CC BY
7SCIENTIFIC PROGRESS VOLUME 3 I ISSUE 4 I 2022 _ISSN: 2181-1601
Scientific Journal Impact Factor (SJIF 2022=5.016) Passport: http://sjifactor.com/passport.php?id=22257
ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ЧАСТИЦ В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ НА АНАЛИЗЕ РОМАНА Ч.АЙТМАТОВА "И ДОЛЬШЕ ВЕКА
ДЛИТЬСЯ ДЕНЬ"
Дилафруз Эркинжоновна Тохтасинова
Магистрантка 1- года обучения по направлению "Методика преподавания русского языка в иноязычных группах"
АННОТАЦИЯ
Статья посвящена исследованию фольклорной традиции в романе Ч. Т. Айтматова «И дольше века длится день». Образная и сюжетная система романа анализируется в связи с фольклорномифологическим контекстом. В центре внимания находятся приемы трансформации и включения в текст традиционного материала, а также его роль в идейно-художественной концепции произведения.
Ключевые слова: миф, фольклор, контекст, образ, мотив.
THE SOURCE OF THE FUNCTIONING OF PARTICLES IN MODERN
RUSSIAN IS BASED ON THE ANALYSIS OF THE NOVEL BY CH.
AITMATOV "AND A DAY LASTS LONGER THAN A CENTURY".
ABSTRACT
The article is devoted to the folk traditions in Chingiz Aitmatov's novel «The Day Lasts More Than a Hundred Years». The author of investigation studies the plot and picturesque in the work and draws a parallel between the novel and folk poetry and universal mythological elements. The transformations of folk and mythological elements in novel were investigated.
Key words: муШ, folklore, context, image, motive.
Отличительной чертой художественного мышления Ч. Айтматова является творческое отношение к фольклорной традиции. Авторские образы и мотивы, сплавляясь в тигле творческого воображения, создают своеобразные, непредвиденные сочетания, национальная фольклорная принадлежность которых, тем не менее, легко ощутима. Именно благодаря существованию особой фольклорной стихии в сознании Ч. Айтматова становятся возможными причудливые трансформации традиционных образов и мотивов тюркского фольклора. В литературоведение термин «мотив» пришел из музыки. В теории музыки «мотив» обозначает мельчайшую ритмически оформленную единицу
Scientific Journal Impact Factor (SJIF 2022=5.016) Passport: http://sjifactor.com/passport.php?id=22257
мелодии, обладающую самостоятельным выразительным значением. В XIX веке понятие мотива заимствуется литературоведением и определяется как «простейшая повествовательная единица». Однако в настоящее время не существует общепринятого толкования данного термина. Это обусловлено динамичностью мотива, его способностью взаимодействовать с другими элементами художественной формы произведения. Многообразие интерпретаций термина «мотив» также связано с существованием нескольких подходов к его изучению: выделяются семантическая, морфологическая, дихотомическая, тематическая, интертекстуальная и прагматическая теории. Важно подчеркнуть, что литературоведы отмечают незавершенность процесса исследования мотива.
Это значит, что в будущем могут появиться новые подходы к его изучению. Ч. Айтматов известен миру не только как один из самых талантливых писателей своего времени, но также как публицист, общественный деятель и дипломат. Однако делом всей жизни Ч. Айтматова можно назвать установление межкультурного диалога, «воспитание в людях чувства единства человеческого рода». Гуманизм является определяющим качеством личности писателя. В его творчестве «воспевается величавость Человека, благодатность Природы и вечность Жизни». В своих произведениях писатель говорит о памяти; о месте человека в обществе; об отношениях человека и природы; об ответственности, которую каждый несет перед лицом всего мира; о будущем и тех последствиях, с которыми должен будет столкнуться человек, не исправивший ошибок своего настоящего и прошлого. Важной особенностью прозы Ч. Айтматова является то, что в ней автор обращается к каждому человеку независимо от его места жительства, национальной принадлежности и веры исповедания.
Его адресат — все человечество. В этом заключается фундаментальность айтматовской прозы. Посвященной исследованию художественного мира писателя, рассуждает об антропоморфности айтматовской природы, ее включенности в число действующих лиц. Природа предстает перед читателем живым существом, реагирующим на события в мире людей, так как неотделима от этого мира. Она «стонет», «шепчет», «кричит», «поет», «изливается». Это мировой дух, воплощенный в единстве четырех стихий. Идея родства человека и природы находит выражение в образах животных, которые также антропоморфны. Ч. Айтматов не лишает их внутреннего мира, который во многом подобен человеческому. Известный айтматовед А. А. Акматалиев, называет животные образы одухотворенными существами, которые ощущают «не только голод и холод, но и душевную привязанность, обостренное неприятие жестокости, несправедливости окружающего мира». Особое место в прозе Ч.
Scientific Journal Impact Factor (SJIF 2022=5.016) Passport: http://sjifactor.com/passport.php?id=22257
Айтматова занимает тема материнства, сопряженная с темой природы. Природа-мать в образе волчицы Акбары («Плаха») или Рогатой матери-оленихи («Белый пароход») покровительствует человеку и защищает его. Но он сам уже не помнит о своем происхождении и хладнокровно убивает животное-тотем. В этом действии находит воплощение нигилизм и цинизм современного человека. Единство мира людей и мира природы является одной из ключевых идей творчества Ч. Айтматова. Разработка образа ведется автором не в сказочно-бытовой, а в обрядовой традиции. Сходство манкурта с фольклорным персонажем обусловлено несколькими факторами. Тазша изображается одиноким и обездоленным пастухом, живущим вдали от людей, не имеющим собственного имени. Жоламан не помнит своего имени - на вопрос о том, как его зовут, отвечает: «Манкурт». Шири, вросшая в кожу и прикрываемая шапкой, которую несчастный не дает снимать ни при каких условиях, коррелирует с мотивом непокрытой головы «незнайки» - тазши, а также головы, покрытой пузырем, кишкой или тряпкой.
В авторском предании оба противоположных мотива объединены - шири врастает в кожу так, что невозможно снять, следовательно, временный сказочный статус «незнайки» становится постоянным. Мотив «незнайки» реализуется в предании буквально - герой не связан табу, а лишается памяти на самом деле. Не происходит и последующей трансформации «низкого героя» в «высокого», характерной для волшебной сказки. Также не представлен и мотив нового рождения, так как последний связан с реинтегративной стадией переходного обряда, следующей за лиминальной, манкурт же находится в состоянии вечного изгоя. Сопоставимая с патронессой инициации Найман-Ана, стремящаяся «снять шапку» с головы манкурта в прямом и переносном смысле (вернуть ему память), погибает от руки манкурта. В отличие от обряда, где цели всех участников совпадают и направлены на достижение неофитами нового статуса, в романе фигуры патрона инициации (хозяин манкурта) и женщины-родоначальницы разведены и противопоставлены.
В отношении связи переходного обряда с пыточной операцией, описанной в «Сказании о Юэ Фэй», можно предположить ситуацию «обращения обряда» -сохранения всех обрядовых форм с приданием противоположного смысла, о чем писал В. Я. Пропп: «Сюжет иногда возникает из отрицательного отношения к некогда бывшей исторической действительности». Применительно к народному преданию, содержащему реликты архаических представлений, возможны два варианта «обращения обряда». Во-первых, переосмысление могло произойти в процессе исторического развития фольклора, когда с изменением общественного
Scientific Journal Impact Factor (SJIF 2022=5.016) Passport: http://sjifactor.com/passport.php?id=22257
отношения к обряду на отрицательное посвятительная операция была осмыслена как пытка, а ее производство приписано этническим врагам. Во-вторых, перенесение элементов архаических посвятительных операций на представителей чужого племени в качестве средства превращения пленников в рабов могло произойти при утрате первоначального магического смысла манипуляций и вытеснении его материально-прикладным.
В романе «И дольше века длится день» апокалипсический мотив неотделим от мотива беспамятства, так как именно «беспамятство» становится отправной точкой, ведущей человека к «концу света». Теряя связь со своим прошлым, он оторван от настоящего, невозможен как часть будущего. Каждое поколение, по мысли писателя, будет еще более изолировано от предшествующего и будущего. Человек не сможет стать частью будущей жизни, так как память о нем будет утеряна. Данная художественная идея реализуется в тексте произведения с помощью мифологемы «птица Доненбай». Согласно сюжету легенды о манкурте, когда Найман-Ану убивает ее сын, платок срывается с головы женщины и превращается в птицу. С казахского языка имя героини переводится как «мать найманов». Так, не являясь прародительницей найманского рода, Найман-Ана представлена в качестве таковой.
В результате изменения семантики разрушается и сам обряд. Писатель воскрешает утраченный смысл ритуальных осколков, и происходит это благодаря введению психологически разработанного образа матери, жертвующей жизнью ради возвращения манкурту памяти, а также мотива узнавания сына, характерного для заключительной стадии обряда. В авторском предании сохраняются лишь отдельные структурно-семантические элементы ритуальной схемы, переосмысленные реалистически. Имя героя романа восходит к потомку Чингисхана хану Идиге, народный эпос о котором содержит реликтовые элементы мифа о рождении божественного младенца (происхождение из рода правителей Золотой Орды - легендарного Баба-Тукласа и воспитание в семье простого пастуха). В. Жирмунский констатировал факт перерождения эпического сказания об Идиге в сказку (мотивы чудесного рождения, воспитания человеком «низкого» происхождения, неожиданное возвышение). Известно, что исторический Идиге восстановил единство Золотой Орды, хотя права на престол не имел. Во-первых, в качестве прототипа автор воплощает не исторического, а фольклорного, идеализированного героя. Во-вторых, это происходит не в Чингисхане, а в младенце Кунане (в повести к роману «Белое облако Чингисхана»), так как именно к данному образу относятся структурно -семантические элементы мифа о рождении божественного младенца, присущие
Scientific Journal Impact Factor (SJIF 2022=5.016) Passport: http://sjifactor.com/passport.php?id=22257
также и фольклорному персонажу Идиге. Учитывая идейные, образные и сюжетные взаимосвязи романа и повести, можно говорить о том, что в судьбе романного Едигея получает продолжение судьба брошенного Чингисханом в сарозекской степи младенца, к которому перешло благоволение Неба. Продолжением мифа о рождении героя является героический миф, основной структурной составляющей которого является путь к сакральному центру и свершение социально-значимого подвига. Выполняющий функцию сюжетно-композиционного стержня романа путь Едигея во главе похоронной процессии (от Буранного полустанка через сарозекские степи к родовому кладбищу) соответствует мифологическому пути к сакральному центру, проходящему через локальные пространства со всё возрастающей степенью сакральности. Одновременно повышается и статус героя - он наследует старшинство Казангапа по «роду Боранлы». Путь Едигея маркируется двумя точками: начало - Буранный полустанок, конец - АнаБейит. При их сопоставлении с еще одной точкой -рождения Кунана (божественного младенца) - проявляется глубинный смысл. Буранный полустанок становится сакраль ным центром, от которого начинается новое творение мира как деяние не единичного, а повторяющегося характера, что характерно для циклического восприятия времени: «То, что было вызвано к жизни в акте творения, стало условием существования и воспринималось как благо, - пишет В. Н. Топоров. - Но к концу каждого цикла оно приходило в упадок, убывало, "стиралось" и, для продолжения прежнего существования, нуждалось в обновлении, усилении». В связи с тенденцией манкуртизации в романе остро ощущается необходимость такого восстановления. В таком случае Едигей может быть соотнесен с Кунаном как наследник родовой памяти. Именно так - через образпосредник, коррелирующий с фольклорным Идиге мотивами мифа о рождении героя, - связывается главный герой романа со своим эпическим тезкой. Непосредственно же с фольклорным персонажем Едигей Жангильдин связан только семантикой радетеля за народ. Согласимся, что именно про таких, как айтматовский герой, казахи говорят поговоркой: «Эл камын жеген Эдиге» (покровитель народа Идиге). Путь представлен в романе двояко - буквально и метафорически: как передвижение в пространстве (движение похоронной процессии к кладбищу) и путь во времени (как жизненный путь в воспоминаниях Едигея), являющийся путем укоренения в земле сарозеков, о чем свидетельствует молитва героя: «Чтобы летать... над сарозеками и глядеть не наглядеться с высоты на свою землю» (курсив мой. - Е. М.). Соединяясь, пространственное перемещение и путь во времени образуют мифологему пути, когда приближение к сакральному центру пространства одновременно становится движением во
Scientific Journal Impact Factor (SJIF 2022=5.016) Passport: http://sjifactor.com/passport.php?id=22257
внутреннем пространстве души, поиском высших человеческих ценностей в самом себе, той точки, где Мировая Ось соприкасается с землей. На возможность обретения Едигеем духовной (родовой) связи с НайманАной косвенно указывает родословная его верблюда Каранара, ведущего свое начало от потомков белой верблюдицы Акмаи. В попытке героев основать на Буранном полустанке свой род содержится историческая аллюзия к роду Ак бото («Белый верблюжонок»), существовавшему некогда в казахском племени Кушчу. У тюрков рождение белого верблюжонка приравнивалось к рождению ребенка, и верблюдице, как женщине, надевали на голову белый платок. Белый верблюжонок считался хранителем мазаров - святых мест и «божественной силой, дарующей материнство». Мифологическое тождество женщины-матери и верблюдицы прослеживается в романной паре НайманАна - Акмая. В своем плаче мать называет себя «верблюдицей, пришедшей вдохнуть запах шкуры верблюжонка, набитого соломой». Мифологическая параллель приобретает характер реалистической метафоры. В то же время поэтическая метафора подчеркивает мифологическую прокладку трагической ситуации: сын Найман-Аны сравнивается с верблюжонком - хранителем материнства, но он не может быть таковым, что подтверждается последующим убийством матери. В результате возникает идея жертвенности материнского начала и жестокости, принесенной в мир началом мужским. Об этом же свидетельствует символика цвета: женское потомство Акмаи имеет белую масть, мужское - черную. В авторском мифе о птице Доненбай, в которую превратился платок убитой Найман-Аны, подспудно присутствует мотив оборотничества: можно предположить, что не платок превращается в птицу, а душа убитой героини. Писатель трансформирует архаический мотив, подвергая его известной степени рационализации -превращается не героиня, а её атрибут, непосредственно связанный с признаком материнства. Автор постепенно подготавливает читателя к реализации мифологического представления о душе как птице, неоднократно сравнивая НайманАну с последней («словно бы она действительно придушила ту вскрикнувшую птицу в себе», «как птица, вспугнутая с гнезда, кружила», «задавила в себе возникшую тревогу, как вскрикнувшую раненую птицу»). В результате этиологическая окраска утрачивается, и миф становится поэтической метафорой, которая работает на создание образа матери.
REFERENCES
1. Айтматов Ч. Собр. соч.: в 3 т. - М.: Мол. гвардия, 1984. - Т. 3. - 575 с.
Scientific Journal Impact Factor (SJIF 2022=5.016) Passport: http://sjifactor.com/passport.php?id=22257
2. Каскабасов С. А. Золотая жила. Избранные исследования. - Астана: Елорда, 2000. - Ч. 1. - 752 с.
3. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1986. -366 с.
4. Садыкова Г. Б. Романы Чингиза Айтматова в русской критике: дис. ... канд. филол. наук. - М.,1993. - 152 с.
5. Жирмунский В. М. Сказание об Идиге // Тюркский героический эпос. - Л., 1974. - С. 351-386.
6. Топоров В. Н. О ритуале. Введение в проблематику // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. - М., 1988. - С. 7-60.
7. Айтматов Ч. Т. Собр. соч.: в 3 т. - М.: Мол. гвардия, 1982. - Т. 2. - 495 с.
8. Акматалиев, А. А. Чингиз Айтматов и взаимосвязи литератур /А. А. Акматалиев. — Бишкек : Адабият, 1991. — 184 с.
9. Брусиловский, Д. А. Философия Чингиза Айтматова как новая сущность межкультурного и межрелигиозного диалога в едино-цельной социально-планетарной системе / Д. А. Брусиловский // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. — Тамбов : Грамота, 2016. № 11 (73). — С. 51—59.
