CC BY
55
УДК 001.102.1
В. П. КАДОЧНИКОВ
Уральский государственный горный университет, г. Екатеринбург
ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ НАУЧНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ ФЕНОМЕНА ИНФОРМАЦИИ
Феномен информации заслуженно пользуется все более возрастающим вниманием исследователей как в естественных и гуманитарных науках, так и в сфере философии.
Онтологическая платформа философии, в ее историческом генезисе складывающаяся как метафизическая (первофилософская), при феноменологическом подходе к ней подобна онтике науки, естественно-научной парадигме, исходит из максимы «к самим вещам» и вещной «самопонятности» (1). При этом «феномен» — «то, что показывает себя, самокажущееся, очевидное», «само-по-себе-себя-ка-жущее» (2). В частности, отсюда проистекает всегдашняя необходимость философской рефлексии над достижениями науки и техники. Именно с такими философскими основоположениями мы будем подходить к исследованию феномена информации в данной статье, имея целью заручиться поддержкой научного знания в его философском определении.
О «роддимых пятнах» теории информации. Может показаться странным, но специальные варианты научного описания и определения феномена информации, находящиеся в настоящее время в употреблении, сложились достаточно давно, еще в середине прошлого века. Произошло это на междисциплинарной основе, прежде всего в математической физике, теории электросвязи, кибернетике и инженерной практике. В тот период наука до такой степени далеко шагнула, что наши современники до сих пор пользуются многими ее результатами, дорабатывая, внедряя их во многие сферы общественной практики. И здесь, как представляется, не лишними могут оказаться некоторые общие предварительные замечания, важные как для уточнения деталей генезиса научных представлений об информации, так и проливающие свет на ее существенные основания.
В настоящее время в отечественной философской литературе распространена концепция, будто новейшая наука (неклассическая, постнеклассичес-кая) распространяется посредством применения аппарата физики, прежде всего термодинамики, к сложным предметам/объектам биологии, а в перспективе и социологии и других гуманитарных наук. Не отрицая такой тенденции как частной, особенной, мы предпочитаем исходить из несколько иной позиции.
Если трансформация оснований физического знания, в широком смысле слова произошедшая на грани Х1Х-ХХ веков, наделила человечество плюралистическими представлениями о микро-, макро, мегамирах, имеющих каждый свои специфические законы, то научно-техническая революция, произошедшая в Европе и США в середине ХХ века, не оставив в стороне и СССР, Японию и другие страны, по-
мимо всего прочего, выразилась в распространении эволюционных представлений, методов, моделей, выработанных в биологии, на предметы/объекты всего естествознания. То есть и на «мертвую» материю, технику и технологию. Теория информации явилась одним из существенных следствий такого грандиозного качественного изменения всей науки. Произошло то, что К. Маркс в свое время и применительно к другим задачам справедливо назвал переворачиванием метода, когда «анатомия человека — ключ к анатомии обезьяны». От сложно организованного — к простому. Однако, в отличие от максимы умозрений Маркса, предписывающей человеческий эталон измерения «мертвого» и «живого» мира, за эталон в методологии новой науки стало возможным принять всего лишь организм. А человек в современной научной картине мира обозначен как ее предел понятием «антропного принципа».
Такой, пусть не полный, поворот науки к сложным предметам/объектам, с одной стороны, сделал необходимой и возможной интересующую нас общую теорию информации. С другой стороны, наделил ее некими «родимыми пятнами». В то же время диалектика складывания новой общенаучной методологии как раз может быть прослежена на примере генезиса общей теории информации, кибернетики и других связанных с ними дисциплин.
Теория информации и кибернетика, их инженерные воплощения, приведшие в конце концов к современному буму информатики, базируются на редукции человеческих задач и методов к конструктивным элементам модели гомеостаза организма. При этом на другом уровне сложности воспроизвелась ситуация, характеризующая классическую науку, когда мир и человек истолковывались по аналогии с часами. Только теперь уже и природа, и человек, активность его мозга истолковываются естествознанием по аналогии с компьютером (3), материализовавшим идею гомеостата У.Р. Эшби. Этот факт, характерный для методологии современной науки, в литературе прикрывается философскими умозрениями о компьютере как аналоговом устройстве работы человеческого мозга.
Что касается других доказательств воздействия методов биологии на естественно-научную методологию вообще и на складывание теории информации, важной для нас в данном исследовании, следует указать, прежде всего, на ассимиляцию естествознанием в 40-50-х гг. ХХ века системного подхода, существенную роль в этой концепции австрийского биолога Л. фон Берталанфи. Коротко выражая суть своей концепции, Л. фон Берталанфи написал: «Организмы суть организованные явления, и мы, биологи, должны проанализировать их в этом аспекте» (4).
Веками вынашиваемые синтетические подходы, существовавшие как описательные, натуралистические в геологии, минералогии, биологии, медицине, социологии, в середине ХХ века как бы вдруг получили подкрепление междисциплинарных интересов и методологии системных исследований. На то были свои причины. Теории относительности, квантовая механика в сочетании с современной термодинамикой и теорией неравновесных систем (синергетикой), открытием генов и их значения в эволюционном процессе и тому подобные приращения науки поставили, как подчеркнул И.Р. Пригожин, перед фактом, что природа значительно сложнее, нежели представления о ней в классической науке. Превращение органических процессов жизни из предмета биологии, медицины в предмет междисциплинарных интересов физиков, химиков, физиологов, нейрофизиологов, психологов и других ученых создало благодатную почву для появления новых синтетических подходов современной науки. Во многом именно биологи (как по профессии, так и по предмету научных интересов), действуя вопреки сложности своего предмета, стремясь по примеру физиков превратить свою область знаний из описательной в но-мотетическую дисциплину, создали прообраз новейшего естествознания. Прочно утвердившаяся идеология системных исследований предметов/объектов науки и техники, сочетающая анализ с синтезом, исходит из обмена взаимодействующих систем веществом, энергией и информацией.
Наряду со своего рода «биологизацией» общенаучной методологии, ее эволюционистским креном происходила унификация средств. Теория информации складывается, как ответ на многовековой поиск «формы форм». Она явилась в качестве варианта синтеза эволюционных и математических подходов в описании усложняющихся объектов науки.
Приоритет математических подходов к феномену информации в 40-50-е гг. ХХ века дал ключевое слово в название теории информации, именуемой и в настоящее время «математической (общей) теорией информации». Для математической теории информации изначально характерно абстрагирование от физического, не говоря уже о социальном содержании транслируемой информации. Такой подход во многом объясняется особенностями первых этапов генезиса упомянутой теории, тематической нацеленностью на решение инженерной проблемы передачи сигнала по «зашумленным» каналам связи. Однако все вехи становления теории информации достаточно условны.
Об исторических корнях теории информации. Несомненно, что количественные подходы к информации как предмету специального интереса науки реализовались лишь в середине ХХ века. Вместе с тем каждый образованный человек знает, что еще пифагорейцы выражали мир символически, в его совершенствах и несовершенствах, посредством числа. Платон в диалоге «Тимей» оперировал аксиоматическими представлениями о геометрических формах и считал простые субстанции (земля, вода, воздух и огонь), из которых складываются тела, состоящими из уплотненных или разреженных невесомых первоэлементов, геометрических фигур: земля — из кубиков, огонь — из тетраэдров и т.д. А правдоподобное слово о природе он связывал с необходимостью применять данные о созерцаемом многообразии комбинаций треугольников и состоящих из них многогранников. Вселенная ассоциировалась у него с самым сложным из мыслимых многогранников —
шаром (сферой). Коперник, Кеплер, Галилей, Ньютон, Лейбниц и др. задолго до середины ХХ века применяли к исследованию порядка и разнообразия мира формы, аксиомы геометрии, число и меру. Бесспорно одно, что в количественных подходах к феномену информации нашли, в частности, воплощение и продолжение многовековые интенции математики и математиков, выраженные, в частности, А. Лебегом еще в 1902 г.: «...Следовало бы создать такую теорию, которая могла бы прилагаться одновременно к объемам, к температуре, к аппетиту, к государственному бюджету, к плодородию почвы, к уму, к уровню воды в Сене, к удивлению и т.д. и, в частности, к величине числа, измеряющего величину» (5).
Одни и те же теоретические основания, сочетающие эволюционный подход к предметам/объектам науки с интегральными, инструментальными и возможностями новой математики, породили теорию информации, кибернетику и теорию систем. Так, если современные естественно-научные представления об информации связывают ее суть с состоянием и изменением внутренней формы (структуры) предметов, масс-энергетических процессов, что фиксируется посредством содержательно нейтральных вероятностно-статистических методов, то в этой связи просто нельзя пройти мимо корреляции информационных и системных подходов в истории науки. Уже в общей теории систем Л. фон Берталанфи решается вопрос «о принципах, применимых к системам вообще, независимо от их физической, биологической или социальной природы. Если мы поставим такую задачу и подходящим образом определим понятие системы, то обнаружим, что существуют модели, принципы и законы, которые применимы к обобщенным системам независимо от их частного вида, элементов или «сил», их составляющих» (6). Получилось так, что более сложные, чем в классической науке, проблемы организации и самоорганизации масс-энергии в неорганической, органической среде, обществе и технике посредством использования «царского пути» математики (И. Кант), оперирования чистыми формами привели к созданию изоморфных одна другой абстрактной общей теории систем и адресно интересующей нас теории информации.
До сих пор в русле математической (общей) теории информации принято считать, что «любое взаимодействие между объектами, в процессе которого один приобретает некоторую субстанцию, а другой ее не теряет, называется информационным взаимодействием. При этом передаваемая субстанция называется Информацией» (7). Очевидно, что субстанция здесь не более чем формально логический субъект суждения — носитель свойств, математическая фигура, форма, символическая «дырка от бублика».
О философском значении идей основоположников общей теории информации. Представления прикладных математиков, физиков, инженеров об информации не только способствовали решению целого ряда инженерных проблем, но и послужили основой для первых определений феномена информации в философии, заимствованы гуманитарными науками. При этом неминуемо произошли прямые переносы признаков, характеризующих особенное на всеобщее. Это касается как физикалистских, так и, в еще большей мере, математических статистически-вероятностных содержаний, которые входят в объем математической (общей) теории информации. С другой стороны, в литературе, преимущест-
венно философской, встречаются позиции, где явно недооценивается значение труда, содеянного учеными в осмыслении феномена информации.
К примеру, не так давно авторский коллектив, состоящий из именитых отечественных специалистов, имея в виду основоположников научного изучения информации, высказался следующим образом: «Вопросы о сущности информации и ее соотношении с физической картиной мира даже не возникали. Винер ограничился беглым замечанием о том, что информация есть именно информация, а не материя или энергия» (8). Странное обстоятельство, когда авторы не могут не знать, но не замечают действительного вклада предшественников.
«Почти с самого начала, — писал Н. Винер, — мне стало ясно, что новые концепции связи и управления влекут за собой новое понимание человека и человеческих знаний о Вселенной и обществе» (9). А предисловие к книге Н. Винера «Кибернетика и общество» имеет заголовок «Идея вероятностной Вселенной» (10). И здесь недвусмысленно дается понять взаимозависимость феноменов Вселенной и информации, негэнтропии, так как «передаваемая рядом сигналов информация является мерой организации» (11). Периодическое влияние солнечной энергии на процессы фотосинтеза растений на Земле является у Винера убедительным аргументом в пользу эффективной, «причиняющей» роли энергетически малозатратной информации на системную организацию и самоорганизацию вообще (12). Н. Винер, Л. Брил-люэн и др. основоположники теории информации были озабочены решением образа-парадокса, получившего имя «демона Максвелла», за которым стоит теоретическая проблема перехода от броунова движения микрочастиц к созданию островков организации и порядка метагалактического целого, включая живые организмы и человека.
Вместе с тем, в специальной литературе по теме приоритет в трактовке информации обычно отдается Клоду Шеннону, что справедливо, но не совсем верно, т.к. тем самым незаслуженно принижается роль в этом Н. Винера, А. Розенблюта, У. Эшби и других пионеров ее изучения.
К. Шеннон — выпускник Массачусетского технологического института (МТИ), работая в Лаборатории Белла и решая проблему передачи сигналов (кодов) по зашумленным каналам связи, пришел к выводу о том, что информация есть количественная мера разнообразия, закрепленная в структуре сигнала (кода). Этот подход получил позже хождение в качестве «синтаксического» подхода к информационному феномену. При этом содержанию сигнала («семантический подход», «семантический аспект») и его практически-прагматической ценности («прагматический подход», «прагматический аспект») не придавалось большого значения. Информации вменялось свойство уменьшать неопределенность, способствовать упорядоченности или ее проявлять. К трактовке информации была применена формула Л. Больцмана, выработанная для измерения энтропии в термодинамике. Информация тем самым, как это впервые констатировал Л. Бриллюэн, превратилась в разновидность негэнтропии (упорядоченности и разнообразия) (13).
Норберт Винер — профессор той кафедры математики МТИ, где в студенческие годы специализировался К. Шеннон, помимо вклада в трактовку количественного синтаксического аспекта информации много сделал для прояснения ее качественной стороны (семантический и прагматический аспек-
ты). Он немало поспособствовал выяснению объема и содержания феномена информации для современного общества и его будущего.
Математик Н. Винер, по сути продолживший разработку упомянутых выше идей Лебега, определение понятия количества информации считал формулой Шеннона — Винера (14). Но сама по себе возможность описать только лишь количественные признаки информации, в отрыве от физической компоненты, не удовлетворяла запросам Н. Винера. «Когда мы ставили перед собой какую-нибудь задачу, — писал он, — я всегда прежде всего стремился понять ее физический и даже инженерный смысл» (15). Винер еще в годы Первой мировой войны занимался прикладными задачами корректировки артиллерийской стрельбы, что было продолжено в годы Второй мировой войны, в приложении к задачам корректировки стрельбы по быстролетящим целям, наряду с проблемами дешифровки секретных кодов, усовершенствованием управляемых протезов, созданием вычислительных машин и автоматических устройств на их основе, включая возможность самоуправляемых заводов, и т.д. В основу представлений об организации управляемых и самоуправляемых систем, их прямых и обратных связях была положена концепция гомеостаза живых организмов. Удивительное создание эволюции — организм — за жизнь, от рождения до смерти, при взаимодействии с окружающей средой и взаимоприспособления с ней может многократно сменить субстратное содержимое принадлежащих ему внутренней и внешней форм. Теории информации и кибернетики, предметно занявшейся вопросами организации, самоорганизации, управления в живом организме и машине, рождались, будучи плодом усилий коллектива ученых, казалось бы, совершенно различных направлений. Какие «формы форм» могли объединить, какие цели объединили таких в прошлом различных специалистов? Как это часто бывает, сложился «незримый колледж», в который входили прежде всего участники неофициального семинара, организованного Н. Винером в годы Второй мировой войны в Прин-стоне, — инженер Д. Байглоу, психиатр У. Р. Эшби, нейрофизиолог А. Розенблют, инженеры-связисты, специалисты по вычислительной технике и т.д. (16).
Не один Норберт Винер, используя идеи «самоорганизующихся систем», «гомеостаза» У.Р. Эшби, строил теоретические модели искусственных устройств, включенных в производство, обмен, распределение и потребление информации как упрощенные копии живых организмов. Как организмы обмениваются со средой веществом, энергией и информацией, оставаясь при этом «теми же самыми», так и «умные» машины Винера и других корифеев кибернетики и теории информации. При этом информация выступала и «сырьем», на котором работают технические устройства, и их основным свойством, функцией. Изначально информационные прямые и обратные связи технических устройств со средой, при малых затратах масс-энергии для их осуществления, функционально обеспечивают не только более экономное и эффективное взаимодействие со средой, но и поддержание и даже наращивание определенного порядка. Коммуникативная природа информации сделала ее искомым феноменом и понятием как в области электросвязи, так и создания вычислительных и автоматических устройств.
Именно Винер был одним из первых, кто осознал, что возмущение в сетях управляющего технической системой устройства — это сигнал связи, информа-
ция, а не просто передача электроэнергии (17). Для него как убежденного эволюциониста наука и техника — средства организации и самоорганизации жизни людей в локальной точке Вселенной, а «информация. — это обозначение содержания, полученного из внешнего мира в процессе нашего приспособления. к нему и приспосабливания, к нему наших чувств. Процесс получения и использования, информации является процессом, нашего приспособления к случайностям внешней среды, и нашей жизнедеятельности в этой среде» (Выделено мною — В.К.) (18).
Если физик Э. Шредингер удивлялся тому, как живые организмы усваивают порядок из окружающей среды, как жизнь противостоит второму началу термодинамики, наращивая порядок и накапливая энергию, то Н. Винер пришел к выводу, что островком порядка и средством его наращивания стали уже «умные» машины, потребляющие и производящие информацию. В книге «Творец и Голем, Inc.» он остроумно отметил важное для всего современного мира и мировоззрения обстоятельство: если творить порядок было некогда прерогативой Бога; человек, созданный «по образу и подобию», также обладал такими возможностями, то наступило время, когда источником порядка, противостоящим хаосу, стали взаимосвязанные прямыми и обратными связями автоматы, производящие другие автоматы (19).
Конечно же, ни Э. Шредингер, ни Н. Винер, так же, как и многие другие пионеры естественно-научного и инженерного освоения феномена информации, не забывали, что более чем сложнейшим организмом, и уж никакой не машиной, является сам человек. Само собой разумелось и разумеется, что человек совершеннее других существ и устройств. При этом суть дела не сводится к загадкам человеческого генома, кодово-знаковой основы действия порядка и человеческой психики. Хотя, естественно, все это значимо само по себе. Значимо понять, скажем, каким образом ген, это «апериодическое твердое тело» (20) Шредингера, способен транслировать «папину-мамину» информационную программу. Еще более обескураживает возможность посредством клонирования, не через деление оплодотворенной половой клетки, а деление каких-то рядовых клеток организма, имеющих аналогичный с ней набор элементов, способствовать воссозданию целого организма. Какой компьютер способен нести такую же программу, которая есть даже в рядовой клетке организма?
Уже корифеями научного освоения феномена информации она была признана и как представитель, посредник в коммуникации, связи человека и человека, человека и машины, человеко-машинных систем с внешним миром, его предметами/объектами, и как фактор самоорганизации предметов/объектов во внешней действительности, и как средство организации внешней среды человеком и машиной. При этом следует оговориться, что, как в создании новой эволюционной картины мира в целом, так и в инженерной сфере, сознательно применялся сильный редукционистский ход относительно человеческой субъективности, когда информационные функции человека, машины и среды отождествляются. Описывая первые шаги, приведшие к созданию кибернетики, Н. Винер писал: «...Мы с Байглоу почувствовали, что можем уверенно обращаться с субъективными факторами в системе управления, рассматривая их просто как дополнительные технические элементы с обратной связью» (21).
Естественно, что под стать сложным техническим задачам, решаемым Винером, были и теоретические
основы такого поиска. «Помимо электротехнической теории передачи сигналов, — писал Винер, — существует более обширная область, включающая в себя не только исследование языка, но и исследование сигналов (messages), усовершенствование вычислительных машин и других подобных автоматов, размышления о психологии и нервной системе и сравнительно новая теория научного метода. Эта более широкая теория информации представляет собой вероятностную теорию и является неразрывной частью научного течения, обязанного своим происхождением Вилларду Гиббсу...» (22).
Винер на протяжении всей своей творческой карьеры не уставал подчеркивать громадное значение для всего научного мировоззрения последствий применения В. Гиббсом вероятностно-статистических методов в физике и считал именно Вилларда Гиббса, а не А. Эйнштейна, В. Гейзенберга, М. Планка истинными зачинателями современного естествознания (23). Он был благодарен Гиббсу за концепцию, «согласно которой мир рассматривается не как отдельный изолированный феномен, а как элемент множества «возможных миров», характеризующихся определенным распределением вероятностей», когда приходится «считать, что причинность есть нечто, могущее присутствовать в большей или меньшей степени, а не только просто быть или не быть» (24). По Винеру в «жестко» скроенных системах, где нет места случайности, невозможны изменения. Он всю жизнь был за жизнеутверждающие слабости (25).
Я упоминаю здесь об очевидном для Винера наследовании идеям Гиббса всего лишь по одной причине. А именно: как в физике вообще, так и в математической теории информации вероятностные логика и математика, модели, получаемые посредством интегрального исчисления признаков объектов, то, что ассоциируется с синтаксической стороной в теории информации, имеет относительно самостоятельное значение для теоретиков и инженеров и далеко не всегда верифицируется. К примеру, когда встречаешь упоминание моделей, в которых, как у Р. Фейнмана, частица достигает условной точки всеми возможными траектории, что, по крайней мере, в настоящее время ни доказать, ни опровергнуть невозможно, то здесь невольно произнесешь: «Эврика! Да это же просто-напросто статистика, вероятностная математика». В современной науке, при оперировании представлениями о системах с неисчислимым количеством элементов, вопросы решаются «по черному ящику», важно лишь исчисление вероятности совпадения сигнала на входе с отзывом на него на выходе. Идущие еще от В. Гиббса методология и методики исчисления «потока вероятности», «статистического потока», прогнозирования (26) завоевывают все новые области в своем применении. Их важность нет никакого смысла пропагандировать и защищать, как во времена Винера. Чего не скажешь о теневой области этих же подходов.
Изначально стоят проблемы определения пределов разрешающих возможностей методов математики в науке вообще (27). Еще Д. Юм, И. Кант констатировали, что общие законы ньютоновской науки невозможно получить, используя научную индукцию (28). А в настоящее время актуально определиться с пределами разрешающих возможностей того же информационного подхода к решению естественнонаучных, технических, общественных и культурных задач человечества. Здесь в еще большей мере, чем в решении вопросов естествознания (космологии, астрофизики, квантовой механики, генных основ
жизни и популяционного развития и т.д.), красивые и даже изящные математические модели могут выступать своеобразными мистификациями, якобы передающими действительное развитие тех или иных событий, процессов. Это касалось и касается масс-энергетических изменений вообще, а тем более их информационной упорядоченности, разнообразия, коммуникативности и репрезентативности в социальной жизни.
О вариантах современного информационного подхода и претензиях науки на ЕДИНОЕ, ЦЕЛОЕ, ВСЕ. Думается, не будет преувеличением сказать, что одной из самых известных современных концепций научной картины мира, схватывающей его информационно, в эволюционном и вероятностно-статистическом ключе, является синергетика И.Р. Приго-жина. Если Н. Винер, как указано выше, обозначал термином «информация» содержание, полученное из внешнего мира в процессе приспособления к нему человека и его чувств, то И. Пригожин рассматривает, по сути, всю современную науку в качестве формы такого содержания (информации) и такого приспособления (адаптации). «В сильно неравновесных явлениях, — пишут И. Пригожин, И. Стенгерс, — достоверно установлено весьма важное и неожиданное свойство материи: впредь физика с полным, основанием. может, описывать структуры, как формы адаптации системы, к внешним, условиям. (Выделено мною. — В.К.). Со своего рода механизмом предбиол-огической адаптации мы встречаемся в простейших химических системах. На несколько антропоморфном языке можно сказать, что в состоянии равновесия материя «слепа», тогда как в сильно неравновесных условиях она обретает способность воспринимать различие во внешнем мире (например, слабые гравитационные и электрические поля) и учитывать их в своем функционировании» (29).
В синергетике по Пригожину намечается очередной смелый замысел (после К. Маркса, Н. Винера) истолковать природу и общество из одного естественно-научного основания. При этом общество представляется в качестве одной из «диссипатив-ных» структур. И. Пригожин не избежал искушения формальное сходство (тождество) превратить в тождество «как того же самого». Если в его лице естествознание, современная «наука о сложном», начали оперировать темпоральными, необратимыми картинами природы, ранее характерными лишь для истории общества, то, следовательно, на тождественном математическом основании синергетики состоялся «новый диалог человека и природы», «со-бытие», в часто используемой автором терминологии М. Хай-деггера. Одной из главных задач книги «Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой» как раз и стала попытка «показать растущее согласие наших знаний о человеке и природе — согласие, а не разрыв и противопоставление» (30). При этом авторы дали понять, что именно «наука выполняет некую универсальную миссию, затрагивающую взаимодействие не только человека и природы, но и человека с человеком» (31). Стремясь объяснить «процесс самосборки» (32) мира, констатируя сущностную ограниченность редукционистских подходов классической науки, он в то же время позволяет себе истолковать общество, имеющее помимо феноменальных также и ноуменальные проявленности, на тех же основах, что и самозарождение порядка в природе.
«Искусственное может, быть детерминированным. и обратимым, — пишут И. Пригожин, И. Стенгерс. — Естественное же непременно содержит
элементы случайности и необратимости. Это замечание приводит, нас к новому взгляду на роль материи во Вселенной. Материя. — более не пассивная субстанция, описываемая, в рамках механистической картины, мира, ей также свойственна спонтанная. активность. Отличие нового взгляда на мир от традиционного столь глубоко, что... мы. можем, с полным, основанием, говорить о новом, диалоге человека с природой» (Выделено мною. — В.К.) (33). Авторы считают очевидным, что «развитие науки происходит более или менее параллельно. В любом масштабе самоорганизация, сложность и время играют неожиданно новую роль» (34). Игнорируя факты неравномерного развития наук, функциональной ограниченности разрешающих возможностей науки вообще, существующей в культуре наряду с философией, религией, искусствами, И. Пригожин, И. Стен-герс критически ниспровергают ноуменальные основы человеческой культуры И. Канта, М. Хайдег-гера как примеры «антинауки». Критика Хайдегге-ром Европы и европейцев за преувеличение значения науки и техники, одностороннее развитие европейского общества дала повод авторам, как ревностным защитникам науки и технического прогресса, причислить их к антисциентистам и чуть ли не к романтикам-ретроградам (35).
Они предъявили И. Канту претензии от новой «науки о сложном» за защиту «категорического императива», в чем усмотрели статический подход к моральным максимам — «ноуменам», за трансцен-дентальность ноуменального порядка разуму, науке, но данность последних духовной реальности, этике и религиозной вере (36).
Удивительная вещь характеризует творчество И. Пригожина, И. Стенгерс: с одной стороны, авторы исходят из плюрального основания вселенского целого, трактуют рождение порядка из хаоса. С другой стороны, они не могут допустить особенного в социально-культурном мире.
Тогда как хорошо известно, что люди, исходя из своего информационно-биологического основания, в другом своем уникальном пространственно-временном континууме — культуре — коллективно накапливают и транслируют иерархизированную информацию. Где тут сосредотачивается накопление порядка и энергии? В языке и речи?!
Да, прав был Мартин Хайдеггер: прежде всего в речи и традиции находится дом уникального человеческого индивидуально-коллективного бытия в мире. Речь здесь включает возможности всех естественных и искусственных языков — от какого-нибудь «узелкового письма» через языки музыки, танца и прочие к современным математическим моделям и алфавитным системам. Но обратим внимание на то, что речь более всего способна не только воспроизводить универсальные содержания, держащиеся за элементарные конструкты, но и фиксирует уникальные возможности. Она как бы подталкивает человеческие сообщества, опираясь на тождество с ЕДИНЫМ, ЦЕЛЫМ, ВСЕМ Бытия, воспроизводить некую конвенцию относительно собственно человеческой формы пребывания в «мы-мире», предполагающую ответственность за совместное бытие человека и мира («со-бытие» — в философии М. Хайдеггера, а в методологии науки — «коэволюция»). Вместе с тем, это уже философские умозрения о социальной информации. Как их можно связать с современной наукой?
Попытка И. Пригожина, И. Стенгерс индукти-вистским, редукционистским ходом дать единую теорию природы и общества в его варианте событийно-
го представления мира через парадигму рождения «порядка из хаоса» предстает всего лишь одним из современных позитивистских ответов на вопрос о том, как устроен мир, какова его информационная подоплека. Здесь вместо поиска уникального — человеческое, посредством его информационных признаков истолковывается универсально, гомологично сложнейшим предметам/объектам природы. Но такова наука!
Определение информационного феномена. Для целей и задач настоящего исследования важно, что в настоящее время именно теория информации, выражением которой, по мысли одного из ее основоположников Н. Винера, изначально стала, прежде всего, кибернетика, а современным средоточием синергетика, дает науке, бегущей от всякой метафизики (умозрений), общие методологические основания для синтетической картины мира. Что касается самого феномена информации, то, помимо общества, он осмыслен и эксплицирован наукой как предмет/объект неживой, живой природы, включая человеческую, и техники. Уже из первых подобных опытов можно извлечь несколько существенных признаков информации, характеризующих ее как онтический феномен: взаимосвязь со структурной упорядоченностью, разнообразием, репрезентативностью и коммуникативность субстратных форм бытия, пространственно-временной его определенностью; способность при малой масс-энергоемкости быть причиной завязки необратимых и количественно, и качественно более значимых событий (причинение).
Информация как предмет и понятие современной науки оказывается одновременно: а) измеримым активным реагентом в самоорганизации, организации предметов/объектов, интересующих науку, и своего рода «демонстрационным устройством» порядка самой природы, общества; онтологии его сознания и духа; б) вектором порядка и многообразия («стрелой времени») в эволюции Метагалактики в целом, частях и элементах.
Подводя философские итоги нашего исследования, следует констатировать широчайший спектр проявления феномена информации в тождественном («остове») «мы-мира». Информация по перво-философской (метафизической) своей сути есть активный элемент в «комковании» (слово-образ Стивена Хокинга) масс-энергии «мы-мира», его упорядоченности и разнообразии, преломляющийся и в уникальной сложности человеческой жизни на планете Земля, и здесь зависящий от этой жизни.
Придерживаясь в философии атрибутивного подхода к феномену информации и учитывая вышеперечисленные научные его признаки, осмелюсь в завершение статьи предложить такое определение. Информация. — атрибут, масс-энергетической реальности, обусловленный/обуславливающий упорядоченностью, разнообразием, коммуникативностью и репрезентативностью пространственно-временной развернутости Бытия.. Сложнейшей формой указанного атрибута масс-энергетической реальности выступает, конечно же, социальная информация, выполняющая в жизни общества роль важнейшей культурной универсалии, несущей в высших символических проявлениях и некие ноуменальные содержания.
Библиографический список
1. См.: Хайдеггер М. Бытие и время. — СПб: Наука, 2002.
- С. 27-28.
2. Там же, с. 28.
3. См.: Винер Н. Кибернетика и общество // Творец и Будущее. - М.: ООО «Изд-во АСТ», 2003. - С. 35-37; Винер Н. Я — математик // Там же. С. 625.
4. Цитируется по: Борзенков В.Г. Л. фон Берталанфи и развитие идеи теоретической биологии в ХХ веке // Системный подход. — М.: Прогресс-Традиция, 2004. — С. 430.
5. Лебег А. Об измерении величин. - М., 1960. - С. 154. Цитируется по: Бирюков Б.В., Михеев В.И. Измерение как объект логико-методологического и философского анализа (Послесловие) // Берка К. Измерения. Понятия, теории, проблемы. - М.: Прогресс, 1987. - С. 290.
6. См.: Рузавин Г.И. Концепции современного естествознания. - М., 1999. - С. 267.
7. Янковский С. Концепция всеобщей теории информации // www.inteltec.ru/articles/textan/ibook_ann.htm
8. Кузнецов Н.А., Мусхелишвили Н.Л., Шрейдер Ю.А. Информационное взаимодействие как объект научного исследования // Вопросы философии, 1999. - С. 78.
9. Винер Н. Я - математик, с. 664.
10. См.: Винер Н. Кибернетика и общество, с. 9-15.
11. Там же, с. 23
12. См.: Там же, с. 43.
13. См.: Бриллюэн Л. Наука и теория информации. - М., 1960. - С. 12, 17.
14. См.: Винер Н. Я - математик, с. 591.
15. Там же, с. 484.
16. См.: Там же, с. 598-599.
17. Там же, с. 593-594.
18. Винер Н. Кибернетика и общество, с. 19.
19. См.: Винер Н. Творец и Голем, Inc. // Творец и Будущее.
- М.: ООО «Изд-во АСТ», 2003. - С. 225-292.
20. См.: Шредингер Э. Что такое жизнь? С точки зрения физика. - М.: Атомиздат, 1972.
21. Винер Н. Я - математик, с. 580.
22. Винер Н. Кибернетика и общество, с. 16.
23. См.: Там же, с. 13.
24. Винер Н. Я - математик, с. 661.
25. См.: Там же, с. 660-661, 666-667.
26. См.: Там же, с. 581-588.
27. См.: Клайн М. Математика. Поиск истины. - М.: Мир, 1988.
28. См.: Поппер К.Р. Предложения и опровержения: Рост научного знания. - М., 2004. - С. 302-304.
29. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой. - М.: Прогресс, 1986. - С. 55-56.
30. Там же, с. 44.
31. Там же, с. 47.
32. Там же, с. 48.
33. Там же, с. 50.
34. Там же, с. 50-51.
35. См.: Там же, с. 75-76, 86, 127.
36. См.: Там же, с. 135-139, 160-161.
КАДОЧНИКОВ Владимир Прокопьевич, старший преподаватель кафедры философии и культуро-
Статья поступила в редакцию 15.01.07 г. © Кадочников В. П.
