Философское учение Г. В. Лейбница в оценке Г. В. Ф. Гегеля Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2017. № 4

А.Н. Муравьёв*

ФИЛОСОФСКОЕ УЧЕНИЕ Г.В. ЛЕЙБНИЦА В ОЦЕНКЕ Г.В.Ф. ГЕГЕЛЯ

В статье анализируется научное значение историко-философской теории Г.В.Ф. Гегеля, рассматриваются достоинства и недостатки гегелевского взгляда на историю философии, в интегрированном виде излагается оценка Гегелем философского учения Г.В. Лейбница. В своем изложении этой оценки автор статьи опирается исключительно на «Науку логики» и «Энциклопедию философских наук» Гегеля, так как тексты названных работ философа, в отличие от его популярных лекций по истории философии, известных лишь по конспектам слушателей, являются строго аутентичными. В гегелевской оценке на первый план выставляются характеристика необходимого места доктрины Лейбница в историческом развитии философии, определение способа мышления Лейбница и объективное содержание его учения, обеспечиващие этому учению бесспорную актуальность и непреходящий интерес.

Ключевые слова: Лейбниц, Гегель, история философии, монада, рассудок, разум, объект.

A. N. M u r a v y o v. Philosophical doctrine of G.V. Leibniz considered by G.V.F. Hegel

In the article there is the analysis of the scientific value of Hegel's theory of the history of philosophy; there is also consideration of advantages and disadvantages of Hegel's approach to the history of philosophy. Then the Hegel's estimation doctrine of G.V Leibniz is given in integrated way. Presenting this estimation the author of this article is only guided by «The Science of Logic» and «The Encyclopaedia of philosophical sciences» of Hegel because texts of these works compared to his popular lectures on the history of philosophy known only from the notes of listeners are pure authentic. In Hegel's estimation the characteristic of necessary place of Leibniz's doctrine in historical development of philosophy, Leibniz's way of thinking determination and objective contents of his doctrine provided him the actual continuity and endless interest are presented like the main point.

Key words: Leibniz, Hegel, history of philosophy, monad, mind, reason, object.

Название статьи обязывает прежде всего обосновать наличие в нем имени второго великого философа. Хотя отношение одного великого философа к другому имеет интерес уже в силу их величины,

* Муравьёв Андрей Николаевич — кандидат философских наук, доцент кафедры истории философии Института философии Санкт-Петербургского государственного университета, тел. 8 (812) 373-20-34; e-ma;7:muravyovan@yandex.ru

т.е. масштаба их значения для развития философской мысли, отношение к Лейбницу именно Гегеля сугубо интересно потому, что Гегель, в отличие от Вольфа, Канта, Фихте и Шеллинга, находился в самом конце исторического развития философии как логической, или систематической науки. Поэтому Гегель больше, чем они, нуждался в научном отношении к истории философии, без которого было невозможно создать законченную философскую систему, так как для этого требовалось включить в нее (снять, если выразиться по-гегелевски) всю историю философии в целом. Вот почему оценка Лейбница Гегелем вдвойне интереснее, чем оценки Лейбница со стороны ближе к нему стоявших по времени и по способу мышления Канта, Фихте и Шеллинга, не говоря уже о Вольфе. В сравнении с их более или менее субъективно-окрашенным отношением к этому предшественнику его гегелевская оценка по необходимости более научна и, стало быть, более объективна. Объективное научное значение точки зрения Гегеля на историю философии в целом и на учение Лейбница в частности состоит в том, что он рассматривает историю философии как необходимый процесс развития идеи философии, т.е. философии как таковой, которой выступает философия как логическая наука. Поскольку именно Гегелю удалось, наконец, создать логическую систему философии, постольку его оценка этого процесса, чьим необходимым моментом была Лейбницева доктрина, адекватнее оценок Канта, Фихте или Шеллинга, ибо они, несмотря на все свои старания, как известно, не смогли возвести философию в ранг науки.В гегелевской оценке Лейбница по этой причине есть даже момент абсолютности, или безусловности. Это, разумеется, отнюдь не значит, что она безупречна во всех отношениях и никто не в состоянии справедливее Гегеля оценить работу создателя интереснейшего философского учения Нового времени. Следует признать: наряду с абсолютным философским достоинством гегелевский взгляд на Лейбница и всех других великих философов не лишен относительных недостатков, которые, как и его достоинство, нельзя игнорировать. Каковы эти недостатки?

Содержательный недостаток гегелевского рассмотрения истории философии, неотделимый от его безусловного достоинства, заключается в том, что Гегель видит в истории философии развитие в направлении именно к своей системе, отчего критерием его оценки учений других великих философов выступает его собственный абсолютный идеализм, логическую основу которого составляет наука логики, имеющая своим предметом логический метод, или саморазвитие абсолютной идеи. Чем ближе какой-либо великий философ подошел к конкретному понятию абсолютной идеи,

тем выше его гегелевская оценка, чем более абстрактно он представляет себе истину, тем она ниже.

Формальный недостаток гегелевского рассмотрения истории философии, отличающийся от содержательного недостатка тем, что он не столь крепко связан с безусловным философским достоинством ее понимания Гегелем, состоит, как ни парадоксально, в обилии форм этого рассмотрения. Первая, логическая его форма содержится в гегелевской «Науке логики», причем нельзя не заметить, что в ее тексте Гегель выразил свое отношение к принципам философских учений, исторически выдвигавшимся до него, преимущественно в специальных примечаниях к тем или иным логическим категориям. Этот своеобразный параллелизм логики и истории философии показывает, что Гегелю не удалось полностью снять историческое развитие философии в ее логическом развитии. Вторая, теоретическая форма рассмотрения Гегелем истории философии содержится в его «Энциклопедии философских наук», где оно лишь в малой степени остается таким же, как в «Науке логики». Сокращенная до трех отношений мысли к объективности, история развития многими великими философами единого философского способа мышления заодно с вводной экспозицией отношения философии и опыта предваряет здесь гегелевскую систему. Третью, историческую форму рассмотрения истории философии, наиболее популярную, а потому наименее ценную в научном отношении, представляют собой гегелевские лекции по истории философии, которые, как и другие свои курсы лекций, сам он никогда не собирался публиковать в письменном виде (эти неаутентичные тексты, приписываемые Гегелю в силу того, что курсы лекций продумывал и читал именно он, имеют, правда, логическую основу, что делает их лучшими по сравнению с аналогичными по содержанию текстами других авторов, но ссылаться на них как на тексты, за которые Гегель несет полную авторскую ответственность, ни в коем случае не корректно). Однако конспекты гегелевских лекций по истории философии, составленные их слушателями, изданы под именем Гегеля, и в них тоже можно найти яркие характеристики Лейбницевой доктрины, как-то соотносящиеся с теми ее характеристиками, которые авторизованы Гегелем.

Цель настоящей статьи — интегрировать гегелевскую оценку философского учения Лейбница, дифференцировав эти весьма различные формы и опираясь исключительно на «Науку логики» и «Энциклопедию философских наук». Эта интегрированная оценка, ради которой придется опустить имеющиеся в названных произведениях гегелевские характеристики математических, формально-логических и лингвистических взглядов Лейбница, равно как и оценку

его взгляда на отношение души и тела, может быть сведена к следующим главным пунктам.

Ее первый пункт выражает необходимое место Лейбницевой доктрины в историческом развитии философии, которая, как уже сказано, есть для Гегеля абсолютный идеализм. О том, насколько далеко проведен абсолютный идеализм в различных философских учениях, Гегель размышляет в примечании к категории бытие-для-одного в главе «Для-себя-бытие» «Науки логики». В этом примечании он характеризует учение Лейбница как исторически определенную форму идеализма — более развитую, чем совершенно абстрактный идеализм Спинозы, взятый вместе с более конкретным и «эксплицированным в себе» идеализмом «благородного Мальбранша» [G.W.F. Hegel, 1975, Bd. 1, S. 151; ср.: Г.В.Ф. Гегель, 1997, с. 141], и менее развитую, чем идеализм Канта и Фихте. В связи с этим Гегель сразу же обращает внимание на «несовершенное этой системы» [ibid., S. 152; ср.: там же, с. 142], состоящее в том, что монады как представляющие собой универсум, в действительности не есть для себя самих. Они есть «лишь в себе или в боге как монаде монад или также в системе, — пишет философ. — Равным образом налицо инобытие; оно там, где оно хочет быть, в самом представлении, или как бы ни определялось третье, которое рассматривает их как иное, как многое. Множество их наличного бытия лишь исключено и притом только моментально, монады положены лишь через абстракцию как такие, которые суть не-иные» [там же]. Поэтому, продолжает Гегель, все движение, делающее Лейбницевы монады идейными, идет вне их. Оно принадлежит внешней самим монадам рассудочной рефлексии Лейбница, которая от единства абсолютной идеальности, или монады монад, «непосредственно и непонятно ( через представление сотворения)» [G.W.F. Hegel, 1975, Bd. 1, S. 153; ср.: Г.В.Ф. Гегель, 1997, с. 142] переходит к категории абстрактного множества, а от него столь же абстрактно возвращается к единству монад в виде предустановленной их творцом гармонии. «Идеальность, процесс представления вообще, остается чем-то формальным, равно как и процесс представления, взошедший к сознанию», — констатирует Гегель формальность содержания и формы идеализма Лейбница [там же]. Причина указанной формальности заключается в том, что хотя «это движение мысли само все же идет только внутри представляющей монады», однако «как раз содержание такого мышления внешне себе в себе самом» [там же]. Эту характеристику, по которой Лейбницев идеализм более идеализма Спинозы и Мальбранша «находится в границах абстрактного понятия» [G.W.F. Hegel, 1975, Bd. 1, S. 152; ср.: Г.В.Ф. Гегель, 1997, с. 141], Гегель продолжает в той же главе в примечании к категории многие

одни и связанному с нею определению отталкивания. Здесь он утверждает, что идеализм Лейбница, «исходя из представляющей монады, дошел лишь до только что рассмотренного отталкивания и притом лишь до множества как такового, в котором каждое одно есть только для себя, безразлично к наличному бытию и для-себя-бытию иных, или вообще иные даже не есть для одного. Монада есть для себя целый замкнутый мир; она не нуждается ни в одной из иных. Но это внутреннее многообразие, которое она имеет в своем процессе представления, ничего не меняет в ее определении быть для себя. Лейбницев идеализм непосредственно принимает множество как некоторое данное и не понимает его как некоторое отталкивание монады; он имеет множество лишь со стороны его абстрактной внешности... в безразличной независимости монад множество остается застывшим основным определением, так что их отношение оказывается лишь в монаде монад или в рассматривающем их философе» [ibid., S. 160; ср.: там же, с. 149]. К этому следует еще добавить, что в главе «Видимость» «Науки логики» Гегель сближает идеализм Лейбница с кантовским и фихтевским идеализмом, указывая на родство представлений монады, которые «всплывают в ней как пузыри», ибо хотя представления присущи ей, «но она есть не производящая и связующая сила», с явлением у Канта, поскольку оно «есть некоторое данное содержание восприятия», и с бесконечным толчком у Фихте, свидетельствующим о наличии в Я некоторого предела, «за который оно может изойти, но который имеет в нем некоторую сторону безразличности, по которой он, хотя и в Я, содержит непосредственное небытие Я» [ibid., Bd. 2, S. 11; ср.: там же, с. 357].

Второй пункт гегелевской оценки продолжает уже начатую Гегелем характеристику способа мышления Лейбница. В первом примечании к главе «Основание» «Науки логики» Гегель, заметив, «что основание достаточно, добавлять, собственно, весьма излишне, так как это само собой понятно; то, для чего не доставало бы основания, не имело бы никакого основания, а все должно иметь некоторое основание», подчеркивает: «Лейбниц, которому принцип достаточного основания был особенно по душе и который даже сделал его принципом всей философии, связывал с ним некоторый более глубокий смысл. чем связывается с ним обычно» [ibid., S. 65; ср.: там же, с. 404]. Этот смысл состоит в том, что Лейбниц противопоставил механической каузальности конечную, или целевую причинность, что еще ближе роднит Лейбница с Кантом, который, идя вслед именно за ним, в «Критике способности суждения» возродил открытое Аристотелем понятие цели. Согласно этому пункту, внешняя предмету его идеализма рассудочная реф-

лексия Лейбница есть вполне здоровый и развитый, т.е. изготовившийся к рождению, зародыш разумности. Она противоречит себе самой, но это противоречие является не пороком, а достижением Лейбница, весьма плодотворным для всех, кто чувствует необходимость преобразить свой обычный, рассудочный способ мысли, замкнутый в пределах абстрактного тождества А = А, в сознательный разум, мыслящий конкретно и потому не боящийся противоречий, а умеющий разрешать их. Такова первая безусловно-положительная составляющая гегелевской оценки Лейбницевой доктрины. Она подкрепляется затем в примечании к главе «Абсолютное» «Науки логики», где Гегель характеризует учения Спинозы и Лейбница как две односторонности, которые вместе друг с другом впервые дают целое представление абсолютного. Лейбницева монада заданной ей отрицательностью, т.е. рефлексией определенного содержания универсума в себя, дополняет неопределенность формы абсолютного у Спинозы, утвердительно-сущую спинозов-скую субстанцию, имеющую мышление лишь в единстве с бытием (протяжением), отчего у Лейбница «тотальность оказывается налицо хотя бы как некая рассеянная полнота» [ibid., S. 167; ср.: там же, с. 491]. Далее Гегель пишет: «Монада есть лишь одно, некоторое в себя рефлектированное отрицательное; она есть тотальность содержания мира; разное многообразное в ней не только исчезло, но и отрицательным образом сохранено; (спинозовская субстанция есть единство всего содержания; но это многообразное содержание мира есть в ней не как таковое, а в рефлексии, внешней ей). Поэтому монада есть существенно представляющая; хотя она конечна, но отнюдь не имеет пассивности, ибо изменения и определения в ней суть манифестации ее самой. Она есть энтелехия; откровение есть ее собственное действие. — При этом монада и определена, различена от других; определенность приходится на долю особенного содержания, вида и способа манифестации» [ibid., S. 167; ср.: там же, с. 491—492]. С его точки зрения, это означает, что Лейбниц «приписывает монадам известную завершенность в себе, некий вид самостоятельности; они суть сотворенные сущности. — Если ближе рассмотреть их пределы, то из этого рассмотрения получится, что манифестация их самих, присущая им, есть тотальность формы» [idid, S. 168; ср.: там же, с. 492]. В этом Гегель видит положительную сторону формальности Лейбницева идеализма: «То, что изменения монады представлены как лишенные пассивности акции, как манифестации ее самой и существенным выставлен принцип рефлексии в себя или принцип индивидуации, есть в высшей степени важное понятие» [там же]. Оно настолько важно, что, выражая содержание этой гегелевской характеристики

другими словами, можно утверждать: в выдвижении этого принципа, который будет подхвачен Кантом и Фихте, состоит необходимый вклад Лейбница в историческое развитие разума как собственно философского способа мышления.

Третий пункт, развернуто сформулированный Гегелем в главе «Механизм» «Науки логики» [G.W.F. Hegel, 1975, Bd. 2, S. 361—362; ср.: Г.В.Ф. Гегель, 1997, с. 652—653] и более сжато — в подразделе «Объект» «Энциклопедии философских наук», завершает его оценку непреходящего значения Лейбницевой доктрины. «Объект, — заявляет философ в § 194 энциклопедического изложения своей системы, — есть непосредственное бытие через равнодушие вопреки различию, как снявшему себя в него, и есть в себе тотальность, а к тому же, поскольку это тождество есть лишь в-себе-сущее моментов, он точно так же равнодушен вопреки своему непосредственному единству; он есть некоторое распадение в различенные, из которых каждый сам есть тотальность. Объект есть поэтому абсолютное противоречие совершенной самостоятельности многообразного и столь же совершенной несамостоятельности его же» [G.W.F. Hegel, 1992, S. 204; ср.: Г.В.Ф. Гегель, 1975, с. 383]. Эту логическую формулировку следует считать кратчайшим гегелевским изложением сущности учения Лейбница, как того требует ее исторический парафраз, находящийся в примечании к тексту параграфа: «Дефиниция: абсолютное есть объект, определеннее всего содержится в Лейбницевой монаде, которая должна быть некоторым объектом, но в себе представляющим, а именно — тотальностью представления мира; в ее простом единстве всякое различие есть только как идейное, несамостоятельное. Ничто не проникает в монаду извне, она есть в себе целое понятие, различенное лишь через его собственное большее или меньшее развитие. Точно так же эта простая тотальность распадается на абсолютное множество различий так, что они есть самостоятельные монады. В монаде монад и предустановленной гармонии их внутренних развитий эти субстанции точно так же вновь редуцируются к несамостоятельности и идеальности» [там же]. Если же учесть, что абсолютное противоречие объекта получает в гегелевской системе свое окончательное разрешение в абсолютной идее (или в абсолютной истине, логически познанной в ее чистом виде), то станет ясно, что третий пункт гегелевской оценки философского учения Лейбница, никоим образом не оставляющей в стороне несовершенство достигнутого этим великим мыслителем, дает ей вполне определенный безус -ловно-положительный результат.

Логическое постижение Гегелем исторического развития философии и того вклада в него, которым мы вместе с Гегелем обязаны

Лейбницу, исходя из вышеизложенного можно подытожить следующим образом: современное значение философского учения Лейбница заключается в его неотъемлемой принадлежности к историческому развитию философии как необходимому процессу постижения абсолютной истины в моментах для-себя-бытия, видимости, основания, абсолютного и объекта. Непреходящая актуальность Лейб-ницевой доктрины обусловлена тем, что без усвоения этого процесса развития с помощью истории философии как философской науки и академической дисциплины сознательно-разумный способ мышления, уже выработанный философией при активном участии Лейбница и всех других великих философов от Фалеса до Гегеля включительно, не может быть распространен и сделан всеобщим достоянием. Поскольку это необходимо сделать ради того, чтобы решить насущные задачи, которые неотвратимо встают перед современным человечеством и без России не могут быть решены, постольку Лейбницу предстоит стать не только нашим вечным современником, но и нашим вечным соотечественником, каким он сам начал становиться в 1712 г., поступив на службу к Петру Великому в качестве идейного организатора российской науки и образования.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Гегель Г. В Ф.Энциклопедия философских наук: В 3 т. М., 1975. Т. 1.

Гегель Г.В.Ф. Наука логики. СПб., 1997.

HegelG.W.F. Wssenschaftder Logik / Hrsg. Von G. Lasson. Hamburg, 1975. Bd. 1-2.

Hegel G. W.F. Enzyklop die der philosophischen Wissenschaften im Grundrisse: (1830) / Unter Mitarb. von U. Rameil / Hrsg. von W Bonsiepen, H.-Ch. Luckas // Hegel G.WF. Gesammelte Werke. Hamburg, 1992. Bd. 20.