CC BY
2
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕРИЯ 7. ФИЛОСОФИЯ. 2024. Т. 48. № 5. С. 74-87 LOMONOSOV PHILOSOPHY JOURNAL. 2024. Vol. 48. No. 5. P. 74-87
ФИЛОСОФИЯ КУЛЬТУРЫ ш
Научная статья УДК 130.2
doi: 10.55959^Ш201-7385-7-2024-5-74-87
ФОЛЬКЛОР И СОВЕТСКАЯ КУЛЬТУРА: СУБЪЕКТНОСТЬ КАК ПОТЕНЦИАЛ РАЗВИТИЯ (Размышления в связи с одним письмом Н.К. Крупской)
Л.А. Булавка-Бузгалина
Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, 119991, Ленинские горы, МГУ, учебно-научный корпус «Шуваловский», г. Москва, Россия
Аннотация. Анализ общественной природы культуры требует обязательного рассмотрения ее в соотнесении с принципом исторического развития. Именно на этот принцип и выводят размышления Н.К. Крупской, когда она ставит вопрос о серьезном исследовании фольклора как одного из видов народного творчества в одном из своих недавно открытых писем. Особенности фольклора рассматриваются в сопоставлении его с советской культурой и через призму проблемы субъектности индивида. Компаративистский анализ фольклора и советской культуры не только показывает их различие на уровне парадигмальных основ, но и выявляет противоречия становления индивида как субъекта культуры.
Ключевые слова: культура, историческое развитие, фольклор, советская культура, разотчуждение, хронотоп
Благодарности/Финансирование
Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского научного фонда, проект № 23-18-00508, https://rscf.ru/project/23-18-00508/
© Л.А. Булавка-Бузгалина, 2024
PHILOSOPHY OF CULTURE
Original article
FOLKLORE AND SOVIET CULTURE: SUBJECTIVITY AS A DEVELOPMENT POTENTIAL
(Reflections in connection with a letter
from N.K. Krupskaya)
L.A.Bulavka-Buzgalina
Lomonosov Moscow State University, Leninskie Gory, Moscow,
Teaching and Scientific Building "Shuvalovsky", 119991, Russia
Abstract. The analysis of the social nature of culture requires mandatory consideration of it in relation to the principle of historical development. It is precisely this principle that N.K. Krupskaya's reflections lead to when she raises the question of a serious study of folklore as one of the types of folk art in one of her recently opened letters. The study of the peculiarities of folklore is considered in relation to Soviet culture through the prism of the problem of subjectivity of the individual. The comparative analysis of folklore and Soviet culture shows their difference not only at the level of paradigmatic foundations, but also reveals the contradictions of the formation of an individual as a subject of culture.
Keywords: culture, subjectivity, folklore, alienation, Soviet culture, disalienation, history.
Acknowledgments/Financial Support
The research was financially supported by the Russian Science Foundation, project N 23-18-00508, https://rscf.ru/project/23-18-00508/
Н.К. Крупская: истоки значения
Открытие неизвестного до недавнего времени письма Надежды Константиновны Крупской объективно вызывает наш интерес и внимание, сфокусированное с позиции уже сегодняшней эпохи — эпохи глобальной гегемонии капитала и, соответственно, нарастающего отчуждения человека от своей родовой сущности.
Это письмо невольно рождает интенции перезагрузки значения уже самой личности Н.К. Крупской, которая известна прежде всего как жена, друг и соратник В.И. Ленина. Но общественные практики, в которые она была включена, уже сами по себе укрупняют масштаб исторического измерения общественно-культурной актуальности ее личности. Поэтому в период 1920-1930-х гг. ее хорошо знали все те, кто был практически задействован в процессах созидания/вы-
страивания качественно новой системы образования, просвещения, воспитания, образуя широкий культурно-просветительский фронт.
В этой деятельности Крупская исходила из принципа диалектического единства теоретических основ социологических исследований и практических методов социального творчества. Ее работы и даже самые короткие заметки всегда выстроены на основе конкретно-исторического подхода, позволяющего увидеть процесс становления советской системы народного образования во всей полноте его противоречий.
Ее образовательные практики, причем в самых разных формах, и их критический анализ, имеющий место почти в каждой из ее работ, — все это придавало убедительности ее позиции, что объективно упрочивало общественный авторитет Крупской, если говорить словами М.Н. Покровского, и как «первого педагогического "спеца" нашей партии» [1, 545], и как человека широкой культуры. «Когда бы я ее ни видела, — вспоминает Галина Серебрякова, — меня снова и снова поражали ее необычайная, какая-то совершеннейшая простота, приветливость и всесторонние знания. Она знала бесконечно много. Будь то история, педагогика, философия, литература классическая или современная, чувствовалось, что она глубоко знает предмет. Что-то неувядаемо молодое было в уме и памяти Крупской... Как всегда, спросив, над чем я работаю, она снова посоветовала мне писать о женщинах Октябрьской революции и упомянула Инессу Арманд, которую назвала многосторонней и очень умной» [2, 362].
Таким был образ Крупской в глазах ее современников. Но по мере продвижения уже к 1970-1980-м гг. значение ее личности определялось лишь ее ролью жены, друга и соратника В.И. Ленина, оставляя несколько в тени ее вклад в образование, педагогику и воспитание.
Одной из важнейших причин такого положения было усиление власти бюрократизма в СССР и как результат — объективное нарастание отчуждения общества от идей социальных преобразований. Поэтому идея созидания Нового мира постепенно перемещалась из области жизненно-важных интересов советского человека в сферу идеального, в сферу абстрактных понятий, превращаясь в демагогическую риторику. И эта тенденция становилась значительным фактором трансформации материалистически-деятельностного типа сознания в форму советского идеализма, господствующим видом которого был «социалистический теизм». Но любой вид теизма, включая либеральный, объективно отчужден от принципа деятельностного бытия индивида как субъекта общественных преобразований.
Следует сказать, что в постсоветский период начало происходить некоторое возрастание интереса к деятельности Крупской, о чем свидетельствует ряд появившихся в это время работ [3; 4; 5; 6]. В представленном выше письме Крупская в присущей ей скромной манере кратко комментирует вопрос о соотнесении фольклора и народной культуры, но если рассматривать это письмо в контексте других ее работ и тех общественных практик, в которые она была включена, то оно может служить исходным пунктом для постановки и поиска ответов на те вопросы, которые непосредственно затрагивают многие фундаментальные философские проблемы уже современного бытия как индивида, так и культуры в целом.
Вот почему вопрос социально-культурной стороны деятельности Крупской рассматривается в данной статье лишь применительно к сфере образования, оставляя за пределами ее предмета многие другие, включая такие важные, как ее участие в политической жизни страны в 1920-1930-е гг.
Фольклор
Анализ общественной природы культуры требует обязательного рассмотрения ее в соотнесении с принципом исторического развития. Неслучайно в своем письме Н.К. Крупская критикует методологию изучения культуры без учета конкретных параметров времени и пространства ее развития. Принцип историзма прочитывается в размышлениях Крупской, когда она ставит вопрос о серьезном исследовании фольклора как одного из видов народного творчества. А как известно, исследование любого вида культуры требует рассмотрения ее в контексте последующих форм развития. И это можно проследить при сравнительном анализе, казалось бы, совершенно разных типов культуры, например той же советской культуры и фольклора.
Однако прежде чем проводить такой сравнительный анализ, попытаемся хотя бы в самом общем виде раскрыть их сущность, чтобы понять, какая роль была отведена индивиду в рамках каждой из этих культур. И прежде всего начнем с понятия «фольклор», которое чаще всего определяется как «устное поэтическое творчество широких народных масс», «особый отдел литературы» [7, 212].
Различая понятие «фольклор» как вид художественного искусства и прежде всего как литературного феномена во всей полноте его жанровых форм (песни, сказки, пословицы, былины), важно отметить еще и значение его как культуры, характерной для патриархального типа общества. Содержательное богатство этого типа культуры обусловлено широким разнообразием выполняемых им
функций: это и религиозно-мифологическая, и художественно-эстетическая, и обрядовая, и ритуальная, и коммуникативная, и многие другие функции. Следует отметить, что в период 1930-х гг. эта тема, вызывая серьезный научный интерес, становилась предметом специальных дискуссий, на которых обсуждались следующие вопросы: является ли фольклор культурой «"бесписьменного" общества. закрепляемой лишь устной традицией и функционирующей в специфических "устных" формах» [8, 46] или это «часть словесного искусства (т.е. литературы в широком смысле слова)» [8, 8]? Или это понятие предполагает такой тип культуры, который возникает на основе того или иного вида групповой общности, независимо от ее социально-классовой страты, типа группового сознания, способа передачи и воспроизводства культурных традиций, их содержания и форм и т.д.? Все эти вопросы составляют предмет специального исследования.
Для нас же здесь важно подчеркнуть диалектическое единство материальной стороны жизнедеятельности индивида в патриархальном обществе и культуры как формы ее снятия. Виды трудовой деятельности (скотоводство, земледелие, охота, рыболовство и т. д.), равно как и правила быта, определяющие в конечном итоге уклад жизни индивида и общества, находили свое выражение в таких формах идеального, как традиции, обычаи, обряды, культурные образцы, нормы, ценности, идеи и т.д. Одновременно это было и формой конституирования основополагающих принципов патриархальной системы, определяющих единство территории, этноса, форм жизнедеятельности, языка, культуры. Именно целостная природа этноса как раз и становилась основой определения уже этнической идентичности индивида патриархального общества. Самосознание же индивидом этих основных правил жизнедеятельности могло обретать как культурное, так и художественное выражение, например, через поверия, сказания, песни, былины, празднества, отражающие специфику разных видов труда. Все это можно определить еще и как культурные формы исторической памяти как общества, так и индивида, закрепление которой требовало их непреложного соблюдения и повторения, с тем чтобы, сохраняя и приумножая это наследие, его можно было бы передавать следующим поколениям.
И здесь следует еще раз подчеркнуть, что принципы сохранения и воспроизводства социокультурного наследия есть суть парадиг-мальной основы патриархального общества. Еще до революции ученый В.В. Лесевич в своих исследованиях подчеркивал, что принцип наследия является сущностной характеристикой фольклора, который, согласно его определению, есть «общая совокупность
народного знания — всего того, что знает народ по преданию... все то, что народ унаследовал от отцов и дедов путем устного предания» [9, 343].
Все это дает автору данной статьи основание в дальнейшем исходить из того понимания «фольклора», которое он определяет как идеальное всех тех форм жизнедеятельности, которые обусловливают генезис и развитие этноса как целостной общности во всей полноте ее конкретного культурно-исторического содержания, равно как и его противоречий. Сущность парадигмальной основы фольклора, согласно авторской позиции, состоит в сохранении и воспроизводстве всего того культурного содержания, в котором сняты все формы общественной жизнедеятельности этноса как целостного феномена.
Социальное творчество:
проблема разотчуждения
Парадигмальной же основой советской культуры является конкретно-всеобщее отношение, связанное с преодолением господствующих форм отчуждения на основе разрешения обусловливающих их противоречий и именуемое автором как разотчуждение. Его важнейшая особенность состоит в том, что, будучи деятельностью по снятию той или иной формы отчуждения, процесс разотчуждения фиксируется не просто в виде «вещи», а в таком феномене, который, с одной стороны, является той же самой «вещью», но с другой — несет в себе развернутую логику ее сотворения, то есть логику самой породившей ее общественно-человеческой деятельности. Это одна особенность этого отношения. Другая состоит в том, что разотчуж-дение является таким типом общественного отношения, которое предполагает хронотоп настоящего (здесь и сейчас). «А это значит, что этот процесс не может осуществляться ни в модусе прошлого — как его фактическая свершенность (завершенность), ни в модусе будущего — как конструктивное намерение. В разотчуждении главным является именно сам процесс перехода из модуса конструктивных намерений (преодоления тех или иных форм отчуждения) к модусу их фактической свершаемости (новому общественному отношению). Здесь делается акцент именно на самой процессуаль-ности разрешения противоречий, и в этом как раз и состоит суть перехода» [10, 206].
А какова была роль разотчуждения в решении такого важнейшего вопроса, как снятие отчуждения революционных масс от культуры? Значимость его решения состояла в том, что он определял не только прочность политической власти большевиков, но и, что
еще более важно, перспективу становления индивида как субъекта Истории и Культуры. Это был один из главных и сложнейших вопросов в деле формирования новой реальности. Решить же этот вопрос лишь советско-административными силами было невозможно, на что многократно указывала Крупская: «Оторванность от культурной жизни, безграмотность масс, оставшаяся нам в наследство от царизма, колоссальна. Ясно, что обычным административным путем с ней не справиться... Да, если пойдем только административным путем, может быть и в десять лет не построим. Но есть другой путь, тот путь, которым мы делали наши революции, — напором миллионов» [11, 239]. Уже в первые революционные годы этот вопрос становится важнейшим. Почему? Потому что по мере его решения через включение революционного индивида в процессы социального творчества как раз и происходило формирование его как субъекта — творца красной линии советской истории, созидающего (пусть противоречиво и неумело, со всеми издержками, порожденными его низким уровнем культуры) качественно новые общественные отношения. Это одна сторона советской реальности, связанная с созиданием Нового мира.
Но была и другая сторона.
«Революционный» индивид, ориентированный лишь на властные отношения, игнорируя при этом проблему своей культурной недостаточности, постепенно превращался в функцию политической власти, являющей себя, казалось бы, в разных по форме, но очень близких по своей сути ипостасях: в рамках серой линии советской реальности — в облике экс-партийца — мещанина Присыпкина; в рамках черной линии (период сталинских репрессий) — в образе Ричарда III, но уже местного партийного масштаба, утверждающего себя в своем властном господстве над другими. Для партийного функционера в принципе неприемлема идея субъектности индивида как созидателя новых общественных отношений, что как раз и стало основой антагонистической демаркации в отношениях между ними. Другими словами, за этим стояло жесткое противоборство между партийными «ричардами III», утверждающими теологию бессубъектного социализма (что, в сущности, есть его симулякр) и Новым человеком, созидающим Новый мир через практику социального творчества, которая как раз и была основой его генезиса. Угасание же этого вида практики в силу целого ряда причин (и прежде всего, нарастающей в стране бюрократизации) неизбежно вызвало процесс элиминации уже самой субъектности общественного индивида, что, по мнению автора статьи, как раз и стало одной из главных причин распада СССР. Нарастание политического давления по отноше-
нию к Н.К. Крупской, особенно заметное после ухода В.И. Ленина в 1924 г., — это еще одно подтверждение того, насколько императив деятельностной субъектности был чужд сталинизму, да и всей бюрократии в целом.
Возвращаясь к практике социального творчества 1920-х гг., следует отметить, что это был очень интересный и богатый опыт, показывающий во всей полноте и успехи, и провалы этого процесса, нашедшего свое отражение во многих работах и, может быть, в первую очередь в работах Крупской. Она не только изучала проблемы и противоречия этого опыта, критически их анализируя, но и указывала на необходимость представления широкому обществу его значительных результатов, главным из которых было формирование у революционного индивида потребности в культуре, в открытии новых знаний. Значение этой диалектической взаимосвязи Крупская подчеркивала в своих работах и не раз: «Но, организуя массы для дела строительства новой жизни, делая все эти вопросы близкими, нужными массе, Советская власть тем самым создает в массах неистребимую жажду знания» [12, 274]. Именно новизна этого рода практики ставила перед революционным индивидом жесткий вопрос: как в условиях реальности, с одной стороны, сохраняющей в себе основные силы отчуждения (включающие в себя и те, что были наследованы еще от царского режима, и те, что были порождены уже советской реальностью), с другой — получившей масштабные разрушения вследствие Первой мировой войны и Гражданской, возможно созидание Нового мира с его основополагающими императивами социально-экономической справедливости и развитием человека как субъекта творчества Истории и Культуры?
Этот вызов был принят большевиками, больше того, он был ими задан. В этом и состояла суть их исторической заслуги: они сумели в значительной степени осуществить диалектическое снятие классовой ярости революционных масс и настороженное неприятие в энергию созидания Нового мира. А это неприятие культуры имело место в 1920-е гг., и примеров тому немало. Вот один из них, который приводит Крупская: «Поставят солдат на постой в реальное училище, а они найдут там библиотеку и изорвут в клочки: "Коли мы безграмотны, так не доставайся никому!" Теперь, конечно, такие случаи не повторяются» [13, 15]. Но даже с учетом всех противоречий и вандализма «революционного» обывателя нельзя не отметить того, что созидательный характер общественных преобразований все же доминировал над разрушительными тенденциями в культуре. Другими словами, отношение разотчуждения
являлось единственной основой снятия противоречий классового антагонизма в противоречия мира культуры. Советское искусство, и прежде всего советское кино, как раз и стало той формой идеального, которое в полной мере выразило общественную природу и драматургию этого процесса. Все это дает основание сделать следующие обобщения.
Первое: участие индивида в практиках социального творчества (разотчуждения) стало основой решения одной из главных задач революции — снятия отчуждения широких масс от культуры. И эту задачу большевики выделяли как одну из жизненно важных, определяющих будущее социалистического вектора развития страны. Вот что писал об этом В.И. Ленин: «Раньше мы центр тяжести клали и должны были класть на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т.д. Теперь же центр тяжести меняется до того, что переносится на мирную организационную "культурную" работу» [14, 376].
Второе: возможные на этой основе практики созидания Нового мира (что, по сути, есть творчество истории) как раз и явились главной предпосылкой генезиса культуры нового типа — советской — как формы всемирной культуры.
Вот почему разотчуждение можно рассматривать как конкретно-всеобщее отношение красной линии истории и культуры СССР, ставшее основой генезиса Нового человека как субъекта созидания Нового мира.
Фольклор и советская культура:
вопрос субъектности
В системе общественных отношений этноса человек предстает как функция сохранения традиции в самом широком понимании ее значения и воспроизводства ее культурных форм. Традиция, формирующаяся в результате накопления и сохранения разного вида практик, объективно выступала определенной формой институции, регулирующей представления, нормы и правила жизнедеятельности как отдельного индивида, так и общества в целом.
Да, в патриархальной системе человек — функция традиции, но это не значит, что этнос исключал роль человека как творца, ибо без этого не было бы и той культуры, которая составляет ценность фольклорного наследия. Другой вопрос, что порождающая ее творческая деятельность в силу объективных условий исторического развития еще не находила у индивида той личностной формы ее самосознания, через которую он мог мыслить себя уже как творец культуры. Говоря иначе, феномен патриархальной культуры еще не
предполагал личностной формы авторства, хотя объективно она, конечно же, создавалась конкретным индивидом, но эта конкретная причастность к творчеству снималась в форме народного авторства. И эту сторону фольклорной культуры, представленной прежде всего в текстах, отмечал еще В.Г. Белинский: «...там нет знаменитых имен, потому что автор словесности — всегда народ» [15, 625]. Д.С. Лихачев, в свою очередь, подчеркивал, что «в фольклорных произведениях может быть исполнитель, рассказчик, сказитель, но в нем нет автора, сочинителя, как элемента самой художественной структуры» [16, 242-243].
Другими словами, индивид, объективно созидая мир фольклорной культуры, еще не обретал самосознания своей субъектности как формы личного авторства. И это есть суть одного из противоречий фольклора в рамках развития этноса. Практики же социального творчества, рассматривающие индивида как субъекта истории, становились предпосылкой, с одной стороны, формирования самосознания себя как творца Нового мира, с другой — возникновения у него деятельностной потребности в культуре.
Фольклор и советская культура:
различие хронотопов
Как хорошо известно, для каждой эпохи характерен и свой хронотоп, понимаемый как определенный тип соотнесения устойчивых координат пространства и времени, в которых осуществляется ее развитие. Это можно проследить на примере проведенного нами сопоставления фольклора и советской культуры, качественное различие которых соответственно выражается еще и в различии характерных для них хронотопов.
Хронотоп фольклора — это хронотоп воспроизводства тех основ жизнедеятельности патриархального общества, которые обусловливают развитие этноса как территориальной и культурной-исторической целостности. Соответственно в рамках этого хронотопа время — природный цикл, в соответствии с которым выстраивались все виды трудовой деятельности, механизмы социальных отношений и вся архитектоника культуры. А пространство — традиция, понимаемая в самом широком смысле: и как объекты социокультурного наследия, и как способы, и как процессы этого наследования.
Если же говорить о проблеме хронотопа применительно к СССР, то здесь возникает немало вопросов. Вот некоторые из них.
Были ли характерны для советской системы свои пространственно-временные закономерности, которые, выражаясь языком А. Эйнштейна, являлись «спайкой пространства и времени»?
Какие хронотопы были характерны для СССР? Каковы были закономерности развития общественной реальности СССР в рамках каждого из этих хронотопов?
Через какой из них проходил красный вектор развития советской реальности? И какой из них задавал движение вспять?
Отвечая на эти вопросы, следует обратиться прежде всего к тому, что составляло конкретно-всеобщую основу гуманистической линии истории и культуры СССР. А суть ее, как было показано выше, заключалась в отношении разотчуждения, которое было связано с освобождением от власти господствующих сил отчуждения. Именно оно и определяло освободительную сущность прогрессивной линии развития СССР, которая нашла свое выражение прежде всего в творчестве новой истории, которое понимается как социальное творчество масс, созидающих, с учетом всех сопутствующих издержек, основы Нового мира. Вот почему хронотоп советской культуры уже качественно иной, в котором время есть всемирная история, а пространство — всемирная культура. Кстати, М. Бахтин, исследуя понятие «хронотоп» применительно к литературе, подчеркивал, что его ведущим началом является все-таки время. Это верно в отношении и к хронотопу социального творчества, где всемирная история была его ведущим началом.
Особенность хронотопа советской культуры заключается в том, что составляющие его понятия — «пространство» и «время», во-первых, обязательно имеют конкретно-историческое выражение, во-вторых, несут в себе принцип исторического развития, в-третьих,
диалектически связаны между собой.
* * *
Сегодня мы переживаем нарастающее возрождение патриархальности, которое появилось как результат лишь отрицания власти отчуждения, обусловленного глобальной гегемонией капитала, но пока еще не его снятия. Возвращение же к исторически снятым формам развития, в данном случае — к ее патриархальной тенденции, объективно становится фактором регресса, так и не позволяющего индивиду вырваться из-под власти капитала. И в том и в другом случае человек отчужден от своего субъектного начала и потому обречен быть лишь функцией, только в одном случае — капитала, в другом — патриархальной системы. Объективный же запрос на прогрессивный вектор развития продиктован еще и тем, что вопрос сохранения наследия даже патриархальной культуры можно решить только на пути преодоления отчуждения человека от культуры, что
возможно лишь при условии становления его субъектности. Но этот вопрос будет решаться в мировом противоборстве двух антагонистически разных парадигм бытия: быть — значит иметь все как собственность и быть — значит созидать мир как пространство культуры.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ
1. Покровский М.Н. Надежда Константиновна Крупская (к 60-летию со дня рождения) // Покровский М.Н. Избранные произведения в четырех книгах. Кн. 4. Лекции, статьи, речи. М.: Мысль, 1967. С. 544-550.
2. Серебрякова Г.И. Н.К. Крупская и М.И. Ульянова // Серебрякова Г.И. Собрание сочинений: В 6 т. М.: Художественная литература, 1979. Т. 5. 512 с.
3. Багдасарян В.Э. Крупская и педагогическая эпоха / Науч. ред. В.С. Запалац-кая. М.: ИИУ МГОУ, 2019. 180 с.
4. Брянцева М.В., Виттенбек В.К. Роль Н.К. Крупской в создании советской системы образования // Проблемы современного образования. 2019. № 6. С. 133-144.
5. Грохольская О.Г. Научно-педагогическое наследие Н.К. Крупской // История и педагогика естествознания. 2019. № 1. С. 23-29.
6. Карасева А.А. Идея общественного воспитания в трудах Н.К. Крупской // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: История и политические науки. 2019. № 2. С. 20-27.
7. Соколов Ю.М. Русский фольклор. М.: Государственное учебно-педагогическое издательство, 1941. 557 с.
8. Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. СПб.: «Наука», 1994. 239 с.
9. Лесевич В. Фольклор и его изучение // Памяти В.Г. Белинского: Литературный сборник, составленный из трудов русских литераторов. М.: Издание Пензенской общественной библиотеки имени М.Ю. Лермонтова, 1899. 568 с.
10. Булавка-Бузгалина Л.А. Разотчуждение: от философской абстракции к социокультурным практикам // Вопросы философии. 2018. № 6. С. 202-214.
11. Крупская Н.К. Перед лицом культурной революции. Речь на I Всероссийском съезде общества «Долой неграмотность» // Крупская Н.К. Педагогические сочинения: В 10 т. Академия педагогических наук РСФСР / Под ред. И.К. Гончарова, И.А. Каирова, И.В. Чувашева. М.: Издательство Академии педагогических наук, 1960. Т. 9. 839 с.
12. Крупская Н.К. Школа и самообразование // Крупская Н.К. Педагогические сочинения: В 10 т. Академия педагогических наук РСФСР / Под ред. И.К. Гончарова, И.А. Каирова, И.В. Чувашева. Т. 9. М.: Издательство Академии педагогических наук, 1960. 839 с.
13. Крупская Н.К. Ликвидация безграмотности // Крупская Н.К. Педагогические сочинения: В 10 т. Академия педагогических наук РСФСР / Под ред. И.К. Гончарова, И.А. Каирова, И.В. Чувашева. М.: Издательство Академии педагогических наук, 1960. Т. 9. 839 с.
14. Ленин В.И. О кооперации // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Изд. 5-е. М.: Издательство политической литературы, 1970. Т. 45. 730 с.
15. Белинский В.Г. Общее значение слова литература // Белинский В.Г. Полное собрание сочинений: В 13 т. Т. 5. Статьи и рецензии. 1841-1844. М.: Издательство АН СССР, 1954. 863 с.
16. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. Л.: Издательство «Наука», 1967. 372 с.
REFERENCES
1. Pokrovsky M.N. Nadezhda Konstantinovna Krupskaya (on the 60th anniversary of her birth). In: Pokrovsky M.N. Selected works in four books. Book 4. Lectures, articles, speeches. Moscow: Mysl, 1967. 640 p. (In Russ.)
2. Serebryakova G.I. N.K. Krupskaya and M.I. Ulyanova. In: Serebryakova G.I. Collection of works: In 6 vol. Moscow: Khudozhestvennaya literatura, 1979. Vol. 5. 512 p. (In Russ.)
3. Bagdasaryan V.E. Krupskaya and the pedagogical epoch. Scientific ed. V.S. Zapa-latskaya. Moscow: IIU MGOU, 2019. 180 p. (In Russ.)
4. Bryantseva M.V., Wittenbek V.K. The role of N.K. Krupskaya in the creation of the soviet education system. Problems of modern education. 2019. N 6. P. 133-144. (In Russ.)
5. Groholskaya O.G. Scientific and pedagogical heritage of N.K. Krupskaya. History and pedagogy of natural sciences. 2019. N 1. P. 23-29. (In Russ.)
6. Karaseva A.A. The idea of social education in the works of N.K. Krupskaya. Bulletin of the Moscow State Regional University. Series: History and Political Sciences. 2019. N 2. P. 20-27. (In Russ.)
7. Sokolov Yu.M. Russian folklore. Moscow: State Educational and Pedagogical Publishing House, 1941. 557 p. (In Russ.)
8. Putilov B.N. Folklore and folk culture. Saint-Petersburg: Nauka Publishing House, 1994. 239 p. (In Russ.)
9. Lesevich V. Folklore and its study. In: In memory of V.G. Belinsky: A literary collection compiled from the works of Russian writers. Moscow: Publication of the Penza Public Library named after M.Y. Lermontov, 1899. 568 p. (In Russ.)
10. Bulavka-Buzgalina L.A. Disalienation: from philosophical abstraction to socio-cultural practices. Problems in philosophy. 2018. N 6. P. 202-214. (In Russ.)
11. Krupskaya N.K. In the face of the cultural revolution. Speech at the I All-Russian Congress of the society "Down with illiteracy". In: Krupskaya N.K. Pedagogical essays: In 10 vol. Academy of Pedagogical Sciences of the RSFSR. Ed. by I.K. Goncharov, I.A. Kairov, I.V Chuvashev. Moscow: Publishing House of the Academy of Pedagogical Sciences, 1960. Vol. 9. 839 p. (In Russ.)
12. Krupskaya N.K. School and self-education. In: Krupskaya N.K. Pedagogical essays: In 10 vol. Academy of Pedagogical Sciences of the RSFSR. Ed. by I.K. Goncharov, I.A. Kairov, I.V. Chuvashev. Moscow: Publishing House of the Academy of Pedagogical Sciences, 1960. Vol. 9. 839 p. (In Russ.)
13. Krupskaya N.K. Liquidation of illiteracy. In: Krupskaya N.K. Pedagogical essays: In 10 vol. Academy of Pedagogical Sciences of the RSFSR. Ed. by I.K. Goncharov, I.A. Kairov, I.V. Chuvashev. Moscow: Publishing House of the Academy of Pedagogical Sciences, 1960. Vol. 9. 839 p. (In Russ.)
14. Lenin V.I. About cooperation. In: Lenin V.I. Complete works. 5 ed. Moscow: Publishing House of Political Literature, 1970. Vol. 45. 730 p. (In Russ.)
15. Belinsky V.G. General meaning ofthe word literature. In: Belinsky V.G. Complete works: In 13 vol. Vol. 5. Articles and reviews 1841-1844. Moscow: Publishing House of Academy of Sciences of the USSR, 1954. 863 p. (In Russ.)
16. Likhachev D.S. Poetics of Old Russian literature. Leningrad: Nauka Publishing House, 1967. 372 p. (In Russ.)
Информация об авторе: Булавка-Бузгалина Людмила Алексеевна — доктор философских наук, директор Центра современных марксистских исследований философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: +7 (495) 939-19-25; [email protected]
Information about the author: Ludmila A. Bulavka-Buzgalina — Dortor of Philosophical Science, Director, Center for Contemporary Marxist Studies, Faculty of Philosophy, Lomonosov Moscow State University, tel.: +7 (495) 93919-25; [email protected]
Поступила в редакцию 24.03.2024; принята к публикации 18.06.2024
