CC BY
234
УДК 821.581 И. Б. Смирнова
ст. лаборант каф. литературы МГЛУ; e-mail: le21mars@mail.ru
ФЛОРИСТИЧЕСКАЯ ПАРА ЛИРИКИ ДРЕВНЕГО КИТАЯ
(на материале Ши Цзин Ш®, Цюй Юаня ®Ж, Цао Чжи Тао Юаньмина ЮМВД, Бо Цзюйи ЙММ)
Цикл: ВОСТОК И ЗАПАД: СПОР ИЛИ ДИАЛОГ?
Статья посвящена исследованию языка флористических образов в китайской поэзии - с древности до эпохи Тан. Определяются ведущие флористические образы народной, затем авторской поэзии, прослеживаются их метаморфозы, соотношения и функции. Полученные результаты образуют новую систему означающих для интерпретации флористических основ китайского мировидения.
Ключевые слова: Древний Китай; категории флористических образов; основы художественного мышления; флористическая концепция Мужского и Женского; поэтическая флористическая корреляция; флористический символ даосизма; вектор развития китайской культуры.
I. B. Smirnova
Senior Assistant at Literature Chair, MSLU, e-mail: le21mars@mail.ru
THE CENTRAL FLORISTIC PAIR IN THE LYRICS OF ANCIENT CHINA (on the texts of Shi Jing, Qu Yuan, Cao Zhi, Tao Yuanming, Bai Juyi)
EAST AND WEST: DISPUTE OR DIALOGUE?
The article examines the language of floral imagery in Chinese poetry, from Ancient times to the Tang Dynasty. Leading floral images of the folk, then of the author's poetry are determined; their metamorphoses, relations and functions are traced. The results form a new system of signs to interpret the basics of floral Chinese worldview.
Key words: Ancient China; categories of floral images; the basics of artistic thinking; Floral concept of Male and Female; poetic floral correlation; the floral symbol of Taoism; the vector of development of Chinese culture.
В нашем исследовании «Древневосточные истоки флористического сознания и цветочные символы в поэзии» (2014) определены и описаны три категории флористических образов древнего и танского
Китая: мифологическая, философская и литературная. Основы художественного мышления, сложившиеся на базе первых двух категорий, также обнаружили флористическое происхождение. Их особенность состоит в том, что поэтическая флористическая лексика имеет троякую соотнесенность с первообразом - растением и его элементами: через астрологию, мифологию и философию [23].
Во-первых, она соотносится с астрологическим характером растения древних растительных гороскопов и в связи с этим характером растению в поэзии приписываются определенные космические свойства, например, Сосна и Кипарис - отсылают к стойкости, Роза и Бамбук - к долголетию, Пион - к богатству, Камелия и Ганодерма глянцевая - к продлению молодости, Османтус - к почетному государственному посту; Нарцисс - к бессмертию; плоды цедрата «Рука Будды» - к успеху; Гранат - к множеству потомков мужского пола; Персик - к счастью. Кроме того, есть четыре «кардинальных» растения, названных китайцами «благородными», поскольку они являются флористическими представителями творчества четырех духов, сотрудничающих в едином цикле земной жизни: Востоку и весне соответствует Орхидея как символ зарождения; Югу и лету - Лотос как символ расцвета; Западу и осени - Хризантема как символ увядания; Северу и зиме - цветок Сливы Мэйхуа как символ сна [1].
Во-вторых, флористическая лексика в поэзии соотносится с первообразом через мифологию, включающую следующие представления: о солнцах, живущих на Шелковице (миф о дереве Фусан); о восхождении на небо в обитель святых по «Древу-лестнице» (миф о дереве Цзяньму); о насыщении от чудесного плода, произрастающего на «Древе бессмертия» (миф о дереве Сиванму на горе Куньлунь); о целительстве (мифы о Яньди, Юе); о питье «росы», содержащей все необходимые для жизни микроэлементы (мифы о Муване и миф о жителях страны Воминьго); об одеянии из древесной коры, в которое можно было облачиться только в период правления святой личности (миф о дереве Сюнчан в стране Сушэнь); об орудиях труда, даруемых людям первыми божественными правителями вместе со сведениями по технологии сельского хозяйства, огородничества и садоводства (мифы о Яньди, Хоуцзы); о прочих флористических хозяйственных и нехозяйственных инструментах и приспособлениях для жизни (например, миф о Яо и деревьях Минцзя и Шапу). Самым многозначным
флористическим образом китайской мифологии предстала тыква-горлянка, выступающая в самых разных функциях.
В-третьих, поэтическая флористическая лексика соотносится с первообразом через философию, включающую следующие представления: о Семени (Ле-цзы, гл 1); о Великом Корне и Великом Истоке (Чжуанцзы, гл 13); о Самозарождении Корня (Чжуанцзы, гл 6); о Дао (Дао дэ цзин, чжан 21; Чжуанцзы, гл 11); о смирении перед величием истины (в пер И. С. Лисевича: «Древо Девственное») (Дао дэ цзин, чжаны 15, 19, 28, 32 и 37); о произрастании Неба и Земли как двух начал всех веществ и существ мира из лона «Дольнего Духа» Дао (Дао дэ цзин, чжан 6 ); о произрастании каждой сотворенной вещи (Дао дэ цзин, чжан 16); о неоднозначной «бесполезности» переростка (Чжуан-цзы, гл 1, 4); о музыке «Великого Кома Бытия» Да Куай, создающей «Весну» (Чжуанцзы, гл 2); о сезонности (Чжуанцзы, гл 13 и 22; Лецзы, гл 2);о естественной иерархии и искусстве правления (Чжуанцзы, гл 12 и 13); о неподвижности в сосредоточенности (Чжуанцзы, гл 2 и 21; Лецзы, гл 2); о высшем видимом мастерстве (Чжуанцзы, гл 19); о высшем невидимом искусстве (Чжуанцзы, гл 4); о завершенности Жизненной Силы в процессе ученичества (Чжуанцзы, гл 19); об идеальном послушании учителю и Дао (Лецзы, гл 2); о высшей естественности (Чжуанцзы, гл 20); о добродетельном мудреце (Чжуанцзы, гл 17); о «вскармливания жизни» ян шан (Чжуанцзы, гл 3); о предельном смирения «до земли» (Ле-цзы, гл 2); о жертвоприношениях божествам природы (Лецзы, гл 3); наконец, о Небесном равновесии (Чжуанцзы, гл 27).
Некоторые коннотации растительных образов поэзии коррелируют с изобразительной традицией. Например, Бамбук, Сосна и Слива Мэйхуа часто изображаются вместе как вечнозеленые растения. Цветы и цветущие плодовые культуры нередко используются в качестве символов двенадцати месяцев года в следующем порядке от января к декабрю: слива мэйхуа, персик, пион, вишня, магнолия, гранат, лотос, груша, мальва, хризантема, гардения и мак. Есть традиционные флористические символы и для четырех времен года: для весны - три цветка Пиона; для лета - Лотос; для осени - Хризантема; для зимы -Слива Мэйхуа.
При восхождении от буквального уровня, через метафорический и аллегорический к символическому, термин «флористика»
рекомендуется к использованию только в том случае, если символ приобретает во всем своем объеме позитивное наполнение. «Флористика» и система флористических значений отражает «флористическую сущность мира» [22]. Энергии Ян и Инь находят непосредственное флористическое выражение в XI в. под пером Омара Хайяма. Персидский мудрец - автор флористической концепции Мужского и Женского:
Там, где выросли розы цветы и тюльпана, Они встали из крови багряной султана. А фиалка в цвету поднялась из земли -Это родинка девы, красы несказанной.
(Омар Хайям, пер. А. Старостин)
В поэзии Древнего Китая флористические образы еще не имели полюсной соотнесенности. Концепция Мужского и Женского в Древнем Китае выражалась в крылатых образах тератологии:
Источник золотистой пыли... Пью каждый день его я струи. По меньшей мере, без усилий Лет тысячу прожить могу я...
С драконом полосатым в паре Летящий бирюзовый феникс К Нефритовому Государю Меня несут на поклоненье.
(Ван Вэй, пер. Ю. К. Щуцкий) [6, с. 467]
Поэзия Тан также оказывает предпочтение крылатым существам, что свидетельствует о бессознательном желании китайца уподобиться птице. Оставив параллелизм в употреблении флористических образов поэтами эпохи Тан, находящимися уже в значительной степени под влиянием буддизма, который проник в Китай в Раннее Средневековье (399 г.), мы задались целью отыскать такую поэтическую флористическую корреляцию, которая была бы характерна именно для влияния даосизма, а не буддизма. Подтверждением ее исконно китайского генезиса служил бы факт ее сохранения в поэзии на протяжении длительного времени.
Для такой корреляции мы предполагаем мифологическую неизменность внешнего облика, философскую устойчивость скрытого
смысла и поэтическое разнообразие вариаций художественной интерпретации в разных контекстах, на разных уровнях семантических значений. Оба компонента такой корреляции, согласно нашей гипотезе, при неподвижности их мифологического «корня» и изменчивости исторического «стебля» для остраненного взгляда могли бы совмещать сразу несколько основных (трояко соотнесенных с китайской астрологией, мифологией и философией) и несколько дополнительных искусственных (соотнесенных с родной культурой и жизненным опытом исследователя) значений. Эта комплексная символика обоих членов должна была бы в идеале отражать флористически выраженную корреляцию главных действующих сил данной солярной культу-ры1, либо, напротив, даже указывать или намекать на эти силы.
Прежде чем в эпоху Тан окончательно принять сторону Юга / Лета и заменить китайский флористический символ юга Бамбук - индийским буддийским символом юга Лотосом, вектор развития китайской культуры устойчиво указывал на Дао - на Восток / Весну, а потому не мог бы обойтись без особого флористического языка Дао, с его специфическим распределением сил между духовным и материальным, сущностным и поверхностным, вечным и временным, великим и малым, благородным и низменным... Однако китайскому сознанию не свойственны противопоставления; даже идея парности выражена слабо, неустойчиво и весьма вариативно. А каждый из членов коррелятивной пары Ян / Инь включает в себя содержание другого, и графический символ воссоздает эту взаимообусловленность: черная точка на белом полукружии, белая - на черном. Преодоление полярности корреляции отражается в языке флористической поэзии.
Древняя китайская культура, благодаря строжайшему культу предков, сохранила до наших времен, в отличие от многих других, письменные памятники архаической словесности. В «Каноне стихов» «Ши Цзин» (ХП-У вв. до н. э.), «энциклопедии китайской древности» [28], где впервые употребляются иероглифы инь и ян для описания солнечной и теневой стороны горы, «высаживается в грунт» физического мира мифологическое «семя жизни». Часть «Великих од» «Да я» включает в себя мифологический сюжет о боге полей Хоуцзы. Государь Зерно, или Князь Просо, легендарный предок племени Чжоу,
1 Тяготеющей впоследствии в лучших своих представителях к буддизму и его флористическому началу: Лотосу (Ду Фу, Ли Бо, Ван Вэй).
выведший его из западных гор в долину реки Вэй, научил китайцев возделывать землю и впоследствии почитался как бог покровитель земледелия. В его честь изваяны одни из ворот столицы царства Ци, у которых вели свои диалоги мыслители и ораторы разных философских школ. В китаистике говорят об «академии Цзися». Каждое слово «Оды Государю Зерно» (III, II, 1) возносит хвалы силам природы и их Божественному Владыке, являющему собой аллегорию плодородия:
В поле Зерно Государь изо всех своих сил Силам природы взрастить урожай пособил.
Дикие сорные травы сгоняет с земли, Сеет хлеба, чтобы, ярко желтея, росли <.>
Носят его на плечах, на спине по домам... Жертвы приносит народ, что взлелеял он сам!
Ода Государю Зерно (III, II, 1) [38, с. 245].
Историческое «древо жизни» обнаруживается в повторяемых частях песен, варьирующих буквальное или метафорическое словоупотребление деревьев и трав. Флористические припевы или запевы часто представлены триптихами, например, в песнях «Собрала я лакрицу» (I, X, 12), «На юге у дерева долу склоняются ветви» (I, I, 4), «Дикая вишня» (I, XIII, 3):
Часто сбором я лакрицы занята На вершине Шоуянского хребта. А что люди говорят, - всё лгут они.
Собирала там я заячью траву, Я её под Шоуяном рву да рву. А что люди говорят, - всё лгут они..
Собирать мне репу в поле там опять,
На восток от Шоуяна собирать!
А что люди говорят, - всё лгут они. [38, с. 135]
На юге у дерева долу склоняются ветви -Ползучие травы кругом обвивают его. О, радость моя - только он - этот муж благородства, Пусть благо и счастье всегда окружают его.
<...>
О, радость моя - только он - этот муж благородства, И верность, и счастье да будут оплотом его.
<...>
О, радость моя - только он - этот муж благородства! Пусть благо и счастье навеки возлюбят его [38, с. 40].
Дикая вишня в той влажной низине растёт, Нежные ветви на вишне слабы и гибки...
Вишня, ты блещешь своей молодой красотой; Рад я, что вишня не знает забот и тоски!
Вишня, ты блещешь своей молодой красотой, Рад я, что дум о семействе не ведаешь ты!
Вишня, ты блещешь своей молодой красотой, Рад я, что вишня не знает о доме забот! [38, с. 156]
Перемежаясь со смысловыми строками стихов и песен, припев-ные флористические мотивы служат фоном изображаемого действия, а в отношении последующего сообщения - выступают в функции темы.
Наконец, диалогический «цветок, или плод жизни» представлен «диалогическим» мотивом обмена дарами, где флористический дар -тем более, если это красный (розовый) «янский» цветок или плод -становится символом солнца, раскрывающего космический потенциал растения, например, в песнях «В третью луну, праздник сбора орхидей» (I, VII, 21); «Мне ты в подарок принес плод айвы» (I, V, 10). Цветы и плоды выполняют здесь функцию ремы:
Той порой Чжэнь и Вэй Разольются волнами И на сбор орхидей Выйдут девы с дружками.
Молвит дева дружку: «Мы увидимся ль, милый?» Он в ответ: «Я с тобой, Разве ты позабыла?»
С ней он бродит над Вэй,
С ней резвится по склонам
И подруге своей
В дар подносит пионы [38, с. 111].
Мне ты в подарок принёс плод айвы ароматный,
Яшмой прекрасною был мой подарок обратный.
Мне ты в подарок принёс этот персик, мой милый!
Я же прекрасным нефритом тебя одарила.
Сливу в подарок принёс ты сегодня с приветом,
Я же прекрасные в дар отдала самоцветы [38, с. 86].
В. В. Малявин по поводу Ши Цзин замечает: «Во многих песнях тон задается образом, взятым из мира природы» [14]. Образы растений в песенных репризах, будь то припевы или запевы, пробуждают в наследственной памяти читателя тот период мировой культуры, когда мировосприятие пребывало в тесной связи с земной флорой. Поэтика древних народных песен построена не на двоичности, а на троичности (с равносильным либо усиливающимся «наполнением» растительных терминов, метафор, символов и других «флористических» фигур речи). Со временем триады становятся диадами, что превращает плавные повороты мышления в резкие. Переход от триады к диаде оптически сужает сферу зрительного охвата, зато мировоззренчески расширяет ее, выявляя в каждом члене диады его индивидуальные качества. Этот переход приходится на эпоху Тан. В раннем Средневековье поэзия демонстрирует промежуточные гибридные формы. Первое и простейшее флористическое противопоставление встречается в мифологической «Оде Хоу Цзы» Дикие травы-Хлеба:
Дикие сорные травы сгоняет с земли, Сеет хлеба, чтобы, ярко желтея, росли.
Двести лет спустя в поэтическом наследии сановника царства Чу южных областей Древнего Китая Цюй Юаня (ок. 340-
278 до н. э.), включающем, согласно «Истории Ханьской династии», 25 [35] произведений вместе с поэмой-элегией «Лисао» ЩЩ, отчетливо вырисовываются первые индивидуализированные корреляции. Главной флористической корреляцией Цюй Юаня предстает пара Ароматные травы - сорные травы, сезонной - «Лето - Зима»,
соответствующая географической - «Юг - Север». Первая повествует о конфликте исторических сил в судьбе поэта, преданного своему государю и подвергшегося изгнанию:
Доныне мой государь не прозрел, -Не видит, что под окном
В саду сорняки разрослись, а трав Нет ароматных в нем.
«Мне жаль ушедших дней».
Пер. А. И. Балин
Вторая и третья - о переменах судьбоносных исторических ветров:
Вижу странницу-птицу - она прилетела с юга И опустилась тихо на берегу Ханьшуя.
Ее красота прелестна, но так она одинока, Так она сиротлива на севере неприглядном.
«Думы». Пер. А. И. Гитович
Творчество первого известного лирического поэта в истории Китая эпохи Воюющих Царств, чье имя и творчество закреплено письменной традицией, изобилует мифологической флористикой - антропоморфными образами духовного мира, аллегориями природной благодати, например, гимны «Владыке облаков», «Малому повелителю жизни», «Горному духу»1:
Ты в ванне душистой купался, Ты тело омыл ароматом И щедро украсил цветами Шелка драгоценной одежды.
Владыке облаков
В далеких горах Востока Живет прекрасная дева, Одетая в листья смоковниц, С поясом из повилики.
В магнолиях - колесница, Флаг - из веток корицы.
1 Здесь и далее стихотворения Цюй Юаня приводятся в переводах А. И. Гито-вича.
Вся в цветах ароматных И ароматных травах -Она их подарит людям, Милым ее сердцу.
Горному духу
Осенние орхидеи И белоснежный ирис Растут густыми рядами Перед священным храмом.
Ярко-зеленые листья, Чаши цветов душистых, Плавают в теплых волнах Тонкого аромата.
Вот ты пришел нежданно -Не уходи отсюда! В лотосы ты оделся, Пояс - из базилика.
Малому Повелителю Жизни
В гимне «Владычице реки Сян» буквальная мифологическая флористика эволюционирует к метафорической1. В нем император Шунь, ставший духом реки, грезит о флористическом доме с «янским» пурпурным алтарем. Метафоры этого образа отсылают к мечте о встрече разлученных смертью:
Посреди реки хочу я Небывалый дом построить,
1 Существует легенда, согласно которой император Шунь умер в Цанъу и похоронен на горе Цзюишань, неподалеку от реки Сян. Жена императора Шуня по имени Ахуан и его наложница Нюй Ин, узнав о смерти Шуня, утопились в реке Сян. Существует предание, что император Шунь после своей смерти стал мужским духом реки Сян - Сянцзюнь, а его жена и наложница стали женскими духами реки Сян - Сянфужэнь, т. е. владычицами реки Сян. Стихотворение представляет собой выражение дум и чувств владычицы реки Сян и ее спутницы о своем господине в ожидании встречи с ним.
Чтоб его сплошная кровля Вся из лотосов была.
Там из Ирисов душистых Стены дивные воздвигну, Там из раковин пурпурных Будет выложен алтарь.
Балки сделаю из яшмы И подпорки из Магнолий И под крышу вместо досок Орхидеи положу.
Пряный перец разбросаю В белой зале, в белой спальне, Сеть из Фикусов цветущих Будет пологом для нас.
Будет гнет из белой яшмы, Косяки дверей из Лилий, Будет плавать в нашем доме Циклоферы аромат.
Всевозможными цветами Я наполню все террасы, Чтоб с горы Цзюи спустились Духи, словно облака.
Владычице реки Сян
Приходится признать, что флористическая символизация Цюй Юаня не состоялась: ведь его преисполненная обиды душа перестала соответствовать светлой гармонии цветочного мира и более не сотворила правдивых гербальных ассоциаций:
Мне скорбно, что вихрь жестокий злобно качает травы, В сердце моем печальном не заживает рана.
Малая капля яду приносит смерть человеку, Только дохнет осень - и облетают листья. <.>
Чай не растет на поле вместе с чертополохом, Ирисы и орхидеи отдельно благоухают.
Только мудрые люди держатся друг за друга, И слава их, безусловно, переживет столетья. <.>
Узел печали жгучей крепко в душе завязан, Тяжесть тоски и горя спину мою сгибает.
Высох цветок душистый, стебель его обломан, Нет и не будет больше тонкого аромата. <.>
Злой вихрь
Таков и сюжет его легендарной беседы с даосским отшельником, призывавшим его забыть обиду и смириться со статусом простого земного смертного. Чтобы символизация состоялась, необходимо отождествление аллегории и метафоры, чего не произошло в биографической жизни поэта1.
Явного перехода от трехчастной структуры конфликта и триады Древности к двоичной в дотанский период не наблюдается. Лишь первые варианты «флористических» корреляций: Ароматная трава - Сорняк, Чай - Чертополох, Орхидея - Ирис. Первая из них является наиболее общей, вторая - ее частным случаем, а третья -передает соревновательность, поскольку никакого семантического контрапункта в вариантах пары «Орхидея - Ирис» не обнаруживается. Оба цветка равно аристократичны и источают тонкий аромат, в древности они означали Мужское начало, мужскую красоту, благородство, силу, ученость, одиночество мудреца [20] и [39]. В Фэншуй Д/^ - это символы веры, надежды, Весны. Единственно возможная оппозиция - астрологическая: по управляющему светилу Орхидея -цветок солярный, Ирис - лунный, Орхидея обладает теплым миза-джем2, Ирис - холодным. В Древности Орхидея воплощала янское начало, являясь символом благородного ученого «цзюньцзы» а ее символика предрекала - «рождение ученых сыновей» [15].
В китайской поэзии Раннего Средневековья Орхидея, символизировавшая Мужское начало, начинает символизировать Женское.
Из наследия Цао Чжи ^^ (192-232), родившегося в области Пэйго на территории современной провинции Аньхой в эпоху Восточной Хань, сохранилось всего около трехсот [32] стихотворных произведений. Русскоязычных переводов стихотворений Цао Чжи явно недостаточно, чтобы делать вывод о духовном принципе его творчества, однако он позволяет проникнуться пафосом устремленности
1 См. подробнее [5].
2 Совокупность общих свойств организма (Абу Али ибн Сина (980-1037), Канон врачебной науки).
к Весне и Вечности, обязанным растительной основе мышления древней человеческой культуры [23]. Флористическая символика Цао Чжи, с одной стороны, породила «антифлористику» («Вздохи»), с другой - притоком большой реки, влилась в русло мифологии («Поднимаюсь в небо»), что обеспечило ей признание в качестве образца философско-флористической фантазии.
Зимняя тема гонения, тоски, неприкаянности звучит лейтмотивом в образе травы «Перекати-поле». В нем угадывается «антифлористическая» интерпретация поэтом своей судьбы:
Вздыхаю тяжко О печальной доле Мятущегося Перекати-поля,
Оно навеки
Распростилось с корнем -Без отдыха Кружить ему доколе?
У девяти межей Его видали, К семи тропам Явилось. Навсегда ли?
Внезапный ветер Схватит горемыку И унесет
В заоблачные дали <.>
«Вздохи» Пер. Л. Е. Черкасский
Существует гипотеза, согласно которой строка «Навеки распростилось с корнем» намекает на утрату поэтом отца, умершего в 220 г. (Л. Е. Черкасский). Но она может означать и более широкий взгляд на судьбу, которая, действуя посредством его «палачей», брата и племянника, немилостиво гоняла Цао Чжи по свету.
Восхваляя Весну Страны Бессмертных, Цао Чжи превозносит свою любимую Орхидею, Корицу и мифологическое «Дриадное лоно солнц» [12, с. 14]:
Я взошел на носилки: Небожителей видеть желаю, На горе их обитель, На далеком-далеком Пэнлае.
Там живая вода
Неумолчным потоком струится, Орхидеи - до неба, И до неба деревья Корицы <.>
Над глубоким ущельем Простираются ветви Фусана, От корней до макушки Высота его тысячи чжанов.
Два могучих ствола В голубые уходят просторы, И широкие листья Край небес закрывают от взора.
Поднимается солнце По Фусана восточному краю, А на западных ветках Угасает оно, умирая <.>
«Поднимаюсь в небо» Пер. Л. Е. Черкасский
«Книга гор и морей» гласит: «Все вещи существуют временно, человеческая жизнь - подобие временного пребывания, Древо же Бес-смертия1 по своему долголетию затмевает небо и землю [40, с. 316]. В стихотворении Цао Чжи Орхидея, Корица и Шелковица затмевают небо и землю - как по долголетию, так и по масштабу.
1 Фусан описывается как тутовое, либо шелковичное, двустволое дерево. Считалось, что от одного корня дерева «Фусан» растут два поддерживающих друг друга ствола. На дереве Фусан в живут десять золотых воронов-солнц, которые по очереди выходят на небо. Они ездят на колеснице, которой правит их мать Сихэ - женщина-возничий. Отцом им приходится бог Востока Ди-цзюнь. У подножия дерева, на острове Пэнлай, живут бессмертные, которые питаются плодами Фусан, созревающими раз в девять тысяч лет (по материалам сайта: Елисеева Л. А. Китайская мифология. - URL : mifolog.ru/ mythology/item/f00/s04/e0004084/index.shtml).
Аллегорическая и метафорическая образность цветочного мира Цао Чжи собрана в его знаменитой написанной в изгнании поэме (фу) «Фея реки Ло»1. В отличие от «Прекрасной Девы Востока» Цюй Юаня, фея Цао Чжи не облечена во флористические одежды и не собирает травы. Покинув столицу, поэт возвращается в свой удел и приказывает распрячь усталых коней, чтобы они попаслись на поле чжи. А сам прохаживается по Тополиной Роще, наблюдая за течением реки Ло. Заметив возле утеса красавицу, он расспрашивает возничего и узнает, что это фея Ло, после чего отдается безудержному полету флористических ассоциаций:
Она выглядит вот как: летает, как лебедь, чем-то встревоженный; изящна - дракон так изящен несущийся.
Так сверкает красою своей осенний цветок хризантемы, так в пышном цветеньи своем весною красива сосна <.. .>
Когда ж я подойду и рассмотрю ее вблизи;
ярко и мило сверкнет мне она,
как тот неньюфар, что растет из зеленой волны.
Пер. В. М. Алексеев
Аромат феи сливается с цветочным:
То стояла своим легким станом она, строга, как журавль; то как будто хотела лететь, но пока не взлетала еще. То ступала по душистому какому-то убранству, то по травам благовонным шла, свой аромат струя.
Пер. В. М. Алексеев
Дыхание других фей струит аромат орхидей:
Две феи Сяна-реки, южные феи <.> глаза - лучи, блестящий взгляд, горит-блестит лицо-нефрит, уста молчат - таят слова, в дыханье запах орхидей. Как грациозны, как милы...
Пер. Л. Е. Черкасский
1 Говорят, что Цао Чжи вдохновила поэма Сун Юя, поэта IV в. до н. э. «Бессмертная фея», в которой он описывает, как чуский князь Хуайван однажды заснул и во сне встречался с прекрасной феей.
Орхидея служит метафорой облика феи, срывающей волшебную траву:
А шлейф, как призрачная дымка, как туман Таится, орхидеей в дебрях трав, -На край горы она ступила... Легко и быстро выпрямилась вдруг, Чтобы к другим бессмертным убежать, Но поспешила руку протянуть К священному прибрежью Ло-реки И выхватила черный стебель чжи, Растущего средь неспокойных вод, Где быстрина его крутила!
Пер. А. Е. Адалис
Фея Ло преподносит поэту в дар жемчуг росы:
<.. .> Она мне только серьги отдает -Тот светлый жемчуг Юга, - жемчуг тот, Что люди видят каплями росы, Сверкающими в зелени травы, Когда уже светлеет небосвод...
Пер. А. Е. Адалис
В комментариях к иллюстрациям Гу Кайчжи (344-406) к поэме «Фея реки Ло» выделяем: «Здесь впервые в истории китайского искусства человеческие фигуры представлены во взаимодействии с ландшафтом. Несмотря на условность пейзажа ... Гу Кайчжи удалось передать прелесть поэмы, ощутимую в тонкой грации фигуры феи Ло, прощающейся с возлюбленным, в развевающихся легких тканях одежд, в нежном кружеве весенних деревьев. Дракон, летящий в небе, указывает на царство водных стихий, их силу и могущество; кружащаяся в воздухе пара диких уток является символом нерасторжимой любви» [7, с. 46].
Орхидея, Лотос, Хризантема и Сосна - характеризуют разные качества возлюбленной поэтом феи. Они распределяются по «географическому кресту» и временам года: Весна, Лето, Осень, Зима. Ценностная структура флористики Цао Чжи отдает предпочтение Весне, поскольку над цветами, деревьями, травами доминирует Орхидея. Одурманенный ее ароматом, он обоняет его в дыхании любой красавицы:
Вздохнет -
О, запах орхидеи свежей! <...>
Пришла пора цветенья: Глубокий вздох В тиши ночной звучит.
«Красавица» Пер. Л. Е. Черкасский
К «весенним» стихотворениям относится также еще одно «южное», в котором воспевается сходство красоты женского лица с персиком или сливой («Где-то в южной стране.»). Цветы осени, однако, привлекательнее цветов весны, потому что перед наступлением зимы дарят «последнюю радость». Для Цао Чжи цветут осенние «цветы временной разлуки с любимым другом / подругой и всем тем, что было с ним / с ней связано»:
Ветер осенний суров, Влажно от белых рос, Лес, уронив листву, Зябнет от наготы,
Берег у светлых вод Травою линчжи зарос, Мы на вершине холма Осенние рвем цветы.
«Расстаюсь с другом» Пер. Л. Е. Черкасский
Цао Чжи - первый поэт, в творчестве которого реализуется оппозиция «Весна - Осень», соответствующая восходу и заходу солнца «Восток - Запад». Геометрическое деление жизни на «Весну» и «Осень» проводится в стихотворении «Где-то в южной стране». «Зимние» стихи («Перекати-поле» и «Вздохи») также композиционно делятся на две части: описательную и сравнительную. Базовой флористической корреляцией Цао Чжи является пара однородных образов, соединенных в мифологическом древе, - символе единства Ян / Инь: «два могучих ствола» широколистой Шелковицы Фусан, уходящие «в голубые просторы» («Поднимаюсь в небо»).
Два века спустя из Индии через Центральную Азию в Китай проникает буддизм1 в виде северного направления Махаяна2, первое время сохраняя ряд черт южного учения Хинаяна3. Махаяна сформировала огромный пантеон божеств, наряду с Гаутамой Буддой Шакьямуни и грядущим Буддой Майтреей. На стыках караванных путей, вблизи больших городов, началось сооружение многокилометровых скальных монастырей и мемориальных башен-пагод - хранилищ буддийских реликвий. Складывается и воспроизводится в разных вариантах и пропорциях иконографический образ Будды-спасителя, возникают новые циклы росписей, повествующих о его подвижнических деяниях [по: 7, с. 37].
Тао Юаньмин ШМВД (365-427) - раннесредневековый поэт родом из Чайсана в Сюньяне4. Проведя на природе около двадцати лет
1 В 399 г. ученый из провинции Шанси си Хэ, взявший имя Фа Сянь (расцвет деятельности: 399-420), что означает «Великие дхармы», отправился на Запад с целью собрать санскритские тексты, которых в Китае было тогда переведено еще мало. Он пересек пустыню Такламакан и Памир. Прибыв в 402 г. в Индию, он провел там несколько лет и посетил главные буддийские центры, в том числе Бодх Гая и Бенарес. Затем побывал в Шри-ланке, где тогда уже существовал мир буддийской учености. Дважды чудом избежав гибели во время сильного шторма, в 414 г. ученый монах Фа Сянь возвращается, наконец, после 15-летнего путешествия в Индию на Шандуньский полуостров в Китай и привозит с собой санскритские книги, которые в переводе на китайский поспособствовали становлению буддизма в Китае. Тепло принятый при дворе Восточной Цзинь, он посвящает остаток жизни описанию своих путешествий и переводу буддийских книг. Часть свитков, привезенных им из путешествий, описывают правила жизни и поведения буддийских монахов. В то же время (около 400 г.) в Чанъане индийский монах Кумараджива (344/350-413/431) устанавливает новые принципы перевода буддийских текстов на китайский язык. При переводе Кумараджива использовал метод гэ и «подбора смысла», создавая китайские словосочетания по принципу семантического соответствия индийскому термину. В ряде случаев термины транскрибировались [по: 14, с. 79].
2 Идеалом северного направления «великая колесница», или «широкий путь спасения», - стали бодхисатвы: помощники Будды, заботящиеся о спасении всех людей.
3 Идеалом южного буддизма «малая колесница», или «узкий путь спасения», - был архат - отрекшийся от мира отшельник.
4 В юго-западной части уезда Цзюцзян современной провинции Цзянси.
и обеспечивая существование своей семьи собственным крестьянским трудом, он стяжал посмертное звание «отца поэтов-отшельников». Жизнь Тао Юаньмина пришлась на смутные годы, предшествовавшие падению династии Цзинь (265-420 гг.) и на эпоху больших событий, связанных с судьбой буддизма в Китае. Сохранилось около 160 традиционно четырехсловных и пятисловных стихотворений Тао Юаньмина, а также несколько прозопоэтических сочинений.
Цзинцзе сяньшэн «Господин Покой и Лад» - также преимущественно «весенне-осенний» поэт полутонов1:
Краски цветенья нам трудно надолго сберечь. День увяданья отсрочить не может никто.
То, что когда-то,
как лотос весенний, цвело,
Стало сегодня
осенней коробкой семян...
Иней жестокий покроет траву на полях. Сникнет, иссохнет, но вся не погибнет она!
Солнце с луною
опять совершают свой круг.
Цикл: Стихи о разном
Таков вечерний живописный набросок яркого цветения плодовых деревьев, к которому присоединяются жалобные интонации подслушанной женской песни:
День уже вечереет, и ни облачка нет на небе. Теплый ветер весенний обвевает нас первой лаской.
И прекрасная дева наслаждается чистой ночью,
1 Здесь и далее стихотворения Тао Юаньмина приводятся в переводах Л. З. Эйдлина.
До прихода рассвета пьет вино и поет, играя .
Белым светится светом в наплывающих тучках месяц, Все вокруг пламенеет от цветов над густой листвою...
Разве так не бывает,
что мгновенье приносит радость?
Пусть она ненадолго:
что поделать мы в силах с этим!
Цикл: Подражание древнему
Хотя Чжоу Дуньи (1017-1073) считает Тао Юаньмина скорее любителем флористического символа осени [36]1, в его поэзии нельзя не обнаружить симпатии к Орхидее:
Орхидея простая родилась перед входом в дом. Скрытый запах душистый только чистого ветра ждёт.
Стоит чистому ветру неожиданно налететь, Вмиг она узнаётся средь полыни, меж трав других.
Я скитался, скитался, потерял свой давнишний путь. Правде Дао доверясь, может быть, я его найду.
Цикл: За вином
В творчестве Тао Юаньмина корреляция «Орхидея - Полынь» отсылает к запахам, следуя которым поэт находит «верный путь». Определяющей поэтический строй его флористики становится пара хозяйственных посадок «Тут и Конопля». Осуществив заветную мечту покинуть суетный мир, Тао Юаньмин добывает тяжелым крестьянским трудом каждый день своего пребывания на лоне природы.
1 «На суше, на воде, в траве, на дереве - повсюду цветов есть очень много всяких, которые достойны любованья. В эпоху Цзинь жил Тао Юаньмин -поэт, который полюбил одну лишь хризантему. С династии Тан и вплоть до наших дней любовь людей сильней всего - к пиону. А я так люблю один только лотос - за то, что из грязи выходит, но ею отнюдь не замаран, и, чистой рябью омытый, капризных причуд он не знает. Сквозной внутри, снаружи прям... Не расползается и не ветвится. И запах от него чем далее, тем чище...» (Чжоу Дуньи. О любви к лотосу / пер. В. М. Алексеев).
Тут и конопля становятся его друзьями, соседями, предметами забот и обсуждения:
Постоянно и снова по извилистым улочкам узким, Стену трав раздвигая, мы проходим из дома и в дом.
И, встречая соседа, мы не попусту судим да рядим, Речь о тутах заводим, как растет конопля, говорим.
Здесь, в глуши деревенской, дел мирских человеческих мало. Цикл: Возвратился к садам и полям
Увенчивает радости садово-полевой жизни Тао чтение книг:
<...>
Поле вспахал я и все, что нужно, посеял. Время настало уже читать мои книги...
<...>
Я пробегаю «Историю Чжоувана».
Снова любуюсь картинами «Шаньхайцзина».
Так я мгновенно вселенную постигаю... Это не радость, то в чем же она иначе?
Читая Шаньхайцзин - Книгу гор и морей.
Стихотворения разных лет
Как пронзителен холод, когда близится вечер года. В ветхой летней одежде я погреться на солнце сел
Что же мне помогает утешенье найти в печали? Только память о древних, живших в бедности мудрецах!
Цикл: Воспеваю бедных ученых
Пара «Цинь и Книга» предстает еще одной корреляцией, помогающей «раздумьям о древнем»:
Густо-густо разросся лес пред самою дверью дома. Когда лето в разгаре, сберегает он чистый сумрак.
Южный радостный ветер в это время как раз приходит, И бесчинствует всюду, и распахивает мой ворот.
Я нигде не бываю, - выйду так, полежать без дела, Или сяду спокойно и за цинь возьмусь, и за книгу
<...>
Я в раздумьях о древнем; о, раздумья мои глубоки!
Вторю стихам Чжубу Го. Цикл: Обращения к друзьям
Главным мотивом стихов Тао Юаньмина становится «поиск глубокого сердца»:
А ученому ясно, зачем я его навещаю.
Сразу цинь он берет, для меня ударяет по струнам.
Первой песней своей - «Журавлем расстающимся» тронул И уже ко второй, где «луань одинок», переходит.
Я хотел бы остаться пожить у тебя, государь мой, Прямо с этого дня до холодного времени года!
Далеко на востоке живет благородный ученый Цикл: Подражание древнему
Мне наскучило слушать каждый день здесь мирские речи. Отыскать себе друга я приду в столицу Линьцзы.
Там, в Цзися, как я слышал, много тех, кто книги толкует. Эти люди помогут разрешить сомненья мои.
С хвоей темно-зеленой это дерево в тесном доле...
Цикл: Подражание древнему
«Никого» - отдельная большая тема стихов Тао Юаньмина. Она движется от буквального «отсутствия живой души»:
Никого. И в печали я иду, опираясь на палку, Возвращаюсь неровной, затерявшейся в чаще тропой.
А в ущелье, у речки с неглубокой прозрачной водою, Хорошо опуститься и усталые ноги помыть...
Цикл: Возвратился к садам и полям к метафорическому «отсутствию собеседника»:
К ночи бледное солнце в вершинах западных тонет. Белый месяц на смену встает над восточной горой.
Далеко-далеко на все тысячи ли сиянье. Широко-широко озаренье небесных пустот...
Появляется ветер, влетает в комнаты дома, И подушку с циновкой он студит в полуночный час.
В том, что воздух другой, чую смену времени года. Оттого что не сплю, нескончаемость ночи узнал.
Я хочу говорить - никого, кто бы мне ответил. Поднял чарку с вином и зову сиротливую тень.
Цикл: Стихи о разном И, наконец, к символическому «отсутствию понимания»:
В годы юности ранней был могуч я и был отважен Меч рукою сжимая, я один по свету скитался <.>
Так нигде и не видел никого, кто меня бы понял,
Лишь увидеть пришлось мне самых древних времен курганы.
Цикл: Подражание древнему
Я спросить попытаюсь у скитающихся на свете, Что они понимают за пределом сует и праха.
Я хотел бы тотчас же устремиться за легким ветром, -С ним подняться бы в выси, с ним искать бы тех, кто мне близок!
Вот что было при Ине
Показывая душевную муку истинного мыслителя и героя, каковым предстает Тао Юаньмин с его решимостью жить скудной трудовой жизнью, не гарантирующей благополучия завтрашнего дня.
Осенняя хризантема дарит поэту воспоминания о горных отшельниках, облагораживавших ее лепестками свое вино:
Хризантемы осенней нет нежнее и нет прекрасней! Я с покрытых росою хризантем лепестки собрал И пустил их в ту влагу, что способна унять печали И меня еще дальше увести от мирских забот.
Из цикла «За вином»
И за винною чарой об отшельнике древнем думы: Будет тысячелетье, как твоих мы держимся правил.
Но пока в моей жизни неразвернутые стремленья... Чувства, чувства такие в «добрый месяц» меня тревожат.
Вторю стихам Чжубу Го Цикл: Обращения к друзьям
Обрамленный флористикой, образ «Вечного родника» в творчестве Тао Юаньмина предстает мифологическим источником всех рек и самой текущей жизни:
Не стихая, бежит Этот вечный родник. Вся в листве, вся в цветах Эта мощная ветвь.
Был для множества рек Здесь единый исток. Сколько новых ветвей Отошло от одной! Для всего был свой час -Для безмолвья и слов, И покорны судьбе Униженье и блеск.
В наше время уже При владычестве Цзинь Яркой доблести свет Засиял над Чанша.
Цикл: Обращения к родным, 4
Правитель Ханчжоу и Сучжоу Бо Цзюйи (772-846) преус-
пел в стихосложении в жанре ши и прославился при жизни больше всех других танских поэтов. Первое собрание сочинений Бо Цзюйи было издано его современником поэтом Юань Чжэнем [4]. До нас дошло около трех тысяч стихотворений. Хотя Бо Цзюйи получил традиционное конфуцианское образование, на склоне лет он увлекся буддизмом1:
Я слышал, в буддийском учении
Есть Ворота освобождения. <.>
Не буду иметь привязанностей, чтобы еще не сажать
Корней печали и горя.
Без названия (811 г.)
1 Здесь и далее переводы Бо Цзюйи Л. З. Эйдлина.
Его буддийские мотивы связаны с мотивами созерцания природы. Образ цветущих гортензий рождает чувство иллюзорности физического мира («Мои чувства о красных гортензиях посылаю монаху Чжэнъи», 802 г.). Лотос прославляет чистоту души («Посвящаю прощанию с монахом Сюанем», 808 г.). Красные магнолии воспевают женскую красоту («Дарю монаху из монастыря Линъин красные магнолии», 822 г.). Цветы горного граната конкурируют с магнолией («Посвящаю монахам из монастыря Гушань в пору цветения гранатового дерева», 822 г.). Духовный портрет монаха Чжэня, созданный в период уединения с 841 г., мыслится как «святая трава», а телесный - как «вечнозеленый бамбук» («Восхваляю монаха Чжэня из монастыря Фогуан», 845 г.).
Обращает на себя внимание неорганическая дихотомия «Металл и Минерал» («Золото и Яшма» либо «Золото и Нефрит»). Известно, что в китайской натурфилософии, в отличие от других символических систем, некоторые означающие Ян / Инь не преднаходятся, а приобретают полюсное значение в качестве членов коррелятивной пары. В паре «ци и кровь» энергия жизни ци будет тяготеть к Ян, а кровь -к Инь; в паре «кровь и лимфа» кровь относится уже к Ян, а лимфа -к Инь [10]. Можно предположить, что в прообразах металлически теплой и минерально холодной драгоценной субстанции, он созерцал в духовном мире Мужское и Женское первоначала Вселенной. Природа этих субстанций актуализируется в его поэме «Вечная печаль» ИЙЖ, героями которой были император Сюаньцзун (712-756) и его супруга Ян Юйхуань (719-756), носившая в период даосского монашества имя Тайчжэнь ^^ и известная в числе «четырех первых красавиц Древнего Китая»1. В поэме она наречена Ян Гуйфэй, где Ян - китайский фамильный знак, буквально «тополь», гуйфэй - титул
1 Об императоре и его «Великой наложнице» в народе была сложена примечательная «флористическая» легенда. Однажды поздней осенью император Тан Сюаньцзун и наложница Ян Гуйфэй любовались лотосами, распустившимися на озере Тайечи близ Дворца Величайшей Ясности. Глядя на цветы, император сказал, что «хотя лотосы очень красивы, но они не могут сравниться по своей красоте с прелестью наложницы Ян Гуйфэй, потому что цветы не могут мыслить. «Ян Гуйфэй похожа на волшебный цветок Цзеюйхуа, понимающий мысли и язык людей». Интересно, что до сих пор китайцы называют умных и красивых девушек цветами, понимающими человеческий язык.
императорской жены первого ранга, буквально «драгоценная жена». С момента, когда однажды в весеннюю пору юная Ян Гуйфэй приглянулась государю, он отказывался с ней расставаться:
И в весенней прогулке всегда она с ним, и ночами хранит его сон.
Ради той, которая украсила собой его «весну», император оставил три тысячи своих девушек. «Золото и Нефрит» художественно коррелируют в паре «Спальня и Башня»:
В золотой она спальне украсит себя -с нею, нежной, пленительней ночь.
А в нефритовой башне утихнут пиры -с нею, пьяной, милее весна.
Целыми днями он восторгался пением, танцами и игрой на свирели своей красавицы. Ее биографы свидетельствуют, что рано осиротев, Ян получила прекрасное образование в доме дяди, где ее обучили стихотворчеству, пению, игре на музыкальных инструментах, игре в шахматы, верховой езде [41]. Но когда однажды мятежники, приблизившиеся к девяти воротам Чанъани, потребовали дань, император ради своего спасения пожертвовал своей в то время уже 38-летней женой. И вновь, на сей раз уже в печальном контексте, реанимируются «Золото и Нефрит».
Наземь брошен цветной драгоценный убор, не украсит её никогда
Перьев блеск изумрудный, и золото птиц, и прозрачного гребня нефрит.
В течение долгих лет императору не удавалось увидеть возлюбленную даже во сне. Беспредельное страдание побуждает его прибегнуть к посредничеству отшельника даоса, способного отыскать умершую на небе и передать ей весточку от тоскующего Сюаньцзуна. Обойдя горы и глубины, святой посредник нашел ее на Пэнлае. В кульминации поэмы Ян Гуйфэй является в ореоле флористического небесного света:
Среди этих бессмертных есть дева одна, та, чьё имя земное Тайчжэнь,
Та, что снега белее и краше цветка, та, которую ищет даос.
Узнав о гонце из ханьской земли, девушка воспряла ото сна, и, не уложив волосы, поспешила ему навстречу. Красавица сетует на тоскливую жизнь в роскошном дворце Пэнлая и просит монаха передать императору шпильку и ларчик. Так складывается корреляция декоративных ремесленных поделочных образов «Золота» и «Неведомого минерала» (Яшмы или Нефрита), символизирующая союз двух сердец:
Я не вижу столицы, Чанъани моей, только вижу я пыль и туман.
Пусть же вещи, служившие мне на земле, скажут сами о силе любви.
Драгоценную шпильку и ларчик резной государю на память дарю.
Но от шпильки кусочек себе отломлю и от ларчика крышку возьму.
А затем пророчествует:
Крепче золота, твёрже камней дорогих пусть останутся наши сердца,
И тогда мы на небе иль в мире людском, будет день, повстречаемся вновь.
Связь «Золота» и «Минерала» истолковывается как нерасторжимость брачного союза. Ян Гуйфэй поручает гонцу напомнить императору о данной ими друг другу клятве верности, которая реализуется в орнитологическом и растительном образах, охватывающих вкупе с вышеупомянутым минеральным все царства природы:
Так быть вместе навеки, чтоб нам в небесах птиц четой неразлучной летать.
Так быть вместе навеки, чтоб нам на земле раздвоённою веткой расти!
Бо Цзюйи, которого также похоронят в 846 г. в Лунмэне, крупнейшем буддийском центре Китая вв., оценивает творчество поэта качествами драгоценных его сердцу двух мифологических субстанций золота и яшмы / нефрита, выражающих не только высшую ценность, крепость и бессмертие, но и соединение двух начал Вселенной1:
1 Отсюда и далее год написания цитируемых произведений неизвестен.
Ты оставил людям тридцать свитков.
В них во всех звон золота и яшмы.
Здесь, в Лунмэне, под холмом могильным
Только кости... слава ж не зарыта!
Два четверостишья, приписанные мною к собранию сочинений покойного Юань Цзунцзяня.
Пер. Л. З. Эйдлин
Танская пейзажная лирика вырабатывает разное отношение к «Весенней» ориентации китайской культуры, которое метафорически проглядывает в строках о весне. Вознося молитвы «Весне», Ду Фу просит ее не изменять ему1; Ли Бо - боится утратить и просит помедлить с уходом2; Ван Вэй религиозно дистанцируется от чувства3; Бо Цзюйи - всем сердцем восхищается ею: ни о чем не прося, ничего не страшась, не отстраняясь от самого себя земного, иначе говоря, как истинный философ4.
1 Зачем так скоро Лепестки опали? Хочу, / Чтобы помедлила весна (Ду Фу «Жаль». Пер. А. И. Гитович).
И вот я говорю / Своей весне: / «Мы знаем, / Как меняется / Природа, / Ты - только сон, /Ты - только Время Года, / Но в этот миг / Не изменяй ты мне!» (Ду Фу «Цзюйцзян». Пер. А. И. Гитович).
2 Дождь кончился, / И в дымке голубой / Открылось небо / Дивной чистоты. /Восточный ветер / Обнялся с весной / И раскрывает / Юные цветы. / Но опадут цветы - / Уйдет весна. / И человек / Начнет вздыхать опять. (Ли Бо «На закате солнца вспоминаю Шаньчжун». Пер. А. И. Гитович).
3 День уходит за днем, / Чтобы старости срок приближать. / Год за годом идет, / Но весна возвратится опять. / Насладимся вдвоем - / Есть вино в наших поднятых чашах, / А цветов не жалей: / Им опять предстоит расцветать. (Ван Вэй «Провожаю весну». Пер. А. И. Гитович).
Я вас проводил по тропинке. / Смеркалось в глубинах гор, / Когда я в плетне убогом / Калитку закрыл на затвор. / Весна возвратится снова, / Трава взойдет, как всегда. (Ван Вэй «Проводы друга». Пер. Ю. К. Щуцкий)
4 Хорошо в Цзяннани. / Я издавна помню / Картины природы ее: / Лишь выглянет солнце, речные цветы / Пламенеют сильнее огня. / Приходит весна, и речная вода / Зелена, как растение лань. / Как быть равнодушным, / Как можно не вспомнить Цзяннань! (Цзяннаньские воспоминания)
Флористическое философствование Бо Цзюйи о травах «Орхидея-Полынь», развивает древнюю дихотомию Цюй Юаня и Тао Юаньми-на («Спрашиваю у друга»):
Посадил орхидею, но полыни я не сажал.
Родилась орхидея, рядом с ней родилась полынь.
Неокрепшие корни так сплелись, что вместе растут.
Вот и стебли, и листья появились уже на свет.
И душистые стебли, и пахучей травы листы
С каждым днем, с каждой ночью набираются больше сил.
Мне бы выполоть зелье, - орхидею боюсь задеть.
Мне б полить орхидею, - напоить я боюсь полынь.
Так мою орхидею не могу я полить водой.
Так траву эту злую не могу я выдернуть вон.
Я в раздумье: мне трудно самому решенье найти.
Ты не знаешь ли, друг мой, как в несчастье моем мне быть?
Спрашиваю у друга
В стихотворении, где Сладкое и Горькое дублируются этическими понятиями «цветения» (славы) и «печали» (бед), этот антагонизм разрешается в мудром диалектическом «снятии» конфликта между страданием и счастьем («Мой вздох при взгляде на гору Сун и реку Ло»):
Наконец-то сегодня Сун и Ло у меня пред глазами:
Я назад обернулся и вздыхаю о тяготах мира,
Где цветенье и слава преходящи, как быстрые воды,
Где печали и беды поднимаются выше, чем горы.
Только горе изведав, знаешь радости полную цену,
После суетной жизни станет милым блаженство покоя1.
<...>
Мой вздох при взгляде на гору Сун и реку Ло
Какова функция флористических архетипов Орхидеи и Полыни в системе китайской культуры? Цюй Юань разводит эти флористические символы, превращая их в относительные противоположности («Ароматные травы - Сорняки»). Эта пара расшифровывается как
1 Никогда не слыхал я, чтобы птица, сидевшая в клетке, Улетев на свободу, захотела вернуться обратно. - Перевод Л. З. Эйдлин.
«Рафинированность - Грубость», «Ученость - Неграмотность», «Преданность - Вероломство», «Достоинство - Низость» и т. п. Цао Чжи сводит противополжности в Фусане (Ян / Инь). Тао Юаньмин переводит их в эпистемологический контекст «Правды - Неправды» (таков его порыв, пробужденный ароматом Орхидеи, вернуться на прежний Путь Истины). Бо Цзюйи невольно воссоздает амбивалентность этической пары «Правды - Неправды», а следовательно - метафизическую односторонность человеческих суждений. Амбивалентность его флористических образов указывает на нераздельность горя и радости, само диалектическое единство которых позволяет человеку возвыситься над ними в абсолютной полноте блаженного покоя нирваны.
Таким образом, мимоходом воспетая в народных песнях Ши Цзин, затем упомянутая в ряду «осенних цветов» в качестве декоративного растения, украшения богов и строительного материала флористического «дома» речного духа в сохранившихся поэтических памятниках Цюй Юаня, утвердившего первую флористическую корреляцию «Ароматные травы - Сорняки», наша китайская «королева цветов» выдает свое присутствие в ароматах и облике Феи реки Ло у Цао Чжи, утвердившего корреляцию Ян / Инь двустволого Фусана и ориентировавшего поэтику в Западно-Восточном направлении, в связи с движением Солнца. Высотой до Неба, она становится символом Вечной Весны Страны Бессмертных на Пэнлае. Спустя еще двести лет, на пороге торжества буддийского Лотоса, в творчестве Тао Юаньмина наша королева будет показана и в осенний, и в весенний сезоны, иначе говоря, вполне уже натуралистически, а не мифологически. Причем окружение неблагородных сорных трав ей ничуть не мешает жить и процветать, благоухая. И сам ее сладкий тонкий аромат ярче выступает на фоне горького духа полыни. Выбрав себе непрошенное, как видно из контекста русского перевода по слову «родилась», место у входа в дом, весенняя красавица претендует на роль привратницы, указующей на верный путь Благородства. Нечаянно обнаружив себя ароматом, она здесь намекает на ту самую утерянную когда-то поэтом «правду», которую он исполнен стремления вновь отыскать. Натуралистичностью подхода объясняется и выбор поэтом дуэта «Тут и Конопля», без которых нельзя вести садово-полевое хозяйство отшельника. В пути по направлению, указанному королевой цветов, Тао Юаньмин избирает другую, не вполне флористическую, пару
инструментов искусства, познания и наслаждения: «Цинь и Книга». Однако следует вспомнить, что оба изделия имеют растительное происхождение. Осенняя поэтика хризантемы подчинена мотиву вина древних учителей-отшельников, поэтому служит напоминанием о соблюдении законов духовной жизни. Поэт провидит в флористическом свете «Вечный Родник» жизни: Исток всего сущего.
Три века спустя после Тао Юаньмина растения китайского «классического дуэта» «Орхидея - Полынь» выступают у Бо Цзюйи слитыми роковым образом. Усложняясь в отношении аналогичной фантазии Цюй Юаня и Тао Юаньмина, флористическая фантазия Бо Цзюйи «Орхидея и Полынь» перерастает в концепцию структуры конфликтов земной жизни человека («Спрашиваю у друга»):
Посадил Орхидею, но Полыни я не сажал. <...> Так мою Орхидею не могу я полить водой. Так Траву эту злую не могу я выдернуть вон. Я в раздумье.
Пара «Орхидея - Полынь» китайской поэзии являет собой «флористические» основы мышления и образного представления, будучи и причиной поэтической флористической фантазии как выразительная природная данность, и вместе с тем готовым конечным продуктом этой фантазии на новом уровне обобщения. Поэт описывает ее как художник, а читатель при этом ужасается экзистенциальной глубине ее философской выразительности. Укорененность в общей земле двух противоположных переплетающихся качеств, предположительно бывших изначально эмпирическими событиями или явлениями жизненного опыта Бо Цзюйи, начинает символизировать также неотменную двухмерность жизненного пространства земного индивида, в котором драматически сталкиваются Намерение и Результат, Жар субъективности и Холод объектного мира извне, Энергия вдохновения и законы органики, которую вдохновение не только мобилизует, но от переизбытка парализует.
Рассмотрим традиционные метафорические значения Орхидеи [лян] и Полыни [сяо], зафиксированные в словаре фразеологизмов. 1. [18] «Орхидея и Полынь Мх (образно): а) «Добро и Зло»; б) «Совершенный, высоких достоинств человек и Подлый, ничтожный человек»; в) «Сжигать и орхидеи и полынь» МхН^ [1апак6^йп] (образно): «Истреблять и правых и виноватых, относиться ко всему без разбора». 2. [19] «Полынь и Орхидея» ШМ : «Худшее и Лучшее».
Артемизия / Artemisia (научное латинское название полыни) сама по себе, вне этой корреляции, не несет в китайской культуре дурных свойств. Входя в число «Восьми драгоценностей Древности»1, Полынь символизирует здоровье и пожелание здоровья. Изображение или вышивку «Листа Артемизии» дарят в качестве оберега от болезни.
Не зная, что есть для человека Добро, а что - Зло, и не беря на себя ответственность судить, что для него Лучше, а что Хуже, мы не рискуем ошибиться, если дадим этим растениям имена «Истины и Лжи», назначая в рамках китайского мировидения в обобщающем смысле в этой растительной дихотомии Орхидее - роль и символику сладкого Дао, а Полыни - роль и символику горьких препятствий Майи2 / Не-Дао3. Подтверждением этому является латинское название Орхидеи -Orchidaceae, означающее «произошедшие от Бога». Орхидею также считают символом покровительства и стремления к совершенству, олицетворением спокойствия и внутренней гармонии [42]. А также символом идеального человека и воплощением любви [31]. На языке цветов орхидея - изысканность [21] и высокая степень утонченности [20]. Сам цветок используют как талисман против бессилия и оберег плодородия. Этот таинственный цветок имеет наибольшее в мире растений количество форм, которых насчитывают около 30000, причем самых разных цветов. Царственность цветка также подтверждается его эпитетами в художественной литературе. Например: «Зовут ее среди цветов царицей, она стройна, нежна и ароматна. Творенья нет под солнцем совершенней, разносится по ветру дивный запах» («Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй». Глава 45. Автор неизвестен. Перевод с китайского) [34]. При этом в словаре цветочного языка подчеркивается ее изящество и скромность [24]. Поскольку древнеиндийский гороскоп растений до нас не дошел4, мы можем построить следующую логическую цепочку. В цветочном гороскопе друидов [25, с. 60] подчеркивается ее неординарность среди растений. По западноевропейскому «тропическому» гороскопу Орхи-
1 Не путать с «Восемью буддистскими драгоценностями» и «Восемью даосскими драгоценностями» [37].
2 Maya (санскрит): универсальный философский термин, означающий «иллюзию», «иллюзорность».
3 Термин Лао Цзы, Дао-дэ-Цзин.
4 На настоящий момент не найден.
дея - цветок родившихся под созвездием Рыб (21.02-20.03), которое, согласно ведическому «сидерическому» гороскопу, отвечает за период с 13/14.03 по 13/14.04, и в котором в нашу космическую Эру фактически находится точка Весеннего Равноденствия. Мина (санскр. Рыба) в древнеиндийском гороскопе означает «Вечность», «Совершенство», «Преосуществление Зодиака» [9].
Итак, Орхидея не была еще описана в литературоведении в совокупности ее поэтической символики, поэтому не упоминается среди «Благородных растений» [30], хотя, как показывает наше исследование, отвечает всем их известным науке признакам, т. е. выступает в качестве: 1. знака времени года (весны); 2. эмблемы (даосизма); 3. эталона морально-нравственного поведения [17]. Также входит в состав образных сравнений, пословиц, поговорок и крылатых выражений. Напрашивающийся вывод предельно прост. Не попав в число «Благородных», Орхидея, вне всякого сомнения, Благороднейшая.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Анашина М. Дорогами Срединного Пути. [Электронный ресурс]. - Режим доступа : anashina.com.
2. Бо Цзюйи. Вечная печаль (Песнь о бесконечной тоске) / пер. Л. З. Эйдли-на [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http://apoem.ru/bo.htm1.
3. Бо Цзюйи. Четверостишия / пер., комм. и вступ. ст. Л. З. Эйдлина. - М. : Гос. изд-во худ. лит-ры, 1951. - 239 с.
4. Бо Цзюйи. Википедия [Электронный ресурс]. - Режим доступа : https:// ra.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%BE_%D0%A6%D0%B7%D1%8E% D0%B9%D0%B8
5. Бондарев А. П. Диалог аллегории, метафоры и символа - сюжетообра-зующая реальность западноевропейской литературы // Высшее образование для XXI века: Культурологические, педагогические, психологические проблемы высшего образования : доклады и материалы науч. конф. 22-24 апреля 2004 г. - М. : Московский гуманитарный университет, 2004. -С. 19-29.
6. Ван Вэй. Река Ванчуань. - СПб. : ООО «Издательский Дом "Кристалл"», 2001. - 800 с.
7. Виноградова Н. А., Николаева Н. С. Искусство стран Дальнего Востока / ред. И. Цагарелли // сер. Малая История Искусств. - М. : Искусство, 1979. - 372 с.
8. Дагданов Г. Б. Буддизм в жизни и творчестве танского поэта Бо Цзюйи // Буддизм в литературно-художественном творчестве народов Центральной Азии. - Новосибирск, 1985. - С. 89-101.
9. Индийские гороскопы [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http:// www.garshin.ru/esoteric/prognostic/astrology/hindoo-horoscope/
10. Китайская натурфилософия [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http://yijing.narod.ru/basic.htm
11. Китайская пейзажная лирика / ред. В. И. Семанов ; вступ. ст. и комм. И. С. Лисевича. - М. : Изд-во Моск. ун-та, 1984. - 320 с.
12. Лукьянов А. Е. Истоки Дао. (Тематическая антология восточной философии. Книга первая. По заказу фирмы KAVITA INTERNATIONAL PVT. LTD. Singapore - Nepal - Russian Joint Venture) - М. : ИНСАН, РМФК, 1992. - 160 с.
13. Малкович Р. Ш. Омар Хайям: Рубайят. Сопоставление переводов / Р. Ш. Малкович. - СПб. : Изд-во РХГА, 2012. - 696 с.
14. Малявин В. В. Китайская цивилизация [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.baruchim.narod.ru
15. Объяснение изобразительной символики Няньхуа (Новогодней открытки) [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http://www.zhongyi.ru/new-forum/viewtopic.php?t=3477
16. Орхидея [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http://dachadecor.ru/ komnatnie-rasteniya/znachenie-i-simvolizm-orchidei
17. Орхидея как символ. // Символическая картина мира. Древний Китай. Studfiles [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http://www.studfiles. ru/preview/2469189/
18. Полынь / Академика [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http:// bkrs.info/slovo.php?ch=%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D1%8B%D0%BD %D1%8C
19. Полынь / Академика [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http:// translate.academic.ru/%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D1%8B%D0%BD% D1%8C/zh/ru/2/
20. Ромах Н. И., Толмачева У. К. Цветочная символика в изобразительном искусстве и литературе Китая [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http://www.analiculturolog.ru/journal/archive/item/738-flower-symbolism-in-art-and-literature-of-china.html
21. Символика цветов [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http://www. analiculturolog.ru/journal/archive/item/738-flower-symbolism-in-art-and-literature-of-china.html
22. Смирнова И. Б. Флористический образ человека в рубаи Омара Хайяма - ключ к эзотерическому мотиву пари во французских «цветочных» романах // Слово в языке и слово в литературе. - М. : ФГБОУ ВО МГЛУ, 2013. - С. 120-136.- (Вестн. Моск. гос. лингвист.ун-та; вып. 21 (681). Сер. Филологические науки).
23. Смирнова И. Б. Древневосточные истоки флористического сознания и цветочные символы в поэзии // Литература и словесное творчество. -М. : ФГБОУ ВО МГЛУ, 2014. - С. 160-172. - (Вестн. Моск. гос. лингвист. ун-та; вып. 21 (707). Сер. Филологические науки).
24. Справочник антиквара. Язык цветов [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http://www.antik-invest.ru/blog/?page_id=142
25. Тайные гадания друидов / сост. Георгий Светозаров. - М. : Эксмо ; СПб. : Терция, 2015. - 64 с.
26. Тао Юаньмин. Стихотворения / пер. с кит. Л. Эйдлина. - М. : Художественная литература, 1972. - 238 с.
27. Уинтл Дж. История Китая. Подробный справочник по истории / пер. с англ. М. Д. Гольдовской. - М. : АСТ : Астрель, 2008. - 288 с. - (Серия Rough Guide).
28. Федоренко Н. Т. Древнейший памятник поэтической культуры Китая // Шицзин. Книга песен и гимнов. - М., 1987. - С. 3-22.
29. Федоренко Н. Т. Тема природы и человека в творчестве некоторых китайских поэтов // Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. -Т. XIX. Вып. 6. - М., 1960. - С. 492-509.
30. Филимонова Е. М. Символика растений в переводных произведениях. Благородные растения (на материале переводов с корейского и китайского языков). Язык, сознание, коммуникация: сб. статей / отв. ред. В. В. Красных, А. И. Изотов. - М. : МАКС Пресс, 2003. - Вып. 25. -200 с. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://koryo-saram.ru/ simvolika-rastenij-v-perevodnyh-proizvedeniyah-blagorodnye-rasteniya-na-materiale-perevodov-s-korejskogo-i-kitajskogo-yazykov.
31. Феншуй.т [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http://1fenshui.ru/ simvoly/orxideya.html
32. Цао Чжи. Краткая литературная энциклопедия [Электронный ресурс]. -Режим доступа : feb-web.ru>feb/kle/Kle-abc/ke8/ke8-3703.htm
33. Цао Чжи. Фея реки Ло. - СПб. : ИД «Кристалл», 2000. - 256 с. - (Б-ка мировой лит. Восточная серия).
34. Цветы Сливы в Золотой Вазе, или Цзинь, Пин, Мэй». Гл. 45. Автор неизвестен : пер. с кит. // Thelib.ru. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://thelib.ru/books/neizvesten_avtor/cvety_slivy_v_zolotoy_vaze_ili_ czin_pin_mey-read.html
35. Цюй Юань. БСЭ. [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http://dic. academic.ru/dic.nsf/bse/149313/%D0%A6%D1%8E%D0%B9
36. Чжоу Дуньи. О любви к лотосу. Кулички [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http://www.kulichki.com/path/library/lotuslove.html
37. Чжун И. [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http://www.zhongyi. ru/new-forum/viewtopic.php?t=3477
38. Шицзин. Избранные песни / пер. с кит. А. А. Штукина ; под ред. Н. И. Конрада. - М. : Гос. изд-во худ. лит-ры, 1957. - 299 с.
39. Энциклопедия символики и геральдики [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http ://www. symbolarium. ru/index. php/%D0%9E%D 1 % 8 0%D 1 % 85%D0%B8%D0%B4%D0%B5%D1%8F
40. Юань Кэ. Мифы Древнего Китая / [пер. с кит. и послесловие Б. Л. Рифти-на ; художник Сычев Л. П.] / Юань Кэ. - М. : Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1987. - 527 с., илл.
41. Ян Гуйфэй [Электронный ресурс]. - Режим доступа : https://ru.wikipedia. org/wiki/%DF%ED%E3%F3%E9%F4%FD%E9
42. Florets.ru [Электронный ресурс]. - Режим доступа : http://www.florets.ru/ komnatnye-rasteniya/orhidei/orhideya-tsvetok-radosti.html
43. Huang Quanxin. Designs of Chinese Blessings. - First edition. - Beijiing : Sinolingua, 2003. - 247 p.
