CC BY
226
УДК 140.8
йй! 10.24147/1812-3996.2020.25(3).61-66
ФИЛОСОФСКИЕ КОНТЕКСТЫ В РОМАНЕ М. ШЕЛЛИ «ФРАНКЕНШТЕЙН» К. А. Ожерельев
Сибирский институт бизнеса и информационных технологий, г. Омск, Россия
Информация о статье
Дата поступления 26.03.2020
Дата принятия в печать 22.09.2020
Дата онлайн-размещения 28.12.2020
Ключевые слова
Философский дискурс, контекст, подтекст, ретардация, мировоззрение, готический роман
Аннотация. Анализируются ключевые философские контексты и подтексты самого известного произведения М. Шелли «Франкенштейн». По мнению автора статьи, философский слой данного готического романа составляют идеи и сентенции, напрямую наследующие концепты мировоззренческих платформ Платона, Ж.-Ж. Руссо, Г. В. Ф. Гегеля, К. Ф. Вольнея, У. Годвина, М. Уолстонкрафт, а также философии Нового времени и романтизма. Высказывается предположение, с одной стороны, о близости некоторых мировоззренческих установок указанных мыслителей и самого автора «Франкенштейна», а с другой - о сознательном внедрении в художественную ткань романа философских отрывков, выполняющих в тексте роль ретардационных элементов.
PHILOSOPHICAL CONTEXTS IN MARY SHELLEYS NOVEL «FRANKENSTEIN»
K. A. Ozherelyev
Siberian Institute of Business and Information Technology, Omsk, Russia
Article info
Received 26.03.2020
Accepted 22.09.2020
Available online 28.12.2020
Keywords
Philosophical discourse, context, subtext, retardation, worldview, gothic novel
Annotation. The paper analyzes the key philosophical contexts and subtexts of M. Shelley's most famous work "Frankenstein". According to the author of the article, the philosophical layer of this Gothic novel consists of ideas and maxims that directly inherit the concepts of the worldview platforms of Plato, J.-J. Russo, G. W. F. Hegel, K. F. Volney, W. Godwin, M. Wollstonecraft, as well as the philosophy of the New Age and romanticism. An assumption is made, on the one hand, about the proximity of some worldview attitudes of these philosophers and the author of "Frankenstein" and, on the other hand, about the deliberate introduction of philosophical passages into the fabric of the novel, which play the role of retardation elements.
Среди художественных произведений английской писательницы М. Шелли (1797-1851), как известно, наибольшую популярность приобрел готический роман «Франкенштейн, или Современный Прометей» («Frankenstein: or, The Modern Prometheus», 1818). Несмотря на более чем двухсотлетнюю отдаленность описываемых в романе событий от современности, данный литературный текст по-прежнему интересует как читателей, так и ученых-гуманитариев. Не в последнюю очередь это обусловлено тем, что каждый раз в нем находят что-то новое, ориги-
нальное и в то же время глубоко созвучное нашей эпохе и ее «проклятым вопросам».
Сегодня произведение М. Шелли (при жизни автора, к слову, испытавшее очень трудную литературную судьбу) включают почти во все литературные и философские курсы (studies) крупнейших университетов Великобритании и США, а также остального мира. За последние годы появилось немало научных работ и диссертаций как русскоязычных, так и зарубежных исследователей, в которых делается попытка не только проанализировать собственно лите-
ратуроведческую проблематику «Франкенштейна» [1-14], но и наметить пути к интерпретации общефилософских контекстов, содержащихся в романе [15]. Последняя тенденция, на наш взгляд, является наиболее плодотворной с методологической точки зрения, так как позволяет выявить все преимущества междисциплинарного подхода в гуманитаристике, в начале XXI в. продолжающей поиск новых средств и методов научного знания. Таким образом, изучение творческого наследия М. Шелли (в особенности ее программного романа «Франкенштейн, или Современный Прометей») в этой связи представляется в высшей степени актуальным, равно как и слова ее современника и спутника жизни, выдающегося английского поэта-романтика П. Б. Шелли, сказанные еще при жизни писательницы: «Роман... представляет собой одно из наиболее оригинальных и цельных произведений последнего времени» [16].
Обращение писательницы к философским тезисам и рассуждениям в романном тексте не представляется случайным, поскольку философский слой (контекст) данного произведения непосредственно связан с «контекстом» семейным: ее отец и мать были видными мыслителями, педагогами и общественными деятелями своего времени, их взгляды так или иначе оказали влияние на формирование мировоззрения дочери. Отец М. Шелли, У. Годвин, оставил внушительное философское наследие, включающее в себя труды-предтечи по теории анархизма и атеистические сочинения (первое издание «Франкенштейна» - без указания авторства - предварялось посвящением именно У. Годвину). Мать -М. Уолстонкрафт, известная британская писательница и автор нашумевшего произведения «В защиту прав женщин» (1792), которое по сей день считают своей библией последователи различных феминистических движений. В свою очередь, избранные «следы» философских теорий Годвина и Уолстон-крафт спорадически проступают в художественном пространстве романа М. Шелли наряду с другими концептами многочисленных мировоззренческих платформ из истории философской мысли.
В общем и целом стоит отметить, что философские идеи и темы в романе «Франкенштейн» реализуются через высказывания и сентенции главных и второстепенных героев (Виктора Франкенштейна, его творения Адама - чудища-«антагониста», Роберта Уолтона, Элизабет, Анри Клерваля, Жюстины и др.); иногда они приобретают ироническое звучание, что может являться маркером авторского взгляда на подобные размышления (и определен-
ного отношения к ним - от положительного до скептического). На наш взгляд, это может свидетельствовать как о сознательном решении писательницы включать в художественный текст философские максимы или отголоски идеологических и мировоззренческих концепций, созвучные (или частично близкие) взглядам самой М. Шелли, так и о недостаточно умелом владении писательским стилем и методом, что воплощается в конечном счете в намеренном использовании «философических» сегментов готического романа в качестве ретардационных (замедляющих) механизмов повествования, которые иногда даже чересчур затягивают развитие сюжета. Необычная форма изложения событий (с многочисленными «переплетениями» повествователей, почти по типу «шкатулочного» романа - Mise en abyme) также подтверждает тезис о растянутости сюжета «Франкенштейна» за счет внефабульных элементов, роль которых и выполняют «философские отступления». Схематически эта последовательность может выглядеть так: 1) Р. Уолтон пишет письмо к сестре Маргарет; 2) В. Франкенштейн излагает историю своих мытарств опять же через «голос» Уолтона; 3) внутри этих воспоминаний В. Франкенштейна (в интерпретации Уолтона) пересказ жизни со слов чудовища (Адама), его исповедь; 4) финал - снова письмо Уолтона к сестре Маргарет.
Датировка в романе (неопределенный «17.. год») подтверждает гипотезу о возможном влиянии предшествующей философии на готический роман М. Шелли, так как сходятся все хронологические рамки (напомним, год публикации «Франкенштейна» - 1818). Наименее изучены в этой связи, по нашему мнению, «платоновский», «руссоистский» и «гегелевский» контексты, имеющие в то же время значительный «удельный вес» в содержательной структуре художественного произведения.
Во-первых, основная сюжетно-мотивная канва и наррационная (повествовательная) модель романа (особенно в изложении Виктора) эксплицируются через призму мифа Платона о пещере из его труда «Государство» (7-я книга диалога). Однако М. Шелли весьма необычно решает платоновскую дилемму выбора пути познания, причудливо соединяя глобальный образ-метафору Платона («пещера») и одну из историй «Книги тысячи и одной ночи» (sic!) о Синдбаде-мореходе, скрытом в склепе с мертвецами: «Я был подобен арабу, погребенному вместе с мертвецами и увидевшему выход из склепа при свете единственной, слабо мерцавшей свечи» [17, с. 79]. Сравним у Платона: «Когда с кого-нибудь
из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх - в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше» [18, с. 240]. И сам Виктор Франкенштейн, и его чудовищное творение на протяжении всего романа осторожно нащупывают поиски правильного пути в жизни (чудище) и науке (Виктор), но, как и находящиеся в платоновской пещере люди, оказываются не готовы к восприятию «света» истины. Итогом становится взаимная трагедия - смерть опустошенного морально и обессиленного физически ученого и предполагаемое самоубийство монстра.
К самому поверхностному, внешне (текстуально) проявленному философскому контексту романа относится прямое упоминание в произведении имен известных алхимиков и натурфилософов, а также средневековых теологов (Корнелия Агриппы, Теофраста Парацельса и Альберта Великого), последователем которых себя поначалу считал Виктор Франкенштейн. В этот же «философский» ряд можно отнести и внешние (уже на уровне подтекста) предпосылки обращения автора к художественному осмыслению идеи оживления «мертвой» материи -популярные во времена М. Шелли паранаучные идеи Ф. Месмера и Л. Гальвани. Возможное влияние романтической философии с ее переосмыслением ряда античных категорий (Фатума, Судьбы, Блага и др.) также можно проиллюстрировать на примере слов Виктора: «Дух добра сделал все возможное, но тщетно. Рок был слишком могуществен, и его непреложные законы несли мне ужасную гибель» [17, с. 65]. В русле философского наследия Нового времени, тесно сопряженного как с последовательным сциентизмом, так и с этическими максимализмом, выдержаны фразы и мысли В. Франкенштейна о труде ученого, разуме и долге перед наукой: «Если ваши занятия ослабляют в нас привязанности или отвращают вас от простых и чистых радостей, значит, в этих занятиях наверняка есть нечто не подобающее человеку» [17, с. 83]. Рассмотрим теперь наиболее интересные, на наш взгляд, примеры использования автором ключевых положений различных мировоззренческих платформ: от объективного идеализма до атеизма. Забегая вперед, отметим, что М. Шелли не создает произвольную, эклектичную картину сосуществования внешне несопоставимых философских идей и концепций в художественном мире готического романа, а отбирает самые значимые тезисы, чаще всего по принципу мировоззренческой
близости взглядам автора и соответствия творческому замыслу.
1) Размышления возлюбленной ученого Элизабет в письме к Виктору о республиканском государственном строе Швейцарии (уже упомянутый случай «затянутости» наррации): «Республиканский строй нашей страны породил более простые и здоровые нравы, чем в окружающих нас великих монархиях. Здесь менее резко выражено различие в положении общественных групп; низшие слои не находятся в такой бедности и презрении, поэтому более цивилизованны. В Женеве служанка - это нечто иное, чем во Франции или Англии. Принятая в нашу семью, Жюстина взяла на себя обязанности служанки; но в нашей счастливой стране это положение не означает невежества или утраты человеческого достоинства» [17, с. 95]. Несомненно, что подобная позиция была созвучна взглядам самой Мэри Шелли, унаследовавшей от отца, У. Годвина, симпатию к демократическим формам правления. Однако нельзя не отметить, что идеализация республиканских порядков и жесткая критика монархии рассматриваются здесь все же в контексте философии Ж.-Ж. Руссо и, в частности, его ставшей классической работы «Об общественном договоре, или Принципы политического Права» (1762). Уместно здесь процитировать швейцарского мыслителя (напомним, что Виктор Франкенштейн - также швейцарец по происхождению): «Неизбежным и чувствительным недостатком монархического правительства, который всегда ставит это последнее ниже республиканского, заключается в том, что в республике голос общества выдвигает на первые места только людей способных и образованных, которые занимают свои места с честью, тогда как те, которые выдвигаются в первые ряды в монархиях, чаще всего суть только мелкие смутьяны, мелкие плуты, мелкие интриганы...» [19, с. 63].
2) Мечты чудища Адама (в диалоге со своим создателем, Виктором) о возможной счастливой жизни с будущей «женой» (новой Евой) на лоне природы. Данные грезы также описаны в руссоистских тонах, в духе идей философа о «благородном дикаре», о благотворном влиянии природного, не закрепощенного прогрессом, начала в человеке: «...желуди и ягоды - вот все, что мне нужно. Моя подруга, подобно мне, будет довольствоваться той же пищей. Нашим ложем будут сухие листья; солнце будет светить нам, как светит и людям, и растить для нас плоды. Картина, которую я тебе рисую, - мирная и человечная.» [17, с. 199-200].
3) Исповедь служанки Жюстины выступает как подтверждение тезиса Элизабет о неправедности существующих общественных порядков в Европе и пронизана антиклерикальными мотивами. При встрече Жюстины с Элизабет перед казнью служанка открывает последней страшную тайну: «Я действительно созналась, но только это неправда. Я созналась, чтобы получить отпущение грехов, а теперь эта ложь тяготит меня больше, чем все мои грехи. Да простит мне Господь! После того, как меня осудили, священник не отставал от меня. Он так страшно грозил мне, что я и сама начала считать себя чудовищем, каким он меня называл. Он грозился перед смертью отлучить меня от церкви и обречь адскому огню, если я стану запираться» [17, с. 123]. Если сравнить эту пламенную исповедь с цитатами из философских работ отца-атеиста М. Шелли, У. Годвина, особенно с его трудом «Исследование о политической справедливости.» (1793) (в русском переводе «О собственности»), где церковные институты представлены как лживая и неуступчивая сила, закрепощающая все живое и непосредственное, то вопрос о поиске возможного философского первоисточника будет снят: «В действительности, религия приспособляется во всех своих предписаниях к предрассудкам и слабостям человечества» [20, с. 67].
4) Вполне зрелые и осознанные размышления чудища Адама (в романе это может быть знаком иронии, так как монстр только начал осваивать грамоту), сотворенного Франкенштейном, о таких важнейших диалектических категориях, как «причина» и «следствие» («гегелевский» слой произведения). Имеют символический смысл в аспекте судеб создателя и творения следующие слова монстра: «Я радостно протянул руку к пылающим углям, но тотчас отдернул ее с криком. Как странно, подумал я, что одна и та же причина порождает противоположные следствия» [17, с. 146]. Гегелевский контекст также дополнен аллюзией на рассуждения немецкого мыслителя о господине и рабе, составляющие одну из стержневых проблем его «Феноменологии духа» (1807): «На первых порах для рабства господин есть сущность; следовательно, самостоятельное для себя сущее сознание есть для него истина, которая, однако, для него еще не существует в нем. Но на деле оно имеет эту истину чистой негативности и для-себя-бытия в себе самом, ибо оно эту сущность испытало на себе» [21, с. 102]. До поры до времени раб связан с господином лишь страхом в системе философских координат Г. Гегеля, однако «слуга» постоянно стремится нарушить эту порочную зако-
номерность и зависимость от «хозяина», что возможно. В свою очередь, господин как таковой имеет смысл для своего существования лишь до тех пор, пока раб принимает свою роль и не противится; в случае когда последний нарушает конвенцию в оппозиции рабство - господство, бытие хозяина или господина становится бессмысленным. В романе М. Шелли происходит любопытная - онтологическая - перемена ролей, когда чудище заявляет Франкенштейну: «Раб, до сих пор я рассуждал с тобой, но ты показал себя недостойным такой снисходительности. Помни, что я могуч. Ты уже считаешь себя несчастным, а я могу сделать тебя таким жалким и разбитым, что ты возненавидишь дневной свет. Ты мой создатель, но я твой господин. Покорись!» [17, с. 228]. Идея взаимозависимости раба и господина (здесь создателя и его творения), когда они могут в пределе «поменяться местами», в художественном тексте реализуется посредством мотива раздвоенности характеров. Примечательно в этой связи свидетельство Роберта Уолтона о Викторе Франкенштейне: «Такой человек ведет как бы двойную жизнь: он может страдать и сгибаться под тяжестью пережитого; но, уходя в себя, он уподобляется небесному духу.» [17, с. 48]. Двойственность (раздвоенность) в романе проявляется и на уровне персонажных пар, часто выступающих как единое целое, например, «Франкенштейн - Элизабет» (названые «брат» и «сестра», а затем - жених и невеста), «Уолтон - Маргарет» (реальные брат и сестра). Причем один из героев (Виктор) - уже состоявшийся гений (с добавлением определения «злой»), а другой (Роберт) только лелеет мечту стать большим ученым, но, как и Виктор, полон честолюбивых помыслов (здесь Роберт является почти alter ego Виктора).
5) Прямое упоминание в тексте романа имени французского философа, деиста и сенсуалиста, К.Ф. Вольнея и его труда «Руины империй» (полное название «Руины, или размышления о расцвете и упадке империи», 1791). По этой книге учил читать иноземку Сафию второстепенный персонаж романа Феликс. Указание на Вольнея, поддерживавшего революционные события во Франции конца XVIII в. и рассматривавшего идею Богочеловека (!) в разрезе мыслей и гипотез о «божественной» природе помазанников на престолах различных - опять же монархических - государств, вряд ли случайно. Одна из глав приведенного сочинения (гл. XIII «Улучшится ли человеческий род?») напрямую соотносится с краеугольной идеей «Франкенштейна» - примерить на себя мантию Владыки и создать из неживого живое
в обход Божественного Провидения. В данной главе абстрактный «дух руин» взывает к лирическому субъекту: «Человек, недовольный настоящим, часто предполагает в прошлом иллюзорное, выдуманное совершенство, которое в действительности лишь прикрывает его бедственное положение. Он хвалит мертвое из ненависти к живому, он побивает детей костями предков» [22, с. 83].
6) Феминистический код романа. Историю дочери крещеной аравитянки и несправедливо осужденного турецкого негоцианта Сафии (еще одна ре-тардационная модель повествования, со слов чудища) вполне правомерно рассмотреть в русле философии М. Уолстонкрафт в защиту прав женщин. На формирование этических взглядов молодой Уолстонкрафт, как впоследствии и ее дочери М. Шелли, существенное влияние оказали труды уже упомянутого Руссо [23, с. 16]. Примечательно, что интересные и содержательные мысли о правах женщин (на примере судьбы Сафии) излагает ясным и богатым стилем монстр, порождение злого гения Франкенштейна. В глаза бросается нарочитость интонации и даже декларативность письма: «Свою дочь она (мать Сафии. - К. О.) воспитала в догмах христианства и научила стремиться к духовному развитию и свободе, недозволенной женщинам мусульманских стран» [17, с. 169-170]. В романе также присутствуют слова Адама-чудовища (опять же нетипично «проницательные» для недавно рожденного «голема») о благотворности светской модели государства, где женщины имеют с мужчинами равные права: «Са-фию радовала мысли о браке с христианином и возможность остаться в стране, где женщины могут занимать определенное положение в обществе» [17, с. 169-170].
Отметим бегло и другие философские подтексты в романе М. Шелли, которые имплицитно оформляют особый - прогрессистский - код в художественном бытии произведения. Одна из прародин философского сенсуализма - Шотландия - со-
ставляет в тексте особый художественный топос, равно как и баварский город Ингольштадт, куда приезжает учиться Виктор Франкенштейн, - известная родина «Общества баварских иллюминатов» (основано в 1776 г. философом-деистом Адамом Вейсгау-птом), программа которого включала в том числе распространение либеральных идей Просвещения с дальнейшими политическими планами по замене монархического правления республиканским, критикой церкви и монархии. Об Оксфорде в романе тоже имеется красноречивое свидетельство, наглядно демонстрирующее идеолого-философские предпочтения М. Шелли: «Здесь Карл I собрал свои силы. Этот город оставался ему верным, когда вся страна отступилась от него и стала под знамена парламента и свободы» [17, с. 217-218]. В сюжетном пространстве «Франкенштейна» фигурирует некто Анри Клерваль (еще один условный психологический «двойник»-ригорист Виктора), по описанию и образным характеристикам представляющий собой типичного человека эпохи Модерна с чертами англомана-колониста и последовательного европоцен-тричного политика: «Он решил посетить Индию, уверенный, что со своим знанием ее различных языков и ее жизни он сможет немало способствовать прогрессу европейской колонизации и торговли. Только в Англии он мог ускорить выполнение своего плана» [17, с. 216].
Как мы видим, философские контексты и подтексты романа М. Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» представляют собой достаточно сложный и весьма неоднородный по своему содержанию эстетический феномен. На первый взгляд несхожие мировоззренческие модели (от Платона до Вольнея) вполне органично уживаются в рамках художественного мира произведения, демонстрируя, во-первых, многоаспектную и неоднозначную мировоззренческую платформу самого автора романа, а во-вторых, решая сугубо формальную, стилевую задачу по заполнению сюжетных «лакун».
СПИСОК ЛИТЕРА ТУРЫ
1. Потницева Т. Н. Проблема романтического метода в романах М. Шелли «Франкенштейн», «Матильда» : автореф. дис. ... канд. филол. наук. М. : Мос. пед. ин-т, 1978. 32 с.
2. Хардак Д. Б. Своеобразие романтического повествования : (на материале романа М. Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей») // Художественное произведение в литературном процессе. М.,
1985. С. 76-87.
3. Veeder W. Mary Shelley and Frankenstein: The Fate of Androgyny. Chicago : University of Chicago Press,
1986. 277 p.
Вестник Омского университета 2020. Т. 25, № 3. С. 61-66
-ISSN 1812-3996
4. Григорьева Е. В. Роман М. Шелли «Франкенштейн» в идейно-научном контексте конца XVIII - начала XIX века: к проблеме его жанрового своеобразия // Влияние науки и философии на литературу. Ростов, 1987. С. 53-63.
5. Курдина Ж. В. Пейзаж и его функции в романе М. Шелли «Франкенштейн, или Новый Прометей» // Проблемы жанра и стиля художественного произведения. Владивосток, 1988. Вып. 4. С. 227-233.
6. The Other Mary Shelley: Beyond Frankenstein. Oxford : Oxford University Press, 1993. 312 p.
7. Чамеев А. А. Лирическая драма Шелли «Освобожденный Прометей» // Типология жанров и литературный процесс. СПб., 1994. С. 97-104.
8. Струкова Т. Г. Долгая жизнь романа Мэри Шелли «Франкенштейн» // Литература. 2002. № 28. URL: https://lit.1sept.ru/article.php?ID=200202816 (дата обращения: 19.05.2020).
9. Струкова Т. Г. Долгое эхо романа Мэри Шелли «Франкенштейн» // Филол. вестн. Ростов. ун-та. 2001. № 2. С. 10-15.
10. Струкова Т. Г. Эффект «эхокамеры»: роман Мэри Шелли «Франкенштейн» // Перекличка времен: проблемы сравнительного литературоведения / под ред. С. Н. Филюшкиной. Воронеж : ВГУ, 2001. С. 77-84.
11. Прокофьева Е. Шелли: два Прометея // Будь здоров. 2002. № 5. С. 86-91.
12. Владимирова Н. Г. Литературные аллюзии и их художественные проекции в романе Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» // Вестн. Бурят. гос. ун-та. 2012. № 11. С. 47-52.
13. Напцок Б. Р. Воплощение мифа о Прометее в романе М. Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» // Вестн. Адыг. гос. ун-та. Сер. 2. Филология и искусствоведение. 2012. № 4 (107). С. 97-104.
14. Оксень Н. А. Художественный мир готики в романе Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» // Журн. науч. публикаций аспирантов и докторантов. 2014. № 1 (91). С. 109-113.
15. Щербакова А. С. Роман Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» и «Журнал Виктора Франкенштейна» Питера Акройда: поэтика пересоздания : дис. ... канд. филол. наук. Великий Новгород, 2018. 188 с.
16. Шелли П. Б. О романе «Франкенштейн» // Письма. Статьи. Фрагменты. М. : Наука, 1972. С. 388-389.
17. Шелли М. Франкенштейн. СПб. : Азбука, 2000. 313 с.
18. Платон. Государство. М. : Академический проект, 2015. 398 с.
19. Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре, или принципы политического права. М. : Соцэкгиз, 1938.
123 с.
20. Годвин В. О собственности. М. : Изд-во АН СССР, 1958. 261 с.
21. Гегель Г. В. Ф. Феноменология духа. М. : Наука, 2000. 495 с.
22. Вольней К. Ф. Руины, или размышления о расцвете и упадке империи // Избр. атеистич. произв. М. : Изд-во АН СССР, 1962. C. 29-198.
23. Исаева Е. В. Общественно-политические воззрения Мэри Уоллстонкрафт : автореф. дис. ... канд. ист. наук. Тюмень, 2012. 25 с.
ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРЕ
Ожерельев Константин Анатольевич - доцент, кандидат филологических наук, Сибирский институт бизнеса и информационных технологий (АНОО ВО «СИБИТ»), 644116, Россия, г. Омск, ул. 24-я Северная, 196/1; e-mail: blue_eyes_hawk@mail.ru.
INFORMATION ABOUT THE AUTHOR
Ozherelyev Konstantin Anatolyevich - Docent, Candidate of Philologycal Sciences, Siberian Institute of Business and Information Technologies (ANOO VO «SIBIT»), 196/1, ul. 24th Severnaya, Omsk, 644116, Russia; e-mail: blue_eyes_hawk@mail.ru.
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ
Ожерельев К. А. Философские контексты в романе М. Шелли «Франкенштейн» // Вестн. Ом. ун-та. 2020. Т. 25, № 3. С. 61-66. Р01: 10.24147/1812-3996. 2020.25(3).61-66.
FOR QTATIONS
Ozherelyev K. A. Philosophical contexts in Mary Shelley's novel «Frankenstein». Vestnik Omskogo universi-teta = Herald of Omsk University, 2020, vol. 25, no. 3, pp. 61-66. DOI: 10.24147/1812-3996.2020.25(3).61-66. (in Russ.).
