CC BY
29
ФИЛОСОФСКО-АЛГОРИТМИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ВЛАСТИ (к постановке проблемы)
И.И. Булычев
Bulychev I.I. A philosophical and algorithmic conception of power (posing the problem). Power is defined as the ability of Subject’s will to exercise the attitude of coercion. Its attributes are domination and submission. The aspects of the main motive contradiction are democracy and counter-democracy. Its structure contains executive, legislative and judicial powers.
В своем исследовании буду исходить из определения власти как способности воли субъекта реализовать отношение принуждения. «Власть, - отмечается в современном философском словаре, - в самом общем смысле есть способность и возможность социального субъекта осуществлять свою волю, используя различные ресурсы и технологии (авторитет, силу, традиции, закон, техники манипуляции сознанием и т. д.)» [1]. Иными словами, к сущности «власти вообще» следует отнести ее способность быть общественной принудительной силой (инструментом, орудием).
К атрибутам власти следует, по-видимому, отнести господство и подчинение. Подобное понимание власти и способов ее существования достаточно традиционно (оно присутствует в работах Платона, Аристотеля, Фрейда, Райха, Фромма, Кауфмана и других).
Сторонами основного движущего (диалектического) противоречия власти выступают, скорее всего, демократия вкупе с контрдемократией. Таким образом, мной предлагается совершенно новая доктрина демократии. Дело заключается в том, что уже достаточно давно назревал кризис в понимании демократии и ее роли в обществе, а ныне он достиг своего пика. В теоретическом сознании это выражается в критике существующих доктрин демократии и признании отсутствия в современной политологической, философской и иной литературе универсального и всеохватывающего понимания демократии [2].
Кроме того, на Западе несколько последних десятилетий велась критика сложившегося там общества как в принципе недемократического (А. Зиновьев, Г. Маркузе, Ф. Хайек и многие другие). И в самом деле, политическая борьба в западном обществе нередко носит неустранимый отпечаток тоталитаризма. Может ли, к примеру, все мно-
гообразие интересов укладываться в программы двух-трех главных партий, постоянно сменяющих друг друга на политической арене новейшей истории? Между тем политическая деятельность вне этих партий, представляющих собой крупные бюрократические организации, практически бесцельна, ведь на нее необходимы большие средства. К сказанному следует добавить отнюдь недемократическую ситуацию, сложившуюся в СМИ [3].
Основной методологический просчет западных концепций демократии видится в сведении ее по преимуществу к внешней форме и структуре. В частности, широко распространен стереотип демократического устройства как государства, в котором налицо четкое разделение власти на исполнительную, законодательную и судебную. Между тем указанное разделение представляет собой именно структуру власти, которая может быть, конечно, демократической. Однако в самой этой структуре не содержится препятствий для того, чтобы служить также орудием антидемократии. Сведение же демократии к парламентской системе правления и вовсе является отождествлением демократии лишь с одной-единственной исторической формой государства. Следует согласиться с тем, что типичным мифом выступает тезис о невозможности функционирования демократии вне парламентаризма и многопартийной системы, ибо последние суть производное от современной рыночной экономики, а не нечто пригодное для всех времен и народов.
Не смогла сформировать в полной мере последовательную доктрину демократии и марксистская теория. Так, В. Ленин вслед за Ф. Энгельсом не раз говорил о том, что в по-стклассовом обществе «уничтожение государства есть уничтожение также и демократии... отмирание государства есть отмирание
демократии» [4]. Иначе говоря, классический марксизм склонен отождествлять демократию с некоторой преходящей общественной формой. Отсюда вывод Ленина о том, что демократия вовсе не есть предел, а лишь один из этапов по дороге от феодализма к капитализму и от него к бесклассовому обществу [4, с. 99].
Таким образом, марксизм, при всех различиях его с немарксистскими (западными) доктринами, также склонен сводить демократию к некоторой исторически обусловленной и одновременно преходящей «форме», ибо «демократия есть форма государства, одна из его разновидностей. <...> ...она означает формальное признание равенства между гражданами, равного права всех на определение устройства государства и управления им» [4, с. 100]. Естественно, что настанет время, когда демократический этап будет полностью преодолен и проблема демократии вообще снимется с повестки дня.
Получается далее, что путь «от формального равенства к фактическому», то есть осуществление правила «от каждого по способностям, каждому по потребностям» [4, с. 99], пролегает за рамками демократического процесса. В свете сказанного становится понятным весьма эмоциональное выступление Ленина против выдвигавшихся его оппонентами лозунгов «диктатуры» или «власти» демократии. Ведь последняя, с его точки зрения, - это «формальный парламентаризм» [5], «формальное равенство», то есть, в конечном счете, всего лишь форма классовой организации общества, которую революционный пролетариат должен отбросить, установив собственную диктатуру, которая лежит за рамками и вне форм демократии! Ибо «полная демократия равняется никакой демократии» !
Разумеется, односторонность подобного подхода к демократии как организации сугубо классового, в основном капиталистического, общества, не могла не осознаваться Лениным, и в его работах мы встречаем также иные мотивы. Наиболее существенные из них - признание диктатуры пролетариата и Советов более высоким типом демократии по сравнению с буржуазным парламентаризмом. («Мы пришли к тому типу демократии, которой в Западной Европе нигде не существовал. Он имел свой прообраз только в Парижской Коммуне...» [6]). В переходный период от капитализма к новому обществу дик-
татура государства означает осуществление демократии «для гигантского большинства народа...» [4, с. 89].
Итак, в конечном счете принцип демократии был выведен в марксизме за рамки капиталистического общества и признан действующим также в переходный период от классового общества к бесклассовому, однако представление о ней лишь как «форме» государственной организации не было преодолено. В послеленинский период принцип демократии постепенно формулируется как все более фундаментальный и его действие распространяется на любое состояние общества (первобытнообщинное, классовое и бесклассовое).
Тем не менее, непоследовательность в истолковании сущности демократии не устраняется, поскольку она продолжает связываться с отдельными формами государственной и общественной власти и управления [7]. Характерна в данной связи позиция B.C. Ма-нешина, который полагал, что «...антиподом демократии является деспотизм, а тирании совсем не имеют демократических проявлений» [8]. Как, однако, подобное утверждение согласовать с фактами прошлой и современной истории? Так, Древний Рим в свое время эволюционировал от республиканской формы управления к императорской, при этом демократические институты власти не утратили полностью своего значения. В XX веке нацистский и сталинский режимы не отказывались от некоторых (пусть во многом декоративных) демократических по форме государственных и общественных институтов.
Итак, основной методологический просчет сложившихся доктрин демократии -сведение последней к более или менее широкой форме или структуре организации общественной власти и управления. Между тем адекватный подход к проблеме демократии, на мой взгляд, заключается в рассмотрении ее с точки зрения содержательного социально-философского и притом аксиологического плана. Полагаю, что в подобном ракурсе диалектика демократии и контрдемократии выступает основным движущим противоречием власти любого типа, вида и уровня и, следовательно, вечным механизмом осуществления последней.
Отдельного обсуждения требует вопрос о логически достоверных определениях демократии и контрдемократии. Сразу должен заметить, что ни одно из существующих их
определений логически корректным не представляется. Развитие алгоритмической философской теории в самых различных ее аспектах позволяет сформулировать весьма важную логическую закономерность: аксиологические противоречия должны непременно определяться иерархически через более высокие и общие. Власть отнесена мной к сфере общественной воли. Поэтому демократическую власть необходимо раскрывать путем использования всех иерархически предшествующих аксиологических категорий (лидерство, авторитет, культура, прогресс). Точно также альтернативную сторону власти раскрывают понятия, находящееся по отношению к указанным в естественной диалектической оппозиции. Из сказанного выше следует, что демократию необходимо определить через более объемное и фундаментальное понятие лидерства. Искомая формулировка в данном случае будет выглядеть таким образом: демократия есть власть лидера. Соответственно, контрдемократия суть власть контрлидера. Демократия, следовательно, суть прогрессивная, гуманная и ав-торитетно-кулътурная сторона противоречия, в то время как контрдемократия, напротив, его в целом регрессивная и антигуманная сторона. Диалектически противоречивая сущность власти нередко приводила к тому, что глубоко революционные и демократически преобразования позднее перерождаются в антидемократические.
Замечу, далее, что приведенное определение демократии отнюдь не находится в противоречии с пониманием ее как власти народа, если только последний понимается в привычном нам аксиологическом плане, то есть в качестве прогрессивной силы истории. Просто привычное истолкование демократии является несколько узким, если учесть, что народ (население) есть лишь один из трех основных компонентов в структуре субъекта. Ведь, помимо народа (населения) существует также личности (индивиды) и общности (группы), которые вместе с народом также осуществляют позитивные общественные преобразования.
Французская буржуазная революция, Парижская Коммуна, Октябрьская революция - качественные и притом демократические явления! Они несли с собой принципиальное расширение демократии, вовлечение в демократический процесс более широких масс населения. Что же касается формы это-
го переворота - насильственного, вооруженного или, напротив, ненасильственного, невооруженного - то она имеет вторичное значение. Иными словами, важна не форма, а демократическое содержание исторического события.
В классовом обществе механизмы управления (институты демократии) отчуждаются от людей и превращаются в самостоятельную и относительно автономную силу. При этом нередко формы управленческой воли и демократии теряют непосредственную связь с содержанием и начинают жить как бы самостоятельно. Процесс демократического принятия решений в первобытном и отчасти рабовладельческом и феодальном обществе первоначально предполагал участие всех взрослых членов социума. Однако по мере роста населения прямое участие всего социума в принятии тех или иных судьбоносных решений становится все менее возможным, и демократия превращается во все более сложный общественно-политический и государственный институт, теряющий непосредственную связь с индивидуальными волями большинства общества. Реальная власть постепенно переходит в руки господствующего меньшинства, в результате чего демократия приобретает отчетливо формальный характер. Дело доходит до того, что антидемократические по своей сути режимы рядятся, тем не менее, в демократическую тогу. Иначе говоря, власть господствующего класса осуществляет свою диктатуру в демократической форме. Особенно это характерно для деятельности государства, которое нередко подавляет большинство в интересах меньшинства. И демократия здесь существует в лучшем случае для господствующего класса в целом.
Понимание демократии вкупе с контрдемократией как сторон основного диалектического противоречия института власти означает, что в рамках социума всегда велась, ведется и будет вестись борьба между субъектами прогресса и регресса, культуры и контркультуры. Метаморфозы демократического процесса являются отражением того обстоятельства, что большинство и меньшинство могут оказаться как на стороне демократии, так и контрдемократии. Такие же привычные нам институты, как парламент, вече, опросы общественного мнения, различные органы самоуправления (земства и многое другое) являются всего лишь фор-
мами, а не сущностью демократии или, напротив, контрдемократии. Всякое осуществление воли представляет собой механизм реализации властных полномочий. Данный механизм осуществляется самыми разными формами, а не только теми, которые указаны выше. Более того, авторитарная и даже тоталитарная власть автоматически не является чем-то несовместимым с демократией, если король, император, генеральный секретарь какой-либо партии, или узкая группа революционеров использует свою власть, в конечном счете, в интересах большинства, а не меньшинства (даже если само большинство является в данный момент времени пассивным объектом, а порой даже активным противником проводимых исторических преобразований). В то же время, тирания народовластия способна нередко привести к деградации данную страну или государство.
В частности, сталинизм как тирания «народовластия» (то есть народовластия с отрицательным знаком) не есть нечто единичное и уникальное в истории. Подобные явления имели место и ранее. И именно к ним в полной мере можно отнести следующие слова И.А. Ильина: «Демократии зарождаются через демагогию, через низкую лесть интересам и инстинктам масс. <...> Господство демократии означает господство интересов разных общественных групп и их борьбу за власть. И это есть источник вырождения демократии».
В итоге, прихожу к выводу, что, с одной стороны, власть императора, фараона, генерального секретаря автоматически не является антидемократической, равно как не являются антидемократическими сами по себе такие формы государства, как империя, олигархия и другие автократические и даже тоталитарные режимы. В то же время не являются автоматически демократическими страны, представляющие собой современные парламентские и им подобные республики. Все это лишь формы общественного управления, которые способны нести принципиально различное содержание, то есть быть демократическими или контрдемократическими.
В отечественной литературе конца 80-х -90-х годов XX столетия нередко утверждалось, что большевики исключительно насильственно создали неорабовладельческий сталинский режим, который большинство населения вынуждено было терпеть. Однако
это не соответствует реальным историческим фактам. В том-то и дело, что режим создавался при самом активном и заинтересованном участии масс. Это было именно народовластие, однако, народовластие во многом с отрицательной социальной направленностью, которое естественным образом трансформировалось в тиранию и тоталитаризм.
Парадоксально, но факт, что сталинский репрессии, в определенном смысле, имели вполне демократическое содержание, ибо «...в значительной мере отражали стремление народных масс помешать превращению партийно-государственного аппарата власти в нового господина общества». С этой точки зрения, можно согласиться с А. Зиновьевым в том, что «сталинский период был периодом подлинного народовластия, был вершиной народовластия». Примечательной чертой подобного народовластия являлось прямое обращение вышедшего из народа руководителя непосредственно к своему народу, минуя официальный государственный аппарат [9]. Правда, «народовластие» такого рода может оказаться похуже любой тирании. В данной связи нельзя не согласиться с замечательным русским философом в том, что десталинизация страны при Хрущеве была ликвидацией «народовластия» и переходом к государственно-бюрократической системе. При всех недостатках последней это было несомненное благо для страны. Возврат к сталинизму привел бы к деграции. Позднее во многом аналогичное развитие событий имело место в Китае при Мао Цзедуне. В обоих случаях первоначальный демократический процесс сопровождался поворотом к контрдемократии, субъектом которого оказалось «народовластие» с отрицательным знаком.
Подобная метаморфоза была исторически обусловлена целым рядом обстоятельств. Главные из них таковы:
1) невысокий культурный уровень населения страны (в том числе демократических традиций);
2) слабость самого авангарда - субъекта революционных преобразований и неспособность его направить развитие страны в более благоприятное русло (оптимального сочетания плана и рынка, государственных и военно-политических структур с гражданским обществом и так далее):
3) внешняя угроза восставшим массам, что способствовало милитаризации страны и всей ее жизни.
Из сказанного следует тот вывод, что признак подчинения меньшинства большинству автоматически не относится к сущностному в системе демократии. Однако демократия, не умеющая или не способная привлечь к управлению обществом широкие слои населения, нередко перерождается в антидемократию.
Как отмечает авторитетный на Западе политолог Ф. Хайек, демократия, претендующая на право решать любой вопрос от имени большинства, на деле превратилась в форму правления, при которой правящий орган ничем не ограничен. Потребность в формировании организованного большинства для поддержки интересов отдельных групп породила новый источник произвола и пристрастности. Большинство в парламенте, чтобы оставаться таковым, делает все мыслимое в пользу групп со специфическими интересами, то есть покупает их поддержку, предоставляя им привилегии. В результате мы создали машину, позволяющую именем гипотетического большинства санкционировать меры, действительному большинству неугодные.
Хайек, как и ряд других авторов, характеризующих современную западную демократию как тоталитарную, полагает, что произошло извращение демократического идеала. В действительности, процесс демократии в классовом обществе иначе развиваться просто не мог; и от имени большинства общества по мере крушения родовой и раннерабовладельческой демократии большинство населения фактически так или иначе устранялось от реального управления. Ни парламенты, ни правительства этой воли не выражают. «Правительство всегда выражает волю большинства и никогда, - пишет А. Зиновьев. - Правительство и есть воплощение большинства, как бы к его решениям не относилось само эмпирическое большинство. Последнее вообще не имеет никакой воли. Волей его всегда является воля манипулирующего им меньшинства. Большинство вообще не существует как изначально данный фактор. Оно должно быть создано, организовано как нечто искусственное. В этом и заключается функция демократического правительства». И далее: «Именно организованное (искусственное, фиктивное) большинст-
во есть единственный способ для демократического правительства действовать в интересах общества как целого» [10].
Ни демократию, ни контрдемократию нельзя сводить лишь к каким-то относительно внешним их проявлениям и чрезмерно противопоставлять Запад и Восток (не только в XX веке, но и в ретроспективе). Можно говорить лишь о значительно более сильной демократической направленности Западной Европы и североамериканской цивилизации по сравнению с азиатской, латиноамериканской и так далее, если за основу брать историю человечества в целом. Однако подобное противополагание не носит абсолютного характера, ибо, с одной стороны, в самой Западной Европе отнюдь не все страны исторически могут служить примером демократического развития, с другой - в ряде регионов незападного мира также имело место вполне демократическое развитие. В данной связи переход к демократическим методам осуществления власти в ряде стран не западной цивилизации (Япония, Южная Корея, Индия и так далее) является следствием не только внешнего влияния и заимствования, но и результатом того, что внутри самих стран также формировалась демократическая культура, хотя ее потенциал и был слабее западной.
Таким образом, мной предложено предельно расширенное толкование категорий демократии и контрдемократии как сторон основного движущего противоречия управленческой воли (любого ее типа, вида и формы). С этой точки зрения первобытный совет рода, совет старейшин, античные полисы, империи рабовладельческого и феодального периода, рабовладельческие и феодальные республики, государственные формы и режимы нового и новейшего времени есть не что иное, как формы в целом поступательного развития демократических управленческих институтов, впрочем как и соответствующего развития методов и форм контрдемократии. Иными словами, невозможно вне конкретного теоретического анализа признать какую бы то ни было форму демократической или, напротив, антидемократической. Самая суровая диктатура может в данных исторических условиях знаменовать собой расширение демократии. В то же время сползание к анархии или тирании большинства (диктатура масс) есть процесс контрдемократического порядка.
В рассматриваемой связи западноевропейская линия развития, начиная с античности, может быть охарактеризована как более демократическая по сравнению с азиатской в первую очередь не потому, что последняя традиционно была более жесткой (а то и жесткой) и тоталитарной, а также большее число граждан на Западе было вовлечено в демократический процесс, чем в азиатском регионе. Дело главным образом в том, что сами подданные государства азиатской ветви развития цивилизации нередко оказывали массовую поддержку именно контрдемократии. И это естественно, ибо нельзя тысячелетиями держаться политической элите лишь силой подавления большинства! Только с учетом всего сказанного выше могу согласиться с теми, кто полагает необходимым защищать демократию от «народа» [2, с. 95].
По своей структуре власть бывает, по-видимому, исполнительной, законодательной и судебной. Данная структура сложилась уже в античном (римском обществе). Что касается предшествующих исторических периодов, то власть там по своей структуре носит еще во многом синкретический (нерасчлененный) характер.
Замечу, что само наличие всех указанных выше компонентов вовсе не свидетельствует о ее демократичности. Во-первых, в реальной структуре многих западных стран нередко доминирует одна из трех ветвей -чаще всего законодательная. Во-вторых, все три ветви порой подчинены правительству,
представляющему собой волю победившей на выборах партии [10, с. 201]. В данной связи неудивительно, что целый ряд политологов и общественных деятелей утверждает, что теория разделения власти фактически не была воплощена в жизнь.
ВЛАСТЬ
Атрибуты Стороны основного противоречия Структура
Г осподство Подчинение Демократия Контрдемократия Исполнительная Законодательная Судебная
1. Современный философский словарь. Москва -Бишкек - Екатеринбург, 1996. С. 77.
2. См.: Вылегжанин Д.А. Политология. Учеб. пособие. Иваново, 1998. С. 79.
3. Агурский М. С. Современные общественноэкономические системы и их перспективы // Из-под глыб: Сб. ст. М., 1974. С. 84.
4. Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 33. С. 82.
5. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 280.
6. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 43.
7. См., напр.: Философский словарь. 4-е изд. М.,
1980. С. 89-90.
8. Манешин B.C. Демократия и дисциплина. М., 1977. С. 6.
9. Зиновьев А. Русский эксперимент. М., 1995. С. 59.
10. Зиновьев А. Запад. Феномен западнизма. М., 1995. С. 223.
