CC BY
123Фрагментация сельского пространства России
Григорий Иоффе, Татьяна Нефедова
Огромные пространства легко давались русскому народу, но не легко давалась ему организация этих пространств в величайшее в мире государство, поддержание и охранение порядка в нем.
Н. Бердяев. Судьба России
В статье исследуются результаты и факторы структурной перестройки внегородского пространства Европейской России. Сейчас преобладающее значение имеет его фрагментация, то есть формирование, на общем фоне демоэкономической депрессии, отдельных ареалов активной экономической жизни. Об этом свидетельствуют региональные и порайонные различия в динамике сокращения сельскохозяйственных угодий и скота, в продуктивности агропроизводства. Проанализировав данные по 1400 административным районам, авторы установили, какие факторы влияют на формирование перспективных и депрессивных ареалов в сельской местности. Помимо природных условий, это положение того или иного района относительно крупных городов, плотность и динамика сельского населения. Выявлены также связи между «сжатием» освоенного пространства и депопуляцией сельской местности: реальное землепользование «подстраивается» в последние годы к распределению населения в пространстве, идет процесс концентрации агропроизводства. Различие природных условий и удаленность от крупных городов во многом определяют не только состояние сельского хозяйства в данном районе, его перспективы, но и соотношение общественного и частного секторов. Во внегородском пространстве зияют огромные «черные» дыры; но в нем же обнаруживается опорный каркас сельского хозяйства. При этом и первые, и второй сформировались не столько в результате текущих экономических изменений в стране, сколько в зависимости от типа заселения и освоения пространства.
Григорий Викторович Иоффе, профессор Рэдфордского университета, г. Рэдфорд, штат Вирджиния, США; Татьяна Григорьевна Нефедова, старший научный сотрудник Института географии Российской академии наук, Москва.
Общеизвестно, что Россия — страна многоземельная. Но не вполне осознано, как эта многоземельность и прежде влияла, и теперь влияет на экономическое развитие страны. Не только географические детерминисты прошлого (Л. Л. Мечников, Э. Реклю и др.), но и их критики — русские марксисты очень серьезно относились к пространству как к важному фактору социально-экономического развития. Взгляды Г. В. Плеханова по этому поводу подробно проанализированы американским географом М. Бассиным. В. И. Ленин также уделил внимание пространственному фактору. В книге «Развитие капитализма в России», где рефлексия по поводу объективных данных не задавлена полемикой на злобу дня, он ввел интуитивное по сути, но эвристическое противопоставление развития вширь развитию вглубь. По Ленину, наличие территории для нового освоения задерживает разрешение противоречий капитализма и создает возможность сосуществования самых передовых форм промышленности с полусредневековым сельским хозяйством1.
Хотя это противопоставление впервые было сделано в контексте первого пришествия капитализма в Россию, оно оказалось шире и, главное, живучее первоначальной сферы своего применения. Так, в советский период в еще большей мере, чем в ХVШ и XIX веках, стратегия расширения сельскохозяйственных земель сводилась к откусыванию куска, который сложно прожевать, тем более переварить. Сравнительно со странами, лишенными территориального резерва развития, в Европейской России выход продукции на единицу угодий оставался крайне низким. Более того, его отношение к соответствующим показателям по Германии и Франции мало изменилось с 1870-х до 1980-х годов2. Стало быть, в Европе уже свыше ста лет существует меридиональный (западный — восточный) градиент интенсивности землепользования. В 1970-е годы он стал осязаемым и в пределах отдельно взятой европейской части Советского Союза: не говоря уж об инфраструктурно насыщенной Прибалтике или плодородной Украине, еще недавно бедная Белоруссия стала превосходить Европейскую Россию по выходу сельхозпродукции с единицы угодий и по удоям молока3. По-видимому, ряд внешних условий экономической деятельности производен не столько от обстоятельств и потрясений, воплощенных в таких привычных для нашего исторического сознания понятиях, как крепостное право, революция, НЭП, коллективизация, застой, экономическая реформа, распад колхозного строя и т. д., но и от типа заселения и освоения пространства, не подверженного скоротечным изменениям.
Процесс расширения российской территории описывался многими авторами в дихотомических терминах «главной полосы расселения» и «ресурсной периферии», охватывающей Сибирь и Европейский Север. Однако клин «главной полосы расселения» сам внутренне неоднороден. Известны опыты выделения в его пределах так называемого демоэкономического каркаса — той территории, на которой плотность населения и транспортных путей соответствуют западноевропейским. Как показали расчеты А. И. Трейвиша, к западу от Урала суммарная площадь каркасных территорий в РФ больше территории Франции, но составляет всего 13% от территории самой Европейской России4.
С распадом СССР долговременный процесс расширения российского пространства пошел вспять. Речь не идет о простой перемене знака: расширение («плюс») сменилось сужением («минус»). Как первое не сводилось к добавлению земель, так и второе не сводится к их потере. Тому и другому сопутствуют внутренние изменения — своеобразная структурная перестройка пространства, которая гораздо меньше осознана и осмыслена, чем простое изменение границ. Следует говорить не только об утрате территории, «обкусанной» по краям России, но и об усилении внутренней фрагментации «оставшегося» российского пространства.
Под фрагментацией мы пониманием формирование островов активной экономической жизни в океане демоэкономической депрессии. В статье фрагментация пространства рассматривается на основе данных о сельском хозяйстве, самом массовом, землеёмком и распространенном виде деятельности во внегородском пространстве староосвоенной части России. Пространственное поведение сельскохозяйственных предприятий (территориальный срез их производственной динамики) подобно поведению железных опилок в магнитном поле — в том смысле, что, анализируя его, мы можем получить важную информацию о самом поле, то есть об эволюции всего староосвоенного пространства. Это предположение вытекает из длительного опыта наших совместно5 и порознь проведенных исследований6 сельской местности и сельского хозяйства России. В ходе их мы неоднократно убеждались в том, что положение сельскохозяйственных предприятий различных производственно-экономических укладов (коллективные и фермерские хозяйства, хозяйства населения) в пространственных системах «пригород — периферия», «север — юг» или же «запад — восток» оказывает большое воздействие на результаты их деятельности. Оно вполне сопоставимо с
воздействием территориально не дифференцированных (экстерриториальных) факторов, таких как изменение цен на сельскохозяйственную продукцию и расширение экономической свободы, введение квот на импортируемую продукцию, списание долгов, урезание субсидий и т. п. Однако о влиянии экстерриториальных факторов говорят и пишут гораздо больше, чем о влиянии географического положения. Впрочем, это не свидетельствует о высокой изученности первого вида влияния; неслучайно распространены иллюзии, будто стоит ввести ограничения на рост цен ГСМ да обеспечить высокие (как в Европейском Союзе) закупочные цены — и все российское село начнет подниматься. Все ли? Нельзя ответить на этот вопрос, не обратившись к влиянию второго вида — территориальных факторов. Оно-то и является основным предметом нашей статьи.
Мы задались целью описать формирующуюся территориальную структуру сельского хозяйства России и показать, как изменения последних десятилетий, включая и наиболее явные среди них, — времени 1990-х годов — сказались на внегородском пространстве. Основным объектом исследования являются сельскохозяйственное землепользование и результаты сельскохозяйственной деятельности на европейской части России, включая Урал. Здесь сосредоточены 71% сельскохозяйственных угодий страны, 77% ее пахотных угодий и примерно такая же доля сельского населения.
Изучение сельского пространства Европейской России базировалось на официальных статистических источниках по регионам РФ и на банке данных по 1400 административным районам за 1990 год и за год 2000. Эти данные собирались из региональных справочников, часть которых находится в библиотеках Москвы (прежде всего в библиотеке при Госкомстате России), остальные разными путями приобретались в регионах. Проверка и «сбивание» информации из разных источников потребовали времени и сил, а ее полнота и качество во многом определяли отбор показателей для анализа.
Сокращение сельскохозяйственных угодий
В 1960 году в России числилось 227 млн га сельскохозяйственных угодий в пользовании тех, кто занимался сельскохозяйственным производством, в 1970 — 222, в 1990 — 214, и, наконец, в 2001 — 196 млн га7. За сорок лет отражаемые статистикой потери угодий всех категорий хозяйств составили 32 млн га, в том числе только за
Таблица 1
Потери сельскохозяйственных угодий в России в 1970-2001 годах
Макро- регионы Площадь в 2001 г., млн га Потери с/х угодий Потери пашни
млн га % млн га %
с/х угодий пашни 1970- 1990 1990- 2001 1970- 1990 1990- 2001 1970- 1990 1990- 2001 1970- 1990 1990- 2001
Вся Россия 195,9 119,1 -8,2 -17,9 -3,7 -8,4 -1,5 -12,7 -1,1 -9,6
Европейская часть 136,4 89,0 -7,6 -13,2 -4,8 -8,8 -1,9 -10,7 -1,9 -10,7
Европейский Север 1,0 0,4 -0,4 -0,3 -23,5 -20,1 +0,1 -0,1 +13,7 -15,9
Нечерноземье 38,4 25,8 -6,2 -4,0 -12,8 -9,5 -0,9 -4,6 -2,9 -15,0
Европейский Юг 36,7 25,3 -1,5 -1,9 -3,7 -4,8 -0,6 -1,6 -2,0 -5,8
Поволжье и Южный Урал 62,8 38,7 +0,5 -4,4 +0,7 -6,5 -0,5 -3,2 -1,1 -7,7
Юг Сибири 37,8 21,1 -1,6 -2,1 -4 -5,3 -0,3 -1,7 -1,2 -7,7
Север Сибири и Дальний Восток 19,1 6,1 +1,0 -5,3 +4,0 -21,5 +0,6 -3,2 +7,4 -34,4
Источники: Народное хозяйство РСФСР, М., Госкомстат России, 1971. С. 165—168; Сельское хозяйство в России, М., Госкомстат России,1998. С. 181 — 184; Сельское хозяйство в России, М., Госкомстат России, 2002. С. 195—197.
последние 10 лет — больше половины (почти 18 млн). При этом потери пашни особенно велики в последнее десятилетие: ее площадь сократилась со 133 млн га в 1960 году и 131 млн в 1990-х до 119 млн га в 2001 году, то есть на 14 млн га.
Однако, если рассматривать сжатие периферийного сельского пространства в результате ухода населения и сокращения его деятельности в регионах Севера и Дальнего Востока и потери внутри ядра освоенных земель по отдельности, картина окажется более сложной. В таблице 1 показаны потери угодий и доля этих потерь в их площади по крупным территориальным блокам8. Если в целом по
России и по ее европейской части они за последнее десятилетие были больше, чем за предыдущие, то в Нечерноземье картина обратная: в этом регионе большая часть сокращений сельхозугодий приходится на период между 1970 и 1990 годом. Правда, сокращение продолжалось и в 1990-е годы; но тогда в процентном отношении максимальными потери сельхозугодий оказались не здесь, а во внешних зонах севера и востока Сибири: !/б сельхозугодий и !/э пашни. В пределах же европейской части самое большое сокращение сельхозугодий произошло в 1990-е годы на перераспаханных юго-восточных засушливых землях Поволжья и южного Урала. Велики относительные потери и на Европейском Севере, где за 30 лет из сельхозоборота выпала почти половина земель, хотя в абсолютных цифрах их площадь не так уж велика.
Чем вызвано отмечаемое уменьшение угодий? Выбывали ли из оборота худшие, маргинальные с точки зрения их обеспеченности теплом и влагой земли или же повлияли какие-то другие факторы?
Современный кризис с очевидностью показал, что значительная часть колхозов и совхозов, особенно на внешней и внутренней периферии, держали и держат гораздо больше земель, чем они в состоянии обработать. Очевидно и то, что расширение площадей хозяйств населения и фермеров не смогло и не сможет компенсировать огромные потери сельхозугодий коллективного сектора.
Следует различать фактические и отражаемые статистикой потери земель. Перевод земель из одной категории землепользования в другую в официальных документах сильно отстает от темпов их забрасывания и всячески тормозится местными властями. Поэтому гораздо важнее выявить изменения долевой разницы между пашней и посевной площадью. Ее рост в определенной мере раскрывает реальные масштабы потери угодий.
В 1990 году в среднем по России эта разница составляла 11%, к 2000 году — уже 27%. По оценкам специалистов-практиков, с которыми мы говорили в разных районах, норма для паров — до 12% от всей пашни. В таблице 2 приводятся площади незасеваемой пашни за вычетом этой нормы. В целом по России заброшенная, но продолжающая числиться в официальной статистике пашня в 2000 году превышала по нашим расчетам 20 млн га. Примерно такую же оценку дает и министр сельского хозяйства А. Гордеев9.
Проанализируем динамику посевной площади за 1990 годы по более дробным административным районам внутри регионов Европейской России. И в южных регионах, и в Нечерноземье величина и
Таблица 2
Динамика обрабатываемых земель в России, 1990-2000 годы
Регионы/ экономические районы Доля пашни в территории,% Доля паров в пашне, % Заброшенная пашня, тыс. га
2000 1990 2000 2000
Россия в среднем 7,1 11 27 20437
Европейский Север 0,9 4 13 36
Северо-Западный* 10,3 2 23 264
Центральный 27,7 6 27 2331
Волго-Вятский 26,1 10 22 828
Центрально-Черноземный 60,9 7 22 1263
Северо-Кавказский 44,7 10 21 1630
Поволжский 42,9 14 33 5350
Уральский 25,4 11 26 3266
Западно-Сибирский 7,5 11 24 2533
Восточно-Сибирский 1,7 19 38 2035
Дальневосточный 0,4 9 33 551
* Включая Калининградскую область.
Рассчитано по: Развитие агропромышленного комплекса. М., Госкомстат РСФСР, 1990. С. 85-89; Сельское хозяйство в России. М., Госкомстат России, 2000. С. 198-206.
пространственное распределение потерь посевной площади различаются по мере удаления от региональных центров. Поскольку разные размеры субъектов РФ затрудняют сравнение удаленности в километрах, был использован показатель соседства административных районов10.
На юге и юго-западе (Центрально-Черноземный регион и равнинный Северный Кавказ), где сокращение посевов было меньше, влияние близости к городам на динамику посевной площади практически не просматривается. В южном Поволжье ближайшие пригородные районы уже выделяются меньшими темпами сокращения, однако их отличие от окружающей территории все же невелико:
сохранено 66% от былой посевной площади при 55-61% в более удаленных районах. А вот в сельскохозяйственной зоне Нечерноземья (без Севера) отличие пригородных районов выражено куда резче. Они сохранили от 80 до 85% посевной площади 1990 года, тогда как у соседей второго порядка этот показатель уменьшается до 60% к северу от Москвы и до 70% к югу, постепенно падая далее к периферии. Особый случай — Подмосковье, где все наоборот. Больше всего обрабатываемых земель потеряли в 1990 годы ближайшие соседи Москвы: у них осталось 56% посевных площадей. На остальной территории Подмосковья уже во второй зоне соседства и далее потери были заметно меньше: здесь сохранилось около 80% былой посевной площади — как в типичных нечерноземных пригородах.
Расчеты долговременных процессов концентрации посевных площадей почти не выявляют изменений на уровне субъектов РФ, зато показывают отчетливое увеличение концентрации на уровне внутриобластных административных районов. Индекс Гувера11, рассчитанный по регионам в 1960, году был равен 28%, к 1990 году уменьшился до 26%, а в 2000 снова вырос до 28%. Однако внутри регионов степень концентрации росла, особенно в Нечерноземье. Еще сильнее она увеличилась в 1990-е годы. Рассчитанный для административных районов Европейской России в целом уровень концентрации посевных площадей поднялся с 26% в 1990 году до 31 в 2000. При этом концентрация в южной половине Европейской России составляла соответственно 19 и 24%, а в Нечерноземье — 36 и 41. Это подтверждает наши предположения об усилении фрагментации российского внегородского пространства.
Рассмотрим некоторые факторы, которые могли привести к активизации данного процесса. Первое, что приходит в голову, это долговременная депопуляция деревни и экономические кризисы, которые сельское хозяйство испытывало в последние десятилетия, равно как и более «свежий» системный кризис 1990-х годов.
Депопуляция деревни и динамика угодий
ХХ век прошел под знаком быстрой урбанизации России. На рубеже XIX и ХХ веков в городах проживало 13% населения, на рубеже ХХ и XXI — 74%. Города, как насосы, выкачивали население из сельской местности и меняли ее характер (табл. 3). Площади слабозаселенных сельских территорий с плотностью населения от 1 до
Таблица 3
Изменения долей и площади сельской местности с разной степенью заселенности на территории современной Европейской России за 1897-1989 годы
Тип территории Плотность населения, чел./кв. км 7, 8 1959, % 1989, % 1897-1989, тыс. кв. км
Незаселенная Менее 1 22,6 17,9 18,2 -174
Очень слабо заселенная 1-5 17,4 22,6 34,3 +697
Слабозаселенная 5-10 11,3 19,2 23,2 +488
Среднезаселенная 10-25 27,5 27,6 19,8 -319
Густозаселенная 0 5 - 5 2 20,5 11,4 3,9 -686
Очень густо заселенная Более 50 0,7 1,3 0,6 -6
Всего 100 100 100 0
Составлено на основе данных Д. Н. Лухманова о плотности населения по административным районам в 1897, 1959, 1989 гг. — См.: Лухманов Д. Эволюция сельского расселения в первой половине ХХ века; он же. Эволюция сельского расселения в 1959—1989 годах // Город и деревня в Европейской России: сто лет перемен. М., О. Г. И, 2001. С. 229-248, 298-302.
10 человек на 1 кв. км за век выросли вдвое — на 1 млн кв. км. И произошло это не столько из-за освоения окраин, сколько за счет депопуляции прежде заселенных ареалов, их вторичного социального опустынивания. В итоге почти 3/4 территории Европейской России (а не '/2, как то было в 1897 году) оказалось заселено слабо или крайне слабо12.
Плотность населения в 10 и более человек на кв. км в основном характерна для южных регионов и пригородных районов. Иными словами, население стягивалось в зоны с более благоприятными природными условиями и концентрировалось вокруг крупных городов. При разреженном размещении в пространстве тех и других остальная сельская территория оголялась. Забрасывание целых деревень с массивами угодий наиболее типично для Нечерноземья. Домохозяйства центральнорусской глубинки на 60% состоят из од-ного-двух человек, поэтому не могут вести даже мелкотоварного хозяйства, не говоря о крупном.
Таблица 4
Динамика сельского населения и посевной площади в России в 1960-2000 годах
Регионы/ экономические районы Динамика сельского населения Динамика посевной площади
1970/59 1980/70 1990/80 2000/90 1970/60 1980/70 1990/80 2000/90
Вся Россия 87,8 83,8 94,7 101,2 101 102 94 73
Европейский Север 88,8 82,8 100,0 89,6 93 109 103 82
Северо-Западный * 81,5 84,2 95,3 99,3 98 107 97 68
Центральный 76,4 77,4 85,5 93,4 98 106 94 66
Волго-Вятский 77,7 78,5 84,0 95,0 96 110 95 76
Центрально- Черноземный 84,6 75,9 83,8 96,5 109 97 94 76
Поволжский 90,0 81,8 96,1 97,7 103 100 90 68
Северо-Кавказский 98,7 95,9 102,3 115,2 104 99 96 80
Уральский 64,3 117,3 91,4 105,5 102 106 94 77
Западно-Сибирский 84,6 88,1 99,0 103,2 91 100 98 80
Восточно- Сибирский 93,2 90,9 98,9 99,9 106 109 92 58
Дальневосточный 10,1 110,4 104,5 91,0 128 107 99 54
* Включая Калининградскую область.
Рассчитано по: Народное хозяйство РСФСР, М., ЦСУ РСФСР, 1971. С. 166-168; Регионы России. Т. 2. М., Госкомстат России, 1999. С. 289-292; Сельское хозяйство в России. М., Госкомстат России, 2000. С. 201-203; Численность населения РФ по городам, поселкам городского типа и районам на 1.01.2000. М., Госкомстат России. С. 13-15.
В начале 1990 годов сельское население в прежде терявших население староосвоенных районах начало было расти. Резко увеличились миграции в село из северных и восточных районов и русскоязычного населения из бывших республик СССР. В отличие от городов, на селе было легче с жильем, хотя труднее с работой и заработком. Однако, когда к середине 1990-х годов выяснилось, что и при кризисе заработать легче все же в городе, притом крупном, миграционные потоки снова потекли в города и крупногородские регионы, отток из села к 2001 году почти вернулся на уровень 1990-х годов.
I 111111111
К 2001 году плотность сельского населения на территории Европейской России отличалась ярко выраженным пространственным трендом: падала с юга на север, а внутри регионов — от пригородов к периферии. В Нечерноземье плотность сельского населения в субъектах РФ вблизи региональных столиц в среднем в 12 раз больше, чем в наиболее удаленных, окраинных районах! На юге — «всего» в 3 раза.
До 1990 года сокращение населения в староосвоенных нечерноземных районах опережало сокращение сельскохозяйственных угодий. Например, при уменьшении населения в Центральном и Волго-Вятском районах в 1959—1989 годах почти вдвое сельскохозяйственные угодья и пашня сократились за те же 30 лет всего на 10%. В 1990-е годы ситуация стала обратной: сельское население сократилось на 5—7%, а угодья — на те же 10, но всего за десятилетие13. Еще нагляднее соотношение динамики населения и посевной площади (табл. 4). Здесь также вплоть до 1990 годов наблюдаются отставание сокращения обрабатываемых земель от потерь населения и, наоборот, резкое сокращение посевных площадей в 1990-е годы, то есть тогда, когда темпы депопуляции сельского населения в Европейской России уменьшились.
Наши расчеты индекса Гувера по административным районам Нечерноземья показали, что в 1990-е годы явно усилилась сопряженность посевной площади с плотностью населения. Индекс снизился с 34,8 до 30,5 пункта. Это свидетельство «подстраивания» реального землепользования к распределению населения. Демографический фактор можно считать если не ключевым, то чрезвычайно важным индикатором наличия условий для выживания землеёмкого агропроизводства, что в условиях России означает сохранение общей освоенности пространства.
Плотность населения и продуктивность сельского хозяйства
Таким образом, хотя прямая зависимость между потерями сельского населения и сельхозугодий и отсутствует, некая зависимость между двумя этими показателями все же существует. Но она как бы запаздывает во времени, между стимулом и реакцией на него пролегают годы. Куда сильнее депопуляция сельского населения влияет на показатели продуктивности коллективных предприятий. Здесь лаг существенно меньше.
Подсчитанный нами коэффициент корреляции между плотностью сельского населения в административных районах и средней урожайностью зерновых культур в Нечерноземье и в 1980-х, и в 1990-х годах был равен 0,79. Корреляция с плотностью сельского населения величины надоев молока от одной коровы в коллективных предприятиях и в 1990 году, и в 2000 была особенно высока в Нечерноземье (около 0,70). Для южной зоны корреляция с урожайностью немного меньше, но все равно высокая (порядка 0,60), по надоям молока она гораздо меньше (0,30). Как на юге, так и в Нечерноземье корреляция между комплексным показателем продуктивности коллективных хозяйств и плотностью сельского населения — свыше 0,70. В 1980—1990-х годах урожайность зерновых культур в субъектах РФ падала почти синхронно с падением плотности сельского населения. Надои молока от одной коровы также уменьшались по мере уменьшения плотности населения, причем разрывы по этому показателю между наиболее плотно заселенными и безлюдными районами Нечерноземья к 2000 году выросли, превысив разрывы по урожайности зерновых. Более того, и в 1980-е годы, то есть до общеэкономического кризиса, и в конце 1990-х средние для Европейской России показатели продуктивности, как правило, не выдерживались в тех административных районах, где плотность сельского населения была ниже 10 человек на кв. км14. Именно в них из-за длительного оттока молодых и активных жителей функционирование крупных коллективных предприятий стало проблематичным.
Следует иметь в виду, что плотность населения воздействует на продуктивность хозяйства не непосредственно, а опосредованно. Общая численность сельского населения, конечно, важна, тем более важно количество занятых в сельском хозяйстве, однако еще более важны качественные характеристики населения и занятых в сельском хозяйстве. Длительная депопуляция создает особую социальную среду с понижающимся качеством трудовых ресурсов; только вот уловить это понижение с помощью статистики практически невозможно, и в лучшем случае мы можем лишь предположить, что оно действительно происходит, проследив все те же показатели заселенности. Однако и их динамика может помочь не всегда. Мы видели, что в большинстве регионов Европейской России она была в 1990-е годы отрицательной; чем же тогда объяснить обнаружившийся в те же годы количественный избыток людей в трудоспособном возрасте во многих сельских районах? Ведь по полной оценке российской сельской безработицы, полученной на основе опросов,
проведенных по методике Международной организации труда, в 1999 году доля безработных достигала 18%15.
Бесспорно, что вследствие упадка многих колхозов и совхозов и неразвитости в сельской местности альтернативных сельскому хозяйству отраслей у значительной части жителей российских деревень не осталось материальных и моральных стимулов к труду на земле, кроме разве что своего индивидуального хозяйства. Это подтверждают и факты отходничества в города, особенно в зонах влияния крупнейших городов. Однако это объяснение нельзя считать исчерпывающим. Надо иметь в виду и то, что коллективные предприятия могут теперь избавляться от пьяниц и других ограниченно трудоспособных лиц. И многие из них так и делают. Если бы энергичные фермеры смогли в одночасье заменить наличных работников коллективного сектора, то люди на селе и вовсе были бы в избытке. На самом-то деле такое развитие проблематично, потому что в районах длительного оттока населения даже при уже имеющемся избытке работников в трудоспособном возрасте слишком часто ощущается недостаток работников реальных — тех, кто по своим трудовым качествам отвечает не очень высоким требованиям сельскохозяйственных предприятий и не запьет после первой же зарплаты. Так и получается, что при прочих равных условиях, в частности при не слишком сильно варьирующейся от места к месту доле человеческого балласта, общее число людей на единицу площади зачастую отражает состояние сельской социальной среды и позволяет с большой долей вероятности судить о продуктивности коллективного хозяйства.
Кризис 1990-х годов и усиление многоукладное™ в сельском хозяйстве
Чтобы понять, что же вызвало в последние годы столь резкое сокращение землепользования, сжатие освоенного пространства, надо обратиться к общеэкономическим изменениям в стране и к состоянию АПК до и после 1991 года.
Аграрный кризис в России начался задолго до реформ. Нынешнему обвалу в сельском хозяйстве предшествовало общее замедление роста производства в колхозах и совхозах, а местами его стагнация, переходившая в спад. В 1980 году 70% колхозов и совхозов были убыточными; к 1990 году этот показатель формально уменьшился, но лишь за счет больших дотаций и списывания долгов.
Колхозам и совхозам многие предрекали быструю гибель. Тем не менее большинство их выжило, хотя и называются они теперь иначе.
За 1991-2000 годы объем всей сельскохозяйственной продукции сократился на 40%, в коллективном секторе — на 60. Поголовье крупного рогатого скота в бывших колхозах и совхозах упало почти в три раза, свиней — почти в четыре16. В то же время площадь сельскохозяйственных угодий коллективных предприятий уменьшилась всего на 30%, а посевная — на 4017. Это означает, что крупные предприятия старались удержать землю, хотя часто были не в силах ее обработать.
В 1997-1999 годах производство стабилизировалось не только в отдельных регионах, но и в целом по России, причем рост его отмечался и в коллективных хозяйствах. Еще в 1998 году 88% из них были убыточными18, но в 1999-2000 годах почти половина добилась рентабельности19. Поэтому именно состояние коллективных предприятий в силу их сохраняющегося большого удельного веса в землепользовании во многом отражает процессы пространственного сжатия сельской России.
Личные подсобные хозяйства в 1990 году производили около !/4 всей сельскохозяйственной продукции, в 2000 — уже более половины. Однако такое увеличение их вклада объясняется не столько абсолютным ростом индивидуального сектора, сколько сокращением относительной доли коллективных предприятий. Выше 120% от уровня 1990 года производство у населения не поднималось, а в конце 1990-х годов даже стало сокращаться. Согласно официальной статистике индивидуальные пользователи, хотя и расширили площади используемых ими земель, занимают скромное место в структуре сельскохозяйственного землепользования (табл. 5). Правда, статистика существенно занижает площади реально используемых населением земель. Ведь существование индивидуального сектора тесно связано с коллективными предприятиями20. Что касается фермеров, то их доля крайне мала: около 3% в производстве и около 7% в землепользовании.
«Черные дыры» и опорный каркас коллективного сельского хозяйства
Результатом адаптации к новым условиям 1990-х годов стало резкое расслоение сельхозпредприятий — выделение реальных товаропроизводителей и недееспособного остатка, который сохраняется
Таблица 5
Структура использования сельскохозяйственных угодий во второй половине ХХ века по видам пользователей (на начало соответствующего года), %
Тип пользователей 1950 1960 1970 1980 1990 1995 2000
Колхозы, АО, ТОО и др. 97,6 98,5 98,2 98,2 98,1 81,7 81,9
Фермеры 0 0 0 0 0 5,0 6,8
Граждане, в т. ч.: 2,4 1,4 1,8 1,8 1,8 4,7 6,0
ЛПХ 2,4 1,2 1,5 1,4 1,4 2,5 2,8
Индивидуальные и коллективные сады и огороды 0 0,2 0,3 0,4 0,5 0,9 0,8
Прочие пользователи 0 0 0 0 0 8,6 5,3
Источники: Российский статистический ежегодник. М., 1996. С. 551; Народное хозяйство РСФСР. М., 1957. С. 127; Сельское хозяйство в России. М., 2000. С. 52, 86; Земельный фонд РСФСР. М., 1961.
лишь благодаря тому, что востребован населением и из-за неразвитой процедуры банкротства нерентабельных хозяйств. Для коллективного сектора давно характерна сильная пространственная избирательность развития.
Выявление наиболее перспективных ареалов сельского хозяйства и, наоборот, ареалов его упадка важно не само по себе, а в связи с тем, что упадок обычно предшествует выходу земель из оборота либо сопровождается «теневым» забрасыванием земель, не отражаемым статистикой. Мы таким образом вписываем проблему забрасываемых земель в общий контекст пространственной вариации продуктивности сельского хозяйства. Для оценки этой вариации использовались определенные индикаторы, прежде всего — показатели продуктивности в разрезе внутриобластных административных районов Европейской России. Основные из них — урожайность зерновых как наиболее распространенных культур и удои на одну корову. Как бы ни менялись общая обстановка в стране, конъюнктура цен и т. д., надои молока от одной коровы зависят в основном от того, как ее содержат и кормят. В слабых хозяйствах надои всегда низкие, в крепких — высокие. То же и с урожайностью, хотя она сильнее реагирует на колебания погоды.
Использование показателей продуктивности за два периода (конец 1980-х и конец 1990-х годов) позволило очертить устойчивые пространственные структуры. Дополнительным индикатором состояния хозяйств служила динамика крупного рогатого скота (КРС). Резкий сброс общественного поголовья в последнее десятилетие отчасти связан с тем, что в советское время сельскохозяйственные предприятия заставляли держать гораздо больше скота, чем они хотели и могли прокормить. К 2000 году, когда многие из них приспособились к новым условиям, плотность и динамика поголовья более надежно свидетельствуют о степени жизнеспособности хозяйств.
Оценка каждого показателя проводилась по пятибалльной системе. При этом использовались понятия «естественных» (природообусловленных) и средних значений показателей. Например, для урожайности «естественным» считался уровень, который соответствует биоклиматическому потенциалу в данном районе, выраженному в показателях урожайности зерновых культур при естественном сочетании тепла и влаги в каждом районе21. Там, где средняя по району урожайность зерновых во всех его сельхозпредприятиях была выше и средней, и «естественной» (потенциальной), выставлялась оценка в четыре балла. «Двоечниками» оказывались районы, где средняя урожайность была раньше и остается сейчас ниже как природообусловленной, так и средней. Аналогично проводились оценки по надоям молока; в этом случае в качестве «естественного» уровня принимался надой в три тонны молока в год, который, по оценкам специалистов-практиков, гарантирован, если корова просто сыта. Затем подсчитывалась сумма баллов всех пяти показателей: урожайности и надоев на обе даты, а также динамики КРС22.
Те районы, где ни по одному показателю нет оценок выше двух баллов, классифицировались как «безнадежные». Их всего 420, или около 30% всех учтенных в расчетах. При тех же десяти баллах в сумме, но при хотя бы одном показателе, оцениваемом в три балла (обычно это урожайность или надой в 1990 году), район переводился из разряда «безнадежных» в разряд «проблемных». Таковых получилось 18%. В сумме эти две группы и образуют то, что условно можно назвать «черными дырами»; в их пространстве, охватывающем почти половину Европейской России и треть ее сельского населения, наблюдается фактический коллапс общественного сельского хозяйства.
Можно выделить пять ареалов сгущения «черных дыр» в Европейской России. «Безнадежных» районов больше всего на периферии регионов Нечерноземья. Правда, сама эта периферия разная.
На северо-западе она представлена зонами старого освоения и вторичной деградации, депрессии, опустынивания из-за выкачивания сельского населения крупнейшими городами. На северо-востоке имели место те же процессы; но там много маргинальных территорий с очень сложными природными условиями, куда сельское хозяйство «затягивалось» по мере расширения зоны освоения. Соответственно, если «безнадежные» районы на северо-западе Нечерноземья следует отнести к внутренней периферии, то на северо-востоке — скорее к внешней. Третья широтная полоса — это прерывистая череда «проблемных» районов в переходной зоне от Нечерноземья к Черноземью. Они тянутся от Брянской, отчасти Курской области до Оренбургской. Четвертый ареал — сухостепной «перешеек», включающий куски Ростовской, Волгоградской, Саратовской областей и Калмыкию. В нем тоже преобладают «проблемные» территории с низкой продуктивностью и большими потерями скота. Наконец, пятый ареал составили все северокавказские республики, кроме Кабардино-Балкарии.
В оценках, выставлявшихся районам, которые были признаны «лидерами», допускалось не более одной «тройки». «Лидеров» мало — всего 42 района, в основном в Подмосковье, Ленинградской области и в Краснодарском крае. Следующие за ними «перспективные» районы занимают 19% территории и сосредоточивают 30% сельского населения. Эти две группы и образуют основной опорный каркас общественного производства, а вместе с теми районами, что могут быть условно названы «середняками», формируют поле его относительной устойчивости (рис. 1). В Нечерноземье это, как правило, районы пригородные или являющиеся по отношению к столицам их соседями второго, третьего порядков. В частности, Московская и Ленинградская области почти сплошь состоят из перспективных сельскохозяйственных районов. Но районы с высокими баллами встречаются и в глубинке. И наоборот, иные пригороды не смогли выбиться ни в «лидеры», ни в разряд «перспективных». Обычно это происходит там, где с сельским хозяйством совсем уж плохо, например, в Псковской и Новгородской областях. Районы при таких региональных центрах выглядят лучше своих соседей, но их потолок — это уровень российских «середнячков». Большинство же «перспективных» районов находятся на Юге.
Итак, природные условия и положение относительно крупных городов во многом определяют современное состояние сельскохозяйственного производства и его перспективы. «Черные дыры» —
это зоны более чем вероятного выпадения земель из сельскохозяйственного оборота, тогда как опорный каркас — формирующийся архипелаг товарного сельского хозяйства в России.
Соотношение теоретического и эмпирического пространства сельского хозяйства
Используя три рассмотренные выше фактора, влияющие на результаты сельскохозяйственной деятельности — природные условия, степень заселенности сельской местности вместе с демографическим потенциалом и расстояния до крупных городов, — попробуем с их помощью выделить маргинальные территории, то есть потенциальные «черные дыры» и потенциальный же «опорный каркас». Применяемые для этого показатели и их значения показаны в таблице 6.
Найти районы, худшие» (маргинальные) и «плохие» (полумарги-нальные) по обеспеченности теплом и влагой, можно по данным агроклиматического районирования. Это в основном северные экстремальные районы с недостатком теплообеспеченности, в том числе переувлажненные, и юго-восточные сухостепные районы Европейской России. Демографически маргинальные и полумаргинальные районы определялись по плотности сельского населения и его возрастному составу. Это опять северные территории, а также периферийные участки многих регионов. Наконец, установить, какие районы являются «худшими» и «плохими» по положению в пространстве и доступности влиянию городов, помогают показатели близости/удаленности по отношению к региональной столице, а также размеры самих столиц.
Совмещение всех показателей позволило выделить районы с маргинальными факторами сельскохозяйственного производства.
Таблица 6
Принципы выделения теоретических «черных дыр»
Районы Природа Демография Города и центры
Сумма температур за вегетационный период, градусы Соотношение осадков и испарения Плотность населения, чел./кв. км Доля пенсио- неров, % Зона соседства с региональной столицей Размер райцентра, тыс. жителей
(худшие) <1600 <0,33 < 5 > 36 6, 7, 8 <20
(плохие) 1600-2200 0,33-0,55 5-10 33-36 4 и 5 20-50
После чего можно было проделать следующую операцию — проверить, совпадают ли описанные выше реальные «черные дыры» и реальный «опорный каркас» российского сельского хозяйства с их потенциальными аналогами, сконструированными нами на основе анализа влияющих факторов (рис. 2).
Полное совпадение наблюдается в трех основных ареалах: северо-западном, северо-восточном и юго-восточном. В первом из них главным оказывается фактор истощения трудовых ресурсов, во втором и третьем — природные ограничения сельского хозяйства. На противоположном полюсе «опорного каркаса» полностью совпадает Московская область, отчасти — Ленинградская и республики Поволжья, а среди южных регионов полное или частичное совпадение выявлены для Краснодарского и Ставропольского краев, Белгородской, Воронежской и Липецкой областей. В целом эмпирические и теоретические результаты полностью совпали в 72% всех взятых в расчет административных районов.
Чем можно объяснить несовпадения фактического состояния сельского хозяйства с расчетным? Ареалы реальных «черных дыр» более обширны, чем ареалы потенциальных на периферии всех центральных областей, кроме Московской. Особенно это характерно для запада Европейской России — Смоленской, Брянской, Калужской областей. В них меньше объективных условий для возникновения «черных дыр», а сельское хозяйство все равно в полном упадке. То же самое справедливо и для переходной полосы от лесной к лесостепной зоне — окраинных районов Курской, Тамбовской, Пензенской областей. В обоих случаях относительно благоприятные природные условия и сравнительно высокая плотность населения оказались менее значимыми факторами, чем периферийное положение «проблемных» районов и недостаточная мощность местных столиц для организации сельской местности. Есть подобные несовпадения и в южных регионах, например, на правобережье Волгоградской области и на севере Ростовской. Получается, что фактор близости/удаленности от крупных городов в нечерноземных и сухостепных районах оказывается зачастую чуть ли не главным для функционирования коллективных предприятий.
Это подтверждается и тогда, когда теоретически должна быть «черная дыра», а на деле ее нет. Пример — окраины Ленинградской области. Влияние Петербурга на сельское хозяйство охватывает всю территорию области, несмотря на неблагоприятные природные предпосылки и даже низкую плотность и старость населения на ее
I I Границы регионов
М Полное совпадение теоретических и фактических безнадежных районов, фактических и теоретических проблемных районов
Ш Не совсем полное совпадение: фактические безнадежные районы совпадают с теоретическими проблемными и, наоборот, фактические проблемные с теоретическими безнадежными
I—I Совпадение отсутствует: есть фактические безнадежные и проблемные районы, но нет теоретических
□□ Совпадение отсутствует: есть теоретические безнадежные и проблемные районы, но нет фактических
ЕПЗ Полное совпадение: отсутствуют и теоретические, и фактические безнадежные и проблемные районы
Рис. 2. Теоретические и фактические «черные дыры»: пространственное совпадение
окраинах. Другой пример находим на южной окраине северо-восточной полосы «черных дыр»: теоретически она должна бы быть шире, но из нее «выпадают» некоторые районы Вологодской и Архангельской областей, расположенные вокруг городов (скажем, район Котласа — Коряжмы). В Татарстане и Башкортостане состояние общественного сельского хозяйства в районах с неблагоприятным сочетанием факторов также более благополучно, чем следовало ожидать, и списать данное отклонение на усиленную поддержку сельского хозяйства в этих республиках нельзя, так как то же самое видим и в других районах концентрации мусульманского населения в регионах Поволжья и Предуралья23.
Следовательно, ключевым при прогнозировании сжатия пространства коллективного сельского хозяйства вне выделенного нами опорного каркаса должен, видимо, считаться позиционный фактор. Вместе с тем коллапс коллективного производства вне пригородных зон не всегда означает полной потери освоенного пространства. Все зависит от накопленных за предыдущие десятилетия и современных демографических потерь. Там, где население сохранилось, вклад его индивидуального хозяйства в общий объем производства увеличился именно в периферийных районах регионов (особенно в Нечерноземье). Значительный вклад в сохранение деревень — но не сельскохозяйственного производства — вносят и городские дачники. Фермеры плохо выживают в глубинке. В Нечерноземье они больше тяготеют ко второй и третьей зонам соседства с городами: там, с одной стороны, «живее» деревня и доступнее городские центры (отличие от периферии), с другой, много свободных земель (отличие от пригородных зон). Впрочем, на Юге фермеров, занимающихся зерновыми культурами и подсолнечником, много и в периферийных землеобильных зонах.
* *
*
Наши исследования показывают, что сельская местность была и остается пространственно дифференцированной. Характер этой дифференциации не случаен: она обладает собственным содержанием, не отменяющим, но опосредующим и серьезно корректирующим влияние экстерриториальных (общенациональных) факторов. Иначе говоря, есть нечто, что не может быть объяснено только мерами, предпринимаемыми правительством, Государственной Думой
или крупным бизнесом, либо отсутствием таковых мер. Сейчас эти вполне предсказуемые различия обостряются в связи с продолжающимся сокращением населения в нашей многоземельной стране. Сельская местность России все больше напоминает лоскутное одеяло. Очевидно, что на удержание всего освоенного сельского пространства при существующей или реально достижимой системе хозяйствования просто не хватает ни средств, ни людей.
Постепенное превращение лесной и отчасти лесостепной зон России в скопление островов — окружаемых морем лесов, а отчасти и степей небольших освоенных участков вокруг городов — скорее всего неизбежно. Оборотной стороной этого превращения будет осознанная внеэкономическая поддержка тех маргинальных районов, где коллективные предприятия по существу потеряли свою товарность и работают исключительно на поддержку хозяйств местного населения. По мере депопуляции, в том числе «доживания» своего века оставшимися там стариками, и это станет ненужным. И тогда, окончательно «архипелагизировавшись», Россия станет рассредоточенно-компакт-ной европейской страной, — не изменив при этом своих внешних контуров и не отдав и пяди исконно русских земель чужестранцам.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Bassin M. Geographical Determinism in Fin-de-siecle Marxism: Georgii Plekha-nov and the Environmental Basis of Russian History // Annals of the Association of American Geographers, 1992. Vol. 82, No 1, P. 3—22; Ленин В. И. Развитие капитализма в России // Полн. собр. соч. Т. 3. С. 563—564, 596.
2 Иоффе Г. В. Сельское хозяйство Нечерноземья: территориальные проблемы. М., Наука, 1990. C. 13-15.
3 См. об этом: Иоффе Г. В., Нефедова Т. Г., Рунова Т. Г. Интенсификация сельского хозяйства на Европейской территории СССР // Известия АН СССР. Сер. геогр. М., 1988. № 5.
4 См.: Трейвиш А. И. Освоение территории и территориальная концентрация производительных сил: взаимосвязь и роль в процессе интенсификации // Территориальная организация хозяйства как фактор экономического развития, М., Ин-т географии АН СССР, 1987. С. 56-71.
5 Ioffe G, Nefedova T. Continuity and Change in Rural Russia: A Geographical Perspective. Boulder, Colorado (USA,) Westview Press, 1997; Иоффе Г. В., Нефедова Т. Г. Центр и периферия в сельском хозяйстве Российских регионов // Проблемы прогнозирования, М., 2001. № 6.
6 Иоффе Г. В. Сельское хозяйство Нечерноземья... 1990; Нефедова Т. Г. Сельская Россия на перепутье. М., Новое издательство, 2003.
7 Здесь и далее по: Сельское хозяйство в России. М., Госкомстат России, 1998, 2000, 2002.
8 Европейский Север — это самые экстремальные холодные регионы (Мурманская, Архангельская области, республики Карелия и Коми и Ненецкий АО). Нечерноземье включает Северо-Западный, Центральный и Волго-Вятский регионы, к которым добавлены Вологодская и Калининградская области, а также нечерноземные регионы Урала. Юг состоит из регионов Центрального Черноземья и Северного Кавказа. К Поволжью добавлены регионы Южного Урала. Восточная часть России разбита на две зоны: юг Сибири и несельскохозяйственные регионы сибирского севера и Дальнего Востока.
9 Сивкова В. Что страна будет есть. Интервью с А. Гордеевым // Аргументы и факты, 2003. № 29. С. 3
10 Административные районы группируются по их соседству с региональной столицей: соседи первого порядка, затем соседи этих соседей, то есть второго порядка, и т. д. Без огромных регионов европейского Севера средние цифры по порядкам следующие: центры соседей второго порядка удалены от столицы региона (обычно крупнейшего города) на 65 км, третьего — на 116, четвертого — на 173, пятого — на 235, шестого — на 300, седьмого — на 394, восьмого — на 437 км.
11 Индекс Гувера (Hoover index) рассчитывался по формуле:
H = 0,5^^1100
При значении индекса, равном 0, наблюдается полная пространственная сопряженность показателей p и a; б данном случае это означает идеально равномерное размещение посевной по районам. Когда же индекс Гувера равен 100, то наблюдается максимальная концентрация одного показателя по отношению к другому; в данном случае это означает концентрацию всей посевной в одном районе.
12 См.: Город и деревня б Европейской России: 100 лет перемен / Ред. Т. Нефедова, П. Полян, А. Трейвиш. М., О. Г. И., 2001.
13 Подсчитано по: Демографический ежегодник России 1995, 2001. М., Госкомстат России, 1995, 2001; Земельный фонд РСФСР. М., ЦСУ РСФСР, 1961; Земельный фонд РСФСР на 1 ноября 1989 года. М., Госкомстат РСФСР, 1990.
14 См. подробнее: Нефедова Т. Г. Сельская Россия на перепутье...
15 Состояние социально-трудовой сферы села и предложения по ее регулированию: Ежегодный доклад по результатам мониторинга / Мин-во сельского хоз-ва и продовольствия РФ / ВНИИ экономики сельского хозяйства. М., 2000. С. 9—11.
16 Сельское хозяйство б России. М., Госкомстат России, 1998. С. 175—177; 2002. С. 69, 183-185.
17 Сельское хозяйство б России... 1998. С. 189-193; 2002. С. 195-198.
18 Сельское хозяйство б России... 2002. С. 384.
19 Там же. С. 372.
20 См. подробнее: Неформальная экономика. Отв. ред. Т. Шанин. М., Логос, 1999; Развитие личных подсобных хозяйств как один из механизмов повышения доходов сельского населения / РосАгроФонд / Всероссийский институт аграрных проблем и информатики. М., 1999; Нефедова Т. Г. Указ. соч.
21 См.: Природно-сельскохозяйственное районирование земельного фонда СССР / Отв. ред. А. Н. Каштанов. М., Колос, 1983.
22 Из оценки исключены самые северные регионы (Мурманская область, Карелия, часть республики Коми), где нет сельского хозяйства, а также те, по которым не было данных по продуктивности: Архангельская область, Чеченская и Ингушская республики. Всего в расчет взяты 1367 районов.
23 Cм. подробнее: Нефедова Т. Г. Указ. соч.
