CC BY
121
УДК 81’42/82.09
ББК 81.2 Рус-5
И.А. Щирова
где прячется смысл?
Автор рассматривает ключевой вопрос теории текста - вопрос значения / смысла, освещая его в исторической перспективе с позиций ведущих литературно-критических школ и концепций. Базой для размышлений становятся сущностные характеристики современной науки - ее «человекомерность» и гибкие решения, предопределяемые сложностью и неопределенностью мира.
Ключевые слова: значение; смысл; интерпретация; герменевтика; рецептивная эстетика; структурализм; пост-структурализм; субъект; антропоцентрическая интерпретативная парадигма; интерпретативное сообщество; истина
I.A. Schirova
where DOES SENSE HIDE?
The author ponders over the key-question of text theory - the question of meaning / sense, treating it in historical perspective from the view-points of major theoretical approaches to literature. The basis for this reflection is formed by essential characteristics of modern science - its human-centered nature andflexible solutions for problems, predetermined by the complexity and indeterminacy of modern world.
Key words: meaning; sense; interpretation; hermeneutics; aesthetics of reception; structuralism; post-structuralism; anthropocentric interpretative paradigm; interpretive community; subject; truth
Творческим стимулом для этой небольшой работы послужила одна из глав коллективной монографии иркутских коллег «Слово в предложении» [2010], написанная Лией Матвеевной Ковалевой. Фрагмент названия раздела «Предметные имена в позиции семантического актанта ПРИЧИНА: где прячутся пресуппозиции» был с почтением заимствован у автора и использован в статье для высказывания некоторых соображений о сложной проблеме значения / смысла текста.
Оригинальная концепция слова-фрейма помогает Л.М. Ковалевой в поисках ответа на «вопрос вопросов языкознания»: имеет ли слово значение «само по себе» или обретает его «только в процессе общения, в предложении, в сочетании с другими знаками»? Истоки вопроса обнаруживаются в античных философских спорах о природе мира и о том, существует ли мир объективно или «постольку, поскольку он существует в сознании человека, который его, в определенной (в какой?) степени, осмыслил и означил» [Ковалева, 2010, с. 119]. В ходе дальнейших рассуждений сложные категории значения и смысла и, в частно-
сти, проявляющееся в предложении значение слов, закономерно описываются с опорой на методологические регулятивы, философские принципы и научные нормы современной интерпретативной парадигмы. Авторское стремление к поиску «точек соприкосновения» для «примирения» [Там же. С. 128] разных взглядов на проблему учитывает «извечно и изначально противоречивую природу языка» [Там же. С. 124] и справедливо коррелирует с субъектными стилями современного научного мышления, отражающими сложность и неопределенность окружающего нас мира.
«From the very first infant cry until the violent death rattle of the adult», - пишет ведущий британский литературовед и философ неомарксистского толка Терри Иглтон, - «the semantic filters of our brains is the shaping force of our humanity, the constant language-driven search that directs our mind. We can see ourselves as semantic beings, designed, or not designed at all - if you prefer, just random agglomerations of matter provided by chance with a usefulfunction - to attempt to survive within and to try to make sense of the universe in which we find ourselves to have
been placed, or, as ‘selves’, simply to have happened» [Eaton, 2010, p. 3-4]. Понимание категорий значения и смысла различается не только в лингвистике, логике (логической семантике) или семиотике, которые связывают с их уточнением непосредственную цель своих научных изысканий. Значение и смысл универсальны и включаются в описание базовых отношений человека, языка и мира в самых разных областях науки и культуры. «Вторгаясь» во все сферы человеческой жизни, они характеризуют духовно-интеллектуальные поиски человека на протяжении многих поколений, что неудивительно: трудно рассуждать о поисках жизненного смысла, - а эту способность и «привилегию» человек традиционно приписывает себе, - не понимая, что такое смысл. Художественный текст являет собой индивидуально-авторский вариант концептуализации мира, его художественную модель, в которой не слепо копируются объекты и связи реального мира, а фиксируются, преломленные силою творческого воображения, те его элементы, которые представляются значимыми выстраивающему модель когнитивному субъекту. В оценке этой значимости автор исходит из опыта, обретенного им в процессе интеориоризации мира. Исследователь-интерпретатор, в свою очередь, стремится обнаружить в фикциональном мире, объективируемом языковой данностью текста, эстетически оформленные репрезентанты реального опыта творческой языковой личности, маркеры присущих ей мотиваций, ценностных ориентиров и языковых компетенций. Поиск (толкование) соотносимого с текстом смысла (смысла текста, текстового смысла), являющийся в самом широком понимании частным вариантом поиска жизненного смысла, происходит, таким образом, на рубеже текстопорождающего и текстовоспринимающего сознаний. Создание и интерпретация текста превращаются для автора и читателя в акты познания и самопознания.
Начиная от античных герменевтических построений, создатели которых стремились извлечь из текста смысл, заложенный Богом и потому не подлежащий мифологическим, аллегорическим, историческим или символическим интерпретациям, и заканчивая калейдоскопичными построениями постструктуралистов, чья идея «игры активной
интерпретации» делала неправомерным поиск смысловой определенности текста, проблема значения / смысла текста решалась неоднозначно. Основой вариативности решения становились та роль в освоении соотносимого с текстом смысла, которая приписывалась исследователем каждому из трех ключевых компонентов понятийной триады «автор-текст-читатель». Потенциальная бесконечность подобных поисков программировалась условностью вычленения этих компонентов, их неразрывным онтологическим и гносеологическим единством, их органической взаимосвязью, которую отчетливо выражает тезис М.М. Бахтина: «Значение ориентации слова на собеседника - чрезвычайно велико. В сущности слово является двусторонним актом. Она в равной степени определяется как тем, чье оно, так и тем, для кого оно. Оно является как слово именно продуктом взаимоотношений говорящего со слушающим. Всякое слово выражает „одного” в отношении к „другому” <.. .> Слово - мост, перекинутый между мной и другим. Если одним концом он опирается на меня, то другим концам - на собеседника. Слова - общая территория между говорящим и собеседником [Бахтин, 2000, с. 420-421].
В небольшой по объему статье автор, конечно же, не претендуя на строгую систематизацию мнений о распределении «общей территории» значения слова и его смысловых (текстовых) реализаций между автором и читателем, упомянет лишь некоторые из них. Краткий и огрубленный обзор ряда литературнокритических концепций будет направлен на то, чтобы показать многообразие таких мнений, связанное (в том числе) со сложностью исследуемой проблемы, общее направление их развития, а также те преимущества, которые дает для решения проблемы значения / смысла антропоцентрическая парадигма научного знания, также обоснованно именуемая интерпретативной.
Анализ* оправданно начать с герменевтики. Определяемая как наука / искусство понимания / толкования смысла, она усматривает в понимании условие бытия человека. В ранней герменевтике (Ф. Шлейермахер), восхо-
* Подробный анализ эволюции взглядов на интерпретацию как толкование смысла текста предложен автором в книге И.А. Щирова, Е.А. Гончарова «Многомерность текста : понимание и интерпретация» (СПб. : Пушкинский дом, 2007. - С. 266-441).
дящей к интерпретации сакральных текстов, понимание предполагает проникновение на уровень авторских интенций путем «вживания» («вчувствования»); задачей интерпретации объявляется постижение внутреннего смысла текста, а не смысловое конструирование. В поздней герменевтике (Г.-Г. Гада-мер), тезис об исходном, аутентичном значении текста уступает место принципиально новому видению: текст рассматривается как открытое новым смыслам многозначное образование. Множественность и даже «конфликт интерпретаций» (П. Рикер) признаются достоинством понимания. В процессе эволюции герменевтической традиции, таким образом, за интерпретатором закрепляется статус со-творца, а репродуктивно-ориентированная методика интерпретации текста сменяется ориентацией на его продуктивное истолкование. Это отражает общие тенденции в развитии гуманитаристики: сегодня решение текстовой проблематики во многом определяется восприятием субъекта как носителя сознания и познавательных способностей, поэтому переживающая «второе рождение» герменевтика учитывает в своих теоретических построениях суверенную личность интерпретатора.
Выраженную ориентацию на читателя имеют и многообразные рецептивные концепции, подчеркивающие активную роль воспринимающего сознания в процессе продуцирования / конструирования смысла текста. тезис рецептивной эстетики (Р. Ингарден, Х.Р Яусс, В. Изер) о взаимодействии настоящего и прошлого в процессе рецепции (ср. понятие «горизонта ожидания» у Яусса) позволяет описать литературное произведение как «относительно новое», поместив его в контекст установок, существующих в сознании реципиента. Внимание исследователя сосредотачивается на читателе и обществе, частью которого выступает читатель. Разновидность рецептивноэстетических теорий - рецептивная критика (С. Фиш) представляет литературное произведение как процесс, создающийся в акте восприятия посредством чтения. Как и рецептивная эстетика, рецептивная критика, таким образом, описывает текст с позиции воспринимающего его субъекта. Степень и характер читательского участия в продуцировании / конструировании смысла оценивается рецепцио-нистами неоднозначно, однако, его прогнози-
рующая направленность не подвергается сомнению.
В рамках известного фундаментальными наработками структурно-семиотического подхода (ранний Р. Барт, Ж. Женнетт, Цв. Тодо-ров, Дж. Каллер), смысл текста не связывается с индивидуально-психологическими факторами или историческим контекстом, а процедура «восхождения» к авторскому смыслу признается избыточной. Рассмотрение текста как самодостаточной реальности ориентирует исследователя на выявление внутренних структур смыслопорождения в ущерб роли реципиента. Тезис о способности текста к порождению смысла и, как следствие, о необходимости анализа формальной структуры «самой по себе и ради себя» заставляет видеть в интерпретации дешифровку текстового кода. Внутренний опыт автора и его реконструкция читателем, тем более продуктивная интерпретация, оказываются «вне закона», - о смысле текста «говорит» он сам и связи образующих его элементов. Позицию структурализма отражают традиционно используемые для ее характеристики ключевые слова: «the text itself», «text in itself», «poem in itself», «the words on the page», «the depersonalization», «objectivity», «impersonality», «how the artefact «works»», «technique» и пр. (см., например: [Selden, 2005, p. 15-23]).
Крайности рождают противоположности, а потому закономерной реакцией на структуралистскую абсолютизацию текста-объекта становится борьба с «произведением» и его автором. Провозгласив «смерть Автора» (Р. Барт), пост-структрурализм дополняет ее тезисом о «смерти читателя» и о «смерти персонажа» (К. Брук-Роуз), что, по сути, последовательно реализует основополагающую идею М. Фуко о смерти субъекта. Интерпретация, не связанная ни с реконструкцией исходного значения текста, задаваемого авторским замыслом (ср. герменевтика), ни с объективными структурными параметрами (ср. структурализм), приравнивается к «деконструкции» текста (ср. идею рассеяния смысла - dissemination у Ж. Деррида) и предполагает обнаружение скрытых смыслов, не обязательно осознаваемых автором. Диапазон интерпретаций текста, в котором видят не оригинальный феномен, а конструкцию из различных способов письма и культурных цитат, не ограничивает-
ся. Основной интерпретативной стратегией выступает не понимание, а означивание, что приравнивает интерпретацию к созданию текста.
Итак, на разных этапах развития научной мысли «территория смысла», по воле исследователя, «заселяется» разными обитателями: смысл приписывается Автору, читателю или «самодостаточному» автономному тексту. Крайние научные позиции наделяют текст не зависящим от читателя объективным значением, или, напротив, полностью «растворяют» это значение в субъективности читательского восприятия. Неоднозначно распределяются эти роли и сейчас, поскольку в том или ином модифицированном виде упомянутые литературно-критические школы или их «идейные преемники» продолжают свое существование.
Автору статьи, «представляющему интересы» лингвистики текста, кажется оправданным излагаемое далее, достаточно традиционное видение проблемы значения / смысла. Его «умеренность», как думается, не противоречит установкам современной науки.
Итак, порождаемое авторским сознанием содержание (значение) текста «распредме-чивается» воспринимающим его читателем-субъектом в непроизвольный, но личностно освоенный смысл. В процессе «распредмечивания» и освоения читатель сохраняет известную свободу выбора решений, которая программируется уникальностью его многообразного опыта (житейского, интеллектуального, эстетического, этического, языкового и пр.) и, в свою очередь, программирует как неповторимость отдельных интерпретаций текста, так и их неизбежную множественность. Вместе с тем, спектр интерпретационных решений ограничивается лингвистической данностью текста, а поэтому личностное освоение (актуализация) значения, превращающее его в смысл (ср. содержание / значение / виртуальный смысл текста vs. смысл текста), не является произвольным. Читатель может понимать текст не как автор и даже лучше, чем автор, но он - не творец, а «сотворец-рецептор», «соучастник» (Д.С. Лихачев) творческого процесса. Актуализация потенциального смысла в воспринимающем сознании становится результатом сложного и диалектичного взаимодействия заданности и неопределенности
текста (ср. неоднозначности в структуре текста (gaps, blanks) у В. Изера). Первая находит выражение в специфической перцептуальной организации, обеспечивающей выдвижение языковых сигналов (маркеров) адресован-ности в области семантики, синтаксической структуры и композиции. Именно эти сигналы, функционально направленные на то, чтобы служить «точками контакта автора и читателя» (метафора О.П. Воробьевой), составляют программу интерпретации, заложенную автором в текст. Идея программируемости текстового смысла находит отражение и в таких важных понятиях теории текста, как «имплицитный читатель» (В. Изер) или «образцовый читатель» / «читатель-модель» / «модель читателя»: «Lettore Modello» (У Эко). Вместе с тем, заметим, вариативная реализации интерпретационной программы детерминируется личностью читателя, следовательно, лишь в идеале (ср. «идеальный читатель») может совпадать с программой, заложенной автором в текст. Разная степень приближенности к инварианту отчетливо прослеживается в именованиях некоторых гипотетических конструктов (ср. «искушенный читатель» vs. «наивный читатель»). Смысл, таким образом, всегда рождается на рубеже сознаний.
Специфика современных подходов к проблемам исследования, включая проблему значения / смысла в ее проекции на художественный текст, во многом диктуется субъектно-стью стилей научного мышления. Объявив человека мерой анализа, наука продемонстрировала переход от онтологических споров об обоснованности обсуждаемых концепций к спорам об их практической целесообразности. Истинность стала оцениваться как эвристическая полезность. В формировании новой понятийной и методологической базы важную роль играют идеи, порою радикально подчеркивающие значимость субъекта. Например, анархистская эпистемология П. Фейерабенда отрицает критику любого учения и общенаучные стандарты, усматривая в них проявление авторитаризма в научной идеологии. Особая роль человеческого начала в науке формирует концептуальную базу и иных, не столь «революционных» теоретических построений. Так, К.Р. Поппер видит в науке историю постоянных предположений и закономерно следующих за ними опровержений. Открытие исти-
ны относительно рассматриваемых проблем Поппер называет целью ученых, а создаваемые теории - «серьезными попытками найти истину», отказываясь при этом от попытки связать науку с поисками достоверности, вероятности или надежности теорий. Основанием для такого отказа становится способность человека ошибаться. «Мы стремимся лишь к критике и проверке наших теорий, - пишет Поппер, - в надежде найти ошибки, чему-то научиться на этих ошибках и, если повезет, построить лучшие теории» [Поппер, 2004, с. 382]. Понятие приближения к истине «столь же объективно, идеально и регулятивно, как и само понятие объективной, или абсолютной, истины», поскольку даже если теории не истинны, они являются «важными ступеньками на пути к истине, инструментами для последующих открытий» [Там же. С. 390, 408]. Значимость человеческого фактора акцентируется и в модели развития науки Т. Куна, где особо подчеркивается роль научных сообществ, «ответственных за разработку той или иной системы разделяемых ими целей, включая и обучение и учеников и последователей», «основателей и зодчих научного знания». Не отрицая «общепринятых ценностей в науке», Т. Кун признает возможность их существенной «индивидуальной модификации» [Кун, 2003, с. 228, 229, 239].
Гуманитаризация и аксиологизация современного познания диктуют обращение к языку интуитивно-метафорических понятий, преобладание в науке вероятностных подходов к описанию объектов исследования и стремление к проведению гибких, нежестких границ между ними. Сложный и неопределенный мир современности не всегда подчиняется строгим логическим законам. Классическая двузначная логика перестает быть единственным инструментом осмысления действительности. Новому образу науки в большей мере соответствуют многозначные, интенсиональные и модальные логики, трактующие истинность подвижно, по отношению лишь к одному из описываемых ими возможных миров. Попытки по-новому осмыслить научные объекты основываются «на новой онтологии человека и природы» (фразеология В.А. Лекторского). На едином интеллектуальном пространстве сегодня также сосуществуют разные, порою взаимоисключающие теоретические и методологические подходы к проблемам текста. Несмотря на различия, все они,
как правило, отказываются от идеи пассивной реконструкции авторских смыслов текста как «самодовлеющего феномена» и заменяют ее идеей их активного конструирования интерпретатором-соавтором. Базой для подобного переосмысления становится «чело-векомерность» современной науки. Она же предопределяет ответ и на сложный вопрос, сформулированный в названии статьи: где прячется смысл? Исследователи, детерминированные установками антропоцентричной научной парадигмы, но принадлежащие разным «интерпретативным сообществам» (понятие, введенное С. Фишем), по-видимому, дадут на него свои ответы (так, И.К. Архипов подробно описывает коннотативную природу языка и языкового контекста с позиций био-когнитивистики [Архипов, 2011, с. 94-104]). В предложенных ответах неизбежно отразятся традиции научного описания, выработанные сообществом, предпочитаемый им метаязык и осознанность научной позиции его членов. Любой из таких ответов, являясь человеческой мыслью, гипотезой, возможно, найдет подтверждение в ходе дальнейшего познания и даже надолго сохранит для него свою релевантность, однако, и до этой «проверки временем» он приближает нас к истине самим фактом существования.
Библиографический список
1. Бахтин, М.М. (под маской) Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи [Текст] / М.М. Бахтин. -М. : Лабиринт, 2000. - 640 с.
2. Ковалева, Л.М. Предметные имена в позиции семантического актанта Причина : где прячутся пресуппозиции [Текст] / Л.М. Ковалева // Слово в предложении : кол. монография / М.Я. Блох и [др.]; под ред. Л.М. Ковалевой. - Иркутск : ИГЛУ, 2011. -С.116-128.
3. Кун, Т. Структура научных революций [Текст] / Т. Кун. - М. : АСТ, 2003. - 605 с.
4. Поппер, К. Предположения и опровержения : Рост научного знания [Текст] / К. Поппер. - М. : АСТ; Ермак, 2004. - 638 с.
5. Архипов, И.К. О коннотациях и коннотативной природе языка [Текст] / И.К. Архипов // Nowe zjawiska w jezyku, tekscie i komunikacji. Kontext a komunikacja : сб. ст. / pod redakcja Izy Matusiak-Kempy i Sebastiana Przybyszewskiego. - Olsztyn, 2011. - C. 94-101.
6. Eagleton, T. Literary Theory. An Introduction [Тех^ / T. Eagleton. - 2nd ed. - Oxford : Blackwell Publishing, 2005. - 234 p.
7. Selden, R. A Reader’s Guide to Contemporary Literary Theory [ТехЦ / R. Selden, P. Widdowson, P. Brooker. - 5th ed. - Longman : Pearson, 2005. - 302 p.
