CC BY
93
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ
УДК 101.1
ФИЛОСОФСТВОВАНИЕ КАК ОСОБЕННОСТЬ РУССКОЙ МЫСЛИ
В.В. Варава, А. А. Слепокуров
Рассматриваются вопросы, связанные с особенностями русской философии, для которой более адекватными являются неакадемические формы философствования. Выделяются две формы философии - философия как феномен культуры и философия как феномен бытия. Показано, что именно бытийные формы философствования являются наиболее органичными для русского философского дискурса.
Ключевые слова: философия, философствование, русская философия, бытие, культура, нравственность, литература.
Хорошо известны слова Г. Г. Шпета о том, что «Русская философия -это по преимуществу философствование» [10, с. 258], от которого нужно отучиться. Отучиться для того, чтобы приблизиться к европейским образцам научной философии. Философствование воспринимается им как непрофессиональное, по сути, дилетантское занятие, далекое от академических форм. С философствованием Г. Г. Шлет связывал донаучную стадию русской мысли, которая еще не дошла до чистой философии, представленной в форме философии-знания и философии-искусства. Безусловно, в таком подходе есть своя логика. Однако данный взгляд все же ограничен определенным пониманием философии как строгого знания, исключающего иные трактовки философии, исходящие из духовных, нравственных, экзистенциальных видений этого феномена.
С нашей точки зрения, именно философствование как основополагающий антропологический акт составляет сущность русской философии, ее типологическую характеристику. Для понимания этого необходимо реконструировать некие исходные смыслы, связанные с возможностью определения философии на ее собственных основаниях.
Исторически вопрос «Что такое философия?» относится к внутрисущностным философским вопросам, маркирующим ее как особый род человеческого делания, чья парадоксальная уникальность задается невозможностью однозначно-непротиворечивого и конечного определения искомого предмета. Показательны в этом контексте слова представителя логического позитивизма, члена Венского кружка Фридриха Вайсмана,
который в своей известной статье «Как я понимаю философию» пишет: «Что такое философия, я не знаю и не могу предложить готовой формулы. Стоит мне начать обдумывать этот вопрос, как я погружаюсь в такой поток захлестывающих друг друга идей, что не могу отдать должное им всем» [4, с. 83].
Поиск дефиниции философии - это долгая и в принципе безрезультатная авантюра человеческого духа определить неопределимое, постичь непостижимое, однако в ходе которого разворачивается процесс бесконечной самоидентификации человека как такового. И в этом случае ответ на вопрос о том, что такое философия, выходит из пространства внутрипрофессионального «философского дискурса», становясь «основным вопросом» человеческого бытия. В этом смысле философия претендует на раскрытие неких универсальных смыслов и ценностей, которых не имеет ни одна другая форма человеческой культуры.
Это ситуация принципиальной неопределимости относится по преимуществу к философии как роду духовной деятельности. В этом проявляется специфика философии как такой сферы человеческого духа, в которой процесс искания - искания смысла, истины, самой философии -указывает на глубинные свойства человеческого существа, которые наиболее полно раскрывают свою человеческую уникальность именно при встрече с философией. Если вспомнить одну из известных сентенций Оскара Уайльда: «to define means to limit» (определить значит ограничить), то возможно неопределимость философии остается последним островком человеческой надежды, свободы и достоинства.
Конечно, есть «рабочие» определения философии, выступающие в качестве инструмента для конкретных (как правило, учебных) целей. Однако не следует путать «категориальный аппарат», «инструментарий» с самим феноменом философии, который выражает не столько особый способ познания мира, сколько свидетельствует о странности самого философствующего, дерзнувшего на рискованное предприятие пойти вразрез успокаивающим биологическим замыслам природы и абсолютно нефилософской социальной реальности. Ни природа, ни общество не заинтересованы в философии; более того, философия враждебна им, поскольку своим наличием свидетельствует о неприродной и несоциальной сущности человека. То, что человек философствует, означает, что он, по крайней мере, преодолевает свою биосоциальную детерминированность и выступает в качестве человеческого существа, которое в силу сообщаемой ему философией нравственной свободы способно идти вопреки биологической целесообразности и общественным канонам.
Неприродная и несоциальная сущность философии при этом нисколько не умаляет ее именно человеческого значения и содержания. В конечном счете, сущность человека не исчерпывается ни природными, ни социальными константами и доминантами. Сущность человека вообще не исчерпывается
90
ничем, и в этом одно из главных проявлений человеческой сущности. Здесь как раз можно привести в пример «неудавшийся» опыт философского определения человека, который часто инкриминируется философии в качестве ее непрактичности и поэтому бессмысленности. Но эта неудача как раз свидетельство неисчерпаемости человеческой природы, той неисчерпаемости, о которой не боится говорить только философия.
Не пытаясь дать определение философии, можно типологизировать различное понимание философии, которое сложилось в европейской философской культуре, включая и отечественную философскую традицию. Первое понимание философии можно обозначить в историко-культурных терминах, второе - в онтологических. Иными словами, для первого подхода философия будет феноменом культуры, для второго - феноменом бытия.
Первый подход наиболее распространен среди философов-профессионалов, особенно среди историков философии, согласно которым философию принято считать феноменом греческой культуры. Он представлен большим количеством авторов. Ограничимся рассмотрением данного подхода воззрениями С. С. Аверинцева, которые достаточно репрезентативны для данного типа.
Второй подход видит в философии не столько феномен греческой культуры, сколько философствование, являющееся универсальным свойством человека как такового. Этот подход также представлен значительным количеством имен. В нашем случае наиболее релевантными будут воззрения М. Хайдеггера на сущность философии и природу человека.
Коснемся идей С. С. Аверинцева. В известной статье "«Греческая «литература» и ближневосточная «словесность»" именитый филолог-христианин принципиально разводит понятия «философия» и «философствование». Он пишет: ««Общепринятое обыкновение до сих пор заставляет всех говорить - с полным основанием! - что философия впервые родилась в Ионии и что ее основателем, самым первым философом средиземноморского круга был Фалес, хотя все отлично знают, что древние египтяне, вавилоняне, иудеи и до него куда как серьезно задумывались над глубинными вопросами жизни и смерти. Нельзя утверждать, что «Книга Иова» уступает в глубине самым прославленным порождениям греческой философии (на каких весах можно было бы проверить такой приговор?); и все же «Книга Иова» являет собой все, что угодно, - «мудрость», может быть, «философствование», но во всяком случае не философию» [1, с. 44].
В чем же причина столь резкого несходства между «философией» и «философствованием»? С. С. Аверинцев, раскрывая культурно-историческое своеобразие греческой мысли, в которой, согласно ему, впервые появляется прецедент и феномен философии, объясняет это различным мировоззренческим строем народов, которые смотрели на мир по - разному, извлекая из него различные смыслы и сущности. Так, мысль египтян, вавилонян и иудеев в своих предельных достижениях не философия, объясняет он, поскольку
91
предмет этой мысли не «бытие», а «жизнь» - не «сущность», а существование, и оперирует она не «категориями», а «нерасчлененными символами человеческого самоощущения-в-мире». Отличие философии в том, что она использует техническо-методический аспект мыслительной деятельности, в результате чего она извлекает из жизненного потока явлений «неподвижно-самотождественную» «сущность» («вода» Фалеса, «число» Пифагора, «атом» Демокрита или «идея» Платона) и начинает интеллектуальное манипулирование с этой «сущностью». Высвобожденное для автономного бытия теоретическое мышление у греков впервые превратилось из «мышления-в-мире» в «мышление-о-мире». Тем самым, согласно Аверинцеву, полагается рождение философии из не-философии, которое является рождением философского языка из житейского, перерождением «слова в термин».
Таким образом, образуется терминологический статус философии как ее единственно возможный образ, который усваивается на многие столетия вперед в рамках интеллектуальной традиции, маркирующей себя именно как философская. В другой работе «Классическая греческая философия как явление историко-литературного ряда» он следующим образом описывает данный «философский мейнстрим», в основании которого лежит рациональная работа с термином: «От Фалеса до Аристотеля - немногим более двух столетий; но за этот срок философия необратимо стала философией, родившись из недр традиционной «мудрости» и отделившись от всех иных форм общественного сознания, определив свою сущность, свои задачи, свою специфическую умственную технику. Философы последующих эпох и культур - эллинизма и Рима, исламских цивилизаций и западноевропейского Средневековья, Ренессанса, Просвещенья и так далее, вплоть до классического немецкого идеализма, - имели дело уже с готовым понятием философии, как таковой, сложившейся именно тогда. Что есть философия, все узнавали от греков - как Цицерон, так и Августин, как Ибн Рошд, так и Фома Аквинский, как Декарт, так и Кант; но самим грекам не от кого было это узнать» [2, с. 110-111].
Это положение в том или ином виде будет бесконечно повторяться в монографиях, диссертациях, учебниках, статьях, лекциях, образуя, тем самым, академический взгляд на философию, ставший определяющим, с которым отождествляется существо философии как таковой. Представляется, что в данном случае речь идет все же не об абсолютно исчерпывающем понимании философии, но о том, который принято называть рациональной или более точно - научной философией. Да, такая философия есть, это очень влиятельная форма философии, но, увы, не единственная.
Примечательно то, что размышления христиански настроенного филолога С. С. Аверинцева, усматривающего сущность философии в «умственной» технике работы с абстрактными терминами, согласуются с исключительно научным (позитивистским!) пониманием философии, не выпускающим ее за пределы интеллектуальной работы методологического
92
свойства. Это позиция удобна для всех: и для христианских богословов, и для ученых-позитивистов.
Действительно, для богословия выгодно иметь такой абстрактно-теоретический образ философии, в котором «мертвая буква» философии всегда будет проигрывать перед «живым духом» религии. С одной стороны, «сущность», с другой, само существование, в конечном счете, с одной стороны, всего лишь абстрактные понятия, а с другой - «живой Бог»! Понятно, что если вы хотите найти абсолютную, единственную истину, истину самой жизни, истину спасения, за кем вы пойдете: за теоретической работой или за живым Словом, воплотившимся в плоть. Именно здесь философия и становится то «детоводителем ко Христу», то «служанкой теологии», то «методологией научного познания». Это в сущности одно и то же: в данном случае науку и религию объединяет общее неприятие подлинного автономного статуса философии, способной на самостоятельный (без помощи науки и религии), поиск истины. Не случайно в средние века образовался мощнейший тандем науки и религии, в результате которого произошло схоластическое благословение догматов науки, впоследствии, в эру позитивизма, ниспровергшую философию до уничижительнейшей роли «служанки науки».
Это и есть академическая традиция философии, с которой разорвал Ницше и которую практики свели на «нет» Кьеркегор и Достоевский, определив для XX и XXI веков совершенно иные перспективы философствования. Рецидивы научной или религиозной философии в наше время не имеют сколь-нибудь серьезного духовного влияния на человека, оставаясь достоянием религиозных учебных заведений, озабоченных катехизацией, или каких-нибудь «научных лабораторий», занимающихся семантикой и герменевтикой, в которых нет ничего кроме «эрудиции» и «техники мышления».
«Что есть философия?» нужно узнавать не у греков, как советует С. С. Аверинцев (а вместе с ним А. Ф. Лосев и многие другие), а у себя, заглядывая в глубинные и потаенные недра своего собственного человеческого духа. Ибо философия принадлежит всем, а не одной культуре и одному народу. В философии человек узнает самого себя, совершая акт экзистенциального переживания своего бытия. Именно своего как своего. Причем тут греки? Греки нужны для ознакомления с историей становления рациональной традиции мышления, они ничего не могут сообщить по поводу того, как человеку жить и как ему умирать. Это «знание» он может добыть только из собственной «бездны» (по Ницше), в которую, как хорошо известно, не очень-то любит заглядывать обыватель, особенно «профессионал» от философии.
Это как раз тот образ теоретической философии, который так яростно критиковал практически во всех своих работах Лев Шестов, противопоставляя Афины и Иерусалим, с явным предпочтением последнего, поскольку здесь происходит та самая иррациональная «встреча с бездной», в результате которой человек достигает «апофеоза беспочвенности», разрушающей все ясные и
93
понятные основания. И Шестов уходит от рационалиста Сократа к иррационалисту Иову, затем к Ницше, к Кьеркегору и Достоевскому, не без основания называя такой способ мышления «экзистенциональной философией». Но экзистенциальной, а не религиозной, поскольку религиозная философия остается в рамках схоластической традиции обслуживания христианских нужд, в этом случае по своему методологическому статусу приравниваясь к научной философии.
То, что Шестов называет «экзистенциальной философией», усматривая ее исток в иррациональных глубинах Иерусалима, а не в рациональной поверхности Афин, есть, по сути дела, философия как таковая, философия, в которой человек осознает себя в качестве человека. Экзистенциализм как направление философии все же сильно маркирован определенным взглядом на мир, сформированным в определенном месте и в определенное время и поэтому не может претендовать на тот универсализм, который достигаем в философствовании как основополагающем факте человеческого бытия.
Здесь мы подходим ко второму пониманию философии как философствования, которое артикулировано М. Хайдеггером. В работе «Основные понятия метафизики» он говорит, прежде всего, что «философствование есть один из основных родов присутствия». Это взгляд на философию с точки зрения бытия, который позволят осознать человеческую ситуацию как таковую. В этом смысле философия есть то, что «большей частью исподволь только и дает присутствию стать тем, чем оно может быть». Здесь совершенно речь не идет ни о каком «рождение философского термина из стихии жизни»; здесь речь идет единственно о человеческом существовании и его смысле, который можно осознать только изнутри философского опыта, который и есть опыт бытийного присутствия человека.
Из этого следует самое точное из наивозможнейших определений философии, на которое кто-либо решался, поскольку это определение тавтологично, а значит, и вовсе не определение с точки зрения формальной логики и вытекающей из нее научной философии. Хайдеггер говорит, что философию нельзя определить окольным путем, но только из нее самой. В результате: «Она сама есть, только когда мы философствуем. Философия есть философствование» [8, с. 329].
В такой же тональности говорит и К. Ясперс в работе «Философская вера»: «Путь мыслящего человека - это жизнь в философствовании. Поэтому философствование присуще человеку как таковому. Человек - единственное существо в мире, которому в его наличном бытии открывается бытие» [12, с. 455]. М. Хайдеггер усиливает бытийный компонент в структуре философского вопрошания: «собственно философствование лишь тогда может прийти к вопросу о бытии, если этот вопрос присущ сокровенной сущности философии, которая сама есть не что иное, как решающая возможность человеческого Dasein» [9, с. 131].
Какие выводы можно сделать, исходя из такого бытийного понимания
94
философии? Вывод о том, что человек есть Homo philosophicum, но не в антропологическом, а в онтологическом смысле. Хайдеггер говорит: «Философия есть нечто такое, что касается каждого. Она не привилегия какого-то одного человека» [8, с. 338]. И не только человека, добавим мы, но и народа. И несмотря на то, что и Хайдеггер апеллировал к грекам (преимущественно к досократикам), говоря, что «AX^Gsia предшествует истории философии, но таким образом, что ускользает от философской определимости как то, что требует своего прояснения мыслью», у греков по отношению к философии он видит нечто иное, чем видит С. С. Аверинцев. Хайдеггер говорит о мышлении, но это бытийное мышление, это мышление, в котором мыслит само бытие, рождая философию из духа удивления. Удивление не как психологическая эмоция (это самая сильная вульгаризация философии), но как бытийный акт вопрошающего духа. Для Аверинцева же мышление есть рациональная техника, одна из психоинтеллектуальных способностей человека, наряду с которой еще есть (всегда имеющая преимущество) религиозная вера.
В этом смысле, как говорит В. В. Бибихин, философия религиознее всякой религии. Или точнее: «Всякая философия религиозна уже до того, как она берется за «религиозные темы», потому что по настроению она, во всяком случае, обязана быть не менее благочестивой чем вера» [3, с. 268]. Все истины благочестия, которые развиваются впоследствии в религии, изначально рождаются в философии. Сама же философия не происходит ни из мифа, ни из чего-то еще. Она происходит из самой себя. То есть из человека. Рождение философии в этом плане совпадает с рождением человека, который только в философии и опознает свое бытие как человеческое. Разорвать этот круг, не впав в дурную интерпретацию происхождения философии от нефилософии (мифа) и не определив философию через что-то иное (науку, религию, культуру) кроме нее самой, нельзя. Такова бытийная ситуация человека.
Абстрактно-теоретическая философия, выработанная в недрах научного понимания, не может составить никакой серьезной конкуренции христианству. Если же философия в качестве философствования есть «один из основных родов присутствия», тогда ситуация принципиально иная: здесь ничего нет общего ни с наукой, ни с религией, поскольку ни наука, ни религия не выступают в качестве основных родов присутствия вообще. Просто-напросто человек может быть неверующим и неученым, оставаясь при этом человеком.
Что же человека-то делает человеком? Ни наука, ни религия, ни искусство, а то, что раскрывает ему его присутствие в бытии как единственное событие. То есть философия как философствование. «Потом» в силу своих психологических особенностей и пристрастий, а также интеллектуальных и эстетических дарований, талантов и способностей, а также жизненных обстоятельств человек может стать и ученым, и верующим, и художником, но «после» того, как станет человеком, когда философия раскроет в нем «человеческое в человеке». И это уже не просто «любовь к мудрости» -расхожее и довольно легковесное понимание философии, которое
95
распространено в околофилсофской среде, не принимающей в расчет серьезность философского действа.
Философствование раскрывает, ни много ни мало, человеческое присутствие. Ни религиозное откровение, ни научное познание, ни художественное творчество не могут раскрыть человеку смысл его присутствия, поскольку само присутствие является вторичным и производным в этих актах. Так, в религиозной картине мира существование - акт Божественного творения, в научной - продукт мировой эволюции, в художественной - результат эстетического действа художника. В любом случае здесь бытие, в котором обнаруживает себя человек, не является самосущим. Оно всегда «происходит» от чего-то внеположенного (Божья воля, законы эволюции, художественный вымысел).
И только в философии бытие предстает как бытие в своем первозданно-неиспорченном виде. Такое бытие вызывает непсихологическую реакцию, которую принято именовать «удивлением». И это, увы, не работа с абстрактными терминами и понятиями, это изначальная стихия неведомого, в которой только и возможно обнаружить и осознать подлинность своего бытия. Наверное, не случайно глубинное задание философии и заключалось в отыскании подлинного смысла бытия, который был тождественен самому бытию. И поэтому философия в этом плане есть не интеллектуальные упражнения, не логические задачи, не теоретические конструкты, а нечто гораздо большее. В философии человек соприкасается с истиной самого бытия.
В этом контексте необходимо коснуться вопроса о существе русской философии, которой большинство исследователей и ранее и теперь вообще отказывают в праве на существование. Ситуация такова, что если и признают русскую философию, то ее начало усматривают не ранее, чем в ХУШ-Х1Х веках. Следующие слова известного авторитетного историка Б. В. Яковенко: «Не может быть и речи о каком-либо самостоятельном философствовании в России до XVIII в.» [11, с. 26] можно считать чуть ли не общим мнением.
И действительно, если смотреть на философию с точки зрения культуры как теоретическую деятельность, рожденную в недрах античного духа, то именно такого типа философии в России действительно вплоть до XIX века не было. Но считать, что народ может существовать долгий период времени вообще без философствования (в смысле Хайдеггера, в смысле бытийного присутствия), невозможно. Можно, конечно, с большой натяжной, поверить Чаадаеву, что Россия не имела исторического существования. Это, в конечном счете, своеобразие историко-философского пути. Но предположить, чтобы народ не имел бытия, нелепо. Бытие русского народа легитимизировано не только его культурными достижениями, но и его философствованием, то есть бытийным присутствием.
В этом контексте весьма уместно вспомнить «умозрение в красках» Е. Н. Трубецкого, увидевшего в этом оригинальный и органичный способ отечественного философствования, посредством которого происходило
96
соприкосновение с бытием. В этом случае русская философия не выводится из «греческого контекста» со всеми соответствующими атрибутами, присущими западноевропейской философии (схоластика, рационализм, научность, дискурсивность и т. д.), но имеет свой исток непосредственно в бытии.
Иногда такой способ философствования называют неклассическим, маркируя его такими родовыми признаками, как «невербальная философия» (М. Н. Громов), «литературоцентричная философия» (С. Г. Семенова) и т. д. В любом случае здесь речь идет о бытийном способе философствования, утверждающем присутствие средствами, лежащими вне теоретической практики «культурной философии». Но что, безусловно, общее с греческим типом философии, так это удивление как изначальный бытийный феномен, который присущ человеческому как таковому, нашедшему в греческой философии лишь рациональную форму выражения.
Удивление, стимулирующее философствование и задающее вектор бытийного присутствия, может быть выражено по-разному. Кроме упомянутых неклассических форм, хотелось бы указать на характеристику русской философии, данную современным философом и исследователем К.Г. Исуповым, поскольку она, на наш взгляд, довольно точно раскрывает специфику русского способа философствования. Он определяет русскую философию не как «науку, создаваемую в диалогах профессионалов», а как «тип творческого поведения», чей генезис совпадает с процессами становления национальной культуры. Типологической особенностью такого рода философии, согласно исследователю, является «смыкание философии и филологии», которое завершило преодоление рассудочности в формах философской символики» [6, с. 42].
Если вспомнить в этом контексте упоминание Г. Гадамером таких русских писателей, как Гоголь, Достоевский и Толстой, наряду с Кьеркегором и Ницше, как «великое неакадемическое явление», потеснившее рациональную университетскую философию в западной Европе [5, с. 116], то картина станет еще более определенной. Именно в русской культуре появилось оригинальное слияние философии и литературы, породившее особый литературоцентричный и этикоцентричный стиль русской мысли. Это не значит, что философия была редуцирована до литературы и моральной проблематики. Скорее это создание языка, тяготеющего к литературной форме, на котором можно говорить о высших нравственных вопросах человеческого бытия, как иногда говорят о «проклятых вопросах».
Литературоцентричный дискурс русской философии основан не столько на традиционных категориях рациональной философии, сколько на философствовании как экзистенциальном акте. Представляется, что данный тип философии как философствования обладает достаточной открытостью и эвристичностью, отвечающей современному проблемному бытию человека, поскольку академические формы философии переживают достаточно ощутимый кризис внятности и вменяемости и не могут удовлетворить ни один
97
исконный запрос человеческого духа. По этому поводу П. Слотердайк произнес достаточно злые и едкие, но не теряющие справедливости слова: «академизм в философии есть побочный эффект хронического перепроизводства лиц, защитивших диссертации, что ведет к состязанию в борьбе за ложные преимущества, - и в результате на протяжении жизни нескольких поколений оплачиваются негодные люди и поддерживается ложные точки зрения» [7, с. 94]. Можно сказать, что в академической философии как раз отсутствует дух философствования, придающий философии достоверность и серьезность, то есть обеспечивающий онтологическую защиту не обеспеченному человеку.
В этом смысле путь русской философии как философствования во многом интуитивно почувствованный русскими писателями XIX века, касавшимися предельных вопросов, представляется достаточно весомой перспективой в сегодняшнем мире, который, утратив философский эрос, кажется, растерял последние крупицы человечности.
Список литературы
1. Аверинцев С.С. «Греческая «литература» и ближневосточная словесность // Аверинцев С.С. Образ античности: сб. статей. СПб.: Азбука-классика, 2004. С. 40-88.
2. Аверинцев С.С. Классическая греческая философия как явление историко-литературного ряда // Аверинцев С.С. Образ античности: сб. статей. СПб.: Азбука-классика, 2004. С. 106-139.
3. Бибихин В.В. Язык философии. СПб.: Наука, 2007. 389 с.
4. Вайсман Ф. Как я понимаю философию // Путь в философию. Антология / под ред. С.Я. Левита. М.; СПб.: ПЕР СЭ; Университетская книга, 2001. С. 83-111.
5. Гадамер Г. Философия и поэзия // Гадамер Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. С. 116-126.
6. Исупов К.Г. Образ России в словарном освящении // Образ России: сб. науч. статей. СПб.: Пневма, 2009. С. 23-70.
7. Слотердайк П., Хайнрихс Г.-Ю. Солнце и смерть: Диалогические исследования. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2015. 608 с.
8. Хайдеггер М. Основные понятия метафизики // Хайдеггер М. Время и бытие: статьи и выступления. М.: Республика, 1993. С. 327-345.
9. Хайдеггер М. Кант и проблема метафизики. М.: Логос, 1997.
143 с.
10. Шлет Г.Г. Очерк развития русской философии // Введенский А.И., Лосев А.Ф., Радлов Э.Л., Шпет Г.Г. Очерки истории русской философии. Свердловск: Изд-во Урал. ун-та, 1991. С. 217-579.
11. Яковенко Б.В. История русской философии. М.: Республика, 2003.
510 с.
12. Ясперс К. Философская вера // Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.: Республика, 1994. С. 420-509.
References
1. Averintsev S.S. «Grecheskaya «literatura» i blizhnevostochnaya slovesnost' // Averintsev S.S. Obraz antichnosti: sb. statej. SPb.: Azbuka-klassika, 2004. S. 4088.
2. Averintsev S.S. Klassicheskaya grecheskaya filosofiya kak yavle-nie istoriko-literaturnogo ryada // Averintsev S.S. Obraz antichnosti: sb. statej. SPb.: Azbuka-klassika, 2004. S. 106-139.
3. Bibikhin V.V. YAzyk filosofii. SPb.: Nauka, 2007. 389 s.
4. Vajsman F. Kak ya ponimayu filosofiyu // Put' v filosofiyu. Antologiya / pod red. S.YA. Levita. M., SPb.: PER SEH; Universitetskaya kniga, 2001. S. 83-111.
5. Gadamer G. Filosofiya i poehziya // Gadamer G. Aktual'nost' prekrasnogo. M.: Iskusstvo, 1991. S. 116-126.
6. Isupov K.G. Obraz Rossii v slovarnom osvyashhenii // Obraz Rossii: sb. nauch. statej. SPb.: Pnevma, 2009. S. 23-70.
7. Sloterdajk P., KHajnrikhs G.-YU. Solntse i smert': Dialogiche-skie issledovaniya. SPb.: Izd-vo Ivana Limbakha, 2015. 608 s.
8. Krnjdegger M. Osnovnye ponyatiya metafiziki // KHajdegger M. Vremya i bytie: Stat'i i vystupleniya. M.: Respublika, 1993. S. 327-345.
9. Krnjdegger M. Kant i problema metafiziki. M.: Logos, 1997. 143 s.
10. S^et G.G. Ocherk razvitiya russkoj filosofii // Vvedenskij A.I., Losev A.F., Radlov EH.L., SHpet G.G.: Ocherki istorii russkoj filo-sofii. Sverdlovsk: Izd-vo Ural. un-ta, 1991. S. 217-579.
11. Yаkovenko B.V. Istoriya russkoj filosofii. M.: Respublika, 2003. 510 s.
12. Yаspers K. Filosofskaya vera // YAspers K. Smysl i naznachenie istorii. M.: Respublika, 1994. S. 420-509.
Варава Владимир Владимирович, д-р филос. наук, проф., vladimir varavaalist.ru, Россия, Воронеж, Воронежский государственный университет,
Слепокуров Алексей Александрович, аспирант, s.alyoshaahk.ru, Россия, Воронеж, Воронежский государственный университет
PHILOSOPHIZING AS A SPECIAL FEATURE OF THE RUSSIAN THOUGHT
V.V. Varava, A.A. Slepokurov
This article deals with the issues related to the peculiarities of the Russian philosophy, for which non-academic forms of philosophizing are more adequate. Two forms of philosophy are identified: philosophy as a phenomenon of culture and philosophy as a phenomenon of heing. It is determined that this existential form of philosophizing is the most natural for Russian philosophical discourse.
Key words: philosophy, philosophizing, Russian philosophy, heing, culture, morality, literature.
Varava Vladimir Vladimirovich, doctor of Philosophical Sciences, professor, vladimir varava@list.ru, Russia, Voronezh, Voronezh State University,
Slepokurov Alexey Aleksandrovich, postgraduate student, s.alyoshaahk.ru, Russia, Voronezh, Voronezh State University
