: некоторые исследователи и исследовательницы из области гендерных или квир-исследований между тем заняты в Высшей школе экономики в Москве или Санкт-Петербурге. Хотя там нет явного фокуса на гендере или гендерных исследовательских центров, однако существует, возможно, концентрация соответствующего интеллектуального потенциала.
Sociology of Power
Vol. 30 № 1 (2018)
программой и находятся сейчас в неблагоприятном положении как политически, так и социально. Помимо того они возможны лишь как международный проект. Приведем две цитаты главных действующих лиц в этом поле, которые должны подчеркнуть серьезность, но не безнадежность ситуации: «Гендерные исследования становятся более узкими и критическими; в настоящее время они не приносят денег или блага, но, напротив, могут принести бесчестие и унижение» [Temkina, Zdravomyslova, 2014, p. 266].
«[...] "Мода" на женские и гендерные исследования спала, и лишь самые непоколебимые и преданные сторонники продолжают способствовать их развитию. Изучая женскую историю и гендер, защитники знания ищут ответы на собственные вопросы об эпохе и о себе самих, об их месте в мире и необходимости подобных исследований. По этой причине я могу с уверенностью сказать, что гендерные исследования в России выживут вне зависимости от того, какие катаклизмы случатся в будущем» [Pushkareva, 2014, p. 12].
Наибольшим успехом при этом пользуются исследователи и исследовательницы, которым удается получить признание как в ме-168 ждународной, так и в российской академической среде. Анна Тём-кина и Елена Здравомыслова, которые принадлежат к этой группе, подчеркивают, что гендерные и квир-исследования в смысле публичной социологии [Burawoy, 2005] непременно должны носить политический характер [Temkina, Zdravomyslova, 2014, p. 259]. Это особенно важно в обществе, подверженном влиянию биополитического поворота, где доминируют патриархальные и антилиберальные ценности.
Библиография
Воронцов Д. (2014) Гендер и квир: novum Organum российской социальной психологии, или «приличные» термины для «неприличного» предмета. Социальная психология и общество, 5 (4): 14-28.
Гапова E. (2010) Гендерные исследования как зеркало постсоветской академии. Г.А. Комарова (ред.) Антропология академической жизни: междисциплинарные исследования. Т.II, М.: ИЭА РАН: 64-85.
Город 812 (2016) Трудно ли быть иностранным агентом? (http://www.online812. ru/2016/08/08/003/)
Здравомыслова Е., Тёмкина А. (ред.) (2011) Здоровье и интимная жизнь: социологические подходы, СПб.: Изд-во ЕУСПб.
Здравомыслова O. (2017) «Материнский статус по-прежнему определяет для женщин все». Forbes Woman (http://www.forbes.ru/forbes-woman/339669-sociolog-olga-zdravomyslova-materinskiy-status-po-prezhnemu-opredelyaet-dlya)
Социология
ВЛАСТИ
Том зо № 1 (2018)
Исупова O. (2000) Социальная мысль материнства в современной России. Социологические исследования, (11): 98-107.
Кашина M. (2012) Рецензия на книгу «Практики и идентичности: гендерное устройство. Laboratorium, (1): 139-144.
Кашина M. (2016) O научном подходе в дискуссии о значении гендерных исследований и гендерного законодательства для России. Власть, (6): 138-144. Кирилина A., Томская M. (2005) Лингвистические гендерные исследования. Отечественные записки (2) (http://magazines.russ.ru/oz/2005/2/2005_2_7.html) Климова Л. (2017) Страница найдена. (https://www.litres.ru/lena-klimova/stranica-naydena/)
Кон И. (1997) Клубничка на березке. Сексуальная культура в России, М.: О.Г.И. Кон И. (1998) Лунный свет на заре: лики и маски однополой любви, М.: Олимп. Кондаков A. (ред.) (2014) На перепутье: методология, теория и практика ЛГБТ и квир-исследований, СПб.: Центр независимых социологических исследований. Кондаков A. (2017) Преступления на почве ненависти против ЛГБТ в России, СПб.: Центр независимых социологических исследований.
Кронгауз M. (2015) Гендерная парадигма названий людей. Proceedings of the International Conference "Language as a Constitutive Element of a Gendered Society — Developments, Perspectives, and Possibilities in the Slavonic Languages" (Innsbruck, 1-4 October 169 2014). Vol. 59. Harrassowitz Verlag: 165-171.
Першай A. (2002) Колонизация наоборот: гендерная лингвистика в бывшем СССР. Гендерные исследования, (7-8): 236-249.
Пушкарева Н. (2002) Русская женщина: история и современность. История изучения «женской темы» русской и зарубежной наукой. 1800-2000: Материалы к библиографии, М.: Ладомир.
Пушкарева Н., Мицюк Н. (ред.) (2016) Материнство и отцовство сквозь призму времени и культур: Материалы Девятой международной научной конференции РАИЖИ и ИЭА РАН: в 2 т., Смоленск; М.: Изд-во СмолГУ, ИЭА РАН. Росстат (2016) Женщины и мужчины России. 2016: Стат. сб., М.: Росстат. Сташ (2015) Заявление президента фонда Макартуров Джули Сташ о закрытии филиала в России. (https://www.macfound.org/press/press-releases/statement-macarthur-president-julia-stasch-foundations-russia-office/)
Тартаковская И. (2002) Мужчины на рынке труда. Социологический журнал, (3): 112-125.
Устинкин С.В., Рудакова Е.К., Эминов Д.С. (2016) Гендерные стратегии «мягкой силы» НПО как инструмент переформатирования культурного кода общества и государства в России. Власть, (1): 5-15.
Barchunova T. (2009) Gender Studies in Russia as a Transnational Project. M. Ineichen, A.K. Liesch, A. Rathmann-Lutz, S. Wenger (eds) Gender in Trans-it. Transkulturelle und Transnationale Perspektiven. Zuerich: Chronos Verlag: 95-105. Blagojevic M. (2009) Knowledge Production at the Semiperiphery. A Gender Perspective, Belgrade: Institut za kriminoloska i socioloska istrazivanja.
Sociology of Power
Vol. 30 № 1 (2018)
170
Burawoy M. (2005) For public sociology. American Sociological Review, (70): 4-28. Garstenauer T. (2010) Geschlechterforschung in Moskau: Expertise, Aktivismus und Akademie, Wien/Berlin: LIT Verlag Münster.
Hark S., Villa P.-I. (eds) (2015) Anti-Genderismus: Sexualität und Geschlecht als Schauplätze aktueller politischer Auseinandersetzungen, Bielefeld. Transcript Verlag. Iukina I. (2014) Overcoming Soviet Academic Discourse in the Regions: The History of Russian Women's Movements. M. Muravyeva, N. Novikova (eds). Women's History in Russia: (Re)Establishing the Field, Cambridge: Cambridge Scholars Publishing: 16-25.
Johnson J.E., Saarinen A. (2013) Twenty-First-Century Feminisms under Repression: Gender Regime Change and the Women's Crisis Center Movement in Russia. Signs: Journal of women in Culture and Society, 38 (3): 543-567.
Khmelevskaja J., Nikonova O. (2003) Gender Studies in der russischen Provinz. L'Homme. Zeitschrift fuer Feministische Geschichtswissenschaft, 14 (2): 357-365. Kondakov A. (2016) Teaching Queer Theory in Russia. QED. A Journal in GLBTQ World-making, 3 (2): 107-118.
Kotkin S. (2006) Innovation: Individuals, Networks, Patronage (An evaluation of higher education support in Russia prepared for Moscow Ford Foundation office). Unpublished manuscript.
Makarychev A., Medvedev S. (2015) Biopolitics and Power in Putin's Russia. Problems of Post-Communism, 62 (1): 45-54.
Miljkovica D., Glazyrina A. (2015) The impact of socio-economic policy on total fertility rate in Russia. Journal of Рolicy Modeling, (37): 961-973.
Nartova N. (2007) "Russian Love", or What of Lesbian Studies in Russia? Journal of Lesbian Studies, 11 (3-4): 313-320.
Polit.ru (2012) До и после гендера. Интервью с Сергеем Ушакиным. (http://polit.ru/arti-cle/2012/06/21/ushakin/)
Pushkareva N. (2014) Gendering Russian Historiography. M. Muravyeva, N. Novikova (eds). Women's History in Russia: (Re)Establishing the Field, Cambridge: Cambridge Scholars Publishing: 2-15.
Pushkareva N., Zolotukhina M. (2018) Women's and Gender Studies of the Russian Past: two contemporary trends. Women's History Review, 27 (1): 71-87. Riabov O., Riabova T. (2014a) The Remasculinization of Russia? Problems of Post-Communism, 61 (2): 23-35.
Riabov O., Riabova T. (2014b) The Decline of Gayropa? How Russia intends to save the world. Eurozine. (http://www.eurozine.com/the-decline-of-gayropa/) Rivkin-Fish M. (2013) Conceptualizing Feminist Strategies for Russian Reproductive Politics: Abortion, Surrogate Motherhood, and Family Support after Socialism. Signs: Journal of women in Culture and Society, 38 (3): 569-593.
Romanov P., Iarskaia-Smirnova E. (2015) "Foreign Agents" in the field of social policy research: The demise of civil liberties and academic freedom in contemporary Russia. Journal of European Social Policy, 25 (4): 359-365.
Социология
ВЛАСТИ
Том зо № 1 (2018)
Sociology of Power
Vol. 30 № 1 (2018)
Rotkirch A., Kesseli K. (2010) "The first child is the fruit of love". On the Russian tradition of early first births. Tomi Huttunen, Mikko Ylikangas (eds). Witnessing Change in Contemporary Russia. Helsinki: 201-220.
Scheller-Boltz D. (2015a) Russian Gender Linguistics Forced to Respond. Can Women Be Made Visible in Communication? (with examples from Polish, Czech, and Slovenian). O.P. Levchenko (ed.) Ljudina. Komp'juter. Komunikacija. Zbirnik naukovich prac, L'viv: 95-102.
Scheller-Boltz D. (2015b) From Isolation to Integration. Gender and Queer Research in Slavonic Linguistics: Challenges, Approaches, Perspectives. An Introduction. D. Scheller-Boltz (ed.) New Approaches to Gender and Queer Research in Slavonic Studies. Wiesbaden: 15-31.
Stella F., Nartova N. Sexual citizenship, nationalism and biopolitics in Putin's Russia. Sexuality, citizenship and belonging: trans/national and intersectional perspectives. L.; N.Y.: Routledge: 17-36.
Temkina A. (2010) Childbearing and Work-Family Balance among Contemporary Russian Women. Finnish Yearbook of Population Research, (XLV): 83-101. Temkina A., Zdravomyslova E. (2014) Gender's crooked path: Feminism confronts Russian patriarchy. Current Sociology, (1): 253-270.
Walker Sh. (2016) Russian and Ukrainian women's sexual abuse stories go viral. The Guardian (https://www.theguardian.com/world/2016/jul/08/russian-ukrainian-women-sexual-abuse-stories-go-viral)
Zdravomyslova E., Temkina A. (2012) The Crisis of Masculinity in Late Soviet Discourse. Russian Studies in History, 51 (2): 13-34.
Zimmermann S. (2007-2008) The Institutionalization of Women's and Gender Studies in Higher Education in Central and Eastern Europe and the Former Soviet Union: Asymmetric Politics and the Regional-Transnational Configuration. East Central Europe/ECE, (34-35): 131-160.
171
References
Barchunova T. (2009) Gender Studies in Russia as a Transnational Project. M. Ineichen, A.K. Liesch, A. Rathmann-Lutz, S. Wenger (eds) Gender in Trans-it. Transkulturelle und Transnationale Perspektiven. Zuerich: Chronos Verlag: 95-105. Blagojevic M. (2009) Knowledge Production at the Semiperiphery. A Gender Perspective, Belgrade: Institut za kriminoloska i socioloska istrazivanja. Burawoy M. (2005) For public sociology. American Sociological Review, (70): 4-28. Gapova E. (2010) Gendernye Issledovanija kak zerkalo postsovetskoj akademii. [Gender studies as a mirror of postsoviet academia]. G. A. Komarova (ed.) Antropologija akademicheskoj zhizni: mezhdisciplinarnye issledovanija. T.II [Anthropology of academic life: interdisciplinary studies. Vol.II], Moscow: Institut of Ethnographie and Anthropology: 64-85.
Garstenauer T. (2010) Geschlechterforschung in Moskau: Expertise, Aktivismus und Akademie, Wien/Berlin: LIT Verlag Münster.
tehgephhie h kbup-uccaegobahua b pocchh
172
Gorod 812 (2016) Trudno li byt' inostrannym agentom? [Is it hard to be a foreign agent?] (http://www.online812.ru/2016/08/08/003/)
Hark S., Villa P.-I. (eds) (2015) Anti-Genderismus: Sexualität und Geschlecht als Schauplätze
aktueller politischer Auseinandersetzungen, Bielefeld. transcript Verlag.
Isupova O. (2000) Social'naja mysl' materinstva v sovremennoj Rossii. [Social thought
on maternity in modern Russia]. Sociologicheskie issledovanija, (11): 98-107.
Iukina I. (2014) Overcoming Soviet Academic Discourse in the Regions: The History
of Russian Women's Movements. M. Muravyeva, N. Novikova (eds). Women's History
in Russia: (Re)Establishing the Field, Cambridge: Cambridge Scholars Publishing: 16-25.
Johnson J.E., Saarinen A. (2013) Twenty-First-Century Feminisms under Repression:
Gender Regime Change and the Women's Crisis Center Movement in Russia. Signs:
Journal of women in Culture and Society, 38 (3): 543-567.
Kashina M. (2012) Practices and identities: gender arrangement. Laboratorium, (1): 139-144. Kashina M.A. (2016) O nauchnom podchode v diskussii o znachenii gendernych issledovanij i gendernogo zakonodatel'stva dlja Rossii. [Of scientific approach in the discussion on the meaning of gender research and gender legislation for Russia]. Vlast', (6): 138-144.
Khmelevskaja J., Nikonova O. (2003) Gender Studies in der russischen Provinz. L'Homme. Zeitschrift fuer Feministische Geschichtswissenschaft, 14 (2): 357-365. Kirilina A., Tomskaja M. (2005) Lingvisticheskie gendernye issledovanija. [Linguistic gender studies] Otechestvennye zapiski, (2) (http://magazines.russ.ru/ oz/2005/2/2005_2_7.html)
Klimova L. (2017) Stranica najdena. [Page found] (https://www.litres.ru/lena-klimova/ stranica-naydena/)
Kon I. (1997) Klubnichka na berezke. Seksual'naja kul'tura v Rossii. [Strawberry on a birch-tree. Sexual culture in Russia], Moscow: O.G.I.
Kon I. (1998) Lunnyj svet na zare: liki i maski odnopolovoj ljubvi. [Moonlight at dawn: faces and masks of same-sex love], Moscow: Olimp.
Kondakov A. (ed.) (2014) Na Pereput'ye: Metodologiya, teoriya i praktika LGBT i kvir-issle-dovaniy. [On the Crossroads: Methodology, Theory, and Practice of LGBT and Queer Studies], St. Petersburg: Centre for Independent Social Research.
Kondakov A. (2016) Teaching Queer Theory in Russia. QED. A Journal in GLBTQ World-making, 3 (2): 107-118.
Kondakov A. (2017) Prestuplenija na pochve nenavisti protiv LGBT v Rossii. [Hate-crimes against LGBT in Russia], St. Petersburg: Centre for Independent Social Research. Kotkin S. (2006) Innovation: Individuals, Networks, Patronage (An evaluation of higher education support in Russia prepared for Moscow Ford Foundation office). Unpublished manuscript.
Krongauz M. (2015) Gendernaja paradigma nazvanij ljudej. [Gender paradigm of naming people]. Proceedings of the International Conference "Language as a Constitutive Element of a Gendered Society — Developments, Perspectives, and Possibilities in the Slavonic Languages" (Innsbruck, 1-4 October 2014). Vol. 59, Harrassowitz Verlag: 165-171.
Соцноlогнн
B^ACTH TOM 30 № 1 (2018)
Makarychev A., Medvedev S. (2015) Biopolitics and Power in Putin's Russia. Problems of Post-Communism, 62 (1): 45-54.
Miljkovica D., Glazyrina A. (2015) The impact of socio-economic policy on total fertility rate in Russia. Journal of Policy Modeling, (37): 961-973.
Nartova N. (2007) "Russian Love", or What of Lesbian Studies in Russia? Journal of Lesbian Studies, 11 (3-4): 313-320.
Pershaj A. (2002) Kolonizacija naoborot: gendernaja lingvistika v byvshem SSSR. [Reversed colonization: gender linguistic in former USSR]. Gendernye Issledovanija, (7-8): 236-249. Polit.ru (2012) Do i posle gendera. Interview s Sergeem Oushakinym. [Before and after gender. Inteview with Sergei Oushakine] (http://polit.ru/article/2012/06/21/ushakin/) Pushkareva N. (2002) Russkaja zhenshchina: istorija i sovremennost'. Istorija izuchenija "zhenskoi temy" russkoi i zarubezhnoi naukoi, 1800-2000: Materialy k bibliografii [Russian woman: history and present time. History of study of "women's topic" by Russian and Foreign Science, 1800-2000: Materials for Bibliography], Moscow: Ladomir. Pushkareva N. (2014) Gendering Russian Historiography. M. Muravyeva, N. Novik-ova (eds). Women's History in Russia: (Re)Establishing the Field, Cambridge: Cambridge Scholars Publishing: 2-15.
Pushkareva N., Mitsyuk N. (eds) (2016) Materinstvo i otsovstvo skvoz' prizmy vremeni i kul'tur: Materialy Devjatoj mezhdunarodnoi konferentsii RAIZHI i IEA RAN: v 21. [Maternity and paternity through the lens of time and cultures: Materials of Ninth International Conference of RAIZHI & IEA RAN in 2 vol.], Smolensk; Moscow: Smolensk State University, Institute of Ethnography and Anthropology RAS.
Pushkareva N., Zolotukhina M. (2018) Women's and Gender Studies of the Russian Past: two contemporary trends. Women's History Review, 27 (1): 71-87. Riabov O., Riabova T. (2014a) The Remasculinization of Russia? Problems of Post-Communism, 61 (2): 23-35.
Riabov O., Riabova T. (2014b) The Decline of Gayropa? How Russia intends to save the world. Eurozine. (ttp://www.eurozine.com/the-decline-of-gayropa/) Rivkin-Fish M. (2013) Conceptualizing Feminist Strategies for Russian Reproductive Politics: Abortion, Surrogate Motherhood, and Family Support after Socialism. Signs: Journal of women in Culture and Society, 38 (3): 569-593.
Romanov P., Iarskaia-Smirnova E. (2015) "Foreign Agents" in the field of social policy research: The demise of civil liberties and academic freedom in contemporary Russia. Journal of European Social Policy, 25 (4): 359-365.
Rosstat (2016) Zhenshiny i muzhchiny Rossii. 2016: Stat.sb. [Women and men of Russia. 2016. Statistical Collection], Moscow: Rosstat.
Ustinkin S., Rudakova E., Eminov D. (2016) Gendernye strategii ,mjagkoj sily NPO kak instrument pereformatirovanija kul'turnogo koda obshchestva i gosudarstva v Rossii. [Gender strategies of soft power of NPO as an instrument of reformation of cultural code of Russian society and state], Vlast', (1): 5-15.
Vorontsov D. V. (2014) Gender i kvir: novum organum rossijskoj social'noj psichologii, ili "prilichnye" terminy dlja "neprilichnogo" predmeta.[Gender and queer: novum
173
Sociology of Power
Vol. 30 № 1 (2018)
organum of Russian social psychology, or "decent" terms for "indecent" subject], Social'naja psichologija i obshchestvo, 5 (4): 14-28.
Walker Sh. (2016) Russian and Ukrainian women's sexual abuse stories go viral. The Guardian, (https://www.theguardian.com/world/2016/jul/08/russian-ukrainian-women-sexual-abuse-stories-go-viral)
Zdravomyslova E., Temkina A. (eds) (2011) Zdorov'e i intimnaja zhizn': sociologicheskie podhody [Health and private life: sociological approaches], St. Petersburg: EUSP Press. Zdravomyslova E., Temkina A. (2012) The Crisis of Masculinity in Late Soviet Discourse. Russian Studies in History, 51 (2): 13-34.
Zdravomyslova O. (2017) Materinskij status po-prezhnemu opredeljaet dlja zhen-shchin vse. [Motherhood as a status still defines everything for a woman], Forbes Woman, (http://www.forbes.ru/forbes-woman/339669-sociolog-olga-zdravomyslova-materin-skiy-status-po-prezhnemu-opredelyaet-dlya)
Zimmermann S. (2007-2008) The Institutionalization of Women's and Gender Studies in Higher Education in Central and Eastern Europe and the Former Soviet Union: Asymmetric Politics and the Regional-Transnational Configuration. East Central Europe/ECE, (34-35): 131-160.
174 Рекомендация для цитирования/Рог citations:
Гарстенауэр Т. (2018) Гендерные и квир-исследования в России. Социология власти, 30 (1): 160-174.
Garstenauer T. (2018) Gender and Queer Studies in Russia. Sociology of Power, 30 (1): 160-174.
Поступил в редакцию: 10.01.2018; принят в печать: 12.02.2018
Социология влАсти Том 30 № 1 (2018)
