CC BY
25
УДК 821.411.21
Gadzhimuradova T.E., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Dagestan State University (Makhachkala, Russia), E-mail: taiba1970@mail.ru
Radzhabova K.R., student, Dagestan State University (Makhachkala, Russia), E-mail: login091099@icloud.com
HARMONY AND DRAMA OF LIFE IN THE NOVEL OF YUSUFIDRIS. The article examines the novel of the Egyptian writer of the twentieth century, Yusuf Idris. The author notes the character of the novel in the 50-80s, characterized by a special interest in the implementation of the socio-psychological direction in Egyptian literature. On the example of three works of the writer, shown changes in his worldview and, as a result, in his artistic vision. From the harmonious perception of life, the writer gradually, over the years, moves to a deep pessimistic, even misanthropic view of man. The paper shows the intermediate position of the novel "The Language of Pain", in which the author still sympathizes, encourages and cheers up his hero. The article considers features of the plot of the novel, which allow revealing the author's idea, his understanding of the essence of a person and the changes taking place in his mind. Internal monologues and the author's thought organize the development of the story structure of the novel.
Key words: Arabic novel, genre of novel, plot building, internal monologue, author's position, hero, problematic.
Т.Э. Гаджимурадова, канд. филол. наук, доц., Дагестанский государственный университет, г. Махачкала, Е-mail: taiba1970@mail.ru
К.Р. Раджабова, студентка, Дагестанский государственный университет, г. Махачкала, Е-mail: login091099@icloud.com
ГАРМОНИЯ И ДРАМАТИЗМ ЖИЗНИ В НОВЕЛЛИСТИКЕ ЮСУФА ИДРИСА
В статье рассматривается новеллистика египетского писателя ХХ века Юсуфа Идриса. Отмечается характер новеллы в 50 - 80-х годах, отличающийся особым интересом к реализации социально-психологического направления в египетской литературе. На примере трёх произведений писателя показаны перемены в его мировоззрении и, как следствие, в художественном видении. От гармонического восприятия жизни писатель постепенно, с годами переходит к глубокому пессимистическому, даже мизантропическому взгляду на человека. Предпринята попытка показать промежуточное положение новеллы «Язык боли», в которой автор ещё сочувствует, обнадеживает и подбадривает своего героя. Рассматриваются особенности сюжетостроения новеллы, позволяющие раскрыть замысел автора, его понимание сущности человека и перемен, происходящих в его сознании. Внутренние монологи и авторская мысль упорядочивают развитие сюжетной структуры новеллы.
Ключевые слова: арабская новеллистика, жанровая природа новеллы, сюжетостроение, внутренний монолог, авторская позиция, герой, проблематика.
Новелла в середине ХХ века - один из популярнейших жанров современной египетской литературы, оспаривающий пальму первенства у традиционно любимого арабами вида словесного искусства - поэзии. «Писателей-новеллистов воодушевляли пробуждение, возрождение, просвещение нации. Литература должна была, по их убеждению, служить этим высоким и благородным целям, решать задачи познания национальной действительности, содействовать прогрессу общества» [1, с. 4].
Новеллистика Юсуфа Идриса представляет особый интерес в плане реализации социально-психологического подтекста, который выражает авторское отношение к действительности. В лучших рассказах Идриса гуманистическая мысль и искусство увлекательного повествования образуют одно неразрывное целое [2, с. 28].
Благодаря художественной завершённости, мастерству лепки характеров и глубине проникновения в тайники души, Юсуф Идрис оставил значительный след в египетской новеллистике. Именно в его творчестве весьма заметны изменения, которые египетский рассказ претерпел с начала 50-х до начала 80-х годов ХХ века. «Современный египетский рассказ - жанр чрезвычайно мобильный, находящийся в беспрестанном поиске новых повествовательных и изобразительных средств, способных запечатлеть быстро меняющийся облик мира и его отражение в сознании художника» [1, с. 4].
Мастер короткого рассказа В.С. Притчетт писал: «Я всегда полагал, что автор рассказа должен обладать талантом репортера, афориста-остроумца, моралиста и поэта... форма рассказа сродни форме сонета или баллады...» [3, с. 211].
Писатель пишет о том, что хорошо знает или пережил сам. Его глубоко эмоциональная проза, тематический диапазон которой очень велик, имеет общечеловеческий характер.
Малая проза Юсуфа Идриса свидетельствует об активной позиции писателя, размышляющего о ценностях современного ему общества, его нравственном климате. Гармония и драматизм жизни удивительным образом сказались на его творчестве, ознаменовав собой разные этапы жизни. Неуютность, неприкаянность, серость. Но нет в ранних рассказах горечи, грусти, ощущения одиночества. Тема незащищенности человека перед жизнью и смертью появляется позже, но уже навсегда.
Для рассмотрения динамики творчества Юсуфа Идриса можно обратиться к новелле «Язык боли», занимающей пограничное положение между картинами бытия из жизни художника. Здесь он ещё сочувствует, обнадеживает и подбадривает блуждающего в лабиринтах жизни человека.
Есть старые и простые истины, в которые надо верить и которым надо безусловно следовать, потому что в них сосредоточена огромная нравственная энергия поколений. Эти истины выражены в умении радоваться простым, но очень важным вещам. Герой рассказа «Язык боли» «видит потерянные связи, расторгнутую дружбу, разорванные добрые отношения - бесценные сокровища, небрежно брошенные посреди дороги.» [4, с. 29]. Рассказ интересен тем, что стоит на границе меняющегося художнического видения. В нём уже нет мягкого юмора, доброй улыбки и оптимизма. Чувствуется болезненный надлом. Муки совести рождают безумное и несбыточное желание «начать всё сначала». Но не
всё потеряно. Надежда изменить себя и мир к лучшему ещё не утрачена героем и писателем.
Юсуф Идрис пытается вторгнуться в сферы души, окутанные тайной, и пролить свет на многие, до сей поры неизвестные сведения о герое. Жители дома и всего квартала, где он проживал, ничего не знали о Махмуде. «Он прожил здесь два года в постоянном страхе, как бы кто-нибудь не разнюхал, что он из простонародья, не рассказал бы всем, кто он и что он такое» [4, с. 30].
«Вторжение» автора совершается с помощью реминисценций в прошлое. А в нём светлые, добрые воспоминания о родной деревне, людях, живущих одной общиной: «Они советовались друг с другом о своих делах, ездили на базар, радовались лишнему пучку редиски к обеду. И никто из них не ел в одиночку, ибо поесть - не значит просто утолить голод, набить брюхо. Еда - это ритуал, совершаемый совместно. Люди угощают друг друга, обмениваются шутками, и каждый ощущает себя словно на маленьком празднике». Люди не задумываются над смыслом того, что составляет их ежедневные дела, заботы. Наполненная ими жизнь даёт каждому «повседневное чувство обновления, чувство, что он живет, и жизнь, как бы трудна она ни была, всё-таки прекрасна» [4, с. 28].
Весьма интересным представляется принцип сюжетостроения рассказа, который начинается с описания крика, разбудившего героя после полуночи. В «уютный» покой роскошного квартала «вторгся дикий, непонятный крик, внезапный, как удар ножа в спину, надсадный, словно разрывающий горло, невыносимый для ушей всякого, кто его слышит.» [4, с. 24]. Крик, доносившийся из кухни «безмятежной уютной квартиры», вызвал у героя нестерпимую тревогу, к которой примешивалось ощущение вины, «неясное и смутное сознание того, что он как-то связан с этим криком, что он сам создал эту связь и сам за неё в ответе» [4, с. 24].
Крик, как живое существо, постоянно меняет своё звучание. Надсадный вначале, он превращается в «глухой ропот, который внезапно перешёл в рёв, словно водопад обрушился с крутизны». Писатель находит ещё более выразительную характеристику крику - подобен хрусту переламываемых костей, «громовым раскатам где-то в наглухо закупоренной трубе», ищет эпитеты, которые точнее передали бы его качество, звучание. Крик становится оглушительным, протяжным, нескончаемым воплем. Когда уже проснулись все в доме, он начал напоминать «отчаянное мяуканье кошки». Из слов проснувшейся от крика жены героя становится понятно, что она против того, кто находится на кухне: «Я хочу знать, почему ты не устроил его в гостиницу? Почему не оставил его у родных? Зачем ты сделал это? Зачем? Чтобы свести меня с ума?» [4, с. 25].
Тысячи мыслей одолевают героя, и это мысли о прошлом, в котором затерялся тот неиссякаемый источник, что питает душу человека. «Он давным-давно всё для себя решил и совершенно перестал помогать жителям Зинина. <...> он твёрдо и категорически решил жить сам по себе, тревожиться только о своих заботах и делах, отшвырнув прочь эти бесчисленные руки, норовящие увлечь его вниз..» [4, с. 25]. Среди этих рук оказались родственники Фахми, отец и дядя. Герой знал только одного Фахми из своего детства, бледное и в то же время обаятельное лицо которого выражало «ум и незаурядные внутренние качества». Он был для Махмуда аль-Хадиди другом и кумиром. Через несколько минут произошла встреча давних приятелей. Но Фахми было не узнать. Тяжелая болезнь
превратила его в мумию, «которую только что извлекли из гробницы». Он выглядел как дряхлый старик. «Узкие, как щёлки (глаза. - Т.Г., К.Р.), мерцали, словно фитилёк лампы, в которой кончается керосин».
Аль-Хадиди не покидала мысль, что он когда-нибудь встретится с Фахми. Он представлял себе, каким он стал, «если уж мальчишкой он был первым...». Представляя встречу с другом детства, он думал сказать, «что если он стал профессором, доктором аль-Хадиди, известнейшим на Востоке знатоком органической химии, председателем правления крупной фирмы.», то это только благодаря ему. Образ его более тридцати лет «побуждал идти напролом, чтобы хоть раз превзойти талантливого мальчика» [4, с. 25].
Развитие сюжетной структуры рассказа упорядочивается не столько действиями персонажей (они сведены к минимуму!), сколько внутренними монологами и авторской мыслью. Нарушение хода реального времени делает ещё более напряжённым психологическое состояние героя.
Воспоминания детства, нахлынувшие на аль-Хадиди, напомнили об одном эпизоде, который очень характеризовал Фахми, его внутренний мир. «Эту козу Фахми украл, чтобы купить для Хусейна Абу Махмуда. лекарство за пятьдесят пиастров, которое, как говорили, одно могло спасти ему жизнь. Ведь Фахми, кроме всего прочего, обладал благородством души. Он, не задумываясь, готов был идти пешком в соседний город или не спать всю ночь напролёт, или работать целый день в поле, если знал, что кто-то в этом нуждается. Все были страшно поражены, когда он украл козу» [4, с. 26]. В честь Фахми аль-Хадиди назвал сына, признавая его единственным, кого он знал и любил с детства.
Больной Фахми нуждался в помощи. Бильгарциоз, перешедший в рак мочевого пузыря, приносил огромные страдания. Что только не предпринимали родные, чтобы вернуть его к жизни и облегчить страдания. Прижигание, иглоукалывание, посещение цирюльников и бедуинов вконец измотали Фахми. Но родные не оставляли надежд. Поэтому и привезли его в Каир, к аль-Хадиди, который решил для себя, что постарается сделать всё для этого «святого», помочь пройти через страдания. «Ведь он в бесконечном долгу перед этим скорченным человеком в поношенной одежде. Теперь настала пора расплаты» [4, с. 26]. Произошел сложный разговор с женой. Её сопротивление не удалось сломить до конца. Но Фахми был благополучно доставлен в дом аль-Хадиди. Страдания Фахми усиливались с каждым днём. Менялся характер крика. Теперь это был «громкий стон, пронзивший всё его существо десятками острых, отравленных игл». Это уже не был крик боли. Он воспринимался аль-Хадиди как «нечто осязаемое, материальное, исходящее из глубин распадающейся плоти».
Юсуф Идрис очень подробно описывает физиологию умирающего человека (здесь, очевидно, сказывается его профессия врача). И даже объясняет природу боли, которая возникает при раке мочевого пузыря. Непрекращающиеся конвульсии, потеря себя во времени и пространстве, кровь, которая стекала на пол из искусанных губ и рук, описание кухни, заляпанной пятнами крови и выпачканной желтоватыми подтеками, создают очень тяжелую атмосферу и символизируют неумолимую жестокость смерти, безжалостно похищающей у человека всё самое прекрасное, что есть на свете.
Но именно эта ситуация непрекращающегося во времени страдания меняет состояние аль-Хадиди. Когда Фахми корчился от физической боли, не меньшие страдания, но уже психологического свойства, испытывал аль-Хадиди. Ему тоже хочется громко кричать. Но не хватает решимости. Подавляя в себе этот порыв, он загоняет и все другие свои желания вглубь подсознания. И в какой-то момент он, примерный муж, семьянин, человек, окруженный со всех сторон уважением, начинает завидовать Фахми.
Внутренний монолог аль-Хадиди свидетельствует о потаённых движениях его души. Обнажаются глубинные мысли и чувства. Идёт постижение читателем тайных связей между происходящими на его глазах событиями. Писатель в деталях объясняет характер беспощадного нравственного эксперимента, который аль-Хадиди проводит над собой. Утрата жизненно важных внутренних регуляторов оторвала его от родной земли, лишила нравственной опоры.
В том, что произошло с героем после долгой, полной «крика» ночи, есть и искупление, и покаяние, и мужество. Можно сказать, что он преодолел кризис мировоззрения - ведь всё, чем они жил, за что боролся, рухнуло. «Всю жизнь я бежал, не переводя дыхания, чтобы, как говорится, достичь высот. <...> я сходился с людьми и дружил с ними не для того, чтобы наслаждаться общением и дружбой. Важно было лишь одно - как быстро они продвигаются вверх. Они должны быть проворнее тех, с кем я общался прежде.» [4, с. 28]. И ещё одно признание человека, который всё откладывает «на потом», надеясь, что начнёт жить, когда достигнет цели. Одна цель сменяется другой, постоянная гонка за мнимыми ценностями не прекращается, а жизнь уходит, превращая его ещё при жизни в мертвеца. «Так я и бегу неведомо куда. Безостановочный бег стал самоцелью» [4, с. 28]. В какой-то момент у аль-Хадиди возникло ощущение, что Фахми «страдает за них обоих или же сам он обрел наконец возможность выразить свою муку со всей силой, на какую способен. Боль копилась в нем долгие годы. Боль, рожденная скрытыми, подавляемыми страданиями» [4, с. 28].
Юсуф Идрис как бы завлекает читателя в непростую игру, обнаруживая себя то на уровне «открытого текста» (когда даются прямые оценки и комментарии, выводы и риторические вопросы), то «ныряет» во внутренний монолог аль-Хадиди. Вот и здесь после исповеди героя звучит размышление писателя о природе человека, который «создан не просто для того, чтобы жить, ему предна-
значено жить достойно, по-человечески. Но найти путь, построить жизнь своими руками и по своему разумению можно лишь ценой тяжких страданий» [4, с. 28]. А дальше писатель «растворяется» в несобственно-прямой речи: «.все эти годы он насиловал свою природу - подавлял живущую в глубине души потребность в маленьких, простых, неприметных радостях, придающих жизни прелесть и смысл. Он душил в себе эту потребность, но она продолжала жить в нём вопреки его воле» [4, с. 28].
И вновь внутренний монолог: «Я расплачиваюсь жестокой болью за то, что покинул людей, отдалился от них. Это убийственное одиночество, порождающее страх перед людьми и неверие в себя. оно превратило меня в улитку заточенную в своей раковине, боящуюся всех и вся. Я оказался один со своими заботами, со своими болезнями, со своей внутренней пустотой.» [4, с. 29]. Страшно жить в мире, в котором некому излить душу, довериться.
К герою пришло просветление (той природы, которая хорошо знакома суфиям). В этот момент он почувствовал себя способным проникнуть в душу всякого человека и в свою собственную. Как на ладони увидел всю свою жизнь в мельчайших деталях. И понял, что «не помнит своей жизни». Она пронеслась как один день. «Он видит потерянные связи, расторгнутую дружбу, разорванные добрые отношения - бесценные сокровища» [4, с. 29].
Приходит осознание простой истины, что восхождение к успеху - это бегство от жизни. «Жизнь - это люди, и никто не может жить без людей. Оторваться от людей - значит оторваться от самого источника жизни, утратить ощущение жизни, перестать жить» [4, с. 29]. Любая радость должна делиться с людьми. Что значит высота успеха, если не с кем поделиться и вокруг тебя «бесплодная пустыня»?
Страдающий от физической боли Фахми благословил своего давнего друга на жизнь без него: «Живи, Махмуд.». Единственная фраза, которую смог произнести, напоминая ему далекое прошлое, когда они были вместе.
Боль не оставляла Фахми, крик его терзал уже весь дом. И тогда аль-Ха-диди взвалил Фахми на свои плечи. Оторопевшей жене сказал: «Я пойду другой дорогой, очень трудной.». Множество «трупов, выглядывающих из окон», провожали его. А он торопился поскорей покинуть этот квартал. «Потому что смрад, царящий здесь, сделался для него невыносимым» [4, с. 30]. Он перестал быть «трупом», поэтому начал чувствовать «смрад» вокруг Прощально и тихо звучит завершение рассказа.
Чувство вины перед другом, своим прошлым, памятью о людях, которых когда-то любил, спасает героя от неминуемой духовной гибели. Писатель призывает думать о вещах, мало располагающих к уютному созерцанию жизни. И всё же «проклятые вопросы» - то, что остается на исходе дней, разрешаются, пусть через страдания души и тела.
В рассказе «Язык боли» уже намечается то, что спустя совсем немного времени начнет определять звучание всей новеллистики писателя. «Новеллистика Идриса 60-х годов полностью лишена того светлого юмора, который был свойственен раннему творчеству., в ней преобладают мрачные, а зачастую и безнадежные интонации. Изменившееся восприятие мира породило своего рода «обратную» логику художественного мышления» [1, с. 7].
В прошлом остались психологические зарисовки, уличные сценки, незатейливые истории. Особая чистота тона, предельный лаконизм и одухотворённость. Это лучший Юсуф Идрис. Вопросы к себе и жизни. И всегда утвердительные и утверждающие. Писатель помогал жить и не поддаваться сомнению в переусложнённом вопросами мире. Интересно, как осмысливаются схожие ситуации в произведениях писателя разных лет. В сюжетном построении обнаруживается сходство рассказов «Вечерний марш» и «Носильщик». Природа одного образа -уличного торговца араксосом (напитком из солодкового корня) реалистична. Хотя и не лишена символического выражения. Мастерски используются пластические возможности слова, особенно сравнение: «Звон медных стаканчиков., как крик индюка»; «Кувшин тоже немолод, и кажется, что обоим старикам на роду написано не расставаться до конца дней своих. У кувшина тонкий и длинный носик, согнутый на конце, как скрюченные пальцы старухи, протянувшей руку за подаянием»; «кувшин. печально дремлет у старика на груди»; «минуты не идут, а мчатся - так же быстро, как прохожие.. Время тоже боится холода» [4, с. 16].
Сюжет прост, но удивительным образом раскрывает сущность человека, его непоколебимую стойкость. Немолодой торговец стоит на мосту с большим кувшином, наполненным араксосом. Стаканчики позвякивают. Люди бегут мимо. Солнце садится. Кувшин по-прежнему полный. Никто в этот холодный день не хочет освежающего напитка. «Небо окутывает землю холодом. весь мир окрашивается в серовато-голубой цвет, замерзает и становится неживым». И люди, пробегающие мимо, «усталые, замерзшие, несчастные и злые, на бледных лицах - озабоченность, в отсутствующих взорах - зима». Каждый занят своими делами и никому нет дела до старика, ожидающего чуда: «. кувшин вдруг сам собой опустеет, а карман наполнится монетами». Но чуда не происходит.
Удивительное дело - стаканчики звенят иначе. «Это уже не тревожный протяжный звук, похожий на крик перепуганной птицы» [4, с. 17]. В их звучании появился какой-то мотив, от которого «сладко щемит сердце». Старик это замечает «и с улыбкой поднимает брови». Медные стаканчики как будто переговариваются друг с другом. «Кувшин, . как будто увлеченный мелодией, вздрагивает и покачивается . в такт». Бороденка старика «трясется и пляшет». «Он идет, несчастный, сгорбившийся, а руки его. выстукивают всё тот же мотив. <.> Наконец
ночь поглощает его, и только едва-едва раздаётся затихающее позвякивание металла. Всё тише, тише. Бескрайний, огромный мир. Бескрайняя темная ночь.» [4, с. 17]. Образ приобретает символическое звучание, становясь выражением неиссякаемого оптимизма народа, который даже в самых нерадостных обстоятельствах способен сам себя взбодрить, внушить надежды и всегда верить в чудо.
В рассказе «Носильщик» авторская мысль движется уже от абстрактного образа, фантастического персонажа носильщика из другой эпохи - времен фараонов, который взвалил на себя ношу, невыносимо тяжелую (трон, подобный алтарю-жертвеннику) и несет даже тогда, когда пора её сбросить, и на это есть специальное разрешение, написанное прежним хозяином, завещавшим трон своему верному слуге.
У каждого из героев Юсуфа Идриса за спиной - прожитая жизнь. Жизнь, наложившая отпечаток на их лица, скрутившая их тела, наделившая глаза мудростью или усталостью. Он словно отбрасывает, срезает с лика человеческого всё наносное, маскирующее, выявляет всё лучшее, что в человеке есть. Вот почему мы видим гордость и муку, грусть и усталость, мудрость и доброту [5, с. 191].
«Полная трансформация логики творчества, природы образа отражает и в корне изменившееся представление писателя о народе, народном характере» [1, с. 7]. Мир становится местом страданий, нездоровых общественных отношений. Тяжелое душевное состояние героя обусловлено реальной действительностью. Глубокая меланхолия, пессимистические философские воззрения определяются тем, что жизнь рассеяла прежние иллюзии писателя, вызвав у него глубокое разочарование.
Библиографический список
1. Кирпиченко В.Н. Предисловие. Современный египетский рассказ. Москва: Наука, 1988: 3 - 11.
2. Кирпиченко В.Н., Сафронов В.В. История египетской литературы XIX - XX веков: в 2 т. Москва: Восточная литература, РАН, 2003; Т. 2.
3. «О времени и о себе.». Литературная Грузия. 1988; № 5: 211.
4. Идрис Ю. Рассказы. Современный египетский рассказ. Москва: Наука, 1988.
5. Миронов Г Бессмертная свирель Дато. Литературная Грузия. 1989; № 7: 191.
References
1. Kirpichenko V.N. Predislovie. Sovremennyjegipetskijrasskaz. Moskva: Nauka, 1988: 3 - 11.
2. Kirpichenko V.N., Safronov V.V. Istoriya egipetskoj literatury XIX - XX vekov: v 2 t. Moskva: Vostochnaya literatura, RAN, 2003; T. 2.
3. «O vremeni i o sebe.». Literaturnaya Gruziya. 1988; № 5: 211.
4. Idris Yu. Rasskazy. Sovremennyj egipetskij rasskaz. Moskva: Nauka, 1988.
5. Mironov G. Bessmertnaya svirel' Dato. Literaturnaya Gruziya. 1989; № 7: 191.
Статья поступила в редакцию 05.06.21
УДК 82
Aigunova S.Sh, student, Faculty of Oriental Studies, Department of the Arab, Dagestan State Pedagogical University (Makhachkala, Russia),
E-mail: mui.rabadanova@mail.ru
Gadzhimuradova T.E., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Department of Literature of the Peoples of Dagestan, Dagestan State Pedagogical
University (Makhachkala, Russia), E-mail: mui.rabadanova@mail.ru
IDEOLOGICAL AND THEMATIC ORIGINALITY OF AT-TANUKHI'S ANTHOLOGY "ENTERTAINING STORIES ...". The article is dedicated to artistic originality of the anthology of the Arab writer of the 10th century at-Tanukhi al-Muhassin. It describes pictures of life of the Arab Caliphate, passed through the mind of the writer -an educated judge. The article reveals a theme of the vicissitudes of fate. In a despotic society, a person is trapped by misadventures and failures, which can have the most fatal consequences for him and at the same time unexpectedly turn into a happy turn of fate. At-Tanukhi's stock of stories on this topic is inexhaustible. The book is distinguished by the skill of processing entertaining material, under the outer shell of which the writer was able to see deep content and truly human characters. The authors conclude that many historical events, known from other sources, have been reflected in the al-Tanuhi collection. The anthology is an inexhaustible treasure trove of information and a valuable material for historians, sociologists and economists.
Key words: medieval Arabic literature, anthology genre, universal anthology, artistic features, means of expressiveness, problems.
С.Ш. Айгунова, студентка, ФГБОУ ВО «Дагестанский государственный педагогический университет», г. Махачкала,
Е-mail: mui.rabadanova@mail.ru
Т.Э. Гаджимурадова, канд. филол. наук, доц., ФГБОУ ВО «Дагестанский государственный педагогический университет», г. Махачкала,
Е-mail: mui.rabadanova@mail.ru
ИДЕЙНО-ТЕМАТИЧЕСКОЕ СВОЕОБРАЗИЕ АНТОЛОГИИ АТ-ТАНУХИ «ЗАНИМАТЕЛЬНЫЕ ИСТОРИИ...»
Статья посвящена художественному своеобразию антологии арабского писателя Х века ат-Танухи аль-Мухассина. Здесь описываются картины жизни Арабского халифата, пропущенные через сознание писателя - образованного судьи. В статье раскрывается тема превратностей судьбы. В деспотическом обществе человек подстерегается злоключениям и неудачам, которые могут иметь для него самые роковые последствия и в то же время неожиданно обернуться счастливым поворотом судьбы. Запас историй ат-Танухи на эту тему неисчерпаем. Книгу отличает мастерство обработки занимательного материала, под внешней оболочкой которого писатель сумел видеть глубокое содержание и подлинно человеческие характеры. Авторы делают вывод о том, что в собрании ат-Танухи нашли отражение многие исторические события, известные и из других источников. Антология представляет собой неисчерпаемый кладезь сведений и ценнейший материал для историков, социологов и экономистов.
Ключевые слова: средневековая арабская литература, жанр антологии, универсальная антология, художественные особенности, средства выразительности, проблематика.
Принадлежащий перу средневекового арабского автора ат-Танухи сборник «Занимательные истории.» характеризуется простотой изложения в противоположность вычурной манере авторов того времени. В числе последних могут быть указаны:
• аль-Хамазани;
• Ибн аль-Амид;
• аль-Мухаллаби [1 - 6].
В отличие от вышеперечисленных литераторов, Ат-Танухи, прежде всего, интересует само повествование, но не слово как таковое. В своём творчестве рассматриваемый автор использует манеру изложения того времени. Но он старается избегать засорения своего произведения простонародной речью. С другой стороны, в тексте интересующего нас произведения в ряде случаев фиксируется
лексика, которая является специфичной для Ирака [1, с. 98]. В результате, несмотря на пристрастие автора к определённым, характерным для его произведений приёмам, выработанным к моменту начала работы над «Занимательными историями.», таким, как, например, парные эпитеты и парные синонимические конструкции, повествование, которое ведёт Ат-Танухи, представляет собой живую речь, отражающую своеобразие обозначенной эпохи.
Для языка интересующего нас произведения также характерны речевые характеристики, которые помогают читателям ощутить индивидуальность выведенных в данном произведении персонажей.
«Занимательные истории.» представляют читателю картины жизни средневекового арабского мира. При этом повествование осуществляется от лица достаточно образованного для того времени человека - судьи. Длинный пере-
