CC BY
199
С.Г. АЙВАЗОВА
ГЕНДЕРНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ВЛАСТИ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ. К ПОСТАНОВКЕ ВОПРОСА
В годы реформ российским гражданам пришлось осваивать много новых терминов, связанных со «сменой вех» социально-политического развития. В их числе и термин «тендер», с производными от него: «гендерное измерение», «гендерное равенство», «ген-дерная асимметрия» и т.д. Сегодня эти термины стали общепризнанными. Их употребляют как в научной литературе, так и в официальных документах. Однако в смысловой трактовке корневого понятия «гендер» встречаются подчас серьезные расхождения. В научной литературе наиболее точным, «классическим», считается то его определение, которое предложил один из самых авторитетных социологов современности Энтони Гидденс. Согласно Гидденсу, «гендер» - это «не физические различия между мужчиной и женщиной, а социально формируемые особенности мужественности и женственности». Ген-дер, по его словам, означает, прежде всего, «социальные ожидания относительно поведения, рассматривающегося как соответствующее для мужчин и женщин» 1.
Согласно словарю, английское слово gender означает грамматическую категорию рода. На рубеже 70-80-х годов ХХ в. оно стало широко использоваться не только лингвистами, но и представителями
1 Гидденс Э. Социология. - М., 1999. - С.665.
социальной философии, социологии, истории, а также в политическом дискурсе. В тот момент в поле общественных наук формировалась новая научная дисциплина — тендерные исследования. Ее предметом был выбран анализ общего и отличного в восприятии действительности и социальном поведении мужчин и женщин. Это общее и отличное отныне стали связывать не с физиологическими особенностями лиц мужского и женского пола, а со спецификой их воспитания, образования, с распространенными в каждой конкретной культуре представлениями о том, как следует вести себя мужчинам и женщинам.
Развитие гендерных исследований происходило во многом под давлением мощного женского движения 70-х годов ХХ в., настойчиво добивавшегося общей переоценки роли женщин в развитии человечества, в культуре, истории, в динамике политических процессов. Его источником стала феминистская критика различных форм господства и угнетения, бросившая вызов традиционализму и фундаментализму и искавшая способы создания реальной демократической альтернативы. В том числе — и в научном знании. Суть этого вызова заключается в требовании учитывать при разработке любой общественной теории тот факт, что составляющие общество люди не бесполы, что они делятся на мужчин и женщин, имеющих различное воспитание, различный социальный опыт, а потому по-разному реагирующих на то, что происходит в социуме, по-разному разрешающих конфликты, по-разному оценивающих вектор общественного развития.
В Россию первые сведения о гендерных исследованиях проникают в конце 80-х годов. Чуть позже эти исследования начинают утверждаться и в российской науке. Важно подчеркнуть, что описываемые процессы развивались не с нуля. В нашей стране к тому времени уже существовала традиция изучения «женского вопроса». Под воздействием гендерных исследований эта традиция претерпевает достаточно серьезное обновление. Оно происходило на фоне «перестройки» и так называемых либерально-демократических реформ, под натиском которых отступала на дальние рубежи господствовавшая прежде социалистическая идеология. Поскольку «женский вопрос» считался неотъемлемой частью последней, постольку его общественная значимость тоже была поставлена под вопрос.
Курс на демократизацию общественной жизни создал возможности для возрождения в стране независимого женского движения. С
другой стороны, процессы социально-экономической трансформации спровоцировали усиление гендерной асимметрии — неравенства в социальных позициях женщин и мужчин, ухудшения положения женщин во многих сферах общественной жизни. Все это требовало осмысления. И поскольку традиционный подход уже никого не устраивал, концепция гендера пришлась и у нас, что называется, ко двору. Однако многие исследователи до сих пор подвергают сомнению ее изначальную посылку. Ведь, по их мнению, социальное поведение мужчин и женщин предопределено врожденными биологическими различиями. Мужчины сильнее, энергичнее, агрессивнее женщин. Женщины — пассивные, терпеливые, кроткие. Поэтому мужчины ведут войны, покоряют природу, творят историю и культуру. Женщины же занимаются рутинным домашним трудом и воспитанием детей. Асимметрия «мужественности» и «женствен -ности», с этой точки зрения, неизбежна, продиктована «природой», а с ней - не поспоришь. Значит, недаром родоначальник психоанализа Зигмунд Фрейд в начале ХХ в. пришел к сакраментальному заключению: «Анатомия — это судьба».
Сторонники гендерного подхода, напротив, доказывают, что традиционное разведение ролей на «мужские» и «женские», которое принято считать «естественным», обусловленным природными задатками лиц того или другого пола, на самом деле является результатом определенного типа социализации, воспитания, обучения. Оно начинается в самом раннем детстве, когда родители совершенно по-разному общаются с мальчиками и девочками, одевают их, предлагают им те или иные игрушки и книжки. На каждом этапе воспитания отрабатываются специфические атрибуты «мужественности» и «женственности». Технология воспитания - лишь один из элементов формирования строго означенных мужской и женской идентичностей. Одновременно стереотипы должного «мужского» и «женского» поведения, восприятия, вообще контакта с миром закрепляются специальными культурными приемами — через образование, общественное мнение, произведения литературы и искусства, рекламу, средства массовой информации, телевидение и т.д. Все эти «техники» транс -лируют идею мужского социального превосходства, мужского доминирования, или «патриархата».
Патриархат стал узаконенной системой отношений между мужчинами и женщинами еще на заре человеческой истории - при-
мерно 7 тыс. лет тому назад, когда возник тот тип общественной организации, который социологи определяют как «традиционное» общество. В этом обществе разделение труда между мужчинами и женщинами выстраивается по принципу взаимодополняемости, но взаимодополняемости совсем не равноценных ролей. Мужчине отданы на откуп внешний мир, культура, творчество, притязания на господство. Женщине — дом. Но и в доме она — существо подчиненное. Иерархия мужской и женской ролей фиксируется совершенно четко: он - субъект властных отношений. Она — объект его власти. Такие отношения определяются как субъект-объектные, статусно неравные.
Авторитет мужской силы, право силы, утвердившееся в гендер-ных отношениях, превращается в основание всех известных человечеству авторитарных режимов — власти вождей рода, «отцов» народов, монархов, диктаторов. И пока гендерное неравенство сохраняется, существует и потенциальная возможность продления дней власти авторитарного типа.
Такая авторитарная власть опирается не только на аппарат физического принуждения и грубого насилия. Она использует и более тонкие методы воздействия на сознание индивидов, заведомо предотвращая их недовольство и заставляя их бессознательно следовать определенным предписаниям, принимать те или иные роли в существующем порядке вещей. Это — методы идеологической обработки сознания с помощью языка, культурных образцов, формирования строгих норм должного социального поведения; методы социализации, воспитания. Такие методы надежным образом оберегают власть имущих — в данном случае мужчин — от бунта подчиненных - женщин.
Около 300 лет назад этот традиционный порядок вещей, державшийся тысячелетиями, взрывается под сокрушительным натиском буржуазных революций. Они провозглашают наступление новой эры - эры прав человека и заявляют о свободе и равенстве всех людей перед законом. Такой подход в своей интенции предполагает пересмотр самой совокупности отношений власти. Из отношений господства — подчинения, или субъектобъектных отношений, они должны превратиться в отношения равные, субъект-субъектные. Проще говоря, это значит, что любой властитель - монарх, начальник, хозяин или муж «развенчивается»: он перестает быть и (что тоже очень важ-
но) ощущать себя властителем подчиненных, которые при традиционном укладе принадлежат ему душой и телом.
Этот всемогущий властелин должен превратиться в простого исполнителя определенных функций в совершенно иной системе разделения труда, предусматривающей не владение другим человеком, а управление конкретным процессом. Его взаимодействие с подчиненными превращается в согласованное распределение ролей и обязанностей между различными, но равными субъектами. В этом - в изменении характера власти и одновременно ее разделении, т.е. перераспределении полномочий между различными ветвями власти, государством и гражданским обществом, между мужчинами и женщинами, по большому счету, состоит суть демократического переустройства общественных систем, суть их модернизации1.
С постановки вопроса о правах человека, о равенстве всех людей перед законом начинаются и перемены во взглядах на назначение женщин, на их роль в обществе, наконец, на их статус, который при традиционном порядке держится в сущности на одной только функции продолжательниц рода. Эти перемены происходят трудно, мучительно. До сих пор о правах женщин говорят либо как о проблеме «секса», либо как о «женском вопросе», а вовсе не как о проблеме обретения права на полноценную жизнь для целой половины человечества.
Отчасти эти сложности усугубило то обстоятельство, что изначально все правовые стандарты и нормы современной демократии формировались, с одной стороны, как универсальные, а с другой -как селективные, ориентированные исключительно на состоятельных белых мужчин. Только мужчину буржуазное право на раннем своем этапе официально признает своим носителем — субъектом. В пору зарождения демократических порядков законодатели отказываются видеть в женщинах полноценных гражданок. Женщины, наряду с детьми, умалишенными, имущественно несостоятельными лицами, попадают в категорию неспособных отвечать за себя перед лицом за-
1 Знаменитый немецкий социолог Г. Зиммель относит к числу признаков модернизации выдвижение на первый план общественной жизни проблематики прав человека, включая права женщин; промышленную революцию, урбанизацию, распространение всеобщего образования. См.: 8кпте1 О. РШсворЫе de 1а тосктке. - Р., 1989. - Р.159- 161.
кона. Юридическая ответственность за семью возлагается на ее главу — мужа, мужчину. Женщина воспринимается как «другой», как неполноценный гражданин. Это - вершина патриархата, за которой должно было последовать его полное отрицание.
Историю развития современного права, с этой точки зрения, можно рассматривать как историю постепенного подведения под действие закона всех первоначально отбракованных категорий населения. Для обретения статуса полноправных гражданок женщинам понадобилось почти три века бороться с общественными предрассудками и ограничениями, используя при этом самые разнообразные пути и методы. В том числе - и методы коллективного действия в рамках движения за права женщин, отрицавшего дихотомию «один» -полноценный гражданин, «другой» - объект его покровительства.
Это движение проходит в несколько этапов, на протяжении которых женщины отвоевывали для себя, условно говоря, три группы прав: политические (гражданские), социально-экономические, репродуктивные права, которые могли бы позволить им рассчитывать на социальный статус, сопоставимый по основным параметрам с мужским. Впервые о своих претензиях на роль полноценных гражданок женщины заявляют в ходе буржуазных революций, которые можно назвать еще и революциями «права», «правосознания». Следующий этап - промышленные революции, когда женщины в массовом порядке оказываются втянутыми в общественное производство, что побуждает их добиваться равноправия уже в сфере социально-экономических отношений. Позднее наступает время культурных революций, изменяющих подход к репродуктивным функциям женщин, взгляды на любовь, рождение детей, семейную жизнь.
Сегодня в разных странах и по-разному женщины достигли определенной степени свободы и равноправия. Где-то они добились таких социальных условий, которые позволяют им успешно совмещать карьеру и материнские обязанности и т.д. Где-то существует прекрасно развитое законодательство о гендерном равноправии. Где-то женщины пробились на вершины политического Олимпа. В самых развитых демократиях мира, таких как Канада, Исландия, Швеция, Норвегия, Дания, Финляндия, в последние 30 лет завершается так называемая «тихая женская революция». Женщины этих стран добились почти половины мест во всех структурах власти. И, что самое важное, изменили содержание политики. Ее главными приоритетами
являются отныне вопросы повседневной жизни людей - здравоохранение, образование, пенсионное обеспечение и т.д. Именно сюда - в социальные сферы и направляется большая часть бюджетных средств. Женщины пытаются не просто освоить все пространство политики, но заявляют о своем намерении в корне изменить ее правила и содержание. Под воздействием женщин, пришедших к власти, эти страны стали самыми спокойными и удобными для жизни рядового человека. И одновременно - самыми цивилизованными, устойчивыми. Демократия здесь - не пустой звук. Она опирается на прочный фундамент участия всех граждан - как мужчин, так и женщин - в жизни общества, в определении целей и задач его развития. Ценность этого опыта признана мировым сообществом. Этот опыт стимулировал ООН сопоставить особенности и основные направления деятельности парламентов стран мира с различными гендерными характеристиками. Главный вывод ООН заключается в том, что в наши дни только паритетное участие мужчин и женщин в структурах государственной власти гарантирует принятие сбалансированных политических, социальных, экономических решений, а потому обеспечивает устойчивое развитие любой страны.
В русле этой «тихой революции» сложились различные направления научного знания, проблематизировавшего ее содержание. Более того, феминистская критика по-своему спровоцировала переворот во взглядах на саму природу власти, который постепенно вызревал на протяжении всего ХХ в. Власть перестает рассматриваться как явление макроуровневого порядка или как надстройка над базисными отношениями. Современный подход к отношениям власти предполагает макро- и микроуровни анализа. Он включает всю совокупность отношений между людьми — от государственной системы до семьи и повседневных связей человека. Свое законченное выражение этот новый взгляд на отношения власти получает в «капиллярной теории власти», развивавшейся под воздействием М. Фуко1, который признавал, что именно феминистская критика дала импульс его размышлениям в этом направлении.
Кроме того, в поисках инструмента для анализа этого нового процесса вовлечения женщин в мир политики исследователи, в числе
1 См., в частности, Фуко М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. - М.: Магистериум Касталь, 1996. - С. 191- 204.
прочего, предложили использовать две довольно близких концепции: «интеграции» и «маргинальности». Согласно первой из них, массовое вовлечение, или интеграция, женщин в политический процесс снимает неоправданную напряженность не только в отношениях между полами, но и в нормативном взаимодействии сфер публичной и приватной жизни — напряженность, подрывающую основы консолидированной демократии1.
Согласно второй, политическая маргинальность есть контекст существования в современном мире не только женщин, но вообще всех слоев населения, страдающих от неравенства, несправедливости, эксплуатации. Их по традиции относят к «меньшинствам», хотя на самом деле они образуют большинство общества. Представители этого непризнанного большинства оказываются исключенными из процесса принятия решений. Они не способны воздействовать на политическую повестку дня, вынуждены адаптироваться к чужим и чуждым политическим решениям2, что порождает у них настроения иждивенчества, ожидания покровительства и т.д. Такая ситуация чревата скатыванием к авторитаризму, она свидетельствует о непрочности демократических основ общества, а значит - требует серьезных перемен.
Что с этой точки зрения происходит в нынешнем российском обществе? Ситуация здесь сложная, ее трудно понять вне исторического контекста. Поэтому хотя бы коротко приходится напомнить и о нем3.
Как и повсюду, тема прав женщин, идеология феминизма, само женское движение возникают в России в ходе медленного, крайне противоречивого процесса модернизации, ставшего более или менее значимым примерно с середины XIX в. и определившего содержание отечественной истории в XX в. Однако особенности развития страны, ее уклад и, в частности, сама организация российского социума как «социума власти», по определению крупнейшего историка современ-
1 Sapiro V. The political integration of women. - Chicago: Univ. of Illinois press. -
1984.
2 Klein V. The Feminist character: A history of ideology. - Chicago: Univ. of Illinois Press, 1972.
3 Подробнее см. Айвазова С. Русские женщины в лабиринте равноправия. - М.: РИК Русанова, 1998.
ности М.Я. Гефтера1, в котором на протяжении всей истории государство фактически подминает под себя общество и действует как моносубъект политики, обусловили своеобразие российского движения за права женщин. Дело, прежде всего, в том, что в отличие от своего западного аналога это движение возникало не в горниле буржуазной революции, а так сказать в ее преддверие, на подступах к ней. Поэтому оно было вынуждено, во-первых, делать акцент не столько на лозунги, отстаивающие права женщин, сколько вообще на проблематику освобождения общества от гнета государственного деспотизма; а во-вторых, - осваивать вначале вопросы защиты социально-экономических прав женщин, и уже только потом добиваться гражданских, политических прав для женщин.
Вплоть до начала ХХ в. Россия была абсолютной монархией, и правом на участие в политике, правом голоса в ней не обладал никто - ни женщины, ни мужчины. Буржуазная революция 1905 г. принципиально изменила ситуацию. 17 октября 1905 г. появился Высочайший манифест Николая II, объявивший о том, что в стране вводится новый конституционный строй и, как орган народного представительства, созывается Государственная Дума. Опубликованный 11 декабря 1905 г. Закон о порядке выборов в Думу предоставил избирательные права только мужчинам. Женщины оказались исключенными из категории граждан, обладающих политическими полномочиями.
С этого момента возникает вопрос о гражданском равенстве мужчин и женщин, о предоставлении женщинам прав и возможностей участвовать в политическом процессе, избирать и быть избранными в органы представительной власти. Его разрешением занялись в первую очередь женские организации, которые использовали для этого разнообразные формы коллективного действия - петиции в органы государственной власти, собрания, митинги, демонстрации.
Февральская революция официально признала равноправие женщин одним из важнейших принципов общественной жизни. Октябрьская революция с помощью целой серии декретов придала этому принципу силу закона. Сформированная на его основе государственная политика по обеспечению равноправия полов стала своеоб-
1 Гефтер М.Я. России быть только в том случае, если она отыщет себя в человечестве // Лит. газ. - М., 1996. - 17 янв.
разной моделью освобождения женщин и послужила стимулом для утверждения идеи женского равноправия во всем мире. Но в СССР ее реализация имела достаточно противоречивые последствия. Женщины были втянуты в общественное производство, получили доступ к образованию, были даже привлечены к участию как в органах местного самоуправления, так и в Верховном Совете - парламенте страны. Однако реальных властных полномочий все эти органы не имели. Кроме того, депутатов Верховного Совета не столько «выбирали», сколько «назначали», а потом за уже «назначенных» - единодушно голосовали.
Реальная власть находилась в руках коммунистической партии, точнее - ее руководства: Генерального секретаря, Политбюро, Секретариата и утверждавшего их решения Центрального Комитета. На заре советской власти считанные единицы женщин попали в структуры высшего партийного руководства. Женщин совсем не было в них в годы правления Сталина. Они появились там вновь только в годы хрущевской оттепели. За все 70 с лишним лет советской власти лишь одна женщина - Екатерина Фурцева добилась вхождения в состав Секретариата ЦК.
Показательны следующие данные: в составе населения страны в 1966—1967 гг. было 45,8% мужчин и 54,2% женщин; в составе КПСС — 79,1% мужчин и 20,9% женщин; в составе Центрального Комитета партии — 97,2% мужчин и 2,8% женщин; в Политбюро и Секретариате — 100% мужчин. Ничтожно малое количество женщин находилось на руководящих постах в районных, городских, областных комитетах партии, направлявших текущую жизнь страны1. Это значит, что те органы власти, которые реально разрабатывали внутреннюю и внешнюю политику, были закрыты для женщин. Мир политики оставался «мужским» миром, женщины оказывались объектом, а не субъектом этой политики. «Маргиналь-ность», необходимость приспосабливаться к чужому взгляду на политический процесс были их уделом в этом мире. Понятно, что такое решение женского вопроса не затрагивало глубинных основ авторитарной властной системы, покоящейся на первичном разделении труда традиционного типа.
Тем не менее показатели численности женщин среди депутатов Верховного Совета или органов местного самоуправления выглядели
1 Партийная жизнь. - М., 1967. - № 7. - С.8; Известия. - М., 1966. - 9 апр.
впечатляюще. Женщин включали туда по специальной разнарядке или квоте. Для органов местного самоуправления была предусмотрена квота в 40—50%, для Верховного Совета - не менее 30%. Так, численность женщин-депутатов местных органов власти уже в 1939 г. составляла 33,1% от общего числа депутатов, в 1971 г. - 45,8%; численность женщин-депутатов Верховного Совета СССР в 1952 г. составляла 26%, в 1970 г. - 31%:.
Отказ от квот произошел на самом пике «перестройки» — на Съезде народных депутатов СССР в 1989 г. При этом имелось в виду, что обеспеченное указанием «сверху» представительство женщин заменит их настоящая интеграция в политический процесс. Произошло обратное. На следующих же выборах Съезда народных депутатов России, состоявшихся в 1990 г., представительство женщин в парламенте страны упало до 5,6%. Эта цифра если и менялась в последующие годы, то не настолько, чтобы можно было говорить о массовом вовлечении женщин в политику. Почему это происходит?
Обозначенный в действующей Конституции курс на построение в России современной демократической политической системы, нормы которой, повторим, включают сегодня и гендерное равноправие, в принципе предполагал, что женщинам должна быть обеспечена — не только юридически, но и фактически - вся совокупность прав человека, включая право на участие в принятии политических решений. Кроме того, происходившие изменения в социальном укладе требовали и реконструкции сложившегося гендерного порядка2.
Формально в текст принятой в 1993 г. Конституции РФ была включена норма гендерного равноправия. Она закреплена в ст. 19 (ч. 3), которая - что знаменательно - входит в общий раздел «Права человека». Эта норма сформулирована таким образом: «мужчины и женщины имеют равные права и свободы и равные возможности для их реализации».
Какие перемены должны были произойти в сфере политики в связи с принятием Конституции, если бы государство взялось следо-
1 Женщины мира в борьбе за социальный прогресс. - М., 1972. - С.59.
2 Гендерный порядок - определение, предложенное английским исследователем Р. Коннелом в работе: Connel R. Gender and power: Society, the person and sexuel politics. - Cambridge: Рolity рress, 1987. - Р.98. Под гендерным порядком Коннел понимает исторически конструируемый паттерн властных отношений между мужчинами и женщинами и соответствующие ему представления о мужских и женских ролях.
вать ей? Во-первых, оно должно было бы отказаться от прежнего советского патернализма в отношении женщин. То есть от политики, основанной на сочетании скрытой маргинальности женщин и их демонстративной псевдополитической активности. Во-вторых, исполнительной власти надлежало разработать такую систему мер, которая гарантировала бы не только формально-юридическое, но и фактическое равенство политических шансов женщин и мужчин.
Что было сделано на практике? В развитии конституционной нормы гендерного равенства в 90-е годы появляется целый ряд правовых документов. В их числе — Указы Президента «О первоочередных задачах государственной политики в отношении женщин» (1993), «О повышении роли женщин в системе федеральных органов государственной власти и органов государственной власти субъектов Российской федерации»(1996). А также — два Национальных плана действий по улучшению положения женщин и повышению их роли в обществе. Первый был рассчитан на 1996—2000 гг., второй — на 2001 — 2005 гг. В каждом из этих документов государство заявляло о необходимости расширить возможности для включения женщин в структуры власти.
В то же время законодательная власть была призвана подвести под эти документы определенный правовой фундамент — развить и воплотить конституционный принцип гендерного равенства в серию законов, обеспечивающих его соблюдение в различных сферах общественной жизни, включая политику. Государственная Дума вроде бы начинает заниматься этим, но в итоге принимает не серию законов, а только «Концепцию законотворческой деятельности по обеспечению равных прав и равных возможностей мужчин и женщин». Известно, что концепция не имеет силы закона, но, тем не менее, накладывает на законодателей определенные обязательства, хотя бы в плане дальнейшей законотворческой деятельности.
Участие России в целом ряде международных соглашений, принятых по инициативе Организации Объединенных Наций, Международной Организации Труда и др., со своей стороны обязывает российское государство обращать особое внимание на проблемы обеспечения гендерного равенства. В числе важнейших из них следует назвать: Конвенцию о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин (принята в 1979 г.); итоговые документы Всемирной конференции по правам человека (Вена, 1993 г.); Всемирной
встречи в интересах социального развития (Копенгаген, 1995); Всемирной Конференции по положению женщин (Пекин, 1995) и др. Все эти документы нацеливали участников данных международных соглашений на принятие специальной стратегии «позитивной дискриминации». Эта стратегия в числе прочего была призвана способствовать продвижению женщин в сферы государственного управления с помощью особых нормативных «поддержек», включая гендер-ные квоты в партийных иерархиях и списках кандидатов в депутаты.
Однако государство не торопилось реализовывать на практике намеченные институциональные подходы. Практически все принятые исполнительной и законодательной властями России документы имели сугубо декларативный характер - они не предусматривали ни финансовых, ни организационных ресурсов для обеспечения тех обязательств, которые формально были взяты российским государством. Показателен, например, тот факт, что из государственного бюджета не финансировались напрямую ни первый, ни второй Национальный план по улучшению положения женщин.
Показательно и то, как реализуется в России требование международных договоров о создании в стране единого национального механизма, или властной вертикали, предметом деятельности которой станет обеспечение гендерного равенства. Такие структуры существуют практически во всех развитых демократиях мира. Как обстоит дело в России?
В 90-е годы формируется целый ряд органов, обладающих в основном консультативно-координационными функциями. Это - Комиссия по делам женщин, семьи и демографии при Президенте РФ, Комитет по делам женщин, семьи и молодежи в Государственной Думе, Комиссия по делам женщин при Председателе Совета Федерации, Комиссия по вопросам положения женщин при Правительстве РФ, Департамент по делам детей, женщин и семьи в Министерстве труда и социального развития.
Деятельность этих структур, при всем их различии, предопределена рядом общих обстоятельств. Первое и, пожалуй, главное из них заключается в том, что существование каждого из этих органов обосновано не специальным законом, а либо постановлением правительства, либо постановлением других государственных органов и потому всецело зависит от взглядов и намерений руководства той или иной государственной структуры. Не случайно, скажем, в какой-то
момент, после пяти лет довольно успешной работы, при очередной реорганизации Администрации Президента исчезла Комиссия по делам женщин, семьи и демографии при Президенте РФ. Точно также после реформирования Совета Федерации растворилась в недрах новых структур Комиссия по делам женщин при Председателе Совета Федерации. В момент очередного парламентского кризиса в конце мая 2002 г. был поставлен под удар и парламентский Комитет по делам женщин, семьи и молодежи.
Вторая особенность состоит в том, что эти органы действуют в основном на федеральном уровне — у них нет своей развитой инфраструктуры в регионах страны. Исключение в этом плане составляет лишь межведомственная Комиссия по вопросам положения женщин при Правительстве РФ. Только ее деятельность в последние годы стала опираться на соответствующую институциональную вертикаль в субъектах РФ. Притом далеко не во всех. По официальным данным, аналогичные Комиссии действуют в 31 регионе страны; в остальных они отсутствуют. Правда, достаточно развитой институциональной базой обладает Департамент по делам детей, женщин и семьи в Министерстве труда. Он имеет соответствующие подразделения практически во всех регионах страны, но не как самостоятельный орган, а как подразделение, действующее в органах социальной защиты населения.
Третья особенность данного национального механизма: судя по названиям этих органов и их размещению в структуре исполнительной власти страны, в государственной политике в области равноправия нет единого концептуального подхода ни к определению ее целей и задач, ни к средствам и формам их достижения. Больше того, приходится констатировать, что государственную политику в этой сфере определяет не принцип гендерного равенства, закрепленный в действующей Конституции, а скорее прежний социалистический подход к реализации идеи равноправия с акцентом на государственный патернализм и сложившийся в его русле концепт «улучшения положения женщин».
Анализируя все эти факты и обстоятельства, приходится признать, что в годы реформ проблематика гендерного равенства не стала приоритетной при создании новой политической конструкции российского государства. Принятые им в этой области меры не могли реально содействовать интеграции его гражданок в политический
процесс. Несмотря на формально провозглашенную приверженность демократической России принципу гендерного равенства, несмотря на принятые в соответствии с ним декреты, указы, международные обязательства, гендерная асимметрия по-прежнему остается одной из наиболее характерных черт российской власти. Это доказывают, в первую очередь, статистические данные.
Согласно Госкомстату, в структуре занятого населения среди руководителей органов власти и управления, включая руководителей учреждений, организаций и предприятий, числится 5,3% мужчин и 3,2% женщин. В системе государственной службы женщины преобладают на должностях, не предполагающих принятия ответственных решений. В общей численности работников, занимающих государственные должности в органах государственной власти РФ, женщины составляют 70,6%; мужчины — 29,4%, но так называемые «высшие» должности занимают 23,3% женщин и 76,7% мужчин.
Государственные должности прокуроров и следователей занимают 37% женщин и 63% мужчин.
В составе действующего правительства РФ - одна женщина. В числе глав субъектов РФ до последнего времени не было ни одной женщины. Осенью 2003 г. на пост губернатора Санкт-Петербурга была выбрана Валентина Матвиенко, ставшая одной из 89 руководителей российских регионов.
Среди депутатов нижней палаты парламента - Государствен -ной Думы РФ показатель представленности женщин неуклонно снижается. В Государственной Думе первого созыва (1993—1995) их было 13,6%. В Государственной Думе второго созыва (1995—1999) — 10%, в Государственной Думе третьего созыва, избранной в декабре 1999 г., — только 7,7%.
Среди депутатов законодательных собраний субъектов РФ, т.е. в законодательных собраниях регионов, в 1999—2003 гг. было около 9% женщин. Только 3 из 89 региональных законодательных собраний возглавляли женщины. В то же время женщины составляли более 40% депутатов, работающих в органах местного самоуправления.
Такую структуру власти социологи называют «гендерной пирамидой». Основные политические акторы — представители исполнительной и законодательной властей, политические партии, похоже, считают эту пирамиду «естественной». Не случайно, среди руководителей крупнейших российских партий, имеющих свои фракции в
парламенте и оказывающих реальное воздействие на политику страны, женщин — считанные единицы. Более того, можно с полным основанием утверждать, что эти партии блокируют женскую политическую активность. В частности, они некорректно используют предоставленное им право на формирование списков кандидатов в депутаты в различные органы власти, включая Государственную Думу. Об этом со всей очевидностью свидетельствует, например, анализ списков кандидатов в депутаты, подготовленных для участия в парламентских выборах 1999 г.1
В целом, во всех представленных списках, включая два женских, число женщин среди кандидатов в депутаты составило в тот момент около 16%. В 1995 г. аналогичный показатель равнялся 14%; а в 1993 - 7%. Это значит, что на протяжении 90-х годов в принципе сохранялась тенденция к росту количества женщин в числе кандидатов в депутаты Государственной Думы. Однако в списках партий -фаворитов избирательной кампании: КПРФ, ОВР, «Яблоко», «Единство», СПС - показатель представленности женщин был ниже, чем в целом по всему корпусу участников предвыборной борьбы. В них насчитывалось в среднем только около 11% женских имен: КПРФ — 10%; «Единство» — 10; «Яблоко» — 11; ОВР — 12%. Больше всего женщин числилось в списке Союза правых сил — 17%.
Но место месту рознь. Понятно, что больше всего шансов получить депутатский мандат имеют те кандидаты, чьи имена значатся либо в центральной части списка, либо в самом начале его региональных частей. Среди партий, имевших наибольшие шансы преодолеть пятипроцентный барьер, по данному показателю лидировали:
ОВР — 3 женщины в центральной части списка, 2 — под первым номером в регионах;
КПРФ — 1 в центральной части списка, 4 — под первым номером в регионах.
Шансы женщин в объединении «Яблоко» были более низкими: 1 женщина — в центральной части списка, 3 — под первым номером в регионах.
1 Работа над этой статьей велась осенью 2003 г., когда очередные парламентские выборы только готовились, и судить об их конкретных параметрах и результатах было невозможно.
«Единство» не включило женщин в центральную часть списка, но поместило трех под первым номером в регионах.
Союз правых сил включил одну женщину в центральную часть списка и поставил двух под первым номером в регионах.
Женщин вообще не было на этих позициях в блоке Жириновского.
Среди тех, за кого боролись эти же объединения в одномандатных округах, было 10—12% женщин.
Очевидно, что почти все политические объединения - участники избирательной борьбы, как ее фавориты, так и аутсайдеры, предоставляли женщинам и мужчинам разные шансы для доступа в мир политики, откровенно нарушая ст. 19 действующей Конституции.
Эти нарушения впрямую сказались на гендерном составе Государственной Думы третьего созыва. В момент ее избрания депутатский мандат получили 34 женщины (7,7% от общего числа депутатов). 14 женщин прошли в парламент по партийным спискам, 20 — по одномандатным округам.
В руководящем составе Государственной Думы третьего созыва представительство женщин выглядело следующим образом: среди руководителей парламентских фракций нет ни одной женщины. Среди девяти заместителей Председателя две женщины - депутат от блока «Единство» Л.К. Слиска и депутат от фракции СПС И.М. Хакамада. Среди председателей 29 Комитетов - две женщины: С.П. Горячева возглавляет Комитет по делам женщин, семьи и молодежи; В.Н. Пивненко - Комитет по проблемам Севера и Дальнего Востока. В главный парламентский орган — Совет Государственной Думы, в который входят Председатель Думы и его заместители, руководители фракций и комитетов, попали только четыре женщины (примерно 8% от его состава). Между тем Совет Государственной Думы решает самые важные вопросы ее жизнедеятельности: формирует повестку дня, определяет приоритеты законнотворческой деятельности, очередность принятия подготовленных законопроектов и т.д.
Гендерная структура этой Государственной Думы свидетельствует о четком «мужском» профиле российской законодательной власти и, соответственно, о маргинальности женщин на политическом Олимпе. Такое положение вещей чревато следующими последствиями.
Во-первых, маргинальность женщин-парламентариев резко усложняет их деятельность, отражается на характере их законотворчества, на выборе приоритетов при голосовании, а также - на их самооценке. Ведь они не могут не ощущать свою «инаковость», чужерод-ность в этом мужском царстве. Их действия, в отличие от действий коллег мужчин, оцениваются по двойным стандартам. Им выносят вердикт и как политикам с традиционным, значит — мужским, набором качеств, и как женщинам, которые обязаны сохранять «женственность», дабы не быть осужденными общественным мнением. По остроумному замечанию одной опытной политической деятельницы, чтобы женщину стали считать заметной фигурой в политике, она «должна работать, как лошадь, и вести себя, как леди». Это редко кому удается. А если и удается, то ценой больших перегрузок и психологических травм, а то и потерь, таких, как распад брака, проблемы с детьми и т.д. Проще всего в этом случае копировать поведение мужчины-политика или мимикрировать под него. Но в таком случае пропадает всякий смысл идеи женского представительства во власти.
Кроме того, сферы политической ответственности женщин, как правило, совпадают с традиционными женскими обязанностями — это вопросы социальной защиты, семьи, материнства и детства. Первая женщина-министр в истории России графиня Софья Панина получила пост главы Министерства социального призрения после Февральской революции 1917 г., затем, в дни Октябрьской революции, он перешел к большевичке Александре Коллонтай. В сегодняшнем российском правительстве блок министерств, занимающихся социальными вопросами, курирует вице-премьер Галина Карелова, а до нее этим занималась Валентина Матвиенко. Отметим, что эти вопросы до сих пор воспринимаются обществом не как самые важные для человека и его повседневной жизни. Таким образом традиционный стереотип «естественного» предназначения женщины воспроизводится на уровне «большой» политики, даже тогда, когда женщины попадают туда, действуя вопреки традиционному канону женского поведения. И это, так или иначе, ощущается основной массой женщин, которые и без того никогда не имели вкуса к политике, а, глядя на эти «образцы», могут потерять его окончательно.
Во-вторых, маргинальность женщин в структурах законодательной власти приводит к дисбалансу самой этой власти. Преимущественно «мужской» парламент не способен учитывать ни полити-
ческих и социальных интересов российских женщин, ни их особого социального опыта. Гендерный дисбаланс властных структур негативно сказывается, в первую очередь, на повседневной жизни российских женщин. Только один пример: средняя заработная плата работниц в так называемых женских отраслях производства (легкая, текстильная промышленность) составляла в 90-е годы около 40% от средней заработной платы по стране. В то же время средняя заработная плата в так называемых мужских отраслях производства (нефтедобывающая) — 360%. Можно смело утверждать, что все экономическое законодательство, создаваемое российским парламентом, — налоговое, таможенное, кредитно-денежное — объективно способствует сохранению и усугублению гендерного неравенства, поскольку оно ориентировано на создание более благоприятных условий для «мужских» отраслей экономики, чем для отраслей «женских».
В-третьих, маргинальность женщин в политике имеет своим следствием инерционность, консерватизм политического поведения избирательниц1. И это естественно. Ведь поскольку политика для большинства женщин остается совершенно чужой сферой, далекой от их жизненных стратегий, то их поведение, как правило, оказывается продиктованным «пониженной» в сравнении с мужчинами политической ангажированностью и «повышенной» склонностью к конформному политическому поведению. То есть - к оглядке на «чужую» систему ценностей, к выбору по аффективным, а не по рациональным мотивам, не в пользу конкретного лица, а в пользу его статуса. Между тем женщины являются более дисциплинированной частью электората, чем мужчины. Так, в парламентских выборах 1999 г. продемонстрировав, как обычно, более высокий уровень электоральной активности, женщины - к тому же численно преобладающие в составе населения - оказали значительно большее, чем мужчины, влияние на исход выборов: среди их участников доля женщин составила 56%, от числа проголосовавших, а мужчин, соответственно, 44%.
Учитывая все вышесказанное, можно с полным основанием утверждать, что гендерное неравенство в сфере политики в реальности является одним из самых существенных препятствий, или блокировок,
1 О гендерных различиях в политических предпочтениях и поведении россиян см. анализ Г.Л. Кертмана в книге: Айвазова С., Кертман Г. Женщины на рандеву с российской демократией. - М.: Эслан, 2001.
на пути демократической трансформации страны. Однако само его наличие до сих пор остается не проблематизированным ни научным, ни политическим сообществами. Гендерную асимметрию в сфере политики в том случае, если на нее обращают внимание, принято объяснять по старинке: она якобы соответствует традиционному характеру массовых представлений о распределении мужских и женских ролей. Но сегодня это уже вряд ли верно. Ведь на микроуровне власти — в повседневной жизни российской семьи - гендерные отношения складываются иначе. Смеем утверждать, что в тенденции эти отношения все больше тяготеют к партнерству, к утверждению норм рав-ноправия1. Как это ни парадоксально, распространение этих норм во многом обусловлено архаизацией домашнего хозяйства в условиях «экономики выживания», ставшей уделом большинства российских семей в годы трансформаций. В таких семьях резко возрастает кооперация усилий всех ее членов во имя самообеспечения, а параллельно с этим — усиливается значимость таких ценностей, как солидарность и равноправие2.
Сегодня семья рассматривается нашими согражданами как институт, который должен находиться вне сферы вмешательства государства и общества. На вопрос, что значит для них семья, респонденты чаще всего отвечают: «Мой дом - моя крепость». Они допускают вмешательство общества или государства в частную жизнь только в том случае, если кому-то из членов семьи угрожает насилие, если происходит нарушение прав человека в семье. Это не означает, правда, что параллельно резко сокращаются патерналистские ожидания наших сограждан. Хотя и эту тенденцию можно тоже обнаружить.
1 См., в частности, данные коллективных монографий Центра политической культуры и политического участия ИСПРАН под руководством С.В. Патрушева: Социальная политика и поведение домашних хозяйств на российских рынках. - М.: Теис, 2000.; «Власть и народ в России: обновление повседневных практик и варианты универсализации институционального порядка. - М.: ИСПРАН, 2003.
2 Мы оставляем здесь в стороне вопрос о том, что все эти процессы сопряжены с усилением дискриминации женщин на рынке труда, с перекладыванием на их плечи издержек социального воспроизводства, которые отказывается нести государство и т.д. На эти вопросы справедливо обращает внимание украинская исследовательница Т. Журженко в своей книге «Социальное воспроизводство и гендерная политика в Украине» (Харьков: Фолио, 2001).
Во-вторых, брак все больше оценивается россиянами как «контракт на время». Возможность перезаключения этого контракта, связанная с процедурой развода, осознается ими прежде всего как благо, как выражение их личностной свободы. Вряд ли какой-либо еще институт российской жизни считается сейчас столь же значимым для проявления свободы личности, как институт развода. Похоже, что интересы индивида, его свобода и автономия становятся для наших сограждан более важными ценностями, чем ценность семьи ради самой семьи.
В-третьих, в средней российской семье по большому счету отсутствуют авторитарно-иерархические отношения - нет жесткого подчинения одного пола другому. Причем, нет ни бесспорного, как бы формализованного признания авторитета отца1, ни полного контроля над жизнью семьи со стороны матери.
В-четвертых, большинство наших сограждан убеждены в том, что их семейные отношения покоятся на взаимных правах и обязанностях. Как свидетельствуют опросы, непрерывно растет число респондентов, утверждающих, что домашний труд они выполняют «сообща».
Другие параметры, такие, скажем, как степень подчиненности индивида семье или степень участия в принятии решений, также говорят об устойчивости процесса демократизации внутрисемейных отношений. Таким образом, можно прийти к выводу, что в тенденции признак пола перестает довлеть над распределением ролей в российской семье. Это распределение все чаще происходит не под воздействием внешних предписаний, как это бывает в традиционных обществах, а в зависимости от индивидуального выбора, личностных качеств и предпочтений мужчин и женщин.
Таким образом гендерные характеристики макро- и микроуровней власти в России являются разнонаправленными. Очевидно и то, что источник патриархатной власти, характерной для макрообщества, следует искать не столько в гендерных отношениях в семье и разделении труда в домашнем хозяйстве, сколько во власти общест-
1 Результаты наших обследований в этом отношении совпадают с выводами авторов книги: Курильски-Ожвэн Ш., Арутюнян М., Здравомыслова О. Образы права в России и Франции. - М.: Аспект-Пресс, 1996, написанной на основе анкетирования школьников России и Франции по вопросам правовой культуры.
венных институтов, ограничивающих возможности женщин в сфере публичной политики. Подобная конструкция гендерных отношений свойственна не столько современным демократиям, сколько доинду-стриальным обществам кануна буржуазных революций1. В них мужчины и женщины — подданные Государя в равной мере отчуждены от власти. Политическим выражением их отношений становится в таком случае не дилемма: «один» — полноценный субъект права/ «другой» — объект его власти, а совершенно другая конструкция: «мы» — подданные, отчужденные от власти/ «оно» - «власть=государство». В этой конструкции нет места для либерального дискурса о правах человека, как нет места и для проблематики гендерного равноправия. И то и другое только пробивается в повестку дня. В связи с этим возникает более общий вопрос: значит ли это, что нынешняя трансформация России сопровождалась не столько модернизацией, сколько архаизацией ее политии? С гендерной точки зрения это выглядит именно так. Однако в целом вопрос явно выходит за рамки данной работы.
Здесь же важно понять, фиксируется ли противоречивость различных уровней гендерных отношений массовым сознанием? Да, фиксируется. Судя по самым разным опросам общественного мнения, почти две трети респондентов осознают факт равенства гендер-ных отношений в семье и неравенство шансов мужчин и женщин в политике. Более 50% из них убеждены в том, что представительство женщин в структурах власти должно быть равнозначным мужскому2. Это значит, что потенциально наши сограждане готовы легитимизировать, одобрить демократический гендерный порядок.
Но, повторим, такого порядка как чего-то целостного нет. Чем чревато его отсутствие? На личностном уровне — психологическим дискомфортом, неопределенностью жизненных ориентиров, особенно для женщин. На уровне общества — конфликтностью, ослабленно-стью мотиваций к гражданскому участию. На уровне государства — неустойчивостью, даже иллюзорностью существования демократических институтов. Пока гендерная асимметрия предопределяет как структуру приоритетов российского государства, так и характер при-
1 См. Зидер Р. Социальная история семьи в Западной и Центральной Европе (к.ХУШ - XX вв.). - М., 1997. - С.16.
2 См. Власть и народ в России: обновление повседневных практик и варианты универсализации институционального порядка. - М., 2003. - С.89.
нятия государственных решений, Россия остается страной традиционалистской, где право силы - мужской силы - явно перевешивает силу права.
