CC BY
252
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПОЛИТОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ
УДК 303.642.022
О. В. Попова
ФОТОГРАФИЯ КАК ОБЪЕКТ ПОЛИТОЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА
Определенный интерес для политического аналитика представляет исследование визуального ряда, который сопровождает почти каждое публичное политическое событие, смысл которого можно «прочитать» через систему образов, фиксируемых фотоаппаратом или видеокамерой. Видеообраз не только регистрирует событие или служит иллюстрацией к теории ученого, он может стать посредником в получении нового, более глубокого знания об экономических, культурных, социальных и политических процессах. Очевидно, что отношение к фотографиям или видеозаписи, которые представляют определенное политическое событие, изначально будет предвзятым — слишком много условностей и ритуальных элементов будут маскировать сущность происходящих событий. Сложная техника позволяет не просто ретушировать, но и менять политическую реальность, создавая некий виртуальный мир. Но и он символичен. Можно попытаться понять, что нам пытаются внушить тем или иным видеообразом.
Анализ видеообразов только сейчас начинает привлекать должное внимание широкого круга исследователей представителей общественных и гуманитарных наук [1, с. 113-130; 2, с. 81-89; 3, р. 547-563], хотя история попыток проведения подобного анализа насчитывает почти столетие. Можно сказать, что с того момента, когда фотографирование или киносъемка перестали быть важным мероприятием приватной и публичной жизни, а фотограф или оператор с развитием техники из персоны почти сакральной превратился во вполне обыденный персонаж, исследователи получили колоссальный материал для исследования, который только ждет своего часа. По большому счету, объектом анализа могут выступать даже те снимки, которые являются одиночными, раритетными и относятся к концу XIX в. (в этом смысле очень показательна огромная выставка фотографий в музее д’Орси летом 2008 г.). Но, справедливости ради, отметим, что мощный толчок анализу видеообразов дали исследования в области антропологии и социологии. Фактически первым был француз Е. Тиссо, в 1845 г. сделавший значительное количество снимков людей, населявших территорию современного Мозамбика. Из наиболее известных следует назвать фотографии населения островов Полинезии Бронислава Малиновского, Раймонда Фирта, проект Грегори Бейтсона и Маргарет Мид 1936-1939 гг., когда на острове Бали были сделаны 25 тыс. снимков, отражающих процесс социализации, обучения, воспитания островитянами своих детей. В результате двухуровнего отбора в выборке были оставлены сначала 6 тыс., а потом 759 фотографий, которые были снабжены подробнейшим описанием происходящего
© О. В. Попова, 2010
в специальной упорядоченной тематической таблице, что позволило исследователям рассматривать видеообраз и текст-комментарий как равноправные источники для анализа. Эдуард Вивейрос де Кастро исследовал коллективные взаимодействия в одном из племен в Мату-Гросу в Бразилии на примере ритуальных танцев, исполнение которых сопровождается использованием различных сакральных предметов, специальной одежды, раскрашиванием тел [4, с. 24-26].
Некоторые знания, которые мы используем в нашей повседневной жизни как нечто само собой разумеющееся (например, информацию о дистанции между людьми: интимной — до 45 см, в которую допускают только избранных, особо близких людей, индивидуальной — до 1,2 м, нарушение которой посторонними воспринимается очень болезненно, почти на уровне негативных физических ощущений, социальной — до 3,6 м, которая необходима нам для поддержания формальных отношений и собственной автономии, например на работе, и публичной — свыше 7,5 м, которая необходима для демонстрации собственного статуса при выполнении формализованных действий, например при чтении лекций, протокольных мероприятиях и т. д.), на самом деле стали результатом серьезных психологических и антропологических исследований. В упомянутом выше примере речь идет об опубликованных в 1986 г. результатах исследования Эдварда Холла в книге «Визуальная антропология: фотография как метод исследования», который отмечал, что в разных культурах границы этих дистанций различаются принципиально, т. е. обнаруженная в видеоряде закономерность сама по себе является лишь отправной точкой для проведения сравнительного исследования. Как никакой другой способ, анализ видеоряда имеет ограничения, связанные с требованием репрезентативности подбора исходных данных.
Считается, что визуальная социология «отпочковалась» от визуальной антропологии и этнографии примерно в 1970-х годах, когда в американских университетах стали читать учебные курсы под таким названием. Говардом Беккером был сделан первый обзор исследовательских проектов, вышел первый учебный курс под редакцией Иона Вернера. Эмпирическая база фотографий для исследований в области социологии к этому времени уже имелась. На рубеже Х1Х-ХХ вв. Льюис Хайн фотографировал эмигрантов, прибывающих в Нью-Йорк, детей, работающих на фабрике в нечеловеческих условиях, в начале XX в. Юджином Этгетом была сделана серия снимков парижан, Вуги (псевдоним Артура Феллига) — серия снимков нью-йоркцев, Доротеей Ланге — жителей сельской местности во времена Великой депрессии в Америке; значительно позднее Диана Арбус сделала серию снимков маргинальных групп, Роберт Капа сделал уникальные снимки в рамках военных репортажей во время гражданской войны в Испании, Нан Голдин в начале 1970-х годов создала коллекцию во многом автобиографических снимков, объектом которых стала преимущественно белая артистическая молодежь, мягко говоря, «экспериментировавшая» с ЛСД, другими наркотиками, нетрадиционными формами семейных отношений, Ирвинг Гофман собрал фотоколлекцию из 508 снимков мужчин и женщин, жестко фиксировавших гендерные роли, полученные ими в ходе социализации, в самых разных жизненных ситуациях и т. д. Особенно четко обнаруживается гендерное закрепление в собранных Гофманом рекламных фотографиях, где мужчина руководит, инструктирует, он выше, он более компетентен, женщины обычно сидят, наклонив голову (сигнал покорности), нежно касаются предметов, всячески демонстрируя свой более низкий социальный статус.
Но все же речь идет лишь о формировании в последние тридцать лет визуального направления в социологии, его институционализации. Например, первое упоминание термина «визуальная социология» в справочной литературе имело место в оксфордском
«Словаре социологии и общественных наук» только в 1994 г., хотя с 1981 г. действует Международная ассоциация визуальной социологии (International Visual Sociology Association), а с 1986 г. издается журнал «Visual Sociology». Визуальная социология не исчерпывается анализом фотографий и видеозаписей, и на сегодняшний день развивается наиболее динамично.
В отношении визуальной политологии можно сказать однозначно — ей не только предстоит стать полноправным исследовательским методом, но и сделать первые шаги в этом направлении. Вместе с тем на сегодняшний день объективно существует огромный банк фотографий, которые раскрывают сущность различных политических периодов: снимки выступлений большинства европейских лидеров с середины 1920-х годов; раздетых вьетнамских детей, которых гонят по шоссе американские морские пехотинцы, и сожженных напалмом деревень в конце 1960-х годов, танки перед кинотеатром «Москва» в Варшаве в начале 1980-х годов во времена введенного В. Ярузельским «чрезвычайного положения»; безрассудная вера в возможность перемен на лицах людей у Казанского собора, этого питерского Гайд-парка на рубеже 1980-1990-х годов; снисходительно-покровительственные жесты западных политиков в отношении российских лидеров в середине 1990-х годов; «демократизация» с помощью оружия Балканских стран и Ирака в начале 2000-х годов... Перечислять можно бесконечно. Даже протокольные съемки мероприятий дают огромную информацию для аналитика.
Объектом анализа могут стать фотографии, на которых зафиксированы как типичные, так и уникальные события. Но в любом случае задача исследователя будет заключаться в том, чтобы, обращаясь к внешним сторонам изображаемых объектов, попытаться проникнуть в их сущность, зафиксировать нечто, что скрывается за «внешней оболочкой». Кроме того, фотографический образ может зафиксировать регулярно повторяющиеся события, отражающие существенные закономерности общественной и политической жизни. Однако если исследователь намерен решить именно вторую задачу, то одиночные снимки не подходят — необходима очень большая подборка фотоснимков, которые могли бы эту типичность подтвердить (возникает, естественно, вопрос о тенденциозности подбора снимков). Сравнение фотографий особенно значимо, когда происходит сопоставление во временной перспективе. Можно сопоставлять снимки, посвященные одной теме, но запечатлевшие различные группы/сообщества. Можно проводить сравнение снимков различных групп/сообществ/организаций, если использовать критерии только сходства или только различия.
Безусловно, политологическое значение имеют именно документальные серии снимков политиков (как протокольные, так и спонтанные), политических акций, фиксирующих как политическое участие, так и протестные формы политической активности, использование символики государств, различные политические мероприятия (снимки заседаний правительства, Федерального собрания, съездов партий) и т. д. Понятно, что даже «глубоко исторические» фотографии могут стать объектом политологического анализа. Хорошо известный пример: коллективный снимок, на котором рядом с В. И. Лениным запечатлены его соратники, многократно подвергался ретушированию в ходе сталинских репрессий (каждый раз вместо фигуры появлялось темное пятно, что в итоге сделало композицию более чем странной).
По характеру фотографии политиков можно оценить отношение к ним фотографов или тех групп, на которых «работает» фотокорреспондент. Достаточно вспомнить, что в журнале «Коммерсант-Власть» макушку у Лукашенко все время «срезают», а Зюганова исхитряются сфотографировать таким образом, подведя камеру снизу, что у него получается агрессивная массивная челюсть, нос картошкой, да и цвет лица подозри-
тельно красен. . . Интересно изменение за последние шесть лет, с 2003 г., фотографий губернатора Санкт-Петербурга В. И. Матвиенко: если в начале ее губернаторства фотографов интересовали преимущественно эксцентричные и подчас неуместные туалеты (например, цветная вышивка гладью на брючном костюме мужского типа в полоску или ярко-бирюзовые туфли с открытым носком), то теперь снимки и видеосъемки очень динамичны, они акцентируют именно управленческие функции губернатора и подчеркивают его статус.
Однако не любые снимки можно использовать для анализа. Необходимо соблюдение, как минимум, следующих трех условий: 1) фотографии должны делаться с определенным исследовательским намерением, т. е. ученый должен заранее озаботиться каким-либо вопросом или исследовательской проблемой, которая коррелировала бы с определенной теоретической установкой (т. е. заранее должны быть определены объекты фотографирования, композиция снимка, способ кадрирования, т. е. «отсечение» того, что для исследователя на снимке не является важным; сами объекты внимания находятся в определенной иерархии по значимости); 2) фотограф должен сознательно относиться к снимкам как к предмету семиотического, герменевтического или дискурсивного анализа (последнее для нас особенно важно!); 3) объект съемки должен быть изначально значим для объяснения сути какого-либо политического или социального процесса, т. е. для исследователя заранее должен быть ясен исторический и политический контексты зафиксированного камерой явления.
Вслед за Б. Малиновским и П. Штомпкой отметим, что контекст анализируемого события включает шесть аспектов: 1) действующие личности (для исследователя в некоторых случаях может оказаться более важным их политический статус, чем собственные индивидуальные характеристики); 2) действия сфотографированных; 3) особенности их взаимодействия (интеракция) и стоящие за этим политические и общественные отношения; 4) коллективность и ее структура; 5) культура (нормы, правила, предписываемые стереотипные формы поведения — в этом смысле очень показательно, каким образом лидеры-главы государств занимают места, чтобы сделать официальный коллективный снимок, когда в действие вступает некая «табель о рангах»); 6) окружение (среда, фон) [4, с. 30-43].
Сторонники визуальных исследований настаивают на том, что для интерпретации зафиксированных фото- или видеокамерой событий исключительно важны такие характеристики людей, как пол, возраст, раса, этнос, рост, фигура, физическая сила, прическа, наличие бороды, усов. Исключительно важны одежда (униформа, мундир, костюм, платье, различные регалии), прическа, орнаментация тела (татуировка, макияж), невербальное поведение (пресловутый «язык тела»—жесты, поза, выражение лица), аккуратность /опрятность человека (стоит обратить внимание на руки).
Одежда является не только выражением индивидуальности человека, гораздо чаще она подчеркивает его статус, должность, положение в обществе и политической иерархии. Достаточно давно действует «кодекс одежды», четко фиксирующий статус человека, — это мантия судьи, халат врача, тога древнеримского патриция, сутана священнослужителя, офисный костюм мелкого клерка, но «бордово-синий цвет Конгресса» (любимые цвета сенаторов), галстук (например, красный, столь любимый политиками высшего уровня), бижутерия — элегантные жемчуга Кондолизы Райс и броши Мадлен Олбрайт (в виде змеи, скорпиона, орла с расправленными крыльями, бабочки, «голубя мира», американского флага, стрекозы, парных стрел, цветка), которые были не просто украшением костюма, но демонстрировали во время переговоров политические намерения первого в истории США государственного секретаря — женщины, как дей-
ствуют вместе с тем символы признания и престижа — знаки отличия, ордена и т. д. Визуально также легко обнаружить «отклонение от нормы», например эксцентричный наряд, «измененное состояние сознания», знаки, фиксирующие принадлежность к низкому сословию, признаки люмпенизации, принадлежности к определенной субкультуре (это легко обнаружить по позам людей) и т. д.
При оценке действий акцент должен быть сделан на характере активности (ее уровне, социальных и политических функциях). В политике под объектив фотоаппарата и видеокамеры часто попадают действия, которые имеют ярко выраженный характер трех типов: 1) ритуальный, или церемониальный, т. е. поведение, повторяющееся в соответствии с определенной последовательностью, например инаугурация президента, открытие королевой Великобритании ежегодной сессии парламента, рукопожатие для прессы лидеров двух стран до начала или после окончания переговоров и т. д.;
2) рутинный, т. е. поведение типичное, обыденное, постоянное (заседание правительства РФ, заседание комитетов в Государственной думе и т.д.); 3) девиантный, т.е. поведение, отклоняющееся от стандартного поведения большинства людей, имеющих сходный статус (попытка Дж. Буша-младшего покататься на велосипеде по Дворцовой площади в Санкт-Петербурге во время прохождения там саммита 08 в 2006 г.; пилотирование истребителя в качестве второго пилота В. В. Путиным в 2000 г., предложение Б. Ельцина Б. Клинтону обменяться ботинками перед пресс-конференцией или дирижирование военным оркестром перед выводом российских войск из Германии в 1990-х годах). Интереснейший материал в этом смысле может представлять серия фотографий, фиксирующих «взросление» президентов, например Д. А. Медведева (изменение стрижки, манеры держаться, мимики), по мере увеличения срока работы на этом посту.
При оценке содержания визуальных образов исключительно важна интеракция — взаимодействие изображенных людей. Фотографии и видео позволяют интерпретировать как простейшие формы интеракции — разговор, конфликт, столкновение, так и сложные формы, когда контактирует значительное количество людей. К таким сложным формам будут относиться, например, демонстрации, митинги протеста, столкновения манифестантов с полицией, «круглые столы» политиков, фуршет — прием социально-статусных людей. Очень интересен случай, когда политики и представители других элитных групп имели возможность во время приема перемещаться, формировать мини-сообщества, общаться друг с другом. Обнаружить, кто входит в эти сообщества, как люди общаются между собой, какова траектория перемещения каждого в зале, достаточно легко с помощью серии фотоснимков (с фиксацией времени) или записи на видеокамеру. Подобные видеообразы позволяют выявить модели идентификации, конфликтующие сообщества, статус участников, степень их интеграции в сообщество.
С помощью визуальных образов возможна также интерпретация сущности коллективов и социальных групп, далеко выходящая за пределы формальной фиксации таких показателей, как число участников, вид, форма, структура группы (Штомпка выделяет пару, группу, строй, очередь, толпу и т. д.), в том числе выражающая различие или неравенство участников — половое, расовое, этническое, имущественное, образовательное и т. д., форму коллективного действия, ритм и интенсивность активности, ее типичность. Видеообразы красноречиво говорят о нормах, принятых сообществом или навязываемых ему,—о культуре. Регламентация одежды и норм поведения, политическая символика и реклама проявляются в самых различных формах — вывесках, билбордах, флагах, транспарантах, граффити, логотипах и т. д. Наконец, визуальный образ дает четкое представление о причине внешнего системного воздействия — об
окружающей среде. Пространство, в которое погружено событие, может фиксироваться с помощью абсолютно очевидных параметров — особенностей его организации, типа местности или помещения, климата, эстетики окружающей среды, статусной связанности предметов, которые выполняют функцию фона. Под статусной связанностью понимают совпадение класса большинства предметов интерьера, отражение ими финансового, социального, политического статуса изображенного лица (легко представить себе абсурдность ситуации, когда Э. Лимонов фотографировался бы на фоне символики «Единой России», или у Г. Зюганова в кабинете находились бы предметы с символикой «русских фашистов»), наличие у интерьерных предметов общей стилистики. Великолепным примером несовпадения стиля предметов является хорошо известная картина П. Федотова «Завтрак аристократа» («Не в пору гость»).
Исключительно много для понимания контекста события дают детали — отдельные предметы, вписанные в интерьер, где происходит съемка. Согласно классификации Гарольда Риггинса, эти предметы несут совершенно различную смысловую нагрузку:
- предметы «активной природы», которые используются как инструменты (например, пресловутые телефонные трубки или ручки в руках кандидатов на какой-либо пост на рекламных фотографиях);
- предметы «пассивной природы» — объект созерцания или декорации (картины на «отвлеченные» (например, морские) темы в кабинетах политиков, аквариумы с рыбами (конечно, не пираньями);
- предметы престижа, фиксирующие статус его обладателя (это отнюдь не обязательно должна быть безумно дорогая антикварная мебель или палуба очередной яхты с невероятным объемом водоизмещения, но, например, совместная фотография с политиками более высокого ранга);
- «знаки идентичности и самооценки» — способ рассказа о себе (не обязательно искреннего, но подчас служащего цели мимикрии), например, старенькие «Запорожец» и «Волга» в автомобильном парке В. В. Путина, даже если он не отдает себе в этом отчета, есть способ заявить: «Я свой, я из общего нашего, советского прошлого»; впрочем, гораздо чаще для подтверждения своего символического культурного капитала российские политические лидеры развешивают в рабочем кабинете у себя за спиной, обязательно в рамочках, многочисленные дипломы о высшем образовании или ученой степени; у некоторых российских политиков высшего уровня их количество превышает пять.. .);
- «стыдливые предметы» (то, что фиксирует весьма личные стороны жизни человека, например это неубранные лекарства, неоплаченные счета);
- «развлекательные предметы» (игры, например кубик Рубика или нечто, выдающее хобби изображаемого человека);
- «профессиональные предметы» (например юридические документы или мемуары в книжном шкафу, или карта мира в рабочем кабинете политика, играющие примерно такую же роль, что и череп на какой-нибудь картине XVIII в., изображающей врача);
- «экзотические предметы» (какие-нибудь пробковые шлемы, шкура зебры или лук со стрелами — ныне достаточно редко встречающийся способ позиционирования себя как очень мобильного и достаточно состоятельного человека) [4, с. 40-43].
В отношении фотографии или видеозаписи как средства познания реальности идут широкие дискуссии. Камера — честный служака, она фиксирует (на самом деле — должна фиксировать) реально происходящие события именно так, как они происходили. Лживость изображения при подобной формулировке может проявляться лишь в одном — зафиксированная реальность с момента съемки могла измениться. Это правило,
однако, касается лишь традиционной фотографии, поскольку современная цифровая техника может преобразить событие полностью, создавая несуществующую реальность, имитацию. Кроме того, даже если видеообраз создан честно, существует другая проблема, что же отражено — объективная реальность или персональные намерения и характеристики человека, который сделал снимок, что зафиксировано — то, что имело место, или то, что хотели зафиксировать?
В этом отношении очень показательны фотографии рок-фестиваля, проведенного в Чечне с «третьей попытки» — вместо 5 июля 2005 г. в Г розном 7 ноября того же года в Гудермесе. И само событие, и широкая демонстрация его изображений имели исключительное политическое значение. Рок-фестиваль в Чечне должен был убедить всех в стабильности ситуации в этом субъекте РФ, тяге чеченцев ко всему современному, а также в том, что современный российский рок выполняет важные социальные функции. Распространенные по официальным каналам изображения этого мероприятия не лгали — выступило действительно много замечательных рок-групп, публика у сцены не застыла в статичных позах, а подпевала музыкантам, по краю сцены прямо перед глазами зрителей был растянут транспарант, где на зеленом полотне белыми буквами на русском языке (все очень символично — и цвет, и язык) было написано, что мероприятие проводится общественным Фондом имени погибшего президента Чечни Ахмата Кадырова. Девушек было немного, но их все время «ловил» объектив. Однако были фотографии и иного плана — сделанные с вертолета и со стороны, которые очень четко показали небольшое количество допущенной на площадку публики (количество слушателей раз в 10-15 было меньше 15 тыс. человек, официально заявленных в СМИ), тройную сплошную цепь охраны из милиционеров и военных, обеспечивающих безопасность участников мероприятия, а за последней «линией обороны» у рынка — вообще всякое отсутствие людей. Очевидно, что наличие у исследователя снимков только одного типа привело бы к совершенно неправильным выводам.
Помимо явных намерений фотографа на снимке обязательно отражаются различные культурные стереотипы: что более важно, на чем следует сделать акцент, какова должна быть композиция. Кроме того, если сам объект съемки осознает, что его фотографируют, он не может не реагировать на это и оставаться пассивным, т. е. изображаемая реальность приобретает «договорной характер». Очень показательны в этом отношении фотографии жены экс-президента США Лоры Буш, которые в огромном количестве можно найти в Интернете. В идеале, интерпретируя изображения на фотографии, помимо описания объекта нам следует улавливать субъективные установки фотографа и того, кого снимают.
Как отмечают исследователи, даже стационарные камеры в общественных местах (на предприятиях, в организациях и т. д.) размещаются человеком и фиксируют реальность с определенной позиции общества. Вероятно, следует признать ограниченность объективности визуального изображения как способа познания реальности, но ничуть не в большей мере, чем, например, интервью, в котором успех исследователя подчас зависит не только от профессионализма интервьюера или желания или нежелания респондента говорить на заданную тему, но и от его способности четко доносить свою мысль до собеседника.
В рамках эмпирического исследования использование снимков может выполнять, как минимум, следующие функции: 1) концентрация внимания и интенсивности наблюдений ученого; 2) обеспечение «эвристической инспирации» — открытие уже описанной исследователем стороны общественной или политической сферы; 3) регистрация, описания, документирования происходящих кратковременных событий, фиксация подроб-
ностей; 4) повышение интереса респондентов к участию в исследовании; 5) представление иллюстративного материала для выявленных закономерностей; 6) поддержание коллективной памяти, сохранение традиций.
Анализ визуальных образов сочетается с другими методами (с наблюдением, различными вариантами анализа документов, биографическим методом, личным интервью), но может успешно выполнять функцию совершенно самостоятельного, отдельного исследования. В настоящее время у исследователя визуальных образов, пользующегося вторичными данными, ограничений фактически нет: огромное количество иллюстрированных журналов и снимков в сети Интернет делает доступным для изучения почти любую политологическую тему.
Сочетание съемки и внешнего наблюдения формирует следующие модели: 1) статус фотографа по отношению к объекту наблюдения может быть включенным или внешним; 2) степень заметности фотографа для наблюдаемых предполагает, что его деятельность может быть очевидной или замаскированной; 3) ситуация наблюдения может быть естественной (например, совместная акция оппозиционных сил) или искусственной, специально срежиссированной (например, постановочные фотографии для официальных СМИ или съемка хода лабораторных экспериментов); 4) ход наблюдения создает спонтанный, открытый, неструктурированный или, наоборот, селективный, сфокусированный, направляемый, заранее сформированный исследовательскими целями варианты.
В ситуации сочетания съемки и внешнего наблюдения для изучения политической элиты спектр ролей исследователя исключительно ограничен в связи с закрытостью этой группы: он либо официальный корреспондент СМИ, либо папарацци. При сочетании фотографирования с внутренним наблюдением ситуация аналогичная — «придворный репортер» или «друг семьи», причем обе роли резко снижают возможность объективности в оценках.
При фотографировании публичных массовых политических действий исследователь также сталкивается с проблемой; причем не только технической (эмоции людей, детали ситуации зафиксировать невозможно), но и этической, и юридической, когда фотографирует из укрытия (фактически он «подглядывает», поскольку объекты съемки на нее согласия не давали).
При сочетании анализа визуальных образов с формализованным количественным анализом документов исследование содержания снимков сводится к выделению существенных элементов изображения с точки зрения поставленной аналитической задачи и частоты их появления. Последовательность действий аналитика в данном случае очевидна:
1) четкое определение исследовательской задачи;
2) выбор объекта, который может дать значимую информацию;
3) отбор серии снимков, максимально полно отражающих анализируемое явление (считается, что в случае невозможности использования метода основного массива, например из-за очень большого количества изображений, допустимо использование механической выборки);
4) установление протокола кодирования фотографического материала — выделение параметров, по которым пойдет кодирование информации по каждому из отобранных изображений, это, пожалуй, наиболее сложный и ответственный этап, поскольку названные параметры должны быть исчерпывающими и четко разграничивающими изображения, в известных исследованиях количество таких переменных превышает 20 (в зависимости от темы такими переменными при изучении снимков полити-
ков могут быть пол, стиль одежды, поза, окружение, место проведения съемки, статика/динамика изображаемого, степень выраженности эмоций, тип эмоций и т.д.; в этом отношении очень интересным был бы сравнительный анализ снимков вечно улыбающегося Б. Обамы, эмоционально крайне сдержанной Ю. Тимошенко и постепенно начинающего сдерживать эмоции Д. Медведева);
5) кодирование информации на снимках, наиболее трудоемкий этап, который следует проводить совместно нескольким экспертам, чтобы избежать субъективности оценок;
6) количественный подсчет появления каждого из учитываемых признаков на снимках, в самом простом варианте, это бинарный подсчет, фиксирующий наличие или отсутствие переменной, в более сложном — подсчет появления частоты качества в рамках каждого отдельного снимка; также могут быть использованы появление определенной черты или ее противоположности, пространство, занимаемое на снимке определенной единицей, степень фокусированности действия на определенном объекте и т. д.;
7) формулирование выводов, вытекающих из эмпирических обобщений, сделанных на основе всех этих количественных подсчетов; в данном случае вполне уместно использование статистических методов — простой и комбинированной группировки, корреляционного и регрессионного анализа, многомерного шкалирования; хотя современная техника сканирования позволяет достаточно легко подсчитать выделенные категории и закодировать параметры информации снимков, использование этого способа обработки данных остается довольно ограниченным.
Весьма привлекательным для политологов может стать эмпирическое биографическое исследование как политической элиты, так и рядовых граждан, сочетающее анализ визуальных образов и личных документов. Личные фотографии могут выполнять ряд значимых функций: 1) укрепление общности людей, связанных родственными, личными или деловыми отношениями; 2) инициирование и поддержание взаимодействия между людьми; 3) презентация себя с помощью идеализированных портретов или спонтанных снимков, фиксирующих неожиданную сторону человека; 4) документирование жизни, которое фиксирует ее наиболее значимые, переломные моменты; 5) подтверждение статуса или престижа; 6) развлечение, выход из повседневности, рутины. Не менее важно учитывать типовой фон и стилистическую манеру снимков, статус фотографировавшего, принцип селекции снимков и их упорядочения, место размещения фотографий.
Еще один вариант проведения анализа визуальных образов предлагает интервью с интерпретацией фотографий, которое часто называют фотографическим интервью, провоцирующим интервью, или методом фотографической стимуляции. Фактически снимок выполняет функцию вопроса в обычном интервью. Фотографии могут подбираться из СМИ или из домашнего архива объекта анализа, специально готовятся исследователем для данного проекта, наконец, они могут относиться к так называемым «культовым снимкам» (например, портрет Че Гевары в берете, уничтожение Берлинской стены, факельное шествие нацистов, Парад Победы, часы на Спасской башне Кремля, Капитолий и т. д.).
В зависимости от типа используемых снимков роль интервьюера может быть более или менее активной: в одних случаях он провоцирует респондента на комментарии, в других — просто просит описать ситуацию, которая отражена на фотографии, и те чувства, которые она вызывает. Фотография может выполнять провокационную роль, например в ситуации, когда человеку с заведомо левыми убеждениями будут показаны снимки беснующихся «славянских фашистов», стороннику радикальной версии исла-
ма — снимки разрушенных в результате террористических актов зданий, либералу — снимки площади Тяньаньмэнь 1989 г.
Достоинство этого метода очевидно — демонстрация стимульного материала в данном случае очень легко порождает спонтанную эмоциональную реакцию респондента, психологическая и статусная дистанция между опрашиваемым и интервьюером сокращается без особых усилий. Кроме того, помимо личных интервью, данная модификация может использоваться в сочетании с групповыми интервью — фокус-группами. Для исключения деформирующего влияния исследователя на мнение респондентов иногда прибегают к процедуре автофотографирования, т. е. исследуемым раздают простые в использовании фотоаппараты с хорошей оптикой и автоматическим настраиванием и предлагают им самим сделать снимки на заданную тему.
Углубленная интерпретация визуальных образов, которая достигается с помощью герменевтического анализа, семиотической, структурной или дискурсивной интерпретации, может дать исследователю глубокое понимание социальных и политических процессов в различных общностях.
Герменевтический анализ предполагает поиск ответов на следующие вопросы:
• Кто сделал снимок? Какова его социальная роль и политические взгляды?
• В какой ситуации он находился? С какой целью был сделан снимок?
• Каковы намерения автора снимков, его стереотипы и опасения?
• Для кого они были сделаны и кому адресованы?
• Каковы мотивы выбора объекта фотографирования? Есть ли предубеждения или особые симпатии в отношении объекта съемки?
• С какой общественной позиции выполнен визуальный образ?
Необходимо определить сам тип фотографии (официальная, пропагандистская, для прессы, репортерская, одиночная или часть серии и т. д.). Считается, что неплохим вспомогательным средством для интерпретации является эмпатия — представление себя автором снимка или объектом фотографирования. Ограничение здесь только одно — неполнота нашего социального и политического опыта, незнание всех закулисных аспектов политической практики. Конечно, можно попытаться найти автора снимка и провести с ним интервью, но в большинстве случаев это оказывается невозможно. Кроме того, опыт самого автора снимков, понимание им сути фотографируемых объектов, также может оказаться ограниченным. По перечню вопросов становится ясно, что, по сути, этот вариант анализа напоминает классический (традиционный) анализ текстов.
Если для нас в качестве исследовательской задачи важна в большей степени зафиксированная в визуальном образе ситуация, чем взгляды автора снимка, более пригодными считаются семиотическая и структурная интерпретации.
Суть семиотической интерпретации заключается в расшифровке тех смыслов, кодов, которые указывают на принадлежность изображенных персон к определенной группе, субкультуре, кругу. Здесь важно различать:
• Знаки-иконы (icons), которые по форме фактически совпадают с тем, что они обозначают, например, фотография государственного флага Великобритании на флагштоке королевской резиденции вполне конкретно говорит о местонахождении монарха.
• Знаки-указатели (indexes), которые обозначают некоторое иное, более широкое или значимое явление; например, государственный флаг, который стирают или сжигают на ступенях государственного учреждения, означает не просто неуважение к этому символу государственной власти, но и отрицательное отношение к политике государства, готовность к протестным действиям, которые подлежат уголовному преследованию, т. е. выходят за пределы иллегальных поступков.
• Знаки-символы (simbols), например, значок в виде российского государственного флага не просто фиксирует статус его обладателя — депутата Государственной думы, но обозначает принадлежность владельца значка к закрытой элитной группе, обладающей существенными привилегиями.
После формальной семиотической интерпретации необходимо перейти к структурной, которая предполагает обнаружение социальной или политической сети отношений на последовательном выполнении четырех шагов, направленных на поиск: 1) системы интеракции; 2) общественных правил (норм, определяющих желаемое поведение, ценностей, регламентирующих желаемую цель действий, жизненных образцов, неразрывно связанных со стилем жизни, нравов, этических норм, законов); 3) идей; 4) жизненных возможностей (видимые знаки благополучия).
Система отношений между РФ и США в начале 2000-х годов четко зафиксирована в фотографиях, на которых весьма снисходительно-панибратское похлопывание по плечу российского президента Дж. Бушем-младшим перехватывается и блокируется В. Путиным (он двумя руками захватывает другую ладонь Буша). Примечательно, что они оба в черных костюмах, белых рубашках и в красных галстуках, которые лишь слегка отличаются оттенком (как «близнецы-братья»).
Нормативный аспект мы можем зафиксировать, в частности, в стереотипной одежде китаянок на фотографиях 1970-1980-х годов (очень похожие, если ни одинаковые темно-синие, черные или цвета хаки брючные костюмы). Что касается идей, то очень интересны для анализа фотографии первой леди США М. Обамы, которая вместе со школьниками разбивает огород на лужайке перед Белым домом. Понятно, что выращенная на лужайке зелень и некоторое количество томатов отнюдь не сэкономят финансовые средства налогоплательщиков по содержанию президентской четы, однако символически они очень доходчиво доносят идею демократичности нового президента, его близости с американским народом. Свидетельством жизненных возможностей может быть изображение политика, играющего в гольф, или наличие в эскорте автомобилей сопровождения реанимобиля, что действительно говорит о значимости перевозимого лица. В повседневной жизни часто наблюдаются тонкие признаки статуса и власти, преимущественно невербальные, но хорошо заметные на снимках: поворот головы или корпуса тела по отношению к собеседнику, мимика и т. д.
Очевидное качество одежды политика, цвет, длина его галстука и даже размер узла, марка часов четко свидетельствуют о статусе персоны. Показателен в этом отношении скандал с первой леди России С. Медведевой, черно-белую фотографию которой с усыпанными бриллиантами часами марки Breguet (коллекция Reine de Naples) стоимостью 30 тыс. долл. (часы на снимке оставили цветными), разместили на обложке «Стиль-часы». Автор снимка В. Родионов — личный фотограф президента, а фотография была сделана в ходе репортажной съемки 16 июля 2008 г. в Кремле во время приема в честь приезда президента Италии Джорджо Наполитано. Но подчас о власти может свидетельствовать и нарочито небрежный псевдодемократичный стиль в одежде, поскольку в данном случае она служит не средством достижения престижа, а признаком того, что он уже достигнут.
Завершает неформализованный анализ визуальных образов дискурсивная интерпретация, которая связана с определением категорий получателей информации и режимом просмотра. Дискурсивная интерпретация отвечает на вопрос о том, как может воспринять снимок («прочитать его») самая широкая (и разная) аудитория в зависимости от возраста, уровня образования, политических взглядов, гендерных стереотипов, особенностей субкультуры, национальной, профессиональной и конфессиональ-
ной, классовой принадлежности. Кроме того, при интерпретации должно учитываться место размещения снимка, поскольку он будет совершенно по-разному «читаться» в иллюстрированном журнале, на официальном канале ТВ, в информационной колонке экстренных новостей Интернета и т. д.
Как видим, возможности научного анализа политических фотографий достаточно широки. Можно надеяться, что этот метод в ближайшее время займет достойное место в арсенале политической аналитики.
Литература
1. Запорожец О. Н. Визуальная социология: to be continued // Контексты социального знания: Межкафедральный сборник научных статей. К 15-летию социологического факультета Самарского государственного университета. Самара: Универс-групп, 2005. С. 113-130.
2. Печурина А. В. Визуализация социальных исследований: новые данные или новые знания? // Социологический журнал = Journal of Sociology. 2007. № 3. С. 81-89.
3. Sooryamoorthy R. Behind the Scenes: Making Research Films in Sociology // International Sociology 2007. Vol. 22. N 5. P. 547-563.
4. Штомпка П. Визуальная социология. Фотография как метод исследования / Пер. с польск. Н. В. Морозовой. Вступит. статья Н. Е. Покровской. М.: Логос, 2007. 168 с.
