Формирование исследовательской компетенции школьников (на примере изучения исторической темы)

Захватова О.В.

Министерство образования Коми государственный

и науки Российской Федерации педагогический институт

ЧЕЛОВЕК КУЛЬТУРА ОБРАЗОВАНИЕ

Научно-образовательный и методический журнал

№ 1 (11) / 2014

Сыктывкар 2014

Научно-образовательный и методический рецензируемый журнал

Издается с 2011 года

Публикуемые материалы прошли процедуру рецензирования и экспертного отбора

Адрес:

167982, г. Сыктывкар, ул. Коммунистическая, 25 Телефон: (8212) 24 32 35; (8212) 20 16 01

Факс: (8212) 21 44 81

Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ТУ11-0174 от 30 октября 2012 г. Журнал включен в Российский индекс научного цитирования (РИНЦ)

Редакционный совет журнала:

- Васильев П. В., кандидат педагогических наук, доцент (г. Сыктывкар)

- Гончаров С. А., доктор филологических наук, профессор (г. Санкт-Петербург), председатель

- Золотарев О. В., доктор исторических наук, профессор (г. Сыктывкар)

- Китайгородский М. Д., кандидат физико-математических наук, ректор Коми государственного педагогического института (г. Сыктывкар)

- Королева Т. П., кандидат педагогических наук, доцент (г. Сыктывкар)

- Леете А., доктор философии, профессор (г. Тарту, Эстония)

- Люсый А. П., кандидат культурологии (г. Москва)

- Мосолова Л. М., доктор искусствоведения, профессор (г. Санкт-Петербург), зам. председателя

- Муравьев В. В., доктор философских наук, профессор (г. Сыктывкар)

- Садовский Н. А., доктор педагогических наук, профессор (г. Сыктывкар)

- Сулимов В. А., доктор культурологии, профессор (г. Сыктывкар)

- Фадеева И. Е., доктор культурологии, профессор (г. Сыктывкар)

- Шабаев Ю. П., доктор исторических наук, профессор (г. Сыктывкар)

Редакция журнала:

-Королева Т. П., Майбуров А. Г., Сулимов В. А., Фадеева И. Е.

- Ответственный редактор - Фадеева И. Е. http://www.kgpi.ru, rio@kgpi.ru

ISSN 2223-1277

педагогический институт, 2014

СОДЕРЖАНИЕ

ВОПРОСЫ МЕТОДОЛОГИИ METHODOLOGY ISSUES

Тульчинский Г. Л. Цивилизационная динамика форм государства: схождение цивилизационных трендов постимперской глобализации и буржуазного национализма

Tulchinskij G. L. Civilizational Dynamics forms of state: post-imperial globaliza-

tion and bourgeois nationalism................................................................ 5

ФИЛОСОФИЯ КУЛЬТУРЫ

PHILOSOPHY OF CULTURE

Смирнов С. А. Антропология номадизма (Антропологические тренды и северный культурный код)

Smirnov S. A. Anthropology of nomadism (Anthropological trends and northern cultural code)..................................................................................... 26

КУЛЬТУРОЛОГИЯ

CULTUROLOGY

Котылев А. Ю. Сто лет этнофутуризма в Республике Коми

Kotylev Al. Yu. One hundred years of ethnofuturism in the Komi Republic......... 41

Люсый А. П. Терминософия: Пограничное пространство в «географии разума»

Lusiy A. P. The latest frontier guard: Refusal of knowledge of the beginning and end.. 52

Сарычев Ю. В. Феномен «нового человека» в культуре ХХ века: предварительный анализ

Sarychev Yu. V. The phenomenon of the "new man" in the culture of the twentieth century: a preliminary analysis........................................................... 71

Сопова М. Н. Театрализация пространства детской игры и теория Николая Евреинова

Sopova M. N. Theatralization of the space of children's play and the theory of Nicolay Evreinov................................................................................. 79

Шапинская Е. Н. Кризис эстетических ценностей в «посткультурном» обществе: концепция культурного капитала Пьера Бурдье

Shapinskaya E. N. The crisis of aesthetic values in the "post-cultural" society: the concept of cultural capital of Pierre Bourdieu................................................ 90

СОЦИОЛОГИЯ SOCIOLOGY

Миронова Н. П. Религиозность современной студенческой молодежи Республики Коми: социологический анализ

Mironova M. P. Religiosity of modern students of the Komi Republic: sociological analysis........................................................................................ 109

Муравьев В. В. Отражение воспроизводства человека в смысловой сфере древней культуры

Muravyev V. V. Representations of population dynamics at ancient culture........ 119

Чойропов Ц. Ц. Социальные отношения как универсальный интегрирующий фактор в обществе

Choiropov Ts. Ts. The social relations as a universal integrating factor in the society............................................................................................. 141

ФИЛОЛОГИЯ FILOLOGY

Кожуховская Н. В. К вопросу о концепции человека в прозе И. С. Тургенева Kozhukhovskaya N. V. On the conception of human in Turgenev's prose............ 149

ПЕДАГОГИКА PEDAGOGY

Золотарев О. В. Патриотическая составляющая в современном российском образовании: из опыта работы в педагогическом вузе

Zolotarev O. V. The patriotic component in the contemporary Russian educational system: the view of professor of pedagogical institute.................................... 159

МЕТОДИКА METHODS

Борисова О. В. К проблеме изучения категории состояния в школе и вузе Borisova O. V. On the Problem of Studying the Category of State at School and University........................................................................................ 167

Волкова Н. И. Углубленное изучение учащимися Коми республиканского лицея-интерната для одаренных детей из сельской местности раздела «Состав слова и словообразование»

Volkova N. I. Profound study of the section "Word Structure and Wordformation" by the students of the boarding school for gifted children from rural places of the Komi Republic................................................................... 175

Захватова О. В. Формирование исследовательской компетенции школьников (на примере изучения исторической темы)

Zahvatova O. V. Formation of the research competence of pupils (for example, the study of historical themes)...................................................................... 186

РЕЦЕНЗИИ

REVIEWS

Коми пединститут: новый этап развития. 1945-1972. Документы, материалы, воспоминания. Гл. редактор М. Д. Китайгородский, отв. редактор Л. А. Жданов, Д. Ю. Григорьева, Н. И. Сурков. Сыктывкар: Коми пединститут, 2012. 672 с. + фотогр.

Komi Pedagogical Institute: a new stage of development. 1945-1972. Documents, materials, memories. Syktyvkar: Komi Pedagogical Institute, 2012..................... 204

Авторы выпуска.................................................................................... 209

ВОПРОСЫ МЕТОДОЛОГИИ

Г. Л. Тульчинский

Цивилизационная динамика форм государства:

схождение цивилизационных трендов постимперской глобализации и буржуазного национализма

УДК 304

Цивилизационное развитие связано с типами и формами государственного устройства. Социокультурные процессы, вызванные изменением социальной ментальности и способов ее реализации, создают новые способы государственного устройства. В современной России эти способы испытывают влияние идей глобализации и национализма.

Ключевые слова: государство, глобализм, национализм.

G. L. Tulchinskij. Civilizational Dynamics forms of state: postimperial globalization and bourgeois nationalism

Civilizational development is related to the types and forms of government. Sociocultural processes caused by changes in the social mentality and ways to implement it, create new ways of government. In modern Russia, these methods are influenced by the ideas of globalization and nationalism.

Key words: government, globalism, nationalism.

1. Историческое нарастание роли государства и пафос импер-скости глобализации

Проблема государства в политической философии и развитии политической культуры наций играет чрезвычайно важную роль. Во-первых, государство является наиболее исторически развитой формой

политической власти. Во-вторых, оно представляет собой наиболее развитый социально-политический институт, точнее - систему таких институтов. В-третьих, государство является ключевым фактором формирования общества, нации.

Можно выделить несколько типологически основных концепций государства.

Согласно теологической концепции, государство суть проявление Божественной воли, ее продолжение и земное воплощение.

Согласно классической концепции (А. Кожев называет ее «арифметической»), государство есть совокупность власти, гарантирующей внутренний и внешний суверенитет, территории, имеющей четко определенные границы, и населения (граждан этого государства). Разновидностью классической концепции является понимание государства, как результата проявления политической и военной силы (например, в результате войны или обороны от агрессии).

В юридической концепции (например, И. Канта) государство есть именно множество людей, объединенных законами, определяющими порядок жизнеустройства такого социума.

Социологическая концепция (М. Вебер) выделяет три характеристики государства:

- административный и правовой порядок, изменяемый посредством опять-таки - законов;

- принудительная власть данного порядка - как над гражданами, так и всеми действиями, происходящими на данной территории;

- монополия на легитимное насилие.

В управленческой концепции (Э. Гидденс) на первый план выведены тоже три характеристики государства:

- система институциональных форм монопольного контроля над территорией с демаркированными границами;

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

- система санкционированных законом правил;

- система непосредственного контроля над средствами внешнего и внутреннего контроля.

По мнению А. Кожева, Античность знала два типа государства: государство-семья (клан) и государство, основанное на господстве. Именно эти типы государственной власти фигурируют в античных трагедиях.

Средневековое государство представляло власть либо универсальной церкви, либо воплощенной индивидуальной универсальности короля.

Новое время, как формирование буржуазного государства, воплощается в борьбу за собственность и экономическое господство с последующим политическим признанием этого господства.

Эволюция государства (А.Кожев)

Буржуазное, капиталистическое, массовое общество \

I этап

Современные национ.госуд-ва

II этап Гомогенное общество: Конфедерация, федерация, новая империя = «Конец» истории, человека

Рис.1. Эволюция государства (по А. Кожеву).

Буржуазное национальное государство, согласно А. Кожеву, проходит два этапа развития:

I этап - формирование гражданского общества, буржуазных республик, современных демократий;

II этап (под влиянием глобализации экономики) - формирование гомогенного государства массового общества с переходом от национальных государств к федерациям, конфедерациям и новым империям.

С этими идеями перспектив государственности А. Кожев [5; 6] и выступил как идеолог и практик европейской интеграции. На первый взгляд, исторический процесс подтверждает правоту А. Кожева. Глобализация, основой которой выступила западноевропейская цивилизация несколькими волнами (о которых еще будет идти речь ниже) охватила мир. Не случайно участник кожевского семинара Ф. Фукуя-ма на стыке 1980-х и 1990-х выступил с идеей «конца истории».

Золотой tymos ■

век

. Борьба за признание собственность

Революция

Дружина I _____ Империя

Община I * Полис

Феод.- Империи

аграрное гос-во

Согласно П. Бурдье, формирование государства является завершением процесса концентрации различных видов капитала:

- физического принуждения (средств насилия): армия, полиция, сбор налогов;

- экономического капитала, прежде всего - рынков;

- культурного капитала (язык, образование, ментальность, искусства, информация, коммуникация);

- юридического капитала (законодательство, правовая система);

- символического капитала (почести, геральдика, ритуалы, праздники...).

Такая концентрация порождает «мета-капитал», владельцем которого и над другими владельцами становится государство.

Построение государства сопровождается созданием своего рода общего исторически трансцендентального субъекта, имманентного всем подданным государства - в их сознание внедряются формы и категории сознания, восприятия и мышления. Тем самым, оно создает обстоятельства как бы согласования габитусов, являющегося основанием некоторого рода консенсуса по совокупности взаимопризнавае-мых бесспорных истин, составляющих здравый смысл.

Тем самым решается проблема легитимности государства - ключевой вопрос любой политической практики. Парадокс в том, что устанавливаемый государством порядок не составляет проблему легитимности, чтобы вне ситуации кризиса вопрос о ней не стоял бы. У легитимного государства нет необходимости давать приказы и совершать насилие, чтобы упорядочить социальный мир: он будет существовать столь долго, сколько государство способно производить инкорпорирование когнитивной структуры, ее согласование с объективными структурами, и, таким образом, обеспечивать доксическое подчинение установленному порядку.

Из этого вытекает ключевая роль в формировании легитимного государства символического капитала и права, как формальных и ментальных (содержательных) рамок мировосприятия и поведения. В традиционных государствах легитимность обеспечивалась при условии, что знать была выразителем общего интереса. Например, способностью принесения в жертву обществу собственных эгоистических интересов. Так, именно такое служение входило в нравственные кодексы чести дворянства, рыцарства. Отказ элиты от такого служения обществу разрывает негласный социальный контракт легитимно-

сти власти. Именно такая ситуация сложилась в России на пороге двух последних столетий, когда горбачевскую перестройку и Б. Н. Ельцина поддержала подавляющая часть граждан, состоявшая из ИТР, научных работников, врачей, учителей. В СССР все они были работниками бюджетной сферы, т. е. находились на государственной службе. И именно эти социальные группы больше всего пострадали от непродуманных реформ, прежде всего - ускоренной приватизации. А демонстративный отказ новой власти от служения общим интересам окончательно добил легитимность постсоветской демократии.

Проблемы слабых и несостоявшихся в условиях глобализации государств вынуждают обратиться к переосмыслению динамики форм государственных систем...

Так, тренды централизации власти достаточно очевидны: независимость, суверенитет - союз - федерация - унитарное государство, империя. Именно в такой последовательности.

Более того, Б. де Жувенелем [4] впервые была отмечена историческая тенденция нарастания и разрастания власти. При этом, политические кризисы (кризисы власти), разрешаемые революциями, ведут к большему властному контролю. Так, до XIX столетия власть сводилась к суверенности (правомочности) и обеспечению общественного блага. Проблема суверенности или неэффективность власти приводили к утрате легитимности и замене политического режима. В каком-то смысле это было доминирование политического номинализма: люди были чем-то большим, выходящим за рамками контролируемой властью части социума. Так, бОльшую часть истории войны велись специальными армиями (включая наемные), состоящими из профессиональных воинов, содержание которых обеспечивалось властителем. И эти войны только косвенно затрагивали гражданское население, которое легко переходило от одного властителя другому. Но с XIX столетия в военные действия уже втягивается все население, включая детей. Первая война, в которой участвовало все население страны, была война Пруссии и республиканской Франции. Эта же тенденция прослеживается по нарастающей и в других военных конфликтах ХХ столетия.

Община

Дружина

Полис

Рабовладение

Империи

Города

Феодализм

Империи

Гражданское общество

Капитализм, индустриальное общество

Национальные государства

Проектно-сетевой социум

Глобализация, массовое информационное общество

Новый порядок?

Рис. 2. Цивилизационные этапы развития форм государства

Честно говоря, глобализация, фактически, всегда присутствовала в историческом процессе в форме исторических империй, каждая из которых выступала с универсальным проектом политического обустройства: надэтничного и надконфессионального. Все известные в истории империи (Александра Македонского, Древний Рим, Византия, империи древнего и средневекового Китая, Священная Римская империя, Австро-Венгерская империя) оставляли после себя великие культуры. Можно утверждать, что прорывы и «разливы» цивилизации в истории осуществлялись именно империями. Несомненен цивили-зационный вклад Римской империи, в Новое время великие культуры оставили Британская империя, империя Габсбургов. Недолгий век наполеоновской империи оставил заметный вклад: от распространения метрической системы и «кодекса Наполеона», легшего в основу ряда европейских конституций, до правостороннего движения, введенного Бонапартом в пику Британии. Даже империя Чингизидов оставила по-

сле себя не только несколько долговременных династий с определенной системой государственного управления, но и эффективную систему почтового сообщения на просторах Евразии.

В постимперской культуре много конструктивного, объединяющего, способствующего снятию противостояний, раздробленности, развитию государственности и просвещению, гуманитарного развития, личностной реализации. Не случайно М. Уолцер - один из крупнейших теоретиков современного либерализма, рассмотрев все исторические формы государственности, пришел к удивившему его самого выводу, что наиболее толерантными из них были империи [14]. В империях представители этнических меньшинств делают политические, научные, художественные, деловые, военные и прочие карьеры, которые просто немыслимы в условиях национальных государств. В этом плане, еще на стыке веков привлекательная и оказавшаяся столь плохо продуманной тема толерантности является производной от процесса глобализации и может получить новую глубину и практическое наполнение именно в контексте постимперской политической культуры.

Претензии имперской экспансии на глобальные масштабы позволяют рассматривать их как глобалистские проекты, претендующие на общечеловеческую универсальную культуру, выступающие ростками («пробами пера») глобализации, создавая надэтническую и надкон-фессиональную политическую культуру. Тем самым открываются новые перспективы рассмотрения самой глобализации, ее содержания -с точки зрения имперской культуры. Это тем более актуально в настоящее время, когда новые национальные государства (не только «неудачные») остро нуждаются в наднациональном патронаже для своего социального и экономического развития. В этой связи сама глобализация приобретает несколько иной смысл и глубину: как выход к общемировому цивилизационному «фронтиру». Не интегрированные на этом уровне страны и народы оказываются на обочине мирового развития. Речь идет не столько об экономике и технологиях, сколько именно о развитии социальном, о качестве жизни. И в этом плане именно особенности имперской и постимперской культуры оказываются ключом к пониманию современной ситуации.

Веский аргумент относительно связи имперской и постимперской культуры дало недавнее исследование Д. В. Панченко причин культурного расцвета в Афинах V в. до н. э., давшее основание для обобщения, согласно которому эпоха культурного расцвета наступает в

результате выхода творчески продуктивного сообщества на ведущие позиции в актуальном для него мире. Обретаемое им влияние усиливает интеграцию и консолидацию, привлечение новых творческих сил, формирует вдохновляющее чувство сопричастности, оптимизм, готовность к новой масштабной деятельности, мотивацию к постановке и решению универсальных экзистенциальных задач. Критическая масса творческого человеческого и социального капитала реализуется в обществе, которое оказывает ощутимое влияние на окружающий мир [10: 142-154].

2. Тренд буржуазного национализма

Вместе с тем не менее очевиден, вроде бы, диаметрально противоположный глобалистски-имперскому тренд националистический, нарастание количества национальных государств.

3. Геллнером было выделено несколько исторических этапов развития национальных государств в Европе [3].

Таблица 1

Стадии развития национальных государств в Европе (по Э. Геллнеру)

Исто-рич. период Стадия Суть изменений Следствия

До 1815 года Аграрно-сословные общества с традиционными культурами и династическим государством

18151918 Политический ирредентизм Прежние государственные структуры в сочетании с формированием национализма (национальной идеи как политического принципа) Разрушение существующих государств (империй) и границ

191419181945 годы Триумф и поражения национального ирре-дентизма Унаследованы все слабости, включая «новые меньшинства» с апелляцией к распределению ма- Массовые убийства, депортации, Вторая мировая война

териальных ресурсов и благ

После 1945 года Снижение накала этнических переживаний «Приручение» национализма, Федерализм, муль-тикультуральность, толерантность

В этой связи, Э. Геллнер говорит о «часовых поясах» становления национальных государств в Европе:

I. Страны Атлантического побережья.

II. Италия, Германия.

III. Страны бывшей Османской империи и Австро-Венгрии.

IV. Страны бывшей Российской империи.

Показательно, что в этой модели «реальный социализм» оказывается ускоренной формой индустриализации, которая все равно приводит к завершению буржуазной революции и формированию национальных государств.

Таблица 2

Цивилизации - культура - государство

Цивилиза-ционные зоны («часовые пояса») Культура Государство

Империи Высокое разнообразие народов и культур Унифицированное, единое

I С о в п а л и На этой основе почти моноэт-ничные национальные государства

II На основе индустриализации вызрела единая культура Интегрировало единую гражданскую идентичность

III Вызрели разные Распад слабых федераций на национальные государства

IV Попытки нивелирования и создания новой культуры При ослаблении мощного наднационального имперского государства - распад.

Ислам Интегрированная культура. Демографический рост, урбанизация Запрос на сильное государство

Противоречит ли этот тренд рассмотренному ранее имперски-глобалистскому? Или мы имеем дело с более сложным процессом, для понимания которого теоретический аппарат еще разработан слабо?

3. От «управленчества» - к «эффективным менеджерам» и корпоративизму

Надежду в поиске ответа дает опять же осмысление исторических тенденций развития государственных форм, прежде всего, их связи с развитием экономики и деловой активности.

В конце 1970-х гг. М. Фуко было проведено специальное исследование государственного «управленчества» («оправительствования государственности») [15], т. е. выхода в государстве на первый план исполнительной власти с ее управленческими функциями.

В греческих купеческих полисах главной функцией государства как объединяющей социум системы были закон и справедливый суд.

В животноводческих этносах Востока (включая иудеев) на власть возлагалась также пастырская задача - руководство душами подданных. Такое понимание государства перешло и в христианскую традицию.

В XVI-XVII вв. по мере нарастающей секуляризации общественной жизни в функциях государства выделяются отдельные направления управленческой деятельности: социальная политика, воспитание, образование, пропаганда, статистика. То есть, государство продолжает выполнять роль - если не пастыря, то поводыря. По мере урбанизации и формирования элементов массового общества в Европе формируется политическая среда, в которой конкурируют уже не династии, а государства.

С начала XVII столетия появляются теоретико-методические описания «управленческих технологий» государственной власти вроде полу-утопической науки о власти (die Polizeiwissenschaft) Т. де Майерца, в которой описывается идеальное das Polizeistaat, где Polizei (полиция) означает совокупную политическую деятельность государства, в структуре которого выделялись:

- Канцлер, отвечающий за правосудие, соблюдение законов,

- Коннетабль, отвечающий за дееспособную армию,

- Верховный интендант, отвечающий за финансы,

- Хранитель и реформатор полиции (в смысле исполнительной власти).

Если первые три департамента достаточно традиционны, то именно последний департамент составлял принципиальную новизну данной модели. В нем выделялись следующие службы:

- Бюро полиции, отвечающее за воспитание и образование детей и юношей, а также профессиональные гильдии, члены которых считались гражданами, а не записавшиеся объявлялись «сбродом».

- Бюро милосердия, занимающееся помощью бедным и инвалидам, здравоохранением, несчастными случаями и их жертвами, помощью мелким ремесленникам, в том числе их защитой от ростовщиков.

- Бюро регуляции рынка, производства и торговли.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

- Бюро управления областями, отвечающее за дороги, недвижимость, реки, леса, публичные здания.

Кроме того, на этот департамент возлагается общая забота о нравственности, трудолюбии, скромности и лояльности граждан. То есть главной задачей государства объявлялись не контроль и наказание, а профилактика. Главным же предметом государственного управления объявлялся человек, его добродетели и пороки - как сегодня бы сказали: человеческий и социальный капитал. Величие общества, включая численность населения («изобилие граждан»), и процветание каждого связываются с благоприятностью, благополучием, удобством и радостью.

В этой модели уже прослеживаются цели будущего массового общества. Причем реализация этих целей возлагается на государство.

Построение таких моделей продолжилось и в XVIII в. Так, Дела-мар насчитал 13 областей деятельности полиции, включая: религию, нравственность, здоровье и питание, спокойствие, здания, дороги, науки и свободные искусства, торговлю, фабрики и ремесла, слуг и рабочих, театр и игры, образ жизни бедняков. Бросается в глаза, что в этом перечне обозначены практически все сферы городского образа жизни.

Та же тенденция к управленчеству проглядывает и в «Наказе» Екатерины II, в котором подчеркивалась важность не законов, а уставов (регламентов).

Такая государственность противостоит эсхатологии средневекового государства, и теперь государство выступает как вечная и беско-

нечная во времени (а то и пространстве) сущность. В этих концепциях, а отчасти и в практике на арену выходило государство «от себя» и «для себя», занимающееся не управлением в связи с законами, а в связи с необходимостью своего самосохранения, соблюдения «государственного интереса». Так Карл Великий в Саксонии творил суд без процесса. В практику все более входили прямое насилие («сначала молния, потом гром»), театральность власти, публичные жесты, аресты, казни... Можно сказать, что в акцентированном управленчестве отчетливо проглядывали черты будущего тоталитаризма.

Однако начиная с того же XVII в. возникают элементы новой системы управленчества, в которой:

- общество противопоставляется государству,

- признается абсолютная ценность населения как реальности,

- экономика все больше воспринимается как самостоятельный институт,

- самодостаточность нации как общества, обладающего своей политической истиной,

- безопасность понимается не только как ответ на угрозы, а как универсальное, перманентное состояние общества,

- свобода противопоставляется регламентации, отказ от полного послушания.

Согласно М. Фуко, эволюция форм государственности может быть представлена как последовательный ряд «ересей» по отношению теологической концепции, выхода на первый план «сект», претендующих на эффективное управление:

- До XVII в. государственное устройство и управление государством - проявление Божественного участия, часть общего мироустройства.

- Начало XVII в. - «ересь» политическая: «секты политиков», претендующих на рациональное управление обществом.

- XVIII в. - «ересь» самостоятельности и ведущей роли рыночной экономики, выдвигаемая «сектой экономистов».

- ХХ в. - «ересь» прав человека и гражданского общества, не зависящего от государства, самодостаточности социально-культурных и личностных факторов (социального и личностного капиталов).

Действительно, индустриализация, активное формирование национальных и мировых рынков вывели на передний план экономику, превратившуюся из одной из сфер забот управленчества (экономиче-

ского обеспечения государства) - в сферу, определяющую само политическое обустройство общества. Концептуально и теоретически это понимание соотношения экономики и политики было закреплено в классических работах А. Смита, П. Риккардо, а затем и К. Маркса, согласно которому экономика («экономический базис», уровень развития «производительных сил») определяет социальную и политическую динамику («классовую борьбу» и «политическую надстройку»). Сама политика предстала как концентрированное выражение экономики, как обслуживание экономических интересов элиты.

Показательно, что развитие этой тенденции привело к укрупнению капитала, формированию транснациональных корпораций и формированию новой экономической и политической силы - наемных профессиональных менеджеров, интересы которых иногда могут расходиться с интересами владельцев. Д. Бернхем [17; 18], а за ним Д. Белл и другие авторы стали говорить о «революции менеджеров». В СССР и других социалистических странах эта тенденция проявилась в формировании «нового класса» (М. Джилас) [19], номенклатуры (М. Восленский) [1], распоряжающейся «общенародной собственностью

Д. Бёрнхем еще в 1940 г. предрекал, что капитализм обречен, но на смену ему идет не социализм, а новый тип централизованного общества, радикально изменяющего буржуазную демократию. Правящим классом в этом обществе будут те, кто реально контролируют средства производства: руководители компаний, бюрократы-администраторы, военные. Всех их он объединял в одну категорию «менеджеров». Эти люди устранят традиционных капиталистов, окончательно сокрушат рабочий класс и сосредоточат в своих руках экономические ресурсы и власть. Частная и общественная собственности конвертируются в некий новый вид собственности. Место многочисленных национальных государств займут некие большие сверхгосударства, сложившиеся вокруг индустриальных и экономических центров Европы, Азии и Америки. Их политические системы будут иерархичными: с менеджериальной элитой наверху. В современной терминологии Д. Норта это означает некую новую форму институциональной среды ограничения доступа. То, что централизованное общество склонно выродиться в олигархию или диктатуру, известно давно и хорошо, так же как и то, что индустриализм и рыночная эко-

номика стремятся перерасти в монополию, которая неизбежно взывает к соответствующему государственному дизайну.

Глобализация, формирование транснациональных компаний, фактический вассалитет национальных государств по отношению к странам 08, общее движение в сторону олигархии едва ли вызывает сомнение. Все увеличивающаяся концентрация промышленной и финансовой мощи, все уменьшающаяся роль индивидуального капиталиста и акционера, рост влияния «эффективных менеджеров», упадок представительных институтов и появление однопартийных режимов, опирающихся на полицейский террор, фальсификацию выборов - все это указывает на одну и ту же тенденцию.

Не случайно идеи Бёрнхема получили респектабельное развитие сразу же после войны. Разработку проблемы отношений менеджеров и собственников, перехода контроля над производством от собственников к управленческому персоналу продолжили известные социологи П. Друкер, П. Сорокин, Д. Белл, Т. Парсонс, Р. Дарендорф. Речь идет, по сути, о двух тезисах. Во-первых, это отделение собственности от контроля: собственники, передав функции управления наемным менеджерам, теряют контроль над своим бизнесом. Во-вторых, чем дальше, тем быстрее исчезает класс капиталистов как таковой, а поскольку капиталист может существовать лишь вместе с пролетарием, исчезает и пролетариат. И если интерес буржуа лежит, прежде всего, в области извлечения максимальной прибыли, то менеджер, по мнению сторонников рассматриваемой нами концепции, заботится не только и не столько о прибыли, а об эффективности предприятия в более широком смысле слова, включающем, в частности, поддержание социального мира.

Именно на этом идейном фоне формировалась в свое время идея конвергенции капитализма и социализма. Позднее к этому добавились теория и практика корпоративной социальной ответственности (КСО), корпоративного гражданства, сформировавшие основу нового корпоративизма, который К. Крауч уже в наши дни назвал «приватизированным кейнсианством» [9].

При этом стоит отметить, что первыми новую структуру элиты заметили именно марксисты: в конце жизни Ф. Энгельс (он умер в 1895 г.), комментируя распространение практики акционерных обществ, которая как раз и вела к появлению фигуры управляющего, оценивал это как еще один симптом кризиса традиционного капита-

лизма. А в начале ХХ в. эта трактовка получила развитие в трудах немецких социал-демократов Э. Бернштейна и К. Шмидта.

Если на Западе разрешение этого конфликта приняло характер многовекторного и многоуровневого разведения зон ответственности, полномочий, регулирования лоббистской деятельности и мотивации управленческого аппарата к участию в деловой активности, что придало новые формы экономическим и политическим отношениям, то в СССР это приняло форму прямой конвертации управленческого влияния в собственность и власть [13: 145-149].

«Перестройка» и реформы 1990-х окончательно вернули Россию в общецивилизационный тренд. Это возвращение в условиях слабого гражданского общества привело к тому, что с поверхностной точки зрения воспринимается как правовой нигилизм и тотальная коррупция. Пожалуй, наиболее последовательное изучение особенностей советской и постсоветской политической системы как системы административных рынков реализовано в ряде работ С. Кордонского [7; 8]. Опыт этих исследований убедительно показывает причины того, почему и как не работают лекала стандартных демократических институтов в постсоветском обществе, сохраняющем инерцию «революции менеджеров». Поэтому задача состоит, по-видимому, в выстраивании системы социального аудита, расширяя и обобщая опыт, накопленный за рубежом в связи с развитием КСО, корпоративного гражданства, а возможно и - советский опыт планов социально-экономического развития предприятий и регионов...

Но в любом случае становится ясной нетривиальная роль деловой активности (бизнеса) в развитии форм политического обустройства.

4. От национализма к социальному партнерству

Российское общество нередко относится к отечественному деловому миру как к вынужденному злу, которое можно временно потерпеть - пока у него есть средства откупиться. И при этом, одновременно, демонстрируется агрессивное иждивенчество: «делиться надо», «пусть платят деньги, да побольше - у них они есть». Многое в этом отношении к российскому бизнесу связано с недопониманием самой природы деловой активности, ее места и значения в современном обществе.

Помимо экономической функции, это и социальная функция бизнеса, не только создающего рабочие места. Искусство, образова-

ние, наука, спорт в любой стране и в любом обществе не могут полноценно развиваться без поддержки со стороны делового мира. Не менее важна политическая функция бизнеса и менеджмента. Политическая жизнь любого общества в конечном счете выражает столкновение, борьбу конкретных интересов, прежде всего - экономических. Поэтому деловой мир оказывает определяющее влияние на принятие политических решений, без его активного участия и поддержки не обходится ни одна избирательная кампания, формирование органов власти. В определенной степени, деловой мир, мир бизнеса выполняет по отношению к обществу лидерскую функцию - в том плане, что его состояние, цели, характер и способы осуществления деловой активности определяют состояние общественной жизни: общие настроения, жизненные цели и т. д. В этой связи можно говорить и о нравственной (этической) функции деловой активности, этика которой оказывает решающее влияние на формирование реальной нравственной культуры.

Современный бизнес - одно из важнейших достижений цивили-зационного опыта. Это непрерывно совершенствующийся синтез теории и практики, анализа и интуиции, функциональных знаний и умения руководить подчиненными, способности плодотворно вести дела с партнерами и клиентами и поддерживать заинтересованность сотрудников в достижении целей компании. Деловая активность - одна из наиболее динамичных и пластичных форм человеческой деятельности. Ее технология менялась и радикально, особенно - за последнюю сотню лет. Это обстоятельство, к сожалению, не всегда учитывается в российском общественном мнении, живущем до сих пор преимущественно представлениями о бизнесе середины позапрошлого столетия, бывшего предметом марксова анализа. Но именно в последовавший за этим период бизнес проделал серьезную и радикальную эволюцию.

Надо только учитывать специфику двух принципиально различные ситуации позиционирования и роли бизнеса. Есть ситуация «холодного» общества, в котором уже сложились институты, собственность и собственник легитимны, нравственному сомнению не подвергаются, их права выражены и гарантированы. В этом случае практикующиеся за рубежом стандарты корпоративной социальной ответственности (КСО), социальные инвестиции (СИ) и социальное партнер-

ство (СП) связаны с оптимизацией бизнесом условий своего развития - как «по эту», так и «по ту сторону забора».

В ситуации же «горячего» общества, в котором еще толком не устоялись итоги первоначального накопления, когда ведется борьба за удержание и передел собственности, положение обратное. Бизнес служит выразителем и «воплотителем» интересов групп влияния и интересов. Не столько он их оптимизирует, сколько они - его. Именно такова ситуация в современной России. И только по мере стабилизации собственности, «охлаждения» ситуации отечественный бизнес может перейти к полноценным моделям КСО. Западное и российское общество находятся в разных фазах, социального партнерства. В российской ситуации еще очень «теплого», не остывшего после первоначального накопления общества, где собственники и группы влияния находятся еще в стадии осознания, выражения и оформления своих интересов, роль бизнеса как площадки, инструмента консолидации и реализации различных интересов особенно важна.

Но не менее важно понимать, что эта роль конструктивна как для самого бизнеса, так и для социальных сил за ним стоящих, для общества в целом. Более того, сами процессы консолидации российского общества и его социально-экономического развития во многом зависят от способности и умения сознательно, вменяемо использовать механизмы и процессы консолидации, выражения и реализации этой общности интересов.

Более того, именно буржуазия, средний класс выступают главной социальной силой, формирующий запрос на национальное государство.

Существует чрезвычайно распространенное мнение, что источником, питающим националистические настроения и движения в обществе, являются депрессия и депривация. В результате этих процессов создаются маргинальные группы, рессентимент которых находит выражение в апелляции к национальной идентичности, националистической идеологии, в стимулируемых ими формах агрессивного поведения.

Не менее распространенным является и оценка таких цивилизаци-онных процессов, как глобализация и массовое общество (тем более -постиндустриальное общество массового потребления) в качестве нивелирующих, усредняющих факторов общественного сознания.

История опровергает оба эти тезиса, которые оказываются заблуждениями, чреватыми не только и не столько теоретической несостоятельностью, сколько политическими ошибками.

Начнем с исторического аргумента относительно формирования наций. Ранее было показано [12: 6-10], что и примордиалисты и конструктивисты в спорах о природе наций сходятся в том, что нации - исторический феномен Нового времени, одно из проявлений модерна. Общепризнанна также и роль социально-культурных технологий (гуманитарного знания, искусства, СМИ, массовых форм досуга и развлечений) в формировании национального самосознания. Именно на этом основаны знаменитые квалификация Б. Андерсоном наций как «воображаемых общностей» [16] и тезис Э. Геллнера [2], что не нации порождают национализм, а наоборот - национализм порождает нации.

Но почему - именно в Новое время, именно одновременно с модерном возникает все нарастающий запрос на национальное самосознание, национальную идентичность? А главное - почему этот тренд продолжает действовать в наше время, в эпоху глобализации, информационного постиндустриального массового общества, формирование и развитие которых должно было бы нивелировать этот тренд? Однако мы имеем дело с ростом национально-этнических конфликтов, борьбой за «национальный суверенитет», со все более дробными сецессиями, ведущими к формированию множества несостоятельных государств.

Ответ, как представляется, кроется в более углубленном понимании общецивилизационного тренда. И нынешний национализм, и «национально-освободительные движения» - суть проявления, продукты именно этих цивилизационных процессов: массового общества и глобализации. Но не реакции на них, отторжения этих процессов, а наоборот - и эти процессы и национализм лежат в одном тренде. И этот тренд - формирование и развитие среднего класса, выступающего расширяющимся ядром массового общества.

О чем идет речь. Освоение мануфактурного производства, индустриализация стимулировали рост городов, в которые стягивались представители разных этносов, носители разных культур и соответствующих идентичностей. Урбанизация, индустриальное производство, практики управления в этих условиях с необходимостью требовали не только единого административного языка. Главное - требовались новые условия легитимности власти, которые основывались бы на

новой идентичности. Вот тут на арене и появляются система образования, возникшие СМИ, формы досуга (от карнавалов и развлечений до театра и кино), художники, писатели, философы, историки. Появляются книги, пьесы, романы, на основе фольклорных материалов пишется «национальный» эпос. Следствием чего и выступает национальное сознание, формирующее «воображаемое общество» - нацию. И носителем этой идентичности выступают горожане - из которых и формируется средний класс и (как форма его самоорганизации) гражданское общество. (Слово «гражданин» на всех языках восходит к «горожанин».) И, по мере развития цивилизации, эта социальная база расширяется и нарастает.

Более того. Глобализация только усиливает проявления этого тренда. И дело не столько в борьбе за суверенитет как распоряжение ресурсами. Конечно, этот фактор своеобразного «огораживания» действует. Достаточно вспомнить результаты «национально-освободительных движений», «распада колониализма». Например, в 1960-х гг. можно было ожидать активного формирования на руинах британских, французских, испанских и португальских колоний новых государств. Но банту не объединились с банту, йоруба с йоруба, зулу с зулу и т. д. Наоборот, попытки такого рода были активно пресечены «национальными элитами», сформировавшимися в колониальное время и своего не отдавшими. В результате новые африканские государства остались в старых, колониальных границах. То же самое раньше произошло в Латинской Америке, Азии.

Но, кроме удержания ресурсов, «огораживания суверенитетом», действует и все усиливается фактор интеграции, вхождения в интенсивно глобализирующееся экономическое, информационное, политическое пространство. Но успехом такой интеграции является уникальная неповторимость. Потому как только уникальное глобально! Вторичность ведет к неконкурентоспособности. Вторичных глобализация сметает. Успех ждет только уникально неповторимых, создающих свой экономический, культуральный бутик. И этот фактор, несомненно, только усиливает поиски и конструирование все более дробных национальных идентичностей, а значит - национальных самосознаний, а значит - наций.

Но ситуация не однонаправлена. Она многомерна, и отнюдь не сводится только к дивергенции. Более глубокое измерение ей придает учет личностного, персонологического фактора. В настоящее время, в силу ряда общецивилизационных факторов, активно формируется но-

вая персонология, в которой личность во все большей степени предстает как проект, или даже - как серия проектов [11: 250-265]. Разумеется, при этом не происходит полного отказа от статуарных и ролевых идентификаций. Они становятся некими признаками, используемыми в технологии формирования и продвижения личности как бренда. Статус и роль становятся не целью, конечным результатом идентификации, а средством реализации проекта.

Самое главное в данном контексте - это то, что в современно глобализированном мире, приобретая проектное признание в общемировом масштабе, личность (бизнесмен, художник, актер, спортсмен, даже политик) могут опираться и опираются на другие свои идентификации, включая этническую, приобретая, тем самым, некоторые конкурентные преимущества. И массовое информационное общество в условиях глобализации дает исключительные возможности реализации таких преимуществ. Потому как - только уникальное глобально.

Важно, что и в этом случае речь идет именно о среднем классе, его наиболее продвинутой части.

Таким образом, оба, на первый взгляд, противоречащих друг другу тренда глобализации и нарастания национализма сходятся в носителе обоих тенденций среднем классе - буржуазии (во всех европейских языках слово гражданин восходит к «горожанин», т. е. citizen, der Buerger, bourgeois). С одной стороны, она вступает социальной базой формирования экономической, информационной, отчасти - культурной глобализации, формирования наднациональных политических институтов, облегчающих и упорядочивающих контакты и самореализацию. С другой, все тот же middle формирует националистический запрос. Только надо понимать, что речь идет не столько об экономическом и политическом национализме, сколько о формировании экономического и политического бутика, занимающего уникальную позицию в глобализированном мире. Потому что, повторюсь, только уникальное глобально. Не уникальное, вторичное - оказывается неконкурентоспособным.

Именно этот рыночный закон формирует современную политическую жизнь. При всей своей корпоративности он оказывается ориентированным на формирование и укрепление многовекторного социального партнерства - как внутри страны, так в ее внешних связях. Единый мир становится все более единым и многомерным одновременно.

1. Восленский М. Номенклатура. М.: Политиздат, 1991.

2. Геллнер Э. Нации и национализм. М., 2005.

3. Геллнер Э. Условия свободы. Гражданское общество и его исторические соперники. М., 2004.

4. Жувенель Б. де. Власть. Естественная история ее возрастания. М.: ИРИСЭН, 2011.

5. Кожев А. Атеизм и другие работ. М.: Праксим, 2007;

6. Кожев А. Понятие власти. М.: Праксис, 2007.

7. Кордонский С. Г. Россия: поместная федерация. М.: Европа, 2010.

8. Кордонский С. Рынки власти: Административные рынки СССР и России. М.: ОГИ, 2006.

9. Крауч К. Постдемократия. М.: ВШЭ, 2010.

10. Панченко Д. В. Культурный расцвет в Афинах в V в. до н.э. в сравнительно-историческом освещении // Вестник древней истории. 2012. № 2. C. 142-154.

11. Тульчинский Г. Л. Личность как проект и бренд // Наука телевидения. Вып.8. М., 2011. C. 250-265.

12. Тульчинский Г. Л. Национальная идентичность и социально-культурные технологии ее формирования // Этнические процессы в глобальном мире. СПб.: Изд-во Полит.ун-та, 2010. C. 6-10.

13. Тульчинский Г. Л. Революция менеджеров по-советски // Публичная политика-2013: сб. статей / под ред. М. Б. Горного и А. Ю. Сунгурова. СПб.: Норма, 2014. С.145-149.

14. Уолцер М. О терпимости. М., 2000.

15. Фуко М. Безопасность, территория, население: курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1977-1978 гг. СПб.: Наука, 2011.

16. Anderson B. Imagined Communities. L.-NY: Verso, 2006.

17. Burnham J. The managerial revolution: what is happening in the world. NY: The John Day company, 1941.

18. Burnham J. Machiavellians defenders of freedom. NY: The John Day company, 1943.

19. Djilas M. The new class. NY: F. A. Preger, 1957.

ФИЛОСОФИЯ КУЛЬТУРЫ

С. А. Смирнов

Антропология номадизма (Антропологические тренды и северный культурный код)

УДК 130.2

Автор рассматривает основные тренды современной культуры. Антропологические изменения приводят к формированию новых типов человека. Особый интерес приобретает человек северного типа или номадический человек. Сохраняя черты кочевника, номадический человек обретает новый социокультурный код.

Ключевые слова: антропологический тип, тренд, номадический человек.

S. A. Smirnov. Anthropology of nomadism (Anthropological trends and northern cultural code)

The author examines the main trends of modern culture. Anthropological changes lead to the formation of new types of rights. Particular interest attaches to the person of the northern type or nomadic people. Retaining character nomad, nomadic man finds a new socio-cultural code.

Key words: anthropological type, trend, nomadic people.

1. Ситуация человека

Экспертное сообщество в разных вариациях фиксирует проблемную ситуацию, которая складывается вокруг главного субъекта изменений в мире - самого человека, его собственной идентичности. Про-блемность ситуации заключается в следующем.

Базовые привычные представления о человеке уходят в прошлое. Человек испытывает радикальные изменения, касаемые как его соци-

альных форм идентичности, так и физической, телесной, гендерной форм. Привычный образ человека скоро придется записывать в Красную книгу и создавать Музей Человека.

Антропологические тренды радикальных изменений человека убыстряются не сами по себе, а при активном участии самого человека. Наблюдаются все более учащающиеся практики трансгресии, трансформации, трансфигурации человека, суицидальные пограничные практики экспериментирования над собой, агрессивные практики, связанные с уничтожением среды. В общем и целом, тренд на самоуход человека и самоликвидацию привычных институтов существования, которые крепят человека (семьи, брака, морали, права, образования, культуры, базовых ценностей и др.), становится все более ярко выраженным.

В целом этот класс трендов можно назвать классом транстрендов, направленных на уход человека с исторической сцены и замену его другим существом (киборгом, мутантом, транс- или постчеловеком)1.

Проблемность усугубляется тем, что мировое экспертное сообщество пока не выработало согласованного видения того, что с этими изменениями можно и нужно делать, как их можно адекватно описать и какие рядом предложить новые образы и представления о человеке. Эксперты не имеют ни ясных новых представлений о человеке, ни тем более согласованного видения. Само экспертное сообщество испытывает двойной дефицит - дефицит нового антропологического дискурса, адекватного ситуации, - он не выстроен, и дефицит институционального единства - оно просто отсутствует.

1.1. Жизненный аутсорсинг и сидячая мобильность

В чем проявляется тренд ухода человека? Начинается все с безобидных вещей.

Например, появляются новые профессии и виды занятости. Такие, например, как event-менеджер, блогер, лайф-коуч, выгульщик собак, муж на час, подружка невесты. Но что это означает? За этим стоят новые привычки, новый образ жизни, новые индустрии и проч. Тем самым меняется социальная среда.

1 См. подр. об антропологических трендах -[8].

результаты нашего форсайт-проекта

Мы все больше вещей, услуг, работ передаем другим за плату. Мы не только заказываем пиццу на дом. Мы заказываем приготовление ужинов, стирку белья, выгул животных, воспитание детей, ремонт квартиры, ремонт машины и проч. Мы высвобождаем себя все более от внешних работ и забот, освобождаем себя от обязанностей, от домашних дел по самообслуживанию. Мы освобождаем себя все более от заботы вообще, чтобы самим высвободиться под. Под что? Для чего? Мы высвобождаем себя от этих забот в пользу чего? Ночной жизни? Клубов, ресторанов? Водки, бани, игровых клубов? Или в пользу библиотеки, книги, работы?

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Что в результате происходит? В результате высвобождения от работ и забот мы постепенно утрачиваем свои базовые навыки, способности. Считать мы давно сами не считаем. Передоверяем калькулятору, компьютеру, мобильнику. Также уже сами не пишем, а набиваем текст на клавиатуре. Мы не выводим на чистом листе бумаги буквы, как делали это на глиняных дощечках древние греки. Нам это буквально физически все труднее делать. И тем самым не рисуем форму мысли. В итоге сами не мыслим. Чистый лист бумаги и ручка уходят в прошлое. Чтобы что-то написать, приходится себя заставлять. Моторика письма, ключевая практика и органика, становится уходящей натурой.

Мы утрачиваем простые, но радикально важные способности - в итоге у нас не формируются важные человеческие навыки. Например, мы утрачиваем навыки устного счета и письма. А многие люди не умеют сами гладить, стирать, делать элементарные работы по дому.

Мы не помним номера телефонов, не пишем их в записные книжки, не записываем их на листочках, не прикрепляем их над телефоном дома. Доверяем эту память мобильникам. Это тот же аутсорсинг. Номера телефонов близких людей почти не помним, поскольку все они в памяти мобила или ноутбука.

Жизненный аутсорсинг становится массовым. Мы не только доверяем машине быстро и много запоминать, быстро считать, проделывать операции. Мы доверяем машине жить за нас. Мы отдаем машине самих себя, поскольку, переставая делать простые вещи сами, переставая писать и считать, запоминать, мы перестаем быть самими собой.

Осуществляя жизненный аутсорсинг, отдавая простые, но базовые заботы о себе, мы, замещая их удовольствиями, теряем собствен-

ное авторство, собственную точку зрения, собственное мнение, чтобы делать выбор, чтобы высказываться. Доверяем разным брендам, рекламам, пиарам. Не можем окончательно решить, хороши или плохи эти ботинки или этот пиджак. Мы перестаем доверять самим себе.

Все более частым явлением становится работа в мобильных офисах. Даже голубые воротнички исчезли. Класс, идущий на завод, давно исчез. Остается офисный планктон, переплывающий из одного места в другое, живущий непонятно где, не прикрепленный к месту. Даже офисы свои компании уже не заводят как постоянные места работы. Можно работать в любом месте, имея мобильник и ноутбук и возможность подключения к сети.

Можно жить в деревне, иметь связь с работодателем через интернет, выполняя работы через интернет. Жить и работать, находясь физически в деревне, а вся работа уходит в виртуал. Стирается грань между городом и деревней. Формируется этакая виртуальная мировая деревня.

Наши фразы, высказывания становятся все короче. Мы становимся похожими на Эллочку-людоедку. Короткое чтение и короткие тексты. Текст эсэмэсок, электронных писем. Читать некогда. Снижается навык работы со сложной информацией и сложными, длинными текстами. Кстати, само слово «эсэмэска» - удивительное явление. Лингвисты отмечают этот новый феномен в языке - образование слова из аббревиатуры, состоящей из английских букв, да еще с чисто русским ласковым окончанием «-ка».

Появилась снэк-культура. Мы едим быстро, мобильно, еда в упаковках. На ходу едим, пьем, решаем вопросы, общаемся, занимаемся сексом, между делом рожаем и воспитываем детей. Да и рожать перестаем. Заводим пары без семьи. Бой-френды и подруги. Безопасный секс.

Фастфуды бурно растут. Суррогаты национальных кухонь растут как грибы. Заказываем еду на дом. Растет число кулинарных шоу на ТВ. Опять готовка быстро, по рецепту, по рекламе (на шоу сплошная реклама тех или иных фирм и продуктов).

Значит, человек испытывает не просто желание иметь. А иметь быстро, легко, не затрачивая усилий. Без заботы. Чтобы быстро, удобно. Прямой агрессивный хитрый, адресный маркетинг.

Делаем одновременно несколько дел. Едем в машине, слушаем радио, едим и даже занимаемся сексом. Дотошные американцы про-

вели исследование - кто чем занимается во время вождения машины. Выяснилось, что за рулем люди бреются, едят, делают себе «мэйк-ап», занимаются сексом, переодеваются, читают. И это все за рулем.

Продолжается бурный рост социальных сетей. Все срочно кинулись общаться «В контакте». Или в «Одноклассниках». Или в Face-book. Самое действенное воздействие - через социальную сеть. Знакомства, встречи, что-то надо объявить, узнать. Учитывая это, компании «заряжают» рекламу в Интернете, в социальных сетях.

Например, вузы все больше дают рекламу в социальных сетях. Поскольку молодые не читают газет, не слушают радио, даже не смотрят ТВ. Оно для молодых - уже вчерашний день.

Дети не играют во дворе в казаки-разбойники. Мало общаются на переменах в школе. Больше общаются в интернете, играют в стрелялки. Быстро отучаются от игры в песочнице. Наблюдается такое явление: школьники отсиживают весь день в школе, на переменках почти не общаются. После уроков приходят домой и срочно начинают общаться друг с другом же - но в виртуальных сетях.

Увеличение социальных сетей ведет, с одной стороны, к увеличению поверхностных контактов, сиюминутных связей, быстрых встреч. Их нельзя назвать и встречами-расставаниями. Мы не встречаемся и не расстаемся, а просто контактируем. Как молекулы.

Но, с другой стороны, при такой массовизации растет корпуску-ляризация, атомизация жизни. Не усиление личностных начал, а усиление индивидности, отдельности, изолированности. Виртуальные сети позволяют мне прятаться за никами, за псевдонимами. За обилием масок. Я могу как бы присутствовать в сети, но анонимно, как тень, мелькая и меняя свои ники, постоянно ускользая.

Итак, формируется этакий Homo mobilis, т. е. человек сидячий, но с мобильником, ноутбуком, живущий в сети, отдающий все больше забот о себе другим - техническим устройствам, наемникам, сервисам.

1.2. Новые антропологические и социокультурные гибриды

Формируются новые гибридные формы уклада жизни людей, особенно они становятся причудливыми в сельской местности, среди северных кочевых народностей.

Например, кочевник-бедуин, едущий на верблюде с мобильником и выходом в Интернет и спутниковой связью. Или наш пастух-

оленевод, с рацией и мобильником, с нартами, запряженными в снегоход. Или пастух-овцевод в Австралии, с помощью спутниковой связи следящий за отарами овец.

Не надо далеко ходить. Возьмем нашу деревню. Достаточно выехать из города. С одной стороны, у скотника привычное домашнее хозяйство дома, в котором надо орудовать вилами и вывозить навоз, а с другой - автоматизированное поточное доение на ферме, в котором замер молока, его жирности производится по компьютеру. Или доярка. Она приходит домой после этой технологии - и управляется дома со скотом по старинке. А сын дома сидит, играет в компьютерные игры. И может даже участвовать на расстоянии в чемпионате по ки-берспорту1.

С одной стороны, у нас сохранились простые привычки, связанные с сугубо патриархальным образом жизни, обитанием на селе, с другой - человек из села садится в машину и едет в город. Через час он там.

У сельской интеллигенции еще более кричащие контрасты. Сельский специалист, получив образование в городе, живет и работает в деревне (зачастую он живет, ночует в городе, а работает на селе). С одной стороны, он занят аграрным трудом, с другой - на выходные едет в город в кино или театр, или в супермаркет.

1.3. Антропологическая альтернатива

В этой ситуации различные экспертные группы ставят перед собой вопрос: разрушителен ли этот процесс аутсорсинга и гибридизации и до какой степени? Где граница, предел этих радикальных изменений? До какой степени человек будет все свои идентичности отда-

I Это явление тоже скоро станет трендом. В разных странах мира есть свои федерации по компьютерному спорту. В России такая федерация существует уже

II лет. Постоянно проводятся чемпионаты мира. В них участвуют очень молодые ребята. В киберспорте средний возраст киберспортсменов ведущих команд -девятнадцать лет. Проводятся разные игры, индивидуальные и игры нового поколения, командные, соревноваться одному менее интересно, чем команде. Это игра молодых, средний возраст игроков 19 лет. Хотя начинают играть фактически с 14 лет, а есть ребята, которым по 25-26 лет. Но, к сожалению, эта игрушка требует хорошей реакции, а организм, начиная с 24 лет, стареет, и скорость реакции заметно падает. Это сугубо уже антропологический признак: возраст, реакция, внимание. В 24 года ты старый: сайт. URL. http://www.infox.ru/hi-tech/games/2011/06/14/cybersport.phtml

вать на сторону? И если этот аутсорсинг беспределен и человек все более трансформируется радикально и онтологически, то это что - это естественный процесс мутации человечества и его исчезновение является нормальным, как является нормальным естественный процесс смены биологических видов или.? Влекут ли изменения человека, коль скоро они неизбежны, за собой уничтожение человеком самого себя и среды, в котором обитает, или эти изменения можно повернуть в позитивное, конструктивное, созидательное русло?

Или необходимо все же вырабатывать некую антропологическую альтернативу этому уходу? Альтернативу, которая противостоит уходу и предполагает следующее:

- альтернатива задает иной противоположный тренд изменения человека - изменения, направленного не на самоуничтожение, а на преображение человека;

- альтернатива предполагает формирование нового образа будущего человека, который (образ) рукотворен и созидается им самим;

- альтернатива предполагает новую антропологию, новое понимание человека взамен уходящим конструктам и концептам прошлых эпох, которые (концепты) и привели к суицидальному состоянию современного человека;

- альтернатива предполагает производство и возделывание и тиражирование новых антропопрактик, с помощью которых и через которые и производится этот преображающийся человек; эти антро-попрактики должны быть массовидным явлением и задавать большой тренд, способный противостоять тренду ухода.

Проблема в том, что тренд ухода запускается не от того, что внедряется новое техническое изобретение. Человека вытесняет не мобильник и Интернет. Не сам по себе Интернет виртуализирует наше общение. Не сам по себе компьютер виноват в том, что мы уходим в виртуал и теряем социальную реальность. Человек сам себя вычеркивает из списка жизни.

Проблема рождается там и тогда, когда человек, уже задолго до встречи с новым изобретением, сам давно не осуществляет работу/заботу над собой, над отношением к себе и среде обитания. Получив мобильник, человек хочет быстро и сразу получить все блага жизни, не затрачивая усилий над созданием этих благ.

Проблема именно в том, что не меняется, точнее, не выстраивается схема заботы о себе и собственной среде обитания, а сохраняется

простая схема потребления (протянуть руку и взять, не затрачивая усилий)1.

Мобильники и ноутбуки, Интернет надо превращать из средства, порабощающего в средство освобождающее.

Но это возможно лишь при смене нашей идентичности. При культурном росте. Эмпирический индивид, привыкший потреблять, не умеет использовать Интернет во имя собственного освобождения, поскольку культурных орудий у него для этого нет.

Феномен киборга родился не вчера. Он рожден по той же схеме -прикрепления к телу человека искусственного изделия. Так делалось всегда, когда инвалиду отрубленный орган заменяли костылем или протезом. Отсутствие органического органа заменялось искусственным инструментом. Но при усилении натуральных способностей с помощью электронных протезов мы получаем киборгов, которые превращаются в киллеров. Мало усиливать натуральное зрение с помощью электронного протеза. Нужно формировать духовное зрение. Что ты будешь делать с этим объемным зрением, дорогой киборг?

Или наоборот. Чтобы усилить естественные способности (глаза, руки), человек изобретал искусственное орудие, продлевающее его руку или глаз, усиливал себя искусственным глазом или рукой. Тогда появляются микроскопы и проч.

Кончилось дело окончательным слиянием человека и компьютера и сформировался интерфейс человек-машина.

Но родился феномен киборга именно из естественной потребности усилить свое тело, из феномена органопроекции, о которой мы уже писали выше.

Необходимо обсуждать и формировать новую антропологическую альтернативу. При увеличении виртуализации жизни, при смене привычных форм идентичности человека (смена гендера, достижения генной инженерии - только первые цветочки) необходимо выстраивать и внедрять такие способы обитания, которые выстроены по схеме заботы человека о самом себе, о среде обитания. Эта проблема актуальна при любых технологиях и при любых режимах власти.

Поэтому более кардинальной и актуальной становится проблема управления антропологическими трендами.

1 См. подр. о концепте заботы, традиции, идущей от древнегреческой пайдеи и эпимелейи, в сборнике материалов и нашей статье, посвященной в связи с этим проекту практик себя М. Фуко: [9]; [7].

Мы понимаем управление трендами именно в категориях собственно управления, под которым имеем в виду целый ряд деятельно-стей.

Это диагностика трендов, их мониторинг, аналитика и главное - инициация антропологической альтернативы, выработка в новых условиях таких практик, которые бы предъявляли человеку иное видение и понимание, иной способ собственно антропологического самоопределения, возвращающего человека к самому себе.

Иначе говоря, управлять трендами можно прежде всего через запуск новых трендов, противоположных тем, которые убивают человека и ставят его на грань исчезновения. Это делать возможно лишь сугубо практически. И здесь заканчивается собственно научно-исследовательский дискурс и начинается дискурс сугубо антропологический и проектный, ставящий, формующий новый антропологический тип.

В этой связи мы полагаем, что антропологическая альтернатива должна быть сформирована не из достижений технической цивилизации, не из стремления сканировать мозг или разгадать тайны генома человека. Новый антропотип лежит рядом, по горизонтали, только севернее тех широт, к которым мы обычно привыкли - в укладе северных народов.

Антропологическую альтернативу надо формировать антропологическими же средствами. К сожалению, внутри западной технической цивилизации она не проглядывается, поскольку ее прототипы представлены лишь эпизодически, как островки новых (старых) ан-тропопрактик преображения человека (типа духовных упражнений Игнатия Лойолы) или педагогики развития в советской российской школе.

Антропологическая альтернатива, точнее, ее прототипы, основания для образа будущего, видимо, спрятана далеко, в стороне от западной и тяготеющей к югу цивилизации. Спрятана там, где непривычно ее видеть, там, куда умозрение западных интеллектуалов не обращено.

2. Северный чулан

Посмотрим вокруг себя и поглубже в историю. С чем связано становление типа Homo mobilis и возможны ли иные антропотипы?

Какие примеры показывают нам иные цивилизации, расположенные на Севере Евразии?

Исторически так получилось, что при формировании доминирующих цивилизаций сформировался крен в сторону Западных, Южных и Восточных цивилизационных и антропологических типов. Северные типы оказывались всякий раз на периферии, на задворках. Север всегда оставался окраиной для западных и южных сообществ и способов обитания. Понятно, что это было связано со стереотипом, что все силы придется тратить на выживание, на борьбу с холодом, мерзлотой, пространством, дикой (обязательно чужой) природой, степью, тундрой, тайгой и проч.

Человек западной технической цивилизации исторически все более выбирал места, где теплее. Он выбирал комфорт, уют, более мягкую адаптацию, доступность ресурсов.

Ориентация на Запад и Юг формирует вполне определенный антропологический тип: южный, теплый, мягкий, потребительский, комфортный, оседлый. Север формирует иной тип: жесткий, холодный, дискомфортный, кочевой. То есть номадический.

Если взять Россию, то она - северная страна. Это известно. Но все время исторически российская элита выбирала ориентацию на Запад, на Юг или на Восток, борясь за жизненное пространство. Образцы она брала на Западе. А за пространство воевала также с Югом и Востоком. Север же оставался у нее в тылу, в некоем чулане, на задворках, в которых можно было иногда покопаться, поискать что-нибудь нужное, редкое и ценное. Но северный чулан не был точкой отсчета для ориентации и самоопределения российских элит. Он всегда был местом холодным, темным, спрятанным для западных и южных глаз, в нем хранились драгоценности. Их до поры до времени хранили. Потом при необходимости доставали, обменивали на дары, получаемые из Запада. Благо, эти драгоценности были несметны и не-считаны.

Именно в связи с тем, что теплый, южный антропотип доминирует в современной цивилизации, начинает доминировать и указанный выше антропотренд ухода человека в целом. Человек-южанин не справляется с техникой, которую сам же и породил в погоне за комфортом и уютом. Он все более отдает свои функции, отдает самого себя внешним техническим устройствам (см. выше об аутсорсинге).

Запад-Юг выбирает комфорт, уют, технические блага и достижения. Западная цивилизация югоцентрична. Средиземноморская теплая колыбель Западной цивилизации не порождает желания смотреть на холодный и чужой север1.

3. Номадизм как антропологический тип

Известно, что как раз северная цивилизация и формируется иным антропотипом, который можно назвать номадическим типом, типом кочевника. Этот номадический историко-антропологический и социокультурный тип формует собой и иную, северную цивилизацию, Северную Евразию.

Концепт «северная цивилизация» в последнее время становится все более популярным (см. литературу). Но он часто используется в сугубо политических и идеологических целях [см. 6]. При таких обсуждениях в принципе отсутствует антропологический дискурс и проблема антропологических трендов. Эта тематика начинает использоваться тогда, когда надо опять же завоевать место под солнцем и показать, что, например, Санкт-Петербург, северная Пальмира, может претендовать на статус мирового города [4].

Мы же пока ограничимся тем, что попытаемся понять номада-кочевника как иной антропологический тип, отличный от западно-южного и восточного типа. И это понимание попробуем использовать при ответе на вопрос о поиске антропологической альтернативы.

Если совсем грубо, то спросим себя - чему может научить современного западно-южно-ориентированного человека оленевод с Ямала? Или этот оленевод - тоже уходящая натура? И для умирающих северных народностей и языков тоже надо городить музей, в нем «за-

1 Впрочем, не все так просто. Как показал М. К. Петров, в основании европейской цивилизационной модели был положен в свое время новый древнегреческий социокультурный код [см. 5]. Последний вырабатывался не кем иным, как пиратами Эгейского моря. Именно пираты и торговцы, плавающие по Средиземноморью во времена крито-микенской цивилизации на корабле, были первыми представителями новой цивилизации и носителями нового кода. Новое палубное управленческое мышление (отсюда - фигура кормчего, кибернетеса) отрабатывалось на корабле. Купцы и пираты были сильнее и эффективнее сухопутных жрецов, держателей старой храмовой традиции. В итоге пираты потом сошли на берег и основали города-колонии, ставшие каркасом древне-греческой цивилизации. А в основании было всего-навсего движение на пентеконтере, 50-тивесельном корабле. Тем самым пентеконтера, выражаясь на языке форсайта, стала той дикой картой, джокером, которая разрушила старый социокод и стала тренажером по выработке нового.

морозить» останки номадов, их культуры и позволять себе помнить о них в формате плохого музея: лежат, хранятся, к ним водят экскурсии, руками при этом не трогать. Гробовая тишина. Говорить можно только шепотом. Вечная мерзлота.

В то же время кочевничество как исторически выработанный антропологический и социокультурный тип как раз формирует иной тип цивилизации, северной цивилизации, которая характеризуется не только холодом и пространствами, но и устойчивостью, гибкостью, крепостью относительно климата и природных катаклизмов.

Движение, телесная физическая мобильность как способ жизни, передвижение в пространстве вместе с очагом, своим домом, выработало у кочевников особую устойчивость и крепость, адаптивность и приспособляемость к изменениям.

С этой точки зрения именно «антропология движения» [см. подр. 2] как способ жизнедеятельности лежит в основании северной цивилизации, становится ключевым признаком при поиске и формировании антропологической альтернативы, противостоящей тренду ухода западно-южного человека. Кочевники Северной Евразии, потомки которых живут сейчас в Сибири и на Севере России, могут продемонстрировать иной цивилизационный уклад, помогающий понять, что делать нам сегодня в ситуации радикальных трансформаций доминирующего до сих пор западного технического антропотипа.

Ж. Делез и Ф. Гваттари, яркие представители западно-южного типа, все же при построении машины войны выбрали именно нома-дический антропотип, как тип более стойкий и выносливый, вырабатывая тем самым свою номадологию [3]. Они фиксируют, что кочевник не просто движется. Он удерживает пространство, распределяется в пространстве. Оно всегда - его пространство. Кочевник обитает в пространстве, в котором отсутствует фиксированная граница. Точнее, кочевник живет внутри этой границы. А. Тойнби отмечал: «Они бросились в степь не для того, чтобы преодолеть ее границы, а чтобы укрепиться в ней и чувствовать себя там как дома» [3: 641, прим. 45].

Кочевник живет внутри границы и передвигается вместе с ней. Она - его дом. Кочевник сочетает в себе полную динамику (передвижение и пребывание в пространстве) и статику (сидит на коне). Он не просто осваивает пространство, он живет в нем.

Ведь южный антропотип выбрал аутсорсинг именно потому, что оседлость тела сочетается у него с технической мобильностью ци-

вилизации. Последняя дает ему возможность как бы перемещаться в пространстве, сидя в кресле автомобиля, в офисе, самолете.

А номад-кочевник движется вместе с домом, с процессами, массами, природными катаклизмами. Куда идет природа, туда движется и номад. Он не отчужден от техники, кстати. Он сохраняет все дополнительные технические достижения и включает их в свой дом. Он сосредотачивает их в своем чуме, передвигаясь вместе с домом. Современный оленевод запрягает нарты к снегоходу, имеет мобильник и смотрит американский боевик по ТВ в чуме вечером после перегона.

Итак, жизнь в пространстве и передвижение вместе с ним формирует иной северный уклад, иную ментальность, особый номадический антропотип и социокультурный код.

При этом надо понимать, что этот код формируется не просто потому, что кочевником движет стремление к выживанию, погоня за убегающей пищей. Поиск пищи, движение за стадом, охота, поиск новых пастбищ, поиск ягеля вслед за своими оленями у оленеводов Ямала формируют лишь первый уровень мотивации кочевника.

Далее формируется в целом новый номадический габитус [см. 1], структура повседневности, сеть каждодневных антропопрактик, оседающих на человеке и формующих его антропотип. Этот габитус и заключается в главном: жизнь в пространстве и передвижение внутри постоянно меняющейся, сдвигающейся границы.

Не жизнь, кстати, внутри пограничного города, на форпосте (в крепости-остроге) - что было характерно для служилого пограничного (фронтирного) сословия - казачества. Казаки - не кочевники. Они - охранители ставшей границы. Он живут на границе, но не передвигаются вместе с ней, охраняют доверенную им границу от степи. Кочевник же, перемещаясь в пространстве, перемещается со своим домом-границей. Кочевник становится сам номадом, т. е. носителем закона, обычая. Номад несет на себе свой обычай, свой закон, свое местопребывание. Тем самым номад, принимая весь мир как свое пространство, перемещает свой номос туда, куда перемещается он, не фиксируя жесткой границы, а пребывая в ней самой.

Т Т О ^

У кочевника нет города, полиса, страны с локальной границей и властью в ней. И соответственно нет границы, которая бы его огораживала от Иного Мира. Тем самым нет жесткой фиксации «свой -чужой», «мы - они». Весь мир есть его пространство обитания-передвижения. Потому что он движется по миру вместе с этим миром.

Тем самым восприятие кочевника как чужой, степной разрушительной силы - это старая идеологема. Вулкан тоже разрушителен. Также разрушительны наводнение, цунами, землетрясение. Но кто может сказать, что вулкан - злой агрессор? Он - воплощение живой стихии. Номад - тот, кто свыкся с ней, живет внутри этой стихии и меняется вместе с ней.

Эта старая аберрация сознания (отождествление степи, тундры и злой силы) могла произойти именно в голове западного человека, европейца, который и воспринимает степь и тундру как чужую слепую силу, и соответственно кочевников степи - воплощением этой силы. Южные теплые оседлые сообщества естественно воспринимали северных кочевников как захватчиков. Вместе с тем это не более чем идеологическая приставка задним числом. Впрочем, этот миф давно развенчан еще Л. Н. Гумилевым и другими.

4. Российское самоопределение и северный социокультурный код

А. В. Головнев отмечает, что на юге Евразии исторически преобладали оседлые цивилизации [2: 32]. На Севере долгое время развивались «культуры больших пространств и высокой мобильности. В древности вся северная Евразия была кочующей, населяющие ее народы никогда не были в полной мере оседлыми и различались лишь стилем и размахом миграций» [там же]. Концепт «пути» становился ядром жизни и способа существования. Путь становился основой становления государственности. Так жили и хунну, так жили монголы, так жили и варяги, ходившие с севера до Царьграда. Этот код оседал в языке, в котором путь, дом, государство имеют один культурный этимон.

Так вот. А. В. Головнев подчеркивает, что, несмотря на то, что Россия является северной страной, она исторически, как мы уже сказали выше, не осуществляла самоопределение на основе своей северной идентичности.

ТЛ __С С

В мире доминировала конкуренция между западной, южной и восточной моделями. В последнее время обострилась ось запад-восток в силу обострения арабского фактора.

При этом «образ Севера как кладовой архаических традиций и природных ресурсов имел мало общего с политическими исканиями России на Западе, Востоке и Юге» [2: 33-34]. В то же время именно в северном социокультурном коде лежит корень новой антропологиче-

ской идентичности человека в целом. Одновременно в северной ци-вилизационной модели кроется и собственная идентичность России.

«Если Россия не активирует своего северного потенциала, ей на оси Север-Юг достанется место громоздкой периферии с хроническими техно-экологическими и этнокультурными кризисами» [2: 34]. Так исторически сложилось, что в этом поиске новой альтернативы для человечества именно Россия и призвана вырабатывать и быть инициатором новых северных проектов и нового антропотипа человека.

Поэтому задачей российского экспертного сообщества становится выработка продуманных проектных предложений по формированию антропологической альтернативы, противостоящей западно-южному тренду ухода человека, построенной, с одной стороны, на мощной социокультурной традиции северной цивилизации, с другой - на богатом историческом опыте выживания и развития в постоянном евразийском пограничье.

1. Бурдье П. Практический смысл. СПб.: Алетейя, 2001.

2. Головнев А. В. Антропология движения (древности Северной Евразии). Екатеринбург: УрО РАН ; Волот: 2009.

3. Делез Ж., Гваттари Ф. Тысяча плато: Капитализм и шизофрения. Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2010.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

4. Переслегин С. Б. «Северная цивилизация»: Санкт-Петербург на геополитической карте мира. 2002: сайт. URL: http://www.igstab.ru/materials/Pereslegin/Per NordCiv.htm

5. Петров М. К. Искусство и наука. Пираты Эгейского моря и личность. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1995.

6. Попков Ю. В., Тюгашев Е. А. Идея северной цивилизации: онто-логизация дискурса // Северный регион: наука, образование, культура: научный и культурно-просветительский журнал. Сургут, 2004. № 2. С. 11-17.

7. Смирнов С. А. О смысле онтологической заботы/работы (комментарии на полях «Герменевтики субъекта» М. Фуко) // Фонарь Диогена. Проект синергийной антропологии в современном гуманитарном контексте / отв. ред. С. С. Хоружий. М.: Прогресс-Традиция, 2010.

8. Смирнов С. А. и др. Новые идентичности человека. Анализ и прогноз антропологических трендов. Форсайт проект. Новосибирск, 2013.

9. Фонарь Диогена. Проект синергийной антропологии в современном гуманитарном контексте. 2010 / отв. ред. С. С. Хоружий. М.: Прогресс-Традиция, 2010.

КУЛЬТУРОЛОГИЯ

А. Ю. Котылев Сто лет этнофутуризма в Республике Коми

УДК 008

На протяжении столетия наследие народа коми является предметом художественной интерпретации. Начало этому процессу положило творчество мыслителя и писателя К. Ф. Жакова. В современной культуре его идеи и образы получили визуальное воплощение в творчестве художника П. Микушева.

Ключевые слова: культурное наследие, этнофутуризм, современное искусство.

Al. Yu. Kotylev. One hundred years of ethnofuturism in the Komi Republic.

Throughout a century heritage of the Komi is a subject of art interpretation. Beginning of this process was creation writer and philosopher K. F. Gakov. In modern culture his ideas and images received visual representation in a creativity of P. Mikushev.

Key words: cultural heritage, ethnofuturism, contemporary art.

Мифологема затерянного мира довольно часто актуализируется в новоевропейской культуре на протяжении большей части ее существования. Погруженность этого мира во время или пространство является лишь дополнительным фактором, конкретным способом объяснения его необнаруженности, недоэмпиричности, неявленности органам чувств современнного человека. «Биармии» в этом отношении повезло больше, чем «Атлантиде» или, тем более, «стране Му», прописанных в просторах мирового океана, или даже «Беловодью» и «Эльдорадо», которые, хотя и не утонули, но так неопределенно затерялись в предгорьях Саян и Кордильеров, что вряд ли их когда-нибудь припишут к конкретному месту.

Биармия - страна скандинавских саг, относительная историчность которых сегодня общепризнана. Викинги, на основании описания походов которых они в основном создавались, грабили тогдашний европейский мир во всех направлениях. Их походы в относительно бедные северные страны можно объяснить тем, что в южном направлении двигаться было гораздо опаснее: Византия пришельцев не жаловала. Биармия в этом смысле не мене реальна, чем скандинавская Америка - все признают, что они там были, но когда и где именно сказать сложно.

Интересно, что сказания о Биармии практически проигнорировал Э. Лённрот, для которого отгораживание от Швеции было не менее значимым, чем от России. Однако для отечественных финно-угров все обстояло не так просто. В начале ХХ в. Биармия становится для немногочисленных финно-угорских интеллектуалов России мифической прародиной, страной возникновения их культуры. Это мироощущение было воспринято ведущим коми интеллектуалом того времени К. Ф. Жаковым. Надо сказать, что Каллистрат Фалалеевич был многие годы занят поисками своеобразия коми и близких им народов. Недостаток культурной специфики родного народа его весьма огорчал [1: 314-353] но, признавая этот факт как ученый, он считал вправе противостоять ему в качестве писателя. Жаков-писатель-сказочник-философ постарался придать родной культуре те качества, которых в

с с _

ней не нашел ученый. В духе неоромантических поисков он счел возможным досочинить то, чего родине не достало, и прежде всего -эпос. Эпические основания культуры считались в романтической традиции несомненным доказательством ее своеобразия. Несколько известных литературных мистификаций XIX в. были связаны с подделкой именно эпического фольклора. Литературной обработке подверг материал «Калевалы» и Лённрот, бывший для Жакова непосредственным примером. Впрочем, Жаков ориентировался на самые разные эпические произведения мировой культуры, как авторские, так и древние [3: 133]. Он не стал мистифицировать читателя мнимой авто-хтоностью произведения, четко обозначив авторство своей поэмы. Впрочем, чтобы создать мистификацию, нужно было, как минимум, написать текст на коми языке, Жаков же во всем своем творчестве был ориентирован на русскоязычного читателя.

Проблемы исторической идентификации жителей Коми края не в малой степени осложняются тем, что они, по большей части, должны

смотреть на себя чужими глазами: все древние исторические источники предлагают взгляд со стороны, взгляд цивилизованных народов с развитым историческим сознанием. Коми такого взгляда не имели до принятия христианства в результате миссии Стефана Пермского. Попытки коми авторов Х1Х-ХХ вв. выявить аутентичную дохристианскую историю неизбежно вели к мифологизации прошлого.

Создавая пространство своего эпического мира, К. Жаков сумел сопрячь легендарное, мифическое и (в меньшей степени) историческое. В значительной степени это произошло за счет того, что он не совместил коми землю с легендарной Биармией, но противопоставил их друг другу. Мир родной Пармы оказался по другую сторону той Биармии, которую описывали скандинавские саги. По другую сторону Европы, «старого мира». Новый воображаемый мир должен был придать черты подлинности поискам образованными представителями коми народа своей идентичности. Сочетание опоры на культурное наследие своего народа (пусть и, в данном случае, вымышленное) делает Жакова непосредственным предшественником этнофутуризма, обозначая неоромантические корни этого движения.

Этнофутуризм, возникший как оформленное художественное направление в 1990-е гг. в финно-угорских странах и республиках России, является, на сегодняшний день, самой последовательной системой освоения древних пластов культуры пространства нашей страны [5: 131-145]. Имея в центре своего поля зрения культуры конкретных малых народов «отставших» в своем репрезентационном становлении от «развитых» и «старых» народов Евразии, этнофутуризм далек от какой-либо замкнутости, являя открытость как в плане этническом (финно-угорский мир мыслится как целостность, находящаяся в живом общении со славянскими, тюркскими, скандинавскими, балтийскими и другими группами народов) [8: 166-170], так и в пространственно-временном плане (культурное наследие Евразии осваивается полномерно, вне зависимости от принадлежности его элементов конкретным народам, местам или временам) [6: 162-178]. Специфика культуры отдельного народа и конкретного региона соотносится, таким образом, с динамическим процессом развития евразийского то-похрона, что делает этнофутуризм не узко этническим, но потенциально мировым стилем [9: 96-103]. Формируя свои модели воображаемого прошлого, этнофутуристы осваивают образно-символические системы архаической Европы, опираясь, одновремен-

но, на творческие идеи и методы как неоромантизма, так и авангарда. Художники-этнофутуристы наиболее полно и последовательно, на сегодняшний день, освоили архаическое наследие европейской части России. Посредством синтезирующей стилизации они сделали образы петроглифов и произведений бронзовой пластики одной из основ художественного стиля, направленного в своем развитии на репрезентацию современных этнокультур [4: 73-78].

Одним из основателей современного этнофутуризма в нашей стране является художник Павел Микушев, обратившийся (совместно с Юрием Лисовским) к разработке образов и мотивов коми земли еще во второй половине 1980-х гг. Очередное пробуждение этнического самосознания во времена перестройки повлекло за собой формирование нового художественного направления, давшего образно-символическую интерпретацию этого процесса. В своем идеальном виде этнофутуризм должен вобрать в себя все культурное наследие региона. В частности, для Павла Микушева характерно периодическое (хоть и не последовательное) обращение к художественным формам христианской культуры. Начинается его сознательный творческий путь со стилизации азбуки, созданной святителем Стефаном Пермским, оформленной в виде серии плакатов, и попыток создать рельефные иконы. Одна из последних работ Павла «Предки» композиционно отсылает к христианской иконе (конкретно она очень напоминает икону «Святители Пермские. Стефан, Питирим, Герасим, Иона», представляющую основных святых Коми края). Хотя художник отрицает здесь наличие осознанной связи, говоря, что хотел символически представить свой род по мужской линии, расположение фигур и их облик говорят сами за себя. Скуластые отрешенные лица бородатых мужчин напоминают также стиль пермской деревянной скульптуры, творцы которой антропологически присвоили христианские образы. Возвышенно-ритуальный настрой «Предков» создается и удачным сочетанием разных оттенков синего цвета с охристыми линиями шитья одеяний и точек фона.

Впрочем, основная линия развития творчества Микушева на протяжении всех этих лет следует тому направлению, которое именуется (относительно этнофутуризма автохтонного населения Америки) «утверждением экологического сознания» [7: 182-193]. Эта линия на российской почве характеризуется несомненным своеобразием, но она так же, как и в Америке, обозначает значимое неприятие симво-

лов космополитической прогрессистской индустриальной культуры. Определенное увлечение стилем индейской изобразительной культуры характерно для Павла Микушева. Периодически «индейский след» проявляется в разных его работах, от ранних до самых поздних. Из последних картин, отмеченных этим следом, внимание привлекает работа «Солнца, зимнего сна хранитель». Монументальная птица (такой образ мог бы украсить поверхность сколь угодно большого размера), симметрично развернула полукругом свои декоративные крылья, от которых расходятся последовательные линии, обозначая движение, почти уже скрывшее от наших глаз более светлую поверхность, структурированную вертикальными линиями. Форма головы птицы несомненно напоминает ворона, любимого героя палеоазий-ского фольклора, сказания о котором характерны для культур, для мифологий как Азии, так и Северной Америки. Роль, возлагаемая на птицу в картине, вполне соответствует ее статусу мифологического посредника, оформляющего переходы между пространствами и временами. Тщательная и праздничная отделка перьев, как и четкость контура, напоминают стиль ритуальных изображений некоторых индейских культур. Более четкая привязка здесь не требуется, поскольку она не соответствует общей этнофутуристической трактовке культурного поля.

Космологические модели, которые нередко репрезентируются работами этнофутуристов, заимствующими их в древних мифологиях и фольклоре, зачастую определяют форму этих работ. Композиция картины Павла «Начало» задана формами прямоугольника, овала и контура утки, вписанными друг в друга. В какой-то степени это напоминает известный «матрёшечный» перечень: в сундуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо. Однако логика наложений разных фигур имеет в этнофутуризме и вполне формальное значение. Создание ряда уменьшающихся (и, соответственно, зрительно удаляющихся) объектов, в какой-то степени компенсирует «плоскостность» этнофутури-стических полотен, унаследованный от авангардных экспериментов отказ от создания иллюзии объема. В этом отношении характерна еще одна космологическая композиция Павла «Хозяева Пармы», где зооморфная группа (едущая на медведе птица) наложена на фигуру лося, изображенного на орнаментальном фоне. Впрочем, задача организации внутреннего пространства может быть решена и по-другому. В картине «Небесные олени» узнаваемая фигура животного, увенчанно-

го светящимися рогами, повторена много раз в разном масштабе, что и создает убедительный образ идущего за вожаком стада, в котором (согласно логике сакрализованных построений) самая большая фигура является не только центральной, но и первой.

Космологические композиции зачастую строятся весьма жестко, что связано с их нередким восхождениям к архаическим прототипам. Статичность троичных и двоичных построений в работах Павла нередко нарушается посредством динамизирующих приемов. В этом плане характерна картина «Круги на воде», напоминающая скорее эстетику дальневосточных культур. Две изогнутые, следующие друг за другом «нос к хвосту», рыбы образуют почти замкнутый контур, наложенный на фон динамичной спирали, завернутой в сторону, обратную движению рыб. Возникает почти идеальное представление бесконечного движения, соотносимого с мифологическим мотивом вечного возвращения, с изменчивой неизменностью смены времен годы, с неотвратимостью круга человеческой жизни.

Плоскостное и контурное решение оформления образов в картинах довольно четко отсылает нас к их архаическим протообразцам: изображениям петроглифов и бронзовой пластики. Древние символические варианты обобщения и репрезентации общечеловеческих идей сегодня служат созданию альтернативной идеологии, в которой обеспечение сохранности изначального мира ставится неизмеримо выше культа обогащения или эфемерной идеи освоения иных планет.

Активное и жизненное начало в полотнах Павла Микушева не ослабляется, но усиливается за счет их изощренной декорированно-сти. Важнейшим изобразительным и конструктивным средством при построении работ становится орнамент: наиболее постоянный и этнически определенный их компонент. Орнамент используется не только для оформления фона и подчеркивания выделенности основных образов. Он же зачастую оформляет внутреннее пространство фигур, определяя не только контурное, но и живописное их отличие друг от друга. В принципе многообразные орнаменты, прихотливо и изобретательно используемые Павлом, можно классифицировать по форме: линейный (горизонтальный, вертикальный, диагональный), полосной, зигзагообразный, спиральный и т. п. Впрочем, эта статья не место для подобной типологии.

Различные методы, разработанные Павлом Микушевым на протяжении почти трех творческих десятилетий [2: 64-71], в сочетании с

новыми художественными находками, послужили для оформления наиболее большого и целостного цикла его работ: картин, посвященных поэме К. Ф. Жакова «Биармия». Этот цикл, создание которого в 2010-2011 гг. и представление в Национальном музее Республики Коми осенью 2011 г. в качестве эксклюзивной экспозиции, стал многозначимым культурным событием, до сих пор, впрочем, полностью не осмысленным.

Надо отметить, что биармийская выставка оказалась востребована как фон столетия главного музея народа коми, на котором прошло несколько значимых мероприятий. При этом, едва ли не самым распространенным впечатлением стало удивление, которое выражали даже образованные и подготовленные люди, не ожидавшие встречи с подобной интерпретацией поэмы. Что правда, то правда, для коми культуры последовательная визуализация литературного произведения не вполне обычна (если не считать, конечно, детские книжки с картинками, которые издавались в советское время).

Биармийский цикл Павла стал первым последовательным иллюстрированием не только соответствующей поэмы, но и художественных (как и не художественных) произведений К. Ф. Жакова в целом.

ТЛ С __С

В какой-то степени это можно связать с изменением социокультурной ситуации: труды Жакова были опубликованы в республике в постсоветское время, когда заказы на художественное оформление уже стали неактуальны, поскольку средства ушли в иные карманы. Аутсай-дерское положение этнокультур в постсоветском пространстве не предполагало целенаправленного финансирования взаимодействия разных видов художественной культуры (впрочем, это положение сохраняется до сих пор). Для того чтобы создать цикл иллюстраций к поэме К. Жакова, потребовался целенаправленный энтузиазм художника, ведущего независимый образ жизни и не ждущий заказа от очередной «власти». В образовании «диалога через столетие» между поэтом и художником закономерностей не меньше, чем случайностей. Нет ничего необычного в том, что художник-этнофутурист обращается к творчеству писателя-предшественника. Однако далеко не во всех логических рядах эта культурная перекличка выглядит необходимой. В идеологии, обосновывающей нежизненность культур малых народов России, не остается места для подобного диалога, поскольку он может «помешать» эксплуатации очередных нефтегазовых месторождений.

Обращение Павла к наследию Жакова в какой-то степени предопределено совпадением способов обращения к прошлому или, вернее, обращения с прошлым, характерным для неоромантизма и этнофуту-ризма. Прошлое в обоих случаях берется не как последовательность событий, подтвержденных историческими фактами, но как комплекс художественных произведений, между собой связанных весьма относительно. Системы архаических образов, используемые неоромантиками и этнофутуристами, отсылают не к жизни конкретных людей и социальных групп, а к общему мировоззрению населения региона, опирающемуся на универсальные для всех народов принципы организации космоса. Работая с поэмой Жакова, Микушев создает интерпретацию интерпретации прошлого, не удовлетворяясь выразительными средствами поэмы, но переводя их на язык визуальных образов с применением приемов, созданных за десятилетия творчества при работе с другим материалом.

Биармийский цикл Павла Микушева состоит из четырнадцати картин, объединенных не только последовательностью поэтических сюжетов, но и единым изобразительным стилем, удачно передающим эпический характер событий. Хронотоп любого эпоса имеет условно-исторический характер, отсылая к действительно существовавшим странам и народам, но представляя их в мифологизированном виде, далеком от исторической действительности. Организация эпического повествования обычно определяется центральным сюжетом. В «Би-армии» К. Жакова таким сюжетом становится брак Яура и Райды. Выделяя из этого сюжета центральные события, достойные самостоятельного представления, Павел проделал большую работу, изучая поэтический текст.

Начальным событием поэмы и живописного цикла становится путешествие князя Яура и его товарищей за невестой. Их путь лежит по реке «на Север темный» вниз по Вычегде и по Двине. Эпическую светлую Парму (прародину коми) Жаков расположил где-то в верховьях Вычегды, недалеко от Уральских гор. Павел нарушает порядок расположения героев в лодке, отводя Яуру центральное место, чего, надо думать, требует логика симметричной композиции. Образ ладьи, с плывущими в ней воинами или охотниками, часто возникал в работах Павла в разные периоды творчества. За основу он почти всегда берет зооморфную форму с головой животного на носу. Этот образ восходит к неолитическим петроглифам Карелии (он же характерен

для средневековых кораблей викингов и славян). Первая работа ми-кушевского цикла, несомненно, космологична, что соответствует и поэтическому описанию. Поход героев приводит в движение всю парму. Ладья изображена внизу и посредине, на орнаментированной полосе реки, обозначающей путь в нижний мир, в верхней части картины симметрично подымаются утесы, у которых появились встревоженные животные. Стоящее низко над горизонтом солнце, состоящее из кругов разного цвета (во многих традициях такой образ обозначает знамение), покрывает небо между утесами тревожными зигзагообразными лучами. Неподвижны и спокойны только сидящие в лодке герои, торжественно смотрящие вверх.

Любой эпос принципиально героичен. Количество главных героев, как правило, невелико. В большинстве случаев они являются воинами. Жаковский эпос в этом плане почти не исключение. Главным его героем поэт делает правителя страны - «князя», следуя, скорее, древним традициям. В микушевском цикле князь выделен рыжей бородой. По словам художника, он не сразу решился на подобное обозначение Яура (на некоторых картинах борода была дорисована позже). В целом же общая фигура героя однотипна. Она силуэтна, профильна. Герой одет в характерную круглую шапку (скорее восточного образца), короткую куртку и высокие сапоги (мягкие, поскольку они предполагают сгибы на коленях). Четко обозначены плечевые соединения, локтевые и коленные сгибы. В какой-то степени образ напоминает деревянных марионеток.

Парадоксальным образом главный воин эпоса ни с кем не сражается. Из вооруженно-героических подвигов Яура выделяется только один: стрельба из лука. Это, собственно говоря, не сражение и даже не совсем охота, а скорее состязание в ходе сватовства. Скорее всего Жаков заимствовал этот мотив в индоевропейском эпосе (в чистом виде его можно встретить в «Махабхарате», в трансформированном -в «Одиссее», в «Царице-лягушке» и т. п.). Живописное произведение позволяет объединить четыре эпизода испытания жениха в одном образе, вновь его космологизируя в репрезентации сторон света и связанных с ними «хозяев пармы». Используемая здесь двухуровневая композиция также характерна для творчества этнофутуристов, обозначая соотношения верхнего и земного миров.

В иных сюжетах (за пределами подцикла «добывание жены») Яур предстает не воином, а «культурным героем». Так современные уче-

ные именуют тип героизма, связанный с созданием и передачей значимых умений и предметов. Хозяйственная деятельность Яура (также объединенная Павлом в одной картине - возможность визуального представления разновременных событий восходит к традиционным видам изобразительного искусства, в том числе с иконописью), несомненно, роднит его с героями «Калевалы» и, прежде всего, с Ильма-риненом. Впрочем, ничего сопоставимого с Сампо Яур не создает, просто закладывая основы земледелия и ремесла. Характерно изображение косы-горбуши, вероятно, введенное художником как этнокультурный элемент.

В двух картинах Яур предстает как интеллектуал. В первой он явлен создателем первоначальной письменности, занятым процессом ее увековечивания путем высекания на склонах Урала. Характерно, что Павел не поддался здесь соблазну придания эпическим знакам сходства с письменностью, созданной Стефаном Пермским, несмотря на кое-кем распространяемые утверждения о дохристианском хождении этого письма (этот ход был бы тем более вероятным, коль скоро сам Павел был первым стилизатором стефановской азбуки в современной культуре). Второй сюжет (замыкающий поэму) представляет Яура автором истории деяний его жены Райды. Фактически Жаков делает князя еще одним автором своей поэмы (кроме себя и Коми-морта, от имени которого, собственно, и ведется повествование). Подобная многократная отсылка от одного автора к другому характерна для современной постмодернистской организации текста.

Вторым по значению героем поэмы и живописного цикла является музыкант Вэрморт, представитель «мистического» или «магического» героизма. В картинах он пару раз изображается в виде типичной обезличенной фигуры, но вполной мере его сущность явлена в работе, посвященной мотиву победы над вражеским нашествием. Собственно, Вэрморт в поэме - «автор всех побед», он обеспечивает проход героев в Биармию и их уход оттуда с невестой Яура. В упомянутой картине гигантская фигура игрока вздымается выше гор (голова уходит за пределы полотна). Оцепеневшие от звучания его домры (Жаков почему-то использует украинское название струнного инструмента), враги симметрично застыли в маленьких лодках, уносящих их обратно, к началу пути.

Женские образы представлены в поэме и в картинах в первую очередь оппозиционной парой, происходящих из иных миров Райды и

Йомы-бабы. Светлость первой и тёмность второй неоднократно подчеркивается Жаковым. Микушев представляет Райду невестой в двух картинах (в первой ее похищает Яур, проводя мимо усыпленного Вэрмортом чудовищного пса; а во второй они празднуют свадьбу под крыльями небесной птицы). В третьей картине Райда изображена уже матерью, празднующей возвращение сына. Йома изображена визуально лишь в одном полотне, в сюжете похищения Югыдморта, наиболее полно выявляющего ее сущность. Впрочем, и Райда в поэме, в соответствии с древней эпической логикой становится источником конфликтов и причиной изгнания Вэрморта из Пармы.

Помимо антропоморфных героев в эпосе действуют «волшебные помощники», основным из которых становится белый лебедь Каленик (действующая в паре с лесным человеком Ягмортом). Павел посвятил одну из наиболее удачных картин своего цикла сюжету возвращения похищенного ребенка на крыльях птицы, чей полет меняет мир, расцвечивая его орнаментальными полосами. Еще одним героем жаков-ского эпоса является Коми край. Павел не прошел и мимо этого образа, посвятив эпической Парме картину с изображением семи антропоморфных скал. Этот образ появляется в творчестве этнофутуристов еще в 1990-е гг., но в биармийском цикле он обретает новое звучание, становясь «визитной карточкой» эпической природы.

Следует отметить, что Павел Микушев проявляет незаурядное художественное чутье при отборе сюжетов жаковской поэмы, отметая те из них, которые оказываются неубедительными или не подходящими для визуального воплощения. Так, характерным стало игнорирование им сюжетов о деяниях взрослого Югыдморта (правда, в поэме эти истории не развернуты). Хотя сам художник говорит, что мог бы изобразить еще два - три значимых сюжетов, представляется, что живописный цикл уже в настоящем виде является полным и самодостаточным. Возможно, что его рождение обозначило новый этап в развитии этнофутуристического искусства, соединив разные этапы его формирования и разные способы осмысления и воображения прошлого, разные методы интерпретации культурного наследия народов России.

1. Жаков К. Ф. Этнологический очерк зырян // Жаков К. Ф. Под шум северного ветра. Рассказы, очерки, сказки и предания. Сыктывкар, 1990.

2. Котылев А. Орнаментальный полет Павла Микушева // Котылев А. Ю., Котылева И. Н. Шаман и шут: сборник статей по истории этнофу-туризма в Республике Коми. Сыктывкар, 2012.

3. Котылев А. Ю. Титаны переходной эпохи: сравнительно-культурологический анализ автобиографий К. Ф. Жакова и П. А. Сорокина // Историческое произведение как феномен культуры. Сыктывкар, 2005.

4. Котылев А. Этнокультурное наследие в современных художественных практиках // Котылев А. Ю., Котылева И. Н. Шаман и шут: сборник статей по истории этнофутуризма в Республике Коми. Сыктывкар, 2012.

5. Котылева И., Котылев А. Интеркультурное настоящее этнофутуризма // Арт. 2002. № 3.

6. Котылева И. Путешествие в мир «другого» // Арт. 2000. № 2.

7. Окладникова Е. А. Экологическое сознание современных художников-индейцев Северной Америки и его древние символы // Общество. Среда. Развитие. («TERRA HUMANA»). 2009. № 1(10).

8. Розенберг Н. А. Прорубить окно в Азию. СПб., Ижевск, 2001.

9. Шибанов В. Л. Этнофутуризм как диалог культур // Феномен этнического и глобализация современной культуры народов Поволжья и Приура-лья: Художественная практика, дискурс, образование. Ижевск, 2004.

А.П. Люсый

Терминософия: Пограничное пространство в «географии разума»

УДК 088

Напряжение темы - в двойственности самой идеи границы. Граница как предел может и способствовать обустройству человека, определению его места в мире, но может и заключать, ограничивать его. Граница дома может оборачиваться границей тюрьмы -все зависит тут не от нашего отношения к дому или тюрьме, но от нашего отношения к самой идее границы. Современные границы выполняют не только функцию определения национальной идентичности, но могут быть инструментальными в формировании внутренних конфликтов, продуцируя типы нарушителей границы. Один из

них - исследователь в поисках нового опыта, или те, кто просто хочет расширить свои знания, осваивая новые территории.

Ключевые слова: разделение, иерархия, номадический дискурс, нарушитель, семиосфера, трансграничный регион, идентичность.

Al. Lusiy. "Terminosofia": Borderline space in the "geography of reason "

Tension of this topic lies in the duality of the idea of border. The border as a limit can contribute to the equipping of the person and the definition of its place in the world, but can restrict it. Border home can become a border prison -everything depends on our attitude not to home or prison, but our attitude to the idea of the border. Modern borders have not only a function of determining national identity, but can be an instrument of internal conflict, producing types of trespassers. One of these types is a researcher in search of a new experience, or someone who just wants to expand their knowledge, mastering new territory.

Key words: division, hierarchy, nomadic discourse, violator, semio-sphere, cross-border region, identity.

«Границы? Никогда не видел их, но слышал, что они существуют в умах большинства людей», - заявил Тур Хейердал, подводя итоговую черту своим знаменитым путешествиям через океаны, континенты, эпохи. Это высказывание можно трактовать как вполне авторитетную констатацию существования нового постграничного мира, по крайней мере, в голове реального неограниченного (путешествующего) субъекта (как будто бы отличающегося своей «природностью» от сконструированного постмодернизмом номада). Наверное, с горизонта («вышки») границы это следует назвать - постбиблейским миром.

Согласно Библии, Бог, творя мир, одновременно совершил не менее важное деяние: установил в сотворенном мире границы, провел межи, которые переступать не следует. «Ты установил все пределы земли», «Ты положил предел, которого не перейдут», - сказано об этом (Пс., 73:17; 103:9). «Это действие Бога, уступающее по своей из-начальности лишь самому акту творения, с особой наглядностью являет всю свою властность, когда применяется к водам - субстанции, которая, казалось бы, по природе своей не чувствительна ни к каким границам. Ветхий Завет именно на примере вод многократно подчеркивает незыблемость положенных Богом границ: "...И поставил запо-

ры и ворота, и сказал: доселе дойдешь и не перейдешь, и здесь предел надменным волнам твоим..." (Иов., 38:10-11); "...Давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его..." (Прит., 8:29); "Я положил песок границею морю, вечным пределом, которого не перейдет; и хотя волны его устремляются, но превозмочь не могут; хотя они бушуют, но переступить его не могут" (Иер., 5:22)» [6: 27].

Ветхий Завет, весьма широко и не только пространственно понимая границы, положенные обустраивающим землю Создателем, подозрительно относится ко всякому смешению разнородного: «Скота твоего не своди с иною породою; поля твоего не засевай двумя родами семян; в одежду из разнородных нитей, из шерсти и льна, не одевайся» (Лев., 19:19); «Не паши на воле и осле вместе» (Втор., 22:10). Вместе с тем уже в книгах пророков возникает представление о границах, рассекающих и обустраивающих вертикальный строй бытия, -о Божественной иерархии, которая в настоящее время извращена и подлежит переделке в обратную: «Униженное возвысится и высокое унизится» (Иез., 21:26).

Однако Новый Завет утверждает мысль о перестройке иерархии («Многие же будут первые последними, и последние первыми» -(Мат., 19:30); «всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лук., 14:11)), не отменяя, впрочем, саму идею иерархии и границы, только трактуя ее более отвлеченно, не вдаваясь в мелочные разграничения. Христос пришел, чтобы дать не «мир», но новое «разделение» (Лук., 12:51), чтобы утвердить сущностную пропасть между грехом и праведностью, о которой Авраам говорит грешнику: «хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не перейдут».

Много веков спустя учредитель русского Нового Завета (тот, кто «наше все») через созданную им новую светскую литературу и язык в пору своего увлечения «чистым афеизмом» откровенно высмеял регулирующую стихии деятельность ветхозаветного Создателя:

Кто, волны, вас остановил, Кто оковал ваш бег могучий, Кто в пруд безмолвный и дремучий Поток мятежный обратил?

В последующем же творчестве А. С. Пушкина проблема границ, осложненная собственным положением «невыездного» за границу,

проявляет себя весьма многосторонне. К примеру, она оказывается местом действия двух важных сцен трагедии «Борис Годунов» (по первоначальному авторскому определению - «Комедия в настоящей беде Московскому государству, о царе Борисе и Гришке Отрепьеве») - «Корчма на литовской границе» (8-я) и «Граница литовская» (14-я). «Причем и в том и в другом случае события, разворачивающиеся на границе, являются сюжетообразующими по отношению к целому. Кроме того, для ряда героев трагедии граница становится точкой их устремлений, хотя при этом они руководствуются разными интенциями. О границе говорят и герои, в топологическом смысле с ней не соприкасающиеся. Наконец, в расширительном значении с соблюдением или несоблюдением границ связан вопрос о мере поступка, волновавший Пушкина на протяжении 20-30-х гг.

Уже в первой сцене трагедии в ответ на реплику Воротынского:

Ужасное злодейство! Слушай, верно Губителя раскаянье тревожит: Конечно кровь невинного младенца Ему ступить мешает на престол, -

Василий Шуйский произносит весьма значимое в интересующем нас аспекте слово: "Перешагнет". Далее обнаруживается, что практически все герои трагедии, за исключением очень немногих, переступают границу в прямом или в переносном смысле слова» [7].

По признанию самого поэта, его произведение ориентировано «в светлом развитии происшествий» на «Историю государства Российского» Н. М. Карамзина, в семантическом плане оказываясь разверткой одного емкого абзаца эпопеи историографа. О записке Юрия Отрепьева, которую нашел в его келье Спасский Архимандрит, Карамзин писал: «Так в первый раз открылся Самозванец еще в пределах России; так беглый Диакон вздумал грубою ложью низвергнуть великого Монарха и сесть на его престоле, в державе, где Венценосец считался земным Богом, - где народ еще никогда не изменял Царям, и где присяга, данная Государю избранному, для верных подданных была не менее священною!» [4: 232-233].

Развернувшаяся всеобщая, включая самого Бориса в его отношениях с Иоанном, измена присяге и составляет сюжетную канву трагедии, образуя пружину ее динамического драматического развития. «При этом важно подчеркнуть: что бы ни говорили исследователи о

народе безмолвствующем, Пушкин, как и Карамзин, не исключает его из ситуации всеобщего безумия, связанного с преступанием границ. Не случайно именно из этого массового преступления Карамзин выводит постигшие Россию последствия: "Так готовилась Россия к ужаснейшему из явлений в своей истории; готовилась долго: неистовым тиранством двадцати четырех лет Иоанновых, адскою игрою Борисова властолюбия, бедствиями свирепого голода и всеместных разбоев, ожесточением сердец, развратом народа - всем, что предшествует ниспровержению Государств, осужденных Провидением на гибель или на мучительное возрождение"» [7].

Образ границы в «Борисе Годунове» связан с ее первичной функцией. Она от-граничивает, замыкает, образует и охраняет не только целостность, но и сущность, сам факт государственности. На карте, ставшей своеобразным действующим лицом драмы, обозначена граница, графически схематизированная, и благодаря этому абсолютно идеальная, не-переходимая, как это ощущают и Борис, и его сын, и предполагаемый преемник на троне Федор. Хрестоматийное поучение царя сыну - опыт своего рода терминософии, как можно назвать особую науку о границах, по имени римского бога границ Термина. В России в качестве эквивалента возникших в рамках политической географии «пограничных исследований» принят термин лимология (англ. «limology» от лат. «limes» - граница). Существует и специальное понятие погранометрика, научное направление, изучающее процессы обеспечения пограничной безопасности государств с помощью математических методов и моделей.

Как хорошо! вот сладкий плод ученья!

Как с облаков ты можешь обозреть

Все царство вдруг: границы, грады, реки.

Учись, мой сын: наука сокращает

Нам опыты быстротекущей жизни...

Высказывания Годунова в пушкинской трагедии говорят о том, что он принял престол ради сохранения нерушимого государственного статуса, коррупционная составляющая отсутствует. Не случайно его острая реакция на сообщение Шуйского о появлении самозванца связана в первую очередь с мыслью о границе, которая, в его представлении, должна соответствовать картографическому идеалу и в реальности:

Послушай, князь: взять меры сей же час; Чтоб от Литвы Россия оградилась Заставами; чтоб ни одна душа Не перешла за эту грань; чтоб заяц Не прибежал из Польши к нам; чтоб ворон Не прилетел из Кракова. Ступай.

Эта реплика звучит вскоре после эпизода с картой. Царь воспринимает сообщение Шуйского на фоне целостного, замкнутого границами образа страны. В итоге зона максимального натяжения возникает между эйдетической, идеальной, и референциальной границей, которая, в отличие от картографической, оказывается проницаемой и, в силу этого, не выполняющей свою охранительную функцию. «Более того, признаки проницаемости границ, обнаруживающиеся еще в пределах России, связаны не только с контрастом двух образов границы, столкнувшихся в сознании Бориса, но и с обозначившимся в пятой сцене намерением Григория Отрепьева объявить себя счастливо спасшимся царевичем Димитрием, и, как результат, с нарушением им другой - сакральной - границы, которая пространственно манифестируется в трагедии как ограда монастыря, что особенно рельефно было обозначено в исключенной из печатной редакции сцене, так и названной Пушкиным - "Ограда монастырская". Действие в ней, так же как в сцене "Корчма на литовской границе", происходит в погра-ничье, но только во внутрироссийском, монастырском, и по расстановке акцентов обе эти сцены напоминают друг друга» [7].

Можно вспомнить, что в знаменитой диссидентской постановке «Бориса Годунова» в Театре на Таганке в 1981 г., после которой Юрий Любимов переступил черту между собой и советским гражданством, Самозванец был в тельняшке, а Пимен загримирован под А. И. Солженицына. В таком контексте явно упущенной осталась последующая возможность гримировки персонажей под Горбачева и героев Беловежской пущи. В недавней же экранизации Владимира Мирзоева (2011) сюжет приближен к зрителю колоритом осовремененной бандитской разборки.

Возникший в десятой сцене драмы идеальный картографический образ границы имеет своего негативного двойника, возможность существования которого до поры заслонена в сознании Бориса представлением об абсолютной целостности государства и непроницаемости его границ, хотя в сюжетной развертке он (двойник) опережает

картографический образ. Имеется в виду своего рода вербальная карта, которая в восьмой сцене рисует хозяйка корчмы и которая далее служит ориентиром для Григория Отрепьева: «Будто в Литву нет и другого пути, как столбовая дорога! Вот хоть отсюда свороти влево, да бором иди по тропинке до часовни, что на Чеканском ручью, а там прямо через болото на Хлопино, а оттуда на Захарьево, а тут уж всякий мальчишка доведет до Луёвых гор» [10: 247]. Об относительности границы в той же сцене свидетельствуют слова бродяги Варлаама: «Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли: все нам равно, было бы вино.» [10: 244].

Уравнивание своего и чужого фактически отменяет границу, лишая ее признаков знаковости. По принципу единства противоположностей, то же самое, по сути, манифестирует массовый переход русских бояр на сторону поляков, хотя связано это уже с границами иного рода - этическими. Однако и то и другое приводит к деформации внутрироссийской семиосферы, что порождает негативную цепную реакцию и образует фундамент трагедийного сюжета, имеющего финал, открытый в историю вплоть до наших дней. К примеру, большинство соотечественников, оказавшихся волею судьбы «не гражданами» прибалтийских республик, отнюдь не стремятся переехать в Российскую Федерацию, их устремления направлены скорее на (якобы?) «нормальный» Запад.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Государственные границы выполняют не только функцию определения национальной идентичности, но могут быть инструментальными в формировании внутренних конфликтов. В этом отношении современные границы имеют глубоко противоречивое значение, которое воплощается в различных формах социальной напряженности. Эрхард Штёльтинг пишет о двух возможных реакциях на это непростое различие. «Первая - отвернуться от границы. Внешний мир просто не существует в смысле его реальности. Представляется, что такая реакция довольно типична. В Берлине до 1989 г. многие люди и на Востоке, и на Западе зачастую игнорировали стену. Они даже не думали о ее другой стороне, хотя знали, что там определенно что-то есть. На стену как на демаркацию различий просто не смотрели, она оставалась неотрефлектированной. Это один из факторов, который помогает вписать границы в общество. Подобное отношение к недавно обозначенным границам способствует постепенному стиранию коллективной памяти. С другой стороны, привлекательность границы,

___ __тл

отличия другой стороны могут вызвать иной тип поведения. В этом случае граница является соблазном пересечь ее, законно или незаконно, и испытать волнение от отличий.

Можно выделить два типа нарушителей границы. Один из них -исследователи в поисках нового опыта, или те, кто просто хочет расширить свои знания, осваивая новые и поэтому заманчивые территории. Они могут демонстрировать свою храбрость и свой опыт позже, получив дома социальное признание и освоив некоторые из привлекательных качеств, приписываемых чужой стране» [15: 12]. Второй тип - профессиональные нарушители (контрабандисты).

На этом фоне пушкинская трагедия («комедия о беде») - это произведение о тотальном нарушении героями всяческих границ, о мере и способе их перехода, об у-меренности, т. е. о важности точного определения границы допустимо-возможного, к чему стремился Пушкин в собственной жизни.

«Я и мои цепи - мы стали друзьями», - говорит герой поэмы «Шильонский узник» одного из пушкинских европейских ориентиров Байрона.

Когда за дверь своей тюрьмы

На волю я перешагнул -

Я о тюрьме своей вздохнул.

Так граница - и в узком (стены реальной темницы, пол шильон-ского замка, превращающийся в «алтарь» в байроновском сонете Шильону) и в широком смысле - не отбрасывается, но обыгрывается. Обыгрываются и инстанции, силою которых доктрина границы продолжала сохранять свои позиции в культуре к началу «пограничной» творческой работы одного из основателей немецкого романтизма Но-валиса. Авторитета Библии как Книги Границ в конце XVIII столетия было уже явно недостаточно.

Как «вечную тюрьму» начинает он трактовать заключенность в «природе», в прямом и в расширительном смысле. Новалис в вопросе о таком благотворном (само)заключении обнаруживает несвойственную ему язвительность. «Философия зависимости от природы не удостаивается Новалисом даже имени философии, хотя и есть лишь достойные сожаления люди, которые «уничтожили для себя всякую независимость» от чувственного мира и чьи «ленивые, тяжеловесные, рабские соображения в новейшее время были частично возведены в

систему (Руссо, Гельвеций, Локк)». Несколько позднее та же трогательная преданность природе рождает у Новалиса своего рода эпиграмму: «Иные люди, возможно, так сильно привязаны к природе по той причине, что они, как нашалившие дети, боятся отца и ищут убежища у матери». «Мать» тут - природа, отец - «дух» [6: 38].

Так духовная деятельность оказывается прежде всего присвоением, понятым как постоянное отодвигание границы личности - или того, что от этой границы еще осталось, - все дальше от центра личности, от я (если это я еще существует): «...Я - не что иное, как принцип присвоения. Все, что входит в его сферу, становится его собственностью, - ибо в этом присвоении и состоит сущность его бытия. Присвоение - изначальное действие его природы...»; «Высшее совершенство мыслящей интеллигенции состоит в том, чтобы быть свободным в чужом, данном...». Позже уже наш современник Р. Рорти определил поэзию как «присваивание случайности» [11: 53]. Так возникает личность, не имеющая места в Домоустройстве мира, существующая вне предустановленных чинов, и если эта бездомность и будет когда-либо пережита как трагедия отлучения от Онтологического Дома, то не сейчас, когда демон радуется обретенной текучести, преодолевающей все онтологические плотины; и, поистине, что может тут сделать Бог, приказывавший не раз водам остановиться? «Его безграничную текучесть (grenzenlose Fluchtigkeit), - замечает Фридрих Шлегель о Нова-лисе, - будет трудно оковать даже женщине» [6: 49].

Я, в принципе, могу вообще отказаться от знания конца, если «демонически» не принимаю данный мне конец, временную границу. Этот прием отказа может выливаться и в искусственное продление текста за пределы всех мыслимых границ - так, Жан-Поль в своем огромном труде «Титане» заявил, что будет «танцевать» от цикла к циклу, от мысли к мысли - «пока не придет конец либо сочинению, либо сочинителю, либо всем и вся» [6: 50], либо, напротив, в насильственном обрывании текста там, где «данный Богом» конец еще не наступил. Нечто подобное проделывает Пушкин в «Евгении Онегине», отказываясь от извне положенной границы, от той данной нам «конечности», которую Новалис изгнал из своего «романтического порядка»: «...мне пришлось ограничить знание, чтобы освободить место вере» [6: 50].

Тюрьма может быть обозначена не только наличием границ, но скорее отсутствием выхода. Такое обозначение тюрьмы, вероятно,

наиболее соответствует ее сущности. Идеальная тюрьма - такая, у которой отсутствуют какие-либо границы. Ведь граница предполагает существование пространства, лежащего вне тюрьмы, и, следовательно, - надежду, возможность свободы. И наоборот, безграничность - и есть самая что ни на есть идеальная тюрьма, так как по определению не имеет выхода; поэтому снятие границ - занятие, которому столь усиленно предается Новалис, само по себе не дает никакой свободы.

Граница рождает химеры - этот постулат был осмыслен в художественно-философском творчестве русских символистов, в первую очередь, Андреем Белым. В изобразительном искусстве эксперименты с рамочными конструкциями приводят наглядные примеры, демонстрирующие специфику понимания границы в ее функции «полупроводника» в трансцендентное: такие, как изображение отказа от изображения. Наиболее известным вариантом такой «отрицательной репрезентации», по мнению Е. Григорьевой, является «Черный квадрат» К. Малевича [2: 182-183].

«Преувеличенность жизни в смертный час» [14: 6], - так Марина Цветаева регистрирует особую семантическую функцию границы, заключающуюся в том, что само пребывание на границе дает измерение смысла. И философами-экзистенциалистами человеческое существование осмысляется как «бытие-к-смерти», определенное фактом конечности этого бытия. Аналогичным «стоянии на границе» исполнен поэтический авангард, со своим вниманием к пограничным языковым явлениям (неологизмам, деепричастиям, субстантивированным прилагательным и т. п.).

Сама по себе отмена границ не рождает новой целостности, к чему стремились художники-авангардисты, верящие еще в «прекрасный новый мир». Она дает «свободу от целого, апофеоз частиц», что стало наглядно ощутимым в разрушении композиционного целого. Как пишет М.Д. Попкова, процесс этот, начавшись в модернизме, в постмодернизме достиг своего апогея, т. к. обзавелся мощной антитоталитарной идеологией. Бродский так это выражает: «.воображать себя / центром даже невзрачного мирозданья / непристойно и невыносимо». А на уровне формы в итоге - рассыпанный текст, кумулятивная композиция - свалка слов, образов, идей - принцип каталога или видеоклипа. Особенно наглядно это разрушение композиции демонстрируют карточки Льва Рубинштейна. Осуществляя означенную выше игровую стратегию, художник запускает ядерную реакцию распада -

высвобождается огромное количество энергии, но в результате - разрушение и смерть. Наверно, после жизни - пустота. И вероятнее, и хуже Ада», - констатирует И. Бродский» [9: 44].

Для А. Е. Махова завершающую веху в развитии огромной темы, имеющей глубокие религиозно-библейские корни, - темы границы, предела, межи обозначает стихотворение американского поэта Роберта Фроста «Починка стены».

Есть нечто, что не любит стен в природе: Оно под ними в стужу пучит землю, Крошит на солнце верхний ряд камней И пробивает в них такие бреши, Что и вдвоем бок о бок там пройдешь. Охотники — не так! Я их проломы Заделывал не раз: на камне камня Они не оставляют, чтобы выгнать Забившегося кролика на псов. А эти кто пробил? Ни сном ни духом... Но каждою весной они зияют! Соседа я зову из-за холма. Выходим на межу и начинаем Меж нами стену возводить опять. Мы вдоль стены идем, блюдя межу, И поднимаем камни, что упали. А камни — то лепешки, то шары, Такие, что лежат на честном слове: "Лежи, покуда я не отвернусь!" — Их заклинаю, ободрав ладони. Ну вроде как игра 'один в один'. Доходим мы до места, где как будто Стены вообще не нужно никакой: Он — весь сосна, а я — фруктовый сад. "Ведь яблони есть шишки не полезут!" — Я говорю, а он мне отвечает: "Сосед хорош, когда забор хорош ". Весна меня толкает заронить В его сознанье зернышко сомненья. "Зачем забор? Быть может, от коров?" Но здесь же нет коров! Не лучше ль прежде,

Чем стену городить, уразуметь -Что горожу, кому и от кого? Какие причиняю неудобства? Ведь нечто же не любит стен в природе И рушит их...' Ему б сказать я мог, Что это эльфы... Нет, совсем не эльфы! Пусть поразмыслит... Он же две булыги В руках сжимает, словно бы оружье -Ни дать ни взять пещерный человек! И чудится, что он идет во тьме -Не то чтобы он шел в тени деревьев... Не сомневаясь в мудрости отцов И, стоя на своем, он повторяет: "Сосед хорош, когда забор хорош ".

Напряжение темы - в двойственности самой идеи границы. Граница как предел может и любовно обустраивать человека, определять его место в мире, но может и заключать, ограничивать его. Граница дома может оборачиваться границей тюрьмы - все зависит тут не от нашего отношения к дому или тюрьме, но от нашего отношения к самой идее границы.

М. В. Тлостанова уделяет большое внимание современному междисциплинарному научному дискурсу пограничных исследований или исследований пограничья, поначалу выросшему из панамериканского социокультурного контекста, отмеченного асимметричными взаимоотношениями англо-саксонского мейнстрима. Здесь есть своя «текучесть», «философия моря перекликается с понятием Черной Атлантики, как его сформулировал постколониальный теоретик Пол Гилрой. Черная Атлантика побуждает обратить взоры не к твердой (континентальной или национальной) почве, которая позволила бы укорениться в рамках определенной статичной культуры, а к морю и морскому существованию, к пересечению и транзиту через Атлантику, в результате которого рождаются не фиксированные, а текучие культурные формы. Сама жидкая текстура моря предполагает движение и смешение. И философия моря также обладает этими качествами. Внимание фокусируется на опытах пересечения и нар-ративах перемещения» [12: 66].

В самых радикальных вариантах пограничного мышления, которые формулируются с точки зрения самой границы и населяющих ее людей, акцент смещается внутрь пограничного сознания, мышления, познания и творчества и т. д. Что такое пограничный индивид и каково его место во все более опограничиваемом мире, что связано с усилившимися глобальными миграциями и детерриторизацией, в результате которых рождается на свет новое «я» - не связанное с семьей или определенной культурной группой? Нередко это иммигрант, беженец, изгнанник, обесцененная жизнь, лишенная традиционных связей. Тогда пограничность рассматривается как «культурное головокружение», дезориентация, состояние «после» - после иммиграции, после семьи, после языка, после культуры [12: 67-68].

Пограничное мышление и сознание основывается на саморефлексивном отказе от монотопического субъектно-объектного типа (по)знания, господствовавшего на протяжении последних столетий и легитимированного как подлинно и единственно научный. Позиционирование на пограничье позволяет поставить под сомнение миф мо-дерности, построенный на идее прогресса и развития любой ценой. Риторика модерности выступает действенным средством мифологизации сознания, порождения особой «зачарованности» мифологией модерна, оправдывающей самое себя, исходя из себя же. Место самопровозглашения в случае с модерностью находится внутри самой оцениваемой традиции и связано с эпистемологией нулевой точки отсчета, которая изымает познающего субъекта из мира и превращает этот мир в объект изучения. Пограничные исследования в постколониальной перспективе настаивают на сдвиге «географии разума» с ее западного места и телеологическое откладывание или отсрочка дис-циплинарности с ее методологическими претензиями, и попытка сделать метод объектом вопрошания, поставив под сомнение его онтологический статус.

«Освобождение от дисциплинарного декаданса и деконструкция нулевой точки отсчета лежат в основе критического пограничного сознания, знания, мышления, творчества и теоретизирования в самых разных проявлениях. Пограничье как локус существования может быть определено и во временном, и в пространственном смыслах как изменчивое взаимодействие традиционного и современного начал и как транскультурационный перевод с языка одной инаковости на язык другой. Оно нередко лишается географической конкретности и пере-

носится по аналогии на самые разные социокультурные модели, в область этнокультурной, гендерной, квир-маргинальности, уходя порой целиком внутрь сознания человека границы, существующего на грани культурной трансгрессии, между культур и времен, среди языков, в состоянии постоянного пересечения границ или даже бытия на границе и в качестве границы, когда она проходит внутри индивида. Осмысление пограничья связано и с проблемой смены культурных парадигм и взаимоотношений центра и границ» [12: 68].

Пограничье - это место возникновения особой субъектности, самоощущения того, кто не пересекает или преодолевает границы, не рассуждает о них с некой отстраненной псевдообъективной позиции наблюдателя, вынутого из мира, но сам представляет собой границу, т. к. живет внутри разлома пограничья. Это третье время пространство, особое место, где, по словам Г. Асальдуа, третий и первый мир «постоянно трутся друг о друга» и «кровоточат, пока не родится нечто новое», означенное дефисом, который может быть не границей абсолютного разделения, но воображаемым мостом, т. е. образом объединяющим. «Граница как дом, лаборатория, министерство культуры и контркультуры, где возможно общение на равных, по словам мексикано-американского художника Гильермо Гомеса Пеньи, пограничное путешествие по мирам других людей с любовью, связанное с неагрессивным восприятием другого, с абсолютной пластичностью играющего, свободно и играючи переходящего от одной миромодели к другой, в интерпретации аргентино-американского философа Марии Лугонес.

Пограничье - вечное мерцание включения и исключения, замешанных на неснимаемой противоречивости и вечной неготовности. Не случайно, размышляя о метаморфности пограничья, о его вечно становящейся природе, культуролог Р. Росальдо описывает «зоны культурного пограничья как находящиеся в постоянном движении, а не застывшие для инспекции». Гибридность отличает и сам номади-ческий дискурс границы, находящийся в вечном пути к «транзитному залу ожидания культуры», как описал современную глобальную культурную нестабильность антрополог Дж. Клиффорд. Из подобных метафор вырастают особое пограничное сознание, гнозис, творчество, ракурс видения - не там и не здесь, или и там и здесь, и где-то еще, в русле конъюнктивной логики.

Тип «соблазненных» границей нарушителей помогает воспроизводить коллективную идентичность более осознанно: с одной стороны, все сильнее утверждать ее новыми аргументами, с другой стороны, подвергать ее опасности. Существуют аналогичные феномены социального восприятия. Пересечение сексуальной границы одновременно подтверждает и подрывает традиционные гендерные роли. И это пересечение можно воспринимать как угрозу «нормальной» идентичности. То же наблюдается при пересечении границ научных дисциплин. Упорядоченная кооперация так же бесплодна как, например, туризм официальных делегаций. Ее можно противопоставить ученым, которые игнорируют границы и тем самым угрожают существованию формальных дисциплин и дисциплинарной идентичности, открывая новые межграничные пространства.

Ключевым субъектом в системе взаимодействия культур стал маргинальный человек трансграничного региона. Пограничник нового типа (пограничник-нарушитель, пограничник наоборот) военный аналитик Бредли Меннинг охарактеризован американскими ученым Хуаном Коулом и актером Оуеном Джонсом как «герой нашего времени» [5]. Передачей более 700 000 секретных документов сайту WikiLeaks Б. Мэннинг помог осуществить самую масштабную утечку секретной информации в мировой истории, среди которой знаменитая сцена расстрела вертолетом «Апач» мирных иракцев (среди них и журналиста Рейтерс) в Багдаде, факты поддержки США эскадронов смерти в Афганистане, досье на заключенных военной тюрьмы Гуантанамо, масштабы коррупции в Тунисе и Египте (что, собственно, и вызвало революции в этих странах). «Я надеюсь на международное обсуждение, дебаты и реформы... Если же этого не будет, то мы обречены как вид», - объяснил он принципы своей деятельности [17]. Определенной моральной победой его сторонников стало решение военного суда, оправдавшего Мэннинга по наиболее серьезному обвинению в помощи врагу, но признавшего виновным по большинству из более чем 20 других обвинений, включая шпионаж, кражу и компьютерное мошенничество, благодаря чему он получил «всего» 35 лет тюрьмы с возможностью досрочного освобождения.

ТЛ С С _

В то же время отметим, что главной линией защиты на процессе были психическое расстройство и гомосексуальные наклонности Б. Мэннинга, что подтвердилось после вынесения приговора его заявлением о желании пройти курс гормональной терапии для превраще-

ния в женщину. Явленная в его лице мутирующая граница-саморефлексия тем самым обретает присущий ей женский род. Главный же итог деятельности дуэта создателя WikiLeaks Д. Ассанжа и Д. Мэннинга - превращение Интернета из аполитичного пространства в действенный механизм по формированию взглядов на реальность. У Мэннига появились последователи (Э. Сноуден). Согласно созданному в поддержку Д. Мэннинга сайту, он - вслед за первым «предателем» мирового масштаба М. С. Горбачевым становится претендентом на Нобелевскую премию мира [17]. В промежутке же лауреатом данной премии авансом стал только еще вступавший на свой пост Президент США Б. Обама, по все более общему мнению отнюдь не оправдавший, а скорее «предавший» полученный аванс (я пишу эти строки, не зная, будет ли реализовано уже принятое им решение о вмешательстве в гражданскую войну в Сирии).

Размышления о «теории предательства», связанные с заявленной нами треминософией, обладают дозой гротескной двусмысленности. Практической контрабанде и реальному предательству теория совершенно не нужна, притом, что любая теория может быть перенесена в автобиографический контекст и ложно истолкована как руководство к действию. «Заслуженный предатель на покое» - иронично назвал последнюю главу своей книги «История одного предателя. Террористы и политическая полиция» Б. Николаевский, посвященную Е. Азефу [8]. Однако В. Янцен оспаривает столь безапелляционную оценку: в данном случае речь идет о серии двойных предательств, логически снимающих друг друга и ставящих под сомнение правомерность употребления в данном случае самого понятия «предательство». «Хотя и содержание и логическая структура его деятельности полностью соответствовали всем традиционным критериям и представлениям о понятии предательства (был и субъект-деятель и многочисленные жертвы, было и сознательное одностороннее вероломное нарушение предшествующих взаимных договоренностей и обязательств), некоторые особенности этой деятельности все-таки не позволяют называть его предателем. Камнем преткновения здесь оказывается даже не снимающее само себя двойное предательство, а проблема самоидентификации Азефа. Хотя о его внутреннем мире известно менее всего, не может быть сомнений в том, что во время долголетнего сотрудничества с департаментом полиции и с эсерами он не отождествлял своих целей ни с охранными, ни с революционными задачами этих орга-

низаций, будучи "своим" только среди "враждующих чужих". Но, может быть, в этом-то как раз и состояла вся суть его подлинного лица? Ведь в периоды временных перемирий между правительством и революционерами, как это произошло, например, во время созыва Первой государственной думы, Азеф сразу же оказывался не у дел. Одними собственными силами он не мог причинить серьезного вреда ни той, ни другой стороне. А как только вражда и военные действия между ними возобновлялись, он был снова тут как тут, всегда вовремя на месте и всегда желанный и радикальный помощник. Был ли Азеф просто удачливым бизнесменом, зарабатывавшим на чужой вражде, или служил какой-то заинтересованной в разжигании гражданской войны в России иностранной державе, в данном контексте неважно. Важно другое: сторонником процветания своей Родины, России, он явно не был и вел себя как агент вражеской разведки. А главное отличие агента, шпиона, вражеского разведчика от предателя состоит в том, что он не отождествляется с противником и не предает себя: он просто играет чужую роль. Но знает, что его идентичность связана с каким-то другим местом, в котором уже не надо будет играть никаких ролей, а можно будет жить нормальной спокойной собственной жизнью» [16: 242].

С одной стороны, суть человеческой деятельности состоит в постоянном стремлении к новому опыту и новому знанию, к расчленению обыденности, к переходу с помощью комбинаторики духа за границы привычного и известного. Такой переход нередко оказывается выходом за пределы существующей системы нравственности, ее кодов и запретов. Своего рода лукавство рационального знания, не признающего никаких границ любознательности и науки, заключается в том, что они порождают идеал нейтрального, эмоционально, ценностно и нравственно не ориентированного знания. Может быть, математические формулы и геометрические линии и кажутся, на первый взгляд, эмоционально неокрашенным и нравственно нейтральным содержанием нашего опыта, но, приобретая более конкретные очертания предметов нашего быта, наших домов, линий окружающей нас повседневности, наших изобретений, служащих не только облегчению жизни, но и массовому уничтожению и антигуманным финансовым стратегиям, они эту эмоциональную и нравственную окрашенность обретают заново, а уж в виде музыкальных произведений са-

мым непосредственным и чистым образом вонзаются в мир нашей чувственности.

Поэтому, с другой стороны, «как бы убедительны ни были сомнения в справедливости суждений и приговоров по отношению к отдельным событиям и лицам в прошлом и настоящем, как бы не менялись в истории системы ценностей, общечеловеческие основы нравственности должны сохранять свой антиномичный характер: добро не должно подменяться злом, правда - лукавством и обманом. Ибо в предельно общих этических категориях добра и зла отражено существенное для нормирования межличностных и общественных отношений онтологическое содержание, подмена которого грозит и индивиду и обществу неминуемой гибелью. Именно так эта проблема в течение многих веков рассматривалась и в религиозных учениях, и в философии и в искусстве. В своей основной мотивации - обеспечении выживания и здорового функционирования человеческого общества -содержание этики и онтологии совпадает» [16: 251]. Там же, где подмена предельно общих этических категорий все же происходит, приходится констатировать наличие очевидных симптомов заболевания общества и при его исследовании переходить к языку и методам патопсихологии.

«И возвратясь, я мог единым словом / Изобличить сокрытого злодея» [10: 220]. В современной Москве аналогом Мэннинга стал разоблачитель, но не разбрасыватель «камней» через границы, а прежде всего их собиратель (своего рода сетевой Калита компромата) А. И. Навальный. Однако к первым за десять лет выборам московского мэра с его участием в 2013 г. основная масса московского электората отнеслась с традиционным «безмолвием».

Итак, граница в современном мире являет собой не столько фигуру оппозиции «своего-чужого», сколько метит (рас-страивает) то «пространство без почвы», промежуточный мир, первичное письмо, о котором пишет Деррида как о мире ^//етапсе. Собирание и расстройство. «Введение словечка "рас-страивание", которое, возникая уже не как понятие, но, скорее, как оператор общности подобно известному "рассеиванию" Деррида, позволяет выказать некоторые неожиданные характеристики границы, указывая как на нарушение, так и на какое-то производство, пометить переходность, промежуточность, безосновность текста. Особенность "концепта" границы, который здесь исследуется и одновременно включается в игру означивания

текста, состоит в том, что он осциллирует между интерпретацией ее либо как знака "перехода", либо как знака "конца", причем важным оказывается удержание и того, и другого, что и заставляет подозревать за ними стратегию одной игры, быть может, навсегда разрушающей любую метафизику текста. Иначе говоря, концепт границы играет не просто на наличии пустого "межтекстового" пространства, но на таком разъеме означающих, самом по себе плотном и чреватом плоскостью текста, на котором тот возвращается уже не как собственное приращение в каузальности перформаций и не как простое продолжение, предполагающее развертывание обнаруженных в нем новых кодов-смыслов (все это включено в игру текста, только теперь "по праву" его симуляции), но функционируя как такое распутывание "конца", которое пишет "начало" новой вязи смысла, неизбежно расстраивающей (в смысле нарушающей) предыдущую» [1: 56].

Основной задачей дальнейших пограничных расследований мог бы стать не ответ на вопрос, что есть граница, но, скорее, как она возможна. Формальная сущность границы и ее воспроизведения могут быть определены в терминах участного/ неучастного присутствия и перехода.

1. Богатырева Е. Д. Расследование границы или знаки ничто: граница текста // Граница и опыт границы в художественном языке: материалы междисциплинарного научного семинара (2001-2002 гг.) и русско-немецкой науч. конф. (Самара, 4-6 июля 2001 г.). Самара, 2003.

2. Григорьева Е. Очерки по теории и прагматике регулярных механизмов культуры. М., 2005.

3. Информатору Wikileaks Мэннингу в США грозит 136 лет тюрьмы: сайт. URL: http://news.ti/ru/news/informatoru-wikileaks-menningu-v-ssha-grozit- 136-let-tyurmy

4. Карамзин Н. М. История государства Российского: в 4 кн. М., 2001. Кн. 4.

5. Коул Х., Джонс О. Герой нашего времени: сайт. URL: http : //liva. com. ua/manning-martyr.html

6. Махов А. Е. «Есть что-то, что не любит ограждений»: библейская доктрина границы и раннеромантический демонизм // Темница и свобода в художественном мире романтизма. М., 2002.

7. Меднис Н. Сюжетная функция границы в трагедии Пушкина «Борис Годунов» // Toronto Slavic Quarterly. Winter 2009. № 27. Сайт. URL: http : //www. utoronto. ca/tsq/27/mednis27. shtml

8. Николаевский Б. История одного предателя. Террористы и политическая полиция. Берлин, 1932.

9. Попкова М. Д. Культура XX века: кризис самоидентичности и проблема границ // Вестник Челябинского государственного университета. Философия, Социология, Культурология. Челябинск, 2012. Вып. 22 (276).

10. Пушкин А. С. Полное собр. соч.: в 10 т. М.: Наука, 1964. Т. V.

11. Рорти Р. Случайность. Ирония. Солидарность. М., 1996.

12. Тлостанова М. В. Исследования пограничья/VS пограничное (со)знание, мышление, творчество // Вопросы социальной теории. 2012. Т. 6.

13. Хейердал Т. Цитаты: сайт. URL: http ://citaty. info/quote/man/86665

14. Цветаева М. И. Собр. соч.: в 7 т. М., 1994. Т. 2.

15. Штёльтинг Э. Социальное значение границ // Кочующие границы: сб. статей по материалам международного семинара (Нарва, 12-16 ноября 1998 г.) / под ред. О. Бредниковой, В. Воронкова. СПб., 1999. Труды. Вып. 7.

16. Янцен В. Предательство как проблема индивидуальной памяти и исторической традиции // Вестник Русской Христианской Гуманитарной Академии. Т. 12. Вып. 2. СПб., 2011. С. 242: сайт. URL: http: //www. ergoiournal. ru/?p= 149

17. Chelsea Manning Awarded Sam Adams Integrity Prize for 2014: сайт. URL: http://www.privatemanning. or g/featured/chel sea-manning-awarded-sam-adams-integrity-prize-for-2014

Ю. В. Сарычев

Феномен «нового человека» в культуре ХХ века: предварительный анализ

УДК 008+34

Феномен «нового человека имеет глобальное и локальное социально-антропологическое значение. В глобальном смысле он является следствием процессов социально-экономической модернизации. В локальном смысле идея «нового человека» складывается в рамках идеологии тоталитаризма.

Ключевые слова: новый человек, антропология, глобальные процессы.

Yu. V. Sarychev

The phenomenon of the "new man " in the culture of the twentieth century: a preliminary analysis

The phenomenon of the "new man" has global and local socio-anthropological significance. In global terms, it is a consequence of the processes of socio-economic modernization. In the local sense, the idea of the "new man " formed under the totalitarian ideology.

Key words: new man, anthropology, global processes.

Феномен, от греческого phainomenon - «являющееся», представляет собой философское обозначение явления, постигаемого в чувственном опыте. Отсюда представленную для рассмотрения тему можно было бы обозначить как проявления «нового человека» в социокультурном пространстве России ХХ в., причем проявления, обусловленные глобальными социально-антропологическими процессами.

В широком смысле слова, подобная постановка вопроса о проявлениях «нового человека» может являться частью общей философской проблемы человека, которую изучает специальная дисциплина - философская антропология. В узком же, прикладном смысле изучение феномена «нового человека» в определенных временных и общественно-исторических, организационных и территориально-географических рамках может послужить для понимания как примерной направленности, так и вероятной вариативности развития соответствующей изучаемой культуры. Последнее - узкое, прикладное понимание - является предметом заинтересованности в настоящей статье.

В контексте нашего исследования словосочетание «новый человек» употребляется как понятие, существенно характеризующее человека в качестве творца и, одновременно, в качестве продукта культуры ХХ в. в целом и культуры России ХХ века в частности. Вместе с тем следует отметить, что понятие нового человека имеет смысл не только в контексте некоей новой культурно-антропологической реальности, конструируемой системами социальных практик середины XX в., но предстает как конституирующий эти практики идеомиф -«метасимволика культуры», «надконцептуальный уровень вторичной образности, определяющий, на прагматическом уровне жизнь человека и его самоидентификацию» [8: 76].

Понятие «культура» трактуется нами в соответствии с подходом Питирима Сорокина («Социальная и культурная динамика.» [7]), а

также с учетом общей характеристики культуры - ее строения и функций, определенных Моисеем Самойловичем Каганом [4]. В работе М. С. Кагана речь идет о системном подходе применительно к анализу культуры, и об исходном определении культуры как сложного, имманентного человеку феномена, возникающего в ходе трудового освоения субъектами (человеческими сообществами) мира объектов (природы). Базовое значение, по нашему мнению, имеет также круг понятий, разработанных Карлом Ясперсом в его работе «Смысл и назначение истории» [12], - таких как осевое время, идея радикального влияния на жизнь и организацию человеческих сообществ науки и техники, соотнесение науки, техники, организации, общественного планирования.

Таким образом, работа по определению понятия «нового человека» как творца и результата культурного процесса (что означает -«свою сущность мы создаем сами» [6], а, следовательно, мы в состоянии постигать и ее самое и перспективы ее развития), может оказаться весьма значимой для понимания обстоятельств жизни регионального сообщества.

В постановке целей и задач исследования «нового человека» в культурном контексте России ХХ в. обнаруживаются значительные проблемные места. Прежде всего, речь идет о том, что создание, или, по-другому, «производство человека» [10] нового культурно антропологического типа или «нового человека» в ХХ в. составляло практическую сверхзадачу, по крайней мере, двух породивших историческую драматургию данного столетия человеческих сообществ - национал-социалистической гитлеровской Германии [9: 504-529] и интернационал-социалистического СССР [5]. В то же время материалы отечественной научной рефлексии по данной тематике значительно отставали и отстают от практической культурно-антропологической повестки столетия. Причиной нам видится тот факт, что общественные и политические институты тоталитарной советской России (как и нацистской Германии) культивировали в гуманитарно-культурной среде жесткий государственный идеологический заказ на производство исключительно своего проекта «нового человека» [3] при одновременном жестком идеологическом контроле (административно-идеологической селекции) в антропологическом знании. Другое затруднение исследований в этой области состоит в том, что «в 197080-е гг. под влиянием современной социальной истории наука в ос-

новном интересовалась более общими процессами и структурами. Поток исследований, порожденных этим подходом, неизмеримо продвинул вперед наше понимание. Но в погоне за пониманием мы практически упустили из виду реальных людей» [9: 10]. Поэтому одной из задач исследования феномена «нового человека» в культуре России ХХ в. должен стать возврат общей социально-антропологической картины региона и России, включая не только групповые, но и, тем более, индивидуальные характеристики отдельных лиц, их мыслей, поступков, широких неофициальных биографий. И здесь возникает третье затруднение исследовательской тематики «нового человека» -необходимость избегания категорических этико-моральных оценок, поскольку, занимаясь историко-культурным исследованием, нельзя позволять себе роскошь морализаторства, на которое может побуждать исследовательская самонадеянность и высокомерие при анализе пластов личной биографической информации. Коллизия живого деятельного начала в человеке, рвущемся за рамки морали в попытке выразить живое культурно-историческое течение, непроста. Но она разрешима, принимая во внимание взгляд В. С. Библера на различение морали и нравственности. «Моральное» понимается исследователем как догматы, нормативные скрепы, закрепленные извне (в качестве моральных кодексов) и изнутри (в императивах добра) - они обеспечивают повседневный автоматизм человеческой жизни. «Нравственность» трактуется В. С. Библером как деятельный, поступковый порыв свободной личности в безвыходных перипетиях бытия [1: 7], где именно деятельная нравственность, проявляющаяся в перипетиях человеческого выбора, в безвыходных обстоятельствах и определяет собой смысл культуры. ХХ век нашей планеты и представляет собой вмещающий контекст того, что звучит у В. С. Библера как «безвыходные перипетии свободного личного поступка». «Этот век - эпоха мировых войн, мировых революций, мировых контрреволюций, мировых тотальных диктатур, мировых концлагерей нашего времени. Все эти мировые потрясения изменяют судьбы многих миллионов людей, но каждого из них выбивают из готовых бытовых и социальных матриц, оставляют наедине с самим собой. И, может быть, основное. Это эпоха назревающей автоматизации не только производства, но и человеческих действий. В таком процессе машины сливаются в один легко трансформируемый "организм", а работник выталкивается вовне производства, в свободное пространство рядом с заводом

или фабрикой» [1: 32]. Здесь, наверное, к характеристике историко-культурного содержания ХХ века, данной В. С. Библером, следует присовокупить предположение о том, что так потрясающие наше воображение социальные катаклизмы есть неожиданное нелинейное следствие тихих и глубоких сдвигов в производительных силах и производственных отношениях (выражаясь категориями марксистской социологии). Этими негромкими тектоническими импульсами, которые «впервые во всей широте понял Карл Маркс», стали бурно развивающиеся наука и техника, перевернувшие весь уклад человечества, начиная с ХУ11-ХУ111 вв. н. э. [12: 99-140].

Карл Ясперс справедливо указывает: «В наши дни стало совершенно очевидным, что от характера труда и его разделения зависят структура общества и жизнь людей во всех ее разветвлениях. Это понимал уже Гегель, а Маркс и Энгельс разработали это положение в своей теории, имеющей эпохальное значение» [12: 124]. Но «возводить эту связь в ранг монокаузального понимания человеческой истории, безусловно, неверно. Однако тот факт, что после трудов Маркса и Энгельса такая попытка делалась, объясняется громадным, более чем когда-либо ощутимым значением, которое эта связь обрела в нашу эпоху» [12: 124]. Критикуя попытку монокаузального вульгарного экономического понимания человеческой истории, К. Ясперс опирается на мысль Г. В. Ф. Гегеля о природе труда как некоторого культа, находящего свое выражение в многообразии форм духовной жертвенности. Тем самым Гегель, по мнению К. Ясперса, «указывает на такие возможности и такое значение труда, которые в настоящее время почти забыты. Смысл труда значительно глубже» [12: 125]. И, наконец, более определенно о значении и смысле труда К. Ясперс замечает следующее: «Желание работать, если это не просто желание использовать силу своих мускулов или свое умение, обусловлено осознанием того, что мы участвуем в создании своей среды. Трудящийся познает самого себя в зеркале того, что им произведено. Его охватывает радость от ощущения, что он живет общей жизнью с другими людьми в сообща построенном ими мире, участвует в создании чего-то прочно существующего» [12: 124].

Иными словами, упускаемой из виду существенной характеристикой человеческого труда является творческая радость как апофеоз коллективного созидания.

Вместе с тем (по Ясперсу) влияние бурно развивающихся в последние 300 лет науки и техники на структуру и смысл трудовой деятельности человека существенны и неоднозначны. Их противоречивость выражается в следующих постулатах:

1. «Техника сокращает затраты труда, но вместе с тем усиливает его интенсивность.. .Труд просто оттесняется в другие области. Он изменяется, а не устраняется» [12: 125-126].

2. «Техника меняет характер труда. Величию творческого созидания противостоит в техническом мире зависимость нетворческого применения результатов этих творческих исканий. Открытие возникает как следствие досуга, внезапного озарения, упорства, а применение его требует повторяющейся работы, распорядка, надежности» [12: 126-127].

3. «Техника требует достаточно крупной организации. Лишь на значительных по своей величине предприятиях может быть достигнута и достаточно экономно осуществлена техническая цель. В этих крупных предприятиях человек полностью зависит от крупной организации, в которой он работает, и от места, которое он в ней занимает...» [12: 127].

Выводы, которые Карл Ясперс делает из своего анализа социокультурного пространства современных развитых обществ-государств, лишь подчеркивают культурно-антропологическое оскудение человеческой культурной основы - творческой личности, ее трансформацию в элемент унылого индустриального пейзажа: «Жизнь человека в качестве части машины легче всего характеризовать в сопоставлении ее с прежней его жизнью: человек лишается корней; теряет почву и родину, для того чтобы обрести место у машины: причем даже предоставленный ему дом и участок земли уподобляются машинам - они преходящи, взаимозаменяемы, это уже не ландшафт, не прежнее пребывание дома. Поверхность земного шара на наших глазах превращается в машинный ландшафт. Горизонт человеческой жизни необычайно сужается как по отношению к прошлому, так и по отношению к будущему; человек теряет традиции и перестает искать конечную цель, он живет только в настоящем» [12: 128]. Можно признать заслуживающей самого пристального внимания эту диагностику Карлом Ясперсом современного ему социокультурного пространства XX в. как мира, окрашенного мировым техническим переворотом, «усредняющим» человека, превращающим

его в знаменитые «колесико и винтик» (термин Й. В. Сталина) общего социального прогресса: «С технической эпохой действительно связан глубокий кризис. Маркс и Энгельс пришли к своим поразительным выводам потому, что сумели увидеть это новое. Однако это новое было отнюдь не духовным обновлением бытия. В этом и заключается корень ошибки. Речь шла о новом сознании человека, о новом человеке, о духовном творчестве, об истине и благе, перед взором людей возникло сияющее будущее; и, тем не менее, всё это было, прежде всего, tabula rasa, растущая утрата сознания. Нечто, не заполненное идеей, шумно пропагандировалось в качестве самой идеи» [12: 150]. Обобщения Карла Ясперса в его работе «Смысл и назначение истории» плодотворны для понимания современности, несмотря на общую минорную тональность проведённого им анализа мировой социокультурной среды, сводимой к трём основным культурным тенденциям:

- настойчивого требования масс об установлении справедливого порядка, чему соответствует социалистическое устроение общества;

- сложившегося единства нашей планеты и потребности осуществления его в рамках мирного существования (мировой империи либо мирового порядка);

- утраты человеком традиционной опоры в субстанции всеобщей веры, что побуждает обратиться к подлинным истокам веры в человеческой душе.

К. Ясперс обозначил точку развивающей альтернативности выхода из длящегося гуманистического тупика - «возникает альтернатива - нигилизм или любовь». Надо отметить, что в постановке вопроса, связывающей перспективы человеческих обществ с проявлением позитивной девиации Карл Ясперс находится в согласии с линией исследователей, утверждавших особое значение для общественной организации солидарности. К таковым относится один из отцов современной социологии и культурологии Эмиль Дюркгейм, основным ответом которого на проблему напряжённого соотношения индивидуального и коллективного в обществе как раз и стала теория солидарности [11]. Пётр Алексеевич Кропоткин в своем незаконченном труде «Этика. Происхождение и развитие нравственности» также проводил мысль о едином для биологических и социальных форм жизни (с точки зрения П. А. Кропоткина) законе солидарности, взаимной помощи и поддержки. Взаимная помощь и солидарность по П. А. Кропоткину

и есть двигатели общественного прогресса. Питирим Сорокин в 1949 г. при финансовой поддержке известного филантропа Ели Лилли создал Гарвардский центр по изучению созидательного альтруизма, который проводил исследования источников и влияния созидательного альтруизма.

Таким образом, исходя из сущностных характеристик социокультурного пространства ХХ в., «новый человек», вероятнее всего, должен был получить свое персональное воплощение в рамках, заданных научно-техническим прогрессом, который, по мнению многих исследователей, и составлял смысл социокультурных процессов ХХ в. [2]. «Новым человеком» мог оказаться ученый, инженер, бюрократ. В своей этической проекции «новый человек», предположительно, мог обнаружить себя человеком, не укладывающимся в «прописи» современной ему морали, но он предстал нам человеком безусловного нравственного выбора и поступка. В деятельностном своем проявлении «новый человек», скорее всего, обнаруживал черты созидательного альтруизма и тяготения к радости творческого коллективного труда. Кто эти люди, раскрывающие своим биографическим опытом явление «нового человека», сколько их можно отметить в истории России и региона, каким образом влияли они на социокультурный процесс в ХХ в. - эти вопросы могут получить свой ответ в более пространном исследовании.

1. Библер В. С. Нравственность. Культура. Современность (Философские размышления о жизненных проблемах). М.: Знание, 1990. (Новое в жизни, науке, технике. Сер. «Этика»; № 4).

2. Вернадский В. И. Труды по всеобщей истории науки. 2-е изд. М.: Наука, 1988.

3. История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. М.: Гос. изд-во пол. лит-ры, 1945.

4. Каган М. С. Общая характеристика культуры, ее строения и функций: сайт. URL: http ://n3 55317. narod.ru/cultura/lekcii/ 10b.htm (дата обращения 02.01.2014).

5. Кара-Мурза С. Советская цивилизация. М.: Эксмо: Алгоритм, 2011. (Русский век).

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

6. Межуев В. М. Размышления о культуре и культурологии: культурология в контексте современного гуманитарного знания // Культурологический журнал: электронное периодическое рецензируемое научное издание.

2011. № 2(4): сайт. URL: http://cr-iournal.ru/rus/iournals/72.html&i id=6 (дата обращения 02.01.2014).

7. Сорокин П. А. Социальная и культурная динамика / пер. с англ., вступит., статья и комментарии В. В. Сапова. М.: Астрель, 2006.

8. Фадеева И. Е. Метасимволика культурных пространств: локальный текст в измерении цивилизационной системы // Человек. Культура. Образование. 2013. № 4 (6). С.73-88.

9. Эванс Р. Третий рейх: Зарождение империи / Ричард Эванс; пер., англ. Б. Кобрицова. Екатеринбург: У-Фактория; М: Астрель, 2011.

10. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. М.: Политиздат, 1961. Т. 21.

11. Юдин Г. Коллективное и индивидуальное в антропологии Э. Дюркгейма // Социологическое обозрение, Т. 12, № 2. 2013.

12. Ясперс К. Смысл и назначение истории / пер., с нем. 2-е изд. М.: Республика, 1994. (Мыслители ХХ века).

М. Н. Сопова

Театрализация пространства детской игры и теория Николая Евреинова

УДК 008+37.032

На основе анализа теории театрализации Николая Евреинова в статье предлагается новый взгляд на проблему детской игры и игрушки. Автор пытается определить место детской игры в свете категории «театра для себя» Н. Евреинова, что позволяет найти дополнительные обоснования особого значения детства в развитии личности ребенка. Специальное внимание отводится театрализации пространства детской игры.

Ключевые слова: театрализация, театр для себя, детская игра, игрушка, ребенок.

M. N. Sopova. Theatralization of the space of children's play and the theory of Nicolay Evreinov

The article offers a new view on the problem of children's toys and games. This research relies on the theory of theater of Nic. Evreinov. The

author tries to define the place of children's games in the light of the category of "theater for themselves " N. Evreinov that allows finding additional justification of special significance of the childhood in the development of the child's personality. Special attention is given to children's play space theatricality.

Key words: theatricality, theater for themselves, children's play, toy, child.

Театрализация пространства детской игры выступает одним из характерных явлений современной культуры. Широкое и все более активное распространение этого феномена не случайно - оно является проявлением целого ряда тенденций, выражающих специфику развития ребенка в эпоху массовой культуры. Возникнув как одна из форм жизненных практик человека, игровая театрализация с течением времени обретает автономность и получает развитие в детском художественном творчестве, сохраняя свое значение на протяжении всего становления растущей личности человека. Однако тема «театрализации» пространства детской игры, которая носит ярко выраженный междисциплинарный характер, на наш взгляд, является недостаточно изученной. Наша задача - не просто еще раз обратиться к феноменологии детской игры в ее собственно педагогических и психологических аспектах, но показать ее универсальность в культуре с позиции формирования экзистенциального опыта ребенка в процессе его социализации, а также как механизм формирования интеллектуальных практик.

С этой же точки зрения следует, на наш взгляд, рассмотреть и феноменологию театральности. Несмотря на то, что понятия «театральность» и «театрализация» не относятся к числу новых и к этим терминам обращались и обращаются теоретики и деятели искусства, сама идея театрализации предполагает рассмотрение ее экзистенциальной природы в контексте становления субъективности посредством вовлеченности в собственное «Я» - «Я» Другого.

Театральность - совокупность выразительных средств, которые отличают театр (сценическое искусство), театральную «реальность» от других видов искусств (изобразительных, словесных) и от столь же условных конструкций «реальности», выстроенной их собственными средствами [9]. Анализ и интерпретация смысловых понятий «игра» и «театр» / «театральность» / «театрализация» раскрывают, на наш взгляд, театрально-игровую сущность бытия человека.

Одним из ярких теоретиков и деятелей театра, предложившим свою трактовку «театральности» и «театрализации» и внесшим большой вклад в развитие театра, является фигура Николая Евреинова -литератора, режиссера, драматурга, теоретика и историка театра. Исследователи творчества Н. Евреинова отмечают, что трудно найти подобную ему многогранную личность, наделенную талантами высшей пробы в разных областях театральной деятельности.

Вся жизнь Н. Евреинова была отдана театру. В 1910-е гг. Евреи-нов выдвинул идеи «тотальной театральности», «театрализации жизни», «театра для себя». Он стремился к переосмыслению сущности театра как формы самопознания человека и как источника радости. В своей работе «Театр для себя» он дает расширенное толкование категории «театральность»: «Это инстинкт преображения, инстинкт противопоставления образам, принимаемым извне, образов, произвольно творимых человеком, инстинкт трансформации видимостей Природы» [4: 118].

В работе «Театр как таковой» он дает следующую трактовку театральности: «Под "театральностью" как термином я подразумеваю эстетическую монстрацию явно тенденциозного характера, каковая, даже вдали от здания театра, одним восхитительным жестом, одним красиво протонированным словом создает подмостки, декорации и освобождает нас от оков действительности - легко, радостно и всенепременно [5: 40-41]. Евреинов говорит: «.жизнь есть нечто, из чего надлежит что-то сделать для того, чтобы почувствовать себя ее хозяином, а не рабом, для того, чтоб из необходимой она стала желанной, стала, наконец, игрушкой», ведь только когда человек «театрализует жизнь, она получает для него полный смысл, она становится его жизнью, чем-то таким, что можно любить» [5: 49].

Каждому человеку присуще театральное отношение к действительности. Являясь одним из экзистенциалов, театральность пронизывает всю жизнь человека. Всякое действие, не имеющее целью удовлетворение самых примитивных естественных потребностей, рассматривается Евреиновым как деятельность, прежде всего театральная. Здесь мы имеем дело с параллельным развитием философии, объясняющей мир через инстинкт театральности, и театра как уникальной художественной формы, в распространении законов театра на любые жизненные процессы.

По мнению Евреинова, театральность «покидает» театральную сцену и растворяется в мире, проникая во все сферы общественной жизни, т. е. возвращает свое естественное состояние, характерное для культур архаики. Он усматривает ее везде - от обыденных ритуальных форм (церковь, армия, светский этикет) до масштабных исторических акций. Евреинов выделяет два типа театральности: повседневную, данную, установленную веками и как свободное творческое волеизъявление индивида. Театральность (как жажда преображения), по представлению Евреинова, преэстетична, на ранних этапах становления человеческого самосознания предшествует художественному формотворчеству и не объясняется желанием переустройства мира по законам красоты. Причем состояние театральности / театрализации предстает как внутреннее расщепление индивидуального «Я», выполняя тем самым функцию «зеркала» в его понимании Ж. Лаканом и реализуя метафизическую природу человека - его свободу.

Размышляя о театре будущего, Евреинов пишет: «У каждого из нас будет свой собственный театр, некий тоже в своем роде "театр для себя", представляющий полную свободу в выборе времени, компании и удобной позы для наслаждения сценическими произведениями, которые, разумеется, не ограничатся исключительно "научными картинами"» [4: 294].

Свою оригинальную концепцию театральности Евреинов выстраивает и обращаясь к жизни животных. По мысли автора, высшие животные используют театральность почти сознательно, для собственного удовольствия. Подобно человеку, животное способно на добровольный, сознательный самообман, который и есть залог наивысшего наслаждения от игры (ухаживанье и прихорашиванье птиц; обезьяна, которая нянчит собаку, как куклу). Посредством воображения животное способно одушевить неживой предмет, создавая для себя «объект иллюзии» (игра собаки с костью) и получая радость художественного свойства. Подобные примеры игр животных уже близки к «обезьянничанью» дикарей и детей. «Театр у животных - первейшая, зачаточная форма искусства», - подытоживает Евреинов. Игра (воля к театру) - первотолчок к эволюции. Игра делает из животного - человека. «От бессознательной маски (мимикрии) к сознательному лицедейству - таков путь от животного к человеку». «Театральность» у высших животных - ради радости самопреображения и радости погружения в иллюзию - за пределами логики и целесообраз-

ности. Театр у животных по-настоящему становится театром тогда, когда приобретает игровой, несерьезный, дурашливый вид. В теории Евреинова видимая исчерпанность театра как искусства, ознаменованная «Театром у животных», есть и поворот обратно - к театру как искусству, как игре [6: 301].

Таким образом, основание человеческой природы, согласно Ев-реинову, представляет собой внутренне двойственное пространство индивидуального сознания, формируемое расщеплением: «Я» и «маска» становится экзистенциальным «зеркалом», давая толчок развитию сознания как со-знания.

В работах Н. Евреинова стремление к театральности (к игре) рассматривается как стремление к творчеству. Творчество освобождает человека для новых форм деятельности и является фактором свободы. Такой свободный театр сохранился, по мнению Н. Евреинова, в мире ребенка, в мире дикаря, поэтому именно они наиболее театральны. Но со временем под гнетом семейного воспитания, образования, материальных условий жизни театральный инстинкт покидает человека.

Похожую точку зрения мы находим в трудах М. Бахтина. Если у Н. Евреинова в основе его идей лежит театрализация, то одной из базисных идей М. Бахтина является карнавализация, в случае с которой стирается разграничение актеров и зрителей: «Карнавал не знает разделения на исполнителей и зрителей. Он не знает рампы даже в зачаточной ее форме. Рампа разрушила бы карнавал (как и обратно: уничтожение рампы разрушило бы театральное зрелище). Карнавал не созерцают - в нем живут, и живут все, потому что по идее своей он всенароден. Пока карнавал совершается, ни для кого нет другой жизни, кроме карнавальной» [2: 12].

Подобно театру и карнавалу, игра - это представление, изображение, спектакль, показ человеком своего внутреннего мира. Утверждение человеком своей самости, своего эго выражается в размыкании и расширении границ бытия личности и приобретении своего индивидуального опыта. В игре человек осуществляет не только поиск себя, но и ставит себя под вопрос, осуществляет испытание себя.

Детская игра - тоже своеобразный театр, в котором ребенок выступает нередко одновременно и как «актер», играющий какую-то роль, и как «режиссер», организующий действия своих сверстников и участвующих в игре вещей, и как «драматург», импровизирующий сюжетное действие и словесный текст за себя и за куклу. Ребенок яв-

ляется вместе с тем и организатором игрового «спектакля» и его зрителем, ибо при всей увлеченности игровым действием он не теряет из виду реальности, из материала которой и по образцу которой он строит реальность игровую.

Тяга к игре как к театрализации присутствует в описании детского возраста и самого Евреинова: «Совсем маленький, я уже увлекался мыслью о создании своего театра из неуклюже-занятных, лубочных паяцев, покупавшихся, помню, в одной табачной лавочке. По целым часам, бывало, дергал я за веревочку плоское подобие своего идеала, добиваясь "жизни" от раскрашенного идола» [7: 99].

М. Бахтин показал, что в игре принципиально отсутствуют зрители и актеры. Игра в них не нуждается, она будет игрой и без них. Сам играющий не видит свою игру в целом, не имеет ее целостного эстетического образа. Произведение искусства всегда что-то изображает, а игра ничего не изображает, но лишь воображает. Например, «мальчик, играющий атамана разбойников, изнутри переживает свою жизнь разбойника, глазами разбойника смотрит на пробегающего мимо другого мальчика <...>; отношение каждого из них к тому событию жизни, которое они решили разыграть, нападению разбойников на путешественников, есть только желание принять в нем участие, пережить эту жизнь в качестве одного из участников ее: один хочет быть разбойником, другой - путешественником, третий - полицейским и проч., его отношение к жизни как желание ее пережить самому не есть эстетическое отношение к жизни...» [1: 67].

М. Бахтин отмечает, что «игра действительно начинает приближаться к искусству, именно к драматическому действию, когда появляется новый, участник - зритель, который начинает любоваться игрою детей с точки зрения изображаемого ею целого события жизни...» [1: 67]. Для зрителя вся игра видна в целом, а ее участники видны как «герои» произведения, действующие в своем игровом мире, но не направляющие эти свои действия на зрителя. Охватывая своим взглядом игру в целом, зритель мыслит ее как автор произведения, т. е. именно в его глазах, с его позиции событие становится произведением. Однако событие из произведения снова превратится в игру и потеряет свое эстетическое измерение, если зритель откажется от своей созерцательной эстетической позиции и захочет сам вступить в игру.

В игре смыслы принимаются как бы всерьез, в то же время игрок онтологически свободен, независим от смыслов и в любой момент

может от них отказаться. Есть две принципиально отличных парадигмы игры: игра как приближение субъекта к реальности и как его удаление от нее. Ребенок не путает грани реальности и игры, зная, что игра - это «жизнь понарошку», «как будто» по-настоящему. Но это не значит, что ребенок при этом несерьезно относится к игре. Работа интеллекта позволяет человеку, в том числе и маленькому, строить разные варианты «картины мира». Именно игра демонстрирует основной признак интеллекта - свободу, как бы предлагая человеку власть над реальностью. Все получается легко и красиво, играючи. Игра становится неотличимой от жизни, а жизнь от игры, грань между ними стирается. Дети любят воображать себя взрослыми или героями сказок, кинофильмов и мультиков. Это воображение не остается лишь в уме, но и проявляется в поведении. Безусловность реальности преодолевается в символизме игры.

Это подтверждает и Н. Евреинов: «Помните, что фантазия - это основа искусства, а "сила воображения" не была бы силой, если б не могла представлять что-либо несуществующее реально! В этом смысле психология давно уже признала тот важный в глазах идеолога "театра для себя» факт, что среди всех факторов, из которых составляется созерцание предмета, решающий эмоциональный момент впечатления создается не объективными факторами как его habitus, а субъективными, т. е. теми, совместное действие которых мы называем фантазией, изменяющей и оживляющей объект, так что вместе с ростом этого фактора фантазии рука об руку идет процесс усиления чувства» [5: 307].

Рассуждая о фантазии, Евреинов обращается к исследованию В. Вундта: «В детской игре объект должен оставлять возможно свободное место фантазии, - говорит В. Вундт, - правило, значение которого столь часто забывается фабрикантами детских игрушек». А между тем известно, что «восковая кукла, являющаяся точным воспроизведением настоящего ребенка, или ящик кубиков, отдельные части которого сделаны сообразно проекту построенного здания, являются гораздо более несовершенными игрушками, чем деревянная кукла, только слегка напоминающая черты человеческой фигуры, или собрание деревяшек, могущих соединиться как угодно» [3: 307]. «Верное природе изображение становится для ребенка предметом удивления, если не страха, и художественный автомат, будь он прыгающим человеком, летающей птицей или моделью настоящей паровой железной дороги, является объектом, с которым фантазия не может ничего сде-

лать, потому что он уже обладает всеми качествами, которые фантазия могла бы придать ему» [4: 308].

Это действительно так. Главной отличительной особенностью настоящей детской игры является наличие воображаемой ситуации. В игре ребенок одновременно живет в двух мирах: реальном пространстве и в воображаемом. Расхождение видимого и представляемого, когда понарошку все возможно, является главной характеристикой игры, которая развивает и творческие способности, и воображение, и самостоятельность, и многие другие важнейшие качества личности дошкольников.

Способность к игре и потребность к ней заложена в бытийной природе человека познающего, человека активно пропускающего окружающий мир через призму субъективных восприятий и представлений, через мир собственного воображения, продуцирующего разные игровые формы.

Содержанием театрально-игровой деятельности детей является социокультурный опыт, что определяет ее место как компонента содержания образования; она создает условия для осознания чувств, помогает научиться отстраняться от ситуации, видеть ее «сверху»; направлена на развитие театрально-игровых умений человека, которые позволяют адекватно действовать в социуме, поддерживать и развивать свой креатив. Игра одновременно «захватывает» и чувства человека, и его страсти, и его интеллект, и поведение. Этот факт означает, что игра - полифункциональная и универсальная сфера жизнедеятельности с образным, а не понятийным мировосприятием «человека играющего», при котором главную роль играют фантазия и воображение человека, его эмоциональный опыт и «эмоциональное мышление», что укрепляет научный интерес к игре в решении проблемы формирования творческой личности.

Человек нуждается в Другом. В игре человек пытается найти нечто непохожее на себя. Наличие Другого дает первичную бинарную структурацию мира на пространство Своего - доступного и находящегося во владении - и пространство Чужого - недоступного и не находящегося во владении. Игра - это коммуникация, нечто, происходящее в общем месте, в едином пространстве, в коллективном бытии. Совершается выход игрока за пределы Себя, вовне Своего к Другому, соединения Себя с Другим. Другой устанавливает пределы Своего, границы того, чем Свое обладает. «Я» раздвигает собственные границы благодаря Другому и за счет его. Другой - это способ нашего присутствия в мире. Игра - это поиск Другого и встреча с Другим [3].

Встретиться с Другим - это значит принять его, согласиться с ним, т. е. самому стать немного другим, преодолеть свои границы, превзойти свои пределы. И этим Другим для ребенка часто становится не только партнер по игре: взрослый или сверстник, но и игрушка, без которой мир детства и игры просто немыслим.

Игрушка играет важную роль в процессах формирования человеческого «Я» в его соотношении с «Другим» (реальным и ирреальным). Можно предположить, что причины феноменальной сущности игрушки и ее универсальности в масштабах общечеловеческой культуры заключаются в том, что она имеет исключительное значение для становления человеческой личности в ее персональных и инперсо-нальных ипостасях в онтогенезе. Л. Г. Оршанский еще в начале XX в. отметил, что «.игрушка способствует естественному развитию двух путей детского творчества. В первую очередь ребенок идет от игрушки к театру. Одновременно с путем имитации театрального характера, от игрушки прокладывается дорога и к производству, и к знанию» [8: 46].

Особый вес игрушке придает то обстоятельство, что она оказывает существенное влияние на формирование личности ребенка, в значительной степени детерминирует его ментальные и поведенческие реакции, а также играет определяющую роль при социализации и гендерной идентификации, освоении социальной и природной среды и адаптации к ней в раннем детстве. Идеология антропоморфизма позволяет использовать антропоморфные игрушки в целях «социального конструирования», т. е. для формирования и развития «пространства личности» ребенка, осознания им своего «Я», противопоставленного «Другому», формирования гендерной, социальной и этнокультурной принадлежности и желательных стандартов поведения.

Одним из важнейших признаков игры также является спонтанность действий игрока. Именно возможность и ценность, конструктивность и эффективность такой произвольности выбора, непредсказуемости поступка субъекта и делает некую деятельность игрой.

То же можно наблюдать и при рассмотрении феномена театральности. Критерием театральности, так же как и критерием игры, является желание преображения, стремление «стать другим», стремление дополнить свое «Я» «Я» другого. Это потребность не эстетическая, а экзистенциальная, причем природа ее направлена на интеллектуальное преображение сознания. Игра - первичная интеллектуальная

практика, и только на базе ее может быть сформировано мышление и сознание индивида. Театральность - это жизненная потребность, -утверждает Евреинов, изначальная в человеке, и реализуется она по законам театра: «.что мне толку в эстетике, когда она мешает мне творить свободно другую жизнь, быть может даже наперекор тому, что называется хорошим вкусом, творить, чтобы противопоставить мой мир навязанному мне, творить совсем с иной целью, чем творится произведение искусства! Последнее имеет в виду эстетическое наслаждение, произведение же театральности - наслаждение от произвольного преображения.» [5: 44]. Театральность - не театр, а природная общечеловеческая основа, независимая от обыденности, позволяющая реализовать человеческую индивидуальность.

Н. Евреинов рассказывает о театре четырехлетней Верочки, которой «нет никакого дела до новых теорий сценического искусства». Она обходится без сценического оборудования и без костюмов, ей не нужны куклы и игрушки. Ее актеры - пальцы ее руки, у каждого из которых - роль, а сюжеты спектаклей рождаются в Верочкиной фантазии. Вот подлинный театр. Рассуждая о театре маленькой Верочки, Евреинов утверждает, что ее театр - «совсем настоящий театр». «Творческая убедительность достигает здесь такого абсолюта, что дальше некуда идти и нечего желать. Правда, здесь творец и зритель

- одно лицо; но в том-то и заключен здесь весь секрет театральной иллюзии». «В этом театре каждый раз идет новая пьеса. Здешний драматург неистощим в своей фантазии.» [4: 290]. Верочкин театр не нуждается в публике.. «Здесь действительно все делается как по волшебству и даже без волшебной палочки» [4: 291].

В этом примере ярко проявляется режиссерская, творческая игра маленького ребенка. В ней ребенок выступает как режиссер, который управляет и руководит действиями либо игрушек-артистов, в приведенном выше примере - обычных пальцев детской руки. Маска эстета оказывается фальшивой перед театральной природой ребенка. Театральная поза - результат отчаянной борьбы за выживание в обществе

- теряет смысл перед истинными ценностями. Евреинов исходит из того, что театральность подсознательна. Она сопровождает человека постоянно и проявляется во всем.

«Чувство жуткого удивления вызывает созерцание детской игры,

- замечает Л. Г. Оршанский в своем труде об игрушках, - наблюдатель видит полное слияние ребенка с игрой; все, что есть в нем жизнеспособного, силы, внимание, восторг, целиком отдаются этой вне-реальной и в то же время самой действительной жизни. Это. ред-

кий случай творчества, совершающегося не в тайниках души, а открыто, безбоязненно, - тайна на мгновение вынесена на свет...». [5: 57-58]. Ребенок непрестанно актерствует; действительность его вовсе не интересует. Для него глубоко важно «faire la guerre» изображать собою взрослого коня, «в салазки жучку посадив». Окружающие его предметы суть не более как объекты его смелой театрализации. И «если вы их оторвете от игры, - замечает Ж. д'Удин, - они не скоро вернутся к действительной жизни: в этом вымышленном мире игры как различен был ритм их существа от того будничного ритма, в который вы хотите их заставить вернуться!» Сюда же относится необыкновенно развитая у детей страсть гримасничать и «кривляться», особенно когда они чувствуют, что на них обращено внимание. Все это не более и не менее как неудержимое для ребенка проявление инстинкта театральности [5: 57-58].

Игровая деятельность как акт естественного творчества не отпечатывается в каком-то исходном облике, а имеет процессуальный характер, ее цель - изменение личности. Игра является средством адаптации к культуре. Она готовит ребенка к будущему самостоятельному бытию. Предназначение детской игры в первую очередь заключается не в том, что бы обучить ребенка определенным способностям и свойствам, в игре ребенок прежде всего учится быть человеком.

Таким образом, особое значение игры как формы театрализации жизни заключается в том, что ребенок, сам того не подозревая, решает главную задачу своей жизни - он определяет свое место, свой путь среди людей. Игра как экзистенциальная потребность становится первичной интеллектуальной практикой ребенка, посредством «театра для себя» и, как следствие, обретения внутренней диалогичности сознания, формирующего свою индивидуальную и социальную идентичность.

1. Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности. Эстетика словесного творчества / сост. С. Г. Бочаров, примеч. С. С. Аверинцев и С. Г. Бочаров. М.: Искусство, 1979. С.7-162.

2. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990.

3. Гурин С. П. Игра. Спонтанность. Трансценденция: сайт. URL:

http://russned.ru/filosofiya/igra-spontannost-transcendenciya

4. Евреинов Н. Н. Театр для себя // Евреинов Н. Н. Демон театральности / сост., общ. ред. и комм. А. Ю.Зубкова и В. И. Максимова. М.; СПб.: Летний сад, 2002. 535 с.

5. Евреинов Н. Н. Театр как таковой // Евреинов Н. Н. Демон театральности / сост., общ. ред. и комм. А. Ю. Зубкова и В. И. Максимова. М.; СПб.: Летний сад, 2002. 535 с.

6. Евреинов Н. Н. Театр у животных. (О смысле театральности с биологической точки зрения) // Евреинов Н. Н. Оригинал о портретистах / сост., подгот. текстов и комм. Т. С. Джуровой, А. Ю. Зубкова и В. И. Максимова. М.: Совпадение, 2005. 399 с.

7. Евреинов Н. Н. Метод художественной реконструкции театральных постановок // Евреинов Н. Н. Театральные новации. Пг.: Третья стража, 1922: сайт. URL: http://www.teatr-lib.ru/Librarv/Evreinov/novatsii/# Toc319840421

8. Оршанский Л. Г. Художественная и кустарная промышленность СССР 1917-1927. Л.: Академия художеств, 1927. 83 с.

9. Театральность. Википедия. Свободная энциклопедия: сайт. URL: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D2%E5%E0%F2%F0%E0%EB%FC%ED%EE% F1%F2%FC

Е. Н. Шапинская

Кризис эстетических ценностей в «посткультурном» обществе: концепция культурного

капитала Пьера Бурдье1

УДК 008+18

В статье рассмотрена проблема кризиса эстетических ценностей и снижения роли художественной культуры в образовательном процессе, что отрицательно сказывается на формировании идентичности человека информационного общества. Автор обращается к идеям французского социолога П. Бурдье, который создал концепцию «культурного капитала» как важнейшего фактора формирования отношения человека к действительности и формирования его личностной идентичности. Искусство рассматривается Бурдье как социальный феномен, тесно связанный с социальной стратификацией и уровнем образования. Теория Бурдье является значимой как для осмысления процессов, происходящих в отечественной культуре и образовании, так и для преодоления кризисных явлений.

1 Статья подготовлена при поддержке РГНФ. Грант № 14-03-00035.

90

Ключевые слова: эстетические ценности, посткультура, культурный капитал, идентичность.

E. N. Shapinskaya. The crisis of aesthetic values in the "post-cultural" society: the concept of cultural capital of Pierre Bourdieu

The article deals with the problem of crisis of aesthetic values and the downgrading of art in education process, which has negative influence on identity formation of the human being of information society. The author addresses the ideas of French Sociologist Pierre Bourdieu who came up with the concept of cultural capital as the very important factor offorming the attitude towards reality and personal identity. Art is regarded by Bour-dieau as a social phenomenon closely connected with social stratification and level of education. The theory of Bourdieu is important for understanding the processes in our culture and education and for overcoming crisis phenomena.

Key words: aesthetic values, post-culture, cultural capital, identity.

Одной из важных проблем, стоящих перед отечественной культурой и образованием, является острая нехватка художественных и эстетических представлений и ценностей у современной молодежи, выросшей в условиях бурной информатизации общества, оказавшей сильнейшее влияние как на область образования, так и досуга. Преобладание технологической составляющей, все больший механицизм в образовании, процессы дробления культурного пространства и краха традиционной системы ценностей поставили под вопрос необходимость выработки эстетической оценки феноменов окружающего мира, а небывалое расширение области массовой и медиакультуры вытеснило «элитарную» культуру в узкий круг «посвященных». В то же время постмодернизм, оказавший столь сильное влияние на культурную ситуацию конца прошлого века, провозгласил стирание граней между высокой и массовой культурой, что еще более запутало неподготовленного человека в вопросах ценности и значимости многочисленных культурных и художественных текстов, реплицируемых медиа, но недифференцированных и часто вызывающих недоумение. Встает вопрос: зачем современному человеку, живущему в условиях доступности и избытка информации, понимание искусства в его многообразных формах, знания о культурных ценностях, возможность реализовать себя через художественную деятельность? С точки зре-

ния прагматического общества потребления, не имеет смысла затрачивать время и усилия на постижение того, что может легко появиться одним нажатием на кнопку компьютера с краткими информативными комментариями. На наш взгляд, очень обоснованный ответ на этот вопрос содержится в теории французского социолога П. Бурдье.

Пьер Бурдье - один из ведущих представителей современного социокультурного знания, работающий в области социологии культуры, социологии образования, философии культуры. Большое внимание уделялось ученым анализу системы образования («Воспроизводство в образовании, обществе и культуре», 1977). В своих исследованиях Бурдье стремится преодолеть разрыв между частными эмпирическими исследованиями и чисто теоретической рефлексией («Введение в теорию практики»). Важным вкладом в современную теорию и социологию культуры является работа «Distinction» («Различие. Социальная критика суждения вкуса», 1979), в которой исследователь анализирует категорию вкуса, важнейшую для формирования социальных различий в обществе. В своей повседневной жизни люди постоянно совершают выбор между тем, что доставляет им эстетическое удовольствие, и тем, что они считают просто модным или даже безобразным. Бурдье кладет в основу своей книги данные многочисленных социологических исследований, в которых прослеживается связь между многообразными социальными факторами и проявлениями вкуса в одежде, еде, мебели, досуговой деятельности и т. д. Автор приходит к выводу, что социальный снобизм распространяется по всему современному миру, а разные эстетические приоритеты - это нередко результат нежелания уподобиться выбору других социальных групп. Таким образом, не существует «чистого» вкуса. Бурдье находит очень широкий спектр социальных значений в выборе заказа в ресторане, в современном культе красивого тела, в занятиях спортом. Социальный мир функционирует одновременно как система властных отношений и как символическая система, в которой минимальные различия вкуса становятся основой социального суждения.

В 70-80-е гг. Бурдье продолжает исследование культуры повседневности в связи с разработанной им категорией культурного капитала и его роли в восприятии произведений искусства. Подход Бурдье к социокультурной проблематике представляет несомненный интерес в современной теории культуры, а также в контексте стирания граней между «высокой» и массовой культурой, особенно ярко выраженным

в постмодернистской культурной парадигме. Концепция различия

Бурдье дает понимание культурного пространства, противоположное

постмодернистскому - это не коллаж равноценных фрагментов, но

структурированная иерархия, обусловленная многочисленными ли__^ ТЛ С

ниями различия, пронизывающими современный социум. В данной статье мы стремились не просто изложить взгляды П. Бурдье относительно эстетического вкуса, взаимоотношений элитарной (в терминологии Бурдье «легитимной») и массовой культуры, роли образования в формировании эстетических предпочтений, но применить их к социокультурной ситуации в современной России, где понятие социального различия стало весьма важным как в теории, так и в практике культуры. Изменяется и характер образования, и ценностные ориентации молодого поколения, и технологическая база культуры. В этих условиях для исследователя культуры и общества особенно важно найти методологическую ориентацию, не потеряться в потоке теорий, концепций, мнений и оценочных суждений (столь часто негативных по отношению к современной культуре). С этой точки зрения, знакомство с концепцией Бурдье, основанной на богатейшем материале эмпирических исследований и в то же время представляющей вполне аргументированное и глубокое теоретическое исследование, может обогатить понимание современной культуры и может послужить толчком к новому типу социокультурных исследований в отечественном контексте.

Проблематика работ Бурдье связана с вопросами эстетического вкуса, восприятия легитимной и массовой культуры, со способами передачи культурного наследия через институты семьи и школы и формирования культурного капитала. Все эти вопросы представляют несомненный интерес как для культурологической рефлексии, так и для культурных практик нашего времени. Остановимся на некоторых из них более подробно.

Проблемы восприятия художественной культуры

При разработке Бурдье проблем восприятия искусства особое значение имеет понятие культурного кода. Акт расшифровки произведения искусства, его спонтанное и адекватное «понимание» возможны и эффективны только в том случае, когда культурный код, который делает акт дешифровки возможным, полностью усвоен наблюдателем (в форме культивируемой способности или наклонности),

сливается с культурным кодом, который сделал возможным данное произведение. Культурный код автора должен совпадать с культурным кодом воспринимающего. Когда эти специфические условия невозможны, возникает непонимание. Иллюзия непосредственного понимания ведет к иллюзорному пониманию, основанному на ошибочном коде. Не признавая же, что произведения закодированы определенным кодом, мы бессознательно применяем код, который работает для повседневного восприятия, для дешифровки знакомых объектов к произведениям иных традиций. Невозможно восприятие, в котором не присутствует бессознательный код. Очень важно, по мнению Бур-дье, отказаться от мифа о свежем взгляде, который считается добродетелью, дарованной «безыскусностью» и «невинностью». Одна из причин, почему менее образованные читатели или зрители в наших обществах так склонны требовать реалистического изображения, та, что, будучи лишенными специфических категорий восприятия, они не могут применять к произведениям высокой культуры никакой другой код, кроме того, который дает им возможность восприятия как значимых объектов повседневного окружения. Минимальное и непосредственное понимание, доступное самому простому наблюдателю и дающее ему возможность узнать «дом» или «дерево», все равно предполагает соглашение, разумеется, бессознательное, между художником и зрителем относительно того, что считать реалистичным в ту или иную историческую эпоху.

Произведение искусства, рассмотренное как символическое «богатство», а не как экономическое богатство, существует как таковое только для человека, который имеет возможность его «усвоить-присвоить», т. е. расшифровать [2: 206]. Художественная компетентность определяется как предварительное знание четких художественных принципов разделения на стили и культурные формы, которое позволяет определить место репрезентации в общем пространстве художественной культуры путем классификации стилистических индикаторов, которые она содержит, сделать ее частью универсума искусства, а не повседневных объектов. Смысл художественного восприятия заключен в нахождении его отчетливых стилистических черт путем установления соответствий со всеми другими произведениями, формирующими класс, к которому оно принадлежит.

Художественный код как система возможных принципов разделения во взаимодополняющие классы универсума репрезентаций,

предложенная определенному обществу в данное время, лежит в самой природе социального института. Будучи исторически образованной системой, основанной на социальной реальности, этот набор инструментов восприятия, при помощи которого определенное общество в определенное время «присваивает» художественные богатства, не зависит от индивидуальной воли и сознания. Склонность к присвоению культурного богатства - это результат общего или специального образования, которая создает художественную компетентность в виде владения инструментарием для усвоения/присвоения этого богатства, а также культурную потребность в этом усвоении.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Быть знатоком искусства (как и искусства мыслить или жить) невозможно, если усвоены только теории и необходимые предписания, - считает Бурдье. Здесь предполагается нечто похожее на контакт между учителем и учеником в традиционном образовании, т. е. постоянный контакт с произведениями искусства определенного класса. Так же как ученик бессознательно может усвоить правила поведения методом погружения, исключающего анализ или отбор элементов примерного поведения, так и любитель искусства может освоить принципы и правила его конструкции даже без их сознательной формулировки. В этом состоит вся разница между теоретиком искусства и любителем, который обычно не в состоянии сформулировать принципы, на которых основано его суждение. В этой области, как и в других, например, при изучении грамматики, школьное образование имеет тенденцию поощрять сознательную рефлексию моделей восприятия или выражения путем формулировки принципов творческой грамматики.

Опасность академизма присутствует в любом рационализированном обучении, которое преподает предписания и формулы чаще в негативном аспекте, чем в позитивном. Даже в тех случаях, когда образовательное учреждение уделяет много внимания теоретической художественной подготовке, но не поощряет культурную деятельность, оно все же создает некую близость с миром искусства, чувство принадлежности к «культивированному» классу. Возникает «культивированная диспозиция» как общее отношение, которое предполагает осознание ценностей произведений искусства и способность их усваивать/присваивать. Хотя школьное обучение в основном занимается литературными текстами, оно может формировать способность восхищаться и любить произведения искусства или классы произведе-

ний, которые постепенно связываются с определенным образовательным и социальным статусом. С другой стороны, оно создает обобщенную способность классифицировать произведения по авторам, школам, периодам, направлениям, умение оперировать категориями литературного анализа и владение кодом, который помогает усваивать сходные категории в других областях художественной культуры.

Способность сформулировать так называемое личное мнение - это также результат полученного образования. Возможность отбросить школьные стереотипы - это привилегия тех, кто в достаточной степени усвоил школьное образование и может составить свое собственное мнение о «школьной» культуре, основанной на культурных доминантах общества. Контраст между общепринятой, «рутинизированной» культурой и подлинной культурой, освобожденной от «школярских» стереотипов, имеет значение для меньшинства образованных людей, для которых культура - это «вторая натура», наделенная всеми признаками таланта, а полное усвоение институциональной культуры -это условие выхода из нее по направлению к свободной культуре.

Люди, принадлежащие к одной социальной категории или к одному уровню образования, реализуют свою тягу к искусству в одном поле культуры, и их интересы не ограничиваются, как правило, увлечением одним видом искусства или культуры, - таков вывод Бурдье. Структуры предпочтений, связанные с уровнем образования в одной области искусства, соответствуют структурам предпочтений того же типа в других видах искусства. Так, если человек посещает концерты классической музыки, он, как правило, интересуется и выставками такого же рода. Концерты, проводимые нередко в музеях, - наглядный пример такого синтеза.

Эстетическая диспозиция

Любое «легитимное», т. е. относящееся к официальной высокой культуре, произведение искусства налагает нормы своего собственного восприятия и определяется как легитимный способ восприятия, который требует определенной диспозиции и определенной компетентности [1]. Чем же являются эти диспозиции?

Их можно рассматривать и как «дар природы», и как результат обучения, отражающий неравные социальные распределения возможностей и встреч с высокой культурой.

По мнению Э. Панофски, произведение искусства - это то, что должно быть пережито и воспринято эстетически [4]. Существует и другое мнение: любой предмет - естественный или искусственный -может быть воспринят эстетически. Если это так, то мы приходим к выводу, что произведение искусства создается эстетической интенцией, или, перефразируя формулу Ф. де Соссюра, эстетическая точка зрения создает эстетический объект. Для эстетического восприятия художественного объекта необходимо его видение с точки зрения его формы, а не функции. «Классические вкусы, - пишет Панофски, -требовали, чтобы частные письма, речи в суде и щиты героев были произведениями искусства, в то время как современный вкус - и к архитектуре и к пепельнице предъявляет требование быть функциональными» [4: 13].

Оценка различных объектов как произведений искусства зависит от интенции воспринимающего, которая является функцией норм, управляющих отношением к произведению искусства в определенной исторической ситуации. Чтобы вырваться из этого круга, нужно понять, что идеал чистого восприятия искусства является продуктом систематизации принципов эстетической легитимности, которые помогают конструированию автономного художественного пространства. Эстетический способ восприятия соответствует определенному способу художественного производства. Некоторые области искусства (как, например, вся постимпрессионистская живопись) являются продуктом художественной интенции, которая утверждает абсолютное превосходство формы над функцией, способы репрезентации над репрезентируемым объектом. Такое искусство категорически требует чисто эстетической диспозиции, которую раннее искусство требовало лишь условно. Художник способен применять чистую интенцию художественного усилия к любому предмету. Соответственно, и эстет способен воспринимать любой объект эстетически, независимо от способа и цели его производства. Отсюда доходящее до абсурда с точки зрения традиционного вкуса превращение в «художественное произведение» любого бытового предмета, включая мусор, отбросы и т. д. Это требование объективируется в художественном музее, где эстетическая диспозиция становится институтом. Здесь происходит автономизация эстетической деятельности по отношению к «экстраэстетическим» интересам или функциям. Экспонаты, изначально имевшие разное функциональное назначение, такие, к примеру, как

распятие, «Пьета», фетиш и натюрморт требуют внимания к форме, а не к функции, к технике, а не к теме. Они сконструированы во взаимоисключающих, но равно необходимых стилях, представляя вызов ожиданиям реалистической репрезентации, так как она определяется канонами эстетики повседневности. Так, объекты, которые раньше были просто любопытны с точки зрения коллекционеров экзотики, приобрели теперь статус произведений искусства. Причина этого -изменение эстетической установки, - полагает Бурдье. Поэтому трудно игнорировать тот факт, что художественное созерцание должно включать некоторую степень эрудиции, которая вредит иллюзии непосредственного озарения и ослабляет элемент чистого удовольствия.

Чистый вкус или варварский вкус?

В обществе потребления статус произведения искусства во многом связан с его местом в пространстве популярной культуры, с рейтингом на художественном рынке. В связи с этим достаточно вспомнить известную работу Ортеги-и-Гассета «Дегуманизация искусства» [6]. С. Лангер также отмечает несоответствие высокого искусства вкусам «толпы»: «Стало ясным, что высокое искусство не доставляет непосредственного чувственного удовольствия, как печенье или коктейль, несмотря на его доступность широким массам» [3: 183]. У обычных людей присутствует интерес к сюжету произведений, в результате чего они называют «красивыми» репрезентацию красивых вещей, особенно тех, которые непосредственно обращены к ощущениям, чувственному опыту. В эстетическом восприятии от подобного взгляда отказываются в пользу незаинтересованности и дистанции, отказываясь подчинять суждение о репрезентации природе репрезентируемого объекта.

Популярная эстетика основывается на принципе преемственности искусства и жизни, что предполагает подчинение формы функции. Враждебность читателя/зрителя/слушателя, обладающего незначительным культурным капиталом, к любому формальному эксперименту проявляется как в театре, так и в живописи, и еще нагляднее в фотографии и кино, где массовая аудитория находит удовольствие в сюжетах, которые логично движутся к счастливому концу и идентифицируются с простыми ситуациями и характерами. Несомненно, это требует меньше усилий, чем восприятие спорных и символических действий и фигур с загадочными проблемами. Отказ принять тип ху-

дожественного творчества, воплощенный в театре жестокости Арто, героях Беккета или абсурдистских диалогах Г. Пинтера, исходит не от недостатка знаний, но от глубоко укорененного требования участия, которого формальный эксперимент не дает, особенно когда театральная фикциональность отрицает сама себя, как это происходит во всех формах «театра в театре». Желание войти в игру, идентифицировать себя с радостями и страданиями персонажей, проявить беспокойство об их судьбе, прожить вместе с ними их жизни основано на своего рода доверчивости, наивности. Несмотря на то, что Бурдье проводил четкую границу между высоким и популярным вкусом, он признает объединяющую роль массмедиа в современной культуре. «Телевидение, которое приносит некоторые представления высокого искусства в дом, или некоторые культурные институты, которые создают контакты рабочей публики с высоким искусством и авангардом, создают экспериментальные ситуации. Иногда мы видим замешательство, даже панику, смешанную с отвращением, которую вызывают порой экспонаты ... когда формальный эксперимент проникает в знакомые развлечения на телевидение, зрители из рабочего класса протестуют, потому что чувствуют себя исключенными из этих игр» [1: 33].

Формальная утонченность, которая в литературе или в театре ведет к «затемнению», к непонятности, в глазах «обычной» публики -знак желания держать непосвященных на расстоянии. Это воспринимается как необходимая часть обстановки, связанной с сакральным характером высокой культуры: ледяная торжественность великих музеев, грандиозная роскошь оперных театров, декор и декорум филармонических залов. Напротив, популярное развлечение обеспечивает участие зрителя в шоу, в празднике. Если цирк и мелодрама (воссозданные некоторыми спортивными зрелищами, такими как борьба, бокс и все формы командных игр на телевидении) более популярны, чем танцы или театр, это происходит не только потому, что они формализованы и предлагают более непосредственное удовлетворение. Через праздник они ведут к целому ряду зрительских восторгов: великолепная декорация, блестящие костюмы, возбуждающая музыка, живое действие и все формы комического - они удовлетворяют вкус и дают ощущение радости простого языка и сердечного смеха, которые сметают условности и приличия.

Эстетическое дистанцирование

Популярная реакция - прямая противоположность остранению эстета, который даже когда он обращается к какому-то объекту популярного вкуса (вестернам, комиксам), устанавливает дистанцию путем смещения фокуса с содержания на форму, на специфически художественные эффекты. Одним словом, эстет всегда классифицирует. Эстетическая теория представляет незаинтересованность как единственный способ признать произведение искусства как автономное. В результате мы часто забываем, что эти качества означают отказ от сопереживания, от серьезности восприятия. В. Вульф [5: 326] проводит условную, но все же четкую границу между двумя классами произведений художественной литературы: теми, которые пробуждают чувство неудовлетворенности и желание изменить что-то в своей жизни (к таким авторам писательница относит А. Беннета, Г. Уэллса, Д. Гол-суорси), и произведениями типа «Тристрам Шенди» Л. Стерна и «Гордость и предрассудки» Д. Остин, которые самодостаточны и не вызывают никаких других желаний, кроме желания их перечитать.

Вкус к усложнению формы и беспредметной репрезентации особенно заметен в реакциях на живопись. В отказе от наивности восприятия и «коллективного энтузиазма» и проявляется эстетическая диспозиция. Чем выше уровень образования, тем заметнее расхождение в определении красоты, когда речь идет об объектах популярного вкуса. В популярной эстетике требование к красивому произведению искусства заключается в красоте самого объекта репрезентации: безобразные или тривиальные объекты не могут составить основу для красивой картины. Для искушенных же зрителей сам объект не важен. В популярном вкусе ценность, приданная вещи, совпадает с ценностью образа его в произведении искусства. Для «среднего» культурного уровня восприятия достойными объектами искусства и эстетического подхода являются социально значимые объекты, в то время как для более высокого культурного уровня - эти предметы могут быть рассмотрены и как интересные, и как ничего не значащие. Для утонченного вкуса форма всегда выходит на первое место, что нередко мешает установлению непосредственной связи с красотой мира. В «варварском» восприятии произведение рассматривается как полностью оправданное, если репрезентируемая вещь достойна художественного воплощения, если репрезентативная функция подчинена высшей функции восхваления реальности, которая, в свою очередь,

достойна увековечения. «Варварский», то есть не культивированный вкус, согласно Бурдье, признает только реалистическую репрезентацию, т. е. уважительную, подчиненную репрезентацию предметов, предназначенных для того, чтобы стать произведением искусства из-за их красоты или социальной значимости.

Эстетика, этика и эстетизм

Когда люди сталкиваются с «легитимными», т. е. вошедшими в доминантное культурное пространство произведениями искусства, у них часто не хватает компетенции применить к ним схемы восприятия собственного этоса, т. е. те, которые структурируют повседневное восприятие. Эти схемы находятся в оппозиции с принципами эстетики. В результате получается систематическое сведение произведений искусства к реальным вещам, отказ от формы в пользу человеческого содержания, что является варварством с точки зрения чистой эстетики. Бурдье приводит пример восприятия фотографии рук старой женщины. Наименее эстетически развитые зрители обращают внимание на деформацию рук, говорят, что у женщины, вероятно, артрит, что руки ее изуродованы, видят, что пальцы скрючены... Для «нижнего» среднего класса важен этический момент: «Это руки, изношенные трудом». Эти руки иногда вызывают сочувствие: «Бедняжка, они у нее, наверно, болят». Могут быть и эстетические оценки: «Если бы руки были изображены на картине, они могли бы выглядеть красиво». «Такого рода руки можно встретить на картинах раннего Ван Гога».

На более высоких уровнях социальной иерархии суждения становятся более абстрактными: «руки», «труд», «старость» функционируют как символы, как предлоги для последующих размышлений: «Эти две руки напоминают о бедной и несчастной старости» или «Очень красивая фотография - символ труда» или «Я вспоминаю о служанке Флобера».

Эстетизм, который делает художественную интенцию основой «искусства жизни», предполагает моральный агностицизм, полную противоположность этической диспозиции, которая подчиняет искусство ценностям «искусства жизни». Эстетическая интенция может противоречить диспозиции этической нормы, которая определяет легитимные объекты и способы репрезентации для различных социаль-

ных классов, исключая из универсума репрезентации некоторые реальности и способы их представления.

Самый легкий способ эпатажа - придать эстетический статус нарушению некоей этической нормы, которая тем не менее может быть признана нормой в других социальных группах. Нечто подобное достигается путем придания эстетического статуса тем явлениям, которые исключены доминантной эстетикой своего времени из пространства легитимности. Так, в художественных журналах авангардного толка есть тенденция переходить границы приемлемого, отойти от эстетических условностей, и, мало того, заставить признать эстетическую природу этих выходов за пределы дозволенного. Этим обстоятельством продиктована и их логика выбора материала. Для публикаций о кино, например, они берут фильмы режиссеров очень неравноценных, но именно тех нарушителей этических и эстетических норм, за которыми закреплено это качество: Чаплин, Эйзенштейн, Феллини, Антониони, Годар, авторов эротической порнографии, андеграунда. Этот выбор лежит в основе эстетизма, с позиций которого они рассматривают избранные произведения. Это называется символической трансгрессией (нарушением границ). Она часто сочетается с политической нейтральностью или с революционной эстетикой. Но всегда это прямая противоположность мелкобуржуазной серьезности и морализаторству. Именно этим объясняется неприязнь к интеллектуалам, художникам, студентам со стороны консервативно настроенных слоев общества, обладающих не столь значительным культурным капиталом.

Само определение искусства, включая «искусство жизни», подразумевающее жизненный стиль, - это поле борьбы между социальными группами, утверждает Бурдье. Оно наполняется разным содержанием в различных социальных группах. То же самое можно сказать об «искусстве жить» или стилях жизни. Доминируемые (подчиненные) стили, которые никогда не получали систематического выражения, почти всегда воспринимаются даже своими защитниками с разрушительной точки зрения господствующей эстетики. Взгляд на искусство с точки зрения этики требует, чтобы форма произведения искусства была подчинена этической идее. Но тогда в чем же состоит чисто эстетическое восприятие искусства? Бурдье полагает, что оно основано «на принципе уместности, который социально сконституирован и приобретен». Это принцип выбора из всех элементов, предложенных

воспринимающему, тех стилистических черт, которые отличают определенный способ репрезентации, характерный для какого-то периода искусства в целом или для определенного художника. На практике этот принцип реализуется на выставках одного жанра или одного художника.

Еще раз вернемся к вопросу о том, что же понимает Бурдье под эстетической диспозицией. Это способность воспринимать и рассматривать специфические стилистические характеристики произведения искусства, неотделимые от художественной компетенции. Последнее приобретается не только путем систематического образования, но и при помощи систематических контактов с произведениями искусства в музеях, галереях, где первоначальная функция произведений искусства (икона, портрет, пейзаж, керамика, мебель и т. д.) нейтрализована тем, что его размещение в музее создает чистый интерес к форме. Восприятие сходства стилистических черт (школы, периода, художника, жанра) предполагает имплицитное или эксплицитное соотношение с различиями или наоборот. Мы обычно ссылаемся на те или иные типические произведения, выбранные как модель, как образец для данного класса, потому что они в высочайшей степени воплощают качества, характерные для данной системы классификации. Таким образом, каждый человек, обладающий эстетической диспозицией, при восприятии искусства вступает в сложное пространство интертекстуальности, в игру культивированных аллюзий и аналогий, создающих ткань, сотканную из различных типов опыта, что и создает очарование художественного созерцания.

Дистанция от необходимости

Несомненно, существует соотношение между образовательным капиталом и способностью оценивать произведение искусства, вне зависимости от его жизненного содержания. Дело в том, что художественное образование дает нам языковые средства для выражения своего мнения о произведении. Но дело еще и в том, что эстетическая диспозиция зависит от материальной независимости человека, от того что культурный капитал является принадлежностью экономически независимых категорий населения. Эстетическая диспозиция исключает всякую наивную или чисто этическую реакцию, сосредотачиваясь исключительно на способе репрезентации, стиле и т. д. В таком виде она является аспектом общего отношения человека к миру и к

другим, своеобразным жизненным стилям. Этот социологический вывод Бурдье вряд ли применим к российской культурной ситуации, для которой до сих пор важен разрыв между культурным и экономическим капиталом ее носителей. Это ведет к тому, что культурный капитал начинает выполнять компенсаторную функцию, многочисленные примеры чего мы видим как в советской, так и в постсоветской культурной практике (посещение выставок, театров, концертов классической музыки, лекториев, приобретение интеллектуальной литературы). В то же время новые обладатели экономического капитала также стремятся приобрести культурный капитал, но делают это нередко как типичные культурные потребители, как хорошо платящие туристы, на время вторгающиеся в страну высокого искусства. Эта диспропорция, это несоответствие западного и отечественного культурного опыта и его теоретизирование вызвано динамикой социальности, которая на Западе носила характер устойчивых тенденций на фоне социальных перемен, в то время как потрясения, в очередной раз пережитые Россией, столь драматически изменили ее культурные контексты, что ее культурное пространство приобрело характер палимпсеста, где мы находим следы тех же самых процессов, о которых в применении к западной культуре пишет Бурдье. Поэтому и фигура эстета, «погруженного в игры культуры», напоминает нам влюбленного в искусство русского ценителя искусства дореволюционного времени. Трудно найти столь многочисленные примеры эстетической диспозиции как среди художников, так и среди публики, чем в русской художественной культуре «серебряного века».

Эстетическая диспозиция - это не только способ восприятия произведений искусства, это один из аспектов дистанцированного отношения к миру и к другим, основанного на определенных социальных условиях существования. Это выражение привилегированной позиции в социальном пространстве, которое особенно явственно ощущается в сравнении с другими социальными условиями существования. Как и в случае других вкусовых предпочтений, она объединяет и разделяет в одно и то же время. Эстетическая диспозиция объединяет тех, чей вкус был продуцирован одинаковыми условиями, отделяя их одновременно от всех остальных. Это разделение очень важно, поскольку вкус является основой всего, чем мы обладаем, включая людей и вещный мир, и всего, чем мы являемся для других. Через вкус мы классифицируем себя, а нас классифицируют другие. Вкусы, т. е.

явные предпочтения, являются практическим подтверждением неизбежных различий, когда их надо оправдать. Это делается через отрицание вкусов других. Вкус - это неприятие вкусов других не потому, что эти вкусы заложены от природы, а потому что каждый вкус ведет к отказу от других как неестественного для себя. Эстетическая нетерпимость может быть очень разной. Это ярко проявляется в неприятии носителями масскульта культуры высокой, несмотря на то, что в наше время грань между ними бывает сильно размыта. Это не мешает существованию широко распространенного среди искушенной публики предвзятого мнения о чрезвычайно низком статусе многих форм популярной культуры. Это переносится и в область теоретической рефлексии, что привело к отсутствию в отечественной традиции серьезных исследований популярных культурных форм.

С точки зрения Пьера Бурдье, непереносимость к соединению высокого и популярного вкуса означает, что игры отдельных художников и эстетов и их борьба за монополию художественной легитимности менее невинна, чем им кажется. Вопросы художественного вкуса неотделимы от проблем вкуса в повседневной жизни. Так, жизненный стиль художника - это всегда вызов буржуазному жизненному стилю, который он осуждает как абсурдный путем практической демонстрации абсурдности, пустоты его ценностей. В эстетической диспозиции заложено отрицание духа серьезности, требуемого буржуазным этосом. В отличие от стиля, характерного для высокого социального положения его носителя, эстетика рабочего класса и культурно отсталых слоев среднего класса склонна к эстетизации объектов, которые существуют в эстетике календарей и открыток, дешевых заменителей недоступных для них объектов и практик.

Манеры и способ приобретения культурного капитала

При равном уровне образовательного капитала разница в художественной компетентности, согласно Бурдье, определяется социальным происхождением. Культурная (или языковая) компетентность определяется условиями ее приобретения, которые представляют собой определенный фирменный знак. Важны не только различия в компетентности, но и манера их применения, выявляющая различные

способы их приобретения. Манеры - это символическая манифестация, чье значение и ценность зависят как от воспринимающих, так и от производителя. Манера пользования символическими товарами составляет один из ключевых признаков высокого или низкого вкуса.

Приобретение культурного капитала может осуществляться двумя способами. Можно приобщаться к нему путем раннего спонтанного обучения в семье, расширяя его затем в ходе образования. С другой стороны, существует позднее упорядоченное сознательное обучение, создающее особое отношение к языку и культуре. Компетенция знатока, бессознательное владение инструментами постижения искусства, так же, как искусства мысли или искусства жизни, не может быть передано исключительно понятиями и предписаниями. Если знаток искусства часто не может сформулировать принципы своего суждения, институализированное обучение предполагает степень рационализации, которая влияет и на отношение к воспринимаемым произведениям. Свободное удовольствие эстета исчезает, когда появляются понятия.

Формальное образование обеспечивает способы выражения, которые выводят практические предпочтения на уровень систематического дискурса и организует их вокруг четко сформулированных принципов. Таким образом достигается символическое господство над практическими принципами вкуса. Те, кто уже обладает чувством красоты, получают принципы, понятия, формулы вместо импровизации, но прежде всего (и по этой причине эстеты не любят педагогов) рациональное преподавание искусства встает на место непосредственного опыта, предлагая решения тем, которые хотят компенсировать потерянное время.

В то же время образовательные учреждения могут хотя бы частично сгладить нехватку культурного опыта у тех, кто не получает его в своей социальной среде. Несомненно, эта идея зиждется на идеализированной модели образования, которая редко реализуется на практике, несмотря на разницу социокультурных контекстов. Что касается отечественной ситуации, положение в сфере преподавания предметов так называемого художественного цикла ничуть не способствует формированию «культурного капитала» у тех, кто им не владеет изначально. Это происходит несмотря на формальное введение художественного образования в школьную и вузовскую практику (что постоянно уменьшается с точки зрения как количества, так и качества

преподавания). Весьма ценные практические и теоретические разработки прошлого становятся все меньше востребованными, а общий уровень культурной компетентности снижается. Введение в школьные программы ряда предметов гуманитарного цикла на практике является фрагментарным, маргинальным и малоэффективным.

Для Бурдье большинство социальных способов использования культуры связано с представлением о том, что эстетический опыт социально обусловлен. Произведения искусства принадлежат только тем, кто приобрел возможности усвоить/присвоить их. Только немногие получили реальный шанс извлечь пользу из теоретической возможности, предложенной всем наслаждаться произведениями, выставленными в музеях, слушать записи классической музыки или смотреть спектакли оперных и драматических театров на дисках и в кинотрансляциях. Если мы примем это как данность, в противовес привитым нам эгалитарным установкам, то возможно наши сожаления по поводу уровня культурной компетентности окажутся лишь демифологизацией представлений о великой силе искусства для всех, сложившихся в эпоху русской демократической критики. С другой стороны, возникает вопрос, в чьи руки при существующем положении вещей попадет культурный капитал и каково будет место ценностей высокой культуры в иерархии культурных приоритетов, которые складываются в наши дни.

В своем блестящем исследовании современной культуры («Различие») П. Бурдье прибегает к понятию «культурный капитал», который также необходим человеку для адекватной жизни в обществе, как и капитал финансовый. При всей доступности информации, она не заменяет художественного вкуса, который формируется на протяжении многих лет совместными усилиями школы и семьи и дает человеку возможность чувствовать себя полноценным участником художественных процессов, проходящих в обществе, как с точки зрения восприятия, так и реализации собственных творческих устремлений. Вопрос в том, каким образом можно приобрести культурный капитал в условиях кризиса гуманитарного образования и фрагментации культурного пространства, в котором многочисленные формы эстетического и художественного освоения мира не находят необходимой философской и мировоззренческой основы, а институциональные формы эстетического и художественного воспитания не связаны, а зачастую и противоречат многочисленным художественным практикам,

востребованным в среде подростков и молодежи, но не имеющим ориентации в социокультурном пространстве и не находящем выхода своей деятельности в реальной жизни.

Для воссоздания системы эстетических и художественных ценностей в наши дни обращение к эстетическим и культурологическим теориям как отечественных, так и зарубежных исследователей необходимо для определения философской основы художественного творчества и восприятия, роли искусства в формировании ценностей и приоритетов человека. Это особенно важно в наши дни, когда все больше говорится о множественной идентичности, а человеку, особенно молодому, все сложнее сориентироваться и найти свое место в фрагментированном и сложно структурированном социокультурном пространстве. Обращение к теории П. Бурдье в данном контексте может быть полезным как с точки зрения понимания социальной роли искусства, так и его формирующего фактора в становлении человека нашей эпохи.

1. Bourdieu P. Distinction. Routledge, 1994.

2. Bourdieu P. Artistic taste and cultural capital // Culture & Society. Cambridge University Press. 1995.

3. Langer S. On Significance in music // Aesthetics and the Arts. N.Y., 1968.

4. Panofsky E. Meaning in the Visual Arts. N.Y., 1955.

5. Woolf V. Mr. Bennet and Mrs. Brown // Collected Essays. L., 1966.

6. Ортега-и-Гассет Х. Эстетика. Философия культуры. М., 1991.

СОЦИОЛОГИЯ

Н. П. Миронова

Религиозность современной студенческой молодежи Республики Коми: социологический анализ1

УДК 316

Статья посвящена характеру религиозных ориентации, современной молодежи Республики Коми. Исследование проводилось на основании опросов студентов вузов в 2007-2012 гг. Анализ данных показал, что уровень религиозности современной молодежи в целом достаточно невысок. Вера понимается современными студентами преимущественно как выбор ценностей в культурной идентичности личности.

Ключевые слова: религиозность, современная молодежь, идентичность.

M. P. Mironova. Religiosity of modern students of the Komi Republic: sociological analysis

The article is connected with character of religious orientations of modern youth in the Komi Republic. Last data on this questionnaire in 2007-2012 of high schools students in Syktyvkar. The analysis of data showed that the level of religiosity of modern youth is low on a whole. The belief is understood by modern students widely as a choice of values in the cultural identity of the personality.

Key words: religiosity, modern youth, identity.

1 Статья подготовлена в рамках проекта ориентированных фундаментальных исследований «Арктика» №12-66-9-005 «Межкультурное взаимодействие и конструирование культурных границ на Европейском Севере России: мониторинг этнической конфликтности и оценка перспектив гражданской консолидации».

Современное российское общество развивается в условиях очевидной мировоззренческой трансформации. Резкие изменения сферы духовного бытия, ситуация общественной и личной аномии стимулируют рост мистических, иррациональных настроений и вовлечение восприимчивой и мобильной молодежи в различные религиозные течения. Уровень религиозности и отношение к религии признается неотъемлемой частью социокультурной самоидентификации молодежи и является одной из форм социальной адаптации и становления нравственно-идеологических ориентиров.

Под религией в самом широком значении понимается связь с Высшим, со Святым, открытость и доверие к Нему, готовность принять в качестве руководящих начал своей жизни то, что исходит от Высшего и открывается человеку при встречах с Ним. Таким образом, религиозность является субъективным аспектом религии, так как она определяет личностное приспосабливание человека к определенным требованиям религиозной жизни. В рамках данной работы нами будет рассматриваться не отношение молодежи к религии, как знание и исполнение системы верований и обрядов, а субъективное чувство религиозности, место религии в идентификационной модели поведения. При этом религиозность имеет и количественные, и качественные показатели. Количественные - это степень религиозности, выражающая степень вовлеченности индивида в культовую практику («воцерковленность» у православных) и степень понимания индивидом догматики той конфессии, к которой себя индивид причисляет. Качественные - это содержание религиозности, то есть, собственно, во что человек верит, что составляет объект его религиозных воззрений. При рассмотрении качественных показателей религиозности мы предлагаем выделить религиозность первичную и вторичную. Первичная религиозность, или религиозность конфессиональная - это самоопределение верующего относительно существующих конфессий, иначе говоря, это то, к какой конфессии верующий себя формально относит. Конфессию, к которой верующий себя относит, назовем декларируемой конфессией относительно этого верующего. Вторичная же религиозность - это конкретная для каждого человека совокупность его религиозных взглядов, каковая совокупность отнюдь не всегда соответствует догматике декларируемой конфессии.

Проблема религиозности достаточно хорошо освещена в отечественной и зарубежной социологии и культурологии. Особенностью

изучения религиозности является фактическое отсутствие единого теоретико-методологического подхода. Фактически каждый автор, работающий в данной теме, вырабатывает свой подход. Тем не менее еще во времена зарождения социологии были выработаны две генеральных линии, в рамках которых осуществляются подобные подходы. Первую линию можно условно назвать дюркгеймовской. Данный подход оправдывает себя в моноконфессиональных обществах, характеризующихся устойчивыми этнокультурными комплексами. Продолжателями линии Э. Дюркгейма стали Б. Малиновский, Д. Фрэзер, А. Тейлор, А. Рэдклифф-Браун [7]. Позиция Дюркгейма подвергалась критике со стороны Р. Мертона, считавшего, что религия выполняет не только интегрирующую, но и дезинтегрирующую функцию [3: 25]. Влияние культурных факторов на образование религиозных систем рассматривал Г. Зиммель [11]. Парсонс, как и Зиммель, считал, что религия играет в обществе интегративную функцию, представляя собой культурные элементы в соотнесении их с «конечными проблемами существования» [19]. Р. Мертон, кстати, критиковал именно такую позицию и говорил о ситуационной вариативности функций религии. При этом религия рассматривается как символическая система [16: 400].

Вторую линию можно условно назвать веберовской по ее основателю - М. Веберу, держащемуся в корне отличного от Дюркгейма подхода. Данный подход выбран Вебером в силу того, что общество, знакомое Веберу - то есть Германия, или, вернее, германский культурный ареал, поликонфессионально, и в таком обществе возможна смена конфессий. Именно этот подход пригоден при изучении современных обществ [5; 6]. Продолжателями веберовской линии стали Э. Трельч, описавший сектантство как явление, Р. Нибур, создавший использующуюся до сих пор классификацию религиозных образований, Д. Кэмпбелл, создавший теорию культового пространства, Р. Белла, по примеру Вебера рассмотревший влияние новых конфессиональных образований. К. Маркс и Ф. Энгельс также близки к подходу Вебера [8: 115]. Зарубежная социология религии шла по пути создания множественности критериев религиозности и основывалась на концепции влияния религии на образ жизни человека. Большой вклад в изучение религии как социально-психологического явления внес Э. Фромм, который считал, что религия может иметь как инсти-

туциализированные, так и неинституциализированные формы, и, более того, религиозность присуща каждому человеку [23].

В дореволюционной России исследования религиозности проводились в рамках теософского направления, прежде всего философами Серебряного века, в условиях, когда православие было возведено в ранг официальной идеологии. Наиболее широко данная проблематика освещена в научной литературе советского периода. Советская научная литература по вопросам социологии религии и религиоведения имеет ярко выраженную атеистическую специфику. Обобщенный опыт и результаты этих исследований приведены в работе В. Д. Ко-бецкого «Социологическое изучение религиозности и атеизма» [14]. Изучение религиозности молодежи в советское время проводилось в рамках общего изучения религиозности населения. В основном изучение религиозности молодежи в СССР проводилось с целью выяснить степень эффективности атеистического воспитания. В Республике Коми одними из первых социологических исследований молодежи были работы М. Б. Рогачева и О. В. Котова по атеистическому воспитанию и уровню религиозности молодежи в советское время [15; 21].

Роль религиозного фактора, прежде всего православия, в национальной идентичности выступала на первый план по мере кризиса и распада СССР и, соответственно, советской идентичности. В советское время слово «русский» было очень близко по значению слову «советский» и подразумевало как совершенно очевидное своеобразие, так и характеристики, которые могут являться предметом гордости, придавать этому своеобразию ценность (первое в мире социалистическое государство, бесплатное образование и медицина, великая военная держава, успехи в космосе, «зато мы делаем ракеты» и т. д.).

С распадом государства русские оказываются в ситуации, когда не совсем ясно, в чем «русскость» заключается. И в данном случае православие воспринимается не столько как религия, сколько как символ русского своеобразия и некой духовной ценности этого своеобразия, как что-то, что может быть с гордостью противопоставлено другим и ценность чего эти другие тоже в какой-то мере признают [13; 22]. Что в значительной степени изменило и направления в исследовании религиозности как элемента национальной идентичности. В целом в постсоветский период исследования религиозности значительно углубляются, расширяется их проблематика и теоретико-методологическая база [13; 24]. Из значительных современных авто-

ров, работающих на материалах Европейского Севера, необходимо отметить Е. И. Аринина [1; 2]. Тема религиозности современной студенческой молодежи в России и за ее пределами оформилась в специальную проблему [4; 17; 18]. Если религиозность населения в целом уже давно является предметом внимания российских социологов, особенно накануне и после 1000-летия крещения Руси, то специальные социологические исследования религиозности молодежи начались совсем недавно. Предметом этих исследований являются верования молодежи; ее отношение к религии; религиозная деятельность, факторы, влияющие на религиозность юношей и девушек. Объектом таких исследований, как правило, является молодежь (15-30 лет), учащаяся в различных учебных заведениях. Все социологи отмечают рост религиозности молодежи в настоящее время, по сравнению с восьмидесятыми годами, но некоторый процент молодых россиян обращается к деятельности в нетрадиционных религиозных организациях, большинство из которых деструктивные.

В Республике Коми тема отношения к религии в молодежной среде рассматривалась в рамках анализа социокультурной и этнической самоидентификации студенчества. По данной теме в 2007 г. был проведен анкетный опрос студентов дневного отделения вузов г. Сыктывкара (всего опрошено 500 чел.), по схожей программе было проведено исследование в 2012 г. (300 чел.). Для анализа структуры идентичности современной молодежи респондентам было предложено расположить в порядке предпочтения (или в виде рейтинга) следующий набор высказываний: 1) я, прежде всего, представитель своего народа (русский, коми, украинец и др.); 2) я, прежде всего, россиянин; 3) я, прежде всего, европеец; 4) я, прежде всего, приверженец своей религии (православный, мусульманин и др.); 5) я, прежде всего, человек (личность); 6) свой вариант. Более 85 % ответивших на вопрос «Кем Вы себя считаете в первую очередь, кем во вторую и т. д.?» в обоих выборках на первое место в системе идентификации ставят социальные, профессиональные, гендерные формы идентичности. При анализе распределения религиозной принадлежности в рейтинге идентичности («я, прежде всего, приверженец своей религии») в зависимости от этнической принадлежности были получены следующие результаты: 1) в целом религия не занимает ведущих позиций в идентификации современной молодежи Республики Коми, представители всех этнических групп преимущественно отмечают ее

на четвертом и пятом месте; 2) практически совпадает отношение к религии у русской молодежи и представителей других нетитульных этнических групп республики, среди коми молодежи на 15 % больше респондентов отвели четвертое место религиозной принадлежности.

При более подробном рассмотрении уровня религиозности в зависимости от ряда признаков, таких как пол, место жительства (город/село), направление специальности (гуманитарное/техническое), характер распределения в целом сохраняется и религии в большинстве случаев отводится четвертое и пятое места в рейтинге. При этом можно отметить некоторые особенности: 1) опрошенные девушки в 3 раза чаще определяют приверженность к религии на втором и четвертом месте; 2) религиозность сельской молодежи несколько выше, чем

с __с л _

у городской, представители сельской молодежи в 2 раза чаще определяют религию на втором месте, чем городская.

В целом полученные данные подтверждают, что социокультурная идентификация коми и русской молодежи Республики Коми в целом схожа по своему характеру и включает одни и те же типы идентификационного поведения. Полученное распределение типов идентификационного поведения молодежи может свидетельствовать о том, что этнокультурная граница между коми и русскими жителями республики невелика.

В таких сложных психологических и культурологических вопросах, как сущность, содержание и уровень религиозности, которые сопряжены не столько с общими социальными процессами, а с личным выбором каждого человека, количественный анализ не позволяет полностью охарактеризовать содержание религиозности, а только определяет общие тенденции развития данного феномена. Поэтому в данном случае кажется целесообразным обратиться к содержанию глубинных интервью на тему: «Какое место в твоей жизни занимает религия? Считаешь ли ты себя религиозным человеком?» со студентами вузов г. Сыктывкара (за весь период исследования было проинтервьюировано 23 студента в возрасте от 20 до 24 лет). Весь комплекс представлений о месте религии в жизни современной молодежи Республики Коми можно рассмотреть в рамках классификации, приведенной в работе Владимира Ильина «Быт и бытие молодежи российского мегаполиса», по которой выделяется несколько вариантов «пути к церкви», основными среди которых являются «традиционный», «трагический» и «ищущий» [12: 350].

«Традиционный». Это наиболее распространенный путь. Часто обращение в веру происходит в детстве в контексте семейного социокультурного поля. После выхода за его пределы в процессе взросления нередко пересматривается и мировоззрение.

«По-моему, человек в современном мире может быть религиозным, если его так воспитали родители, крестили его и приобщали к церкви...»

«Трагический». Когда у человека в жизни случается беда, он чувствует себя беспомощным и одиноким. Церковь же предлагает универсальную опору: у Бога всегда есть силы и время выслушать сетования, вера в него выступает как основание веры в то, что все будет хорошо.

«Сказать однозначно, что я религиозный человек и что религия занимает в моей жизни особое место, я не могу. Но в моей жизни были ситуации, когда необходимо было во что-то поверить. Я попала в ДТП и осталась жива, после этого я стала верить, что есть кто-то сверху, который оберегает нас. И сейчас, когда мне плохо, я обращаюсь к Богу.».

«Ищущий». Для этого типа характерно «обретение веры в Бога» через пытливые искания ума. Можно сказать, что представители этого типа испытывают особую потребность в том, чтобы доказать себе существование Бога.

«Я считаю себя религиозным человеком. Но я не считаю, что я должна посещать все церковные службы, исповедоваться и все такое. Я считаю, что верить надо в душе, а не в ритуалах. Я верю в что-то высшее, в то, что нам помогает в трудную минуту. Я еще не дошла сама до Бога и не удостоверилась, что он есть».

Большинство церквей предполагают, что вера не является сугубо частным взглядом на мир. Она разворачивается в религиозных практиках посещения церкви, участия в коллективных молитвах, соблюдении постов, чтении священных текстов, корректировке повседневной жизни. Поэтому о глубине веры окружающие судят по поведению. В январе и феврале 2008 г. Аналитический Центр Юрия Левады (Левада-Центр) провел репрезентативные для взрослого населения страны опросы, посвященные проблеме религии (выборка 1600 россиян). Исследование показало, что по роду занятий, повышенной религиозностью отличаются пенсионеры, служащие без специального образования и руководители, управленческие работники, ниже сред-

ней религиозность у рабочих, значительно ниже - у учащейся молодежи, хотя с возрастом религиозность постепенно растет (18-24 года - 29 %, 25-39 лет - 38 %, 40-54 года - 44 %, 55 лет и старше - 49 %) [9]. Вера - это сущность, являющаяся в форме религиозного стиля жизни. Наиболее зримое ее проявление - посещение богослужений. По этому измерению Россия находится на одном из последних мест в Европе и мире [24: 25]. Более того (и это значительно более важно), никакого роста регулярного посещения церквей за весь период «религиозного возрождения России» с начала 1990-х гг. вообще не произошло, несмотря на то, что с открытием громадного числа новых и восстановлением старых церквей теперь ходить в церковь стало намного легче. Выросло, и то ненамного, лишь число тех, кто посещает церковь несколько раз в году.

Согласно данным, полученным в результате опроса 2012 г., около 40 % молодежи посещают церковь только по большим религиозным праздникам (Рождество, Пасха, Троица) и семейным событиям (свадьба, похороны), тогда как 30 % не посещают совсем, что говорит о преобладании формальной религиозности, избирательности и фрагментарности религиозного поведения студенчества.

О том, что в сознании студентов преобладает мировоззренческая неопределенность, можно судить по тому, что более 40 % опрошенных в 2012 г. студентов верят в колдовство, магию и народных целителей. Также пятая часть из опрошенных верит в предсказания астрологов и гороскопы.

При этом 14 % молодых людей отметили, что считают себя верующими и соблюдают обряды, но все-таки подавляющее число - более 60 % - определяют себя как верующие, но не соблюдают обрядов, «колеблющимися» себя назвали 7 % студентов, а 3 % считает, что с религией сегодня нужно бороться.

ТЛ С С

В целом анализ такой меняющейся с течением жизни категории как религиозность достаточно сложен и ощущение нерелигиозности молодежи в какой-то мере может быть ложно. На сегодня трудно оценить, сколько молодых атеистов в зрелом возрасте превратится в глубоко верующих людей. В какой-то мере такой процесс наверняка будет происходить. Тем более что современная молодежь воспитывается в «прорелигиозной» обстановке, в обществе, лояльном к религии.

По вопросу о религиозности исследователи сегодня все чаще говорят о состоянии мировоззренческой неопределенности, в которой

оказалось общество в результате ухода в прошлое двух ярких исторических российских мировоззрений - традиционного православия и марксистко-ленинского атеизма. Данные процессы отражаются и в современной молодежной среде, поскольку религиозность в разной мере отмечается во всех основных типах идентификации и в суждениях о роли религии преобладает дискурс «ищущего» религиозно-мировоззренческих ориентиров. На наш взгляд, этот «ищущий» тип людей, представителей «нетрадиционной эклектической религиозности», можно в какой-то мере уловить и в наших опросах, хотя вычленить его в силу его специфической неустойчивости и неопределенности крайне сложно. Таким образом, религия не занимает центральных позиций в системе самоидентификации студенческой молодежи. При этом вера и религиозность понимается современным студенчеством достаточно широко как ценностный выбор, который входит в поле культурной идентичности личности. Главным в содержании религиозности является не реальная воцерковленность, а формирование религиозного мировоззрения с характерными ценностными установками, связанными с вопросами спасения и нравственности.

1. Аринин Е. И. Религия вчера, сегодня, завтра: курс лекций по истории религии. Вып. 1: Возникновение религии. Архангельск: Изд-во Помор. пед. ун-та им. М. В. Ломоносова, 1993. 175 с.

2. Аринин Е. И. Философия религии. Принципы сущностного анализа. Архангельск: ПГУ имени М. В. Ломоносова, 1998.

3. Баразгова Е. С. Американская социология (традиции и современность): Курс лекций. Екатеринбург: Деловая книга, Бишкек: Одиссей, 1997. 176 с.

4. Васильев В. Г., Мазеин В. О., Мартыненко Н. И. Отношение студенческой молодежи к религии. М, 2005.

5. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Избранные произведения. М., 1990.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

6. Вебер М. Социология религии (Типы религиозных сообществ) // Избранное. Образ общества. М., 1994.

7. Гальбвакс М. Возникновение религиозного чувства по Дюркгейму // Происхождение религии в понимании буржуазных ученых. М., 1932.

8. Гараджа В. И. Социология религии: учеб. пособие для студентов и аспирантов гуманит. спец. М.: Наука, 1995. 223 с.

9. Голов А. А. Религиозность, а также что люди обретают в религии: сайт. URL: http: //www. levada.ru

10. Губогло М. Н. Идентификация идентичности: Этносоциологиче-ские очерки. М.: Наука, 2003.

11. Зиммель Г. К социологии религии. Избранное. Т. 1. М., 1996. С. 618-635.

12. Ильин В. И. Быт и бытие молодежи российского мегаполиса: социальная структура повседневности общества потребления. СПб.: Интер-социс, 2007. С. 350.

13. Каариайнен К., Фурман Д. Е. Верующие, атеисты и прочие (эволюция российской религиозности) // Вопросы философии. М., 1997. № 6.

14. Кобецкий В. Д. Социологическое изучение религиозности и атеизма. Л.: Изд-во ЛГУ, 1978.

15. Котов О. В., Рогачев М. Б. «В бога не верю». Молодежь: религия и атеизм. Сыктывкар, 1984.

16. Мертон Р. Явные и латентные функции // Американская социологическая мысль: Тексты / под ред. В. И. Добренькова. М., 1994. С. 379447.

17. Мчедлов М. П. Религиозность российской молодежи // Социс-1998. № 6. С. 107-111.

18. Немировский В. Г., Стариков П. А О квазирелигиозных представлениях студентов Красноярска (1988-2000 гг.) // Социс. 2003. № 10. С. 96101.

19. Парсонс Т. О структуре социального действия. М., 2002.

20. Религия и общество: очерки религиозной жизни современной России: сб. статей / под ред. С. Б. Филатова. СПб.: Летний сад, 2003.

21. Рогачев М. Б. Время против религии. Сыктывкар, 1986.

22. Рыжова С. В. Русское самосознание и этничность в православном дискурсе 90-х годов: толерантность и экстремизм // Религия и идентичность в России / сост. и отв. ред. М. Т. Степанянц. М.: Вост. лит., 2003. С. 20-47.

23. Фромм Э. Психоанализ и религия. М.: Аст, 2010. 160 с.

24. Фурман Д., Каариайнен К. Религиозность в России в 90-е годы. Старые церкви, новые верующие: религия в массовом сознании постсоветской России / под ред. проф. К. Каариайнена и проф. Д. Е. Фурмана. Гл. 1. СПб.; М.: Летний сад, 2000. С. 25.

25. Эриксон Э. Идентичность: Юность и кризис. М., 1996.

В. В. Муравьев

Отражение воспроизводства человека в смысловой сфере древней культуры

УДК 130.2+314.8

Степень влияния событий древней истории на состояние здоровья и смертность населения была качественно большей, чем детерминация ими рождаемости. Производство пищи и одежды, строительство жилищ, истребление людей в войнах и карательных акциях, накопление и использование знаний о способах лечения болезней - существенные факторы параметров смертности. Воздействие древней культуры на рождаемость осуществлялось путем постоянного или временного отстранения половозрелых мужчин и женщин от репродуктивной деятельности, вступления в брак и ограничения репродуктивной активности в браке. В древности утвердились нормы взаимодействия возрастных групп, каждому из основных этапов возрастных изменений был придан особый смысл.

Ключевые слова: культура, население, древность.

V. V. Muravyev. Representations of population dynamics at ancient culture

The genesis of culture at primitive era and its development at ancient civilizations influenced mortality and health condition of population more than birth rate. Production of food, dwelling and clothes, extermination at wars and by states punishment, origin and improvement of disease treatment were essential factors of mortality. Ancient culture influenced birth rate in different ways. According to its norms mature men and women could not marry or remarry at all or for certain time. Reproductive activity was forbidden for spouses for certain periods. Traditions determined possibilities of abortions, contraception, murders of born children. Primitive and ancient times were periods of the origin of rules for people of different generations to interact. Culture determined main age stages of human life and gave special meaning to each of them.

Key words: culture, population, antiquity.

Между рождением и смертью человека проходит определенный период времени. Это - индивидуальная жизнь. Она является составляющей общего потока воспроизводства человеческого рода. Для отдельного индивида жизнь и смерть исключают друг друга, он либо жив, либо мертв. Для населения в целом это не так. В один и тот же момент времени одни люди рождаются и существуют, другие - умирают. Соотношение этих частей меняется, во всякий период существования конкретного населения имеет место больше рождений или смертей.

В концептуальной, смысловой сфере древней культуры происходило познание явлений и сущности воспроизводства населения. Формировались понятия отцовства, родства, болезни, возраста, смерти, смены поколений. Далеко не сразу люди научились отличать своих близких родственников от чужих, лечить болезни лекарствами и выносить умерших из своих жилищ. Древние фантазии о причинах беременности, психических расстройств, городах умерших показывают, что человек не всегда способен увидеть себя таким, каков он на самом деле.

Некоторые аспекты естественного движения населения могли получить правильное осмысление лишь в свете данных современной науки. Только в прошлом столетии выяснилось, как ошибались и были несправедливы древние мужья, обвинявшие жен в отсутствии мужского потомства. И все же многие демографические явления приобрели вполне адекватное отражение в древнем сознании. Им были выработаны фундаментальные идеи ребенка, жены, семьи, старости, другие понятия, совершенно не потерявшие своего значения сегодня. Древние люди обрели способность производить средства защиты от неблагоприятных влияний среды. Целители прошлого постигли природу ряда заболеваний и разработали пути их лечения. Ими созданы рекомендации о правильном образе жизни и способах поддержания духовного равновесия.

Универсальным направлением развития ценностно-нормативной сферы древней культуры стало ритуальное оформление природно-обусловленных событий человеческой жизни. В исследуемый период устанавливаются свадебные обряды, дни рождения, похоронные церемонии и инициации. В их содержании, наряду с функционально оправданными, имели место моменты, необъяснимые с утилитарной точки зрения. Украшения в одежде и жилище, музыка и поэзия,

оформление блюд и выражение сожалений о смерти врагов - все это показывает, что люди всегда были способны к бескорыстному поведению. Важнейшие моменты, события воспроизводства населения получают отражение не только в рассуждениях мыслителей и медицинских трактатах. Их содержание - одна из главных тем художественного творчества.

В древнем обществе формируются нормы взаимодействия основных половых и возрастных групп населения. Складываются правила наследования имущества, почтительного отношения к старшим, заботы о детях, уважения к мужчинам, возглавлявшим семьи, - те, что в последующие периоды истории рассматриваются как само собой разумеющиеся, не имеющие альтернативы и не требующие обсуждения.

Первобытная эпоха включала в себя две ступени. Первая - период формирования человека и общества, или антропосоциогенез. Вторая - период существования первобытной общины, время развития «готового», ставшего общества. В свою очередь, второй период разделен на два этапа. Первым было время присваивающей экономики, существования сообществ собирателей и охотников. Второй этап связан с распространением мотыжного земледелия и одомашниванием животных в неолитическую эпоху. Им было положено начало классо-образованию и угасанию первобытной культуры. В это время зарождаются предпосылки формирования древних цивилизаций, экономической основой развития которых явилось пашенное земледелие. Демографическая история начинается в эпоху формирования человека и общества, когда действие природных факторов смертности и рождаемости дополняется и даже направляется влиянием культуры.

В древних цивилизациях производство пищи для удовлетворения потребностей населения оказывается не менее значимым ее источником, чем собирательство, охота и рыболовство. Продукты питания, металлические орудия и другие материальные ценности перераспределяются государством. Население, связанное с выполнением государственных функций, концентрируется в городах. Оформляется письменный способ хранения и передачи информации. Численность населения цивилизаций и занимаемая ими территория значительно больше тех же параметров, присущих первобытным сообществам.

Важнейшим объектом древнего сознания были репродуктивные процессы. В нем придавалось особое значение взаимоотношениям полов, деторождению, всему, что относится к воспроизводству чело-

века. Духовная культура первобытного общества и древних цивилизаций включает верования, обряды, нормы поведения, связанные с продолжением рода, знания, обусловленные стремлением осмыслить природу отношений между мужчиной и женщиной, родителями и детьми, братьями и сестрами, другими родственниками и свойственниками. Первобытное сознание интерпретирует демографические события как проявления действия сверхъестественных факторов.

Развитие социальных начал привело первобытные сообщества к состоянию, когда природное регулирование репродуктивных процессов оказалось не достаточным для их обеспечения. В условиях совершенствования орудий проявления агрессии, конфликты, возникавшие на почве соперничества, имели деструктивные последствия. Будучи своеобразным отражением процессов воспроизводства населения, первобытная мораль, религиозные верования и связанные с ними ритуалы выступали средствами модификации природных влечений. Их формирование положило начало противоречию гиперсексуальности человека и стыдливости. Первобытные нормы отношений между полами имели запретительный характер, являлись табу. Они ограничивали половое поведение и группы людей, между которыми возможны репродуктивные связи. Утверждение таких норм проявилось в установлении тотемизма и родовой экзогамии.

Экзогамный брак устанавливал круги потенциальных половых партнеров. Реальные отношения связывали мужчин и женщин в парах и гаремных группах, период устойчивого существования которых мог быть более или менее продолжительным. Однако норм взаимодействия в этих парах и группах еще не существовало.

Индивидуальный брак и его правила возникли, когда семейные поселения стали унилокальными, первобытные семьи приобрели относительно самостоятельные экономические функции. Представления о том, что малая семья была исходной демографической и экономической ячейкой общества, трудно связать с результатами исследований смертности в первобытных сообществах, согласно которым в этот период многие родители умирали, не успевая вырастить своих детей до возраста, когда те могли сами заботиться о себе. Следовательно, этими детьми занимались боковые родственники и старшие сиблинги, входившие в состав больших семей. Следует отметить, что групповой брак, экзогамия, различные виды большой семьи не исключали парования, которое могло быть весьма продолжительным. Малые семьи

складывались в рамках, «на фоне» существования больших семей, так как большая и малая семьи не являются альтернативными формами организации.

Возникновение самостоятельных нуклеарных семей, основанных на моно- и полигамном браке, происходит уже собственно в эпоху цивилизации. И в этот период малые семьи тысячелетиями остаются компонентами более ранних по времени возникновения форм организации отношений полов. Обозревая историю брака и семьи, нелегко оценить их качественные изменения как прогрессивные или регрессивные. Можно ли утверждать, что парный брак лучше группового, а моногамный - полигамного? Истинность или ложность этих оценочных суждений зависит от критериев, основываясь на которых, мы проводим сравнения.

В рамках первобытной культуры и в эпоху формирования цивилизации происходило нарастание основанной на природных предпосылках дифференциации половых ролей, усиливалось обособление полов в семейной, производственной, религиозной и других сферах. Первоначально тотемизм был связан с наличием отсчета родства по женской линии. Вместе с тем первобытные религиозные верования определяли общественный статус мужчины как более высокий. Одним из проявлений такого отношения было преимущественное убийство новорожденных девочек по сравнению с мальчиками. В этом -одна из причин существовавшего в первобытном населении перевеса мужчин. Другой его причиной являлась меньшая средняя продолжительность жизни женщин, обусловленная их более низким положением в обществе.

Имело место увеличение числа запретов, ограничивающих варианты поведения женщин, особенно в отношениях с представителями противоположного пола. Влияние духовной культуры на взаимосвязи полов противоречиво. Способствуя углублению различий в образе жизни, поведении, судьбах мужчин и женщин, религия, мораль, право, искусство устанавливают нормы их взаимодействия, необходимые для поддержания единства и продолжения рода.

Сложившееся неравноправие полов получило отражение в духовной культуре древних обществ. Возникали представления об ущербности женщин, наличия в них некой несущей угрозу силы. В то же время отношение к женщине в разных культурах имело специфические черты. В некоторых из них они занимались общественными

делами, участвовали в публичных церемониях. Мужчина, имевший в доме добрую супругу и заботливую хозяйку, считался обладателем бесценного сокровища [1, Притчи 31: 30].

По одной из ветхозаветных версий творения женщина обладает всеми человеческими качествами наравне с мужчиной и духовно подобна Богу [1, Бытие 1: 27]. Другой текст описывает женщину как спутницу, помощника человека, подобного ему [1, Бытие 2: 20-24].

ТЛ С С _

В индийской культуре женщины и мужчины рассматривались как полагающие друг друга противоположности, вместе составлявшие единое целое. Образуя пару, они не были равными сторонами взаимодействия. Считалось, что только мужчина способен принимать принципиальные решения, которые приносили благо связанному с ним индивиду другого пола. В женщинах ценилась способность подчиняться, которую они вырабатывали в себе не без труда.

Природа женского пола не понималась как порочная, хотя его представительницам приписывались непостоянство, непоследовательность в мыслях и поступках, другие слабости. Женщины имели права собственности и наследования, в некоторых ситуациях могли выбирать супруга, участвовали в богословских спорах. Идеальными мужскими образами в индийской литературе являлись воин и мысли-

ТЛ С С

тель-аскет. В реальной жизни состоявшимся мужчиной считался глава семьи: «Только тот настоящий человек, кто имеет жену себя и потомство [3, 9: 45].

В текстах Древней Индии описаны восемь путей соединения мужчины и женщины, ведущих к возникновению брачной пары и реализации половых потребностей. Выбор того или иного из них зависел от варновой принадлежности. Вступление в брак и деторождение рассматривались как исполнение религиозного долга. Полигиния и полиандрия принимались как приемлемые, нормальные формы отношений. При этом моногамный брак был наиболее приветствуемым. Допускались разводы и повторные браки.

Тема любви, отношений мужчины и женщины была одной из важнейших в Индии и Китае. В индийской культуре поучения о путях получения максимального сексуального наслаждения в законном браке соседствовали с призывами к полному воздержанию. В Китае отказ от половой активности по идейным соображениям считался достойным сожаления заблуждением [8: 216]. В трактатах о любви не существовало запретных тем и осуждаемых действий, но в реальной

жизни открытые проявления любовных переживаний не приветствовались.

Идеологи китайской культуры понимали взаимодействие женщин и мужчин как проявление противоречивого единства мировых начал -инь и ян. В своих наблюдениях и размышлениях они пришли к убеждению, что отношения полов должен направлять ритуал как выражение ценностей и культурных норм. Если в их осуществлении полагаться на спонтанные проявления природных программ поведения, в семьях неизбежен разлад. Принципами взаимодействия мужской и женской частей населения считались:

1) разделение женщин и мужчин в пространстве, прерываемое в естественно необходимых ситуациях,

2) разграничение обязанностей полов,

3) разумное, оправданное обстоятельствами подчинение женщин,

4) принцип единства, взаимного дополнения полов.

Положение, права и обязанности индивидов в сфере воспроизводства населения в первобытном обществе определялись тотемными верованиями и ритуалами. Тотемизм являлся ранней формой осознания родственных отношений. С утверждением анимизма эти отношения находят свое выражение в культе предков - более адекватном, чем первоначальный тотемизм, отражении реальных родственных связей.

С развитием древней культуры происходило постижение природы родства и свойства. Оно началось с установления родственной связи матери и ее детей и развернулось в систему обозначений родственных и свойственных отношений, включавшую в себя сотни определений.

Отношения родственников были далеко не безоблачными. Вражда, конфликты, войны в среде кровной родни постоянны. Нередко свойственники и родственники вспоминали о необходимости взаимной поддержки лишь в условиях возникновения общей внешней угрозы. Библия особенно подчеркивает возможность конфликтов между братьями. Истории Каина и Авеля, Исава и Иакова, Иосифа и его братьев - известные всем примеры.

В Индии исполнение родственных обязанностей считалось менее важным, чем следование варновым предписаниям и религиозным установлениям. Идеологи китайской культуры утверждали, что надле-

жащее выполнение долга перед родственниками является основой общественного порядка. Тот, кто почитает родителей и старших родственников, также выступает и верным подданным правителя. Великое единение народа возможно при осознании общего родства, обусловленного происхождением от божественных первопредков [5: 100].

Важнейшим показателем естественного движения населения является рождаемость. В первобытной культуре рождение, беременность, зачатие понимались как сверхъестественно обусловленные события и состояния. Зачатие рассматривалось как «непорочное», то есть происходившее без участия мужчины. В первобытном сознании формируются представления о возможности повторных рождений человека, понимаемых как его духовное обновление в ходе инициации или как переселение зародыша - души в новые тела. Факторами, понижавшими рождаемость в первобытном обществе, являлись осложнения родов вследствие раннего вступления женщин в половую жизнь, недостаток женщин брачного возраста. Недоедание и неблагоприятные климатические условия, инбридинг, детоубийство и оставление новорожденных без ухода приводили к высокой детской смертности.

В эпоху ранних цивилизаций уровень рождаемости в целом не отличался от показателей первобытной эпохи. Уровень смертности детей снизился за счет улучшения питания, распространения аутбри-динга. Свою позитивную роль в этом снижении играли изменения в сфере духовной культуры, ведущие к ограничению детоубийства и поощрению деторождения. Рождение детей считалось предназначением женщины, поэтому большинство их, за исключением некоторых категорий жриц, включалось в брачно-половые отношения. Появление детей в семье в древних культурах оценивалось как благо. Литературные памятники показывают, что дети, особенно сыновья, считались даром богов, приносившим родителям определенные преимущества в загробной жизни. В то же время в Месопотамии в каких-то ситуациях беременность оценивалась женщинами как нежелательная, хотя попытки ее прерывания наказывались там жесточайшим образом [7: 236].

Утверждение индивидуальных форм брака привело к познанию роли мужчины в деторождении. Понимание природы зачатия, беременности, рождения, становится более реалистичным, чем в перво-

бытной культуре. Тем не менее элементы сверхъестественного в осмыслении деторождения сохраняются, приобретая новые черты. Первобытным сознанием предполагалось, что тотемный зародыш входил в женщину и вызывал беременность. В эпоху цивилизации утверждается мысль о том, что божества могут быть призваны для участия в рождении ребенка. Они могут наполнять тела земных родителей и, таким образом, становятся причастными к зачатию. Рожденный так человек считался ребенком бога. Женские божества поддерживали процесс нормального развития эмбриона и оказывали помощь при родах.

Осознав природу зачатия, люди пытались активно воздействовать на него, чтобы ребенок родился здоровым и талантливым. С этой целью осуществлялись сложные ритуалы, расчеты благоприятных ночей, использовались заговоры и обращения к богам, влияющим на деторождение. Идея рождения приобретала все более обобщенный характер в древнем сознании. Рождение отдельных существ сменяется историями о появлении их классов, за мифами о рождении организмов следуют повествования о порождении сверхъестественными существами неодушевленных предметов природы, складываются мифы о рождении мира в целом, идея Мирового Яйца, положившего начало Вселенной.

Мыслители Индии понимали появление человека на свет и его последующий уход из жизни как проявление универсального закона циклического развития мира. В Китае рождение рассматривалось как результат концентрации, сгущения энергии, а смерть - как ее оконча-

ТЛ С С

тельное рассеяние. В индийских и китайских текстах содержатся идеи о возможности второго, третьего и последующих рождений индивида, в которые вкладывался разнообразный смысл.

В различных религиозно-философских учениях Индии и китайском даосизме приход ребенка в мир оценивался как печальное событие, поскольку большинство появляющихся на свет людей обречены на страдание и преждевременную смерть. Конфуцианцы утверждали, что какой бы трудной ни оказалась жизнь индивида, его рождение следует считать благом, если, несмотря на беды, он прошел свой путь, не поступившись принципами.

Одним из условий сохранения рожденных людей является наличие пищи. Уровень и характер обеспечения едой, способы питания существенно влияют на показатели смертности и заболеваемости. По-

требность в пище, будучи одной из базовых, первичных для человека, в любой культуре выступает существенным фактором взаимодействия индивидов. Питание, как важнейшая составляющая существования древних обществ, находит отражение в сфере их духовной жизни. Пища выступает как субстанциальное начало мира. Все есть пища, и все есть вкуситель пищи:

Пищу я хочу сейчас прославить, могучую,

Поддерживательницу силы...

О вкусная пища, сладкая пища.

Мы выбираем тебя.

[6, I, 187, 1-2].

Питание населения в донеолитический период первобытной истории обеспечивалось собирательством, охотой, рыбной ловлей. В связи с ними сформировались промысловые культы, поклонение духам животных и растений, имевшие назначением магическое и умилостивительное обеспечение успеха в добыче пищи.

В условиях присваивающей экономики при отсутствии прибавочного продукта, распределение пищи совпадало с ее потреблением. Формирование тотемизма способствовало утверждению относительного равенства в распределении продовольствия среди членов первобытных сообществ и возникновению пищевых табу. Совместное потребление пищи рассматривалось как акт, обеспечивавший единство людей, их тотемное родство. В первобытной культуре обнаруживаются корни «пищевых», то есть связанных с питанием населения, верований и культовых действий, сохраняющихся и изменяющихся в последующие эпохи и существующих до настоящего времени, как христианское причастие.

В период формирования цивилизации растениеводство и животноводство утвердились в качестве ведущих способов производства питания. Спустя тысячелетия после первых первобытных попыток одомашнивания живых организмов жизнь людей стала более чем на половину зависеть от производства питания, а культурные растения и животные существовать в условиях, к которым они не адаптированы природой. Утверждение производящей экономики привело к росту объемов производимой пищи и возможности прокормить на порядки большее число людей. Специализация хозяйства разных регионов в направлении преимущественного развития тех или иных отраслей

производящей экономики и донеолитических видов хозяйственной деятельности способствовала развитию обмена и торговли.

Прирученные животные вовлекались в хозяйственную деятельность, находились рядом с человеком постоянно. В таких обстоятельствах они лишались ореола неизвестности, таинственности, присущих диким зверям. Эти изменения стали одним из факторов угасания тотемизма и антропоморфизации богов. Элементы сверхъестественного в представлениях о животных сохранялись. Их воспевали в гимнах, продукты их жизнедеятельности и части тел использовали в разнообразных обрядах, их скульптурные и живописные изображения украшали святилища и жилые помещения. Авеста призывала разводить и беречь домашних животных: «Славословить Ахурамазду и давать корм скоту - это мы считаем самым лучшим» [9: 423]. Но животное - уже не само божество, а дар божества или его земное воплощение. Животное приносится в жертву не как бог, а как подарок богу. Люди объединялись в священные братства не поедая бога, а съедая жертвенное животное.

С утверждением системы перераспределения продуктов развивается неравенство в потреблении пищи. В эпоху формирования цивилизации базовый уровень питания, общий для всего населения, растет. Представители правящих слоев питались обильнее и более разнообразно, что подтверждается палеоантропологическими и этнографическими данными. Правители формирующихся государств принуждали подданных к производству избыточных, по отношению к необходимому, объемов пищи ради редистрибуции в целях упрочения власти и обмена в интересах престижного потребления. Возникновение запасов пищи создало проблему их хранения.

Храмовые хозяйства древних цивилизаций, более самостоятельные в Передней Азии и входящие в систему государственной экономики Египта, на протяжении длительных периодов выполняли ведущую роль в производстве пищи. На обширных полях таких хозяйств с большей эффективностью могли быть использованы передовые для своего времени методы обработки земли и техника. Служители заботились о поддержании ирригационных сооружений в надлежащем состоянии. На складах, государственных магазинах, входивших в комплексы культовых сооружений, хранились запасы пищи, распределявшиеся жрецами для нужд персонала, государственных чиновников, воинов, городского населения в виде текущих раздач, даров в дни религиозных торжеств, помощи в неурожайные годы. Храмы осуще-

ствляли дальнюю торговлю зерном. Индская культура, хеттское царство, Персия, Урарту, Китай времени зарождения цивилизации также прошли периоды существования общественных складов продуктов питания.

В целом деятельность по обеспечению населения пищей была важнейшей неспецифической функцией религиозных комплексов ранних цивилизаций. Религиозные комплексы, вместе с их нравственным кодексом, а также политические институты были непосредственно вовлечены в производство, распределение, обмен и потребление продуктов питания.

Все аспекты обеспечения населения пищей, ее производство, распределение и потребление имели сверхъестественный смысл у индийских и иранских ариев. Особое значение придавалось тому, с кем человек делил принимаемую еду. Потребность в пище рассматривалась как основная жизненная привязанность. Поэтому индийские мыслители считали добровольный отказ от пищи надежным средством избавления от неподлинного существования и уклонения от реинкарнации.

Древний Китай не знал идеи прекращения употребления пищи как способа обретения потустороннего блага. Человек мог отказаться от еды из чувства долга, в условиях, когда принимая ее, он «терял лицо». Китайские мыслители считали обеспечение населения питанием основой общественного порядка, благополучия государства, утверждения гуманизма в человеческих отношениях. Голод ведет к уничтожению принципов и норм культуры. «Из- за пищи и питья неизбежно возникают споры», - говорится в «И Цзин» [4: 122].

Голодные бунты и в самом деле были одним из главных факторов политической нестабильности в китайском обществе. С давних времен производители пищи выражали глубокое недовольство ее несправедливым перераспределением. Ученые считали, что усилия и способности народа и правителей, чиновников и крестьянства в равной мере способствуют успехам в решении продовольственной проблемы. Лень и расточительность трудящихся порицались так же, как ошибки и жадность организаторов деятельности по производству и распределению пищи.

В первобытном сознании имело место иллюзорное осознание причин смертей и болезней, натуральные факторы смертности и заболеваемости оно подменяло сверхъестественными.

Несмотря на то, что главной функцией тотемизма было обеспечение внутреннего единства членов первобытного сообщества, тотемные запреты полностью не устраняли внутригрупповые конфликты, являвшиеся факторами травматизации и насильственной смертности, а лишь снижали данные показатели. В межтотемных столкновениях религиозные верования были формой выражения разнообразных интересов враждующих сторон, а также непосредственными причинами войн. Межгрупповые конфликты сопровождались развитием военной магии.

С формированием цивилизации число людей, погибавших или

_ __^ с

получавших ранения в ходе военных действий, увеличилось. В военных столкновениях участвовали многочисленные, во все большей мере, профессиональные армии. Появилось специализированное оружие, предназначенное для убийства людей. Вместе с тем убийство пленных дополнено практикой их обращения в рабство. Возникли новые факторы, причины военных действий. Если первобытные сообщества вступали в конфликты в силу природной агрессивности человека, ради мести или демонстрации военной доблести, захвата природных ресурсов, то в новую эпоху к столкновениям ведет стремление к захвату пленных, материальных ценностей, созданных человеческим трудом и борьба за политическую власть.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Общность духовной культуры в период древних цивилизаций не была фактором сдерживания. Военные действия вели стороны, поклонявшиеся одним богам, имевшие общие моральные и эстетические ценности. Сами боги одного пантеона в мифах вели войны друг с другом и предпринимали попытки массового уничтожения людей с целью их полного истребления.

Население древних государств было постоянно вовлечено в войну или испытывало угрозу нападения. Войны несли смерть, увечья, рабство, разрушение хозяйства и семей, крушение планов и надежд на

__ТЛ С С

лучшую жизнь. В духовной жизни древних цивилизаций имели место оправдание войн и прославление военных доблестей и успехов, являвшиеся средствами поддержания воли к победе. Готовность биться, не страшась ранений и смерти, считалась главным достоинством мужчины. Вместе с тем в культуре Древнего Египта формируется идеология миролюбия. Периоды жизни без войн оцениваются как благо. Некоторые фараоны, имея многочисленную сильную армию, не вели активных военных действий. Правители Индии и Китая вы-

ражали сожаление о войнах, ставших причиной гибели многих людей. Библия прославляет время правления мудрого Соломона как период спокойной жизни в условиях мира со всеми соседними народами [1, 3-я Царств 4: 24-25]. Великий Заратуштра призывал своих последователей сложить оружие и прекратить военные набеги.

Правители Месопотамии, Египта, Индии, Персии, Китая активно использовали насилие, физические наказания, членовредительство и казни, чтобы принудить население к подчинению. Жестокие наказания, кровопролитные стычки ариев с местным населением, борьба за власть, войны между соседями и близкими родственниками побуждали индийских мыслителей к поиску радикальных средств преодоления разрушительных конфликтов. Их учение об абсолютном ненасилии исключало нанесение вреда действием и словом любому живому существу, даже в целях самозащиты. Вместе с тем одобрялись самоистязания и добровольный уход из жизни.

Ученые Китая находили невозможным полностью отказаться от насилия. Они считали войны, физические наказания, межличностные конфликты неизбежным злом, проявления которого не следует усугублять агрессивной внешней политикой и необоснованными репрессиями против своего народа.

Утверждение оседлости, формирование городов со скученным населением, интенсификация взаимодействия различных этносов явились обстоятельствами, которые способствовали распространению заразных болезней. Инфекционные заболевания, наряду с войнами, были факторами массовой преждевременной смертности в древних государствах. В Египте предпринимались гигиенические меры по поддержанию чистоты человеческого тела и жилища, борьбе с паразитами и грызунами. Роль воды в существовании человека и поддержании гигиены во всех древних культурах получила отражение в формировании обрядов водного духовного очищения. Основополагающая роль Солнца в обеспечении воспроизводства человеческого рода получила разностороннее воплощение в египетской религии и искусстве.

Средствами защиты от неблагоприятных воздействий среды были жилища и одежда. Считается, что первым предметом материальной культуры были одеяния, которые Адам и Ева решили изготовить, вкусив плод дерева познания. Индские дома имели сложное устройство и были снабжены канализацией. Жилища арийского периода бы-

ли простыми и недолговечными. Легкие одеяния египтян и индийцев оставались однотипными в течение года. Китайские дома и одежда также были скромными. Их особенности обозначали общественное положение владельцев. Одежда древних китайцев менялась в соответствии с сезонными переменами, а устройство жилищ зависело от того, в каком климатическом поясе они возводились.

Формирование древней культуры было тесно связано со становлением и развитием человеческой психики. С одной стороны, имела место психическая обусловленность первобытных верований и ритуалов, моральных норм, продуктов художественного творчества, с другой - все они оказывали влияние на психическое здоровье населения, распространенность и характер психических нарушений.

С формированием цивилизации психотравмирующим фактором стало имущественное и социальное неравенство. Богатство и влияние аристократов оценивали как обретенные с помощью нечестных средств, в частности колдовства, а неудачи и лишения «маленьких» людей - как несправедливость. В литературе формируется образ страдающего праведника, незаслуженно обойденного вниманием богов и людей. Безвинные страдания имели массовое распространение в реальной жизни древнего общества. Поэтому история Иисуса Христа оказалась близкой и понятной людям, говорившим на разных языках, относившимся к далеким друг от друга культурам и государствам.

В древней культуре возникает народная медицина, включающая в свой арсенал действенные и магические приемы лечения. Прямое отношение к заболеваемости населения имели три ранних религиозных комплекса - знахарство, шаманизм и ведовство. С ними связаны особые подходы к пониманию природы и причин болезней, методы исцеления и порчи.

Знахарству изначально присуща идея, что причиной болезни является воздействие, попадание в организм какого-то постороннего материального предмета. Сама болезнь понималась как то, что следует извлечь, удалить из тела человека. Ведовство есть вера в порчу, способность недоброжелателей насылать на человека болезнь, против которой используется контрмагия. Шаманизм возникает на той стадии развития анимизма, когда души умерших становятся самостоятельными духами. Некоторые из этих духов входят в контакт с человеком, проникают в его тело и вызывают болезнь. Причиной болезни

также может быть похищение духом души или ее околдовывание. Шаман лечит болезни путем изгнания духов.

В целительстве чаще всего использовали контагиозную магию и очищение, также применяли защитную и имитативную магию, передачу болезни другому существу. В медицинских знаниях переплетались представления, отражавшие подлинную природу заболеваний, и домыслы, основанные на вере в сверхъестественное. Соотношение этих компонентов менялось в зависимости от вида болезни и особенностей культуры. Когда причины нарушения здоровья были очевидны, лечение в большей мере проводилось соответствующим природе болезни образом. Если факторы заболевания были не наблюдаемы, считалось, что недуг вызван влиянием сверхъестественных явлений, тогда в лечении значительная роль отводилась магии, а также умилостивительным лечебным ритуалам, появление которых было связано с верой в богов, насылающих на людей болезни и избавляющих от них. По сравнению с другими направлениями магии, в лечебной - возможность представления воображаемых результатов действительными ограничена. Воздействие обрядов исцеления на реальную заболеваемость противоречиво. Они были скорее нейтральны или даже позитивны по влиянию на состояние здоровья населения.

В эпоху формирования цивилизации развитие керамики, металлургии, ремесел способствует созданию новых медицинских инструментов и сосудов для приготовления и хранения лекарств. Хранение и передача описаний болезней и способов их лечения, рецептов лекарств осуществляется с использованием письменности. Накопление медицинских знаний позволило перейти к лечению хронических болезней. Лечение стало обособленным занятием, появились профессиональные врачи. В Древнем Египте, где здоровье человека считалось одной из высших ценностей, складывается врачебная специализация, составлены первые в истории медицинские руководства.

В индийской культуре болезнь воспринимали в духе знахарского ее понимания - как нечто проникавшее в тело и разрушавшее его. Смысл лечения заключался в вытеснении болезнетворного начала из организма и последующем восстановлении нарушенной внутренней устойчивости. В «Ведах», наряду с мистическими причинами болезней и направленными против них заговорами, указываются натуральные факторы заболеваемости и упоминается лечение с использованием лекарств природного происхождения. По мере своего развития ин-

дийская медицина отводила все большее внимание рационалистическому целительству. Особенное значение придавалось дыхательным упражнениям, поскольку основой здоровья считалось нормальное движение потоков воздуха в различных участках тела.

Китайцы, подобно египтянам, относили здоровье к ценностям высшего уровня. Оно рассматривалось как необходимое условие счастливой жизни, поскольку при наличии заболеваний человеческие желания удовлетворяются лишь частично. Причиной болезней считали недостаток или застой энергии в организме, нарушение равновесия ее различных видов. Лекари руководствовались принципом целостности. Лечили не отдельные органы, а всего человека. При этом осуществлялся комплексный подход, применение лекарственных препаратов, физиотерапии, физических и дыхательных упражнений, рекомендаций по организации половой жизни.

В целом степень влияния культурных условий на состояние здоровья и смертность древнего населения была качественно большей, чем детерминация ими рождаемости. Накопление знаний о способах лечения, производство пищи и одежды, строительство жилищ, истребление людей в войнах и карательных акциях являлись существенными факторами демографических изменений. Воздействие древней культуры на рождаемость осуществлялось путем постоянного или временного отстранения половозрелых мужчин и женщин от репродуктивной деятельности, вступления в брак и ограничения их репродуктивной активности в браке.

В рамках большей части первобытной истории в обществе отсутствовала какая-либо дифференциация, помимо деления по родству, полу и возрасту. Возрастная структура населения в донеолитический период включала в себя две группы: детей и взрослых. Первобытные религиозно- нравственные нормы предполагали подчинение детей взрослым, допускали насилие взрослых по отношению к детям и детоубийство. В то же время имели место такие необходимые условия воспроизводства, как забота, воспитание и научение детей взрослыми.

Став взрослым, индивид оказывался полноправным членом общества. Переход в старшую возрастную группу и обретение связанных с ним прав символизировали инициации. Эти церемонии служили обозначением качественных природных и культурных изменений в жизни индивида, средством подготовки детей к выполнению ролей

взрослых мужчин и женщин, способом организации взаимодействия возрастных и возрастно- половых групп.

В родовой общине земледельцев и скотоводов складывается третья возрастная группа - стареющие люди. Ее относительно немногочисленные представители выполняли ведущие роли в организации религиозной жизни, выступали хранителями традиций, занимая такое положение главным образом в силу своего возрастного статуса.

Формирование и развитие цивилизаций - время утверждения норм взаимодействия людей разных возрастов, осмысления особенностей этапов возрастных изменений. Выделение групп дедов, родителей, сверстников, детей и внуков дополняется различением индивидов в рамках поколений по относительному возрасту.

Функции социализации детей во все большей степени переходили от общины, и, в частности, от групп сверстников, к взрослым членам семей. Возникает организованное групповое обучение детей. В Месопотамии внесемейное обучение детей разным профессиям существовало с шумерского периода. Специальные учебные заведения для детей были в Древнем Египте. Теме взаимодействия взрослых и детей уделено значительное место в египетских письменных памятниках и произведениях искусства, особым литературным направлением были поучения отцов своим сыновьям. Воспитанием детей из знатных семей занимались отошедшие от дел уважаемые пожилые наставники. Обучением детей в Индии занимались наставники - гуру, в семьях которых мальчики проводили часть своей жизни.

Особенностью китайской системы воспитания было то, что детей с ранних лет готовили к трудностям, к возможному негативному отношению окружающих. Им прививали умение подчиняться старшим и совершенствоваться, изживать недостатки и развивать достоинства, чему было призвано способствовать обучение. В древности существовали школы нескольких уровней, где переход на более высокий зависел от способностей. Мыслители Китая призывали правителей и их подданных учиться всю жизнь.

Численность старых людей в населении была невелика, составляя в среднем 2-4 %. Но их роль в общественной жизни формирующихся цивилизаций возрастала в силу повышения значимости семейных связей. В древних мифах возникает образ мудрого старца, дающего полезные советы. В культуре народов Передней Азии неуважительное отношение к старшим родственникам рассматривалось как прегреше-

ние и преступление. Одна из десяти ветхозаветных заповедей предписывает почитать своих родителей. Уважение к старикам объявлялось нормой поведения: «Пред лицем седого вставай и почитай лице старца» [1, Левит 19: 32]. В египетских текстах нашли отражение размышления о положении старых людей. Почтение к старшим - одна из основных норм китайской культуры. Здесь сложилась идея, согласно которой все старое является более совершенным, зрелым, чем молодое и новое.

Взрослому населению надлежало материально обеспечивать стариков и детей примерно в равных для тех и других долях. Представители старшей возрастной группы управляли деятельностью больших семейных групп и соседских общин. Их жизненный опыт позволял находить пути согласования разнообразных интересов, а также манипулировать младшими по возрасту.

В духовной жизни древних обществ явлению возрастных изменений уделено значительное внимание, человек стремился к познанию их природы. Всякое важное событие индивидуального жизненного цикла: рождение, переход в группу взрослых, вступление в брак, появление детей, старение, смерть отмечали особыми обрядами, устанавливавшими связь со сверхъестественными силами. В мифах признавалось возможным сверхъестественное ускорение или замедление течения возрастных изменений и их обратный ход - возврат пожилого человека к состоянию молодости. В Древнем Египте проводился специальный обряд омоложения фараона, выпускались молодильные снадобья. Поиск путей омоложения и продления жизни - одна из задач даосизма.

В индийской культуре сформировалось учение о пяти основных возрастных стадиях жизни: раннего детства, ученичества, руководства семьей, этапов жизни отошедшего от дел пожилого человека и странника, занятого подготовкой к смерти. Для каждой из них определялись, предписывались особые задачи и образ жизни. Древняя культура наполняла смыслом содержание естественных периодов возрастных изменений. Стадии индивидуального жизненного цикла рассматривались как повторение этапов творения мира в начале времени, а смерть как прообраз конца света.

Для первобытной культуры характерно понимание смерти как продолжения жизни в измененной форме. Такое отношение предполагает проявление заботы об умершем. С другой стороны, как отме-

чал Б. Малиновский, разложение мертвого тела порождало стремление избавиться от него. Противоречивое взаимодействие желаний сохранить тело умершего и устранить его проявлялось в многообразии похоронных обрядов.

В древних цивилизациях, как и в первобытную эпоху, смерть чаще не осознавалась как переход к полному небытию. Первобытные анимистические идеи получили в них развитие. Жрецы строили догадки об условиях потустороннего существования, составляли описания пути умершего в загробный мир и детальные характеристики его устройства.

В культуре Месопотамии смерть рассматривалась как неизбежное зло. В «Городе мертвых» ушедшие из реального мира люди влачат безрадостное существование. Это место, где нет ни счастья, ни страданий. Все же некоторые его обитатели находятся в относительно лучшем положении, определяемом более высоким прижизненным статусом, военными заслугами, наличием сыновей, смертью в раннем детском возрасте.

В древних мифах встречается сюжет смерти богов. В отличие от людей, некоторые боги способны вернуться к жизни в своем прежнем виде. Их ежегодные смерти и воскресения олицетворяли смену времен года.

Тема жизни и смерти была центральной в духовной культуре Древнего Египта. В ней формируется важнейший принцип современных мировых религий - идея воздаяния, согласно которой каждый умерший человек получает в загробном мире вознаграждение или наказание за дела, совершенные им при жизни [2: 260-261]. В Индии не было негативного отношения к смерти. К ее приходу относились как к чему-то оправданному. Проводя погребальные церемонии, индийцы воздерживались от глубоких сожалений, считая, что печалиться совершенно не о чем. Китайцы открыто горевали о смерти близких.

Согласно «Ветхому завету», люди утратили возможность индивидуального бессмертия из-за ошибочного выбора прародителей. В большей части его текстов смерть описывается как переход в небытие, полное прекращение существования тела и личности. Душа живого существа исходит из тела с кровью [1, Левит 17: 14]. Эти описания соответствуют изначальному замыслу Бога, который выслал людей из Эдемского сада, чтобы они не могли жить вечно. Иегова не обещал, что к вопросу о бессмертии когда-нибудь можно будет вер-

нуться или что человеку оставлен шанс вновь попасть в райские сады в виде духовной сущности. Некоторых людей Иегова принимает обратно в рай, но живыми [1, Бытие 5: 24].

Вместе с тем отдельные авторы ветхозаветных книг допускали наличие загробной жизни и воздаяния [1, Даниил 12: 2-3]. У христиан все люди наказываются смертью за ошибку Адама и Евы. Позже они воскреснут, одни - чтобы получить вторую смерть за свои ошибки [1, Откровение 20: 14], другие - обрести новую вечную жизнь.

Можно утверждать, что в древности не существовало однозначного понимания смерти. Общим было признание, что она наступает, когда тело становится неодушевленным. Индийские мыслители, допускавшие существование души после гибели тела, определили четыре возможности ее последующего пути: перемещение в царство мертвых в высшие слои неба или наиболее близкий к поверхности подземный уровень, падение в места наказания, перерождение и переход в нирвану. Продолжительность периода мучений грешников зависела от числа совершенных проступков. Очищенные страданием, их души возвращались к земной жизни. Пребывание в местах блаженства было также временно. Оно определялось числом лет добродетельной жизни.

В добуддистском Китае не сложилось учение о потусторонних вознаграждениях и наказаниях. Считалось, что смерть приходит один раз и она окончательна. Представления о том, что тончайшие частички ци, покидая тело, сохраняют единство, были идейной основой культа предков.

Зороастрийцы утверждали, что посмертный путь человека определяется сознательным прижизненным выбором ценностей и деяний.

Во всех древних цивилизациях встречались мудрецы и обычные, не склонные к метафизическим размышлениям индивиды, в головы которых приходили приносящие разочарование предположения о том, что с завершением телесной жизни психическая деятельность тоже полностью прекращается.

Выясняется, что отношение к смерти в прошлом было таким же разнообразным, как в наши дни. Бессмертие и абсолютное небытие, полеты на небо и уход под землю, потусторонние наказания и поощрения за прожитую жизнь - все это было известно в древности.

Как и смерть человека, конец мира не считался абсолютным, он был началом нового периода существования. Смерть индивида - уход в иную сферу бытия, где пребывают умершие предки и откуда берут

начало будущие рождения. Гибель мира - неизбежное разрешение накопившихся противоречий, за которым следует рождение нового совершенного универсума, являющееся, в то же время, возвратом к уже бывшему когда-то Золотому Веку. Утраченный в прошлом Золотой Век становится счастливым будущим без болезней и старости.

История древних культур привлекает исследователей своим собственным содержанием. Ее изучение позволяет в какой-то мере реконструировать прошлое и удовлетворить любознательность. В то же время важно не только то, как сложились события, но и что они значат для нас сегодня. Знакомясь с древними текстами, летописями, сочинениями давно ушедших мыслителей, мы видим, что, несмотря на грандиозные технические достижения прошедших тысячелетий и последних веков мировой истории, сам человек почти не изменился, если иметь в виду его основные потребности, эмоции, бессознательные факторы поведения. Как и тысячелетия назад, рождение и любовь, болезнь и смерть, взаимопомощь и вражда, надежды юности и разочарования старости, мечты о далеких краях и тоска по родным местам остаются универсальными событиями человеческого бытия. Их осмысление и оценки, выработанные древними нормы поведения и формы организации движения населения, наставления и предостережения ученых, поэтов, политиков во многом оказываются вполне современными.

Размышляя о великих цивилизациях древности, мы с удовлетворением отмечаем, что в ряде сфер общественный прогресс приводит к значительному улучшению условий жизни, расширению набора возможностей развития и путей их реализации. Вместе с тем становится ясно, что не все ошибки прошлого стали для человечества уроком. Конец XX и начало XXI столетия оказались временем, когда в использовании прежних достижений произошли очевидные утраты, приведшие к деградации общества, неудовлетворенности больших масс людей тем, как складывается их жизнь.

Воздействие древней культуры на население было противоречивым. По мере ее развития происходил рост численности населения и заселение земной поверхности. Людей рождалось все больше. Их больше и умирало, как в силу естественной неизбежности смерти, так и преждевременно, в результате совершенствования способов взаимного истребления. Древнее общество способствовало порождению человеческой жизни и препятствовало ему, поддерживало существо-

вание приходящих в мир человеческих индивидов и уничтожало их. В древнюю эпоху был достигнут обусловленный природной средой оптимум численности человеческого рода. Дальнейший прирост и существование населения стали невозможны вне рамок культурного развития.

1. Библия. Книги Ветхого и Нового Завета. М.: Издание Московской Патриархии, 1990.

2. Древнеегипетская Книга Мертвых. Слово Устремленного к Свету. М.: ЭКСМО, 2003.

3. Законы Ману. Манавадхармашастра. М.: ЭКСМО-Пресс, 2002.

4. И Цзин. «Книга перемен» и ее канонические комментарии / пер. с кит., предисл. и примеч. В. М. Яковлева. М.: Янус-К, 1988.

5. Ли цзи // Древнекитайская философия: в 2 т. Т. 2. М.: ПринТ, 1994. С. 99-140.

6. Ригведа. Мандалы 1-1У / пер. и комм. Т. Я. Елизаренковой. М.: Наука, 1989.

7. Среднеассирийские законы // История Древнего Востока. Тексты и документы / под ред. В. И. Кузищина. М.: Высшая школа, 2002. С. 230-241.

8. Ян Чжу // Древнекитайская философия: в 2 т. Т. 1. М.: ПринТ, 1994. С. 212-224.

9. Ясна // История Древнего Востока. Тексты и документы. М.: Высшая школа, 2002. С. 422-426.

Ц. Ц. Чойропов

Социальные отношения как универсальный интегрирующий фактор в обществе

УДК 316

В статье проанализированы имеющиеся в специальной литературе разные интерпретации специфики социальных отношений, представлено авторское видение этой проблемы.

Ключевые слова: социальные отношения, общество как целостный социальный организм.

The article investigates the modern interpretations of the specifics of social relations, presented the author's vision of the problem.

Key words: social relations, society as an integral social organism.

Феномен «социальные отношения» является одним из наиболее дискуссионных в социологической литературе. Имеют ли качественную специфику социальные отношения (по сравнению с экономическими, политическими и другими); какова их роль в структуре, функционировании и развитии общества в целом? - вот главный предмет дискуссий.

Разумеется, в литературе имеются разные направления поиска специфики социальных отношений. Тем не менее есть достаточные основания констатировать наличие проблемной ситуации: социологи продолжают дискутировать о ключевых социологических категориях (особенно о понятии социальных отношений), вкладывают в них различное содержание и в своих исследованиях часто пользуются неадекватными познавательными средствами, недостаточно разработанным научным аппаратом. Естественно, из такой ситуации необходимо выходить.

Очевидно, социальные отношения нельзя искать ни «между» другими общественными отношениями, ни в «одном ряду» с ними, ни за их пределами; социальные отношения нельзя также понимать как «сумму», простую совокупность всех иных общественных отношений. Нельзя потому, что в противном случае мы не сможем обнаружить реального предмета, адекватным отражением которого должен быть искомый феномен («социальные отношения»), и тогда этот феномен окажется беспредметным, лишенным реального содержания.

Раскрытие многообразия и особенностей проявления социальной сущности всех сторон общественной жизни и универсально-интегральной сущности общества как целостного социального организма - в этом заключена проблема определения специфики социальных отношений и процессов. Ведь общество функционирует и развивается не только как дифференцированное, структурно многогранное образование, но и как целостная, универсально интегрированная система. Поэтому для получения завершенной картины общественного процесса недостаточно ограничиться анализом только его структурно-функциональной дифференцированности, но необходимо этот анализ довести до выявления универсально-интегральной сущности и

целостного характера социального развития.

По своей функциональной структуре общество объективно дифференцировано на относительно самостоятельные взаимодействующие подсистемы. Наиболее существенные из них таковы. Субъекты общественных отношений: классы, слои, национальные общности, трудовые коллективы, человек. Объекты общественных отношений: экономика, политика, культура, мораль и т. д. Соответствующие виды общественных отношений - взаимодействие классов, наций и т. д. в сфере экономики, политики и т. д.; результатом этого взаимодействия являются соответствующие сферы общественной жизни (относительно самостоятельные стороны жизнедеятельности общества): экономическая - производство и воспроизводство, распределение и потребление материальных ценностей, прежде всего средств производства; политическая - создание и защита, функционирование и развитие политических ценностей, прежде всего политической власти общества и ее институтов; культурная - производство и воспроизводство, распределение и потребление культурных ценностей, прежде всего научных и художественных; моральная - создание и обогащение, реализация и развитие нравственных ценностей и т. д. Очевидно, общественную жизнь можно дифференцировать и на другие сферы и процессы, используя дополнительные критерии, например: общественное бытие и сознание, производственная и внепроизводственная сферы, труд и досуг, руководство, управление, исполнение и т. д. Однако в данном случае для принципиального раскрытия темы достаточно оперировать четырьмя видами субъектов общественных отношений (классы, нации, трудовые коллективы, человек) и четырьмя же сферами общественной жизни (экономическая, политическая, культурная, морально-нравственная).

Все названные явления находятся в определенном соотношении и соподчинении (этот ясный вопрос здесь не рассматривается). Важно, однако, обратить внимание на то обстоятельство, что все субъекты общественных отношений взаимодействуют, функционируют и развиваются во всех сферах общественной жизни (этот факт не всегда учитывается). Вследствие этого каждому из них присуща структурная и функциональная многогранность, соответствующая различным областям их жизнедеятельности (по принятой здесь классификации -экономическая, политическая, культурная, нравственная). В этом смысле каждый из них (класс, нация, трудовой коллектив, человек)

аккумулирует и выражает совокупность всех общественных отношений. В свою очередь, все названные стороны общественной жизни (экономика, политика, культура, нравственность) являются специфическими сферами отношений между классами, нациями, трудовыми коллективами, общественными индивидами. В итоге образуется сложная, многоплановая и динамичная структура общественных отношений.

Однако и в данном случае мы еще не получили полной картины общества как целостного, скоординированного организма, специфически человеческого образования. Пока мы обнаружили его многогранность, но многогранность более сложную, комплексную. Пока еще остается не выявленным искомый «неизвестный» интегрирующий фактор - социальные отношения. Но именно на базе такой комплексности общественной жизни можно и необходимо обнаружить ее системность, универсальную целостность.

Напомним исходный постулат: социальные отношения являются универсально-интегральной, человеческой сущностью всех других общественных отношений, всех процессов их комплексного взаимодействия. Социальные отношения и процессы являются, можно сказать, «родовыми», а все другие - «видовыми», т. е. - различными способами существования и развития этой «родовой» социальной сущности. «Родовая» сущность нуждается в «видовых» проявлениях, способах своего бытия. И речь должна идти о «данных» конкретных способах общественного существования и проявления именно «данной» (а не какой-то иной) социальной сущности. Этот постулат необходимо акцентировать потому, что часто имеют место случаи оперирования (манипулирования) разноплановыми сущностями, соотносимыми с неадекватными разноплановыми способами их осуществления. Одна из издержек такого «манипулирования» заключается в произвольной подмене сущности способами ее существования. Между тем качественно определенная социальная сущность проявляется в строго соответствующих ей способах бытия.

Итак, социальные отношения содержатся во всех других видах общественных отношений, которым, в свою очередь, имманентна социальная сущность. Экономическая, политическая, культурная и другие стороны общественной жизни - это конкретно-исторические сферы бытия социальных процессов, а социальная жизнь общества - это концентрированное выражение его человеческой сущности. Отдель-

ные стороны общественной жизни - свидетельство структурно-функциональной дифференцированности, а социальная жизнь - его интегрированности и целостности, сугубо человеческой сущности. Социальные отношения в их функционировании и развитии - это прогрессивный процесс социализации и универсальной интеграции дифференцированного общества в целостную социальную систему, процесс воспроизводства социальной сущности общественной жизни, это - социальный прогресс общества, его социализация, гуманизация. Уровень социальной скоординированности, интегрированности и целостности общества есть степень социализированности и зрелости всех его подсистем и самого общества.

Далее необходимо конкретизировать интерпретацию специфики социальных отношений и процессов. Вообще говоря, их особенность заключается в том, что они возникают, функционируют и развиваются в процессе взаимодействия общественных индивидов, трудовых и иных коллективов людей, наций, классов. Однако это взаимодействие не «беспредметно»: оно осуществляется во всех сферах общественной жизни, в процессе освоения и прогрессивного использования, производства и воспроизводства, распределения и потребления людьми общественных и природных ценностей. Иначе говоря, социальные отношения обязательно имеют существенный объект (сущностные общественные и природные явления), по поводу которого взаимодействуют общественно-исторические субъекты. Причем, речь идет не просто об отношении субъекта к объекту (одностороннее воздействие) и не просто о взаимоотношении двух субъектов как таковых, но обязательно - о сущностном взаимодействии субъектов по поводу объекта, т. е. - о таком взаимодействии, которое образует целостную и прогрессивно развивающуюся социальную систему. Причем общество - не какой-то готовый континуум взаимодействия каких-то субъектов-монад: общество есть взаимодействие конкретно-исторических субъектов в процессе освоения, производства и воспроизводства самого этого общества и всех его подсистем.

На вышеприведенных схемах рассуждения еще не видно взаимодействия субъектов по поводу общественных явлений (оно пока скрыто). Более того, здесь не обнаружены даже отношения ко всем явлениям, а тем более - к их существу (показаны лишь «поверхностные» отношения). И все же такой аспект общественных отношений и их анализа важно учитывать, так как он имеет не только аналитический, но и

практический смысл. Если, например, в своих действиях класс не поднимается на уровень классовых отношений по всем существенным проблемам своего времени и находится лишь в рамках материальных интересов, то он не является развитым в социальном смысле; если нация ограничивается удовлетворением только своих потребностей безотносительно к интересам других наций, то она впадает в национализм; если индивид за вещами «не видит» человека, то он находится в состоянии социального отчуждения; если администратор в сотруднике «видит» лишь служебную функцию, но не человека-труженика, то он сам является лишь официальной функцией или «инстанцией», и ему не доступен мир социальных, подлинно человеческих отношений и т. п. Словом, мир социальных, специфически человеческих отношений богаче и глубже мира вещных, прагматических отношений.

Социальные отношения возникают, реализуются и развиваются обязательно по поводу существенных предметов, явлений и проблем, в процессе многопланового и творческого взаимодействия общественных субъектов. Знаменитый тезис Маркса о том, что сущность человека есть совокупность всех общественных отношений, - имеет универсальное методологическое значение и для правильного решения обсуждаемой темы. Этот тезис применим не только к человеку, но и к любому другому субъекту общественных отношений. Каждый из них - не только специфический носитель, но и соответствующее концентрированное выражение конкретно-исторических общественных отношений, специфическое проявление их социальной, человеческой сущности. Именно поэтому общественно-исторические субъекты по своей природе и сущности социальны, хотя уровень их социальности различен на каждом историческом этапе.

Для выявления уровня социальности, социальной сущности человека и других социальных субъектов необходимо не только раскрыть их воздействие на различные общественные и природные объекты (в целях прагматического использования), а обязательно - вскрыть их проникновение в социальную сущность этих объектов, их существенное, творческое взаимодействие по поводу этих объектов; необходимо обнаружить процесс производства и воспроизводства, освоения и прогрессивного использования общественных и природных ценностей в интересах человека.

Стало быть, для обнаружения социальных отношений и определения их специфики надо иметь дело не с односторонним и «поверх-

ностным» воздействием субъектов на объект, но - с их всесторонним и «глубинным» взаимодействием по поводу человеческой сущности объекта. Все социализированные субъекты взаимосвязаны и взаимодействуют по поводу социальной сущности объекта. Вследствие этого образуются несколько уровней социальной жизни общества, которые различаются по степени социальности. Эти же «уровни» свидетельствуют и о степени интегрированности различных сфер общественной жизни в целостную социальную систему (общество).

Таким образом, чем богаче и существеннее система социального взаимодействия в обществе, тем меньше оно дифференцировано и тем интенсивнее оно развивается в направлении становления социальной интегрированности и универсальной целостности.

Индивид является личностью, трудовой коллектив социальной ассоциацией, человеческим коллективом не столько в их отношении к предметно-вещному миру, или в их «беспредметном» общении, сколько и - главным образом - в их взаимодействии в процессе производства и воспроизводства этого мира, особенно - социального, человеческого. К примеру, социальная сущность производства, собственности на средства и продукты производства, производственных отношений, общественного труда и т. д. заключена не столько в вещественных предметах, орудиях и результатах труда и даже не только в труде самом по себе, сколько и главным образом - во взаимодействии их «живых», человеческих носителей и в социальном, специфически человеческом результате.

С учетом изложенного сделаем общие выводы. Сущность социальных отношений и процесса социализации человека может быть выражена в следующих положениях:

- это система взаимодействия всех субъектов общественно-исторической деятельности по поводу всех существенных объектов общества и освоенной обществом (очеловеченной) природы;

- конкретнее, это взаимодействие социальных субъектов в процессе освоения и прогрессивного (т. е. гуманного) использования общественных и природных явлений, в процессе производства и воспроизводства, распределения и потребления материальных и духовных ценностей;

- это интеграция и концентрированное выражение человеческой сущности всех общественных отношений и их субъектов, сущностный, т. е. специфический человеческий результат всей системы их взаимодействия;

- это такое взаимодействие, которое имеет созидательный характер, главным результатом которого является творческое освоение и обогащение социального опыта человечества, историческое воспроизводство социальной сущности человека и человеческой сущности общества;

- это универсальный специфически человеческий фактор обеспечения оптимальной структуры, пропорциональности и управляемости в развитии всех сфер общественной жизни (экономической, политической, культурной, нравственной и т. п.), фактор интеграции дифференцированного общества в целостный социальный организм и процесс;

- это концентрированное выражение не только социальных различий субъектов общественно-исторической деятельности, но главным образом выражение их социального единства (различия имеют исторически преходящий характер, а единство - непреходящий);

- это универсальный фактор становления и развития наиболее перспективного типа социальной коллективности - социализированной ассоциации социализированных тружеников;

- это универсальный фактор дальнейшей гуманизации труда (прежде всего производительного) и развития человека-труженика как главной производительной силы общества;

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

- это непосредственная сфера и наиболее эффективный фактор воспроизводства социальной сущности человека, становления и развития его универсальной многогранности и социальной целостности, гармонического соединения сущностных сил индивида и общества, превращение человека в главную цель социального прогресса и т. д.

Наверное, читателя давно преследуют вопросы: почему, собственно, социальные отношения суть универсальный интегрирующий фактор в обществе, почему именно они концентрированно выражают сущность всех других общественных отношений и являются показателем общественного прогресса? Ответить на эти вопросы непросто.

ФИЛОЛОГИЯ

Н. В. Кожуховская К вопросу о концепции человека в прозе И. С. Тургенева

УДК 82.09

В статье рассматривается связь тургеневской антропологии (концепции личности) и натурфилософии. Автор делает попытку уточнить место категории архетипического в структуре образа тургеневского героя.

Ключевые слова: антропология (художественная), архетип, судьба, природа.

N. V. Kozhukhovskaya. On the conception of human in Turgenev 's prose

The article examines the connection of Turgenev's anthropology (the conception of the person) and natural philosophy. The author makes an attempt to clarify the place of the category "archetypal" in the structure of the image of Turgenev's hero.

Key words: the art anthropology, archetype, destiny, nature.

Тот факт, что тургеневские герои (особенно романные) тесно связаны с идеологией эпохи, к которой принадлежат, давно стал общим местом тургеневедения. Но если бы этим все и ограничивалось, проза Тургенева давно стала бы достоянием исключительно истории литературы, а не живым литературным явлением. Потому тургеневеды не забывают подчеркивать и другое: для Тургенева именно «психическая жизнь человека - главный объект наблюдений и изучения» [8: 180].

Ю. М. Лотман отводил Тургеневу особое место в сюжетном пространстве русской прозы XIX в., подчеркивая его уникальную «раз-ноуровневость». На первом плане читателю бросается в глаза злобо-

дневность социальных коллизий; но на втором «типы современности оказываются лишь актуализациями вечных характеров», архетипов, стоящих за текстом. А за этим сквозит еще третий план - космический, природный. Это Смерть, отменяющая все человеческие расчеты. «Последовательное вторжение одного плана в другой меняет мотивировки, показывает случайное как закономерное, а кажущееся закономерным разоблачает как "человеческий балаган"» [2: 106].

Условно говоря, социальное в тургеневских героях - это то, что остается после «вынесения за скобки» архетипического. Продуктивность анализа тургеневских произведений в социальном аспекте не в последнюю очередь определяется тем обстоятельством, что мы имеем возможность своими глазами наблюдать, как и чем отличаются друг от друга герои, представляющие один и тот же архетип. Эта разность и есть социальное - слой, наложенный на их человеческую природу историческими и идеологическими обстоятельствами.

Архетипическое является базовым - и оно, по Тургеневу, сильнее, чем социальное или индивидуальное. Сам писатель в своей речи «Гамлет и Дон Кихот» (1859) выделил два архетипа как важнейшие для себя, однако ими тургеневская «галерея» не ограничивается.

Способность понять и принять свою природу, действовать в согласии с ней определяет меру жизненного успеха либо неуспешности тургеневских персонажей.

В качестве примера возьмем повесть «Дневник лишнего человека» (1850). Именно из нее вошло в литературный оборот понятие «лишний человек», куда мы сейчас вкладываем прежде всего социальное содержание.

Однако даже в повести с таким «многообещающим» заглавием социальный аспект минимизирован - и вовсе отсутствует критика общества, не способного найти место и дело талантливому человеку. В «Дневнике.» абсолютно доминирует психологическое. Самая заметная черта Чулкатурина - болезненная наклонность к гамлетовской рефлексии. В более поздние времена его бы назвали человеком с комплексами.

Рефлектерство (а точнее, отношение к нему героя) приобретает масштаб недуга, подтачивающего его жизнь. Наклонность к самоанализу лежит в основе этого характера. Но Чулкатурин воспринимает эту свою черту как проклятие, пытается бороться с ней - и именно потому не может найти для себя такого жизненного пространства, где

ему удалось бы забыть об этой своей привычке. Отвергая то, что составляет ядро его психического существа, он занимается саморазрушением - и вдобавок постоянно имеет дело как раз с тем, что так яростно стремится отрицать, по принципу: «не думай о белом медведе». Как выразился автор одной из современных книг по прикладной психологии: «Нацеленность на поиск проблем приносит их в изобилии <...>. Мир демонстрирует нам себя в соответствии с шаблоном нашего восприятия» [1: 86, 309].

Нетрудно видеть, что речь идет, по сути, о таком явлении, как установка. Исходной причиной всех несчастий Чулкатурина видится его неспособность обрести естественность, стать самим собой - потому что он постоянно оглядывается на других, сравнивает себя с ними, смотрит на себя чужими глазами - и, следовательно, разыгрывает на сцене своей жизни чужую роль: «Во все продолжение жизни я постоянно находил свое место занятым, может быть оттого, что искал это место не там, где бы следовало. Я был мнителен, застенчив, раздражителен <...>, все мое существо принимало вид мучительного напряжения: я не только казался - я действительно становился неестественным и натянутым. Я сам это чувствовал и спешил опять уйти в себя. Тогда-то поднималась внутри меня страшная тревога. Я разбирал самого себя до последней ниточки, сравнивал себя с другими, припоминал малейшие взгляды, улыбки, слова людей, перед которыми хотел было развернуться, толковал все в дурную сторону <...> -словом, вертелся, как белка в колесе. Целые дни проходили в этой мучительной, бесплодной работе» [7: 144-145]. (Здесь и далее выделено мною. -Н.К.)

Первые три недели после знакомства с Лизой - единственное время, когда он отдается потоку жизни, признаваясь, что размышлял тогда так же мало, как «муха на солнце». И только эти три недели - счастливые: герой принимает все, как оно есть, позволяя себе не оглядываться на других, не терзаться вопросом, что они о нем думают.

Но вот появляется соперник - петербургский князь - и все возвращается на круги своя: «поведение мое, обхождение с людьми более чем когда-нибудь отличалось неестественностью и напряжением» [7: 159]. Чем больше Чулкатурин старается быть непринужденным и спокойным, тем сильнее его «заносит». И неудивительно. Он боится, что Лиза полюбит князя. Именно в этом страхе наконец-то соглашаются его рассудок и подсознание. Худшие ожидания человека в по-

добных случаях имеют обыкновение сбываться, если в них нет ничего невозможного. Герой сам притягивает то зло, которого страшится, как Хома Брут в «Вие» своим страхом открывает себя силам тьмы.

Разумеется, никакой мистики здесь нет. В нестабильных ситуациях достаточно незначительного колебания системы, чтобы вывести ее из равновесия. И в том состоянии, в которое с таким успехом приводит себя Чулкатурин, он совершает глупость за глупостью; симпатия Лизы перерастает в равнодушие, затем в раздражение, - и, наконец, Чулкатурин вызывает соперника на дуэль, которая оканчивается его полным моральным поражением; к довершению своего несчастья он прекрасно понимает: «Князь, раненный мною и простивший меня... да, Лиза теперь его». И позднее Лиза сама скажет: «Может быть, без этого поединка. »

Вот земной механизм «материализации» опасений героя. Соперник действительно обладает перед ним рядом преимуществ, но среди них едва ли не главное - полная естественность и спокойствие. Самое обидное, что не только богатый и знатный аристократ, но и мелкий чиновник Бизьмёнков (он в конце концов и становится мужем Лизы) одерживает верх над Чулкатуриным - только оттого, что принимает себя и жизнь как данность.

Но чтобы принимать себя таким, как есть, себя необходимо знать. Поэтому не менее опасная тактика - игнорирование, когда человек просто закрывает глаза на свою природу и начинает ошибочно полагать, будто все его действия направляются исключительно свободным выбором.

Фауст в одноименной повести 1856 г. - не столько скучающий в захолустье помещик, сколько человек, необдуманно вызвавший к жизни неподвластные ему силы. Интереса ради - и с трагическим результатом - он начал манипулировать чувствами молодой женщины, в чьих жилах текла итальянская кровь, в чьем роду хранились мрачные семейные предания. (Та же самая тема - необдуманное, безответственное вторжение в чужую душу, просто из праздного любопытства, - разрабатывается в повести 1870 г. «Стук. Стук. Стук!..»)

В «Степном короле Лире» (1870) поразительно ослепление Лира-Харлова, который и мысли не допускает, что Анна и Евлампия, которыми он всю жизнь правил «рукою властной» (любимая его формула), пожелают выместить на нем свою вынужденную покорность, -хотя это его дочери, и нрав у них такой же крутой. Харлов не в со-

стоянии даже понять, что и его собственная воля в каком-то смысле не ему принадлежит, - но «ищущему воплотиться» через него королю Лиру [2: 106]. Сама сила Лира оборачивается слабостью, потому что она его опьяняет: «Дочери мои из повиновения не выйдут, во веки веков, аминь!»

Неукротимая и слепая воля нарушает какое-то таинственное равновесие, создавая избыточный потенциал уверенности и желания. Герой ставит себя если не рядом с Богом, то непосредственно после него - и в некотором роде хочет обмануть самое Смерть, при жизни исполняя собственное завещание. Ответный удар «равновесных сил» оказывается соразмерен необъятным притязаниям Харлова, уничтожая и его гордыню, и самую жизнь.

Не говоря уже о поздних (так называемых «таинственных») повестях Тургенева, даже в его романах, где герои предстают наиболее социально детерминированными, по ближайшем рассмотрении заметно, что они в самих себе заключают собственную судьбу, очень мало зависящую от внешних обстоятельств, - и притом практически не способны измениться (в отличие, например, от героев Достоевского, а тем более Толстого).

«Я родился перекати-полем», - уныло замечает Рудин; и Лежнев, пытаясь его подбодрить, подхватывает: «Каждый остается тем, чем сделала его природа, и больше требовать от него нельзя! Ты назвал себя Вечным Жидом... А почему ты знаешь, может быть, тебе и следует так вечно странствовать, может быть, ты исполняешь этим высшее, для тебя самого неизвестное назначение.» [4: 101-103].

Умирает Рудин так же, как жил. Не изменяя себе, проходят свой жизненный путь и прочие герои Тургенева. В. М. Маркович справедливо отмечал, что в жизненных позициях Лизы Калитиной или Елены Стаховой нет ничего, что было бы результатом воздействия объективных внешних сил; они не нуждаются в идеологических обоснованиях своих целей, их «стремления рвутся прямо из глубины» их натуры [3: 101].

От той судьбы, которую несешь в себе, уйти не дано. Отсюда смутное ощущение предопределенности, атмосфера «предчувствий», витающая в тургеневских текстах. - «Счастье ко мне не шло; даже когда у меня были надежды на счастье, сердце у меня все щемило», -говорит Лиза в «Дворянском гнезде» [4: 223]. Она понимает свою жизненную миссию как искупление, как необходимость «отмолить»

грехи отца - и того класса, к которому она принадлежит по рождению.

Елена Стахова («Накануне») - не такая ревностная христианка; но ее страшит видимая невозможность осуществить свой идеал жизни, не ущемляя надежд и прав на счастье других людей - прежде всего матери, которую она покидает, навсегда оставляя Россию. Ее гложет тревожное чувство, что избыток счастья на ее чаше весов отзывается чьей-то чужой бедой:

« - Может быть, я большая грешница; может быть, оттого мне так грустно, оттого мне нет покоя. <.> Ах, я чувствую, человеку нужно несчастье, или бедность, или болезнь. А то как раз зазнаешься» [5: 60].

Мрачные предзнаменования способствуют эмпатической передаче читателю нарастающего страха Елены.

Провожая молодых, Шубин напевает: «С Богом, в дальнюю дорогу». При этом у него нет никакой задней мысли. Но, очевидно, где-то в подсознании героя - там, где хоронятся неопределенные тягостные предчувствия, вызванные этим союзом, - сохранилось также и смутное воспоминание о том, что в «Песнях западных славян» А. С. Пушкина это стихотворение названо «Похоронная песня Иа-кинфа Маглановича».

В Венеции Инсаров (больной чахоткой) и Елена слушают оперу, и Елена вздрагивает, слыша предсмертную арию Травиаты: «Дай мне жить. умереть такой молодой!»

Наконец, изнемогающая от тревоги героиня по-детски пытается успокоить себя, загадывая на белую чайку:

« - Вот если она полетит сюда, - подумала Елена, - это будет хороший знак. - Чайка закружилась на месте, сложила крылья - и, как подстреленная, с жалобным криком пала куда-то далеко за темный корабль. Елена вздрогнула.» [5: 115].

Из ее терзаний, тревожных знамений сгущается атмосфера дурных предчувствий. Тургенев сознательно не проясняет характера их взаимной зависимости: то ли беспокойство героини заставляет ее выхватывать из потока жизни сигналы со зловещим смыслом; то ли душа ее, напрягаясь всеми силами, обретает вещую чуткость, а может быть, ее ожидание несчастья притягивает несчастье. (За словами Елены «человеку нужно несчастье, или бедность, или болезнь» - последует тяжелая болезнь Инсарова, последствия которой вскоре убьют его.)

Так же натура самого Инсарова и его жизненная «программа действий» схвачены в двух скульптурных портретах, сделанных Шубиным: первый - бюст человека с благородным и смелым лицом; второй - карикатурная статуэтка, где тот представлен «бараном, поднявшимся на задние ножки и склоняющим рога для удара» [5: 73]. Отважный, честный, фанатично упрямый. все это присутствует в нем изначально; таким он живет - и таким умирает.

И даже Базаров, безапелляционно уверявший своего оппонента, будто отрицает в силу того, что в теперешнее время это «полезнее всего», Аркадию скажет другое: «Я придерживаюсь отрицательного направления в силу ощущения. Мне приятно отрицать, мой мозг так устроен - и баста!» [5: 218] - «Он хищный, а мы ручные», - наивно, но верно по существу выражает эту же мысль Катя в беседе с тем же Аркадием [5: 247].

Базаров тоже не готов принять в себе все, чем он является. Любовь к Одинцовой, по его мнению, недостойна человека с тем мировоззрением, которое он декларирует. - «В разговорах с Анной Сергеевной он еще больше прежнего высказывал свое равнодушное презрение ко всему романтическому; а оставшись наедине, он с негодованием сознавал романтика в самом себе.» [5: 190]. Он борется, и последствия этой борьбы известны. Стремясь подавить в себе унизительные, по его мнению, чувства, он ищет для себя какое-нибудь (любое) занятие. В таком душевном состоянии он и допускает ставшую для него роковой рассеянность: порез при неудачном анатомировании.

Вот откуда сравнение критика Н. Н. Страхова («И. С. Тургенев. Отцы и дети», 1862): Базаров - титан, восставший против матери-Земли. Стремясь быть «воплощением теории нигилизма» (Д. И. Писарев), он в себе несет то, что в теорию не укладывается. И перед смертью он невольно обмолвится: «.Думал: обломаю дел много, не умру, куда! задача есть, ведь я гигант!» [5: 270]. А ведь такое убеждение может строиться только на подсознательном представлении о глубинной целесообразности жизни: нечто не позволит мне умереть, пока не будет разрешена моя жизненная задача. В «отрицательном» мировоззрении нет места для этого нечто.

Есть какая-то горькая парадоксальность в том, что на дне души героя сохранилась вера в осмысленность мира, а вот смерть к нему приходит в полном «соответствии» с декларируемой им доктриной:

слепая, бессмысленная - «случайность очень неприятная», как он ее сухо называет; смерть от мертвой материи, которую Базаров единственно и признавал. Смерть Базарова в одно и то же время и закономерна (сюжетно мотивирована), и случайна, и символична в своей случайности.

«Каким в колыбельку, таким и в могилку.», - замечает Потугин в «Дыме» [6: 78]; замечание относится к героине романа, но ничуть не меньше подходит и к главному герою. К счастью для Литвинова, его борьба с самим собой не заходит так далеко, чтобы это могло разрушить его жизнь. Когда люди не выходят за пределы своих «амплуа», их жизненные итоги могут оказаться разными, даже трагическими, -но это не будет трагическая бессмыслица. Это относится и к тем персонажам Тургенева, которые преимущественно тяготеют к Гамлету (Лаврецкий, Литвинов, Санин), и к тем, которым ближе Дон Кихот (Рудин, Лиза, Михалевич, Елена, Марианна).

Удел гамлетов в этом случае - растворение в буднях, счастливых и не очень. Удел дон-кихотов - подвиг: баррикада, монастырь, восстание.

Иной оказывается участь Нежданова в «Нови». Его постигает самая мрачная судьба, и связано это с тем, что он - прирожденный Гамлет, который стремится играть роль Дон Кихота. Результат такого насилия над собой - сначала психологическое, а потом и физическое саморазрушение (как и у Чулкатурина). Если бы Нежданов не вызывал сострадания, то мог бы вызвать смех, - особенно в сцене, где он, борясь с брезгливостью, напяливает на себя чужое тряпье, чтобы «идти в народ», и прохаживается по комнате «особенной, шмыгающей походкой», вполголоса репетируя «народные слова»: «Што ш. робя-та. иефто. ничаво. потому шта. » [6: 304].

После этого по необходимости краткого обзора тургеневской прозы вернемся к замечанию Ю. М. Лотмана, которым открывалась настоящая статья.

За архетипическим планом тургеневских текстов открывается космический, сюжетно реализованный в теме смерти. Таким образом, мало принять природное в себе: требуется принять и собственную конечность как последний закон Природы.

Это побуждало Тургенева искать утешения в философии А. Шопенгауэра. Сокровенная, неуничтожимая сущность всякого живого существа (включая человека) - воля к жизни; она принадлежит

виду, в то время как индивиду принадлежит лишь субъективное представление о мире. «Понимание неразрушимости нашего существа совпадает с отождествлением макрокосма и микрокосма» [9: 105107].

В поисках переживания такого тождества Тургенев заслужил репутацию первого «пейзажиста» русской прозы, мастера природоопи-саний. Но обращает на себя внимание пронзительный контраст между любовью, с которой выполнены его картины природы, - и мрачным смыслом, наполняющим тему Природы как таковой - силы, равнодушной к человеку и его порывам («Поездка в Полесье», «Стихотворения в прозе» и т. п.). Этот контраст вносил в тургеневские пейзажи особенный эмоциональный мотив, если уместно так выразиться, «безответной любви», обладавший глубоко личным - и вместе с тем общечеловеческим содержанием.

Проза Тургенева хорошо иллюстрирует положения К.-Г. Юнга, характеризовавшего различие между экстравертным и интровертным мышлением: если первое (будучи ориентировано на внешнее) обладает наклонностью к накоплению эмпирического материала, формально объединяя его какой-либо простой общей идеей, то второе стремится скорее втискивать факты в форму собственных «темных архаических образов» - и там же находить интерпретации. Рожденные таким образом идеи (включая художественные) извлекают свою убедительность «из своего бессознательного архетипа, который, как таковой, имеет всеобщее значение и истину и будет истинным вечно» [10: 421-422, 464].

Писатели такого склада (и Тургенев принадлежал к их числу) обладают даром репрезентации личного экзистенциального опыта как общезначимого; адаптация к его травмирующим аспектам совершается посредством художественного катарсиса - того, что В. М. Маркович называл «гармонической закругленностью романной структуры» [3: 69].

1. Зеланд В. Трансерфинг реальности. СПб.: Изд. группа «Весь», 2006.

2. Лотман Ю. М. Избранные статьи: в 3-х т. Т. 3. Таллинн: Александра, 1993.

3. Маркович В. М. Человек в романах И. С. Тургенева. Л.: Изд-во ЛГУ, 1975.

4. Тургенев И. С. Собрание сочинений: в 10-ти т. Т. 2. М.: ГИХЛ, 1961.

5. Тургенев И. С. Собрание сочинений: в 10-ти т. Т. 3. М.: ГИХЛ, 1961.

6. Тургенев И. С. Собрание сочинений: в 10-ти т. Т. 4. М.: ГИХЛ, 1961.

7. Тургенев И. С. Собрание сочинений: в 10-ти т. Т. 5. М.: ГИХЛ, 1961.

8. Шаталов С. Е. Художественный мир И. С. Тургенева. М.: Наука, 1979.

9. Шопенгауэр А. Избранные произведения / сост., авт. вступ. статьи и прим. И. С. Нарский / пер. с нем. Ю. И. Айхенвальда. М.: Просвещение, 1992.

10. Юнг К.-Г. Психологические типы / пер. с нем. С. Лорие. М.: Университетская книга, 1998.

ПЕДАГОГИКА

О. В. Золотарев

Патриотическая составляющая в современном российском образовании: из опыта работы

в педагогическом вузе

УДК 37:93

В статье анализируются различные аспекты патриотического воспитания в современной российской образовательной системе. Рассматриваются вопросы государственной политики в сфере патриотического воспитания, ее формы, методы и изменения, вскрываются причины данных перемен.

Ключевые слова: патриотическое воспитание, школа, учитель, политика.

O. V. Zolotarev. The patriotic component in the contemporary Russian educational system: the view of professor of pedagogical institute

The author analyses different aspects of patriotic upbringing in the temporary Russian educational system: the problems of public policy concerning patriotic upbringing, methods and changes, the reasons of these changes.

Key words: patriotic upbringing, school, teacher, policy.

Вопросы, связанные с изучением истории в школе, всегда оживленно обсуждались педагогической общественностью. В новейшей истории нашей страны мы были свидетелями острейших дискуссий по этим проблемам: начиная с 1930-х гг., когда на самых верхах власти принималось решение о содержании школьного учебника по истории, и вплоть до сегодняшних дней, чему свидетельством создание в 2009 г. Комиссии по противодействию фальсификации истории.

И это понятно, ведь именно посредством истории подрастающему поколению передаются определенные мировоззренческие ценности, идет формирование национальной духовности, идентификация собственных исторических корней. В этой связи стоит вспомнить слова С. Кара-Мурзы: «Школа - главный государственный институт, который "создает" гражданина и воспроизводит общество. Это - консервативный "генетический аппарат" культуры» [1: 171].

Действительно, изучение истории помогает учащимся пережить и осмыслить то героическое, что было в истории нашей Родины, привить общечеловеческие нормы нравственности. При этом надо помнить, что любая страна ощущает потребность в эффективной системе патриотического воспитания. Причем данная система должна быть гибкой, меняющейся в зависимости от современных требований и представлений. Это постепенно осознают и современные власти. Они понимают, что для такой сложной и многонациональной страны, как Россия, важнейшим из объединяющих факторов должен быть общероссийский патриотизм и «одним из его оснований является наша история» [2].

Особенно актуальным стали данные вопросы в последние годы: именно в этот временной промежуток под видом «деидеологизации» школы была отброшена система ценностей, которая была характерна не столько для советского человека, сколько для российского гражданина. Между тем в настоящий момент на возможность реализации патриотической составляющей в историческом образовании весьма негативное воздействие оказывает целый ряд факторов.

В школьной программе до предела урезаны часы, отводимые на преподавание литературы, русского языка, отечественной истории, тем самым предметам, что призваны формировать любовь к стране. Мы наблюдаем и постоянное сокращение часов, которые отводятся на изучение истории и обществознания. В итоге мы имеем чрезвычайно слабый уровень исторических знаний нынешних выпускников школ. Негативное воздействие оказывает и продолжающаяся формализация итоговой аттестации (тестовые задания ЕГЭ), которая не позволяет учащемуся аргументированно объяснить отношение к тому или иному факту, историческому событию. Сосредоточившись на подготовке к успешной сдаче Единого госэкзамена, школа закладывает порочный, на наш взгляд, базис исторических знаний (отрывочных и в основном фактологичных), от которого и вынужден в дальнейшем от-

талкиваться преподаватель вуза. В таком формате преподавания историческая картина, сформированная у выпускника школы, носит мозаичный, бессистемный характер. И в вузе приходится практически с нуля формировать те исследовательские навыки, основы которых ранее создавались школьным курсом истории.

Надо также помнить, что преподаватели гуманитарных кафедр вынуждены опираться на государственные стандарты, предназначенные для исторических факультетов вузов. Подобное положение представляется порочным. Ибо, как количество отводимых на изучение исторических дисциплин часов в данном случае весьма разнится, так и цели у исторического образования здесь разные. Кроме того, навязываемая системе образования полистандартизация, когда фактически будет существовать несколько десятков стандартов для подготовки одной специальности, сводит к нулю ценность образовательных стандартов вообще. Подобные предложения только усугубляют ситуацию, внося неопределенность и неверие в будущее.

Схожую ситуацию мы наблюдаем и в отношении школьных стандартов. Конечно, никто не спорит - стандарты должны меняться. Ведь жизнь и наука идут вперед. Но нередко под видом заботы об индивидуальности ребенка через новые стандарты пытаются начать «профилизацию» как можно раньше. И в данном случае не так уж важно, какие предметы будет включать базовый уровень стандартов. Порочен сам принцип, заложенный в основание разработчиками стандартов. Но, кажется, и здесь есть понимание того, что одним из приоритетов новых образовательных стандартов по истории должен быть «акцент на гражданско-патриотическое воспитании школьников средствами исторического образования» [3: 81].

Еще одна проблема связана с разработкой учебных пособий по истории, прежде всего школьных. Советские учебники создавались учеными-профессионалами, они были написаны весьма интересно. Возможно, их слабым местом был классовый подход, который значительно обеднял их содержание. Но в последнее время школьные учебники вызывают массу нареканий. На съезде учителей истории и обществознания весной 2011 г. было отмечено, что педагогов-практиков не устраивает большинство современных учебных пособий по истории, особенно много претензий к учебникам по XX веку. В некоторых из них искажен даже ряд фактов, немало тем освещается частично, некоторые совсем исчезли (например, гражданская или Ве-

ликая Отечественная война). Порой на важные события отводится всего один-два урока. За это учебное время невозможно сколь-нибудь полно осветить данные вопросы. Кроме того, требования, в соответствии с которыми пишутся учебники, - одни, а критерии восприятия у учащегося - совсем иные. А главное, что отмечают учителя-практики, - в настоящий момент нет ни одного школьного учебника по истории, который адресован именно детям, даже те учебники, к которым нет фактических претензий, оставляют желать лучшего с точки зрения яркости изложения и четкости мысли. Выход видится в привлечении к экспертизе пособий учителей.

Но главное новшество, озвученное властью, - подготовка единого школьного учебника по истории [4]. Конечно, создавая единый учебник, надо помнить, что нельзя отказываться от вариативности преподавания истории, но необходим общий дух трактовок базовых ценностей общества. Главное, что должно отличать новое учебное пособие, - оно должно основываться на фактах и разделяемых обществом оценках и интерпретациях прошлого. И «воспитывать чувство гордости за свою историю, за свою страну». Действительно, в последние годы историки «напирали на негатив, так как была задача разрушить прежнюю систему». Но сейчас «у нас иная, созидательная, задача» [5]. Конечно, воспитывая чувство гордости за страну, нельзя забывать о «внутреннем противоречии между требованиями истинного патриотизма, желающего, чтобы Россия была как можно лучше, и фальшивыми притязаниями национализма, утверждающего, что она и так всех лучше» [6: 444]. Много вопросов возникает и к вузовским учебникам по отечественной истории. Сложившаяся ситуация является во многом прямым следствием узурпации профессиональной сферы исторического знания дилетантами и очередного подчинения исторической науки новым идеологическим установкам. Действительно, непросто понять «прошлое из настоящего, если в настоящем в головах царит хаос» [7: 5].

Подобное положение серьезно затрудняет реализацию основного посыла исторического образования в школе и вузе, а именно: формирования гуманистического мировоззрения, патриотизма, гражданственности. Без истории высшая школа немыслима, Ф. Ницше в этой связи говорил: «всякое высшее воспитание должно быть историческим» [8: 279].

Но достижение этой цели в современной России все более усложняется, ибо нравственная общественная обстановка в настоящий момент чрезвычайно размыта той атмосферой, что вырабатывается деятельностью средств массовой информации, особенно телевидением. Современная технологичная среда меняет детей. Они получают информацию не через книгу, а телевизор, компьютер, интернет. А это - далеко не самые достоверные и надежные источники. Сейчас даже учителя испытывают сложности с выбором источников информации. Поэтому школа и вуз, в том числе в плане исторических знаний, обязаны исполнить роль своеобразного защитника сознания, воспитания личности. Помимо этого, надо помнить, что история является сферой острых общественных и политических споров, а не просто областью профессиональных интересов. И это обстоятельство также надо учитывать.

Таким образом, дополнительным отрицательным фактором, оказывающим весьма негативное влияние на патриотическое воспитание молодежи, является позиция современных средств массовой информации, которые формировали и продолжают формировать представление о России как об отсталой и забитой стране до Октябрьской революции, а о послеоктябрьской истории - как о периоде тоталитаризма. В итоге нас окружает антипатриотическая среда. И это вызывает тревогу даже у весьма либерально настроенных публицистов. Так, В. Костиков пишет: «Почему в своей истории, мы выискиваем только пороки, только преступления? Нельзя забывать историю раскулачивания, ограбление деревни, разгром православной церкви. Но в истории России XX в. были и колоссальный экономический подъем, индустриализация, взлет науки, доступность культуры и образования. Был дух коллективизма и энтузиазм населения» [9].

Конечно, каждое поколение людей создает свою версию исторических событий, которая в большей степени соответствует тем запросам и проблемам, что волнуют поколение. Ведь история, по меткому замечанию К. Леви-Стросса, «никогда не является историей чего-то, но всегда история для чего-то» [7: 6]. И ныне новая версия истории -попытка легитимизации власти и существующего порядка. Поэтому сейчас мы наблюдаем определенную «избирательность» как в изложении, так и в преподавании отечественной истории, явно проистекающую из идеологических установок. В итоге новое поколение иначе представляет себе прошлое нашей страны и иначе к нему отно-

ситься. Это результат той исторической политики, что проводилась властями на протяжении последних двух десятилетий. Что лишний раз позволяет говорить об исторической политике как о «важной и признанной форме общественного сознания, как об одной из характеристик новой исторической культуры». Вместе с тем историческое наследие все чаще воспринимается обществом как определенная «мифическая версия прошлого», необходимая для чувства идентичности. Именно эта версия весьма важна для воспитания гражданина. А если исходить из подобных посылок, то школьная история и должна представлять собой версию исторического наследия [7: 11, 16].

И еще. Далеко не последнее место в нынешнем школьном и вузовском историческом образовании занимает и кадровый вопрос. Ведь сложности с подготовкой добротных педагогических кадров очевидны. На том же съезде учителей истории и обществознания подчеркивалось, что именно педагог играет важнейшую роль в работе по противодействию фальсификации истории. Ведь в школе закладываются основы исторического знания и общественного сознания, что на многие годы формирует позицию человека в жизни, в том числе и по таким важнейшим вопросам, как отношение к истории своей страны и ее положение в мире [10]. Поэтому учитель занимает особое место в вопросах формирования уважения к своей собственной стране. Ясно, что уровень требований к преподавателю должен повышаться. Но надо осознавать, что в последние два десятилетия отношение власти к учителю привело к тому, что запас прочности в этом плане практически закончился. Мы стоим перед угрозой окончательно потерять педагогическую интеллигенцию, как мощную социокультурную страту. А без поддержки учительского корпуса никакая модернизация невозможна. Необходимы серьезные подвижки в плане совершенствования педагогической подготовки и повышения социального статуса учителя. Но и здесь мы постоянно пытаемся действовать под чужую копирку. Совершенно безответственными представляются призывы пополнять учебные заведения людьми без педагогического образования. Или предложения присоединить педагогические вузы к классическим университетам. Много в последнее время говорится о необходимости объединения в университетах педагогической и научно-исследовательской деятельности. Но наши педагоги нацелены именно на преподавание, а не на занятия наукой. Наш вузовский преподаватель задавлен учебной нагрузкой, у него просто не остается

времени на исследовательскую деятельность. Конечно, нельзя закрывать глаза на недостатки нашего педагогического корпуса. Это неумение и во многих случаях нежелание учителей заинтересовать ребенка, приучить его к самообучаемости. И во многом это следствие слабой подготовки учителя. Но исправить эти недоработки невозможно без должного внимания власти к проблемам педагога. А пока у многих учителей нет достаточных знаний и подготовки, не имеют они порой представления о необходимой литературе. В настоящий момент это нетерпимо, ибо даже учебники, которыми пользуются педагоги, до сих пор противоречат задачам патриотического воспитания. Можно говорить о том, что при нынешнем кадровом составе школьных педагогов и колоссальной забюрократизированности учебного процесса в школе и вузах пытаться должным образом организовать патриотическое воспитание порой просто невозможно и даже бессмысленно.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

И последнее. Действительно, в настоящий момент все больше стали говорить о росте патриотизма в стране. Однако многие уже устали от пустых слов о патриотизме. Слов, которые никак не подкреплены реальной политикой государства. Усилия и стремления простых людей сделать что-то полезное для страны не были востребованы. У нас так и не сложилась гражданская нация, которая и является основой для патриотизма в демократическом государстве. Культивированию подобных настроений содействовали и некоторые другие аспекты государственной политики. Государство после падения Советского Союза отказалось от идеологии и забыло, что патриотизм не насаждается сверху, а является результатом правильной социализации. В итоге идеология формируется сама по себе и люди стали меньше думать о Родине, а больше о себе. У жителей России нет общей идентичности со страной, со всеми, кто в ней живет [11].

В этих условиях образовательная система с большим трудом способна выполнить свою важнейшую общественную функцию - способствовать сохранению и обогащению исторической памяти народа, донести до подрастающего поколения знания о событиях прошлого, о знаменитых предках и их делах.

1. Кара-Мурза С. Советская цивилизация. Кн. 1. От начала до великой победы. М.: Алгоритм, 2002.

2. Путин В. В. Заключительное слово на совещании по проблемам развития малых городов России. 17 июля 2003 г., Старая Ладога: сайт. URL: http://www.kremlin.ru/appears/2003/07/17/1800 type63378type82634 49025.shtml.

3. Вяземский Е. Е. Государственный образовательный стандарт и историческое образование в России // Новая и новейшая история. 2011. № 4.

4. Российская газета. 2013. 5 мая.

5. Путин объяснил, что теперь у нас будет патриотичная история, 27 ноября 2003 г.: сайт. URL.http://www.revkom.com/lenta/03112702.htm .

6. Соловьев В. С. Соч.: в 2 т. Т. 1. М., 1989.

7. Тишков В. А. Новая историческая культура // Новая и новейшая история. 2011. № 2.

8. Ницше Ф. Философия в трагическую эпоху. М.: REFL-book, 1994.

9. Костиков В. Из какой России мы родом? // Аргументы и факты. 2004. № 45.

10. Российская газета. 2011. 31 марта.

11. Интернет-портал «Свободная пресса»: сайт. URL: http://svpressa.ru/society/article/77716/.

МЕТОДИКА

О. В. Борисова

К проблеме изучения категории состояния в школе и вузе

УДК 372.881.161.1

В статье дается краткий обзор различных подходов к изучению слов категории состояния в школе и вузе, делается попытка раскрыть значимость изучения категории состояния как части речи, отличной от наречия и имени прилагательного.

Ключевые слова: состояние, категория состояния, безлично-предикативные слова, самостоятельная часть речи, безличное предложение, сказуемое.

O. V. Borisova. On the Problem of Studying the Category of State at School and University

The article provides a brief overview of different approaches to the problem of studying words, belonging to the category of state, at schools and universities; there is an attempt made to reveal the importance of studying the category of state as a part of speech different from an adverb and an adjective.

Key-words: state, category of state, impersonal predicate words, independent part of speech, impersonal sentence, predicate.

Категория состояния относится к числу относительно «молодых» частей речи. Впервые в качестве особой части речи категорию состояния представил в своей статье 1928 г. «О частях речи в русском языке» Л. В. Щерба: «Есть ряд слов, как нельзя, можно, надо, пора, жаль и т. п., подведение которых под какую-либо категорию затруднительно. Чаще всего их, по формальному признаку неизменяемости, зачисляют в наречия... Однако при ближайшем рассмотрении оказы-

вается, что указанные слова не подводятся под категорию наречий, так как не относятся ни к глаголу, ни к прилагательному, ни к другому наречию. ...Может быть, мы имеем здесь дело с особой категорией состояния... в отличие от того же состояния, но представляемого как действие: нельзя (в одном из значений) | запрещается; ...становится холодно | холодает...» [13: 74].

ТЛ С С _

В дальнейшем отдельный статус слов категории состояния признали в своих работах В. В. Виноградов, Н. С. Поспелов, Е. М. Галкина-Федорук, Л. Д. Чеснокова, А. Н. Тихонов и др. Однако, несмотря на это, многие исследователи придерживаются иной точки зрения, считая безлично-предикативные слова или предикативными наречиями («Русская грамматика» 1980 г., М. А. Шелякин и др.), или бессубъектными прилагательными (В. Н. Мигирин). Действительно, лексемы, наполняющие эту группу, отличаются своеобразием, различными признаками, что и приводит к возникновению нескольких подходов к их рассмотрению. Л. В. Щерба, хотя и указал на наличие особой части речи, обратил внимание читателей на своеобразие категории состояния, на неоднозначность восприятия ее: «Хотя все эти параллели едва ли укрепили мою новую категорию, так как слишком разнообразны средства ее выражения, однако несомненными для меня являются попытки русского языка иметь особую категорию состояния, которая и вырабатывается на разных путях, но не получила еще, а может и никогда не получит, общей марки. ...Если не признавать наличия в русском языке категории состояния (которую за неимением лучшего термина можно называть предикативным наречием, следуя в этом случае за Овсянико-Куликовским), то такие слова, как пора, холодно, навеселе и т. п., все же нельзя считать наречиями, и они просто остаются вне категорий» [13: 76].

Таким образом, нельзя считать, что частеречный статус слов категории состояния окончательно определен в настоящее время. Помимо этого главного вопроса, существуют и многие другие вопросы, остающиеся пока без окончательного ответа, в частности, какие лексемы включаются, а какие не включаются в круг безлично-предикативных слов, как трактовать те или иные конструкции и т. д. На наш взгляд, такое положение ни в коем случае не говорит о несостоятельности части речи «Категория состояния», наоборот, свидетельствует о том, что данный класс слов продолжает свое формирование и что необходимо продолжать его изучение.

Такое достаточно глубокое, детальное рассмотрение этой части речи, возможное на современном этапе, представлено в работе «Морфология русского языка: Энциклопедический словарь-справочник» автора Г. И. Пановой, отметившей следующее: «Категориальное значение СС - бессубъектное состояние [см.: 430] является наиболее абстрагированной содержательной формой отражения действительности по сравнению с другими значениями частей речи [см.: 127]. И потому класс СС, зародившись в недрах древнерусского языка, наиболее активно развивается в последние два столетия (В. В. Виноградов, И. Е. Аничков), включая и настоящее время. Формируя разряд слов с новой общекатегориальной семантикой, языковая система "поступает" экономно. Она в абсолютном большинстве случаев не создает материально новых языковых единиц, а использует лексически пригодные слова других частей речи. Прежде всего, это нар. и/или краткие прил. ср. рода (хорошо, спокойно, приятно, душно, пусто), значительно реже - сущ. (время, грех, стыд)» [3: 188].

Несмотря на наличие разных точек зрения, в настоящее время категорию состояния чаще всего в вузовских учебниках рассматривают как самостоятельную часть речи. Ошибочными являются сведения, приведенные в энциклопедии «Русский язык» 1997 г.: «Последовательно частеречное значение за категорией состояния признается в трех вузовских курсах, носящих одинаковое название - "Современный русский язык": под ред. В. В. Виноградова (1952), под ред. Е. М. Галкиной-Федорук (т. 2, 1964) и под ред. В. А. Белошапковой

(1981)» [6: 369]. К 1997 г. список таких учебников был гораздо больше, включал, например, учебники по современному русскому языку Н. М. Шанского и А. Н. Тихонова (1981), под ред. П. А. Леканта

(1982), под ред. Е. И. Дибровой (1995). Кроме того, как самостоятельная часть речи категория состояния представлена в вузовских учебниках «Современный русский язык. Морфология» Л. И. Ушаковой (1999), «Морфология современного русского языка» Г. Ф. Рахимкуловой (2009).

Студентам, обучающимся по этим учебникам, предоставляется возможность порассуждать вместе с авторами по ряду вопросов. Одним из таких проблемных вопросов является возможность функционирования безлично-предикативных слов в двусоставном предложении. Ряд лингвистов придерживается узкой точки зрения, считая, что слова категории состояния выполняют роль сказуемого в безличном

предложении [9: 121, 127; 11: 212]. Однако выделяется и другая точка зрения, согласно которой категория состояния может выполнять роль сказуемого в двусоставном предложении, где роль подлежащего выполняет: а) инфинитив, например: Идти было весело и очень интересно (Катаев); Мечтать - легко и приятно, но думать трудно (Ушинский); Жить - очень хорошо (Горький); Жить в нашем городе уютно [12, с. 231; 10, с. 116; 3, с. 189]; б) имя существительное, например: Путешествие по пустыне - это опасно; Мягкое кресло - это уютно [3: 188-189].

В учебнике Л. И. Ушаковой приводятся иллюстрации со лексемой хорошо и комментарий к ним В. В. Бабайцевой, которая рассматривает оценочные слова на -о как синкретические образования. В частности, интерес представляет следующий пример: Все было хорошо: и вечернее майское небо, и воздух мирных полей, и потрескивание костра, и запах дыма, и разговор допоздна, до глубокой ночи (Л. Волынский). В. В. Бабайцева характеризует слово хорошо в этом предложении как гибридное слово, в котором преобладают признаки прилагательного [11: 215-216]. Мы рассматриваем его в подобных конструкциях как краткую форму среднего рода имени прилагательного. Между тем студенты, наоборот, в подобных примерах (Все было правдиво и естественно) чаще всего видят слово категории состояния, не обращая внимания на наличие в предложении субстантивированного местоимения все или это, выполняющего роль подлежащего. Г. И. Панова также в такой позиции определяет категорию состояния [3: 191].

В школе, к сожалению, категорию состояния начали изучать относительно недавно. Анализ устных и письменных ответов учащихся старших классов общеобразовательных учреждений, студентов-первокурсников Коми пединститута показывает, что часть речи «Категория состояния» зачастую оказывается малоизученной или вообще не осознается как отдельная группа слов. В результате этого появляются такие ошибки, как отнесение безлично-предикативных слов к кратким прилагательным среднего рода или, что происходит чаще, к наречиям (без какого-либо комментария), неверное определение синтаксической функции, типа предложения и др.

Создавшаяся ситуация, на наш взгляд, обусловлена и небольшим количеством часов, отводимым программой на изучение данной части речи, и несовершенством учебников, и сложностью самой части речи.

Как известно, слова категории состояния рассматриваются исследователями неоднозначно.

Как самостоятельная часть речи категория состояния представлена в учебнике по русскому языку для 7-го класса М. Т. Баранова, Т. А. Ладыженской и др. и в учебнике для 7-го класса Р. Н. Бунеева, Е. В. Бунеевой и др.

В учебном комплексе Р. Н. Бунеева и др. безлично-предикативные слова рассматриваются в сопоставлении с омонимичными краткими прилагательными среднего рода и наречиями: «Платье было красиво. Ученик рисовал красиво. В комнате красиво» [2: 161], что является, безусловно, важнейшей частью работы с анализируемой частью речи. В дополнение к этому учащимся предлагается самим подобрать к словам категории состояния омонимы, относящиеся к другим частям речи, составить с ними предложения (упражнение 267), выписать слова категории состояния, не имеющие омонимов в других частях речи (упражнение 268).

В то же время в учебном комплексе М. Т. Баранова, Т. А. Ладыженской и др. сопоставление слов категории состояния осуществляется только с омонимичными наречиями: «Тихо ответили жители, тихо проехал обоз. (Н. Рубцов.) Тонко пахло в чистом ночном воздухе зеленями, мирно было в степи, тихо в темной деревне. (И. Бунин.)» [4: 127]. И только в одном упражнении учащимся предлагается выписать предложения со словами категории состояния и наречия (упражнение 279). Отсутствие соотнесения с омонимичными прилагательными считаем недостатком, поскольку, на наш взгляд, оно будет приводить к появлению ошибок в определении части речи.

Кроме того, данные комплексы представляют по-разному и некоторые другие признаки категории состояния.

На наш взгляд, при изучении слов данной части речи в школе необходимо исходить из следующих положений.

I. Категория состояния - самостоятельная часть речи, обозначающая состояние (отвечает на вопрос каково? - каково мне? каково состояние?).

II. Слова категории состояния могут употребляться с глаголами-связками быть, стать, становиться и др., с помощью которых выражается значение времени и наклонения, кроме повелительного: можно было (изъяв. накл., прош. вр.) - можно (изъяв. накл., наст. вр.) -можно будет (изъяв. накл., буд. вр.) - можно было бы (сослагат.

накл.). Нельзя задавать от связки к категории состояния вопросы как? каково? (стало как? тепло), поскольку это иногда приводит к неверному выводу о том, что анализируемое слово относится к наречию.

III. Слова категории состояния употребляются в функции сказуемого в предложениях, где нет подлежащего (безличных), например: Сегодня пасмурно. Осознание этого аспекта является очень важным, так как позволяет отличить категорию состояния от краткого прилагательного среднего рода, которое тоже выполняет функцию сказуемого в предложении, но в двусоставном, например: Утро было пасмурно.

IV. Слова категории состояния следует отличать не только от омонимичных наречий, прилагательных, но и существительных типа время, пора и др., например: Наступила прекрасная пора (имя существительное) - Пора (категория состояния) возвращаться. К сожалению, подобные примеры в школьных учебниках не рассматриваются.

V. Выделяется группа слов категории состояния, в которую включаются непроизводные с синхронной (современной) точки зрения лексемы: надо, нельзя, можно, боязно, совестно, жаль и др. Зная данный факт, ученик достаточно легко выделит в тексте слово категории состояния, кроме того, найдет среди предложений (простых и в составе сложных) безличное предложение.

VI. Слова на -о, образованные от прилагательных и наречий, могут иметь степени сравнения.

В связи с последним отметим, что, несмотря на наличие в учебниках сведений о способности безлично-предикативных слов иметь степени сравнения, практического материала для анализа подобных форм в них нет. Вместе с тем у учащихся возникает еще больше сложностей в выделении категории состояния, находящейся, например, в простой форме сравнительной степени, в отграничении ее от других форм.

Считаем, что в данной ситуации учителю необходимо предлагать ученикам дополнительный материал, включающий омонимичные формы степеней сравнения. Например: в приведенных примерах указать, где сравнительная степень является наречием, где - прилагательным и где - категорией состояния [7: 125].

(1)Чем дальше уезжал Оленин от центра России, (2)тем дальше казались от него все его воспоминания, и (3)чем ближе подъезжал к Кавказу, (4)тем отраднее становилось ему на душе. (Л. Т.)

В первом предложении словоформа дальше обозначает признак действия, примыкает к глаголу (от которого задается вопрос куда?), т. е. является зависимым словом, выполняет функцию обстоятельства. Кроме того, ее можно заменить составной формой более далеко, следовательно, дальше - наречие.

Во втором предложении словоформа дальше обозначает признак предмета (воспоминания), выполняет функцию сказуемого в двусоставном предложении. Простую форму дальше можно заменить составной формой сравнительной степени прилагательного более далекими, следовательно, дальше - имя прилагательное.

В четвертом предложении словоформа отраднее обозначает состояние (душевное состояние человека), отвечает на вопрос каково? (каково становилось ему?) и является главным словом - сказуемым -в предложении, где нет подлежащего (односоставном безличном). Возможная замена - более отрадно. Значит, отраднее - категория состояния.

VII. Категория состояния отличается таким признаком, как независимость от других слов. От категории состояния могут зависеть глаголы в форме инфинитива (грустно расставаться), имена существительные и местоимения в форме дательного падежа (ребятам весело).

Добавим, что достаточно полно слова категории состояния под названием слова состояния рассмотрены в учебнике В. В. Бабайцевой, Л. Д. Чесноковой «Русский язык. Теория», однако статус их не обозначен. Отмечается лишь, что «по форме на наречия похожи слова, которые обозначают состояние и отвечают на вопросы как? каково?» [1: 132].

В учебном комплексе М. М. Разумовской и др. подобные слова рассматриваются как предикативные наречия. Материал для анализа представлен только в одном упражнении (141), из которого ученик должен выписать одно (!) предложение [5: 59].

Полагаем, что этого крайне недостаточно для того, чтобы хоть в какой-то мере изучить слова, называемые исследователями по-разному, но специфика которых остается неизменной.

Слабое представление слов данной группы может найти отражение и при написании ЕГЭ, хотя среди заданий выпускного экзамена нет таких, которые были бы напрямую связаны с частью речи «Категория состояния». Однако знание ее необходимо, например, при вы-

полнении задания А8 (поиск грамматической основы), задания В4 (Среди предложений 15-17 найдите сложное предложение, в состав которого входит односоставное безличное предложение: (15)Долг современных градостроителей перед русской культурой - не разрушать идеальный строй наших городов в самом малом, а поддерживать его и даже развивать. (16)Новые центры деловых городов надо строить вне старых, а старые должны поддерживаться в своих наиболее ценных градостроительных принципах. (17)Архитекторы, строящие в давно сложившихся городах, должны знать их историю и бережно сохранять их красоту. (Д. Лихачёв)).

В завершение отметим, что исследование категории состояния требует больше времени, нежели 1 -2 урока, что анализ данных лексем не должен сводиться только к выполнению упражнений на поиск слов категории состояния в положительной степени. С категорией состояния необходимо продолжать работу и после изучения темы, в частности, при повторении тем «Имя прилагательное», «Наречие», при изучении темы «Односоставные безличные предложения». Кроме того, учащимся можно было бы предложить самим найти слова категории состояния в том произведении, которое они изучают на уроках литературы или которое читают в свободное время, определить роль данных слов в тексте. Тогда категория состояния, возможно, перестанет быть «неузнаваемой» частью речи.

1. Бабайцева В. В., Чеснокова Л. Д. Русский язык: Теория: учеб. для 5-9 кл. общеобразоват. учреждений. М.: Просвещение, 1995. С. 132-133.

2. Бунеев Р. Н., Бунеева Е. В., Комиссарова Л. Ю., Текучёва И. В. Русский язык: учебник для 7-го класса основной школы / под науч. ред. А. А. Леонтьева. М.: Баласс, 2010. С. 161-164.

3. Панова Г. И. Морфология русского языка: Энциклопедический словарь-справочник. М.: КомКнига, 2010. С. 188-203.

4. Русский язык: учеб. для 7-го кл. общеобразоват. учреждений / [М. Т. Баранов, Т. А. Ладыженская, Л. А. Тростенцова и др.; науч. ред. Н. М. Шанский]. М.: Просвещение, 2008. С. 126-131.

5. Русский язык: учеб. для 7-го кл. общеобразоват. учреждений / М. М. Разумовская, С. И. Львова, В. И. Капинос и др.; под ред. М. М. Разумовской, П. А. Леканта. М.: Просвещение, 1998. С. 57-59.

6. Русский язык. Энциклопедия / гл. ред. Ю. Н. Караулов. М.: Большая Российская энциклопедия; Дрофа, 1997. C. 368-369.

7. Сборник упражнений по современному русскому языку: учеб. пособие для студентов пед. ин-тов по специальности «Рус. яз. и литература» / под ред. С. Г. Ильенко. М.: Просвещение, 1977. C. 122-127.

8. Современный русский литературный язык: учебник / под ред. П. А. Леканта. М.: Высшая школа, 1982. С. 234-235.

9. Современный русский язык. Анализ языковых единиц: в 3-х ч. Ч. 2. Морфология / под ред. Е. И. Дибровой. М.: Просвещение: Владос, 1995. С. 120-127.

10. Современный русский язык: теория. Анализ языковых единиц: в 3-х ч.: Ч. III: Синтаксис / под ред. Е. И. Дибровой. Ростов н/Д: Феникс, 1997. С. 95-179.

11. Ушакова Л. И. Современный русский язык. Морфология. Белгород: Изд-во Белгородского гос. ун-та, 1999. С. 210-216.

12. Шанский Н. М., Тихонов А. Н. Современный русский язык: в 3-х ч. Ч. II. Словообразование. Морфология. М.: Просвещение, 1981. С. 231-238.

13. Щерба Л. В. О частях речи в русском языке // Избранные работы по русскому языку. М., 1957. С. 63-84.

Н. И. Волкова

Углубленное изучение учащимися Коми республиканского лицея-интерната для одаренных детей из сельской местности раздела «Состав слова и словообразование»

УДК 372.881.161.1

В статье указываются возможности углубленного изучения морфемики и словообразования с учетом трудностей морфемного и словообразовательного анализа; предлагаются упражнения, задания и игры разного типа, которые направлены на совершенствование лингвистической компетенции средствами данного раздела.

Ключевые слова: углубление знаний по словообразованию; типы морфем и способы словообразования; упражнения, задания и игры по словообразованию; словари

N. I. Volkova. Profound study of the section " Word Structure and Word-formation" by the students of the boarding school for gifted children from rural places of the Komi Republic

The article is devoted to the possibilities of a profound study of morphemes and word-formation taking into account the difficulties of morphemic and word-formation analysis; different exercises, assignments, and games are suggested, which are aimed at improving the linguistic competence.

Key words: extending of the knowledge in word-formation; types of morphemes and means of word-formation; exercises, assignments and games in word-formation, dictionaries.

На наш взгляд, информационное пространство учебников по русскому языку в сфере морфемики и словообразования характеризуется отсутствием полноценной научной картины мира относительно типов морфем и их фонемного наполнения, лакунами в подаче принципов и освещении трудностей морфемного и словообразовательного анализа. Кроме того, профильное обучение требует более полной характеристики системы способов словообразования и морфонологических явлений словообразования. К сожалению, используемые в учебниках слова-иллюстрации и тексты зачастую не взывают к интеллекту и жизненному опыту обучающихся и поэтому не находят у них эмоционального отклика [3: 12-13]. Мы также считаем, что этот раздел неоправданно упрощенно представлен в ЕГЭ, хотя он в значительной степени способствует развитию лингвистического мышления и познавательной активности обучающихся.

В условиях профильной подготовки учащихся филологического отделения лицея мы значительно углубляем объем теоретических сведений по словообразованию и закрепляем их, совершенствуя лингвистическую компетенцию, под которой чаще всего понимают знание системы языка и правил оперирования языковыми средствами в процессе речевой деятельности. Поэтому на занятиях по русскому языку в условиях лицея мы стараемся транслировать атмосферу успешности, направленную на самоутверждение учащегося как личности и проявление его познавательной активности. Привлекая фоновые знания, мы напоминаем лицеистам о необходимости учитывать чередования звуков и наличие беглых гласных в корне, в связи с чем им предлагается работа с рядами однокоренных слов: а) смех - смейся

- смешок; б) поднять - поднимать - подъем - снять - снимать; в) ходок - ходьба -хождение - хожу - захаживать; г) шить - шей -шьют; д) рыть - рой - ров - во рву и т. д.

Мы прибегаем к приему расширения и углубления знаний, в результате чего учащиеся получают сведения о классификации морфем с разных точек зрения, узнают о формо- и словообразующих функциях аффиксов, о нулевых окончаниях и суффиксах (например, информацию о некоторых нулевых словоизменительных суффиксах лицеисты могут найти в учебном пособии Г. А. Золотовой и др. «Русский язык: От системы к тексту. 10 кл.» [6: 204]). С целью закрепления теоретических сведений в составленном нами сборнике [2] приводятся упражнения 18-е и 21-е, которые включают слова и формы, содержащие нулевые аффиксы (приведем некоторые лексемы: вывих-А-0 (ср. вывих-ну-ть), где значок А указывает на нулевой суффикс, а в -на нулевое окончание; светловолос-А-ый (ср. полноцен-н-ый); шесть0десят0 (ср. шест-и-десят-и); разгрыз-А-в (ср. разгрыз-л-а); без-ус-А-ый (ср. бес-смерт-н-ый); лисий-в (ср. лисьй-и); в-низ-А (ср. в-низ-у); золот-А-ой (ср. серебр-ян-ый) и др.). Мы усложняем задание, попросив учащихся выписать из текстов слова с нулевыми суффиксами, а затем предлагаем им определить функции и значение указанных аффиксов: 1) Изменник помог Пугачеву вылезть из кибитки, в подлых выражениях изъявляя свою радость и усердие (А. Пушкин); 2) Ухала и сотрясалась земля: Трощенко валил лес без устали, без срока (К. Паустовский); 3) ... Да и князей Мышкиных уж что-то нигде не встречается, даже и слух затих-с (Ф. Достоевский); 4) Ученье кончилось тем, что незнакомец вытер со лба пот и вышел, Фёдор Тимофеич [кот] брезгливо фыркнул, лег на матрасик и закрыл глаза (А. Чехов); 5) И вот наконец сорвалась буря - и пошла потеха! (И. Тургенев). (Ответы: помог-А-в, усталь-А-в, слух-А-в, затих-А-0,вытер-А-0, пот-А-в, лег-А-в, потех-А-а). На занятиях по русскому языку мы заменяем понятие бессуффиксальный способ словообразования понятием способ нулевой суффиксации, так как нулевой суффикс в таких случаях обладает словообразовательным значением и обычно имеет материально выраженные суффиксы-синонимы, например: синьА (ср. синева) - здесь оба суффикса имеют значение «отвлеченный признак»; отборА (ср. отделка) - значение «отвлеченное действие»; золотАой (ср. серебряный) - значение «признак, указывающий на отношение к материалу» и др. Нулевой суффикс может

также сопровождать приставку или участвовать в образовании сложных слов типа: бескрылЛый (ср. бесснежный); черноглазЛый (ср. черноморский).

Мы вводим понятие интерфикса и объясняем учащимся, что в архитектонике слова он играет двоякую роль. Во-первых, он используется в качестве структурного элемента сложных слов, чаще всего представленного так называемой соединительной гласной -о- (реже --е-): деревообработка, светло-розовый, кровеносный, сине-зеленый, камнепад; кроме того, следует помнить, что «в сложных словах с основой числительного в первой части выступают интерфиксы -и-, -у-, -ух- и др.: пятиэтажный, двуслойный, двухсложный и т. п.» [4: 128]. Во-вторых, интерфикс применяется как «асемантический элемент в структуре слова, использующийся для взаимного приспособления морфем в процессе образования нового слова и придания ему определенного благозвучия» [10: 23]: арго(т)изм, морфи(н)ист, учи(л)ище, жи(в)учий, реле(й)ный, купе(й)ный, буди(ль)ник, детдом(ов)ец, аме-рик(ан)ский, душанб(ин)ский и др. В свое время Е. А. Земская отметила, что в этом случае «интерфиксы устраняют скопление гласных (зияние) и согласных, иногда создают внутрисловную рифмовку (ср. туапс(ин)ский, соч(ин)ский и под.)» [5: 63].

Углубляя знания учащихся лицея, мы доказываем им, почему звук []] в ходе морфемного анализа слов должен «выходить из тени», так как он часто «прячется» в гласных буквах е, ё, ю, я, и, и для этого он должен обозначаться средствами упрощенной транскрипции ( или с помощью буквы й, или с помощью латинской литеры [/]). В учебнике русского языка В. В. Бабайцевой и Л. Д. Чесноковой один раз на примере существительных наци[й-а] и арми[й-а] дается «расшифровка» буквы я и указывается, что звук [й] входит в основу [1: 51]. К сожалению, даже в школьном словообразовательном словаре А. Н. Тихонова не предусмотрена эта процедура [12]), в связи с чем суффиксы типа -и/-, -ни/-, -ени/-, -ти/- не «досчитываются» фонемы []] ( например лин-и-я, проща-ни-е, реш-ени-е, уплы-ти-е); при неправильном морфемном анализе суффикс -и(-ий-) вообще может «пропасть» (ср. лис-ий-0 - лись-я; заяч-ий-0 — по-заячь-и). В условиях профильного обучения мы доводим до сведения учащихся то, что этот звук может входить в состав основы или окончания, а в основе он может быть самостоятельным словоизменительным (формообразующим) или словообразующим суффиксом, а также являться их ча-

стью или входить в состав корня. Чтобы работа с этим звуком была более эффективной, мы считаем полезным начинать ее с такого упражнения: Определите, в состав какой морфемы (окончания, суффикса, корня) входит элемент -ей. Свой ответ аргументируйте (в задании можно использовать слова типа друзей, статей, коней, богатей (сущ.), милей, ручей, юношей, воробей, лей, саней, сыновей, грамотей, юбилей, путей, соловей, князей и т. п.). Задание к следующему упражнению может звучать так: Выпишите из текста слова с суффиксом -I- (-й-); определите его словоизменительную или словообразовательную функцию и укажите значение суффикса (далее мы предлагаем учащимся такие предложения: 1) Тайга кишела зверьем и птицей (Г. Марков); 2) В ее воображении [Каштанки] забегали собаки; пробежал, между прочим, и мохнатый старый пудель, которого она видела сегодня на улице, с бельмом на глазах и с клочьями шерсти около носа (А. Чехов); 3) Еще издалека было видно, как на полях дрались ястреба и воронье (Ф. Гладков); 4) Сад, цветник, огороды -смешались в одну сплошную кучу, спутались и поросли быльем (И. Гончаров); 5) На берегу, в тени берега, стоял крошечный шалашик из веток и листьев (А. Рыбаков); 6) Случалось не раз, что любители лазить по деревьям находили в дуплах беличьи кладовые с запасом высушенных на солнце грибов и орехов (К. Рыленков); 7) Казанский кремль, как нижегородский, имеет родственное сходство с московским кремлем: это меньшие братья его (А. Герцен); 8) К спине прилипли комья кровавого снега (К. Паустовский) и т. п.). Мы также добиваемся того, чтобы лицеисты были компетентными в определении других суффиксов, оканчивающихся на []] (й), для чего предлагаем разобрать по составу выделенные в текстах слова. Например: 1) Горе - в вечности пороков, В постоянном с ними споре, В осмеянии пророков И в исканьях счастья - горе (И. Северянин); 2) В воде привольное житье - И холод, и покой (М. Лермонтов); 3) Но вот послышалось шарканье туфель, и в комнату вошел хозяин в халате и со свечой (А. Чехов); 4) И на пышных парадных снегах Лыжный след, словно память о том, Что в каких-то далеких веках Здесь с тобою прошли мы вдвоем (А. Ахматова); 5) А легковесным он считал ее стремление стать актрисой и увлечение стихами и романами (К. Паустовский); 6) Ты выбрал чудесное занятие в жизни (К. Паустовский); 7) Настоящий, волчий аппетит, когда, кажется, отца родного съел бы, бывает только после физических движений (А. Че-

хов). (Ответы: осмея-нщ-и, иска-н^-ах, жи-т^-о, шарка-н^-э, вдв-о^ом, стремл-енщ-э, увлеч-енщ-э, заня-тщ-э, волч-ий-0).

Наиболее подготовленным учащимся мы, в частности, рекомендуем осуществить морфемный анализ существительных, в которых встречаются необычные (уникальные) суффиксы, зафиксированные в одном-двух словах: шубейка (-ейк-), чистюля (-юл-), брательник (-ельник-), злыдень (-ыдень-), властелин (-елин-), рисунок (-унок-), козел (-ёл-), королева (-ев-), почта(-амт-), стеклярус (-ярус-), оперетта (-етт-), попадья (-адь[й]-), копыто (-ыт-) и т. п.

Наша задача - научить лицеистов тому, чтобы они осознавали и другие трудности морфемного анализа и успешно с ними справлялись. Одна из таких трудностей - необычное положение окончания (в том числе нулевого), которое находится после первой части в составе сложных числительных (его иначе называют внутренней флексией): дв-е-ст-и, дв-ух-сот-0, пять-в-сот-0 и т. п. Кроме того, следует помнить о том, что иногда окончание может стоять перед суффиксами -ся, -то, -либо, -нибудь (в лицее они квалифицируются как постфиксы и обозначаются значком «двойной суффикс»): учил- в-ся, к-то-нибудь, чу'-и-либо. По нашему мнению, учащиеся также должны «видеть» уникальные личные окончания глаголов архаического типа спряжения (есть, надоесть, дать, создать) и их производных в формах ед. числа настоящего и простого будущего времени, состоящие из одних согласных: е-м, е-шь, е-ст; созда-м, созда-шь, созда-ст.

Одна из проблем морфемного анализа связана с дифференциацией в сложных словах интерфиксов -о- и -е- и омонимичных им суффиксов -о- и -е-. В этом случае мы рекомендуем учащимся пользоваться одним надежным приемом - прибегать к определению способа образования таких лексем: если слово образовалось способом сложения, то -о- и -е- будут выступать в качестве интерфикса, а если лексико-синтаксическим способом (слиянием), то -о- и -е- в этом случае принимают статус суффикса. Вот некоторые слова с интерфиксами -о- и -е- из упражнения 30: садовод, сороконожка, столетний, льноволокно, полевод, тысячелетие; другая группа слов включает в свою структуру суффиксы -о- и -е-: дорогостоящий, вышеизложенный, низкооплачиваемый, нижеподписавшийся, трудновоспитуемый [2: 10].

На занятиях по русскому языку мы обращаем внимание на вариативность, многозначность, омонимию, синонимию и антонимию морфем [2, упр. 7-9, 11, 13-15, с. 4-5]. Так, многолетний опыт показыва-

ет, что в ходе морфемного анализа уместно сталкивать омонимичные формы, в которых заранее прогнозируются ошибки: за-ли-в-0 (сущ.) -за-ли-в (дееприч.); внук-ов (сущ.) -внук-ов-0 (прил.); стих-0 (сущ.) - с-тих-А-0 (гл.) и др. На развитие лингвистического мышления рассчитано и такое задание: Объедините слова в группы с учетом значения суффиксов-омонимов. Какие слова не вошли ни в одну из групп? Почему? Баянист, батист, смолист, журналист, ветвист, тракторист, аметист, душист, фигурист, тернист, декабрист, хоккеист, пушист, автомобилист, лучист. Укажите значение суффикса в каждой группе и т. д.

Упражнения на конструирование также позволяют углублять знания в сфере словообразования: а) Собери как можно больше слов из нижеприведенных морфем-пазлов: за-, -к-, -ть, -о-, вы-, -гор-, -а-, -ни]-, -э, -гар-, -н-, под-, -а, выс-; б) Постройте из данных слов словообразовательные цепочки: Подписывать, подпись, подписываться, подписка, писать, подписчик, приписывать, подписать, приписка, приписать; Тройка, троечник, три, троица, тройник, тройня, трое, тройственный, втрое, втроем; в) Используя предложенные морфемы, восстановите начальную форму 5 прилагательных: о-, у-; -и-, -а-, -ен-, -н-, -тель-, -тельн-; -ый; -свет-, -мил-, -брем-, -мечт-, -муч-.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Мы обращаем внимание учащихся на неморфологические способы словообразования и вводим термины для их обозначения: лексико-семантический, лексико-синтаксический и лексико-грамматический (в школьных учебниках обычно указываются только процессы слияния слов и перехода слов из одной части речи в другую), а также увеличиваем объем знаний, углубляя понимание этого вопроса. Для словообразовательного анализа даются слова типа маловостребованный, маяк («передовик производства»), (танцевали) припевая, гостиная, баба («род пирожного»), наши (приехали), нижеподписавшийся, бегущая (строка), скоропортящийся, пирожное и т. п.

Познавательную активность учащихся в области словообразования способна усилить работа с различными словарями (если словарей нет в наличии, то можно воспользоваться интернет-ресурсами или ксерокопиями нужных материалов). Вот образцы некоторых заданий: 1) Приведите из словаря морфем (например [7]) 5-7 глаголов, которые включают в свой состав 2-3 приставки (слова для справок: при-за-думаться, по-об-житься, пред-рас-светный, под-от-четный, по-на-вы-думывать, пере-рас-пре-делить, по-при-за-думаться и др.);

2) Пользуясь словарями иностранных слов (например [11]), установите значение приставок авто-, анти-, транс-, псевдо-, лейб-, супер-, пан-. Приведите примеры слов с этими приставками; употребите эти слова в составе предложений (слова для справок: автобиография, антигриппин, транссибирский, псевдогерой, лейб-гвардеец, суперцена, пан-Европа); 3) Образуйте от данных слов названия жителей в форме Им. п. мн. ч.; если есть варианты, укажите их. Суффиксы выделите. В случае затруднения обращайтесь к словарю Е. Левашова «Географические названия. Прилагательные, образованные от них. Названия жителей.» [8]: Архангельск, Гусь Хрустальный, Вологда, Камчатка, Курск, Киев, Нью-Йорк, Пенза, Смоленск, Усть-Цильма, Генуя, Петербург, Нарва, Тверь, Анапа, Неаполь, Курилы, Кипр, Марокко, Дания, Намибия, Монако (слова для справок: архангелогород-ц-ы и архангель-ц-ы, гус-евц-ы и гус-евчан-е, вологж-ан-е, камчад-ал-ы, кур-ян-е, киев-лян-е, ньюйорк-ц-ы; пенз-як-и и пенз-енц-ы; смол-ян-е, устьцилемы, гену-эзц-ы, петербурж-ц-ы; нарв-итян-е и нарв-ц-ы; твер-як-и, твер-итян-е и твер-ич-и, твер-ичан-е; анап-чан-е, неапол-итанц-ы, куриль-чан-е, кипр-иот-ы, марокк-анц-ы, дат-чан-е, намибий-ц-ы, монег-аск-и); 4) Приведите из любого словообразовательного словаря по 3 сложных слова, образованных способом сложения; суффиксальным способом; лексико-синтаксическим способом (например способом сложения образовались слова лесостепь, гладкошерстный, чисто-чисто, пароход, первооткрыватель, лавровишня, железобетон; суффиксальным способом - первооткры-вательница, лесостепной, пароходный, железобетонный, лавровишневый, звездолетчик; лексико-синтаксическим способом (слиянием) -гладкокрашеный, сегодня, итак, итого, сумасшедший, всезнающий, высококвалифицированный, маловажный).

Углублению знаний, а значит, и совершенствованию лингвистической компетенции способствуют семантические и номинативные задачи, имеющие выход в морфемику и словообразование. Семантические задачи ассоциируются с определением влияния служебных морфем на лексическое значение слова, его стилистический статус, сферу употребления; они могут использоваться в связи с дифференциацией способов образования сложных слов, а также приставочного и бессуффиксального способов, определением границ морфем и др.; номинативные - со словотворчеством. Они позволяют развивать интеллект учащихся. Приведем примеры подобных задач: 1) К каким

отличиям в значении слов приводят вариантные окончания существительных - а и -у в Р. п. ед. ч. (сыр-а - сыр-у, сахара - сахару);-а (я) и -и в И. п. мн. ч. (мех-а — мех-и, собол-я - собол-и); -е и -у в П. п. ед. ч. (в лес-е — в лес-у);объясняя отличия, употребите данные формы в составе предложений или словосочетаний; 2) Какие словообразовательные значения реализуют суффиксы в ряду паронимов: земляной, земельный, землистый? Составьте с этими словами предложения (о целесообразности такой работы со словообразовательными паронимами в свое время говорила Т. А. Шаповалова [13: 82]); 3) В каких словах «невзрослость» живых существ выражается дважды [см. 9: 77] (Ответы: поросенок, теленок, щенок, т.е. с помощью корня и суффикса одновременно); 4) Приведите примеры существительных, в которых значение «неродной» выражается уникальными суффиксами или приставками (Ответ: отчим, мачеха, пасынок, падчерица); 5) Определите значение суффикса -ш- в словах маникюрша, генеральша, юбилярша и т. п. (в первом слове суффикс указывает на лицо женского пола, занимающееся маникюром; во втором - на жену генерала; в третьем - образует существительное ж. р., соотносительное с названием лица мужского пола); 6) Что общего у сыктывкарцев и ньюйоркцев (Ответ на этот шуточный вопрос таков: суффикс -ц-); 7) Какие суффиксы чаще всего выражают значение мн. числа у одушевленных существительных (Ответ: например суффиксы -ан-/-ян-: гражд-ан-е, земл-ян-е; -|-: брать-]-а, друзь^-а; -ц-: гор-ц-ы, бор-ц-ы; -ят-: кот-ят-а, звер-ят-а и др.); 8) Какие корни выделяются в словах вынять, обуть, придти? Правильно или ошибочно утверждение, что в глаголе вынуть корень отсутствует? Свой ответ аргументируйте. (Ответ: корни -ня-; -у-;-ид; в глаголе вынуть звук [н] представляет корень и в то же время входит в состав суффикса -ну-, т. е. здесь наблюдается морфонологическое явление, называемое аппликацией, или наложением морфем); 9) Одинаков ли способ образования слов автомеханик, автослесарь, автотранспорт, автобиография? (Ответ: последнее слово образовано с помощью приставки авто-, а другие существительные - способом сложения усеченной основы прилагательного авто(мобильный) и целого слова механик, слесарь, транспорт). 10) Придумайте новые названия известным конфетам и укажите способ образования каждого названия (мы приводим возможные варианты ответов): Цитрон (Лимонная страна); Южная ночь (Черноглазка, Черные глаза); Вихрь (Буря); Коровка (Вторая мама;

Мать-кормилица); Стратосфера (Космические; Седьмое небо); Вечерний звон (Вечерние посиделки; Отдых); Маска (Тайна) ...

Следующая задача связана с конструированием, которое позволяет развивать логическое мышление учащихся: Собери как можно больше слов из нижеприведенных морфем-пазлов: за-, -к-, -ть, -о-, вы-, -гор-, -а-, -ни]-, -э, -гар-, -н-, под-, -а, выс-.

Формированию лингвистической компетенции содействуют и коллективные формы работы, особенно если они проводятся в форме игры. Так, класс делится на 2-3 команды, и им даются разные задания, как-то: 1) Приведите как можно больше существительных, в которых суффиксы реализуют словообразовательное значение «совокупность живых существ»; суффиксы выделите (Примеры: -ур-: прфессура, агентура; -ат-: деканат, старостат; -н-: дворня, родня; -]-: воронко, зверьр, жульр; -и]-: аристократка, буржуазна; -от-: пехота; -щин-: военщина; -ёжь-: молодежь; -як-: косяк (о скоплении рыб или стае птиц); -ск-: войско; -в-: братва; -А-: дичьЛ , при этом побеждает та команда, которая смогла подобрать слова с бо'льшим количеством соответствующих суффиксов (игра так и называется: «Кто больше?»); 2) Можно провести игру «Четвертый лишний»: Какое слово лишнее в каждом ряду, почему: а) Стульчик, мячик, диванчик, романчик; б) Кофточка, розочка, вазочка, марочка; в) Увлекательный, мучительный, деятельный, мечтательный; 3) Игра: «Найди корень в слове, докажи свою правоту» (она посвящена так называемым связанным корням). Приведем примеры такого рода слов (их лучше всего давать в сопоставлении): а) Скрипка - скрипач - скрипичный; б) Авангард - арьергард; в) Вонзить - пронзить - занозить; г) Улица -проулок - закоулок; д) Обуть - разуть и т. д.; 4) Игра: «Подберите как можно больше слов к указанным структурным моделям» (приводится несколько моделей разной сложности и указываются критерии для победителей). Вот примеры моделей и слов, соответствующих им: а) корень + интерфикс (соединительная гласная) + приставка + корень + суффикс + окончание (нефтеразработки, глухозазем-ленный, газосварка); б) приставка + корень + суффикс + суффикс + окончание (опоздание, приводнение, проверочный, обнадеживающий).

Мы указали лишь на некоторые возможности углубления знаний у учащихся лицея в области морфемики и словообразования.

1. Бабайцева В. В., Чеснокова Л. Д. Русский язык: Теория: учеб. для 5-9 кл. общеобразоват. учеб. заведений. М.: Просвещение, 1992.

2. Волкова Н. И. Сборник упражнений по русскому языку (словообразование, морфология, стилистика и культура речи). Сыктывкар: Коми пединститут, 2010.

3. Добротина И. Н. Информационное пространство современного учебника русского языка // РЯШ. 2013. № 3. С. 12-16.

4. Земская Е. А. Современный русский язык. Словообразование: учеб. пособие для студентов пед. ин-тов. М.: Просвещение, 1973.

5. Земская Е. А. Язык как деятельность. Морфема. Слово. Речь. М.: Рус. яз., 2004.

6. Золотова Г. А. Русский язык: От системы к тексту. 10 кл.: учеб. пособ. для факульт. занятий в общеобразоват. учрежд. гуманитарного профиля. М.: Дрофа, 2002.

7. Кузнецова А. И., Ефремова Т. Ф. Словарь морфем русского языка: Ок.52000 слов. М.: Рус. яз., 1986.

8. Левашов Е. А. Географические названия. Прилагательные, образованные от них. Названия жителей: словарь-справочник. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 2000.

9. Милославский И. Г. Как разобрать и собрать слово: кн. для учащихся. М.: Просвещение, 1993.

10. Николина Н. А., Фролова Е. А., Литвинова М. М. Словообразование современного русского языка. М.: Издательский центр «Академия», 2005.

11. Словарь иностранных слов. 7-е изд., перераб. М.: Русский язык, 1979.

12. Тихонов А. Н. Школьный словообразовательный словарь русского языка. М.: Вече; Цитадедь-трейд, 2010.

13. Шаповалова Т. А. Стилистические упражнения на уроках русского языка. М.: Просвещение, 1966.

О. В. Захватова

Формирование исследовательской компетенции школьников (на примере изучения исторической темы)

УДК 372.882

Статья посвящена вопросам формирования исследовательских компетенций у учащихся средней школы. Автор статьи рассматривает способы представления истории в русской литературе XIX-XX вв., определяет круг произведений для внеклассного чтения учащихся и для анализа на уроках литературы.

Ключевые слова: историческая тема, сюжет литературного произведения, жанр.

O. V. Zahvatova. Formation of the research competence of pupils (for example, the study of historical themes)

The article deals with the formation of the research competence middle school students. The author considers ways of presenting stories in Russian and world literature XIX-XX centuries, defines the range of literary works for pupils and for extracurricular reading to analyze the lessons of literature.

Key words: historical theme, the plot of a literary work, genre.

Рабочая программа по литературе в МБОУ «Лицей № 1 г. Инты» предусматривает цикл уроков «Историческая тема в литературе» (11 уроков), который включает в себя изучение романа В. Скотта «Айвенго» (1 урок), романа А. С. Пушкина «Капитанская дочка» (9 уроков), поэмы «Полтава», поэмы С. А. Есенина «Пугачев» (внутри мастерской по «Капитанской дочке»), рассказа М. А. Булгакова «Красная корона» (1 урок), рассказа В. Тендрякова «Хлеб для собаки» (внеклассное чтение). Таким образом, реализуется принцип минимакса, который прослеживается во всех учебниках, предложенных для работы в соответствии с новым ФГОС. Основное место в теме занимает повесть «Капитанская дочка» [1] - единственное из всех произведений, объединенных в цикл уроков, обязательное для изучения. Одна-

ко и остальные тексты вызывают интерес учащихся и, как правило, прочитаны полностью.

Выбор произведений и последовательность их изучения не случайны.

Во-первых, любопытно, что опрос родителей, который перед изучением темы провели восьмиклассники, дал неожиданные для них результаты. Оказалось, что взрослые мужчины в семье читают историческую, мемуарную или документальную литературу. Женщины предпочитают детективы и любовные романы. Однако роман «Айвенго», рекомендованные произведения Пушкина, Есенина, Булгакова и Тендрякова в семьях читали вместе и даже многие домашние задания выполняли и обсуждали в семейном кругу. Так, возможно, продолжается традиция семейного чтения, про которую большая часть родителей забывает после того, как их дети оканчивают начальную школу. Интерес к исторической теме также становится очевидным. События, которые влияют на судьбу каждого отдельного человека, человек, который влияет на ход этих событий, - темы важные, интересующие каждого подростка.

Во-вторых, выбранные произведения повествуют о переломных событиях в жизни людей и «в момент исторических переустройств как бы обнажаются "скрытые пружины" механизма истории, явственнее видны причины и следствия» [2: 74].

В-третьих, без обращения к творчеству английского писателя -основоположника жанра исторического романа - довольно сложно понять, как и почему именно так построено пушкинское произведение: в «Капитанской дочке» «Пушкин воспроизвел принцип исторической прозы Вальтера Скотта» [3]. Именно поэтому изучение блока «Историческая тема в литературе» необходимо начинать с творчества Вальтера Скотта.

Роман «Айвенго» выбран по многим причинам: самые главные -занимательность сюжета и романтические герои. Кроме того, роман экранизирован, что позволяет комментировать текст, используя яркие эпизоды из фильмов; отечественная экранизация сопровождается балладами В. Высоцкого (к жанру баллады учащиеся обращались в 6 классе и знакомы с особенностями жанра), что также вызывает повышенный интерес подростков.

Работая по следующему плану:

1. Соединение истории и вымысла в романе.

2. Основные сюжетные линии и их функции.

3. Характер главного героя.

4. Определение жанра исторического романа В.Скотта -

и опираясь на статью Ю. Манна [4], можно привести учащихся к следующим выводам:

- в романе В. Скотта «особый ракурс выбранного материала, прежде всего исторического, тот ракурс, который Пушкин определял словом «домашний» - представление действительности «домашним образом»;

- В. Скотт выбирает необычного для исторического повествования главного героя - «не выдающегося героя, но относительно заурядного, "среднего"; и не исторического, но вымышленного»;

- «излюбленный прием В. Скотта - примечания историко-документального характера, которые не только поясняют описываемые события, но и интерпретируют их» [4].

В своих исторических произведениях А. С. Пушкин следует традициям В. Скотта. Повесть «Капитанская дочка» тому подтверждение.

Система уроков по повести разработана в методической литературе, где предусмотрены различные варианты ее изучения [5], однако при всем огромном самостоятельном значении пушкинского произведения представляется оптимальным включение его в более широкий литературный контекст.

Первое занятие (два урока), безусловно, связано с историей создания произведения и трансформацией его замысла. Для работы предлагаются отрывки из статей литературоведов (можно также использовать материалы «Виртуальной школы Кирилла и Мефодия» [6]). Учащиеся должны подчеркнуть слова и словосочетания, называющие главные этапы в изменении замысла повести (далее выделено нами. - О. З.).

«Пушкина увлекла мысль изучить историю пугачевского восстания - одного из ключевых моментов русской современной истории. Он работал в архивах, ездил по Уралу, разыскивал очевидцев, собирал и осмысливал факты. Результатом явился труд «История Пугачевского бунта». Показательно, к слову, что сам автор хотел назвать его «История Пугачева», но Николай I, полагавший, что подобное название допустимо лишь для истории царствования императора... воспротивился.

Итак, Пушкина больше всего интересует личность Пугачева - это и есть основной предмет его исторического труда. И в «Истории Пугачевского бунта» перед нами предстает человек весьма неприятный - он и кровожаден, и способен на предательство, и злопамятен. «Капитанская дочка» написана после «Истории Пугачевского бунта», и художественный образ очень далек от реального прототипа» [2: 79].

«Первоначально Пушкин, как то было в незавершенной повести «Дубровский», собирался поставить в центр повествования дворянина-ренегата, перешедшего из одного лагеря в другой (Тут прототипом ему служил реальный офицер екатерининской эпохи Шванвич); или пленного офицера, который бежит от Пугачева. Здесь также имелся прототип - некто Башарин: именно такую фамилию должен был носить герой, позже переименованный в Буланина, Валуева - и, наконец, в Гринева. Имя это тоже взято из действительной истории пугачевщины; его носил дворянин, арестованный по подозрению в измене и позже оправданный. Так окончательно определился замысел рассказа о человеке, который по воле Провидения оказался между двумя враждующими лагерями» [3: 137].

Ученикам, интересующимся литературой на более глубоком уровне, можно посоветовать, кроме учебника, материал статьи Ю. М. Лотмана «Идейная структура "Капитанской дочки"», которая в сокращенной форме напечатана в книге «Пушкин в школе» [7: 192194].

В результате работы над историей создания произведения возникает вопрос: «Почему же Пушкин вновь обращается к исследованной им теме, но теперь уже в художественном произведении?» Принимаются все ученические гипотезы (формулировка гипотезы - принципиальный этап исследовательской деятельности), которые обобщаются следующим образом: художник, в отличие от историка, создает «некий идеальный мир, в котором по его воле может заново произойти историческое событие» [2: 78]. Следовательно, интересуют писателя не исторические факты сами по себе, а некая проблема. У Пушкина на первый план выдвигается фигура рассказчика (это его «записки», его взгляд на события). Его роль в сюжете - главная, потому что с момента, «когда вспыхнет "русский бунт", жизнь провинциального дворянина сомкнется с общероссийской историей, а сам он встанет перед выбором» [3: 141]. Значит, интересовать Пушкина будет место «обычного» человека в великих исторических событиях, свобода выбора в жестоких социальных обстоятельствах.

Обращение к образу рассказчика закономерно. Характеризуя Гринева по предложенным учителем направлениям, учащиеся заполняют первые два столбца таблицы (самостоятельная практическая работа в группах); разговор о жизненных принципах, которым следует герой, идет совместно с учителем:

Направления анализа (название эпизодов, цитаты) Качества, черты характера Гринева Жизненные принципы героя

Детство (воспитание, образование, образ жизни героя) Ю. М. Лотман считает, что «быт Гринева, воспитание героя даются сквозь призму ассоциаций с бытом фонвизинских героев. Однако резкая сати-ричность изображений Фонвизина смягчена: это рассказ вызывающего сочувствие читателей героя о своем детстве» [7: 194]. Об этом же статья О. Чайковской, которая особенное внимание обращает на самоиронию рассказчика [8]. Гринев живет и действует в соответствии с законами дворянской чести, кодексом русского рыцарства (уместно вспомнить роман В. Скотта), чувством долга и собственного человеческого достоинства. «Законы эти неизменны - и тогда, когда нужно оплатить огромный бильярдный долг., и когда нужно отблагодарить случайного проводника тулупчиком и полтиной. И когда следует вызвать на дуэль Швабрина, который ... презрительно отозвался о Маше Мироновой. И когда пугачевцы ведут героя на казнь. И когда помиловавший героя Пугачев протягивает руку для поцелуя (Гринев, естественно, не целует «ручку злодею»). И когда самозванец прямо спрашивает пленника, признает ли тот его государем, согласен ли послужить, обещает ли хотя бы не воевать против него, - а пленник трижды, прямо или косвенно, отвечает «нет». И когда Гринев, однажды уже спасенный судьбою, в одиночку возвращается в расположение пугачевцев, чтобы выручить возлюбленную или погибнуть

Отношение к Савельичу Сословные предрассудки, совестливость.

Отношение к Маше Мироновой Способность сочувствовать...

Отношение к Швабрину Доверчивость, умение прощать.

Отношение к Пугачеву Умение быть благодарным, вера в добрые начала в человеке, уважение к личности...

вместе с нею.

И когда, арестованный собственным правительством, не называет имени Марьи Иванов__ны» [3: 140-141]._

Таким образом, Гринев оказывается персонажем, вызывающим симпатии читателей, а следовательно, мы будем доверять его точке зрения на события и людей. Более четко определить читательское отношение к Гриневу («... в нем есть нечто, что привлекает к нему симпатии автора и читателей: он не укладывается в рамки дворянской этики своего времени, для этого он слишком человечен. Ни в одном из современных ему лагерей он не растворяется полностью. В нем черты более высокой, более гуманной человеческой организации, выходящей за пределы его времени» [7: 207]) поможет следующее занятие, тему которого учащиеся определят, если обратить их внимание на ключевые слова вывода: человечен, гуманной, человеческой.

Второе занятие (два урока) - «Тема милосердия в "Капитанской дочке"» - построено с опорой на статью В. Н. Катасонова [9]. Исследователь формулирует основные вопросы, ответы на которые читатель найдет в пушкинском произведении: «как жить в истории? За что держаться? Чем руководствоваться, в особенности в смутные переходные периоды истории, когда ставятся под сомнение сложившиеся традиции и институты.» Проблемы актуальны во все времена, современность не исключение. Прочтение повести в таком ключе дает читателю понимание собственных поступков - понимание их глубоких, онтологических оснований.

Начинается работа со словарных статей. Знакомые понятия «честь», «благородство», «милосердие» уточняются, и оказывается, что восьмиклассники слишком приблизительно понимали смысл этих слов. Вспоминая эпизоды, в которых Гринев демонстрирует следование законам чести, благородство души, учащиеся понимают, что честь сама нуждается в защите. «Если не оступишься, не смалодушничаешь сам, так на этот случай всегда готова клевета. И не случайно глава "Суд" имеет эпиграф "Мирская молва - морская волна"»

[9: 2].

И тогда формулируется гипотеза, тезис, позволяющий найти ответ: Пушкин в «Капитанской дочке» утверждает, что держаться нужно за милосердие, духом которого проникнуто все произведение.

При этом проводится групповая работа по двум направлениям:

1. История взаимоотношений Гринева и Пугачева, Гринева и урядника Максимыча, Гринева и Маши Мироновой, Гринева и Швабрина - история милосердия.

2. Путь милосердия противопоставлен в произведении пути немилосердия (история Швабрина, башкирца).

Каждая группа выбирает одну сюжетную линию и анализирует взаимоотношения пары героев, приводит к следующим выводам.

Любовь Гринева и Марьи Ивановны начинается с чувства жалости, «жаления»: «С первого взгляда она не очень мне понравилась. Я смотрел на нее с предубеждением: Швабрин описал мне Машу, капитанскую дочь, совершенною дурочкою». - «Мне стало жаль ее.» Марья Ивановна ухаживает за раненым Гриневым, не отходя от его постели. В итоге Гринев готов жертвовать своей жизнью, чтобы спасти не просто возлюбленную, а сироту, у которой не осталось никого близкого в мире. А Маша, «трусиха», спасает своего любимого от бесчестья и казни.

Взаимоотношения Гринева и урядника Максимыча странные, и объяснить их довольно сложно. Максимычу не доверяет капитан Миронов, Максимыч тайно встречается с Пугачевым. Именно он указывает бунтовщикам, кто комендант крепости. Но первая личная встреча (личное касание» [9: 7]), когда простил Гринев Максимычу украденную полтину, просто так простил, по милосердию, приводит к удивительным последствиям: бывший урядник, предатель и вор, приносит долгожданное письмо от Марьи Ивановны через линию фронта офицеру враждебной армии.

Тема милосердия к врагу последовательно проходит через все произведение. После дуэли Гринев прощает Швабрину все его оскорбления: «Я слишком был счастлив, чтобы хранить в сердце чувство неприязненное. Будучи от природы не злопамятен, я искренно простил ему и нашу ссору и рану, мною от него полученную». Когда Гринев с помощью Пугачева освобождает Марью Ивановну в Бело-горской крепости, ненависть к предателю и насильнику странным образом исчезает: «Я не хотел торжествовать над уничтоженным врагом». После суда, оклеветанный Швабриным, Гринев не выказывает никакого осуждения: «Я спокойно взглянул на Швабрина».

Пути милосердия противопоставлен в произведении путь мести, немилосердия, ведущий к деградации личности.

История Швабрина - история злобы, зависти, предательства, насилия. Учащиеся легко подтверждают этот тезис конкретными эпизодами и приходят к выводу, что этот путь ведет героя не только к физической гибели, но и к духовному самоубийству. Для особенно внимательных к художественному слову учеников может быть предложена для анализа в контексте проблемы и история изувеченного башкирца, которого пытает капитан Миронов и который первым очутился на перекладине виселицы во время казни. «Око за око, зуб за зуб» -таков закон, по которому живет мир, «лежащий во зле».

И, конечно, логично закончить разговор анализом отношений между Гриневым и Пугачевым, сделав тему милосердия центральной в характеристике обоих героев внутри мастерской «Портрет героя» (третье занятие - 4 урока).

История создания повести свидетельствует о том, что если Пушкина-историка в «Истории Пугачевского бунта» интересовали факты как таковые, то Пушкину-художнику эти факты необходимы для философского осмысления пугачевского бунта, личности самого бунтаря, истинных причин его взлета и падения. В «Капитанской дочке» писатель создает образ народного героя: вот что выступает на первый план.

Мастерская «Портрет героя» начинается заданиями, выполняя которые, учащиеся создадут зримый образ героя как такового, безотносительно к «Капитанской дочке», каким они себе его представляют: «Нарисуйте героя. Прямо на рисунке напишите слова, которые ассоциируются у вас с героическими поступками». Так дается возможность выразить и зафиксировать собственный опыт. Рисунок с надписями - это точка отсчета трансформации ученических впечатлений.

Знакомство с Пугачевым начинается с эпизода, в котором Гринев описывает свой пророческий сон: «Вдруг увидел я ворота. - Страшный мужик ласково меня кликал, говоря: "Не бойсь, подойди под мое благословение."» Один из учащихся читает эпизод вслух, другие подчеркивают в распечатанном тексте информацию, важную для характеристики «мужика с черною бородою», и выписывают в таблицу слова и словосочетания, свидетельствующие о том, что образ производит противоречивое впечатление:

«весело» «топор»

«посаженый отец» «мертвые тела»

«ласково кликал» «кровавые лужи»

«благословение» «страшный мужик»

Логично возникает следующее задание: «Объедините в одном словосочетании эти характеристики». Получается по-разному: веселый страшный мужик, ласковый страшный мужик, ласковый мужик с топором. В любом случае перед нами оксюморон, позволяющий предположить, что перед нами образ сложный, не укладывающийся в простую систему оценок.

Цикл последующих заданий расширяет представление школьников о Пугачеве и дает возможность проанализировать, как личность Пугачева раскрывается во взаимоотношениях с Гриневым и своим окружением.

Портреты героя даются глазами Гринева и одного из казаков (безусловно, детали портрета выписываются и анализируются):

Гринев (о вожатом): «Наружность его показалась мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок; на нем был оборванный армяк и татарские шаровары». Гринев (о Пугачеве): «На нем был красный казацкий кафтан, обшитый галунами. Высокая соболья шапка с золотыми кистями была надвинута на его сверкающие глаза», «Пугачев на первом месте сидел, облокотясь на стол и подпирая черную бороду своим широким кулаком. Черты лица его, правильные и довольно приятные, не изъявляли ничего свирепого».

Портреты настолько не похожи, что неудивительно: Гринев не связывает в своем представлении вожатого и самозванца в одного человека. Но и в облике самозванца нет ни одной звероподобной черты злодея.

Казак: «А в бане, слышно, показывал царские свои знаки на грудях: на одной двуглавый орел, величиною с пятак, а на другой персона его».

У казака и сомнений в том, что Пугачев - государь, не возникает.

Таким образом, учащиеся еще раз убеждаются: от портрета героя пушкинской повести складывается двойственное, противоречивое впечатление.

Об этом же (выделенные глаголы в результате выполнения следующего задания - тому подтверждение) свидетельствуют и его поступки. Задание «По цитате определить содержание поступка» призвано проверить не только знание текста, но и понимание сюжета.

1. «Дорога-то здесь; я стою на твердой полосе.» - спас Гринева во время бурана.

2. «.через минуту увидел я бедного Ивана Кузмича, вздернутого на воздух.» - казнил капитана Миронова.

3. «Пугачев дал знак, и меня тотчас развязали и оставили.» -помиловал Гринева.

4. «Унять старую ведьму!» - по приказу Пугачева убивают Василису Егоровну.

5. «Казнить так казнить, миловать так миловать. Ступай себе на все четыре стороны и делай что хочешь.» - отпустил Гринева.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

6. «Ваше благородие! Отец наш вам жалует лошадь и шубу с своего плеча. Да еще . полтину денег.» - отблагодарил Гринева.

7. «Возьми себе свою красавицу. дай вам бог любовь да совет!» - спас Машу Миронову.

Вывод Гринева: Пугачев - «ужасный человек, изверг, злодей для всех, кроме одного меня».

Кто эти «все»? Офицеры Белогорской крепости, отказавшиеся присягать «государю», правительственные войска в Оренбурге. Одним словом, враги. Но Василиса Егоровна? Обращаясь к статье Ю. М. Лотмана, предлагаем учащимся объяснение исследователя:

«Пушкин столкнулся с поразившим его явлением: крайняя жестокость обеих враждующих сторон проистекала часто не от кровожадности тех или иных лиц, а от столкновения непримиримых социальных концепций. Добрый капитан Миронов, не задумываясь, прибегает к пытке, а добрые крестьяне вешают невиновного Гринева, не испытывая к нему личной вражды: "Меня притащили под виселицу. «Не бось, не бось», - повторяли мне губители, может быть и вправду желая меня ободрить"».

Невозможность примирения враждующих сторон и неизбежность кровавой и истребительной гражданской войны открылась Пушкину.

.перед ним раскрылось, что люди, живущие в социально разорванном обществе, неизбежно находятся во власти одной из двух взаимоисключающих концепций законности и справедливости, причем законное с точки зрения одной социальной силы оказывается беззаконным с точки зрения другой» [7: 198-199].

Учащиеся приходят к выводу, что историческое событие, о котором повествует «Капитанская дочка», - страшная, кровавая гражданская война, в которой пленных не берут (участь Василисы Егоровны).

Но и Гринев - офицер противной стороны, и он отказался «целовать ручку».

Естественно возникает вопрос: «Почему такое особенное отношение у Пугачева к Гриневу?» Учащиеся анализируют эпизоды трех встреч Гринева и Пугачева.

Первая встреча. Пугачев вывел заблудившегося Гринева к постоялому двору. «Я взглянул на полати и увидел черную бороду и два сверкающих глаза. «Что, брат, прозяб?» - «Как не прозябнуть в одном худеньком армяке!»

Гринев предлагает вожатому чай, а потом, по просьбе Пугачева, и стакан вина. Утром благодарит и хочет подарить денег. Но возмущается Савельич. И тогда Гринев приказывает отдать свой заячий тулуп. Савельич изумлен: «Он его пропьет, собака, в первом кабаке». Но Гринев замечает: «Бродяга был чрезвычайно доволен моим подарком».

«Уже в этом обращении брат

- от дворянина к босяку, голяку -нарушаются социальные условности, классовая «субординация». Люди, пережившие только что довольно неприятное, опасное приключение, чувствуют особую общность, вдруг объединившую их: все смертны, жизнь каждого хрупка, без различия званий и возраста, -все под Богом ходим. Однако нужно слово, нужно имя, чтобы этот особый дух общности воплотился, из голого субъективного чувства превратился бы в объективный факт совместного бытия. И Гринев находит это слово.

Тут не в тулупе дело. И помогает понять это, «по контрасту, именно Савельич. Два отношения к человеку: для одного - «собака», «пьяница оголтелый», для другого

- «брат». В благодарности Гринева не просто благодарность. Тут жалость, милосердие и .уважение. Уважение к человеку, к его достоинству.

И завязались между. героями таинственные отношения, где высший и низший едины, где нет ни господина, ни раба,. где враги -братья» [9: 3-4].

Вторая встреча. Взяв Бело-горскую крепость, Пугачев, узнав Гринева, помиловал его, спас от

«.несоразмерны услуга и воздаяние: стакан вина, заячий тулуп и . жизнь, подаренная офице-

смертной казни. В беседе наедине он говорит: «.я помиловал тебя за твою добродетель, за то, что ты оказал мне услугу, когда принужден я был скрываться от своих недругов». ру противного войска, с которым ведется беспощадная война! . Разглядел однажды Гринев человека в Пугачеве, . и не может уже забыть этого Пугачев. Он просто вынужден помиловать Гринева, так как забыть, перечеркнуть то касание душ, которое было в первой встрече, значило бы самоубийственно уничтожить в самом себе нечто самое дорогое, самое святое.» [9: 4].

Третья встреча. Гринев прибегает к помощи Пугачева, чтобы спасти от Швабрина Машу Миронову. «- О чем, ваше благородие, изволил задуматься? - Как не задуматься, - отвечал я ему. - Я офицер и дворянин; вчера еще дрался противу тебя, а сегодня еду с тобой в одной кибитке, и счастие всей моей жизни зависит от тебя. - Что же? - спросил Пугачев. -Страшно тебе? Я отвечал, что, быв однажды уже им помилован, я надеялся не только на его пощаду, но даже и на помощь. - И ты прав, ей-богу, прав! -сказал самозванец». «Милосердие, однажды дарованное, питает надежду и потом в самых сложных обстоятельствах и, однажды содеянное, все время зовет к себе самому - к своей лучшей, истинной ипостаси» [9: 5]. И во время третьей встречи, откровенного и рискованного для Гринева диалога, надежда у него именно на милосердие, однажды и навеки соединившее героев.

Ответы на вопросы и выводы из предложенных заданий кратко записываются. Заканчивается эта часть мастерской небольшим сочинением-рассуждением в форме эссе: В стихотворении 1830 г. «Герой» [11: 485-487] (оно незнакомо учащимся) Пушкин напишет:

Оставь герою сердце! Что же

Он будет без него?..

Поэт ответил на поставленный перед собой вопрос не только в стихотворении, но и в повести «Капитанская дочка». Попробуйте предложить свой ответ и аргументируйте его, опираясь на изученный материал. Создание собственного аналитического текста - необходимая часть исследовательской работы. В ходе мастерской формируются навыки создания такого текста.

Неотступно думает о трагической судьбе своего врага-друга рассказчик, потому что беспредельно сочувствует ему.

О том, что перед нами трагический образ, что сам Пугачев осознает свою неминуемую гибель, свидетельствуют несколько эпизодов. Задача учащихся - найти их и обосновать свою точку зрения.

1. Гринев слушает любимую песню Пугачева «Не шуми, мати зеленая дубровушка», понимает, что в сюжете этой песни - судьба самого крестьянского вождя: «православный царь» спрашивает «детинушку, крестьянского сына», с кем тот воровал, «с кем разбой держал», и «жалует» его виселицей.

2. Говорит о своем окружении, «господах енералах», Пугачев не только иронично. Он с горечью признает: «Мне должно держать ухо востро; при первой неудаче они свою шею выкупят моею головою». В милосердие государыни он не верит: «Пугачев горько усмехнулся. «Нет, . поздно мне каяться. Для меня не будет помилования».

3. Рассказывая калмыцкую сказку, Пугачев ассоциирует себя с орлом, который живет «всего-на-все только тридцать три года», так расплачиваясь за «живую кровь».

Можно добавить еще один эпизод: неслучайно вожатый на страницах книги появляется во время снежного бурана, как бы рождаясь из него: «.все было мрак и вихорь. .я глядел во все стороны, надеясь увидеть хоть признак жилья или дороги, но ничего не мог различить, кроме мутного кружения метели. Я приказал ехать на незнакомый предмет» («воз не воз, дерево не дерево. или волк или человек» - по словам ямщика). Здесь очень уместно показать два отрывка из фильмов («Капитанская дочка» или «Русский бунт»), соотнеся картины бурана и штурма Белогорской крепости пугачевцами. Кроме того, учащиеся вспомнят об этом, когда будут изучать поэму А. Блока «Двенадцать» и роман М. Булгакова «Белая гвардия», где революция и Гражданская война тоже будут ассоциироваться со стихией.

«Пугачев неотделим от стихии; он вызывает ее к жизни, он ведет ее за собою - и в то же время подчиняется ее безличной власти» [3: 142]. А следовательно, свободой, о которой он так мечтает («Воли мне мало»), «обладает не вполне; значит, он не вполне и господин своего положения. Не он управляет стихией и не стихия им; просто они друг от друга уже неотделимы. Ее угасание, усмирение бунта, равнозначно его смерти» [3: 144-145].

Учащиеся уже знают, что точка зрения рассказчика не совпадает с точкой зрения автора (в 6-7 классах они изучали «Повести Белкина» А. С. Пушкина с системой рассказчиков). Достаточно одного примера: Гринев не понимает «воровского языка» во время разговора вожатого и хозяина постоялого двора - читателю смысл диалога совершенно ясен в контексте произведения. Между читателем и автором оказывается «герой-посредник, который во многом близок Пушкину, но смотрит на жизнь куда проще, куда наивнее. А значит, не столько осмысляет ход событий, сколько свидетельствует о них» [3: 137]. Но свидетельствует честно.

Его восприятие Пугачева как трагической фигуры - это и пушкинское отношение к герою.

В повести постоянно звучит мотив самозванства. Самозванцем называют Пугачева офицеры Белогорской крепости, оренбургский генерал, Екатерина II. Сам Пугачев соотносит себя с Отрепьевым: «Гришка Отрепьев поцарствовал же над Москвою». Подробнее о теме самозванства мы будем говорить в 9 классе, изучая «Бориса Годунова». Однако тот факт, что Пушкина неслучайно привлекало это явление, очевиден.

На этом этапе мастерской уместно говорить о главных образах -исторических лицах в поэме «Полтава» [12]: Мазепе, Карле XII, Петре I. Обращаясь к тексту поэмы, учащиеся сравнивают портреты, поступки героев, выявляя авторское отношение к ним, которое определяется у Пушкина мыслью, что личность действует одновременно и как объект, и как субъект истории. Особенно явно эта роль проявляется в судьбах самозванцев - людей, активно вмешивающихся в ход истории. Так и Григорий Отрепьев «удивительно отчетливо ощущает двойственность своего положения: он и безвестный чернец, силой собственной воли, смелости превратившийся в таинственно спасенного царевича Димитрия, и предмет политических игр: «.я предмет

раздоров и войны», и «орудие в руках судьбы» [2: 79]. Самозванец обречен, потому что несвободен.

Пугачев в «Капитанской дочке» тоже обречен (как ученики уже доказали, сам видит свою обреченность), но объемность и многомерность пушкинского взгляда на историю в повести - в наличии многих «правд», и трагедия в том, что каждая сторона до известной степени права. Это - основа трагического конфликта.

Особенно ярко видна пушкинская объективность при сравнении образов Пугачева, созданных в повести А. С. Пушкина и в поэме С. А. Есенина.

Пугачев в поэме Есенина [13] сразу задумывался как трагический образ.

И. Н. Розанов вспоминает: «Однажды Есенин сказал мне: "Сейчас я заканчиваю трагедию в стихах. Будет называться «Пугачев»".

- А знаете ли вы замысел повести Короленко из эпохи пугачевского бунта?

- Нет.

Я передал, что слышал когда-то от самого Короленко. Главный интерес повесть должна была возбудить трагической участью одной из жен Пугачева, без вины виноватой.

- Ну, это совсем другое!.. У меня же совсем не будет любовной интриги. Разве она так необходима? Умел же без нее обходиться Гоголь. Еще есть одна особенность в моей трагедии.

Кроме Пугачева, никто почти в трагедии не повторяется: в каждой сцене новые лица. Это придает большое движение и выдвигает основную роль Пугачева» [13: 469].

Если в «Капитанской дочке» не показаны страдания героя, который присвоил себе чужие имя и статус, то в поэме Есенина самозванство вызывает тяжелую внутреннюю борьбу (конфликт с самим собой), что и есть основа трагичности образа Пугачева, созданного Есениным:

...вмертвое имя влезть -

То же, что в гроб смердящий.

Больно, больно мне быть Петром,

Когда кровь и душа Емельянова.

Человек в этом мире не бревенчатый дом,

Не всегда перестроишь наново... [13: 343].

Этот внутренний конфликт заканчивается «самозакланием»:

...к черту, все это, к черту!

Прочь жалость телячьих нег!

Наше сочувствие герою рождается и неожиданностью для него (совсем иначе - у Пушкина) предательства сподвижников:

Неужели это плата за все, что я выстрадал?

Нет, нет, нет, не поверю, не может быть! [13: 355].

Есенинский Пугачев тотально одинок (вспомним замысел поэмы). И даже Хлопуша в знаменитом монологе «Сумасшедшая, бешеная кровавая муть!» (его оценка событий вполне соотносима с гриневской: «Не приведи бог видеть русский бунт - бессмысленный и беспощадный») скорее восхищается Пугачевым, возлагает на него надежды, чем испытывает к нему сочувствие. Кроме того, Хлопуша «исчезает» задолго до финала трагедии («в Оренбурге зарезали Хло-пушу»), и потому по-настоящему сострадает герою только читатель.

Есенин «скрупулезно изучал исторические источники, мечтал о театральной постановке трагедии. Поэт близко к сердцу принимал жизнь своих героев, ведь в «Пугачеве», по сути, отразились все заветные лирические мотивы есенинской лирики - тема мятежа и бунтарства, ощущение красоты бытия и одновременно его непрочности, чувство всепрощения и прощания с жизнью» [14: 329-357].

Такое сопоставление образов (даже неполное, неподробное, на уровне 8 класса), безусловно, углубляет знания учащихся, рождает чувство неисчерпаемости художественного произведения. Это тоже задача преподавания литературы в школе.

Продолжая работу над изучением «Исторической темы в литературе», восьмиклассники самостоятельно читают рассказ М. Булгакова «Красная корона» [15], и здесь их ждет потрясение: о чем произведение, какое историческое время в нем изображено - не понимает никто. В этом случае учителю даже не требуется создавать проблемную ситуацию. Уроки строятся по принципу «от загадки к разгадке».

Герой безумен, «безнадежен». Учащиеся легко находят, в чем проявляются признаки его душевной болезни. Рассказ - это «historia morbi»: «раз в венчике - убитый, а если убитый приходит и говорит -значит я сошел с ума». Причины сумасшествия тоже определяются учащимися: герой принимает вину на себя за то, «что послал, на смертное дело» брата. «Тяжесть того, что был повешен», тоже кладет

на себя. Он принимает ответственность за все происходящее на себя, и комплекс вины сводит его с ума.

Исторических лиц в произведениях нет, но историческое время показано очень точно. Внимание к деталям позволяет отгадать «загадку»: «удостоверение», «круглая синяя печать», «преступник-большевик», «эскадрон», «вольноопределяющий», «в Бердянске покосившийся фонарь», на котором по приказу генерала повешен «человек, выпачканный сажей», - Гражданская война, красные против белых. Слово «безумие» характеризует не только главного героя. Старуха мать говорит дважды: «Я вижу: безумие». Сам герой о происходящем: «Все - безумие». Образ безумного исторического времени, сущность которого - Гражданская война, заставляет восьмиклассников прийти к выводу, что Булгаков следует пушкинским традициям: событие дается глазами вымышленного героя, который хотел и мог проявить сострадание к людям в свой «жестокий век», но не успел и расплачивается за это. Рассказ Булгакова о том, что люди время не выбирают, но сохранить в себе гуманность, уважение к живой жизни других людей может и должен каждый.

Рассказ «Хлеб для собаки» В. Тендрякова [16] предлагается для самостоятельной интерпретации. Хотя произведение сложное, лицеистами оно воспринимается достаточно адекватно: Тендряков начинает повествование с точной даты - «Лето 1933 года» - коллективизация после революции и Гражданской войны. Историческая ситуация очень хорошо знакома интинцам, их детям и внукам: город -бывшая часть ГУЛАГа, в Инталаге многие («кого уже не считали людьми», кто «выпал из числа людей» [16]) - из раскулаченных, сосланных на север в разное время. В Краеведческий музей мы водим на экскурсии детей, начиная с 5-го класса. Некоторые школьники -авторы работ об истории своей семьи, написанных по материалам фондов музея, воспоминаниям прабабушек и прадедушек. С этой точки зрения, автобиографическое произведение Тендрякова воспринимается с большим доверием. Задача учителя - направить работу в контекст проблемы: «На что опереться человеку в жестокие времена?»

История учит. Художественное произведение, в котором изображается историческое событие, учит конструктивнее, воспринимается личностнее. Особенно если в нем звучит пушкинское: «Оставь герою сердце!» Этой традиции будут следовать многие русские писатели

XX в., решая проблему человеческой свободы перед лицом исторических обстоятельств.

1. Пушкин А. С. Сочинения: в 3-х т. Т. 3. Проза. М.: Худож. лит., 1987. С. 232-331. Далее все цитаты по этому изданию.

2. Монахова О. П., Малхазова М. В. Русская литература XIX века. Ч. 1. М.: Издательский центр учебной литературы «МАРК», 1994.

3. Архангельский А. Н. Беседы о русской литературе: Конец XVIII -первая половина XIX века: учебн. пособие для 9-го класса общеобразовательных школ, гимназий и лицеев. М.: Олимп, 1999.

4. Манн Юрий. «Полнейший, обширнейший гений XIX века» (Вальтер Скотт в русском литературном сознании) // Первое сентября. Литература. 1996. № 37. С. 2.

5. Дегожская А. Повесть А. С. Пушкина «Капитанская дочка» в школьном изучении // Пушкин в школе: пособие для учителей, студентов, учащихся старших классов / сост. В. Я. Коровина. М.: РОСТ, Скрин, 1998. С. 304-312.

6. Виртуальная школа Кирилла и Мефодия. Уроки литературы. 8 класс. СБ-диск, 2009.

7. Лотман Ю. М. «Капитанская дочка» // Пушкин в школе: пособие для учителей, студентов, учащихся старших классов / сост. В. Я. Коровина. М.: РОСТ, Скрин, 1998.

8. Чайковская О. Два недоросля // Новый мир. 1987. № 8.

9. Катасонов В. Н. Тема чести и милосердия в повести А. С. Пушкина «Капитанская дочка» (религиозно-нравственный смысл «Капитанской дочки» А. С. Пушкина) // Литература в школе. 1991. № 6. С. 2-13.

10. Селевко Г. К. Энциклопедия образовательных технологий: в 2 т. Т. 1. М.: НИИ школьных технологий, 2006. С. 651-657.

11. Пушкин А. С. Сочинения: в 3-х т. Т. 1. Стихотворения. Сказки. Руслан и Людмила. М.: Xудож. лит., 1985.

12. Пушкин А. С. Сочинения: в 3-х т. Т. 2. Поэмы. Евгений Онегин. Драматические произведения. М.: Xудож. лит., 1986. С. 88-127.

13. Есенин С. А. Собрание сочинений: в 2 т. Т. 1. Стихотворения. Поэмы / Слово о поэте Ю. В. Бондарева; сост. вступ. ст. и коммент. Ю. Л. Прокушева. М.: Сов. Россия: Современник, 1990. Далее все цитаты по этому изданию.

14. Энциклопедия для детей. Т. 9. Русская литература. Ч. 2 XX век / гл. ред. М. Д. Аксенова. М.: Аванта +, 1999. С. 366.

15. Булгаков М. «Я хотел служить народу.»: Проза. Пьесы. Письма. Образ писателя. М.: Педагогика, 1991. С. 14-17.

16. Тендряков В. Xлеб для собаки // Новый мир. 1988. № 3.

РЕЦЕНЗИИ

Коми пединститут: новый этап развития. 1945-1972. Сборник документов, материалов, воспоминаний. Гл. редактор М. Д. Китайгородский, отв. редактор Л. А. Жданов, Д. Ю. Григорьева, Н. И. Сурков. - Сыктывкар: Коми пединститут, 2012. - 672 с. + фотогр.

УДК 9+378

Статья представляет собой рецензию на книгу документов, архивных материалов, воспоминаний, изданную в Коми государственном педагогическом институте. Автор рецензии отмечает ценность представленных материалов, значимость такого труда для истории образования Республики Коми.

Ключевые слова: педагогический институт, архивные материалы, историческая память, патриотическое воспитание.

Komi Pedagogical Institute: a new stage of development. 1945-1972. Documents, materials, memories. Syktyvkar: Komi Pedagogical Institute. 2012.

The article is a review of the book documents, archival materials, memoirs, published in the Komi State Pedagogical Institute in 2012. The reviewer notes the value of submissions, the importance of such work for the History of Education of the Republic of Komi.

Key words: Pedagogical Institute, archival materials, historical memory, patriotic education.

Юбилей старейшего в Республике Коми высшего учебного заведения (в 2012 г. Коми пединституту исполнилось 80 лет) оживил интерес общественности к истории КГПИ. В немалой степени этому способствовало и усилившееся внимание государства к проблеме патриотического воспитания, которое базируется на исторической памяти. В результате настойчивости сотрудников института за последние

несколько лет из печати вышел (и активно используются как учеными, так и педагогами) целый ряд изданий, посвященных истории ветерана высшего образования в республике. Это сборники документов: «Коми пединститут: становление и развитие (1932-1941). Документы, материалы, воспоминания». Сыктывкар, 2007, «Команда молодости нашей. Документы, материалы, воспоминания». Сыктывкар, 2009, книги о сотрудниках института: Ф. Д. Безносикове, Я. Н. Безноси-кове, В. Н. Ахмееве, Н. В. Шуктомове и др.). К годовщинам победы в Великой Отечественной войне подготовлены сборники документов о жизни института в военные годы. («Коми пединститут в годы Великой Отечественной войны. 1941-1945. Документы, материалы, воспоминания». Сыктывкар, 2005; «65 лет Великой Победы. Документы, материалы, воспоминания студентов, преподавателей КГПИ - участников Великой Отечественной войны и тружеников тыла». Сыктывкар, 2010) и др.

Но отрадно отметить, что внимание руководства института к истории вуза после данных публикаций не ослабло. Свидетельство этого - появление нового сборника документов и материалов, посвященного истории КГПИ. В данной книге заботливо и обдуманно подобранные материалы говорят о жизни института в нелегкое послевоенное время, развитии вуза в 1960-е и 70-е гг.

Причем характер представленных документов весьма разнообразен. Имеются как архивные данные (из Национального архива Республики Коми, бывшего партархива Коми обкома КПСС, архива Коми пединститута), так и газетные статьи (из газет «Красное Знамя», «Молодежь Севера», «Коми му», «Республика» и др.), публикации из различных сборников документов, воспоминания. В книге освещены различные стороны жизни пединститута. При этом мы видим не просто сухие архивные документы, сборник дополнен любопытными воспоминаниями выпускников, преподавателей и сотрудников вуза о годах учебы и работы, газетными статьями. Большая часть материалов опубликована впервые.

Не уходят составители и от трудностей развития института. Так, ознакомившись с книгой, мы можем понять, как вуз справлялся с такими сложностями, как обеспечение набора абитуриентов, нехватки квалифицированных преподавателей, учебных площадей и т. д.

Особенно, на наш взгляд, удалась та часть материалов, в которой весьма подробно и интересно описывается жизнь тогдашнего коми студенчества (условия в общежитии, учебный процесс, специфика и

уровень преподавания, организация студенческого досуга и т. д.). Любопытны зарисовки, касающиеся бытовых сторон жизни студенчества и преподавательского состава. Они сочно передают колорит эпохи, помогают воссоздать социокультурную атмосферу того времени, характерные для нее особенности (оптимизм, склонность к юмору и др.). Такой подход заметно оживляет сборник, помогает представить (причем довольно наглядно), жизнь студентов и преподавателей.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Значительный интерес в этой связи представляют воспоминания, собранные сотрудниками музея КГПИ (см.: воспоминания М. И. Мягковой, Е. И. Рочевой, В. А. Попова, А. Г. Порошкина, Я. П. Понарина и др.). Порой личные впечатления авторов цитируемых в сборнике воспоминаний настолько эмоциональны, что кажется, что эти события случились в их жизни только вчера.

Оправданно и немалое внимание к биографическим материалам. Действительно, ведь история слагается, прежде всего, из действий людей, определенных личностей.

Очень любопытны и фотографии, иллюстрирующие данные сборники документов. Они тщательно подобраны и прекрасно передают характерные черты жизни того периода: чем жила страна, советское студенчество, каковы были условия жизни. Без этого иллюстративного материала данный сборник был бы заметно суше и менее информативен.

Большой интерес представляют и разделы об организации учебного процесса в пединституте Они позволяют судить о системе подготовки и переподготовки советских педагогических работников, позволявшей пополнять школы и другие учебные заведения в целом хорошо обученным учительством.

Впрочем, составители сборников отобрали не только те документы, что воспроизводят становление и развитие исключительно учебного процесса в институте. Не забыта и работа административно-хозяйственных служб вуза. Без этих страниц сборника освещение институтской жизни, наверное, не выглядело бы полноценным.

Надо заметить, что продуманными выглядят и хронологические рамки книги (1945-1972 годы). Справедливо разделение сборника на две части. Одна посвящена периоду 1945-1957 гг., вторая - развитию вуза в 1958-1972 гг. Ведь в эти периоды вуз решал разные задачи. Если сначала требовалось наладить нормальную работу института после военных испытаний, то с конца 1950-х гг. можно говорить уже о на-

чале динамичного развития института, превращении его во флагман высшего образования республики. Конечно, в одной публикации охватить весь послевоенный период развития института невозможно. Поэтому конечной точкой избран 1972 год, когда с открытием Сыктывкарского государственного университета Коми пединститут перестал быть единственным вузом в Коми АССР. Кроме того, 1972 год является для пединститута юбилейным, с его открытия исполнилось сорок лет.

Любопытны и информативны приложения. Из них мы можем получить информацию о руководителях Коми пединститута, данные, свидетельствующие о развитии вуза. Особенно следует отметить рост финансирования института: так, за 1945-1972 гг. средства, выделяемые на его развитие, возросли почти в десять раз. Это позволило увеличить количество студентов в девять раз, преподавателей - в четыре раза. Нужными выглядят и имеющиеся в приложении сведения о лучших студентах (именных стипендиатах, выпускниках, окончивших вуз с красным дипломом и т. п.).

Заметно помогает в работе с книгой именной указатель.

Выигрывает сборник и благодаря должному археографическому оформлению документов. Каждый материал предваряет заголовок, который в необходимых случаях включает в себя заглавие источника и дату. Все документы сопровождены легендами - сведениями о месте хранения и публикации (если архивный материал уже был опубликован, то ссылка дается на имеющуюся публикацию).

Как отмечают составители, издание носит научно-популярный характер и рассчитано на педагогов школ и вузов, сотрудников и студентов Коми пединститута (конечно, именно этой категории оно особенно интересно) и других высших учебных заведений, краеведов и всех, кто интересуется историей Республики Коми.

В целом содержание сборника свидетельствует о тщательном подборе документов и материалов, позволяющем отразить все стороны жизни людей в эти годы. Это говорит о серьезной и кропотливой работе, проделанной составителями.

В этой связи хотелось бы отметить большую работу сотрудников музея Коми пединститута по подбору и сохранению материалов и документов, относящихся к истории первого вуза республики Коми. Ведь, как мы уже отметили, рецензируемый сборник - далеко не первая книга по истории пединститута, подготовленная музеем КГПИ.

Эта деятельность способствует успешному воспитательному процессу студентов Коми пединститута. Что касается руководства пединститута, то, наверное, ему следует продолжить публикацию материалов по истории КГПИ (например, подготовить сборник документов о работе института в 1970-2010-е гг.).

Зав. кафедрой истории и экономики

Коми государственного пединститута,

доктор исторических наук, профессор О. В. Золотарев

Авторы выпуска

Борисова Оксана Владимировна — кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка Коми государственного педагогического института (Сыктывкар).

Волкова Нина Изосимовна - кандидат филологических наук, доцент кафедры методики обучения русскому, коми языкам и литературе Коми государственного педагогического института (Сыктывкар).

Захватова Ольга Витальевна - учитель русского языка и литературы МБОУ «Лицей № 1 г. Инты» (Инта).

Золотарев Олег Васильевич - доктор исторических наук, профессор, зав. кафедрой истории и экономики Коми государственного педагогического института (Сыктывкар).

Кожуховская Наталья Викторовна — доктор филологических наук, профессор кафедры русской и общей филологии Сыктывкарского государственного университета (Сыктывкар).

Котылев Александр Юрьевич - кандидат культурологии, доцент кафедры культурологии и педагогической антропологии Коми государственного педагогического института (Сыктывкар).

Люсый Александр Павлович - кандидат культурологии, старший научный сотрудник Российского института культурологии (Москва).

Миронова Наталья Петровна — кандидат исторических наук, научный сотрудник отдела «Научный архив и энциклопедия» Коми НЦ УрО РАН (Сыктывкар.)

Муравьев Виктор Викторович - доктор философских наук, профессор кафедры культурологии и педагогической антропологии Коми государственного педагогического института (Сыктывкар).

Сарычев Ю. В. - аспирант кафедры культурологии и педагогической антропологии Коми государственного педагогического института (Сыктывкар).

Смирнов Сергей Алевтинович - доктор философских наук, профессор, проректор по инновационному образованию и методической работе Новосибирского государственного педагогического университета (Новосибирск).

Сопова Майя Николаевна - аспирант кафедры культурологии и педагогической антропологии Коми государственного педагогического института, преподаватель Сыктывкарского педагогического колледжа, директор Музея игрушки при Сыктывкарском педагогическом колледже (Сыктывкар).

Тульчинский Григорий Львович - доктор философских наук, профессор кафедры политологии Научно-исследовательского университета «Высшая Школа экономики», заслуженный деятель науки РФ (Санкт-Петербург).

Шапинская Екатерина Николаевна - доктор философских наук, профессор, главный научный сотрудник Российского института культурологии (Москва).

Чойропов Цырен Цыдыпович - доктор социологических наук, профессор, заведующий кафедрой социологии и политологии, действительный член Российской Академии социальных наук, Заслуженный деятель науки Республики Бурятии (Улан-Удэ).

Периодическое издание

ЧЕЛОВЕК. КУЛЬТУРА. ОБРАЗОВАНИЕ

Научно-образовательный и методический журнал

№ 1 (11) / 2014

Редактор Л. Н. Руденко. Компьютерный макет А. Е. Ергакова

Подписано в печать 15.01.14. Формат 60х84 1/16. Тираж 300 экз. Печать ризографическая. Гарнитура Times New Roman. Усл. печ. л. 12,2. Уч. изд. л. 10,9. Заказ № 5.

Санитарно-эпидемиологическое заключение № 11.РЦ.09.953.П.001215.12.09 от 01.12.2009 г.

Редакционно-издательский отдел Коми государственного педагогического института 167982, Сыктывкар, ул. Коммунистическая, 25

Аннотация научной статьи по философии, этике, религиоведению, автор научной работы — Захватова О. В.

Похожие темы научных работ по философии, этике, религиоведению , автор научной работы — Захватова О. В.

Текст научной работы на тему «Формирование исследовательской компетенции школьников (на примере изучения исторической темы)»